Путь Кайсэй

      Как хорошо на море. Лежать на шезлонге с книгой в руке под лучами палящего солнца, попивая прохладный мохито. Звуки волн, мелодичные и непринуждённые, убаюкивают сознание, смывая тревоги и заботы, оставляя лишь ощущение умиротворения и свободы. А это прекрасное чувство, когда босиком идёшь по тёплому песку, затем погружаешься в такую же приятную по температуре воду и плывёшь, отбрасывая все мысли. Да, море — всегда хороший выбор.       — Окино-сама.       Обеспокоенный голос пытается забраться ко мне в мозг и разрушить мой отпуск.       — Окино-сама!       — Да? — отвечаю я, заметив, что я вовсе не на пляже, а стою в просторной аудитории; передо мной окно, за которым простираются улицы Амэгакурэ, дождливые и суетливые.       Все ужасы, которые я представляла, думая о преподавании в Академии, оказались неправдой. Занятия занимали у меня полдня в неделю, у остальных членов команды — тоже.       — У Вас сегодня день рождение?       — А какой сегодня день? — осторожно спрашиваю я, чувствуя, как в груди что-то замирает.       — Шестое февраля, — растерянно отвечает парень.       На вид ему не больше четырнадцати, но я знаю, что за спиной у него больше сотни миссий. Учить шиноби оказалось непросто: нестабильная часть из них стабильно отсутствовала и изучала материал по кем-то наскоро записанным конспектам. Увидеть одного и того же шиноби два занятия подряд было почти нереально.       — Тогда да, сегодня.       Шиноби удивлённо переглядываются между собой, но до конца занятия не произносят ни слова, срисовывая с доски схему. А я с досадой размышляю о том, как докатилась до жизни такой, что забыла о собственном, любимом дне рождении. Не думала, что со мной это вообще случится.       «Кажется, это последнее занятие на сегодня, и я успею купить торт перед тем, как забегу на работу».       Как только аудитория пустеет, я начинаю собираться.       — Кхм, — раздается робкий кашель.       Оборачиваюсь и замечаю своих «студентов» с букетом веточек цветущей сливы и коробкой ярких моти. Некоторые заметно нервничают, словно делают что-то противозаконное, и это умиляет.       — С Днём Рождения, Окино-семпай! Желаем успехов в работе!       — Желаем вам быть такой же высокой, как небоскребы Амэгакурэ, — громко заявляет один из них, вызывая у меня улыбку.       — Тоджи, идиот! Ей двадцать восемь, она уже не вырастет! — тихо, пиная друга в бок, выговаривает брюнет в маске. — Что это вообще за пожелание?!       — Чтобы всегда были проблемы, которые хотелось решать! — громко говорит шиноби в ребризере.       «Чего-о блин?»       — Семейного тепла и красивых деток! — мило протягивает блондинка с хвостиками, и я чуть не смеюсь.       — Тебе не кажется это бестактным?! — шипит миловидная шатенка со шрамом у виска.       — Спасибо! — сохраняя лицо, отвечаю я. — Кто вам сказал?       — Иоши-сан.       «Ох, этот Иоши-сан…» — думаю я, и на губах появляется нервная улыбка.       Стоило студентам покинуть мой кабинет, как раздаётся новый стук.       — Окино? Можно?       В дверях появляется зеленоволосая макушка преподавателя гендзюцу и моего уже приятеля Акиры. Тот, как всегда, шутливо поднимает бровь, его глаза сверкают озорством, несмотря на бинты, закрывающие нижнюю часть лица. Акира и Иоши когда-то вместе служили в одном подразделении шиноби, и даже после того, как их дороги окончательно разошлись, остались в тёплых отношениях. Хорошо о нём отзывался и Ичиро, к которому Акира время от времени заглядывал на подготовительные занятия.       — Конечно!       — С Днём Рождения! — В руках у него букет камелий. — Амэ очень повезло, что маленькая северная птичка решила поселиться здесь. — Его слова, наполненные лёгкой игривостью, вызывают на моём лице улыбку. Акира поднимает бровь и, усмехаясь, добавляет: — А мне чертовски повезло, что такая девушка работает в Академии, и я раз в неделю могу любоваться её красотой и умом.       — Обма-анщик, — протягиваю, обнимая Акиру. Шиноби тёплый, как настоящая батарея.       Мы немного обсуждаем любимых и не очень студентов, когда я замечаю его изучающий взгляд. Акира смотрел на меня так всегда, не отводил взгляд и, кажется, даже не моргал. Напрягало это знатно, и если бы не другие положительные стороны его личности я обходила бы его стороной за километр.       — Какие планы на сегодня, Юки?       — Только работа… А что? Хочешь позвать на свидание? — в штуку спрашиваю шиноби.       Тот весело усмехается и закатывает глаза, но что-то в его поведении выдаёт наигранность.       — Может быть, но ты испортила весь сюрприз.        — Значит, в следующий раз будешь умнее. — Щёлкаю по носу шиноби. — Лучше проводи меня до штаба. Помоги бабушке.       — Пф-ф, если ты бабушка, то я тогда кто? Старец?       — Не льсти себе, Аки. Старец — это мудрец, ты же просто возрастной дед.       — Эй, мне всего тридцать пять, женщина!       — Женщина?!       На работе меня встречают с тортом и букетом ирисов из теплицы Танаки. Первым желанием, стоило мне это услышать, было перекреститься и сбежать сверкая пятками из Деревни, но когда Танака сухо бросил, что сам их сорвал, успокоилась и обняла ворчливого старика. Глобально у нас с ним было больше общего, чем казалось на первый взгляд. Да и количество растений в квартире постепенно увеличивалось, а их выживаемость росла. Вот что значит светлая аура.       Сумерки постепенно окутывали улицы, а прохладный ветерок щекотал кожу, пока я не спеша возвращаюсь домой. Пришлось прибегнуть к помощи Иоши, раскрыв место, в котором живу. Дома меня встречает привычная тишина, нарушаемая лишь шорохом за окном. Конан на миссии и вернётся только сегодня, да и всё равно не знает, что у меня день рождение. Узумаки ждать не приходится. Мы не виделись почти месяц. Ставлю охапку цветов на кухонный стол и начинаю искать, во что их поставить, замечая отсутствие ваз. Раздумывая, импровизирую, используя для цветов всё, что попадалось под руку.       Вскоре после этого приходит Конан, неожиданно появившаяся на пороге кухни и с хитрой улыбкой протягивает мне яркую зелёную коробку.       — С Днём Рождения! Это кто всё надарил? — удивлённо спрашивает она, заметив обилие цветов, и на мгновение останавливается, чтобы осмотреть развернувшийся перед ней хаос.       — Академия, работа… — отвечаю я, немного нервничая. — Иоши запомнил дату и всем им рассказал…       Прежде чем Конан успевает что-то сказать, в комнате появляется Нагато. Рыжеволосый стоит, опираясь на дверной косяк, и выглядит немного взволнованным.       — С Днём Рождения! — улыбаясь, выговаривает Узумаки, протягивая мне подарок и клубничный торт.       «Интересно, он купил его самостоятельно или использовал технику перевоплощения?»       Вечер проходит неловко и немного сумбурно, что, конечно, никак не снижает его ценность. Конан выглядит напряжённой, и как только мы остаёмся одни, я пытаюсь расспросить о том, что происходит, но синеволосая увиливает, и это настораживает.       «Что-то не так в организации? Что-то не так с ней лично или Нагато?».       А перед сном задаёт пространный вопрос, ставя меня в тупик.       — Что ты делаешь, когда сомневаешься в своем решении? — хмуро спрашивает Хаюми.       — Выписываю все плюсы и минусы, советуюсь с кем-то.       — А если выяснится, что ты принимала неправильные решения много лет и они привели тебя к цели, которая лишь частично твоя?       Я награждаю синеволосую выразительным взглядом, ожидая подробностей, но Хаюми молчит, как партизан. Задумываюсь, пытаясь откопать что-то похожее в своём опыте, но получается откровенно не очень. Мои решения затрагивали только меня, а мои цели никогда не были такими масштабными, как у подруги.       — Если ты уверена, что оно неправильное, то первое, что нужно сделать, — это перестать себя осуждать. Тогда ты не могла поступить иначе.       — Могла.       — Не могла! Ты посчитала это решение правильным, и другого не видела, — восклицаю я, нахмурившись. — Как только ты примешь это, поймёшь, как способна повлиять на это сейчас, что можешь изменить. Главное не сдаваться! Ты меняешься, твои убеждения, цели и поведение меняется тоже. Это жизнь!       — А если я сомневаюсь?       — Представь, что будет, если ты примешь это решение или добьёшься этой цели, — говорю я, внимательно разглядывая Хаюми. — Будущая ты счастлива?       — Я не знаю, — после долгих раздумий вздыхает синеволосая. — О моём счастье речь не идёт.       — Хаюми, я очень плоха в ребусах, загадках и шарадах. Скажи нормально, что тебя беспокоит?!       