Розовая заря

       Уже лёжа в постели, Талтал повернулся в сторону Ючжин и неожиданно наткнулся на совершенно бодрый взгляд зелёных глаз, в которых утонули золотистые искорки от света ночного светильника. Совершенно так же, как и солнце на закате прячется за горизонтом бескрайней летней степи. Прежде мужчина не замечал, что они умеют так мерцать, и никогда ещё не придавал им поэтических сравнений. И сейчас он вновь гадал то ли о причинах, как его угораздило так увязнуть, то ли о мыслях, которые бродят в этот миг в её голове. Последнее вызвало куда большие опасения, так как любая деятельность этой девушки заканчивалась малоприятными последствиями.       — Поздно уже… — Талтал прочистил охрипшее горло. — Почему ты не спишь?       — Я не могу уснуть. Жду, когда ты уснёшь.       — Боишься, что я тебе что-нибудь сделаю?       — Утром ты меня убеждал, что мне нечего опасаться, — Ючжин насмешливо подняла бровь, словно передразнивая его привычку. — Раз ты так сказал, значит, мне стоит тебе поверить.       Она, подперев подбородок ладонью, внимательно изучала его лицо, снова бросила взгляд на синяк от удара Байана. В отличие от подслеповатой Эрдэнэ Ючжин его заметила сразу, но ничего не сказала. Не задавала Талталу предсказуемо раздражающих женских вопросов: куда и зачем он ходил, что делал. Хотя они отчётливо были заметны на её лице. И вообще за вечер Ючжин не говорила особо много, хотя обычно у неё язык хуже помела, что было непривычно и странно. В чём была причина такой деликатности и покладистости? Уж явно не в благодарности за освобождение и подаренные туфли.       Они оба какое-то время молчали.       — Давай поговорим, что ли? — вздохнула Ючжин и наморщила лоб. — Книги? Искусство? Женщины? Я не знаю, о чём здешние мужчины разговаривают… Лошади эти ваши породистые?.. Что?       — Лошади… — Талтал издал смешок, услышав поток легкомысленных размышлений. Он был готов пресечь обсуждение серьёзных вопросов, но не это…       — Смеёшься? Хорошо, тогда расскажи, что тебе не нравится.       Опыт показал, что эта девица и сама не настолько проста и открыта, насколько это изображает. Факт, что она является пришелицей из будущего, Талтал в этот раз принял за сносный ответ, в отличие от сказки о Хуа То*, к которой она примазалась вместе с Ю Ынсу. Это отвечало на некоторые вопросы. К примеру, необычность инструментов лекарки, её умелые, прогрессивные навыки врачевания. Здешняя женщина, да ещё и простолюдинка из Корё, вряд ли могла постичь такие науки.       У обеих пришелиц была похожая манера речи использовать неведомые прежде слова.       Наглая славянка, не выделявшаяся особыми достоинствами, но чисто говорившая на корёсском и ханьском языках. Эти языки не были родными для Талтала, но были освоены им с особым тщанием вместе с другими науками. Однако даже такой учёный муж порой ненадолго задумывался об уместном употреблении в речи того или иного слова или даже тона**, чтобы это не обрело иной смысл. Язык ханьцев достаточно образен и полон идиом, а также своеобразных художественных подоплёк. Откуда их знает чужеземка, поющая без запинки песнь маститого поэта, и где она была так хорошо обучена? Для чего? Почему кроме него никто никогда не задаётся этими вопросами, словно это само собой разумеющееся? Полученные ответы и трактаты о Хуа То были занятными, но не исчерпывающими, а лишь порождающими новые вопросы. Настороженные наблюдения за девушкой с самого момента её появления в его жизни были попытками понять, где граничит глупость с хитростью и скрытностью. Где же тогда мотивы, кроме собственных? Думая об этом, Талтал сделал допущение, что Ючжин, втянутая в гущу событий, и сама не особо понимала природу происходящего феномена. Как она сказала, возможно, Хуа То и сам был из будущего, но Ынсу так и не разгадала оставленные им загадки. Поэтому Талтал был вынужден принять это сомнительное объяснение, основанное лишь на догадках и недомолвках.       Разобраться с этим предстояло гораздо позже. Но первый шаг на пути к разгадке можно было сделать уже сейчас, раз уж представилась возможность, заодно осадит самоуверенную девушку:       — Нелепые вопросы, — ответил он, следя за её реакцией, ради интереса военный советник перешёл на своё родное меркитское наречие, которое ей попросту негде было выучить.       