Ойхон

      Несмотря на то, что за этот день они проходят точно больше десяти километров и ноги у Антона гудят от усталости, он все равно с трудом засыпает. Едва уплывая в бессознательное, он выдергивает себя из дремы, потому что хочет еще немного побыть бодрым, посмаковать каждый момент. И сознание все летит вперед на сверхзвуковой скорости, что мысли не успевают и перебивают одна другую.       В своей полудреме, путаясь в последовательности, он вновь и вновь проходит тот путь, который они проделали за день.       Сначала точно был плоский зеленый мыс, который резко обрывался, словно кто-то отрезал часть берега ножом. Этот скалистый берег и выглядел как отрезанный кусок торта, где было видно все его слои. «Стратификация», — сказал умное слово Сережа, а потом пояснил, что именно благодаря этим слоям можно определить многомиллионный возраст озера.       Следующий мыс, до которого они дошли, был не такой, как тот, он был скалистый, не такой слоеный, но зато весь покрытый красным лишайником. Антон и не подозревал, что можно с таким энтузиазмом рассказывать о лишайниках, но вот Арсений стоял у подножия огромного камня и живо жестикулировал, объясняя всю хрупкость и неустойчивость симбиоза грибов и цианобактерий. А потом сказал вдыхать глубоко каждый раз, если заметим лишайники, потому что они, при всей своей ранимости, могут существовать только в местах с чистым воздухом. Дышать глубоко приходилось часто — почти все скалы на Ольхоне покрыты тысячелетними лишайниками.       А еще множество лишайников оказалось в лесу, через который они пробирались несколько часов. Воздух среди деревьев там был тяжелый, влажный, но при этом такой насыщенный и пропитанный разными запахами, что хотелось вдыхать его все больше и больше.       Через лес тянулась отвратительная дорога, по которой и ногами иногда было трудно передвигаться, но, тем не менее, следы протекторов на колее имелись, и это доказывало, что по этим дорогам действительно передвигаются машины. Самые отчаянные едут на личных автомобилях через весь остров к самой северной точке — мысу Хобою, но в большинстве по этой убитой в хлам дороге передвигаются старенькие серые «буханки».       Парочку они даже видели в Песчаной бухте, куда привезли туристов посмотреть на остатки ГУЛАГа.       Антон с Димой тоже, конечно, посмотрели. Но Антон не долго смотрел. Его пробрало до дрожи в костях, когда он с опаской бродил по остаткам бетонного фундамента от снесенного рыбного завода, представляя, что здесь когда-то в самом деле существовали люди. Летнее солнце светило на них, ветер обдувал их лица, они вдыхали такой же чистый байкальский воздух, смотрели на белеющие вдали горные хребты, но при этом оставались заключенными в золотой клетке и работали в сгоревшем теперь порту.       Так и цепляясь за расплывающиеся образы уходящего дня, дослушивая растворяющиеся в воспоминаниях чьи-то слова, Антон не замечает, как погружается в беспокойный сон.       Среди ночи он просыпается внезапно и понимает несколько вещей: во-первых, он ужасно хочет в туалет. Во-вторых, он замерз и, наверное, в этом причина того, что он захотел в туалет. В-третьих, зря он не поверил словам и Сережи, и Арсения о том, что ночью будет холодно, и нужно было ложиться спать в теплой одежде.       В темноте палатки легко угадываются силуэты, поэтому Антон не включает фонарик, когда осторожно перелезает через Димку, стараясь того не потревожить. Но тот, видимо, тоже во сне наслаждается смакованием прошедшего дня и никак не реагирует, когда Антон в качестве баланса упирается на крепкое Димкино тело.       Едва высунув нос наружу, Антон понимает, что внутри палатки было очень даже тепло. Застегнув вход, Антон обнимает себя руками и выдыхает ртом, ожидая увидеть пар.       Он его не видит, но видит их. Звезды.       Он так и замирает с открытым ртом у входа в палатку.       