Лисы и Волки

      Когда окутала тьма, единственной реакцией, что успел выдать мозг, стал испуг. Потом из лёгких насильно вырвали весь воздух. Ровно на четыре секунды.              Один: тело сдавило со всех сторон, дёрнуло назад. Два: осознание, что движется пространство, а не тело. Три: дезориентация. Четыре: то, что тащило её, остановилось. Пять: жадный вдох, наполняющий лёгкие и проясняющий сознание.              В среднем у человека три основных реакции на страх: бей, беги, стой. Она всегда предпочитала второй вариант. А когда ты вечный беглец, глаза уже на автомате ищут потенциальные выходы, даже заставлять не нужно.              Слева — дверь, буквально в паре метров. Её позолоченная ручка так и манит — схватиться, распахнуть и выскочить. Справа — огромное окно. До него ещё нужно добежать. Кабинет большой, быстрее всего напрямую — перескочить через опрокинутый стул и осколки стекла. Рамы деревянные, хватит одного простого заклинания, чтобы выбить. Впереди — под портретом семьи Малфой, камин, рядом, на резной подставке, чаша с летучим порохом. Только вот ни до одного из выходов не добраться, тело не двигается.              Ноги словно приклеены к полу, спина слишком прямая, руки свободно свисают вдоль тела, но нельзя пошевелить даже пальцем. Скорее всего, парализующее.              Со стороны окна вновь послышался шорох. Малфой сидел в большом кожаном кресле: руки на подлокотниках, голова откинута на спинку. В свете камина по его ожесточённому лицу танцевали резкие тени, на скулах ходили желваки, ледяные глаза горели бешенством. В серых радужках чётко читались намерения — он был готов задушить её на месте, голыми руками. Схватить за горло, ударить об пол, так, чтобы в глазах потемнело, и сжимать пальцы, пока не перестанет дёргаться.              Малфой сделал бы это, появись возможность. На чёрной ткани его костюма мерцали золотые нити, не толще бечёвки. Они хаотично опутывали руки, тело, шею и как бы вшивались в само кресло, заставляя его сидеть на месте. Он периодически пытался высвободиться, только вот всё тщетно.              Панический, даже животный, страх вызывал не Малфой с его убийственным взглядом и даже не парализующее, не дававшее возможность сделать хоть что-то, а Она.              Женщина.              От её бархатного, глубокого голоса кровь стыла в венах. Она двигалась плавно и грациозно, как пума перед смертельной атакой. Шлейф роскошного платья с тихим шелестом скользил по полу.              Женщина обходила обездвиженную пленницу по кругу, наполняя воздух ароматом — сладким и пряным. Лёгкие перерабатывали этот запах с утроенной скоростью. Каждый её шаг сопровождался стуком каблуков, эхом рикошетившего от стен кабинета, и сердце сильнее подскакивало к глотке.              Последний удар шпильки об пол, и Она остановилась напротив. В свете камина её рыжие кудри напоминали языки пламени, готовые сжечь заживо.              — И снова дети лезут во взрослые дела, — голос медленный, спокойный. На её смертельно красивом лице заиграла снисходительная улыбка.              Сердце до боли билось о рёбра, как напуганная птица. По спине стекали капли холодного пота. Дикий страх заполнял всё тело, окутывал, душил ядовитыми спорами. Чем ближе подходила Женщина, тем убийственнее становился яд.              — Не стоило брать чужое, — Она подошла почти вплотную. Приподняла подбородок пленницы указательным пальцем, заставляя смотреть в глаза. Разглядывала так внимательно, будто искала что-то в её лице.              — В былые времена за такое и повесить могли, — усмехнулась, словно рассказала забавную вещь.              Её палец скользнул ниже, царапая ногтем кожу, прямо к яремной вене, где во всю бушевала кровь. Шею тут же что-то обвило и начало сдавливать. Женщина резко отвела руку в сторону. Петля затянулась туже, перекрыв воздух.              Шею обвивали те же мерцающие золотые нити, а конец удавки покоился в кулаке палача. Из глаз потекли слёзы. Она отчаянно пыталась глотнуть воздуха или хотя бы заставить тело сделать шаг в сторону, чтобы узел ослаб. Безуспешно. Не пошевелиться.              Беспомощность и страх похожи на бушующее море, которое захлестывало с головой, пыталось утопить. Оно заливалось в горло, обжигало лёгкие и заставляло тело дрожать.              — Или отрубали руку, — всё так же спокойно.              Собственная рука, как по приказу, взметнулась в сторону. Женщина легко коснулась предплечья. Кожу обожгло болью. Её словно стягивали тонкой стальной леской, что прорезала плоть слой за слоем. Хотелось кричать, но голос не слушался. Оставалось только наблюдать, как на белом рукаве рубашки быстро разрастается кровавое пятно.              Кап... Кап…              Капли крови разбивались о мраморный пол.       Она пыталась сказать «хватит», «остановись», пыталась умолять. Но из горла доносились только жалкие хрипы.              Сквозь пелену слёз, боли и уплывающего сознания она могла рассмотреть только глаза своего палача. Зелёные, такие неестественно яркие... Холодные...       В какой момент всё пошло не так? Когда она согласилась помочь Гарри в его безумном плане? Когда после войны решила вернуться в Хогвартс? Нет... Намного раньше. Когда впервые перешагнула порог этой чёртовой школы…