Герои и Злодеи

      В таверне на почтовой станции Нил Стивенсон — мелкий геленбургский землевладелец — едва не поперхнулся пивом, когда посреди бела дня увидел свою мёртвую жену. Симона бросила перчатки на барную стойку и изогнула бровь в той насмешливой манере, которая Нила всегда доводила до бешенства. О, Боже, разумеется, она не мертва! Вон, щёки так и горят румянцем, глаза сверкают… Стало быть, не мертва. Бошки бы поотшибать тем молодцам, которые нагрели его в таком ответственном деле.       — Если хочешь что-то сделать, сделай это сам, — сказала Симона и попросила у хозяина холодного сидра.       Нил украдкой осмотрел помещение и глянул, не виднеется ли за окнами полицейских оперативников.       — Брось ты! — небрежно сказала Симона. — Я не собираюсь сводить счёты. Я на прогулке. Не ожидала встретить тебя, но, раз уж повстречались!.. — Она выразительно подняла бокал, предлагая выпить за это дело.       Нил осушил половину кружки в два глотка и вытер пену с губ. Он продолжал несколько настороженно таращиться на свою бывшую супругу. Год. Ровно год прошёл с тех пор, как он избавился от неё, тихо, мирно, без пыли. Она просто «пропала без вести» для всех знакомых и для официальных властей, но безутешный муж намекал, что она оговаривалась о таинственном возлюбленном, который примет её в случае чего, что она производила даже некие приготовления к побегу. Конечно, всё враньё. Но, благодаря натуральной игре, отсутствию мотива, и полному сиротству Симоны его не заподозрили, и госпожу Стивенсон особо не искали. Он сам до сих пор был глубоко уверен, что она глубоко же закопана в лесочке, аккурат на границе его владений и земли графа Рэнделла.       Вот ведь суки! Наверняка она сумела выкупить свою жизнь. Заплатила тем парням больше, чем дал он. Иногда ему снилось, что она снова дома, входит в гостиную как ни в чём не бывало. Он слышал её громкий, издевательский смех, такой несносный, что от него голова трещала и руки сами сжимались в кулаки. Иногда ему снилось, как он бьёт её, прямо по этому её ухмыляющемуся лицу, по глазам, смотрящим так свысока, будто она в чём-то лучше него, и даже во сне сумасшедшая сука Симона вступала с ним в драку в точности, как было в реальности и при её жизни. Она — высокая, как чёртова каланча, — была сложным противником, и рука у неё была тяжёлой. Однажды она так вцепилась ему в рожу своими проклятущими когтями, что едва не выдрала глаз. С тех пор, бреясь, он всякий раз видел крошечный белый рубчик под самым нижним веком и вспоминал о жене.       Теперь будто страшный сон ожил перед ним. Но, какие слухи бы ни ходили по Гелену про всех этих блуждающих покойников, она была живая.       — Как поживаешь, Симона? — глухо проговорил Нил, глядя на неё во все глаза. Голова немного кружилась, то ли от ещё не спавшей вечерней жары, то ли от пива на голодный желудок.       Она расцвела в улыбке, как Чеширский Кот с картинки в детской книжке. Как делала всегда, когда уличала его во вранье.       — Говорю же, нечего меня бояться, — сказала она. — Я уже и забыла нашу прежнюю жизнь и ни о чём не жалею. Ты — редкостная мразь, конечно, но это я знала до того… хм… до того, как ты провернул свой гениальный план в отношении меня. Я не держу зла. То, чего ты так желал, то, что я так любила — виноградники — единственное, что осталось мне от предков — теперь снова принадлежит мне. Ты получил свои вожделенные денежки с продажи земли, а я — осталась при своём. Все счастливы! А теперь ещё и такой подарочек — твоя совесть, как бы, и чиста. Я жива и здорова.       — Погоди-ка, — проговорил Нил, не веря теперь ещё и ушам, — ты сказала, виноградники теперь твои? Месяца не прошло, как я продал их сенатору Рэнделлу, неужели он уже…       И тут она подняла левую руку, и на безымянном пальце сверкнуло кольцо с преогромным бриллиантом.       — Я его невеста, — сказала Симона. — Да-да, та самая таинственная красавица в графском саду. Он не афишировал этого, сам понимаешь, ему дорога репутация, а он, по сути, укрывал у себя сбежавшую чужую жену. Но вот теперь всё решилось. Скоро нам с тобой одобрят развод. — Последнее она произнесла так жёстко, что Нилу ничего не оставалось, кроме как увериться, что, да, одобрят. — И я стану его законной супругой. Разве не радостно, что последнее наше общее дело — это развод, а не заказ на убийство?       Она улыбнулась, прыснув со смеху, но не утерпела и расхохоталась. Её открытый смех всегда звучал так заразительно! Она запрокинула голову, и густые чёрные кудрявые от природы волосы упали с плеча и рассыпались по спине. Нил хорошо помнил, какие они тяжёлые.       