Солнечные блики в твоих медовых глазах

Второй день пребывания в Кумамото оказался не таким солнечным и теплым. Небо застилали тучи, моросил слабый дождь, и прогулка по саду Суйдзендзи явно никому не пришлась по душе, судя по мрачным лицам. Тачибана то и дело зевал, Сакамото плотнее кутался в свой шарф. Голос Сато-сан, рассказывающий историю сада, больше походил на монотонное жужжание, с особым вниманием ее слушал разве что только Курамору. Имаи спал на ходу. У меня слипались глаза — сон накануне выдался прерывистым и беспокойным. Амано, с которым мы не виделись со вчерашней недомолвки, утром ни разу не взглянул в мою сторону. За завтраком он выглядел молчаливым и отрешенным, а на вопрос Тачибаны о Хайтани ответил коротко и даже резко, что-то из разряда работаю над этим. Покончив с завтраком первым, он оставил нас и ушел к Киритани. И всю экскурсию шел с ней рядом. Я не мог не смотреть в его сторону. Как бы ни старался, в поле зрения все время попадала его спина, а еще Киритани с плетущейся рядом Нориаки. К слову, о Киритани... Утром произошло кое-что странное. За завтраком я вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, а когда поднял глаза, то увидел, что она смотрела на меня, несмотря на то, что сидела за несколько столов от нас. Она тут же отвернулась и заговорила с подругой. Первой сформировалась догадка — Тачибана все-таки выдал мой секрет. Это имело место быть — он ведь сказал, что не расскажет Амано. Не Киритани. Но что-то подсказывало мне, что Тачи тут совсем не при чем. Он вел себя, как обычно, никаким образом не намекая на состоявшийся между нами разговор. Больше Киритани на меня не смотрела, и я расслабился. Может, просто задумалась и смотрела в одну точку? С кем не бывает. Что касается самого Рина, то…Я ни черта не понимал. Хотел поговорить, но отчего-то надежда на разговор таяла с каждой секундой. С каждым разом, когда он проходил мимо, скользнув по мне равнодушным взглядом, и с каждым разом, когда при виде меня его улыбка странно гасла. Тачибана накануне подкинул мне мыслей, но это путало еще больше. Как бы я это ни отрицал, но на взаимность я надеялся. Но, как сказал Тачи, даже если взаимность есть, то это ровным счетом ничего не меняет. Даже если Рин что-то испытывал, даже если выделял меня, он все равно встречался Киритани. Ему была интересна она. Та, кто может поддерживать интерес. Не такой скучный, неловкий и абсолютно лишенный харизмы человек, как я. В этом и заключалась главная проблема. Я не сомневался в словах Тачибаны — он знал Рина, как облупленного. И этот факт — что он мог знать его настолько хорошо — тоже причинял боль. Мне оставалось только плестись позади. Рядом вдруг нарисовался Мабучи. Вернее, это я отстал от ребят, а он все это время шел рядом. Переглянувшись, мы оба кивнули, в знак приветствия. Так мы всегда здоровались с ним. — Че такой кислый? — спросил он. — На себя посмотри, — огрызнулся я. Примерно так мы всегда общались. Я даже рассмеялся — некоторые вещи никогда не менялись. Мабучи озадаченно приподнял брови — не понял, что смешного. — Давно не общались, — вдруг выдал он. — Уже забыл, как ты выглядишь. — Мы в одном классе учимся. — Верно, — глубокомысленно изрек Мабучи. — И как оно? — Ты о чем? — Амано. Меня словно окатило ледяной водой. Я остановился, Мабучи тоже. — В смысле? Я покосился на Тачибану. Тот шел, глядя в экран телефона. Может, он вовсе не Киритани рассказал, а Мабучи? Вдруг подумал, раз мы с ним дружили, то и ничего страшного, что он узнает? — Я про компанию