Розовая заря

       По словам нянюшки Талтал обещал вернуться к ужину. Видя эту радостную суету к приходу «её мальчика», я предложила ей свою помощь. Взяв меня за руку, она увидела на ней заживающий мозоль и ранки от вырванных заусенцев.       — А чего я с тобой делать буду? — в голосе Эрдэнэ явно слышался смех. — Ты, наверное, и печку-то растопить не сможешь.       Моё самолюбие было откровенно уязвлено — знала бы она, что мне уже довелось тут впахивать, как Папа Карло!       — Печку — умею! — заверила я старушку. — И посуду почистить, и полы помыть, и мясо разделать… Всё умею!       «Учителя были хоро-о-ошие», — мрачно завершила я в своих мыслях.       Эрдэнэ медленно и одобрительно покивала.       — Ну ладно, умница, умывайся, и пойдём тебе для начала одёжу выбирать. У меня что-то осталось с девичества, а что-то от Талталовой матери… Упокой, Будда, душу моей красавицы…       Уже в своей комнате Эрдэнэ подошла к одному из огромных пестрых сундуков и расписных шкафчиков, распахнув их, принялась искать мне что-то подходящее.       Как художник, я не могла не оценить красоту убранства и затейливость монгольских орнаментов. Вся мебель, в том числе и кровать, заправленная покрывалом из меха соболя, была ярко красного цвета и покрыта оранжевыми, розовыми, зелёными завитками, обведёнными белым контуром и искусно переплетёнными в цветочный орнамент. Полученную композицию на каждой дверце оформляли голубые рамки. На полу также лежал узорчатый ковёр, а на стене — очевидно, в молельном углу, потому что там была ещё статуя на подставке и свечи — висело такое же цветастое изображение Будды, и ещё какие-то национальные обереги. На тумбах стояли китайские фарфоровые вазочки, но без цветов, так как зима. Сюжеты украшающих посуду китайских пейзажей были исполнены в технике, похожей на русскую гжель, по крайней мере, ультрамариновым синим цветом.       Интересная интерпретация нашего красного угла, а ещё смесь китайских обычаев со степными.       «Бабушки везде одинаковые», — отметила я, вспоминая бабулин деревенский домик. О цыганях бродит всегда много разных неприятных стереотипов, но чего у них не отнять — так это набожность. И хотя сама я не особо религиозна, но благодаря Ляле могу похвастаться тем, что помню «Отче наш» и «Агни Парфене» наизусть.       Одним словом, мне тут начинало нравиться всё больше.       Пока я стояла, разинув рот, нянюшка достала ворох ярких тканей, и развернула на постели эти скромные — совсем без узорчатой вышивки, — но симпатичные кафтаны да халаты.       — Иди сюда, — подозвала она меня, и мы начали выбирать.       Уже одевши меня в нижнюю белую рубаху, льняные шаровары и когда-то бывший красным, но местами вытертый до оранжевого, халат с бордовой каймой, она достала из своей шкатулки тёмное серебряное ожерелье с рядом подвесок в виде монет.       — Это когда-то было моим приданным. Дарю его тебе.       — Что Вы! — я тут же замахала руками. — Совершенно не стоит!       — Бери. Мне всё равно уж не носить, — настойчиво сказала Эрдэнэ. — Али не нравится?       — Нравится, — ответила я. От такой доброты почти незнакомой старушки хотелось расплакаться. — Но оно же Ваше, а я… чужая.       — С меня не убудет. Это тебе, молодой, наряжаться да глаз мужчины своего радовать. Да и не чужая ты мне теперь. Я всё думала, что пролежит оно у меня до смерти, никому ненужное, а оно воно как обернулось.       — Спасибо…       — Ну, полно друг перед другом расшаркиваться. Ты ведь помочь обещала? Как батан готовить знаешь?       Я утвердительно кивнула. Обыкновенный суп, только из баранины, ещё немного муки и молока для сытности. Редкое блюдо, бывшее не сильно… специфическим, которое я пробовала из монгольских. Картошки в этих краях, к сожалению, не водится… Кстати, а кто завёз картофель в Китай?.. В любом случае, даже Пётр Первый ещё не родился, чтобы он мог приобрести такую популярность…       — Славно, — сказала она. — Тогда начинай, там на столе стоит котёл с мясом. Оно уже отмокло, надо слить воду. А я тогда займусь лепёшками.       Налив чистой и подвесив котёл над огнём, я приступила к овощам и специям. Нянюшка же формировала лепёшки и начиняла их кусочками сыра, зеленью и чесноком. Я делала пару раз такие, но только начинка была мясной. Они были похожи чем-то на чебуреки, но только их делают в форме круглой лепёшки. Здесь это блюдо называют «хушур».       