Среди сосновых макушек видно совсем немного звездного неба, но даже так звезд столько, сколько Антон не видел за всю свою жизнь, наверное.       Лес молчит. Впереди слышен шум прибоя.       Все время пялясь в небо и быстро сделав все свои дела, Антон отправляется вперед на звук воды, чтобы проверить, сколько еще звезд можно увидеть там, на берегу, где небо не скрыто деревьями.       Палатки они установили на небольшом пригорке, с которого вниз к песчано-галечному пляжу ведет покатая тропинка с несколькими торчащими, словно ступенями, камнями. Антон осторожно спускается в темноте, присаживаясь и опираясь на землю.       Байкал в ночи грозно опрокидывает волны на берег. Из-за темноты Антон не видит, где именно начинается прибой, поэтому останавливается, едва оказавшись на песке, поднимает глаза и замирает.       От самого горизонта, там, где при дневном свете можно разглядеть скалистые хребты, и всё выше и выше, через всё небо до сосновых макушек за спиной Антона, небо оказывается усыпанным белой крошкой. Звезд так много, что глаза не справляются и начинают дрожать от напряжения, стараясь ухватить все мерцающие миллионы точек.       Антон делает несколько осторожных шагов к воде, и когда он заносит ногу для очередного шага, происходит что-то странное.       Боковым зрением Антон успевает выхватить темную надвигающуюся на него тень. И прежде чем Антон успевает сообразить, что это, он пригибается, подняв вперед руки, неловко отступает назад, а из груди сам собой вырывается испуганный возглас:       — Еб твою мать!       Тень без единого звука пролетает мимо, лишь потоком воздуха ударяя в лицо.       Антон оглядывается вслед и опять испуганно кричит, когда оборачивается и видит рядом с собой откуда-то появившегося Арсения.       — В норме? Не поцарапал?       — Блять! — дергается Антон.       Арсений тянет руки вперёд, явно волнуется.       — Сильно испугался? Прости. Он точно не задел тебя?       Антон всё ещё слишком напуган, чтобы быстро соображать.       — Кто?       — Орёл. Я не слышал тебя, он первый заметил, видимо, сам испугался.       Антон оборачивается ещё раз туда, куда умчался поток воздуха.       — Орёл? Это был орёл?       Антон орла видел в детстве в зоопарке, но это было так давно, что воспоминания стали мутные и как будто даже не его собственные.       — Да, — Арсений выдерживает паузу, но всё же продолжает. — Это, если можно так сказать, мой знакомый орёл.       Волны продолжают биться о берег и ударяются почти с десяток раз, пока Антон глупо моргает и ничего не понимает.       — Чего? Знакомый орёл?       Арсений так и не отвечает, суетливо хватает Антона за руки и в темноте пытается что-то разглядеть.       — Антон, правда, всё нормально? У него когти очень острые, ты даже мог не заметить сразу, что он тебя поцарапал.       Антон опускает взгляд вниз, но ни внешне, ни по внутренним ощущениям никаких царапин на нём нет.       — Нет, всё нормально, — и в этот момент, когда сердце перестаёт колотиться, как бешеное от страха, Антон вспоминает ещё важную вещь, — А ты тут откуда?       Убедившись в отсутствии ран на руках Антона, Арсений отступает и закидывает голову вверх.       — Любовался.       Антон следом закидывает голову вверх и опять всё перед глазами немного плывёт от количества ярких точек на небе.       Вода успокаивающе мерно шипит прибоем. Несмотря на тёплый летний ветер, ночной воздух всё равно прохладный, а песок, попавший в кроксы — ледяной.       — Арсений.       — М?       — Так что это за орёл? Знакомый? Он раненый какой-то, и ты его спас?       Любопытство, конечно, не отпускает Антона, и он возвращается к тому, от чего Арсений успешно убежал какое-то время назад.       — Нет, нет, он абсолютно здоров, — спешно отвечает Арсений и, видимо, тут же жалеет, потому что теперь нужно другое объяснение.       