Амано, — объяснил Мабучи, и я невольно выдохнул. — С ними классно? От меня не скрылась промелькнувшая в голосе обида. Я и раньше это замечал: стоило мне присоединиться к компании Рина, Мабучи это не понравилось. И я, сколько не силился, понять не мог — я никогда особо хорошим другом себя не считал, у Мабучи я только и делал, что списывал. Мабучи не слыл аутсайдером: он общался со всеми, да и в компьютерном клубе, который он стал посещать в средней школе, у него появились единомышленники. Чего он ко мне так прицепился? — Ага, — просто ответил я, и мы стали идти дальше. Мабучи пыхтел, когда приходилось долго ходить, из-за лишнего веса. — Оно и видно, — промямлил он. — Имаи меня пригласил к себе, вроде как, его предки уезжают. Говорят, и Нориаки будет. — Взглянув на него, я понял, куда смотрит Мабучи — в спину Муч-чан. — Ты все еще… — Ага, — просто ответил он, виновато улыбнувшись. — Я дурак, знаю. Мабучи определенно был дураком. Взять только то, как глупо он улыбался всякий раз, когда Нориаки проходила мимо, и долго пялился ей вслед. Или как на Белый день тайно отправлял ей шоколад. Раньше я только и делал, что насмехался над ним — мысленно или вслух. Говорил, что он зря все это делает. Называл его влюбленным придурком. Кто же знал, что стану таким же. Мне почему-то захотелось его поддержать. По-доброму пихнув его в плечо, я сказал: — Эй, я тоже.

***

Тачибана не мог усидеть на месте, впрочем, как всегда. — У тебя шило в заднице? — закатывая глаза, бросил ему Имаи, за что в ответ получил жест в виде среднего пальца. — Да ладно тебе, Тачи, — мирно сказал Курамору, аккуратно складывая вещи в рюкзак. — Забей уже. Это изначально была дурацкая затея. Рин только нарвется на выговор или наказание. — Да как так-то? Он же обещал, — возмущался Тачибана, но все-таки сел на кровать. Я взглянул на часы — без двадцати десять. Учитель Кусакабэ вот-вот примется за перекличку, а завтра — обратный путь в Кайто. Я понимал беспокойство Тачибаны. Он боялся, что мы так и не сможем, как он это назвал, наклюкаться по самое не хочу. — Он разговаривал с Хайтани, я видел, — добавил Сакамото. — Но я согласен с тобой, Акайо, ничего не выйдет. Так что, Тачи, уймись, пожалуйста. Тачибана проворчал что-то нечленораздельное, и сборы продолжились в тишине. Я с облегчением застегнул рюкзак, откинул полог кровати, собираясь ложиться — самому не верилось, что я хочу поскорее уехать обратно в Кайто. Однако, когда до переклички оставалось десять минут, дверь в нашу комнату открылась, и показался Амано. — О, Рин, ну что там с… — начал было Тачибана, вскочив с места, но осекся. Следом за ним в комнату неожиданно вошел Хайтани, и Тачибана тут же прикусил язык. По лицам Курамору и Сакамото стало ясно: появление куратора для них тоже неожиданность. Имаи наблюдал за происходящим с лицом заставшего уличную драку зеваки — с неподдельным любопытством. Хайтани же, однако, воцарившуюся тишину на свой счет не воспринял. — Здорово, мелюзга, — весело поздоровался он и плотно закрыл за собой дверь, не забыв посмотреть напоследок через плечо — вдруг кто видит. — Здравствуйте, — настороженно произнес Сакамото, мы с Курамору и Тачибаной пробормотали что-то в том же духе. Все явно чувствовали себя неловко. — Ну что? Начнем? — С этими словами Хайтани бережно опустил на пол забитый под завязку и явно тяжеленный рюкзак, и внутри что-то опасно звякнуло. — А вы…с нами? — осторожно спросил Тачибана, метнув в Рина быстрый взгляд. Тот, стоя позади куратора, ответил виноватым и развел руки в