Обидную фразу Ючжин явно поняла, чем подтвердила теорию — отчего-то она понимает все языки, на которых могут говорить люди, — и вызвала удивление Талтала:       «Как это?»       Она не спросила, с чего вдруг он решил перейти на другой язык, не стала злорадно хвастаться своими знаниями или хитрить, что не поняла смысл сказанного.       — Ясно, — лишь сварливо отозвалась Ючжин на том же самом наречии как ни в чём не бывало и, насупившись, повернулась на другой бок. Немного погодя, она перевернулась уже на спину, раздражённо поправляя перекрутившийся красный дэгэл, и зло выдохнула.       — Гляжу, ты и впрямь выспалась, — так же по-меркитски ответил Талтал, не подавая виду, что эта ситуация и её поведение были для него странными. Как далеко это зайдёт?       — Сам виноват. Ушёл, а я проснулась уже почти вечером.       Талтал был вновь озадачен: где тогда тут скрывается обман?       «Неужели она и впрямь не отдаёт себе отчёт в том, что говорит сейчас? Ну, нахваталась пару фраз, теперь придуривается… — слишком скептический для четырнадцатого века ум Талтала отчаянно пытался найти объяснение этому. — Не может быть такого…»       Их меркитский диалог же вполне продолжался в подтверждение обратного:       — Думал, ты любишь поспать.       — Да, но не внезапно завалившись в чужой дом…       Девушка замолчала, явно вспомнив своё неловкое появление и последующее пребывание в лагере на границе с тюрками. Они подумали об этом одновременно.       — Какая тактичность. Давно проснулась?       Ючжин закусила губу, но вновь проигнорировала колкое замечание.       — Кстати, вот тебе бы не помешало поспать, — сказала она. — У тебя такие глаза красные, ты вообще отдыхаешь как все нормальные люди?       — Праздное времяпровождение и забавы пусть останутся для кого-то другого, — сказал Талтал с намёком. — А у меня дел полно всегда и хлопот, которые мне прибавляют некоторые.       — Никто не говорит о праздности. Я имела в виду полноценный отдых для истощённого разума. Я, например, никогда не видела, как ты спишь.       — Потому что ты спишь всё время. Как кошка.       «Скорее как сова, — постоянное сравнение с представителями птичьего племени окончательно закрепилось именно на таком же странном создании, проявлявшим особую резвость именно по ночам. — Ни дать ни взять — сова».       — Неправда. Это ты ложишься поздно. За месяц в одном помещении хоть раз бы задал при мне Храповицкого.       — В последнее время проблемы со сном у меня появились благодаря тебе. Может, мне тогда избавиться от источника беспокойств? — протянул Талтал и прищурился.       — Или снять свою заколку, — девушка вновь повернулась в его сторону и бесцеремонно звякнула по металлу пальцами. — Голова начинает болеть даже когда обычную резинку слишком сильно затянешь. А твоё добро даже на вид выглядит тяжёлым и неудобным. Как ты ходишь в ней постоянно? Как она у тебя расстёгивается хоть?       Чувствуя, как ногтем Ючжин чуть поддела шпильку, закрепляющую причёску, Талтал перехватил её руку.       — Ложись спать, — жёстко приказал мужчина. Он нахмурился, осознавая, что его границы наглым образом нарушают, лишая привычного равновесия. Типичные уловки завоевания мужского расположения через непосредственное поверхностное поведение и обманчивую доброжелательность подливали масло в огонь и вновь создавали неприятное ощущение, что его в чём-то дурят. Что она напридумывала в очередной раз в своей голове, пока его не было? Из-за чего их ночной разговор носит оттенок абсурда? Минувшее раннее утро до того, как они заснули, было определённо поприятнее. Генерал уже и впрямь жалел, что не разбудил несносную девчонку, когда уходил.       Ючжин лишь повела плечом, сдерживая своё негодование и не давая ночному спору превратиться в бессмысленную полемику, и сухо ответила:       — Как знаешь.       Медленно оглядывая вновь отвернувшуюся женскую фигуру, Талтал размышлял, сколько ещё терпения было у притворщицы в запасе, чтобы не устроить очередной скандал. Напряжённое от злости тело между тем расслабилось, он услышал, как Ючжин засопела.