На вопрос, почему именно сырные, Эрдэнэ ответила, что они Талталу нравятся больше всего. Маленькая подробность о его пристрастиях в еде казалась мне неплохим началом. Мне хотелось знать о нём больше, не только видеть его поступки, но и какие мысли и переживания бродят в этой умной рыжей голове, хотелось разделить их с ним, быть ближе… Я подозревала, что вряд ли он станет говорить со мной об этом, особенно, сейчас, когда мы на волоске, скорее всего опять наедет на меня или высмеет и закроется в своём «панцире». Поэтому пользовалась случаем и спрашивала нянюшку.       Так я узнала, что Талтал по национальности был не монголом, а меркитом. Для меня это не говорило особо о многом. Я знала только то, что когда-то давно меркитское племя было разбито Чингисханом. Проводя параллели, я решила для себя, что разница между этим народом и монголами примерно такая же, как между русскими и украинцами. Его имя так же, как и моё, было адаптировано на китайско-корейский манер. На самом деле его звали Тогто. Китайский вариант же прижился больше, поэтому даже в семье все называли его именно Талталом. Получил он также классическое китайское образование и был одним из тех, кто сдал государственный экзамен на самые высокие баллы. От этого факта почему-то стало приятно, как будто это моё личное достижение. А ещё так же, как и я, Талтал был сиротой. Только я потеряла родителей в сознательных возрастах и в разное время, а Талтал своих наверняка даже не помнит. Мне стало жаль, что в этом мире ещё не изобрели фотоаппарат, и он никогда не сможет увидеть, хотя бы как те выглядели. Его мать, беременная вторым ребёнком, заживо сгорела в собственном доме, а отец, Маджарту, — один из сподвижников отца нынешнего императора — погиб в бою и оставил своему брату на попечение чудом спасённого, такого же рыжеволосого, как и бедняжка Керме, малыша Тогто.        Несколько лет спустя Байан взял на воспитание ещё и девочку — двоюродную сестру Талтала. Собственной семьи он не имел, также пережив личную трагедию, жил бобылём и как мог заботился о детях своих умерших братьев. Получается, ближе друг друга у них не было никого.       Я снова задумалась о своей семье, которую оставила в двадцать первом веке, об умершей матери. В последние годы её жизни наши отношения были тяжёлыми. Бывали времена, когда, живя в одном доме, мы могли не разговаривать друг с другом больше недели, о чём я сейчас очень сильно жалею… С тётей я тоже не была особо близка, хоть я и проводила почти всё время в её доме, а потом и вовсе переехала к ней. Она здорово помогла мне в жизни после смерти своей сестры. Однако не сложилось эмоциональной открытости ни у меня с ней, ни у неё со мной, ни у неё с её сыном. Ответственная, практичная, даже несколько контролирующая, жёсткая и суховатая тётя Аня всё же по-своему любила меня и Рому. Мы не были идеальной семьёй, но всё же я была к ним достаточно привязана. Ведь кроме них ближе у меня тоже никого не было…       — А почему загорелся дом? — спросила я, снимая пену с бульона. Мой голос звучал чуть-чуть хрипло.       Эрдэнэ нахмурилась.       — Нехорошая то была история, тёмная. Тебе токмо Талтал расскажет, коли захочет. А что же ты? Откуда такая взялась? Как с Талталом вас судьба свела?       — Я?.. — я почувствовала, что откровенно растерялась. Эрдэнэ отнеслась ко мне по-доброму, приютила. Это неправильно, но не хотелось развеивать то хорошее впечатление, которое я успела произвести, своим рассказом о том, как я нашла приключений на свою голову и чуть не стала проституткой, а потом и вовсе наложницей другого.       «В конце концов я же ею не стала. Так что пусть мне простится эта маленькая ложь… Нет, не ложь… Допустим, мы просто умолчим, но лжи как таковой не будет… Я обязательно расскажу… потом… когда придёт Талтал. Наверное, при нём у меня получится лучше…»       На время договорившись со своей совестью, я принялась выкручиваться на ходу, и в этот раз вышло немногословно, но более складно и почти честно:       — С Севера я, русская. Меня отправили в качестве дани. Потом я встретила Талтала, он спас меня от… плохих людей. А потом… как-то само собой получилось.       Интересно, поняла всё же нянюшка или нет, что подразумевалось под «плохими людьми»? Наверное, да. Но она лишь посмотрела на меня внимательным взглядом и не стала продолжать эту неудобную тему.       — А отец у тебя кто?       Я задумалась: на самом деле работа моего отца была связана с выделкой шкур и меха, потом он работал на конезаводе у своего друга. Сельский рабочий и городская пианистка — интересный, однако, тандем.       — Мой отец был пастухом, — ответила я, чтобы не заморачиваться с объяснением.       — Умер?       — Да, когда мне было четыре.       — А мама?       — Тоже. Из родных остались только тётя и двоюродный брат.       Пока мы разговаривали, суп был уже сварен, а лепёшки испечены.