стороны. Я попытался поймать его взгляд, но Рин упорно в мою сторону не смотрел. Как и весь тот долгий день. Меня кольнуло раздражение. Хайтани, который в этот момент извлекал из рюкзака выпивку, покосился на Тачибану так, словно тот задал тупейший в мире вопрос. — Ну да. Таков уговор. Я покупаю алкоголь и присоединяюсь к вам, верно, Амано-кун? Амано сначала молча кивнул, но, сообразив, что Хайтани не может видеть его лица, процедил: — Ага, все так. Когда послышался голос учителя Кусакабэ, Хайтани предусмотрительно зашел за дверь, чтобы не попасться ему на глаза. — Все, — облегченно выдохнув, прошептал Тачибана, закрывая после ухода учителя дверь на замок. — Не шуметь, — призвал к тишине Хайтани. Сбросив у входа свои тяжелые шнурованные ботинки, он прошагал в центр комнаты и принялся прямо на полу, на ковре-циновке, обустраивать импровизированный пикник. — Охренеть, — шепнул Тачибана, округлившимися от удивления глазами наблюдая за тем, как куратор достает спиртное. — Не ругайся, — прошипел на него Курамору, толкнув его локтем. Три бутылки сётю Kirishima, семь — Kirin, десять банок Asahi и столько же бутылок Wilkinson Tansan, караагэ, эдамамэ, чипсы, орехи и сушёные кальмары. Хайтани невозмутимо расставил все на полу, первым уселся, затем открыл пиво и сделал внушительный глоток. — Ребят, а нам точно стоит… — растерянно прошептал Курамору, привычным жестом поправляя очки. — Вдруг это проверка? — Не думаю, — подойдя ближе к ребятам, отозвался я, так же шепотом. — Будь это так, он бы сам не пил, так? Мы расселись рядом с Хайтани. Имаи едва сдерживался от распиравшего его смеха, Сакамото выглядел крайне удивленным, Курамору явно нервничал, Тачи поглядывал то на Хайтани, то на Амано. Последний хмурился, поджав губы. Приглашать Хайтани в его планы не входило — это читалось в его мрачном взгляде. К алкоголю, да и к еде, никто не смел прикасаться. Заметив это, Хайтани ухмыльнулся. — Вы чего? Стесняетесь, что ли? Имаи прыснул, а Тачибана заговорил первым, нервно улыбаясь: — Да вот думаем, сенсей, правильно ли это. Все-таки, вы учитель. Хайтани, собиравшийся сделать очередной глоток, отложил банку и снова метнул в Тачи тот самый взгляд — таким он, кстати, и на меня смотрел, ну, на занятиях в кружке. Взгляд человека, который до смерти устал от чьей-то глупости. — То есть, когда вы попросили меня об этой услуге, учителем я не был? — вкрадчиво спросил он, и в голосе его прозвучала угрожающая нотка. Тачибана замялся, кивнул, соглашаясь, затем потянулся к банке Asahi. — Сенсей прав, чего сидите? — с некоторой долей обиды в голосе обратился он ко всем нам. Кончики ушей у него розовели. Все потянулись к пиву, я тоже. Курамору несмело отпил из банки, совсем чуть-чуть. Сакамото изо всех сил старался держаться непринужденно. Амано, казалось, мрачнел с каждой секундой. Только Имаи вся эта ситуация не только забавляла, но и нисколько не напрягала. Он с удовольствием приступил к выпивке, закусывая орешками и кальмарами. Какое-то время стояла тишина. Мне даже вспомнился обычный ужин в семье Масуда — звон приборов, тихий лепет детей, чавканье дяди. Но тетка с дядей хотя бы переговаривались. Однако молчание вскоре прервал сам Хайтани. — Ну что? Рассказывайте. С честь чего такой праздник? Что-то отмечаете? У кого-то день рождения? Пять пар глаз молчаливо уставились на Тачибану — мол, ты все это начал, вот и расхлебывай. — Ну, типа, новый год, — пролепетал тот, неловко повертев в руках банку, и замотал головой в поисках поддержки. О том, что новый год уже