Конан садится и словно взвешивает в своей голове, стоит ли доверить мне это. Хмурит брови, поджимает губы, и я понимаю, что «голосование» смещается не в мою пользу. Присаживаюсь рядом, положив подруге голову на плечо.       — Конан, я понимаю и не прошу раскрыть мне всю душу. Но как я могу помочь, если ничего не знаю?       — Как ты знаешь, целью Акацуки многие годы является установление мира.       «Именно поэтому вы берётесь за все заказы скрытых деревень и решаете все их неприятные проблемы».       — В конце концов мы хотим применить одну технику, благодаря которой не будет войн, близкие и дорогие люди не будут умирать и каждый будет жить ту жизнь, о которой всегда мечтал.       — Звучит, как чистая фантастика, Хаюми. Это классно, — заметив её осуждающий взгляд, добавляю я. — Но это точно возможно? Вы победите старость? А новые люди, они будут рождаться?       — М-м-м, да, — неуверенно отвечает синеволосая.       — Если никто не умирает, и все постоянно рождаются… как вы будете делить ресурсы? Лет так через двести?       Хаюми открывает рот в попытке что-то сказать, но не произносит ни звука.       — Невозможно достичь абсолютного счастья каждому человеку. Иногда твоё счастье означает несчастье, печаль или неудачу другого. Например, я люблю Ли, и моё счастье в том, что он ответит мне взаимностью и у нас будут милые детки. Но правда в том, что я не нравлюсь Ли, ему нравится… не знаю… Сакура. И в итоге кто-то из нас должен принять суровую реальность.       — Но…       — Есть вариант, что мне будет казаться, что я живу с Ли. Но по факту, я буду жить с каким-нибудь Ибрагимом, и дети у меня будут от Ибрагима. Это прям фильм ужасов, Конан.       — А если всё это будет предрешено изначально и всё будет всегда взаимно?       — Это уже игры в Бога какие-то. Смысл мира во всём мире, если люди лишены собственной воли и как безмолвные марионетки делают то, что сказал им хозяин? А хозяину не наскучит эта игра? Он тоже же будет жить вечно.       — Значит, это не выход.       — Может, есть что-то ещё?       С того разговора Хаюми стала ещё мрачнее. Либо мои советы ей совсем не помогли, либо попытки поменять что-то в плане провалились. Дни проходят быстро, и за четырнадцатым февраля подступает двадцатое. За пару дней до, к своему счастью, встречаю в квартире Узумаки. Вид у него измождённый, и я завариваю ему горячий чай, особо не надеясь на чудо. С тех пор, как рыжеволосый пересел с моей кружки на свою собственную с лягушкой внутри, моё эмоциональное здоровье улучшилось. Его, кажется, тоже.       — Прости за грубость, но выглядишь ты просто ужасно. Что-то случилось?       — Затратная техника.       — Не хочешь прилечь? В таком состоянии ты всё равно не сможешь никому помочь. — сурово выговариваю я, пальцем тыкая ему в лицо.       Заставляю шиноби снять плащ и отправляю вместе с Рюком спать на кровать, плотно прикрыв за собой дверь. По расписанию сегодня просмотр Гарри Поттера, которого я каким-то загадочным способом обошла стороной на новогодние выходные. Не сосчитать, сколько раз я благодарила вселенную, что оказалась здесь со своей техникой, на которую из-за постоянных поездок закачивала всё.       Рыжеволосый приходит минут через тридцать и, пихнув меня локтём, устраивается под боком, подложив под спину подушку. Я одариваю его вопросительно-возмущённым взглядом, но его жалкий вид не позволяет на него злиться. Пёс забирается рядом, и диванчик, совсем не рассчитанный на это, едва вмещает всех нас.       — Что ты смотришь? — тихо спрашивает Узумаки, рассматривая, как его рыжеволосые собратья проходят сквозь стену на платформе девять и три четверти.       Ни он, ни Конан не понимали и не выказывали желания изучать незнакомый для них язык, так что смотрели фильмы, интуитивно догадываясь, о чём шла речь.       — Маленький мальчик узнаёт, что он волшебник. Прям как ты, — добавляя ехидный комментарий, начинаю я. Узумаки на это только весело ухмыляется и закатывает глаза. — Он попадает в школу магии, находит друзей и спасает мир. Если без деталей.       — То есть сказка?       — Ещё одно слово — и ты останешься без носа, как главный злодей фильма.       