Calliope's Gift (Дар Каллиопы)

Париж, 1949   Они снова говорят обо мне, прямо через всю комнату, как, будто я глухой, а не немой. — Я думаю, что лучше всего было бы сменить обстановку, — снова пытается Мурасаки, тихо обращаясь к моему дяде. Я едва слышу её сквозь скрежет моего карандаша по блокноту для рисования, лежащему у меня на коленях. — Париж - самый красивый город в мире даже сейчас, — утверждает мой дядя. — У него будет лучшее доступное образование. Его аргументы неубедительны, и он это знает. Дело в том, что он не хочет, чтобы она уходила. — Ты хочешь увезти его куда-нибудь подальше, где он сможет ещё больше замкнуться в себе? — Любовь моя, — шепчет она, кладя руку ему на щеку. Лицо Робертуса изящное и тонкое, в то время как у моего отца было квадратное, с резкими скулами. Я переворачиваю страницу в своём альбоме для рисования и начинаю рисовать своего отца, Эндрюса Лектера. Если я не нарисую его, и свою маму, и Мишу, я забуду, как они выглядели. Я заполняю набросками альбом за альбомом. На моих руках мозоли. — Ему нужен мир. Свидетельства войны повсюду вокруг нас. Нет такого места, куда мы могли бы пойти, к которому бы никто не прикасался. За исключением места, где единственное сражение произошло за полмира отсюда, в Перл-Харборе, — она вздыхает, когда он обнимает её для поцелуя: «Медитация приносит мудрость, отсутствие медитации оставляет невежество», — он должен узнать, кто он такой, чтобы быть в мире с этим. Он не может ходить в школу или делать что-либо ещё, пока этот мир не будет достигнут. Робертус размышляет. Я поднимаю взгляд от рисунка и замечаю тоску в его глазах, когда он смотрит на свою жену. И снова его молчание ясно показывает то, чего он никогда бы не сказал – что я обуза. Ребёнок, которого он никогда не хотел, и теперь причина, по которой он будет месяцами без Мурасаки. Конечно, я обуза. Я не могу говорить. Меня мучают кошмары, которые зовут мою тётю из постели, чтобы она утешила меня. Иногда они настолько ужасны, что я теряю контроль над своим мочевым пузырём. Со мной что-то не так, и это глубоко внутри, и они оба это знают. Они были счастливы до того, как я появился. И я не хочу ехать в Америку. Это уводит меня всё дальше от моей цели. Где-то в Европе есть люди, убившие мою сестру, они живут свободной и лёгкой жизнью. Когда я стану достаточно взрослым, я найду их. Я переворачиваю страницу в своём альбоме для рисования и рисую их лица, всех пятерых на одной странице, нависающие над съёжившейся фигуркой маленькой девочки, освещённые, словно адским пламенем. Если я не нарисую их лица, я забуду. А если я забуду, я никогда не найду их и не убью. — Мы поедем куда-нибудь в тёплое место, — говорит Мурасаки. — И посмотрим, сможем ли мы стереть из его памяти ту литовскую зиму.