два месяца как наступил, никто не заикнулся. Хайтани лишь хохотнул и потянулся за курицей. — Да ладно вам, парни, — беззаботно протянул он. — Вырвались из своего захолустья, вдали от родителей, школы, как же тут не бухнуть-то? — Ну, можно и так сказать, — миролюбиво улыбаясь, согласился Сакамото. — Я это все понимаю, — продолжал Хайтани, приподняв вверх банку пива, словно собирался сказать тост. — Как никак, вы, ребята, уже старшеклассники. — Почти, — буркнул Амано. Я взглянул на него, но, конечно, он на меня специально не смотрел. Раздражение стало усиливаться. В тот момент я заметил, что выдул уже больше половины банки. Пиво оказалось легким, и я все чаще поглядывал в сторону еще нетронутого сётю. — Да просто как-то не верится, что мы…типа, пьем с учителем, — деликатно вставил Тачибана. — Ну, это как-то… Однако договорить он не успел, поскольку Хайтани остановил его, подняв ладонь вверх. — Я, конечно, учитель, но совсем не такой, как остальные. — Так для чего вы это делаете? — осмелев, возразил Тачибана. — Разве не должны вправлять нам мозги? Ну, отчитывать. Типа, алкоголь это плохо? И бла-бла. Хайтани взялся за сётю и наполнил бумажный стакан на четверть. — Не-а, я же не лицемер, — отрезал он, отпил и чуть поморщился. — Можно мне? — подал голос я. Краем глаза я увидела, как встрепенулся Амано, и едва удержался, чтобы не засмеяться от переполняющего меня злорадства. Выходит, все-таки наблюдает за мной? А так мастерски делает вид, что игнорирует. — Уверен? — ухмыльнулся Хайтани, однако тут же плеснул напиток во второй стакан столько же, сколько и себе. Я с готовностью кивнул и выпил все залпом. В нос ударил сладковатый терпкий аромат, а горло неприятно обожгло. — Эй, полегче, — посоветовал Хайтани, подвинув ближе ко мне чипсы. — И не забывай закусывать. Я часто задышал — в горле словно расползался пожар. Но это ощущение быстро прошло — его сменило приятное тепло где-то в районе солнечного сплетения. Когда я пил сакэ, чувствовал примерно то же самое, однако сётю определенно нравилась мне больше. — Еще? — спросил Хайтани, и я машинально протянул ему стакан. — Только не торопись, надо смаковать. Я послушался и следующий стакан уничтожал постепенно, наблюдая за собственным состоянием. Хотелось скорее опьянеть, трезвость раздражала так же, как и напряженный взгляд Рина. — Ну, кому налить? — спросил Хайтани, но будто бы только ради приличия, а сам уже методично разливал оставшуюся сётю по стаканам. — Так вы это все поощряете? — Сакамото продолжил начатый разговор. — Да мне как-то плевать, — пожав плечами, ответил Хайтани. — Вы, ребятки, уже взрослые, даже если кто-то считает иначе. И у вас есть выбор. Хотите напиться в хлам и облажаться — ваши проблемы. — А ведь нас за это могут исключить, — нервно хихикнул Курамору. — А вас уволить. Мы нарушили кучу правил. Не похоже, что вы пытаетесь нас остановить. Хайтани в ответ вперил в него скептический взгляд. — А зачем? Ну напьетесь, проснетесь утром с жуткой головной болью, отходняк будет еще пару дней. Жизненный опыт, так сказать. Опыт, который постигается как раз таки путем нарушения правил, — кивнув мою сторону, Хайтани добавил: — Поучитесь у него. Несмотря на совет Хайтани, я все же быстро опустошил свой стакан и снова протянул его за добавкой. Тогда-то, кажется, я и начал потихоньку хмелеть. Все вокруг стало сжиматься, будто мир весь уменьшился вплоть до этой комнаты. Я чувствовал себя одновременно хорошо и плохо, но одно мне было ясно — я хочу еще. — Хотите нас проучить? — с вызовом