Шиноби едва слышно цокает, но на мою угрозу никак не отвечает. Время от времени отвлекаясь от фильма, бросаю взгляды на рыжеволосого, надеясь застать его дремлющим, но нет, он смотрит. Я, как и всю жизнь до этого, вздрагиваю и напрягаюсь, когда вижу Волдеморта. В детстве я смеялась над собственной матерью, вздрагивающей от призрака из «Малыш и Карлсон», а теперь и сама стала такой же. Рыжеволосый издаёт смешок, и, обернувшись, замечаю веселье в его глазах.       «Пф-ф, дурачок. Посмотрим, как ты запоёшь, когда увидишь пауков или Сириуса Блэка, отсидевшего двенадцать лет в Азкабане. А ещё Люпин… Зрелище не для слабонервных».       Когда первая часть заканчивается, оборачиваюсь к спящему Нагато и спрашиваю, не надеясь на ответ.       — Нагато, а что будем делать с днём рождением Конан? Он уже близко.       — Какие предложение? — на удивление чётко спрашивает Узумаки, не открывая глаз.       — Может, на море? Только куда-то потеплее, и чтобы она не догадалась. Сюрприз.       — Хм… Хорошо, — чуть приоткрыв глаз, выговаривает рыжеволосый.       В итоге так и поступаем, и ничего не подозревающая куноичи отправляется на миссию на отдалённый мирный остров Оузу рано утром. А к обеду там появляемся и мы — благо день выпадает на выходной и вопросов у коллег не возникает.       Хаюми не праздновала день рождение по многим причинам, но в качестве основной я выбрала тот факт, что в этот же день родился её погибший возлюбленный. Случайно нашлись, влюбились и родились в один день… Каковы шансы? На мой взгляд, минимальны.       Оузу встречает нас солнечным светом и тёплыми волнами, и мы устраиваем синеволосой праздник, параллельно исследуя остров. Никто из нас здесь никогда не был. Оузу — самодостаточное королевство, жители которого занимаются продажей рыбы. Из-за приличной отдалённости от континента все мировые конфликты прошли для острова почти незамеченными. Шиноби здесь редки.       День проходит насыщенно у всех, и даже вечно энергичный Рюк устаёт бегать с радостной мордой по пляжу, играя с Узумаки, и заваливается на спину спать. Хаюми и Нагато тихо переговариваются о чём-то, и я, убаюканная их голосами, заваливаюсь кому-то на плечо, засыпая.       

***

             Страна Ветра по размерам уступает разве что Стране Земли. Да и по всем канонам не самое приятное место для проживания: бескрайние песчаные дюны, сильные, сбивающие с ног ветра и ничего вокруг на целые мили. Людям здесь приходится так тяжело, что на всей этой территории лишь одно поселение — Деревня Скрытого Песка.       На окраине Страны Ветра, в противоположной от Сунагакуре стороне, куда не забредают даже редкие путники, на песке можно заметить фигуру. Это девушка, внешний вид которой совсем не подходит этой местности, абсолютно не защищая от палящего солнца: мокрые, короткие шорты и футболка, каштановые, отливающие рыжим волосы и полное отсутствие обуви на покрытых синяками и ссадинами ногах. Сложно сказать, как долго она лежит здесь, но сейчас она начинает приходить в себя.       Шатенка, согнувшись пополам, выплёвывает накопившуюся в лёгких воду и туманным взглядом окидывает местность. Неуверенно садится, пытаясь безуспешно отдышаться, и неспешно перебирает пальцами песок. Лёгкие жжёт, а нога опухла и, кажется, сломана.       Ирина находила обычную жизнь скучной и неподходящей никому на свете! Всю её жизнь ей казалось, что она родилась в самое нелепое время, в самой нелепой вселенной.       Ей отчаянно хотелось жить другой жизнью, полной магии и приключений. Ради этого она пошла в психологи. Конечно, прямой дорогой назвать это было нельзя, и в начале она планировала стать писателем, пока не заболела мама… Собственно, в тот момент из жизни девушки исчезло вдохновение.       Ирины не злилась на то, что мама заболела — конечно же, нет. Ведь мама всегда старалась дать ей всё, что она хотела. Это меньшее, что она могла для неё сделать. Но её чертовски раздражало, что ответственность проявлять приходилось только ей одной. Сёстры матери и родственники отца были любителями фразы: «Всё, что потребуется», но от слов к делу переходили редко. Все они приходили в гости раз в месяц, и мама всегда устраивала суету, стараясь угостить их чем-то вкусным. Они вежливо интересовались, как она, а потом уходили, оставив после себя гору грязной посуды.       