Единственное, в чём ей не откажешь, это в дьявольской красоте. Она ещё похорошела — вот, что значит богатая жизнь в графском доме, — выглядит лет на шесть моложе, кожа светится. Вдруг в неясном, уже сумеречном свете этой захудалой таверны Нилу показалось, что её кожа отливает лавандовым, мертвецким цветом, что она, должно быть, на ощупь холодная, как снулая рыба… Но вот Симона опрокинула в рот остатки сидра, обернулась к бару, взметнув свои роскошные кудри, и снова засверкала. Глядя на то, как она слизывает капли влаги с губ, Нил вспомнил, почему любил её когда-то. Такой она была в первые годы после женитьбы. Сочной и сладкой, как виноград. О, когда Симона раздирала ему спину, это было куда приятнее, чем, когда она вцеплялась ему в лицо. А что она делает в этой глуши совсем одна? Неужели и правда на конной прогулке? Опять же, она всегда любила ездить верхом. Бывало, чуть свет уже снаряжается на дальнюю гору осматривать подросшие лозы… Похоже, не отказалась от привычки и сейчас. Даже граф не сможет запереть такую вольную птичку в клетке. Она летает и ищет приключений на задницу.       Она так хорошо устроилась. Он невозможным образом заморочился, чтобы извести её, а она выскочила из лап смерти, скользкая, как гадюка, и вот снова смотрит на него насмешливо. Даже эти виноградники, эти чёртовы виноградники, земля, из-за которой они так яростно срались, теперь достались ей! Не верится в это! Осознание настигло его и заклокотало в груди натуральной злобой, которая мгновенно переплавилась в возбуждение.       Они вышли во двор вместе. Это была захудалая станция: до города слишком далеко, прогуливающиеся захаживают редко, поэтому содержать изысканный сервис невыгодно. Они сами отвязали и вывели лошадей. Сложно было в это поверить, но Симона в самом деле прогуливалась в одиночестве. Странно и рискованно для богатой горожанки, но, с другой стороны, до усадьбы Рэнделла верхом рукой подать. Она, такая стройная в своей чёрной амазонке, легко вспорхнула в седло и посмотрела на него снова свысока, но в этот раз как-то совершенно по-особому опустив ресницы. Что это на её лице за выражение такое? Уж не ностальгия ли?       — Едем в гости, — сказала Симона. — Прямо сейчас.       — Вот так без приглашения?       Симона пожала плечами.       — У нас без церемоний. Как раз попадёшь на ужин.       Нил усмехнулся и взобрался в седло.       — Что ж, — сказал он, не сводя в неё глаз. — Если это уместно…       Возможность знакомства с солидным соседом упускать было никак нельзя. Дела с Рэнделлом до сих пор он вёл только через секретарей, и, зная своё место, ничего особенного по этому поводу не думал. Теперь ему показалось досадным, что богатый сосед манкировал личными встречами, при том, что жену его трахает. Наверное, плохо трахает, раз у Симоны взгляд такой похотливый. Нил переглянулся с ней, и она снова загадочно опустила ресницы и прикусила губу. Авось чего перепадёт, и таким образом он ещё и рога наставит этому графу.       Сердце билось взволнованно, сладкий ещё тёплый ветер пах влажной землёй и уже зацветшей кое-где по сырым балкам черёмухой. И снова, как во времена молодости, Симона была рядом. Странно, что он её ревнует. Всё ведь было бы хорошо, если бы не её упёртость в желании продолжать делать вино, как делали её эти «предки», которыми она так гордилась. Её инициативность и независимость в вопросах бизнеса Нила неизменно бесили, да и дело не было слишком прибыльным. Дура. Просто дура.       Всю эту возню на земле он терпеть не мог, да и мало понимал в технических вопросах. На холмы, в сами виноградники он не ходил, и не только от того, что это было далеко и жарко. В хорошую погоду между лозами, поставленными на опоры, всегда сидели здоровущие пауки. Нил передёрнул плечами и от воспоминаний об этих омерзительных тварях и от того, что дорога спустилась в низинку, и от близкой воды повеяло подвальным холодом. Вид тех особенно больших и особенно пугающих пауков, которых называют пауками-осами за чёрно-жёлтые полосы на брюшке, мог довести его буквально до предобморочного состояния. И они живут не только на винограде. Во дворе каждый ясный вечер пауки-осы и жирные крестовики размером с медную монету вьют свои охотничьи сети, и невозможно пройти меж двух кустов, чтоб не вмазаться в паутину лицом… Уехать бы в город и купить галантерейную лавку!       Сперва скованность не позволяла Нилу развязать язык. Не то, чтобы он мучился угрызениями совести, но всё же ситуация была неловкой. Однако Симона говорила непринуждённо, и он ей отвечал, как в каком-то дурмане. Не так уж много времени прошло, как из-за рощи на холме показались башни графской усадьбы.

