Как нам включить свет?

      — Как думаешь, у Всемогущей был пароксизм, когда Она создавала этот ландшафт? — жалуется Кроли, едва не споткнувшись о полы своей слишком длинной одежды.              Дорога довольно ухабистая. Они примерно в двадцати милях от места назначения и уже можно разглядеть высокие городские стены, вырисовывающиеся на горизонте в сумерках. Впереди Мария с небольшим караваном направляется в близлежащий Иерусалим вместе с Иосифом, своим суженым. Караван согласился предложить им безопасный проезд до Эйн-Керема на окраине, где Мария решила провести часть своей беременности со старшей кузиной Елизаветой, которая чудесным образом тоже беременна, несмотря на возраст, — пресловутое предложение два по цене одного от Гавриила. Азирафель, не вполне доверяя предложению каравана, следует за ним на достаточно большом расстоянии, чтобы постоянно одаривать их благословениями, стойко перенося суровый ландшафт, полным скал и горных хребтов, которые и вправду выглядят так, будто у архитектора случился спазм, когда он проектировал участок земли между Галилеей и Иудеей.              — Знаешь, — продолжает демон, изображая, как держит перо и проводит им линию, пока рука не начинает трястись. — «И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо», за исключением тех сомнительных мест, где Она сделала оплошность, опрокинув немного вина на пергамент, и просто забила…              — Это холмистая местность, — перебивает Азирафель, который, конечно, чувствует себя не намного лучше, но знает, как справиться с небольшим бездорожьем, не скатываясь в богохульство. — Разумеется, она ухабистая.              — «Ухабистая», — насмешливо шипит Кроли про себя, зацепившись ногой за большой камень, который вполне мог бы обойти, если уж на то пошло. — А ты попробуй пройти через это с чертовым позвоночником чертовой змеи.              — Нет, спасибо.              Странно, но Кроли предложил составить ему компанию в этом путешествии, поймав Азирафеля на выходе из его ныне пустующей обители за пару дней до этого. Последние несколько лет демон время от времени появлялся в Галилее, но Азирафель еще не привык видеть его так часто. Они не особо много разговаривали, в основном перекидываясь замечаниями о погоде, кивая друг другу при встрече на рыночной площади и тому подобное, а потому Азирафель немало удивился, когда Кроли вынырнул из утренней темноты и попросился сопровождать его. Как ни странно, он не смог придумать достаточно веской причины, чтобы отказаться.              — А почему ты не идешь с ними? — спрашивает Кроли после паузы, кивая на группу вдалеке, представлявшую собой темные пятна на бежевом фоне.              — Потому что я иду с тобой, — сразу же вежливо отвечает Азирафель, чувствуя прилив вины от такого признания. — И, что еще важнее — критически важно, по правде говоря, — мне приказано не вмешиваться в Великий План. Я должен охранять Марию на расстоянии.              — И что? Если Рай дал тебе это задание, значит, они не собираются сами присматривать за девушкой, не так ли? — Кажется, он хочет добавить что-то еще, потому что его глаза опасно и озорно блестят, но в последний момент, кажется, сдерживается. Удивительное проявление самообладания для демона. — Послушай, я не собираюсь утверждать, что знаю тебя, или что-то в этом роде, мы просто...              — Совершенно не знакомы, — быстро вставляет Азирафель.       Пауза.              — Я хотел сказать «занимается схожей работой», но ладно. Точно, эм… спасибо? — Кроли морщится от этого выбора слов, но потом продолжает: — В общем, я имею в виду, мне трудно представить, что ты не хочешь делать то, для чего создан. Благословить ее, сказать слова поддержки. Предложить любое утешение, какое сможешь, каким бы бесполезным и в конечном счете тщетным оно ни было. Разве ты этого не хочешь?              Отчаянно хочет, на самом деле. Азирафель знает — и от Гавриила, и по тем немногим служебным запискам, которые Рай время от времени не забывает подбрасывать ему, — что ждет Марию в будущем. Он, конечно, скорбит о ее сыне, но тот будет обладать... более высоким уровнем осведомленности, мягко говоря, ведь Он — воплощение Бога. Во время Благовещения стало ясно, что Мария отнюдь не в приоритете у Рая, ее цель просто быть. Ну... Азирафель не может подобрать формулировку, благодаря которой все это не звучало бы просто ужасно, с какой стороны ни посмотри, поэтому прекращает попытки.              — Она с Иосифом, — предлагает он в итоге, полагая, что дальнейших пояснений не потребуется.              — И? — все равно не понимает Кроли.              Азирафель чувствует, как подрагивают его брови, а кожа вокруг глаз собирается в морщинки. Такое ощущение, что демон намеренно тупит.              — И... я выгляжу вот так.              — Да, здорово, — отвечает Кроли и после паузы неловко продолжает: — Но я не вижу здесь взаимосвязи.              — Ну, я просто... — Азирафель разводит руками, жестом указывая на далекий караван. Кроли же должен разбираться в людях, понимать их достаточно, чтобы знать, на что полагаться при искушении их на грех, который обречет их на вечное проклятие. Теоретически. — Молодая женщина путешествует со своим суженым по дороге, наводненной всякими... непутевыми людьми. Полагаю, я — последний человек, которого кто-то из них был бы рад сейчас видеть.              Кроли хмурится.              — Ты ангел, — говорит он почти обвиняюще.              — Да, но они, — кивает Азирафель в сторону каравана, — просто увидят во мне мужчину.              На сумрачном темно-синем небе сияют звезды, которые совершенно неожиданно превращаются из едва заметных веснушек в яркие, мерцающие огоньки. Они неплохо визуализирует прозрение Кроли, у которого словно бы вдруг в голове загораются лампочки. Он замирает на месте, сложив губы в беззвучное «о», но быстро приходит в себя и совершенно непринужденно спрашивает:       — Почему бы тебе просто не стать женщиной?              Азирафель чуть не кривится. У него нет никаких моральных возражений против этого предложения, но если он чему-то и научился за четыре тысячи лет на Земле, так это тому, что с трудом приспосабливается к переменам. Он создан для того, чтобы терпеть их, а не принимать с распростертыми объятиями. В личном плане, конечно. Каждая перемена гардероба требует как минимум десятилетнего обдумывания. Учиться функционировать в мире, где царит совершенно иной набор негласных правил и ожиданий, похоже на персонифицированный круг ада, отведенный специально для него.              — Мне нравится, что меня воспринимают именно так, — говорит Азирафель, чувствуя себя немного виноватым: в конце концов, ему не положено иметь предпочтения. — Таким меня задумала Всемогущая. Или, по крайней мере, хотела, чтобы я предпочел быть таким.              — Это, знаешь ли, ни хрена не значит, — фыркает Кроли в ответ. — Например, Она задумывала меня, как одного из ваших, и посмотри, что из этого вышло.              Азирафель не совсем согласен со вторым утверждением, но толком не понимает, почему. Он тщательно подбирает слова, как будто взбирается по шаткому склону скалы, а не по податливому нескончаемому песку и грязи.              — Да, но если говорить о внешности, то ты все еще выглядишь так же, как и в ангельском облике, — мягко отвечает он. — Более или менее.              Кроли запинается, и его лицо покрывается легким румянцем. Кажется, он предпочел обидеться на то, что точно как оскорбление не задумывалось.              — Так же? Я постоянно что-то меняю, знаешь ли, — настаивает он, повысив голос. — Я не был Кроли наверху. Это было бы ужасное имя для ангела. И... — Он показывает пальцем на Азирафеля, словно укоряя его. — И я могу снова изменить свое имя, когда захочу, так ведь?              — Я полагаю...              — Когда мне захочется. То же самое я могу сделать и с внешностью. Уже делал.              Азирафель намеренно не упоминает о глазах, которые демон прячет. Это, конечно, не его дело.              — Рад за тебя, — нервно говорит он, обходя низкий колючий кустарник. — Только я не... хочу выглядеть по-другому.              — ...О-о, — только и отвечает Кроли. Он, со своей стороны, неуклюже лавирует по неровной земле, каждые пару шагов задевая рукавом Азирафеля. — Тогда другое дело. — И больше ничего не добавляет. Молчание... гнетет. Азирафелю становится слишком жарко для позднего весеннего вечера, а ногам в сандалиях — слишком холодно на прогретом солнцем песке.              