И когда мамы не стало, сквозь свои слезы она разглядела маленького, совсем потухшего отца — самого одинокого человека на свете. Родственники отмахнулись от её тревоги, и она, в попытках сберечь единственного дорого человека, погрузилась в психологию. Благо из-за пандемии первое время ей не пришлось покидать стены родного дома и приглядывать за отцом особо тщательно.       После окончания университета она с отцом выехала за городские стены. Впервые со смерти мамы. Истинных друзей она не приобрела, так что её единственной семьёй был отец. И всё было хорошо вплоть до момента, когда в курортном городе, где они отдыхали, начались затяжные проливные дожди, создавая на улицах мощные потоки воды, нёсшие обломки деревьев, мусорные баки и легковые автомобили. Кажется, ее доброе сердце стоило ей жизни, когда она увидела застрявшего в машине, подхваченной водным потоком, ребёнка и решила его спасти. Ей удалось вытащить его, добраться вместе с ним до какого-то магазина и вручить ребёнка другому взрослому, наблюдающему за процессом. Всё шло хорошо, и она почти вылезла из воды, когда её ногу что-то обвило и под тяжестью предмета на другом конце унесло прочь. Было страшно и больно. А учитывая тот факт, что она отчаянно сопротивлялась, ещё и не быстро.       И сейчас, рассматривая незнакомую местность, в которой она никак не могла оказаться, легче не становится. Солнце палит нещадно, и мелкие песчинки, подхватываемые ветром, то и дело попадают в глаза. Если это рай, то совсем сомнительный, а если ад, то где же черти? Собрав оставшиеся силы, шатенка пытается встать, опираясь на здоровую ногу, и не видит ничего, кроме бесконечных песчаных дюн.       «Надеюсь, это не вселенная Дюны, и я не оказалась в пустыне Арракиса с гигантскими песчаными червями повсюду».       Идти больно, тяжело и, вероятно, бессмысленно, но Ирина уже умерла, и ей не хотелось вечно сидеть на одном месте. В отчаянной попытке она кричит и зовёт на помощь, но в ответ не доносится даже эхо. Пустыня бескрайняя, и кроме неё никого в ней нет. Холодная звёздная ночь наступает незаметно, заставляя кожу девушки покрыться мурашками и дрожать. Укутаться не во что, а спрятаться негде, и когда становится совсем невыносимо, Ирина обессиленно ложится на сухой песок, погружаясь в беспокойный, прерывистый сон.       Вторые сутки, проведённые в пустыне, убеждают девушку, что на третьем дне всё и закончится. В лёгких уже бушует такой пожар, что казалось, будто пустыня добралась и до них. Из-за обезвоживания её губы потрескались, а кожа на лице и руках обгорела до такой степени, что казалось, она вот-вот слезет. Её шаткие попытки найти хоть какое-то укрытие или источник воды остаются тщетными, а желание выжить с каждым шагом угасает вместе с остатками сил.       Солнце в своей беспощадности словно смеётся над её страданиями. Каждая минута под его палящими лучами становится тяжким мучением. Внутри разливается безнадёжность, и даже мысли о том, что её смерть не напрасна, уже не приносят утешения.       «Какая ирония», — с усмешкой думает она, вспоминая, как жаждала приключений, мечтая о чудесах и магии.       Но вот она посреди пустыни, и та беспощадно поглощает её силы, медленно убивая. Никакого волшебства, никакой спасительной руки из другого мира — только пекло, песок и одиночество.       Ирина уже не может идти. Её сломанная нога окончательно отказывает, и девушка, прижавшись к земле, просто лежит, смотря в необъятное небо. Песок медленно затекает в рот и нос, но у неё нет сил, даже чтобы отмахнуться. В звенящей тишине шатенке едва удаётся различить лёгкие движения на песке совсем рядом с ней. В надежде она поднимает голову и пытается присесть, чтобы путники не пропустили ее. Но это оказываются не путники, а три огромных скорпиона, вылезших ночью поохотиться. Сил бежать нет, да и бесполезно.       В голове мелькает осознание того, что конец близок, но такой конец пугает её ещё больше, чем смерть от обезвоживания. В её голове рождаются обрывки молитв, мольбы о спасении.       «Чудовищная несправедливость. Одна смерть ужаснее другой. Что это за место такое, раз новым участникам не дают ни защитников, ни медика? Вот бы рядом оказался хоть кто-то, и желательно не последний кусок дерьма».       Но даже они скоро угасают, уступая место пустоте.