***

      Едва они въехали шагом в сумрачный лес с густым подлеском и большими чёрными вязами и ивами, Симона остановилась.       — Оставим лошадей, — сказала она. — Слуги о них позаботятся.       Она обернулась через плечо с таким соблазнительным видом, что у Нила дрогнули колени.       — Идём. Я знаю короткую дорогу через лесок. Заодно и полюбуемся видами.       О, он бы с радостью полюбовался её видами, потому и пошёл, как баран на верёвочке. Она скрылась в синем полумраке, только прошлогодние листья шуршали, где-то драл глотку ранний соловей, и совсем издалека прилетал разрозненный хор лягушек. О, апрельские вечера полны ароматов, но ему казалось, что он бредёт по шлейфу её духов.       — Симона!.. — тихо позвал Нил, когда вышел на небольшую поляну, взятую в кольцо мрачными ивами, как часовыми.       Он осмотрелся. В центре поляны возле большого плоского камня возвышался столб, покрытый резьбой. Столб очень не понравился Нилу. Он был похож на какого-то языческого идола, только что лица в переплетении грубого узора не читалось. И слава Богу. Не хотелось бы ощутить на себе этот взгляд — взгляд того, что не имеет формы. Чей облик свёл бы с ума любого, кто бы только попытался вообразить подобную силу и достиг в этом малейшего успеха. И всё же оно смотрит на меня, подумал Нил, оно на меня смотрит.       Он упал от сильного удара под колено сзади и приложился лицом о камень. Руку заломили за спину, Нил вскрикнул от жгучей боли, но попытался вырваться. Это у него не вышло. Кто-то очень тяжёлый прижал его коленом, и к горлу прислонилась холодная сталь. Он всё-таки успел увидеть Симону, которая, прижав руки к груди, подкралась ближе и теперь смотрела. Глаза у неё были пустые и сосредоточенные, как у кошки, которая выслеживает голубя. Она улыбалась.

***

      Демьян перерезал горло этому человеку, даже не заметив самого момента. Его нужно было убить. Но главное не это. Симона сделала, что обещала, отчасти это была жертва и с её стороны, но главная часть работы, как и всегда, была за ним, и дело даже не в том, что только он мог сделать нечто настолько физически тяжёлое. Принести жертву мало. Нужно её предложить.       Мир — пустое холодное пространство, называли населённым могущественными невидимыми живыми существами. Ему говорили, что они заставляют светила двигаться по небосводу, зажигают огонь, рождают воду и делают землю плодородной. Они всегда были где-то рядом, но за завесой, они двигались там, огромные и равнодушные, методично выполняя свою работу, и на мир людей, верно, смотрели как на рыбок в круглом аквариуме. Вот один из богов сыплет крошки, а здесь проливается дождь, и пашня даёт урожай. Когда он представлял их, ему всегда казалось, что они своими большими замершими глазами смотрят куда-то мимо и сквозь него. Так если они — что-то вроде машин, заставляющих вертеться вселенские шестерёнки, какая разница, есть ли эти самые боги? От осознания их существования мир становится только более пустым и бесприютным. Что ж, с раннего детства он усвоил, что природа если не жестока, то весьма цинична. Убей или умри. Сожри или будь сожран. Усвоил? А теперь проваливай!       Как тогда в графской библиотеке, когда чернокнижник выдал ему том о демонологии, Демьян заглядывал во вселенские области, где нет места слабому человеку. Гул, скрежет и крики окружили его плотным кольцом, пот градом потёк с лица, воздух становился не только горячим, но и влажным, ярко-красная кровь, что окрашивала сталь ритуального серпа в его руке, свернулась и стала грязно-бурой. Только бы оно, обратив взгляд на жертву, миновало жреца! Иначе, казалось, под этим взглядом он умер бы мгновенно.       Рой пожирал даже не разложившееся тело.       В этом-то и была его задача — наладить связь, и гордость теперь распирала его тяжело колотящееся сердце. Он мог это делать. Что бы о нём ни говорили, какого бы мнения о нём ни был его надменный отец, о чём бы ни предупреждал малахольный чародей, он мог!..       Голова закружилась так сильно, что пришлось опуститься на колени.       Розалинда появилась из-за алтаря. Часть энергии шла ей, малая, но значительная. Прямо на глазах её фигура, раньше похожая на бесплотный призрак, становилась материальной и весомой. Она возвышалась, сама напоминающая идол, высеченный из камня… Казалось, она уже и на себя не была похожа, или, вернее, на себя прежнюю. Шелуха шёлкового покрова сползала с неё, как старая кожа.       — Поприветствуйте новую жизнь, — сказала она, воздев руку и осматривая её. Её пальцы стали длинными, а стеклянного блеска когти — ещё острее.       — О, да! — отозвалась Симона, — о, да!       — Я вижу, ты довольна.       Симона расхохоталась, осеклась, всё так же улыбаясь, и вперила сверкающие странным светом глаза в обглоданные кости.       — Это… Даже странно, что я не испытываю ни капли жалости к нему, ведь столько лет…       — Столько лет что? — оборвал её Демьян с трудом поднимаясь на ноги. — Столько лет вы грызлись, как два паука в банке? О, да, наверное, сложно приходится, когда обрывается такая привычная идиллия. Особенно не по твоей воле. А, Симона? Он убил тебя, да ещё и прятался за спинами исполнителей. Ты отплатила ему той же монетой. Так скажи, довольна ты теперь?       Демьян подошёл к ней почти вплотную. Симона, взволнованно дыша, всё пыталась найти верные слова.       — Что-то отпало от меня, — сказала она, — словно камень с плеч. Это… так странно. Кажется, я могла бы пойти, куда душе угодно! Я так давно не с ним, но… впервые я чувствую себя по-настоящему свободной!       Демьян, всё держа в руке серп, блеснувший ржавчиной, повёл Симоне за спину, коснулся волос и вытянул на изогнутой кромке невесомый, но толстый пучок паутины. Эта лёгкая нить тянулась от лопаток Симоны и уходила в темноту парка, туда, где возвышалась громада графской усадьбы.       — О, правда? Теперь, когда твой убийца мёртв, тебя — мстящую нежить — и правда ничего не держит на этой земле. Кроме магии того, кто тебя воскресил.       Симона осторожно коснулась паутины и нахмурилась.       — Ты хотела бы остаться под его властью? — спросила Розалинда. — Тебе выбирать. Станешь свободной на самом деле, если, конечно, захочешь.       — Так странно! — улыбнувшись, проговорила Симона. — Решаются такие важные в моей судьбе вещи, а я только о том и могу думать, кто же теперь будет варить господину волшебнику кофе по-турецки. Как глупо!.. Когда я лежала, забросанная лесной землёй, и корни прорастали сквозь кости, я всё гадала, кто же опустит лозы осенью, кто накормит моих кошек? Пожалуй, пора подумать и о себе.

***

      Симона закрыла глаза и рассыпалась ворохом палых листьев и жуков-могильщиков. На земле остались только её белые изящные кости. Они с мелодичным стуком сместились, когда Розалинда коснулась их, и по черепу пробежало несколько паучков.       — Такая простая вещь, а сколько власти, — задумчиво проговорила Розалинда, глядя на скелетированную фалангу пальца на своей ладони.       — Неужели ты ещё захочешь вернуть её? — тихо спросил Демьян. — Можно ведь найти и другую толковую помощницу.       — Толковую найти не так-то просто, — возразила Розалинда таким холодным и беспрекословным тоном, что даже в её лице промелькнуло что-то суровое.       На миг это напомнило Демьяну то, как разговаривает отец — он всегда прерывал его одной презрительной фразой. Эта ассоциация вызвала в душе сначала дикую злость, а потом прилив странного возбуждения, томительного и болезненного. В последнее время она стала ещё краше — уже не бесплотный призрак, укутанный в вуаль, а богиня, вырезанная из слоновой кости.       — Нужно добыть ещё, — сказала она, размышляя. — Это очень удачно, что господин граф из своей добросердечной натуры привёл на двор столько беспризорных питомцев… Девчонка-горничная сможет повторить манёвр Симоны.       — К чему полагаться на девчонку? — воскликнул Демьян. — Если тебе нужны ещё человеческие жизни, я приволоку тебе столько бродяг, сколько понадобится!       Розалинда смерила его быстрым взглядом сверху-вниз, и её губы чуть скривились.       — Сильный и глупый, — проговорила она.       Демьян так сжал зубы, что услышал скрип.       — Это не просто человеческая жизнь. — Она махнула на алтарный камень, где белели кости погубленного Симоной бедолаги. — Это жертва, исполненная злобы и желания мести! Чувства несправедливости! Апофеоз гордыни — желание окунуться обратно в законы первобытного и жить по правилу «око за око, зуб за зуб» — вот, что это такое. Только на такую свирепую жестокость откликнется тот, кто приближён к самому Падшему Ангелу.       — Почём тебе знать, чего хотят демоны? — спросил Демьян.       