Он косится на Кроли. У него не так много возможностей рассмотреть его как следует, так что он не спеша, несколько пассивно изучает его, как это сделал бы впервые встретивший его человек. Заплетенная в косу борода, замысловатая черно-красная одежда, длинные локоны, распущенные после захода солнца. Резкие черты лица, которые, впрочем, никогда не бывают суровыми. Азирафель полагает, что у него нет каких-то предпочтений относительно внешности Кроли, решись демон на более радикальные изменения. В любом случае, это не самое интересное в нем, даже с учетом огненно-рыжих волос и змеиных глаз, но... вряд ли Азирафель когда-нибудь признается в этом вслух.              Поэтому после слишком долгого молчания он просто говорит:       — Я рад, что наконец-то перебрался ближе к Иерусалиму, пусть даже и в соседнюю деревню. Назарет прекрасен, конечно, но... он может стать довольно однообразным.              — Люблю Иерусалим, — замечает Кроли, благодарный за смену темы. — Отличная ночная жизнь. Неплохая музыка. В основном состоящая из криков, но... ритмичная. — Затем он немного дьявольски ухмыляется Азирафелю. Ну, совершенно дьявольски, учитывая, кто он такой. — И еда хорошая.              — Так и есть, — говорит Азирафель легко, почти небрежно — как ему кажется.              — О да, — заявляет Кроли, нарочито потирая руки, на этот раз слегка толкнув его плечом. — В этом вся фишка больших городов, ангел. Центры торговли, в том числе и хорошими вещами. Шакшука из утиных яиц, жареные на огне баклажаны с тахини, мятный фаттуш... — Его голос звучит несколько приглушенно из-за ветра, почти интимно. — Откормленный гусь.              — Ты же не любишь есть, — слабо укоряет его Азирафель.              — Я... понимаю привлекательность еды, — дипломатично отвечает Кроли. — А вот ты любишь. В свое время ты пришел в исступление из-за того быка в подвале Иова.              — Понятия не имею, о чем ты.              Кроли поднимает брови над очками, с трудом сдерживая улыбку, так что на его щеках появляются ямочки.              Караван впереди них остановился, явно устраиваясь на ночлег, чтобы утром проделать последний отрезок пути. Они еще слишком далеко, чтобы разглядеть силуэт Марии, но уже случайно сократили поддерживаемый разрыв, увлеченные неспешным разговором. Азирафель замедляет шаг и останавливается. Кроли тоже останавливается, но тут же начинает ковыряться в песке в поисках незапятнанного участка земли.              — Конечно нет, — рассеянно говорит он. — А ты спишь?              — Нет, — напряженно отвечает Азирафель. — Мне кажется, что есть слишком много более интересных способов провести время.              — О, конечно. Смотреть на грязь в течение восьми часов. Захватывающе. — Кроли без лишних слов устраивается на песке — просто плюхается на землю и раскидывается на спине, натягивая на голову шаль, чтобы длинные волосы не касались песка. «Может начать чесаться, — с тревогой думает Азирафель. — Песчинки могут легко попасть в такую шевелюру». — В любом случае, я сплю. Проследи, чтобы никакая живность не забралась мне под юбки, ладно?              — Хорошо, — говорит Азирафель, неловко стоя на тропинке и переминаясь с ноги на ногу. Прилечь ли ему рядом? Создать стул? Имея опыт жизни в пустыне, он не в восторге от сидения там, где что-нибудь вполне может впиться ему в самые чувствительные места.              Голос Кроли, уже слегка сонный, спрашивает словно бы невзначай:       — Ты ведь все еще не пьешь, да?              — Эм, нет, — отвечает он. Идея уже не вызывает у него отвращения, но он никогда не видел смысла в том, чтобы целенаправленно употреблять что-то влияющее на ясность мысли. Если бы он хотел провести некоторое время в отключке и, по сути, будучи совершенно бесполезным с глобальной точки зрения, то постарался бы разобраться в привлекательности «сна».              — Да, конечно. Хотя, судя по тому, куда катится мир, ангел... — Кроли вздыхает, напрягает тело в вялом потягивании, а затем практически тает. Часть его голеней выглядывает из-под одежды. — На твоем месте я бы взял эту привычку на вооружение. Не сильно отличается от еды, если подумать.              Волоски у него на ногах тонкие, рыжие. Цвета полированной меди. Азирафель задерживает на них взгляд дольше, чем следовало бы, прежде чем отводит глаза.              — Буду иметь в виду, — отвечает он, и больше никто из них ничего не добавляет. ***       — Куда мы едем? — жалобно спрашивает Мюриэль.              Азирафель сосредоточенно изучает древнюю книгу, лежащую у него на коленях, не отрывая пальца от страницы; его ноги подпрыгивают и раскачиваются, отчего он читает со скоростью улитки. Текст мелкий, декоративный и полностью на латыни; с его глазами и памятью, которая все еще подпорчена Раем, ему требуется немного больше времени, чтобы понять, что он читает. Он трижды перепроверяет информацию. Одно неверно сказанное слово — и можно вызвать демона без головы. Ему очень нравится голова Кроули, так что важно, чтобы все было сделано правильно.              — Полагаю, мы едем туда же, куда и в прошлый раз, когда ты спрашивала, — рассеянно отвечает он. — В Брайтон.              — Могу я спросить... — Мюриэль надувает щеки со страдальческим стоном. — Зачем именно мы едем в Брайтон?              Азирафель хмуро смотрит на нее.              — Ты никогда раньше не ездила на машине? — спрашивает он.              Мюриэль как будто укачивает.              — Лондон — город для прогулок, — решительно заявляет она, зажмурив глаза и прижавшись лбом к окну такси. — Мы можем дойти пешком до Брайтона?              Не совсем, но Мюриэль могла бы долететь — на крыльях, тогда как Азирафель уже не может достать свои собственные. Они могли бы путешествовать по отдельности. Но Азирафель неравнодушен к однодневным поездкам на побережье и предпочитает их в компании, так что... так что пришлось ехать на такси.              — Боюсь, до города можно добраться только на машине. Не волнуйся, моя дорогая, мы почти на месте.              Они уже достигли побережья. Понятно, что вблизи водоемов с соленой водой запах ощущается сильнее, но утреннее солнце, сверкающее на воде, отвлекает от него достаточно сильно, ослепляя даже на расстоянии. Они едут параллельно заливу, сворачивая в один из компактных приморских кварталов, уютно жавшихся друг к другу для защиты от ветра. Вдалеке на пирсе раскинулся парк развлечений, который кажется восхитительно оживленным; из-за разреженности Лондона этот мир кажется более антиутопичным, чем он есть на самом деле. И все же Азирафель не отступает, исполненный нехарактерного для него пессимизма, но, по крайней мере, реально смотря на вещи. Впервые в жизни.              — Что мы здесь делаем? — спрашивает Мюриэль через пару секунд, так и не открыв глаза. Ее голос звучит так, словно она на пороге смерти. — Не помню. Что-то про солнечные очки. — Она размахивает в воздухе солнцезащитными очками — старыми очками Кроули, которые он забыл в книжном магазине и которые Мюриэль послушно хранила для него.              Азирафель постукивает пальцем по странице, которую читал.              — Мы делаем то, что здесь написано. De Praestigiis Daemonum. — Он осторожно перелистывает следующую страницу, не желая порвать тонкую лощеную бумагу. — Переводится как «О хитростях демонов». Она написана лекарем много веков назад, чтобы опровергнуть существование колдовства, но, что иронично, в приложении в конце есть одни из лучших инструкций по вызову демона, которые существуют на сегодняшний день. Это невероятно увлекательно.              И не просто демона. Мюриэль не подвела Азирафеля, когда взялась за сбор всех книг с именем Кроули. Азирафель потратил несколько дней на чтение, прежде чем наткнулся на эту книгу, и еще несколько дней на то, чтобы найти адрес, необходимый для проведения ритуала призыва. Сегодня четверг, ровно неделя с... начала всего этого бардака. Разумеется, под бардаком Азирафель имеет в виду оплодотворение Лайлы будущим Мессией и свое последующее смещение с поста Верховного Архангела ранним утром Страстной пятницы. Незначительные события, на самом деле.              Такси тормозит перед причудливым домом — практически огромным по сравнению с другими, жавшимися к нему. Мюриэль не привыкла к машинам, но, по крайней мере, знакома с человеческими формами оплаты, поэтому Азирафель предоставляет ей расплатиться с таксистом.              Когда такси отъезжает и они с Мюриэль остаются на тротуаре, Азирафель колеблется.              — Думаешь, это плохая идея? — спрашивает он. — Возможно, мне следовало бы проверить Бентли, или его старую квартиру, или даже... Я почти уверен, что у меня где-то записан его электронный адрес. Может, не стоит первым делом пытаться призвать демона?              Ветер неистово треплет их кудри, колышет одежду. Благодаря его порывам запах становится легче игнорировать.              — Что ж, — задумчиво начинает Мюриэль. Теперь, снова прочно стоя на ногах, она выглядят гораздо счастливее, — вовсе не первым делом. Он ведь не ответил на наши звонки, когда мы пытались, не так ли? Мы даже использовали умный прямоугольный телефон. — Она жестом показывает на свой мобильный в кармане.              — Ты, конечно, права, — с облегчением отвечает Азирафель. — Он может быть довольно упрямым, не так ли, раз так игнорирует нас? В любом случае, после тебя.              Мюриэль звонит в дверь без дальнейших колебаний. Проходит несколько секунд, прежде чем входная дверь дома распахивается. Молодая женщина на пороге щурится в слишком ярком утреннем свете, отражавшемся от ее очков. На ней интригующая смесь из юбки приглушенных тонов, словно бы прямиком из XVII века, и выцветшей оверсайз футболки, которая, как ни странно, указывает на то, что она — охотница на вампиров по имени Баффи. Ее волосы выгорели на солнце, на лице легкие веснушки; морщин стало чуть больше, чем в прошлую их встречу, в том числе и мимических.              Это не единственное изменение. Из-за ее ноги выглядывает малыш — самый маленький из всех, кого Азирафель видел на Земле. Ребенок, чьи темно-каштановые волосы собраны в две косички, недоверчиво смотрит на него голубыми глазами. Девочка выглядит ужасно знакомой, словно Азирафель уже видел ее... где-то.              Тем не менее, она сразу же настороженно относится к потустороннему существу — небесному или иному: ребенок, несомненно, ведьмолов.              — О, это... — Количество морщинок на лице женщины заметно увеличивается, когда она хмурится. — Это ангел, верно? С... коллегой?              — Анафема, — немного устало приветствует ее Азирафель. — Давно не виделись. Могу я попросить вас об услуге? ***       Дом захламленный, но чистый, с множеством зелени, которая может выжить в условиях постоянной температуры и не обжечься солнечным светом, проникающим в окна. Внутри смешались несочетаемые ткани и антикварная мебель, а вся техника блестит и совершенно новая. В итоге обстановка получилась гармоничной, хотя и создается такое ощущение, словно ведьма XVI века получила доступ к онлайн-каталогу мебели.              У дверей висит пентаграмма. Азирафель считает это добрым предзнаменованием, учитывая, для чего они сюда прибыли.              Ньютон Пульцифер отдыхает в гостиной, смотря по телевизору какую-то старую передачу. Заметив Азирафеля, он вскакивает на ноги, в панике глядя на жену комично распахнутыми глазами.              — О, ваше... Святейшество?              — Просто Азирафель, — вежливо отвечает он. — Рад снова видеть вас, мистер Пульцифер. Я вижу, вы были... — он смотрит на ребенка с немалой долей нежности, — ...заняты, не так ли?              Ньютон бросается к пульту, чтобы выключить телевизор, но, поколебавшись мгновение, передает его дочери.              — Не могла бы ты нажать для меня на красную кнопку, Элис? Молодец, девочка. — После этого Элис стремительно тащит его за руку на кухню. По пути он несколько настороженно смотрит на Азирафеля, объясняя на ходу: — Не могу работать с пультом. Однажды уже нажал на кнопку выключения. Больше такой ошибки не повторю.              — Малыш, все в порядке, мы все равно хотели новую крышу. — Анафема натянуто улыбается Азирафелю. — Электрический столб. В страховой посчитали, что это был Божий акт, так что... маленькие чудеса!              — Ах, конечно, — озадаченно произносит Азирафель и добавляет, понизив голос: — А как вы... Простите, что спрашиваю, но малышка Элис, сколько ей лет?              — Ей три. — Она садится в одно из кресел, позволяя Азирафелю и Мюриэль занять узкую кушетку. Азирафель кладет тяжелую книгу между ними. — А вы?              Азирафель не сразу понимает, что она обращается к Мюриэль, которая тоже не сразу это осознает.              — О, я никто, — вздрогнув, отвечает она совершенно искренне.              — Это разумно, — серьезно отвечает Анафема.              Азирафель прочищает горло и жестом указывает на них обоих.              — Она — Мюриэль, а я — Азирафель, если вы забыли. — Люди почему-то часто забывают его имя, так что напоминание точно лишним не будет. — Теперь я понимаю, что у меня есть преимущество перед вами в плане памяти.              При этом Анафема наклоняется вперед, задумчиво прищуриваясь.              — Да, вообще-то, если говорить о преимуществе, то как… в смысле, вы не человек, так что, возможно... Я никому не сказала, что переезжаю в Брайтон.              — Это... — Азирафель вежливо склоняет голову, — это вопрос?              Анафема хмыкает и откидывается в кресле, внимательно изучая Азирафеля.              — ...Нет, — отвечает она, чуть подумав. — Если только вам снова не нужна моя помощь в спасении мира, в таком случае — нет, черт возьми. Я оставила все это пророческое дерьмо позади, разрушила власть Агнессы над собой и Элис. И давайте проясним… конец света уже наступает, верно? Адам сказал об этом много лет назад, когда я наконец-то переехала из Жасминового коттеджа.              — Да, — медленно произносит Азирафель. — Да, конец света наступает. Но, простите, вернемся к Элис... Она... Ей почти четыре или ближе к трем...              — Я была беременна, когда началась чума, если вы это имеете в виду.              — А-а. Значит, вы с Ньютоном... Вы двое не... — Вежливого способа спросить об этом не существует, но деваться некуда.              К счастью, Анафему это ничуть не смущает.              — Занимаемся сексом? — прямо уточняет Анафема, так широко распахнув глаза, что они кажутся почти безумными. — Не-а! Уже три года и шесть месяцев, плюс-минус неделя или две.              — О силы небесные, это... — машинально восклицает Азирафель. Как неловко. Тем не менее, он делает извиняющееся лицо, — ...странно конкретный срок, да?              — Ну да. Добро пожаловать на Землю, не знаю, где вы столько времени были. Кстати говоря, где ваш партнер? — В этот момент появляется Ньютон с тремя чашками чая. Элис, очень кстати, несет в обеих руках по маленькой чашке с молоком. — Знаете, — продолжает Анафема, — тот, с которым вы были в прошлый раз. Тот гот, который меня сбил.              — Ну, — неловко говорит Азирафель, принимая чай, чтобы поставить его на кофейный столик. Мюриэль делает то же самое. Ньютон тут же выпивает половину своей чашки одним махом. — Видите ли...              — О чем разговор? — спрашивает Ньютон у Анафемы, устраиваясь в кресле рядом с ее креслом.              — О том, что ты не хочешь заниматься со мной сексом, — отвечает Анафема, протягивая руку, чтобы легонько погладить его по бедру.              — Спасибо, малышка, — говорит Ньютон совершенно искренне.              — Без проблем, малыш.              — Простите, что возвращаюсь к этой теме... но я должен спросить, почему вы не... — Азирафель прочищает горло и поднимает брови в достаточно многозначительном выражении, памятуя о ребенке, который в данный момент находится в углу гостиной. Похоже, она копается в почве одного из домашних растений. — Вы хотите воздержаться?              — Воздержаться? О, абсолютно нет, — совершенно раскованно отвечает Ньютон, фыркнув. Когда это английские мужчины перестали стесняться говорить о сексе? — Это пытка, на самом деле. Такое ощущение, будто мне дали способность видеть совершенно новый цвет, чтобы тут же сделать невосприимчивым ко всем цветам. Только все мое тело теперь слепое, и вместо того, чтобы обзавестись тростью для слепых, меня бьют ею каждую секунду моей жизни.              Анафема хмыкает в знак согласия, невероятно плотно поджав губы, словно сдерживается, чтобы не сказать лишних слов о том, кто этой тростью размахивает.              Тогда Азирафель наклоняется вперед, с некоторым трудом игнорируя аппетитный запах чая.              — Да, но, — начинает он серьезно, потому что если не будет серьезен, то почувствует себя виноватым, — я не... Может быть, вы оба пробовали...              — Все в порядке! — Анафема сдавленно восклицает тоном, красноречиво говорящим о противоположном, но так, словно если она будет думать об этом слишком долго, то просто взорвется. — Все прекрасно! Я бы не хотела, чтобы все сложилось иначе. В конце концов, возможно, у нас никогда не было бы нашей Элис Чумбавамбы Гаджет.              — Чум... — растерянно бормочет Мюриэль, которая намеренно не встревала в разговор до этого момента.              — Чумбавамба, — терпеливо повторяет Анафема. — Это семейное имя.              Ньютон чуть шире распахивает глаза, молча подчеркивая это, а затем делает еще один глоток чая.              — Как мило. В любом случае... — Азирафель делает глубокий вдох, слегка ошеломленный всем услышанным, но быстро отходит от потрясения и улыбается — как он надеется, безмятежно. — Боюсь, мне нужна ваша помощь в том, что немного не по моей части, — говорит он. — В буквальном смысле. Надеюсь, я не слишком опрометчиво предположил... Вы все еще практикующий... оккультист, верно?              — Вы имеете в виду ведьма? О да, — отвечает она, хлопая в ладоши. — Только в прошлом месяце я прокляла нашу соседку. О, не смотрите так, с ней все в порядке... пока, по крайней мере. От колдовства уже не отвыкнуть, как только войдешь во вкус.              — О, хорошо, — с облегчением отвечает Азирафель. — У вас нет никаких моральных сомнений по поводу вызова демона?              Глаза Анафемы возбужденно загораются.              — Моральных сомнений? — переспрашивает она с недоверием. — Я мечтала вызвать демона. Мне кажется, это есть в списке желаний каждой ведьмы. Зачем? Разве... да, разве ваш друг не был демоном?              Азирафель кладет книгу на журнальный столик между ними, отчего чайные чашки звякают в блюдцах, и открывает книгу на случайной странице в середине.              — Я боюсь, что Второе Пришествие приближается, — начинает он без обиняков. — Я попытался остановить его, чудесным образом поместив младенца в утробу молодой женщины в надежде, что ее ребенок станет спасителем человечества вместо Христа, но... но, похоже, я все испортил.              — Вы... вы совершили непорочное зачатие? — Ньютон недоумевающе хмурится.              — Уверяю вас, все было совсем иначе, — фыркает Азирафель.              — Да, но звучит как...              — В любом случае, — продолжает Азирафель, — Кроули отказывается со мной разговаривать, а поскольку я не могу воспользоваться своими ангельскими силами, мне нужна его помощь в спасении мира. Снова. Кроме того, я... — он сглатывает и быстро моргает, — я ужасно скучаю по нему. Я... он игнорирует мои звонки, и я устал быть вежливым. Мне нужно выложить все начистоту, и мне... мне нужно увидеть его. Поговорить, и на этот раз как следует.              — Это так романтично, — уверяет его Анафема, немного расчувствовавшись.              Азирафель улыбается про себя.              — Да, вполне. Я тоже так подумал.              — Подождите, но если он... — Ньютон прочищает горло и наклоняется вперед. Ему явно очень неловко противоречить жене. — Если ваш друг игнорирует ваши звонки, не означает ли это... Будет ли вызов против его воли... э-э... лучшим решением? Для вашей... дружбы?              — Малыш, — почти предупреждающим тоном зовет Анафема.              — Я просто говорю...              — Элис нужно вздремнуть, а вызов демона может напугать и ее, и тебя. Займись этим, пожалуйста.       Возникает совсем не напряженная пауза. Затем, вздохнув, Ньютон отдает ей честь и встает, чтобы подхватить дочь на руки.              — Пойдем, маленькая ведьмоловка, — устало говорит он, поднимаясь по лестнице, — мы начнем охотиться на демонов, когда ты немного подрастешь. Может быть, в четыре года.              — Простите его, — шепчет Анафема, подавшись вперед, чтобы получше рассмотреть страницу. — С тех пор как у него все отмерло ниже пояса, романтика стала для него чуждой.              — О! Как... забавно. Как бы то ни было, Кроули здесь упоминается. — Азирафель принимается целенаправленно перелистывать страницы. — Совершенно неверно, надо сказать. Тут говорится, что у него жгуче-оранжевые глаза. Это просто уму непостижимо. А еще тут сказано, что он ниже метра восьмидесяти? С чего автор написал нечто подобное без элементарной «проверки фактов», я понятия не имею, хотя я наслышан об опасности искажения фактов. Он, конечно, не гигант, но мне определенно приходится запрокидывать голову, чтобы заглянуть ему в глаза…              — Мистер Азирафель, — робко вставляет Мюриэль.              — О, точно. В любом случае, я хотел показать вам нечто другое... — Он находит это в конце фолианта, слегка отклеивающегося от многовекового переплета. Вверху довольно простая надпись, если не считать буквы «К», искусно нарисованной в виде змеи: «Кроули». — Вот.              Анафема на мгновение опускает взгляд на страницу, сосредоточенно хмуря брови, и принимается изучать витиеватые каллиграфические буквы. На полпути она сдается.              — Я не знаю латыни, — говорит она прямо. — А что это за часть? В самом низу? Почему она написана другим цветом, чем все остальное?              — Да, здесь упоминается vitra ocularia — в относящейся к нему записи говорится, что мы сможем призвать именно его, читая молитву призыва здесь. — Он пролистывает до конца, до записи, озаглавленной «Citatio Praedictorium spiritum»: в общих чертах, «как вызвать духа, иначе известного как демон». — Здесь говорится, что любого Герцога Ада нужно вызывать до полудня при ясной погоде; если мы сделаем это быстро, то сможем успеть. Наверное.              — Наверное? Вы уже давно на Земле, — отвечает Анафема, — и никогда не пробовали эту молитву призыва раньше, чтобы убедиться, что она действительно работает?              — Ну, — говорит Азирафель с немалой долей теплоты, — есть только один демон, которого я когда-либо захотел бы призвать, а он всегда делал так, чтобы мне этого не требовалось. Если я попадал в беду.              — О-о. Это просто отвратительно мило, — добродушно говорит Анафема, но затем вновь хмурится. — Но зачем вам я? Инструкция кажется довольно простой.              Азирафель морщится.              — Книга, при всем ее уничижительном отношении к ведьмам, уверяет, что только ведьма может провести ритуал. Думаю, что ангел, попытавшийся произнести эти слова, если ему повезет, сразу же развоплотится. В худшем случае ему грозит постоянная смерть. — При этих словах он наклоняется вперед, встречаясь взглядом с Анафемой. — Конечно, я не стану на вас давить, моя дорогая. С вами все должно быть в порядке, учитывая ваше... поприще?..              — Мое хобби, — поправляет его Анафема и втягивает воздух сквозь зубы. — Как ни странно, но я вам верю. Хорошо! — Она кладет книгу на пол лицевой стороной вверх, открытой на странице Кроули, и решительно кивает. — Давайте творить волшебство.              В итоге все оказывается не слишком сложным. Азирафель с Мюриэль поднимают и отодвигают журнальный столик в сторону гостиной, а Анафема перекладывает ковер, оставляя свободным широкий участок потертого деревянного пола. Она наносит на него тонкий, но чистый круг соли диаметром почти в метр. Она принесла пять восковых свечей и расставила их на равном расстоянии по окружности; осторожно, чтобы не помешать ей, Азирафель зажег их для нее.              — Вам повезло, что я только что ходила за покупками, — говорит она, наклоняясь, чтобы заполнить последний маленький пробел, прежде чем осторожно отойти в сторону. Контейнер у нее в руках довольно увесистый. — Йодированная соль. Думаю, лучше, чем обычная.              Честно говоря, Азирафель не считает это важным, но хмыкает в знак признательности. Когда все готово, он поднимает с пола раскрытый фолиант и осторожно кладет его Анафеме в руки. Она нервно прикусывает губу и плечом поправляет очки, которые грозят свалиться с носа.              — Ладно, — говорит она, стараясь говорить уверенно. — У вас есть... vitra ocularia?..              Азирафель прочищает горло в сторону Мюриэль, которая вскакивает и вспоминает, что у нее в руках. Она протягивает солнечные очки Анафеме, которая кивает в сторону круга призыва.              — Вы должны стоять за пределами круга, но держать очки над ним и внутри. Осторожно, не касайтесь соли. — Затем, уже после, добавляет: — И не подпалите себя.              Азирафель осторожно переворачивает для нее страницы с текстом призыва. Когда все они занимают свои места (Азирафель, разумеется, теперь стоит в стороне, словно просто для моральной поддержки), Анафема делает глубокий вдох и медлит.              — Все будет хорошо, правда? — спрашивает она Азирафеля, внезапно заколебавшись. — Я просто... прочитаю слова? Мне ведь не нужно знать латынь, чтобы уметь это делать?              — Не думаю, — неуверенно отвечает Азирафель. — Полагаю, просто... декламации будет достаточно.              Она поднимает брови и слегка поводит плечами, словно разминаясь перед тренировкой, после чего дергает головой в сторону, щелкая позвонками на шее.              — Хорошо. Будем надеяться, что силы Ада не слишком придирчивы к акценту, — говорит она, прежде чем начать читать молитву.              Поначалу кажется, что ничего не происходит. Слышен лишь свист ветра, шум далеких волн, да редкие проезжающие по дороге, идущей параллельно берегу, машины. Но потом, так постепенно, что Азирафель не сразу обращает на это внимание, он слышит скребущий звук, похожий на скрежет дерева по бетону. Земля начинает гудеть, из-под половиц медленно просачиваются клубы густых, синюшно-темных облаков, пламя свечей начинает сильно вытягиваться. Свет меркнет. Сверху доносится голос Элис, которую тихо, приглушенно успокаивает Ньютон. Анафема распахивает глаза и читает немного быстрее, но в остальном не отвлекается. Мюриэль выглядит совершенно напуганной из-за своей близости к центру вибраций.              «Слушай меня. — Азирафель пристально смотрит на круг призыва, словно одной силы его взгляда достаточно, чтобы вытащить Кроули из самого Ада. — Я взываю к тебе».              Анафема заканчивает молитву и закрывает книгу. Дрожь достигает своего апогея. Азирафель не видит и не дышит ничем, кроме дыма. Фундамент дома трещит, словно раскалываясь на две части. Часы в фойе бьют двенадцать. Все это продолжается так долго и неизменно, что Азирафель опасается, что они все сделали совершенно неправильно и Кроули, если вообще призванный, лишится не только головы.              Но тут, с атмосферным эквивалентом щелканья резинкой для волос по коже, все в комнате вздрагивают. Статическое электричество пропадает, поднявшиеся дыбом волосы Азирафеля неловко опадают, Мюриэль отшатывается от кольца соли. Дым стелется по половицам, исчезая из виду, пока гостиная не становится прежней.              За исключением... появившегося в круге Кроули.              Кроули, который выглядит так же, как и в прошлый раз, когда они встретились на скамейке в Сент-Джеймсском парке и потом вместе гуляли по Лондону в умирающих сумерках. Пиджака на нем нет, остались угольного цвета рубашка, черный жилет и темно-красный галстук. Его волосы падают на лоб, взъерошенные после перемещения, отчего он выглядит дезориентированным, моргая от индигового дыма, и сильно гримасничает, упираясь руками в колени. Он переводит дыхание, словно только что пробежал марафон.       Азирафель же, со своей стороны, не может перевести дыхание. Прошла всего пару недель с тех пор, как он в последний раз видел Кроули, и эта встреча была обречена на провал, но... кажется, что прошло гораздо больше времени. Годы. Может быть, целая жизнь. Так долго, что он не может отвести взгляд.              «Твои глаза».              Кроули не носит очков, потому что оказался застигнутым врасплох. Его глаза ослепительно желтые, золотистые, янтарные. Они гораздо прекраснее, чем бесполезный язык способен выразить. Азирафель невольно улыбается, не в силах сдержать подступавшие к глазам слезы потрясения от слишком большого количества нахлынувших на него эмоций. Он не может вместить их, чувствуя, как они прорываются сквозь щели между ребрами, занимая место рассеивающегося дыма, наполняя комнату немыслимым теплом, облегчением, любовью. Он как кран, потерявший ручку, изливает золотистый свет.              Он счастлив. Он уже и не помнит, когда в последний раз чувствовал себя подобным образом.              Тем временем Кроули замечает его и, пошатываясь, ступает вперед.              — Азирафель, — сбивчиво говорит он, окидывая его встревоженным взглядом. — В чем дело? Ты... Я слышал... Все в...       Он удивленно вскрикивает, когда его резко останавливает, казалось бы, разреженный воздух, и хмурится, глядя на невидимый барьер. Он поднимает руку и дотрагивается до стены между ними, упираясь в нее кончиками пальцев, словно в прозрачное стекло. Когда он опускает взгляд вниз, то видит соль и фолиант, зажатый в руках Анафемы, которая стоит сбоку от него. Его челюсти сжимаются так, что по коже проходит волна напряжения до самых висков.              — Ты... — воздух вокруг них нагревается на несколько градусов, — ...призвал меня?              Азирафель тут же перестает улыбаться, но в остальном не теряет самообладания. Он прокручивает в голове список возможных оправданий, которые могли бы успокоить Кроули, и останавливается на правде:       — Ты не отвечал на мои звонки.              Выбрал он, похоже, самое худшее.              Кроули медленно поворачивает голову и смотрит на Анафему и Мюриэль широко распахнутыми глазами. Последняя смотрит на него не отрываясь, наклонившись вперед, словно желая броситься к нему навстречу. Она держит его солнечные очки в железной хватке, едва не разламывая их на две части. Кроули нетерпеливо протягивает к ней руку.              Он не может дотянуться до очков из-за барьера, но Мюриэль может опустить их ему в руку, что она и делает, после чего с беспокойством отходит к Анафеме. Он надевает их без лишних слов. Азирафель приказывает себе не сожалеть о потере возможности заглядывать ему в глаза. Пульс на шее Кроули все еще неистово бьется.              Возникшая тишина напряженная, выжидающая. Азирафель далеко не сразу понимает, что должен заговорить первым.              — Эм, — он неловко переплетает пальцы, а затем велит себе опустить руки вдоль боков, надеясь, что так будет выглядеть увереннее, — как... как поживаешь?              Брови Кроули опасно приподнимаются над очками.              — Как я поживаю? — тихо повторяет он.              — Да, — отвечает Азирафель. Он никогда не боялся Кроули, хоть Великого Герцога, хоть нет, и уж точно не собирается начинать сейчас. — Я хотел узнать, как ты поживаешь. Раньше ты не позволил нам говорить о себе, только обо мне, о моей внешности, о запахе Лондона, о тирамису, по какой-то причине? О моей должности Верховного Архангела, с которой, не знаю, слышал ли ты, меня... В Раю произошли кадровые перестановки, и теперь я... ну... — Азирафель сглатывает. Хотел бы он сейчас видеть глаза Кроули. Ему их уже ужасно не хватает. — Я вернулся на Землю. В свой… в книжный магазин.              Наверху слышно, как Элис договаривается с отцом о продолжительности сна, совершенно не обращая внимания на то, что Ад практически раскрыл свои пасти и выплюнул демона прямо под ее спальней. Кроули не отрывает взгляда от Азирафеля.              — ...Я слышал, — цедит он, скрежеща зубами.              — А-а, — тихо говорит Азирафель, немного сдувшись,— понятно. В некотором смысле это взрывоопасная ситуация, если позволишь мне объяснить. — Кроули ничего не говорит. Его пальцы подергиваются, словно он борется с тем, чтобы сжать их в кулаки. Азирафель решает, что это самое явное обещание выслушать, на которое он может рассчитывать, так что продолжает: — Я просто... не буду тянуть, полагаю. Итак, если говорить кратко, то я... вступил в заговор против Рая, чтобы остановить Второе Пришествие. Могу с уверенностью сказать, что мой план провалился. Безоговорочно. Второе Пришествие все еще продолжается, если тебе интересно... В общем, меня раскрыли, выгнали из Рая, применили ко мне блокиратор чудес, и... — Азирафель принимает решение за долю секунды, хотя и не знает, почему: спонтанные решения — точно не его конек, — и это все. Больше ничего примечательного я вспомнить не могу. Теперь ты полностью в курсе.              Он гордится тем, что ему удалось так кратко изложить факты, хотя и чувствует взгляд Мюриэль на своей щеке, словно она физически хочет потянуться и отвесить ему затрещину за то, что он опустил одну существенную деталь. «Всему свое время», — думает он. Если бы он также раскрыл Божьи указания и угрозу Книгой Жизни... ситуация и вправду стала бы взрывоопасной.              Кроули, напротив, снова опускает голову, смотря в пол.              — О боже, — напряженно бормочет он про себя.              Азирафель хмыкает.              — Точно, чуть не забыл упомянуть. С Ней мы сейчас тоже не в ладах.              Кроули поднимает глаза и смотрит на Азирафеля так долго, что ангел начинает думать, что он специально выбрал такую стратегию: молчать, пока его не выпустят.              — Значит, ты все испортил и добился собственного изгнания, — наконец совершенно бесстрастно отвечает Кроули — Не понимаю, при чем тут я, ведь я мог бы сказать тебе, что так и будет, как только Рай предложил тебе должность. Если бы ты потрудился остаться.              Как остаться? Это Кроули закончил тот разговор почти четыре года назад без надежды на примирение. Как Азирафель мог ответить, рассуждая здраво? «О, спасибо, что поцеловал меня, я всего лишь мечтал об этом годами, веками. Тысячелетиями, по правде говоря. Давай просто опустим это и обсудим плюсы и минусы той ситуации, в которой мы оказались». — Азирафель чувствовал себя достаточно расстроенным тем, что сказал сразу после поцелуя. «Я прощаю тебя». Он не может нагромоздить на это еще больше потенциальных возможностей, поэтому отходит от темы.              У него ужасно получается.              — Я был бы признателен за предупреждение, — натянуто говорит Азирафель. — Если бы я знал, как все обернется, я бы... возможно, принял твое предложение. Спровадил бы Гавриила куда-нибудь подальше.              Кроули недоверчиво фыркает.              — Нет, не спровадил бы, — возражает он. — Ты самый... Ты такой упрямый, Азирафель. Если бы я сказал тебе: «О, кстати, та должность, которую тебе только что предложили? Это фальшивка, цель которой разделить нас и убрать тебя с планеты», что бы ты сделал? Рассуждая здраво?              — Ну, я... –Азирафель старательно не думает об этом. — Я бы остался, конечно, и мы бы...              — Полная хрень! — Кроули явно покончил с притворным равнодушием и перешел к возмущенному недовольству. — И ты знаешь, что это хрень! Клянусь, иногда это как... Что там вообще творится? У тебя в голове? Как тебе удается держать что-то в тайне от себя самого?              Азирафель ощетинивается.              — Если уж мы показываем пальцем на тех, кто что-то скрывает от другого, то я припоминаю, что ты был совсем не удивлен, когда Михаил упомянула о Книге Жизни, не так ли? — На самом деле, Азирафель отлично запомнил, насколько бесстрастно Кроули отнесся ко всей этой ситуации, прямо перед тем, как прибыл Метатрон и положил ей конец. Он просто развалился в кресле, пока Азирафеля чуть было не стерли с лица земли. — Если мне не изменяет память, ты практически заснул.              — Я… — Рот Кроули несколько раз открывается и закрывается, прежде чем он прочищает горло. — Это другое. Мы говорим не обо мне.              — Тогда когда же мы поговорим о тебе? — нетерпеливо спрашивает Азирафель. — Пожалуйста, назови мне время и место, я позабочусь о том, чтобы прийти подготовленным.              — Что? — Выражение лица Кроули не имеет человеческого эквивалента. — Как так получилось, что ты испортил планету и призвал меня против моей воли, но почему-то я все еще остаюсь на скамье подсудимых?              Разумеется, он абсолютно прав. Азирафель больше кричит, чем извиняется, то есть действует совсем не так, как планировал себя вести при воссоединении с Кроули. Это заставляет его колебаться и наполняет желанием выкурить еще с дюжину сигарет в своей спальне в одиночестве. Но он преодолевает этот порыв, потому что сейчас важно другое, а со стыдом он справится позже.              — Ты знал? — допытывается он. — Об угрозе в адрес любого, кого поймают за помощью в укрытии Гавриила от Рая? Поэтому ты вернулся и... Танец извинений, предложение спрятать его от Рая и Ада, внезапное согласие помочь мне после того, как ты в гневе ушел, когда я попросил... Ты знал? Знал, чем я рисковал тогда?              Кроули молчит.              — Какого черта? – шепотом спрашивает Анафема Мюриэль. — Он только что сказал «танец извинений»?              Мюриэль отвечает:       — Я думала, это человеческая фишка.              — Вот почему мы с Ньютом не дружим с другими парами.              Азирафель делает шаг вперед, чувствуя себя так, словно его сердце подскочило к горлу и мешает дышать.              — Как... как долго ты работаешь с Адом?              — Нет, это не... — Кроули поднимает руку и сжимает пальцами переносицу прямо под очками, совершенно изможденный. — Я... я знал, да, ясно? Я знал. Я думал, что смогу... Я боялся, что, если ты узнаешь, то психанешь и, не знаю, впадешь в панику. Кроме того, эта история с Книгой Жизни? — Кроули качает головой, нарочито пренебрежительно взмахивая рукой — почти подозрительно пренебрежительно. — Это не настоящая угроза. Черт, только на прошлой неделе в Аду один из низших демонов сшил мою служебную записку с правой стороны, а не с левой. Я сказал ему: «Только за это — бум, и ты вычеркнут из Книги Жизни». Это всего лишь слова, не более того. Я не волновался.              Несмотря ни на что, эти рассуждения приносят Азирафелю небольшое облегчение. Очевидно, что Кроули не беспокоят никакие угрозы, связанные с Книгой Жизни; этот факт, по крайней мере, избавляет Азирафеля от необходимости упоминать всю эту чепуху Метатрона про «мы сотрем тебя через девять месяцев». Это значительно облегчает жизнь им обоим.              — Ты не волновался, — медленно произносит Азирафель, просто чтобы подбодрить самого себя.              Кроули фыркает.              — Был спокоен, как удав. Удав, который не работал с Адом, пока ты не ушел. Я сказал тебе об этом и не лгал. — Азирафель чувствует его прожигающий взгляд даже сквозь очки. — Потому что я не лгу тебе, не так ли?              Теперь настала очередь Азирафеля старательно не отвечать.              Тогда Кроули делает шаг вперед, почти касаясь носом барьера, и выгибает губы в гримасе.              — Не так ли?              — Нет, — напряженно отвечает Азирафель, опуская взгляд на собственные ноги. Потертый ковер в гостиной Анафемы. Свои любимые туфли. — Ты не лжешь.              Он слышит, как Кроули фыркает в ответ и делает шаг назад, к центру круга. Он всегда отдаляется больше, чем нужно, даже в таком замкнутом пространстве, как сейчас.              — Значит, это все? Все, что ты хотел мне сказать?              Азирафель продолжает смотреть в пол. Берет себя в руки.              — Я еще даже не добрался до самого интересного, — продолжает он довольно жалко. Он не хочет переходить к этой части. Но если это сработает, если они вообще собираются двигаться вперед, им обоим нужно начать верить друг в друга — если ни во что другое больше верить нельзя. — Ты прав, мы не лжем друг другу. Или не должны, во всяком случае, так что есть еще кое-что. — Кроули не отвечает. Азирафель изображает на лице самое приятное выражение. — Итак, во-первых — и я думаю, ты оценишь юмор, — я, возможно... слегка оплодотворил одну женщину…              — Ты... — Кроули выдыхает с истерическим хрипом, надувая щеки. На этот раз температура в комнате падает на несколько градусов. Он упирается руками в бедра и тут же начинает несколько маниакально вышагивать по своему ограниченному кругу. Он не смотрит на Азирафеля, говоря про себя: — Он оплодотворил женщину.              Азирафель морщится.              — Это... Ладно, да, звучит двусмысленно, я понимаю, но уверяю тебя...              — Что ты не заделал женщине ребенка?              Анафема и Мюриэль смотрят на эту сцену широко раскрытыми глазами, затаив дыхание. С таким же успехом они могли бы есть попкорн. Азирафель бросает на них отрывистый недовольный взгляд, а затем снова поворачивается к Кроули, делает глубокий судорожный вдох и поднимает руки в, как он надеется, успокаивающем жесте.              — Я не могу уверить тебя в этом, — отвечает Азирафель. — Технически.              Кроули яростно прикусывает нижнюю губу и наконец поднимает взгляд на Азирафеля, все еще беспокойно вышагивая.              — Хорошо, ладно, — хрипло говорит он. — Конечно. Конечно, оплодотворил. Ты классический бабник, не можешь ни одной юбки пропустить, так почему бы и нет? Заделать кому-то ребенка? Я же совсем тебя не знаю. Мы практически незнакомцы, не так ли? Никогда не видел тебя раньше в своей...              — Кроули, — осторожно прерывает его бормотания Азирафель, — ты себя накручиваешь.              — Нет, — возражает демон, прежде чем начинает торопливо чесать запястья. — Как получилось, что в этой чертовой комнате жарче, чем в Аду? Как так?              — Кроули...              Кроули яростно чешет кожу головы, еще больше взъерошивая волосы.              — У тебя ушло четыре тысячи лет на то, чтобы обнажить чертов локоть, но вот ты на Земле всего неделю и уже чувствуешь себя обязанным быстренько трахнуть какую-то случайную женщину...              — Энтони...              — Не смей использовать это имя, ты, абсолютный...              — Ребенок — Иисус Христос, и, когда я попросил Бога поместить его в чрево женщины, то случайно сам начал Второе Пришествие. — После паузы Азирафель добавляет как бы между прочим: — Платонически.       Кроули резко останавливается. Он выглядит немного больным.              — ... А-а, — слабым голосом протягивает он, — это меняет дело.              Ньютон спускается вниз по лестнице, осторожно ступая по краю комнаты, словно это сцена в фильме, и он старается не попасть в кадр.              — У нас есть сорок пять минут, — шепчет он Анафеме, протягивая кулак в ее сторону. — Что я пропустил?              — Все, — шипит Анафема, ударяя кулаком по его кулаку. — Ты все нахрен пропустил.              — Я пытался… все исправить, — немного отчаянно говорит Азирафель. — Ты должен понять, Кроули, я все разрушил. Опустошение планеты — моя вина, бесплодие, зло повсюду — все это из-за меня. Я думал... Я как будто был создан для того, чтобы все это в конце концов произошло. Я не знал, что делать, я был одинок, напуган и думал, что меня ведет какая-то высшая цель, поэтому... запаниковал. Я нашел женщину, которая казалась мне особенной, и подарил ей ребенка в надежде, что хоть раз в жизни принесу пользу, а не разрушу жизнь, какой мы ее знаем...              Он замолкает, когда Кроули поднимает палец, сведя брови и искривив рот в недоумении.              — Подожди... подожди секунду, — запинается он. — Ты... ты хотел остановить Второе Пришествие Христа, поэтому... чудесным образом оплодотворил женщину по воле Божьей. — Тебе это не показалось ни капельки знакомым?              — Верно, я так и сказал, — шепчет Ньютон Анафеме. — Потому что, если подумать...              Мюриэль шикает на него.              — Когда ты так это формулируешь... — Азирафель обрывает сам себя, навязчиво, конвульсивно дергая за жилетку. — Это всего лишь... В тот момент мне так не казалось, уверяю тебя. Я изо всех сил избегал ассоциации с Христом. Но... это… В этот раз все было по-другому.              — В чем отличие от Девы Марии в те далекие времена? — Кроули скрещивает руки и наклоняет голову вперед, изображая крайнюю заинтересованность. — Пожалуйста, просвети меня. Я бы очень хотел знать.              — Ну, — хмыкает Азирафель, вспоминая само действие, когда он заглянул в сознание Лайлы в процессе разделения ее на две части. В частности, ее самых интимных частей. — Для начала, она едва ли девственница.              Он тут же жалеет об этих словах. Анафема и Ньютон шипят в унисон, словно от боли.              Кроули пялится на него.              — Ты... — выдыхает он, а затем тяжело опускается на дальний барьер, словно на стену. Он срывает очки только для того, чтобы вдавить ладони в глазницы. — Азирафель, — стонет он, — что, черт возьми, ты натворил?              — Мне... — Азирафель сглатывает стыд, бурлящий в груди, — мне повторить?              — Пожалуйста, не надо.              Кроули опускает руки и смотрит на Азирафеля. В его взгляде сплетаются обида и усталость. Полное измождение. «Ад не был добр к тебе», — с грустью думает Азирафель, разглядывая темные круги под глазами, всклокоченные волосы, суровые тени на слишком бледных щеках. Нельзя сказать, что Ад может быть каким-то иным, кроме как неумолимым, но... он надеялся, что к Кроули будет особое отношение. Азирафель хочет войти к нему в круг, разделить с ним пространство, вновь быть на одной стороне. Он хочет ощутить его физическое присутствие своими руками, прикоснуться к нему любым способом, которым Кроули позволит. Особенно прикоснуться к нему. Он уверен, что все это отражается у него на лице, чувствует, как желание почти сочится из его глаз. Ему хочется плакать и, как ни странно, смеяться.              — Твои глаза, — тихо говорит Азирафель, делая нерешительный шаг вперед. — Они… они не обратили меня в камень, как ты обещал. Не съели меня заживо.              — Вот как? — вслух размышляет Кроули, тут же возвращая очки на место. Тишина тяжелая, словно камни под водой. Треск меди и стекла под давлением и полное отсутствие звуков, только зловоние скверны — всепроникающее, ядовитое. Тут же нет зла, как ни странно — только запах дыма, бурбона и яростный голод, разгорающийся в желудке Азирафеля: зияющий, бездонный, жаждущий чего-то. Чего угодно. Кое-чего конкретного.              И Азирафель больше не может ждать.              — Что скажешь?              — Что скажу? — Кроули всплескивает руками. — На… на что?              — Насчет помощи мне, — невозмутимо отвечает Азирафель. — Я призвал тебя сюда, потому что ты не отвечал на мои звонки, а наша планета на грани вымирания, и это все моя вина, и... — Слова, которые Азирафель хочет сказать, уже на кончике его языка. Он позволяет себе их произнести и поспешно изменяет концовку фразы, прежде чем она выдаст его. — Мне нужен... нужна твоя помощь.              Кто-то саркастически бормочет в стороне:       — Неплохо вывернулся.              С легким стоном Кроули запрокидывает голову к потолку, прижимает руки ко рту, проводит пальцами по скулам и запускает их в волосы, сцепив на затылке, отчего вновь опускает голову и упирается взглядом в пол. Он незаметно качает головой, словно участвуя в мысленной битве века, и наконец произносит:       — Просто чтобы убедиться, что я правильно тебя понял, — медленно говорит он напряженным тоном, — ты бросаешь меня, чтобы стать Верховным Архангелом Рая, проводишь там четыре года, случайно начинаешь Второе Пришествие — настоящее, — даже не позвонив мне, что просто охренительно… и затем, возвращаясь на Землю без своих чудес, вдруг понимаешь, что надо бы позвать своего хорошего приятеля Кроули, своего любимого… мальчика на побегушках...              — Ты не...              — И затем ты призываешь меня, что… Я понимаю, ты не знаешь демонические законы, но ты должен знать законы того, как не быть мудаком, а призыв прочно входит в категорию мудацких поступков по отношению к тому, к кому ты, по твоим словам… питаешь какие-то… кому-то, кого ты не ненавидишь. Ты притащил меня сюда без предупреждения, заманил в ловушку, словно я какое-то животное в клетке, только для того, чтобы… что? Очистить свою совесть, свои чувства? — Он не кричит, но его голос переполнен эмоциями, в основном гневом. Остальное — схожее бездонное горе, которое Азирафель, возможно, единственный в целом свете способен полностью понять. Кроули спрашивает хриплым голосом: — В прошлую нашу встречу я сказал, что следующего раза не будет. А как же мои чувства? Что, если я не хотел больше тебя видеть? Разве я не имею права голоса?              Каждое предложение вбивает клин все глубже и глубже в сердце Азирафеля. Он едва не падает под тяжестью боли, которая давит на него без передышки и которую не может заглушить даже письмо — письмо, на которое Кроули, похоже, глубоко плевать. Азирафель понимал, что призыв Кроули относится к категории неправильных поступков, но... Ради всего святого, в какой-то момент их переплетенных жизней Кроули спас его книги. Что Азирафель должен был сделать? Не призывать его?              Возможно, но что сделано, то сделано.              — Конечно, ты имеешь право голоса, — спокойно отвечает Азирафель. — Мне всегда интересно услышать то, что ты хочешь сказать.       — Тебе повезло, потому что я говорю... — шипит Кроули, почти прижимаясь носом к невидимой стене. — Выпусти. Меня.              Точно. Оглядываясь назад, как Азирафель мог ожидать, что все закончится иначе? Вполне уместно; не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что следование своим инстинктам приведет к тому, что он уничтожит их шанс на примирение навсегда. Позволить Кроули не увязать в том бардаке, который Азирафель создал, — это, пожалуй, лучшее, что он может ему предложить.              Не обращая внимания на зрителей, Азирафель медленно шагает вперед. Кроули не двигается, даже когда Азирафель подходит достаточно близко, чтобы разглядеть редкие, едва заметные веснушки на его скулах, линии морщин на коже, синевато-зеленую тень щетины на щеках. Азирафель на мгновение встречается с ним взглядом. Он видит только собственное отражение в линзах непроницаемых очков, надеясь хотя бы еще раз поймать его взгляд, если больше ему никогда не представится такого шанса. Неудобный вывод, учитывая обещанный конец.              «Я хочу этого, — сказал Кроули тысячи лет назад во дворе дома Иова. — Я хочу уничтожить невинных детей невинного Иова». Сейчас его выражение лица напоминает то, что было у него тогда: свирепое и вызывающее, острый подбородок вздернут вверх.              — Прости меня, — бормочет Азирафель, опуская глаза. — Я... Ты, конечно, прав. Я сам ввязался в это дело. Не надо было мне ожидать... — Он сглатывает и делает судорожный вдох. — Что ж, в любом случае, — он робко вытягивает ногу, стараясь не задеть кончики ботинок Кроули из змеиной кожи, и проводит носком по соли, разрывая круг и нивелируя его силу, — ты свободен, старина.              Кроули долго смотрит на него, а затем испускает тяжелый вздох, сопровождаемый хриплым стоном — почти рыком. Он переступает через кольцо соли слева от Азирафеля и идет к входной двери.              — Мистер Кроули... — пытается Мюриэль самым извиняющимся тоном и едва не следует за ним, вместо того чтобы остаться с Азирафелем. Совершенно понятно.              — Я пытался сказать им, что это плохая идея, — неловко, почти по-товарищески, говорит Ньютон. — Людям надо дать время исцелиться. Как я говорю своей дочери: всегда нужно извиниться, но не обязательно проща... Погодите, эм, куда вы...              Кроули игнорирует его. Он вообще-то игнорирует их всех и поворачивает прямо у входной двери в столовую, не сбавляя шага. Подойдя к столу, он выдвигает один из шатких стульев и садится на него, перекинув ногу через бедро и сложив руки на коленях. Он смотрит прямо на Азирафеля через прихожую, и в воздухе повисает ожидание иного рода.              Азирафель чувствует, как в животе снова зашевелилось что-то теплое, закручиваясь спиралью, словно на этот раз намеревается там и остаться.              — Так, ладно, — говорит Кроули, шмыгнув носом, — что тебе от меня нужно?              