***

      — Что это? — первый вопрос, который возник у Талтала, вернувшегося домой к нянюшке после долгой беседы с Байаном.       Встречать его никто не стал, зато где-то из комнат раздался женский хохот.       «На кухне, что ли?» — Талтал озадаченно нахмурился: что там может быть такого весёлого? Одним словом, женщины… И пошёл проверять.       Талтал прошёл небольшой коридор и спустился по порожкам и увидел, что не ошибся в собственном предположении. В небольшой кухне было жарко, пахло совсем недавно приготовленной едой.       «То, что нужно», — подумал Талтал. Дурное настроение следовало излечить сытной порцией ужина.       В приоткрытую дверь увидел генерал следующую картину и замер на пороге. Нянюшка протирала деревянный стол, вскрытый тёмно-коричневым лаком.       — …Достань ещё синие пиалы… Я, правда, не помню, в каком из этих шкафчиков.       — Пиалы, пиалы, пиа-алы… — Ючжин, присвистнула, словно подзывая их.       «Что это?» — повторил Талтал уже мысленно.       Повёрнутая к нему спиной, девушка открывала и закрывала дверцы, пониженным голосом она начала напевать какой-то нелепый мотив собственного сочинения, озвучивая каждое своё действие:       — О, Боже мо-о-ой! Куда пиалы де-е-елись? Я бы за ни-их полжизни отдала-а-а…       Эрдэнэ, засмеявшись и повернув голову, увидела Талтала, который не без интереса, наблюдал за разворачивающимся действом. Ючжин же, казалось, не было никакого дела до происходящего, поэтому его присутствие девушка не заметила.       Генерал заметил, что Ючжин была одета уже по-другому: мужские безразмерные брюки и рубаха из грубого конопляного плетения сменились старомодным красным дэгэлом*, из-под которого выглядывали белые шаровары, две туго заплетённые тёмные косы раскачивались, как маятники от движений девушки.       «Не то, что те вызывающие наряды из борделя, где было видно даже не ключицы и плечи», — довольно отметил Талтал.       — О! Нашла!       — Славно, было бы жаль отдавать полжизни из-за каких-то чашек, — усмехнулся Талтал.       От неожиданности Ючжин чуть не выронила эти пиалы. Обернувшись, она подняла на него взгляд зелёных глаз, в котором было отчётливо заметно смущение.       — Давно там стоишь?       — Достаточно, чтобы оценить твой… кхм… своеобразный фольклор, — ответил мужчина, довольный возможностью лишний раз подтрунить над этой девчонкой.       Глядя на них обоих, нянюшка ухмыльнулась:       — Так, дети, хватит болтовни, садитесь ужинать.       Женщины принялись расставлять кушанья. К наваристому супу были испечены лепешки.       Талтал с деланно равнодушным выражением принялся за угощения. Нежная выпечка как всегда пришлась ему по вкусу.       — Угодила, нянюшка, как раз хотелось чего-то горячего. Благодарю, — сказал Талтал, отхлёбывая суп. Тот тоже был достаточно хорош, но мясо было слегка переварено.       Ючжин ела молча, аккуратно и медленно отламывая от лепёшки небольшие кусочки.       — Не меня благодари. Суп-то твоя молодая приготовила.       Талтал смерил девушку взглядом.       — Из тебя бы вышла годная кухарка, — насмешливо произнёс он. Кулинарные таланты Ючжин были приятным открытием. — Можешь гордиться по праву, что хотя бы руки растут из нужного места.       — Правда? — ответила Ючжин в тон. — Может тогда обсудим моё ежемесячное жалование?       Нянюшка издала смешок, оценив шутки обоих, и начала разливать чай по пиалам.       Ючжин отхлебнула чуть-чуть и, зажмурившись, поставила чашку назад. Искоса поглядывая на девушку, Талтал заметил, что она так больше и не прикоснулась к напитку.       — Не нравится? — спросил мужчина с усмешкой и ощутил, как под столом его пихнули ногой.       — Просто… непривычно, — ответила Ючжин, одарив его недовольным взглядом. — У меня на родине, да и в других странах не пьют чай с солью.       Нянюшка ободряюще улыбнулась.       — Ничего, дочка, со временем привыкнешь.       «Кажется, она с характером», — подумала Эрдэнэ, делая выводы о подопечной. Эти дети были явно два сапога — пара.       После трапезы женщины убрали посуду со стола, собираясь почистить её уже завтра. Время было уже позднее, все трое разошлись по комнатам.