Путь Кайсэй

      POV Ирина       До жрицы мы доходим не сразу, совершив большое количество бесполезных действий. И я, пытаясь получить ещё одно подтверждение уже очевидного, в лоб спрашиваю Хитосири, умер ли он, и узнаю, что все жители Роурана знают об этом. Это не было ни секретом, ни закулисной игрой жрицы. Просто местные решили не обсуждать этот факт, как нечто само собой разумеющееся, потому что это действительно было так. Для всех, кроме нас четверых.       Чувствовали мы себя последними идиотами, которые буквально перепробовали всё, вместо того, чтобы просто спросить. Но кто бы мог подумать, что всё окажется так просто?       Когда мы, наконец, стоим перед Мираи, чувствуем себя чертовски неловко.       — Если честно, я ожидала, что вы придёте раньше, — с лёгкой насмешкой говорит она, склонив голову вбок.       — Что это за место? — спрашивает рыжеволосый, шагнув вперёд.       — Дом, — спокойно отвечает Мираи. — Для всех, кто в нём нуждается.       — Это не ответ. — В голосе Шисуи уже звучит раздражение.       — Ответа у меня и нет. Когда мой храм был разрушен, а боги забыты, я потеряла смысл собственной жизни. Так вышло, что мы, жрицы, по обычаю почти бессмертны, но только лишь потому, что вечную жизнь помогаем людям, направляя их к свету. В противном случае мы ничем не отличаемся от обычных смертных. Новые идолы вместе с новой силой отвернули людей от света, и с каждым их поступком моя ненависть к ним только росла, съедая меня.       «О чём она говорит? Неужели о временах, когда Хагоромо стал передавать свою чакру людям? Сколько же тогда ей лет?»       Она на мгновение замолкает, а её взгляд затуманивается от воспоминаний.       — Я пришла в пустыню умирать. Отчаялась и сдалась, — продолжает Мираи. — После стольких лет труда и стараний, не всегда успешных, но всё же, смотреть, как люди потеряли ценность жизни было невыносимо. Кажется, в конце концов и новые людские боги были разочарованы в них.       «Она точно говорит о Хагоромо!»       — Жители Роурана нашли меня. Ослабшую, голодную и чуть не сошедшую с ума от палящего солнца пустыни. — Мираи делает глубокий вздох. Было видно, как тяжело ей вспоминать прошлое. — Поставили меня на ноги. Они были не идеальны, но в итоге я поверила в них. И тогда, используя Чакру Рюмьяку, я решила создать им место, похожее на их дом.       — Если это так, то почему здесь есть и жители других деревень? Насколько мне известно, Рюмьяку течет только под Роураном, — недоверчиво произносит Шисуи.       — Здесь её источник, — отвечает жрица, поднимая глаза к куполу. — На самом деле её нитями пропитана вся пустыня.       Мираи делает паузу, прежде чем начать:       — Вы, конечно, не помните, да и, вероятно, даже не знаете, но Рюмьяку зародилась намного раньше божественного древа. В пустыне всегда было непросто: нет воды, еды, но как-то нужно выживать. Души погибших, слёзы жен и матерей — всё это с течением времени сгущалось в плотную субстанцию и спустя много лет превратилось в Рюмьяку. — Жрица внимательно смотрит на нас. — Древние люди не применяли её для искусства шиноби — она давала им силу предвидения, подсказывала где найти воду, использовала накопленные душами мёртвых знания для того, чтобы сохранить жизнь живых.       — Все погибшие в пустыне попадают сюда? — уточняет Яхико.       — Многие, — с оттенком сожаления говорит жрица.       — А как насчёт нас? — резко спрашивает Учиха, впиваясь глазами в розоволосую. — Мы погибли не в пустыне. И мы здесь не единственные такие.       — Иногда чакра Рюмьяку приводит сюда тех, кто заслужил покой, — мягко отвечает жрица.       — Почему только сейчас? — спрашивает Рин едва слышно. — Столько лет прошло… И только сейчас?       — Вы не первые, кто приходит сюда задолго после. Такое случается. — Мираи легко пожимает плечами.       Шисуи криво усмехается.       — Получается, всё это обман, — заявляю я, чувствуя, как волна гнева поднимается во мне. — Это не загробный мир, куда попадают все, — это просто твой личный клуб, куда ты пускаешь по пропускам.       — Я и не заявляю, что это место рай, — спокойно произносит жрица. — Вы должны понять, что не бывает только чёрного или белого. Мир разноцветный, с множеством оттенков. Так уж вышло, что после смерти ничего нет, и что плохого в том, чтобы чуточку продлить жизнь? Создать место, где мёртвые действительно могут быть вместе?       Яхико хмыкнул и с явной неприязнью в голосе бросил:       — Но только единицы встречаются здесь с семьёй.       Мираи слегка наклоняет голову, прислушиваясь к его словам, а затем спокойно отвечает:       — Иногда приходится чем-то жертвовать ради сохранения порядка и баланса.       — Ты отправляешь в небытие тех, кто не согласен с тобой! — восклицаю я, не сдержавшись.       — Нет! — отрицательно мотает головой розоволосая, в глазах которой мелькает ярость. — Они уходят сами. Иногда вечная жизнь… в тягость.       — Как… — я запинаюсь, собираясь с мыслями. — Как нам вернуться обратно?       — Наверх или к живым? — с усмешкой уточняет жрица.       — К живым, — почти хором отвечает мы напряженно.       — Я таким не занимаюсь, — отрицательно мотнув головой, отвечает жрица.       «Слишком много потрясений для меня за такой короткий период. Я умерла, а потом ожила. А теперь, получается, что всё же нет. Я уже запуталась в этом колесе сансары!».       Смотрю на шиноби и замечаю настоящее отчаяние, злость и разочарование на их лицах. Ты вроде совсем недавно радовался, что снова жив, взял себя в руки и решил вернуться к друзьям, а тут, оказывается, всё это иллюзия, и ты по-прежнему мертв, только не так, как был до этого, и изменить этого нельзя.       — Но это не значит, что это невозможно, — говорит жрица, неожиданно обнадёживая.       — Что нужно сделать? — уверенно и решительно спрашивает Рин.       — Некоторые шиноби смогли вернуться в мир живых, — начинает она тихо. — Надеюсь, не зря. Вы должны встать в поток чакры и назвать причину, по которой вас нужно вернуть к жизни. Рюмьяку решит, уважительна ли эта причина.       — Так просто? — полным сарказма голосом спрашивает Учиха. Шиноби почти язвительно смеется, распознавая новую ложь. — Почему же тогда здесь не стоит очередь из всех желающих?       Жрица холодно прищуривается и отвечает:       — Ты бы смог найти причину вернуться, если бы в клане Учиха не осталось бы выживших?       Шисуи замирает и молчит.       «Она права. Многим здесь уже не к кому возвращаться».       — Что будет, если Рюмьяку решит, что причина недостаточно уважительна? — хрипло спрашивает Яхико.       — Вы сольётесь с чакрой и умрёте навсегда.       «Вторая причина не менее весомая. Сводит уровень желающих до минимума».       — Что-то ещё? — упавшим голосом спрашиваю я.       — Прошедшие без вашего участия годы настигнут вас, а полученные раны могут вернуться. Они затянутся и не будут угрожать вашей жизни, но не исчезнут бесследно.       Я смотрю на Шисуи, вспоминая, что шиноби к концу жизни лишился обоих глаз. Без них его жизнь станет затруднительной.       — Насколько велика вероятность? — с паникой в голосе спрашивает Рин.       «Черт, хвостатый был запечатан в ней вплоть до самой смерти. Но прошло так много времени… Наверняка у него уже новый джинчурики».       — Не могу сказать, — отрицательно мотая головой, с сочувствием произносит жрица. — Вас никто не торопит. Подумайте и, если решитесь, я провожу вас.       Я решаю задать главный интересующий меня вопрос:       — Если мы вернёмся, то окажемся там, где умерли?       «Я смогу вернуться домой?»       — Нет. Вы окажитесь в той же пустыне, — медленно произносит Мираи, — только в мире живых.       И меня охватывает чувство безысходности.       «То есть при любом раскладе в свой мир я не вернусь? Тогда зачем мне рыпаться? Рисковать жизнью… ради чего?»       Мы покидаем жрицу, полностью раздавленные, погружённые в невесёлые мысли. Не переговариваемся, а потом и вовсе расходимся в разные стороны. Риски высоки, а результат непредсказуем.       Я тем временем по-новому рассматриваю город. Слова Мираи имеют смысл. Она решила создать чистый, свободный от насилия город, в котором бывшие враги никогда не встретились бы. Да, иногда это означало, что ты никогда не увидишься с любимым и близким, но это гарантировало мир в Роуране.       