В ответ на это Розалинда улыбнулась. Он впервые видел, чтобы она улыбалась так, и он словно бы впервые её увидел. Повинуясь внутреннему толчку, он схватил её руку и прижал к губам.       — Слушай, — прошептал он, касаясь холодных, как лёд, костяшек, — ладно, я уже делаю для тебя что могу делать только я, но мне надо знать, что я для тебя хоть что-то значу! — Он дёрнул ворот рубашки и вытянул из-за пазухи серебряный медальон, который носил на шее на цепочке. — Дороже, чем ты тогда, за песню мне ещё не платили! Что это было? Просто прихоть или тут какой-то смысл?! Не всем же подряд ты раздаёшь пряди своих волос!       В её глазах появилось какое-то тёмное нехорошее выражение, и она протянула руку к медальону. Демьян отступил на шаг.       — Скажи, что это значило? — тихо сказал он с болью в голосе.       — Когда я оказалась здесь, в этом городе, я узнала, что сейчас у людей в моде делать украшения из женских волос. Хотела, как и Рэнделл, жить как человек и следовать их милым обычаям.       Демьян порывисто запихнул медальон обратно за ворот рубашки.       — Что ж, значит, просто подачка?.. — прошипел он. — Что ж просто не кинула мне монету?       — Иногда можно услышать, как говорят о ложной надежде в таких ситуациях, — медленно начала Розалинда. — Ты же не будешь бросать в меня обвинениями в ложной надежде, мальчик? Я ничего тебе не обещала. А вот ты — обещал. Ты клялся мне в верности и говорил, что твоё служение безвозмездно и искреннее…       Она сделала к нему шаг, и её холодная рука сомкнулась у него на горле. Внезапно он понял, что она при желании сможет даже поднять его над землёй. Она вдруг стала чудовищно высокой.       — Все говорят мне о любви, — сказала она, глядя, как он задыхается. — Меня не интересуют такие эфемерные вещи. Я верю только в то, что незыблемо, что можно удержать силой. Сколько продлится твоя любовь, парень? Вечно? Даже если я буду делать так?       Она выпустила его, и он упал.       — Не говори мне о любви, ты меня не знаешь! — закричала она так, что он, смаргивая слёзы, замер в ужасе, как кролик под кустом. — А я, проклятье вас всех забери, не верю вам! Власть, сила, возможности строить свою судьбу — вот, ради чего стоит жить! Не ради «любви», которой цена — столько же, сколько снегу по весне! Эфемерные вещи меня не интересуют… — Она отдышалась и добавила уже тихо, — потому что даже узнав кого-то глубоко… я ничего не чувствую. И на обман я больше не куплюсь.       Демьян поднял на неё взгляд, полный ненависти.       — В следующий раз, — прохрипел он, — я возьму с тебя дороже!..       — Вот как? Ты так сильно злишься из-за того, что твои желания не утоляются, но, чтобы что-то получить, нужно для начала понять, чего именно ты хочешь! Ты видишь свою цель, мальчишка? Чего бы ты хотел? Владеть мной, взять меня в жёны престижа ради? Но ты даже родословной моей не знаешь, да и сам в обществе — никто. Или, быть может, ты тела моего хочешь?       Она улыбнулась так, что ему захотелось её ударить.       — А что? — бросил он. — Смотришь, но не трогаешь! Любовь со слугами ниже твоего достоинства?       Розалинда вдруг присела с ним рядом на корточки таким жестом, каким женщины обычно этого не делают. Она не мягко опустилась, подогнув подол, а просто небрежно сложила руки на довольно широко разведённых коленях. Эта не изящность совсем не покоробила его, напротив — показалась как-то по-особенному болезненно-очаровательной. Розалинда посмотрела ему в глаза своими большими бессмысленными серыми глазами, будто пытаясь что-то понять. Её рука прошлась по его щеке, по шее, тихо звеня когтями по ряду серебряных колец в ухе, губы приблизились к самому лицу. Только теперь он заметил, какими чувственными они стали — тёмные, цвета густого вина. Она приоткрывала рот, то ли взволнованно дыша, то ли собираясь что-то сказать, и показывались самые кончики её зубов, мелких, полупрозрачных и острых, как иглы. Они походили на зубы щуки. Ему так захотелось её поцеловать, что смерть не стала бы слишком высокой платой. Приникнуть к этим влажным губам, узнать их вкус, почувствовать, как язык прокалывают эти жуткие иглы… Её когти оцарапали ему шею, и он тихо застонал. Розалинда небрежным жестом пихнула его в лицо и поднялась на ноги.       — Дело не в этом, — сказала она. — Хороших слуг сложно найти.