***

      — Талтал сказал, когда вернётся?       — Нет, нянюшка…       — Ушёл ни свет, ни заря, — задумчиво протянула Эрдэнэ. — Вы повздорили?       Я понуро смотрела в тарелку с вчерашним супом. Моя ночная беседа с Талталом не пошла ни по одному предполагаемому развитию событий, которые я себе вообразила. Попытка хоть немного разрядить гнетущую обстановку и наладить отношения обернулась оглушительным провалом, так я ещё и окончательно сбила режим сна. И сейчас он попросту сбежал, снова оставив меня наедине со своими размышлениями. Как и всегда, когда я пытаюсь наладить с ним контакт.       — Почему он такой? — очевидно, я сказала это вслух.       — Ну-у-у, девочка, — сказала она со снисхождением, — семейная жизнь не начинается легко. Может, хоть ты расскажешь, что там у вас происходит, авось, чем подсоблю?       Что у нас происходит — это слишком сложно для местных, да и попросту не хотелось вываливать эту грязную историю на всеобщее обозрение. Судя по тому, что Талтал не рассказал об этом своей няне, он считал точно так же, как я. Но всё же я нуждалась в мудром совете. Раньше мне его всегда давала Ынсу. Лучезарная старшая подруга как никто другой понимала и поддерживала меня здесь. После освобождения она отправилась на поиски своего генерала, и я не могла ответить, где находилась на тот момент…       — Ничего, всё хорошо, — коротко ответила я.       — Не серчай на него сильно, — понимающе сказала Эрдэнэ. — У моего мальчика доброе сердце, но трудный характер.       «Только мне от этого легче не становится».       — Он уже вырос и ничем не делится со своею старухою, но я знаю, что нынче у него настали тяжёлые времена, не отрицай.       Я промолчала.       — Мужчине всегда нужна женская поддержка, — сказала нянюшка со значением.       — Спасибо, уже поддержала! — совершенно неожиданно для себя выпалила я, резко вскочив, вылила остатки супа в помойное ведро. С нервами моими определённо было не в порядке. — Простите за резкий тон. Просто мне лишний раз ткнули в то, что я лезу не в своё дело, и никому это вовсе не надо. Думаете, приятно смотреть, как он не только меня, но ещё и сам себя изводит?       Нянюшка же напротив была весела.       — Плохо, значит, старалась, — просто ответила она. — Мужчина никогда запросто ничего не расскажет: не наше, бабье, это дело. Тут надо с умом, исподволь. Будь с Талталом поласковее, приголубь его, когда останетесь вдвоём…       Я посмотрела на неё, понимая, что этот вариант вряд ли мне подходит.       — Я и так с ним веду себя достаточно мирно… когда он ко мне не цепляется и не подкалывает, — я умолчала, что такие моменты были достаточно редки. — Что за человек? Он даже с чаем умудрился меня Вам заложить!       Мои жалобы насмешили нянюшку.       — Разве он не заботится о тебе и не защищает от бед?       — Это не так, — стыдливо ответила я на намёк о мелочности моих обид.       Для здешних женщин, возможно, это было высшим проявлением мужских чувств. Конечно, не стоило требовать от него невозможного. Да мне и не надо было особой романтики. Но всё же меня уязвило такое откровенное пренебрежение.       — Ну так и прояви к нему больше терпения. Не огрызайся понапрасну.       Я всё равно не была согласна. Ещё и она призывала молчать в тряпочку, когда меня откровенно провоцируют. Но при этом я также понимала, что, возможно, несколько поторопила события с доверительным уровнем отношений. Возможно, ему и правда пока тяжело было перестроиться. Тем более, когда он решал одновременно столько проблем не только за меня, но и за других. Это достаточно нелёгкая ноша.       Смирив собственную гордость, я решила, что не буду переносить конфликт из ночи в день. Прошлым утром мы же всё-таки сумели поладить, даже поцеловались. Почему бы и сейчас не играть на той же самой ноте? Проблема в том, что подобная инициатива должна исходить не только от меня…       Итак, распорядок дня эмигрантки-нелегала в Юань.       Мы уже поели. Пока было раннее утро, я почистила посуду; снова замёрзли руки и саднили царапины, полученные от песка. Эрдэнэ тем временем покормила скотину, затем она принялась учить меня доить корову… Не самый приятный опыт, скажу я вам.       Этот день в её доме был банно-генеральным. Обычно я любила такие моменты. Всё таки поваляться в ванной в древнем мире удавалось не каждый день, и чтобы соблюдать гигиену, я мылась, набирая воду ковшиком из тазика. Но только я ни разу не готовила ещё в своей жизни эту самую «баню», и уж точно в публичном доме она никогда у меня не пересекалась со стиркой, это были абсолютно параллельные мероприятия куртизанок и служанок.       — С растопкой подсобишь?       Я удивилась:       — Зачем топить так рано, если мы будем купаться уже вечером?       Нянюшка добродушно усмехнулась.       — И правда ты несмышлёная. Банька-то долго греться будет. Пока управимся со стиркой да уборкой, тогда уж и протопится. Идём, — сказала она, взяв меня за руку. — Для начала дрова из сарая принесть надо.       Сходили за дровами, натаскали из колодца воды для стирки и купания. Я с непривычки сбилась со счёта, параллельно заключая для себя, что несмотря на возраст, пожилая няня Талтала держится бодрячком. Мы были примерно одного с ней роста и комплекции. Однако я чувствовала, как уже отваливались мои ноги и руки, хотя ещё час обеденный не пробил. Неужто древние люди были настолько крепче и выносливее нас или же они попросту привыкли к тяжёлому труду?       Бельё разделили по-честному, кто сколько насвинячил. Мне надо было постирать наше постельное и кухонные полотенца. Эрдэнэ стирала своё постельное и свою одежду.       Слава богу, занавески не тронули.       Я думала, что Талтал заявится домой к нам опять, когда стемнеет, но он приехал раньше и почему-то пришёл на кухню, где я, сидя на корточках, выметала золу из печи. Почему-то эта чумазая работа преследовала меня.       Я увидела его чёрные поножи и подняла голову.       «Почему он переоделся в доспехи? Опять случилось что-то серьёзное?»       Вместо этого я спросила:       — Есть будешь?       Он присел на цветной матрас, с насмешливым интересом смотря на меня.       «Чего это он такой довольный?»       Очевидно, Талтал вновь замыслил против меня какую-то пакость.       «Правильно, вытрепал нервы и рад».       — Уже обедал.       — Понятно, — я вернулась к своему прерванному занятию.       Талтал налил себе молока из кувшина.       — Вот тут ещё не выметено, — указал он пальцем.       Я замела золу в совок.       — Ещё тут, — сказал он, пряча улыбку за пиалой с молоком, — и тут…       Поняв, что он откровенно надо мной издевается, я рассвирепела. Швырнула совок и, взяв метлу вместо щётки, замела с особым усердием. Пыль и зола серым клубом поднялись в воздух и полетели в его сторону.       Талтал закашлялся, я бросила веник и выбежала на улицу, присев на порожки.       Моё плечо сжала крепкая ладонь.       — Чего тебе тут надо? — рявкнула я и дёрнулась. — Уйди!       — Ну вот, это уже ближе к истине, — сказал Талтал, усаживаясь рядом. — Сейчас уж точно не до твоего кривляния в роли кроткой и прилежной жены. Что ты вообще пыталась изобразить?       — Кривляния? — я понизила голос. — Ты забрал меня из борделя. Твоя свадьба не состоялась. Я-то думала, инцидент исчерпан.       — Исчерпан? Твои постоянные скандалы столько проблем принесли, что ума пока не могу дать, как их расхлёбывать.       Я повернулась к нему, подняла указательный палец и погрозила им.       — Святоша, ты же всегда сам нарываешься! Этого бы не было, если бы и ты вёл себя нормально.       — Ты лицо своё ночью видела? Аж перекосило всю. Мне одолжение через силу делать не надо.       — Да потому что к тебе на козе кривой никогда не подъедешь, даже когда я с тобой спокойно разговариваю. Не замечаешь, какие обидные вещи ты говоришь. Постоянно насмехаешься надо мной, только и слышу всё время придирки.       — А что, тебя по головке гладить? Твои выходки тоже мало кто потерпит, — заметил Талтал. — Что ты устроила неделю назад? Чуть не умерла, да ещё и вышла к гостям в таком позорном виде! Как можно быть таким безответственным человеком? Горе ты одно. Ума нет, характер дурной. Хамишь постоянно да проблемы мне чинишь. Капризная, скандальная и легкомысленная. Любой другой не возился бы столько, а уже бы высек давно и был бы прав.       — Ну и зачем ты тогда это делаешь, раз тебя это так напрягает?       На мой злой вопрос Талтал усмехнулся.       — Кроме меня больше некому.       — Ты, похоже, привык опекать всех. Меня, дядю, — при упоминании о Байане Талтал вновь сделался мрачным и непроницаемым. Я поняла, что из всех вариантов, куда пойти, он выбрал родной дом. Судя по синяку, крепко поругался с дядей, но я не знала масштабов катастрофы их конфликта. — Почему же не даёшь возможности другим позаботиться о тебе?       Он посмотрел на меня, заметив, что я сижу на каменных порожках, пощупал их и выдохнул, покачав головой.       — Так чресла свои застудишь. Иди в дом.