Я сажусь на ступеньки, прислоняюсь к холодной стене и смотрю. Смотрю на идущих под ручку стариков, по-доброму ворчавших друг на друга. Смотрю на смеющихся детей, явно куда-то опаздывающих. Смотрю на неимоверно высокие башни Роурана и думаю над тем, что мне делать со своей новой жизнью. Ирвин Ялом говорил, что в жизни есть всего четыре проблемы, с которыми ничего нельзя поделать: смерть, одиночество, свобода и бессмысленность.       Смерть. В первый раз было страшно и больно, а в почти случившийся второй ещё и чертовски обидно. И если я выберусь отсюда, то буду жить в постоянном страхе… и не то чтобы беспочвенном. Интересно, в третий раз будет легче?       Одиночество. За исключением первых дней в пустыне эта проблема меня не беспокоила. Да, до идеала наши отношения были далеки, но недостатка в общении я не испытывала. Бросят ли они меня на полпути? Не думаю. Буду ли я с ними всю жизнь? Сомневаюсь. Но, вероятно, я смогу остаться с Яхико и, возможно, со временем из Амэгакурэ тихонечко переберусь в какое-нибудь тихое место.       Свобода. Многие недооценивают эту проблему, и зря. Осознание того, что ты волен делать в своей жизнь всё, что пожелаешь, опьяняет. Понимание того, что несёшь полную ответственность за все свои принятые и непринятые решения, пугает. На их принятие влияют самые разные факторы: от общепринятых норм и внешних обстоятельств до мнения родителей, друзей и собственных убеждений. Сейчас я была не уверена ни в чём и боялась шагнуть в бездну.       Кем я буду, если воскресну? Шиноби? Едва ли… Психологом? Не думаю, что смогу принять и половину того, что носят здешние жители внутри… Тогда кем? Писателем? А что я напишу?       От мыслей меня отвлекает опустившийся рядом седой мужчина с сигаретой в руках. Никогда раньше не замечала в Роуране курильщиков. Он медленно выпустил изо рта облачко дыма и, понимающе кивнув, спрашивает:       — Плохой день?       — Да… — рассеянно отвечаю я. Видимо, всё понятно по моему внешнему виду. Сделав паузу, всё же решаюсь уточнить: — Хотя не то чтобы… Просто немного запуталась и сомневаюсь в том, что делать со своей жизнью.       Мужчина снова затягивается и, выдохнув, поворачивает голову ко мне, по-видимому ожидая продолжения.       — Если бы вы были писателем, о чём бы писали? — спрашиваю я, сложив пальцы в замок и обхватив свою коленку.       — Я не писатель, — коротко отвечает мужчина.       — Но если бы им были! — я настаиваю.       Собеседник на мгновение задумывается и немного неуверенно произносит:       — Наверное, писал бы истории, которые слышал от всех, с кем когда-либо встречался.       — А если у меня нет знакомых, чьи истории можно было бы опубликовать?       — Это невозможно. Они не обязательно должны быть приятелями, друзьями. Мир целиком и полностью соткан из историй. Когда-то их называли легендами и сказками, затем хрониками, а сейчас рассказами.       Сначала эта идея вызывает во мне отторжение, но как только я начинаю анализировать её, то понимаю, что всё не так категорично. За всю жизнь мне удалось прочитать по меньшей мере сотню книг, и ни одна из них не знакома жителям этого мира. Их всё равно придётся переписывать, адаптируя под местный колорит. Начать можно с детективов: с ними будет проще всего.       Когда я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить мужчину, тот уже бесследно исчез. И мне ничего не остаётся, как вернутся к последнему пункту вечных экзистенциальных проблем — бессмысленности.       Я действительно могу выбраться, писать книги и дожить до восьмидесяти лет, но какой в этом смысл? Не то чтобы он был и раньше, конечно. Мои знания действительно помогут избежать многих, зачастую кровавых, конфликтов, но кто поверит мне? Да и не очень хочется брать на себя такую ответственность. Намного проще было бы рассказать всё, что я знаю, тому же Яхико и жить спокойно, будучи уверенной, что уже он-то спокойно жить уже не будет никогда. Но как это провернуть так, чтобы тем самым не лишить его самого смысла жизни? Когда знаешь, что ты лишь часть сюжета дописанной книги, мотивация менять что-то заметно снижается, если не испаряется вовсе. А выдавать информацию порционно без подозрений не получится.       В Роуране моя «жизнь» могла пройти спокойно. Может, рискнуть, а потом прийти умирать в пустыню?       