спросил Имаи. — Если хочешь, можешь считать так, — безразлично отозвался Хайтани. — Ммм, — протянул Имаи, явно стараясь удержаться от привычного мата, который он использовал вместо знаков препинания. — Ладно. Курамору, однако, все еще не мог принять ситуацию, как есть. — По-моему, это подсудное дело, — пробормотал он, с видом отпетого отличника поправляя очки на носу. Пил он мало, маленькими глотками и каждый раз морщился. Голос подал Амано. — Может, хватит скулить? — сквозь зубы прошипел он, зло взглянув на Курамору. Тот даже вздрогнул и только удивленно открыл рот, не найдя, что ответить — Амано никогда так не разговаривал. Даже с Тачибаной, когда тот особенно сильно всем надоедал. Имаи обычно общался так, но не Амано. — С чего это вдруг? — возмутился Хайтани. — Я тут никого не заставляю. Сакамото многозначительно кашлянул: — Ну, мы как бы несовершеннолетние. Хайтани демонстративно закатил глаза. — Это не значит, что вы дети. Ты, тебе, например, сколько, семнадцать? — Исполнится шестнадцать в апреле, — скромно ответил Сакамото. Хайтани моргнул и закашлялся. — Ну вот, уже шестнадцать. Я считаю, что давно пора снизить совершеннолетие до шестнадцати лет. Я в вашем возрасте не был таким слюнтяем. Сакамото согласно кивнул, всем своим видом пытаясь скрыть, что едва сдерживается от смеха. Тачибана же сказанное Хайтани воспринял как личное оскорбление, с жаром возразив: — Хотите сказать что в шестнадцать были дофига взрослым? Хайтани кивнул. — Ну и чем же определяется взрослость? — допытывался Тачибана. — Хм, дай подумать. — Взгляд Хайтани вдруг стал очень серьезным. — Наверное, количеством проблем, которые ты способен решать без вмешательства взрослых. Это сложно понять, пока за тебя все делают твои родители, пацан. Твоя единственная задача сейчас — это вовремя решать примитивные школьные задачки и получать оценки, которые в реальной жизни и гроша не стоят. Ты еще ничего не знаешь о взрослой жизни. В довершение своих слов куратор залпом опустошил свой стакан. У Тачибаны было полуоскорбленное выражение лица, но слова куратора явно заставили его задуматься. Тем не менее, то ли ему понравилось общаться с Хайтани, то ли из чистого упрямства, он продолжал осыпать того вопросами. — Например? — спросил он, не сводя цепкого взгляда с Хайтани. Хмелеющий Курамору, сидевший рядом, стал клевать носом и ткнулся головой в тачибановское плечо. — Ну какие такие проблемы прямо таки пипец взрослые? Вы же исходя из своего опыта рассуждаете? — Только из своего и могу, — ухмыльнулся Хайтани и потянулся за очередной бутылкой. — Усаживайтесь поудобнее, парни. История будет долгая. История и вправду получилась долгая. Не помню, сколько это длилось, наверное, целую вечность, Хайтани все говорил и говорил. Я слушал на автомате, пялясь в одну точку, сосредоточившись на том, как в районе живота плещется тепло от выпитого алкоголя. Мысли текли плавно, разум погрузился в какую-то странную пелену невесомости, и даже долгая речь куратора не казалась нудной, скорее медатативной и успокаивающей. Я подумал даже: вот бы навсегда остаться пьяным. — Будучи подростком, — говорил Хайтани, делая паузы для того, чтобы сделать очередной глоток. — Я почти не бывал дома. Спросите, почему? Из-за родителей. Они — люди, скажем так, старой закалки, жуткие консерваторы, особенно отец. Они оба юристы и хотели, чтобы я пошел по их стопам. Но, так уж, вышло, что душа у меня с детства лежала к искусству. Я ходил в художку, на уроках рисовал в тетрадке, за что всегда получал нагоняй. И