***

      Когда пришлось разбираться в родословной Рэнделла и в иерархии внутри его семьи, Демьян принялся расспрашивать Грегора о том, кому, собственно, поклоняются люди других культур. Раньше о ангелах и демонах он слыхом не слыхивал, в его традиции люди обращались только к воплощениям природных сил и не делили их на «злых» и «добрых», христианский культ Небесной Царицы и бога, который умирает и воскресает, был оттого и понятен, что мало отличался от уже знакомой концепции. Оказалось, что богословы и демонологи копали в иные сферы куда глубже, чем люди, которые, как любил говорить Грегор, «живут в лесу и молятся колесу».       — Они делятся на три степени и внутри этого деления ещё на три чина, — говорил чародей. — Наиболее могущественные — престолы, херувимы и серафимы. Потом идут господства, силы и власти, ещё чуть ниже — начала, архангелы и ангелы. На самом деле существует множество иерархий и в каждой из них разное число чинов. Те, кого зовут «демонами», это те же самые силы, разве только функции выполняют специфические.       — Наказание?       Грегор понимающе хмыкнул.       — О, да, люди, придерживающиеся более архаичных религий, верят, что в подземном мире обитает владыка справедливости и его слуги наказывают грешников. Может быть, так оно и есть, но чертоги того, кого где-то называют Аидом, а где-то Ямараджем — это не единственный адский мир. Христиане считают, что падшие ангелы — враги человеческого рода, потому что потворствуют греховным качествам. Они — воплощение вожделения, зависти, гнева, что происходят из корня всех пороков — из гордыни. Но это не мешало многим цивилизациям древности поклоняться демоническим владыкам. Многие и сейчас делают это…       — Ты делаешь это?       — Моя сила, — сказал Грегор, — часть силы, что куда больше меня. Я ищу покровительства у многих великих сущностей.       — Ты с каких пор стал таким скользким? — воскликнул Демьян с неудовольствием. — Давай хоть мы с тобой не будем юлить и ходить вокруг да около. Оба ведь прикормились возле хозяина, ты его видишь, я его вижу — по лужайке перед домом ползает гигантский, мать его, жучище, так чего теперь, будем деликатно, как гимназистка, впервые увидавшая хер, не замечать его?       — А ты поэт, — сказал Грегор бесстрастно. — Кстати о херах. Попалась мне как-то в руки иллюстрированная книжка о размножении насекомых, и из неё я узнал, что кроме пенисов у жуков есть такая штука — эндофаллус, которая, ну, знаешь, разворачивается, когда собственно хитиновый пенис уже введён. Так что у меня встал встречный вопрос: сложно не замечать его?       Демьян побледнел, аж почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Он развернулся к чародею, который весьма опрометчиво отвлёкся на поиски портсигара во внутреннем кармане пальто, и дал ему пощёчину. В последний миг он разжал кулак. Показалось, что ударить его по-настоящему это слишком жестоко. Грегор удивлённо охнул, но церемониться не стал. В миг его тело напряглось, руки вскинулись оборонительно, и Демьян получил прямой удар кулаком в нос.       — Держи-ка руки при себе! Я тебе, блядь, не девочка, чтобы ты оплеухи мне отвешивал! — сказал Грегор и зло усмехнулся. — Что-то я не понял, как мы от теологии перешли к драке.       Они прохлаждались на высоком крыльце у восточного крыла. Оно ещё не было достроено. На траве светились большие мраморные плиты, должные стать ступенями лестницы; воздух был такой тёмно-синий, будто в нём развели чернила. Всполох огня на руке чародея осветил его лицо и погас, оставив только тлеющий уголёк.       — Скажу, раз интересуешься, — проговорил он мрачно. — Мне тоже приходилось на своём веку и трахаться с демонами, и сделки с ними заключать. Ты думаешь, раз «прочёл» одну книжку, так постиг их сущность? Не обольщайся. Самая главная опасность общения с подобными существами даже не в том, что они обязательно слукавят при заключении контрактов… И да, то, что ты называешь жертвой, это не подарок и не ответное расположение. На самом деле это сделка — ты мне, я тебе, и опасность в том, что ты берёшь от них. Это обмен энергиями. В какой-то момент связь становится так крепка, что они уже могут проникать в мир людей через твоё тело. В своё время я так заигрался, что во мне теперь целая прорва духов, демонов и всякого дерьма. Мастеру пришлось запечатывать их, буквально вырезая печати на моём теле.       