***

      POV Шисуи       Я спрятался в тени переулков города, стараясь избавиться от гнетущего чувства тревоги. Впервые за долгое время я чувствовал себя по-настоящему бессильным. Без шарингана для Саске и Итачи я буду бесполезен. Да что там для них? Я даже для себя буду бесполезен…       Итачи… Каково ему будет видеть меня в таком состоянии? Он уже и так пережил достаточно, я просто не могу позволить себе стать для него ещё одной ношей. Я не боюсь его жалости, я боюсь, что чувство вины толкнёт друга на что-то необдуманно жертвенное. И я не хочу этого.       Всё, что я когда-либо делал, было ради лучшей жизни Конохи и дорогих мне людей. И что получилось? Как вообще так вышло, что этот старый хитрый лис всё ещё был у руля? Третий, четвёртый, пятая… Каждый Каге закрывал глаза на деятельность Корня. Прикрываясь благополучием Деревни, Данзо творил всё, что ему заблагорассудится, не считаясь ни с кем абсолютно.       Клан Учиха много лет мозолил ему глаза, и тут так удачно подвернулся этот переворот. Легальный способ избавиться от нас. Мы с Итачи сами преподнесли всё на блюдечке и даже сами разобрались… Только делали мы это не для Данзо, а для блага Деревни, во имя добра, из уважения к действующим правителям. Так, получается, мы не спасли Коноху? Данзо и Третий уничтожили целый клан руками Итачи, сделав из него сумасшедшего монстра.       Нет. Итачи точно не шпионит для Деревни. Меня передёргивает от ярости. Больше всего на свете я ненавидел неоправданное насилие, грязные игры и людей, ставящих на кон чужие жизни. Возможно, Акацуки предложили Итачи решение этой проблемы, и он нашел его достойным.       Я всё больше склоняюсь к этому выводу. Ни Пятой, ни Данзо не было никакого дела до Итачи или до Саске. Единственному из живых, кому было не плевать, — это Какаши. Какаши, которому я доверял тогда и доверяю сейчас. Хатаке не бросил Саске, стал его сенсеем. Уверен, он ни на секунду не поверил в тот бред, который сейчас несут про Итачи.       Хатаке не понаслышке знает, что может сделать с человеком публичное осуждение, даже если казалось, что тот всё сделал правильно. Я рад, что рядом с Саске оказался именно он. Ему пришлось тяжело. Оказалось, я не знал и половины того, что случилось с Хатаке. Рассказ Рин пролил свет на многое. Он потерял всех, кого когда-либо любил, ценил и дорожил: отца, учителя, команду. Остался только Майто Гай. Да, Какаши понимал, что испытывает Саске и, надеюсь, смог поселить в его сердце хоть что-то, кроме чёрной ненависти.       Кажется, мир продолжает сходить с ума и не планирует сбавлять обороты. Что ж, без глаз мои силы ограничены, но я всё ещё Учиха. Я должен попытаться. Верну себе свой глаз, восстановлю честь друга и соберу вместе то, что осталось от клана Учиха. Возможно, что-то получится.       А затем… попробую спасти деревню.             