Антон терпеливо ждёт, Арсений отмахивается:       — Это просто местная легенда.       Антон всё ещё молчит, и Арсению приходится пояснять.       — Орлы священные птицы, потому что по легенде именно орел стал прародителем самого первого шамана. Там, конечно, много путаницы и много вариантов, как именно первый человек стал шаманом, но все варианты сходятся в том, что божественный дар человеку впервые подарил орел, который вовсе не орел, а сын высшего духа и хозяина острова – Хан Шубу-Нойон. И с тех пор оно так и происходит и сейчас. Дух Хан Шубу-Нойона в образе орла является человеку и остается с ним рядом на всю жизнь. Грубо говоря, как начальник, контролирующий своего подчиненного.       — А, ага. А здесь-то он как оказался?       Легенды это, конечно, увлекательно, но Антон всё равно не получил ответ на свой вопрос. Или получил?       Арсений поворачивается к нему, из-за темноты невозможно разглядеть даже черты лица, но Антон буквально чувствует на себе выжидательный взгляд.       — Шаст, ну.       — Что?       Арсений вымученно вздыхает и отворачивается к воде:       — Мой это орёл. Это со мной он связь держит.       — А.       Пазл очень медленно стыкуется в голове Антона, и он долго смотрит на профиль Арсения, пытаясь ответить одновременно на вопросы: правильно ли он всё понял, и если правильно, то не очередная ли это шутка.       — Погоди… Ты серьёзно? Я тебя правильно понял? Ты… типа какой-то местный шаман?       Арсений жмёт одним плечом.       — Типа шаман.       — Не просто веришь в шаманизм, а ты прям сам шаман?       — Прям сам.       Несколько секунд слышен только шум прибоя, от Арсения чувствуется небольшое напряжение, он не смотрит на Антона, и Антон на всякий случай уточняет:       — Ты щас опять прикалываешься?       Арсений к нему наконец поворачивается, в ночных сумерках даже силуэт лица плохо угадывается, но голос Арсения звучит серьёзно:       — Почему?       — Не знаю… просто… Это же всё неправда. Наверное. Шаманов же не существует.       — Как скажешь.       Арсений отворачивается и наверняка при этом поджимает губы. Антон спешит исправиться:       — Нет, я не в этом смысле, я не говорю, что не верю тебе, я просто… ну да, хотя. Не верю.       Усмешка ползёт по губам, Арсений фыркает в ответ.       — Всё нормально, Шаст. Я и не требую, чтобы ты во что-то верил. Я не прикалываюсь над тобой, если что. И я самый обычный человек, ничем от тебя не отличаюсь, просто, помнишь, я говорил про силу, которая здесь есть и которую могут обычные люди почувствовать? Вот я её ощущаю ещё больше, но в целом моё посвящение и наличие большой птицы постоянно где-то неподалёку никак на меня не влияет. Местные, правда, уважают. Некоторые боятся даже.       Тысячи вопросов мгновенно рождаются в голове Антона, включая и стыдные, такие как: а может ли Арсений призвать дождь танцем с бубном? Но пока он пытается выбрать наименее стыдный из всех, Арсений обхватывает себя руками, глубоко вдыхает и, задрав голову вверх, выпускает изо рта крошечное облачко пара.       — Ого, это так холодно тут? — он поворачивается к Антону. — Ты же замёрз совсем, наверное.       Щёки, нос, шея и щиколотки, не покрытые тканью, немного покалывают от холода, и Антон согласно кивает.       — Ну, есть немного.       — Идём, завтра поговорим. Тебе надо выспаться, нам завтра идти столько же, сколько сегодня.       Арсений уверенно разворачивается и направляется к тропинке, а потом то и дело помогает забираться вверх, либо направляя словом, либо снова протягивая тёплую руку.       Они расстаются между палаток, Арсений желает добрых снов, Антон что-то невнятно говорит в ответ. И поначалу кажется, что он ни за что не сможет уснуть с новой информацией, вслушиваясь в шум деревьев вокруг, представляя среди хвойных веток силуэт орла, но едва забравшись в остывший спальник, Антон мгновенно засыпает.