Словно стараясь не спугнуть его, Азирафель осторожно направляется в столовую; остальные следуют за ним, настойчиво ведомые Мюриэль. Дойдя до стола, он не садится, а просто кладет руки на спинку стула напротив Кроули, который, слегка откинув голову назад, молча и настороженно наблюдает за его приближением. Азирафель поджимает губы, пытаясь что-то придумать.              — Мне... мне нужно, чтобы ты поговорил с Адамом, — начинает Азирафель, колеблясь. — Предупреди его, что через девять месяцев родится Христос. Я должен был устранить его. Очевидно, я этого не сделал, но он... он заслуживает того, чтобы знать, что грядет.              Кроули невозмутимо поднимает бровь и слегка наклоняет голову, но ничего не говорит в ответ.              — Только не вступай с ним в философские беседы по возможности, — поспешно добавляет Азирафель. — Одно упоминание о свободе воли, и он, мягко говоря, закусывает удила. Превратит твои мозги в суп, и даже не очень вкусный. Не стоит того.              Кроули не смеется в ответ.              — Отлично, — угрюмо говорит он. — Что-нибудь еще?              — ...Да, — неуверенно отвечает Азирафель. — Возможно, ты захочешь это записать.              Кроули щелкает пальцами. Когда ничего не происходит, он поднимает на Азирафеля пустой, почти безразличный взгляд. Азирафель не сразу понимает, что к чему.              — Ой, божечки, я просто... — Он делает несколько шагов назад.              Когда он отходит на два метра, Кроули снова щелкает пальцами. На этот раз на журнальном столике материализуются ручка и бумага. Это немного раздражает Азирафеля: блокиратор чудес должен действовать только на него, а не на его ближайшее окружение. Он чувствует себя так, словно у него есть собственное притяжение, только противоположное тому, что он хотел бы сделать. Отталкивающее вместо того, чтобы притягивать. Как у Эдипа. Или, по крайней мере, немного как у Эдипа.              Поэтому он также говорит:       — И ты, случайно, не мог бы выяснить, как сломать блокиратор чудес? Разве не в Аду изобрели эти проклятые штуки?              Кроули в задумчивости щелкает языком.              — Ну-у... — начинает он, неловко растягивая слово, но все равно записывает его пожелание на клочке бумаги, — думаю, технически это были ваши, но демоны придумали, как использовать его в качестве оружия. Но блокиратор — не универсальная вещь, думается мне. Юрисдикция, иерархия, всякая ерунда. Полагаю, мне придется получить письменное согласие Рая. Вероятно, не смогу это сделать, — совершенно равнодушно говорит он.              Дохлый номер, если нужно просить Рай освободить его. Азирафель наблюдает за движением ручки, за тем, как пальцы Кроули ловко сжимают ее. Его каракули, почти неразборчивые, но совершенно знакомые, криво выведены на нелинованной бумаге. Азирафель заставляет себя отвести глаза.              — И я... — начинает он, а затем отрывисто кивает сам себе в молчаливом понимании. — Мне нужно, чтобы ты выяснил, где живет Лайла.              — Кто? — резко спрашивает Кроули.              — Та... — Азирафель не знает, как это сформулировать, — женщина, которую я...              — О-о, — непринужденно говорит Кроули, а затем опускает глаза на бумагу и с излишней силой выводит эту фразу, пробормотав про себя: — Не знал, что у нее есть имя.              Азирафель не обращает на это внимания.              — Я мало что знаю о ней, кроме имени, — извиняется он. — Она немного сурова на вид. Длинные черные волосы, татуировки, на теле больше проколов, чем на доске для дартса. Она упоминала, что живет на восточном побережье США и вылетает из Нью-Йорка. Урожденная еврейка. К тому же недавно забеременела, так что... трудно пропустить. — Азирафель морщится, упрекая себя за то, что не был более разговорчивым в самолете. — Но у меня нет ни фамилии, ни чего-либо другого, что помогло бы ее идентифицировать.              — Ты не знаешь фамилию женщины, которую… ладно, хорошо. — Мелким шрифтом он записывает слово «Самара» с несколькими вопросительными знаками после него. — И это все? Только эти три пункта, и на этом ты... мы можем закончить?              — Полагаю, это может стать более продолжительным сотрудничеством, — быстро отвечает Азирафель, который ничего такого не полагал, но будь он проклят (в буквальном смысле), если позволит Кроули сейчас уйти. — В следующий раз у меня будет больше просьб, если сможешь выполнить эти.              Кроули стучит пальцами по обеденному столу, а затем быстро сворачивает бумагу в плотный квадрат и встает.              — Я посмотрю, что можно сделать. Но особо не надейся, — скучающим тоном отвечает он и уже собирается спрятать бумагу в нагрудный карман, как вспоминает, что его призвали сюда без пиджака. Одарив Азирафеля самым разочарованным долгим взглядом, он засовывает бумагу в карман брюк. Поднимает ручку, которую создал чудом, и держит ее на уровне глаз, параллельно полу.              — Видишь цифры, напечатанные на корпусе? — Он подчеркнуто трясет ручкой. — Это мой номер телефона. Вообще-то я не игнорировал твои звонки, учитывая, что ты мне вообще не звонил. Без чудес придется делать это вручную. Нельзя просто сказать телефону звонить, кому хочешь. — Он бросает взгляд на Мюриэль, наклоняя голову, чтобы встретиться с ней глазами поверх очков. Азирафель преисполняется яростной ревностью. — Ты все еще можешь это сделать, если отойдешь от него достаточно далеко.              — Вручную... — Азирафель напрягает мозг в поисках чего-нибудь знакомого. — Может быть... Может быть, там есть какое-то поворотное колесо, которое мне надо будет?..              Кроули раздраженно обращается к людям.              — Кто-нибудь из вас может дать мисс Марпл урок по мобильным телефонам? — Затем он бросает взгляд на Ньютона, резко поднимая бровь. — Но не ты. Я тебя помню.              — ...Да, справедливо, — слабо отвечает Ньютон.              Кроули бросает ручку Мюриэль, которая чудом ловит ее, беспорядочно размахивая руками.              — Тогда мне пора, — говорит Кроули Азирафелю, не поворачиваясь к нему лицом.              Азирафель сглатывает.              — Тогда я... — Он опускает взгляд на свои руки, свободно обхватившие спинку деревянного стула, и продолжает с нарочитой непринужденностью: — Тогда я тебе позвоню? Или ты позвони мне, когда у тебя... — Он жалеет, что не может подобрать слово, которое было бы не слишком отчужденным или неловко двусмысленным, — ...когда закончишь с изысканиями?              Кроули хмыкает себе под нос, но уголок его рта едва заметно подергивается.              — Девчонка с книгой, — говорит он в сторону Анафемы. — Какое сегодня число?              — Эм… — Она сразу же смотрит на Ньютона, почти паникуя от того, что он обратился напрямую к ней. — Первое, да. Первое апреля.              — Конечно. — Кроули поправляет свой узкий жилет и засовывает руки в карманы брюк. — Ладно. Я очень занят в последнее время, но постараюсь все сделать. Как насчет месяца? Встретимся первого мая, на той же скамейке? Ровно в полдень?              — Ладно, — повторяет Азирафель, словно запыхавшись. Он даже на это не рассчитывал, учитывая все обстоятельства. Не говоря уже о том, что Кроули смотрит на него. Кроули стоит перед ним, смотрит на него, и хотя ни одному из них не нужно дышать, они все равно дышат одним воздухом. Существуют в одном измерении, и Азирафель так ужасно скучает по нему, что ему хочется плакать. Поэтому он брякает, не подумав: — Как свидание.              Кроули фыркает.              — Нет, — мрачно отвечает он и вновь щелкает пальцами, на этот раз исчезая навсегда.              «Исчезая до мая, — мысленно поправляет себя Азирафель. — Это был лучший вариант развития событий».              Азирафель делает глубокий вдох, сжимает руки в кулаки и поворачивается обратно к Анафеме и Ньютону. Мюриэль смотрит на ручку, которую бросил ей Кроули, нахмурив брови и прищурившись, чтобы прочитать мелкий шрифт на ее боку. Азирафель вежливо улыбается им всем.              — Все прошло хорошо, — говорит он, вновь чувствуя себя переполненным эмоциями. — Что думаете? Кажется, он был рад меня видеть?              Анафема открывает рот, закрывает его, затем обменивается нечитаемым взглядом с Ньютоном.              — Мюриэль, — вдруг говорит она, — вы пьете?              Мюриэль недоверчиво смотрит на нее.              — Что пью? Сироп от кашля?              Как по команде, Ньютон направляется прямиком на кухню. Анафема нежно обнимает Мюриэль за плечи и ведет ее обратно в гостиную, встречаясь взглядом с Азирафелем и кивком говоря ему следовать за ними.              — Начнем с винного шкафа. Когда учишься работать с мобильным телефоном, без него никак не обойтись. Какие у вас модели?              — Прямоугольные, — отвечают Азирафель и Мюриэль в унисон, словно сговорившись.              — ...Конечно, — отвечает Анафема. — Классический выбор. Эй, малыш? Принеси-ка еще и виски.