***

      POV Ирина       Ночью я просыпаюсь от жажды, и, едва пошевелившись, чувствую, как Нохара моментально открывает глаза.       «Шиноби…»       Мы обмениваемся взглядами — её глаза на мгновение задерживаются на мне, и я киваю, давая понять, что всё в порядке. Рин кивает в ответ и тихо отворачивается к стене.       Осторожно встаю, стараясь не шуметь, и спускаюсь вниз. Но и там меня встречает чуткое внимание: Шисуи приподнимается, его глаза впиваются в меня, и я недовольно приподнимаю бровь.       «С такой охраной и муха не пролетит незамеченной», — про себя усмехаюсь я.       Выпиваю стакан воды и подхожу ближе к брюнету. Выглядит он помятым и усталым. Я понимаю, что его гложет. Учиха без шарингана… всё равно что сапожник без сапог. Но даже здесь у него всё намного хуже. Остаться совсем без зрения…       — Как ты, глазастик? — с тёплой усмешкой спрашиваю я, стараясь поднять ему настроение.       — Я в порядке, — бросает он сухо.       Я понимающе киваю и прежде, чем он успевает среагировать, затягиваю в объятия. Иногда, в особенно тяжёлые времена, важно знать, что ты не один. Чувствую, как его тело на миг напрягается от неожиданности, но затем он медленно, нерешительно обнимает меня в ответ.       — Шисуи, если ты переживаешь из-за глаз… — шепчу я, крепче обнимая его.       — Ирина…       Я не позволяю ему закончить и чуть отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза.       — Нет, — тихо, но настойчиво говорю я. — Слушай меня, Шисуи. Я буду кормить тебя из ложечки, если нужно. Я не шучу, Учиха. Вы трое спасли мне жизнь, и я никогда этого не забуду.       — Мы не спасли тебе жизнь, — мрачно бросает он, но я тут же его прерываю.       — Спасли! — настаиваю я чуть более эмоционально, чем планировала. — Мы обязательно что-то придумаем. А до этого момента ты можешь быть спокоен. С глазами или без них ты остаёшься Учихой. Ты сильный шиноби, Шисуи.       Он лишь тихо выдыхает, глядя на меня.       — Спасибо, — произносит он.       Надеюсь, что от моих слов ему хоть чуточку полегчало. Не знаю даже, если честно, кому из нас двоих эти слова нужны были больше: ему или мне. Я оглядываюсь, чувствуя что-то неладное.       — А где рыжий? — шёпотом спрашиваю, осознав, что Яхико нигде не видно.       — На крыше, — отвечает Шисуи, кивнув в сторону выхода.       «Что он там делает среди ночи?» — думаю я, прощаясь с Шисуи лёгким кивком и направляясь к лестнице, ведущей наверх.       Температура на улице была всегда одинаковая. Поднявшись на крышу, я вижу Яхико, сидящего у самого края, свесившего ноги и задумчиво посматривающего на город. Ночью огни в Роуране чуть приглушали, но для мёртвых сон был скорее привычкой, чем необходимостью.       — Без звёзд вид угнетающий, — говорю я, подходя ближе и нарушая его одиночество. Звёзды всегда дарили мне чувство безмятежности, напоминали, что мир намного больше, чем наши проблемы.       — А? Да, — растерянно отвечает шиноби, и я понимаю, что мыслями он совсем далеко от этого места.       Я сажусь рядом с ним, бросив взгляд на его опущенные плечи.       — Что тебя тревожит? — тихо спрашиваю, хотя прекрасно догадываюсь. Мы все переживаем об одном и том же.       Он молчит, глядя в никуда.       — Яхико… Мы все сейчас сидим в одной лодке. Открыться кому-то страшно, я знаю. Но не все хотят тебе вставить нож в спину. Мне, по крайней мере, ты можешь доверять.       — Я… — Рыжеволосому требуется какое-то время, чтобы собраться с мыслями, а затем его прорывает: — Я не знаю, нужен ли я своим друзьям… своей организации. Столько времени прошло. — Яхико запускает пальцы в волосы. — Для меня это было одно мгновение, а для них — больше пятнадцати лет. Пропасть между нами так велика, что боюсь, я не смогу её перепрыгнуть.       Он сглатывает, его голос становится ещё тише.       — Почему Нагато, если это, конечно, он, решил отступить от наших идеалов? Мы же выросли вместе: голодали, мёрзли, защищались! Мы всё делали вместе! Мы были предоставлены самим себе и нашли опору друг в друге! Я не могу поверить в то, что сказал Шисуи. Это не может быть правдой!       «Но это правда, Яхико. Он не справился, разочаровался в твоих методах и не смог найти в себе силы пойти по старому пути. Он решил, что только собственная боль заставит людей понять друг друга и перестать творить кровавые безрассудства».       — Но если это хоть частично правда, — продолжает Яхико, — я не смогу смириться с этим, не смогу быть членом организации, чьи цели мне совсем не близки. Но ещё… я не могу их бросить. Я уже бросил их однажды!       — Яхико, ты не бросил их…       — Не надо. — Он машет рукой, обрывая мои слова. — В тот раз, когда я рассказывал об этом, я видел твой взгляд. Ты посчитала мой поступок безрассудным и глупым. И я не могу не согласиться с тобой сейчас, но тогда я не знал, как поступить иначе.       — Яхико, тебе было пятнадцать. Ты сделал то, что считал правильным.       — Это не оправдание. Я собрал вокруг себя людей, которые верили в меня, и подвёл их. Какой же из меня лидер?       — С чего ты взял, что они погибли? — спрашиваю, хотя сама знаю ответ.       «Они все мертвы, Яхико. Обито убил их всех, а обезумевший от горя Нагато призвал Демоническую статую, подписав себе приговор».       — Я спрашивал. Я не услышал ни одного знакомого имени в Акацуки, — упавшим голосом говорит рыжеволосый. — Я никогда не прощу себе этого. Как я смогу жить с этим?       Он отворачивается, и я замечаю, как его плечи дрожат. Рыжеволосый беззвучно плачет.       — Яхико! — грубо окликаю я его. — Посмотри на меня, Яхико!        Рыжеволосый неохотно поворачивается, поднимая на меня стеклянный взгляд.       — Самое сложное в жизни — это встать после провала и продолжить идти! Пытаться, ошибаться и снова пытаться! Подумай о том, как сделать так, чтобы их жертва была не напрасной!       — Я даже не знаю, где сейчас Конан и Нагато. — Голос шиноби звучит тихо. — В Амэкагурэ они или нет.       — Они там, Яхико, — тихо говорю я.       — Откуда ты знаешь?       — Чувствую, — с лёгкой улыбкой отвечаю я. — Думаю, ты зря переживаешь. Тебя все ждут и будут безумно рады видеть.       Я кладу руку ему на плечо, надеясь, что мои слова принесут хоть какое-то утешение. Он вздыхает, чуть расслабляясь.       — Надеюсь, ты права, — с тяжёлой грустью произносит Яхико.       — Этот мир для меня второй, и я с уверенностью скажу, что в каждом из них не хватает таких добрых, честных людей. Мир нуждается в таких людях, как ты, Яхико! Ты и есть тот, кто приносит перемены, — тихо говорю я, сжимая его плечо чуть крепче. — Помни кто ты есть, Яхико.       

***

      POV Рин       Сна ни в одном глазу. Каждая новая мысль топит меня, и вот я уже на дне океана, полного сомнений и тревог. Я задыхаюсь.       Никакого смысла возвращаться нет, если причина, по которой я умерла, вернётся вместе со мной. Хвостатый. Этот неистовый демон внутри меня — я не могла контролировать его тогда, не смогу и теперь. Моя жизнь не будет принадлежать мне. Никогда. Я буду засыпать со страхом обнаружить наутро свои руки в крови невинных людей, разрушив всё, что мне дорого. Я перестану спать вовсе и сойду с ума, окончательно утратив контроль.       Холодный пот стекает по моей спине. Возможно, я уже никогда не увижу Какаши и Коноху. Тогда зачем всё это?       Если хвостатый вырвется на свободу, Коноха погибнет. И всё-таки если я погибла вместе с ним… разве он не погиб тогда тоже? Может ли он возродиться вновь? Действительно ли он запечатан во мне? Возможно ли, что зверь окажется на свободе? Что будет тогда? Эта мысль вызывает дрожь по всему телу.       Звучит не так заманчиво, как его полная бесповоротная смерть, но всё же. В богом забытой пустыне, вдали от всех Деревень, водоплавающая черепаха не сможет причинить большого вреда. Одолеть его мы не сможем, но вот предупредить кого-то, если у нас получится выбрать живыми, вполне. За это время хвостатый ослабнет, и когда шиноби придут за ним, будет почти беззащитен.       Но… что, если я ошибаюсь?       Лучше бы здесь работала почта…