Грегор шагнул чуть ближе к Демьяну, отчего табачный дым попал парню в лицо.       — Добрые люди сожгли меня живьём, — сказал Грегор. — Не могу сказать, что они были в этом совсем уж не правы, потому что к тому времени один из тех «друзей», что помогал мне открывать перекрёстки и распечатывать могилы, глубоко завладел моим разумом. И он до сих пор шепчет внутри меня из тех щелей, что всегда остаются под дверью, как многие, многие другие духи. Я вдоволь наглотался дыма, так хорошо его хлебнул, что от горелого запаха мне до сих пор дурнеет, но всё равно не могу избавиться от желания дышать папиросным дымом, потому что от этого приятно элементалю огня в моём сердце. Табак — это компромисс. Саламандра желала бы пожирать целые леса, оттого мне до сих пор так тяжело было сладить с её безудержной силой. Рэнделл — мелкий военачальник — готов брать откупом падаль время от времени. Но неужели ты думаешь, что один из великих принцев Ада согласится на жертвы в виде козлят и голубков? Он, кому филистимляне поклонялись, как богу!       — Тебе хорошо говорить с высока и брызгать пафосом! — воскликнул Демьян. — Да вот только я не ты!       Грегор, привыкший принижать себя и взвинченный агрессивным характером разговора, мгновенно воспринял это, как укор.       — Как самонадеянно! — сказал он. — И в чём же твои преимущества передо мной, сопляк?       — Ты дурак, что ли?! Вроде, в университете учился, а так сразу и не скажешь! — Крик причинил ему боль, и Демьян, приложив ладонь к переносице, смолк на секунду и тяжело перевёл дух. — Я в сравнении с тобой, — продолжил он, — просто ничтожество. Хорошо говорить об опасностях и ловушках тебе — ты с рождения особенный! И мало того, что ты родился с властью, у тебя был опыт, обучение у мастеров!.. Ты… ты всё это имел, ты столько всего прожил!       — И вот я здесь, — проговорил Грегор глухо, но его голос заставил парня мгновенно прерваться. — Мне пятьдесят восемь лет, я дружу с малолетками, я так и не получил инициацию у мастера, отчего никто в профессиональной среде не воспримет меня всерьёз, более того — в результате прошлых ошибок я проклят. Есть к чему стремиться, а? Не хочешь же ты сказать, что, боже упаси, завидуешь мне? Всегда кажется, что у соседа трава на участке зеленее, а ты — жестоко обделён, и всего-то и надо немного удачи, чтобы стать, наконец-то, нормальным счастливым человеком!..       Грегор свирепо затянулся последний раз и сжёг окурок.       — Да, может, и нет их на свете — по-настоящему счастливых людей, — сказал он. — Нам всегда говорили, что где-то там, может быть, даже в ближайшем будущем мы достигнем успеха, личного счастья… И где же всё это? Так, может, не в них дело. В конце концов, ещё говорят, что счастливые на этой земле вообще не рождаются. Они остаются где-то там, в лучшем мире. А мы обречены упасть сюда.       — Замолчи! — заорал Демьян. — Снова ты за своё стариковское умничанье! Достал уже! Какой плесневелый образ ты приплетёшь?! Куда это мы, блядь, упали?! Мы мыши, которых угораздило свалиться каждую с свой горшок со сливками, или люди, вроде как, крабы в ведре? Каждый старпёр горазд приводить тупорылые метафоры, да только никто из вас не может объяснить — делать-то что? Как ни крути, а нужно что-то делать — трепыхаться из последних сил и плавать по кругу, скинуть всех врагов вниз и выбраться по их телам, разве нет?! — Он ударил кулаком по ладони. — Это нужно делать — быть сильным!       У него из ноздри потекла-таки струйка крови, и Грегор вдруг почувствовал вину за этот удар и, между тем, полное душевное и моральное бессилие.       — Попробуй, — сказал он. — Я тебе не папочка, ни чтобы запрещать, ни чтобы наставлять тебя.       И когда парень ушёл, он понял, что уж этот-то попробует.       В последствии, когда мальчишки не стало, он долго корил себя, по старой привычке взваливать на себя вину за всё на свете. Он размышлял о том, что был недостаточно убедителен, недостаточно красноречив, даже обвинял себя в равнодушии и беспечности. Но что он мог поделать с тем, что от Рэнделла тогда и в самом деле не чувствовал явной угрозы? Кто мог подумать, что главная опасность исходила вовсе не от Рэнделла?

***

      Волшебник блуждал по самым тенистым уголкам сада и наблюдал, как земля пробуждается ото сна. В саду графа было хорошо, так же хорошо, как в саду Агаты… Но в саду мастера в своё время было лучше.       Он выкуривал одну сигарету за другой, смотрел, как сизый дым летит по ветру, быстро, как быстро уносятся прочь клочковатые серые тучи и навсегда исчезают за высокими башнями, за вершинами исполинских ив. Даже тепло апрельского солнца на лице, даже вкус табака на губах напоминал ему о Велеславе.       Мастер был прав… Во всём, даже в тех случаях, когда Грегор был уверен, что учитель заблуждается, перестраховывается или, наоборот, слишком беспечен, Велеслав всегда оказывался прав. Когда изучаешь демонологию годами и десятилетиями, вызываешь импов щелчком пальца и уже досконально изучил всю ту пыльную запрещёнку, о которой наивные неофиты и поминать бояться, немудрено начать много о себе мнить. Но Велеслав изучал всё это дольше. И на счёт поклонения демонам он оказался прав — от некоторых из них, от их мерзкого шёпота из замочной скважины Врат, Грегор так и не смог избавиться. Может ли быть так, что он был прав и в том, что бросил его на произвол судьбы? Вернее, оставил, чтобы дать возможность стать самостоятельным, как утверждает Рэнделл. Всё это понятно и думано-передумано уже не раз…       С другой стороны, что бы мастер сказал, узнай он, что непутёвый ученик смог подчинить Дух Огня? Грегор потёр ладони и усмехнулся. По ветру полетели маленькие оранжевые искры. Не может мастер быть прав во всём, вот что, — мелькнула в уме довольно мстительная мысль. В конце концов, он совершил ошибку, когда сблизился со мной, когда перестал быть беспристрастным. Потому-то и сбежал. Вот тут прав я. Любовь делает человека глупым и слабым.       Внезапно истерический женский хохот разрушил тишину, и в тот же миг невозможно громкий удар, с каким распахнулись и захлопнулись Ворота, заставил Грегора вздрогнуть. Только что кто-то расстался с жизнью.       Нетвёрдой походкой он двинулся по заросшей кустарником тропе вниз — в логовину. Здесь кое где ещё белел рыхлый снег, медуница росла так часто, что склон весь покрывался сине-лиловыми цветками. Демьян скорым шагом вышел из-за древесного ствола так внезапно, что они с чародеем едва не столкнулись нос к носу. Грегор отпрянул. Парень был буквально весь в крови. Лицо, грудь, руки по локоть. Он, бросив мрачный взгляд исподлобья отстранил Грегора с пути и ушёл, не сказав ни слова. Грегор уставился на свою ладонь. Он неосознанно выставил руку перед собой, уперевшись Демьяну в грудь. На ладони остались липкие тёмные пятна с тошнотворным запахом железа.       Это место на краю графского сада было ему знакомо, здесь осенью Рэнделл не без его помощи похоронил целую гору конских костей. Теперь вместо срубленной в прошлом году ивы в центре небольшой поляны стояло деревянное изваяние, покрытое грубыми символами. Язык Грегор узнал. Но в этом мире на нём обычно никто не разговаривал, если, конечно, не хотел воззвать к жителям нижних миров. Розалинда сидела у подножия идола, привалившись к нему плечом. Рядом на большом плоском камне лицом вниз лежало тело неизвестного молодого парня. Кровь из перерезанного горла стекла по желобкам и скопилась в неглубокой чаше, выдолбленной в камне. Тут же стояла Вивьена — горничная Розалинды — и хохотала так, будто услышала лучшую шутку в своей жизни.       — Думала, что это будет тяжело, но нет! — воскликнула она, увидев Грегора. — Оказалось, проще чем представлялось и… это лучшее, что я переживала, верите или нет?! Свершившаяся справедливость — лучше, чем влюбиться в кого-то, лучше, чем заниматься с ним любовью!       Её лицо исказила улыбка, больше похожая на оскал. Это была не радость и не облегчение, нет… Ликование свершившейся мести. Вивьена снова расхохоталась и вдруг рассыпалась, как ворох рыхлого снега. Почти сразу на земле, на костях, что легли аккуратной горкой, в траве кругом зажглись еле видные зеленоватые огоньки, заморгали, неторопливо полетели меж деревьев. Она превратилась в стаю светляков.