вот, когда мне было пятнадцать, я твердо решил, что от мечты своей отказываться не буду. Когда отец об этом узнал, он взбесился. Выгнал из дома, сказал, не попадаться ему на глаза, пока мозги не встанут на место. Еще так крепко приложил, что башка потом весь день кружилась. — Ого, — ошарашенно произнес Тачибана. — Ага, — продолжал Хайтани. — Мама, конечно, надо мной сжалилась, предлагала деньги, но я отказался. Решил, что сам всего добьюсь и без их помощи. Вот я и начал метаться с одной подработки до другой, ночевал у друзей, то у одного, то у второго. Не забывал учиться. Учителя, правда, сразу сказали, что шансов поступить на бюджет никаких с моей-то специальностью. А родители, ясное дело, платить бы не стали. Полная задница. — При этих словах Хайтани легко усмехнулся. — Но я от своего не отступился. Поступил в универ, выиграл стипендию. Уехал. Времени были голодные. В то время в Канадзаве аренда крохотного кондо была где-то тридцать тысяч йен, приходилось работать по ночам, чтобы держаться на плаву. Бывало, приходилось залезать в долги. Но… — Прошу прощения, — вдруг перебил его Амано, который, казалось, за весь вечер первый раз подал голос. — Разве университет Тохоку находится в Канадзаве? Хайтани уставился на Амано, как на привидение и часто заморгал. — Что? Я взглянул на Амано. Несмотря на то, что в его голосе звучала такая присущая ему вежливость, выражение его лица отражало лишь ее легкий отпечаток. Он казался настороженным и даже настроенным недружелюбно. — Вы ведь учились в университете Тохоку. — произнес Рин с нажимом. — Или…я что-то путаю? — Нет, нет, ты прав, — поспешил объясниться Хайтани. — Я не пояснил, что сначала поступил в Канадзаву. Мне потом в Тохоку выделили стипендию, и я перевелся. — Но в Канадзаве у вас тоже была стипендия, верно? — продолжал наступать Рин. Я слабо понимал его действия — неужели снова подозревает Хайтани во лжи и хочет вывести на чистую воду? — Да, но я вообще не из-за стипендии перевелся, пришлось из-за…ммм, определенных обстоятельств. Так вот, — поспешно объяснил Хайтани, словно ему не терпелось поскорее отделаться от этой темы. — Я перевелся в Тохоку. Там я познакомился с нужными людьми, нашел хорошую работу. В общем, все стало налаживаться… Рин лишь молча кивнул, будто удовлетворенный ответом, хотя Хайтани этого не увидел — он тут же снова повернулся к Тачи, который, мне показалось, был его единственным внимательным слушателем. Куратор продолжал рассказывать свою сторону, но я уже не слушал. Вмешательство Амано свело на нет все мои усилия его не замечать. Мы пересеклись взглядом, но он тут же отвел глаза, чуть нахмурившись. У меня появилось смутное ощущение, что ему неприятно находиться рядом со мной. То ли от произошедшего между нами, то ли от того, что я так много пил. Следующие полчаса прошли так же: Хайтани говорил и говорил, Тачибана изредка вставлял свои замечания или вопросы, но, в основном, слушал и поддакивал. Курамору с грустным выражением лица клевал носом. Сакамото и Амано уставились в свои телефоны. Имаи активно с кем-то переписывался, время от времени посмеиваясь. На меня внимания не обращал никто, и я то и дело подливал себе сётю. Можно сказать, напивался в гордом одиночестве. Совру, если скажу, что не хотел ужраться до такой степени, чтобы просто уснуть крепким беспробудным сном, а утром в автобусе на обратном пути до Кайто просто все проспать. Вскоре до меня донеслось ворчание Тачи. Он тормошил уснувшего Курамору. — Ну чего ты? Ааай, черт, пошли-ка. От усталости, навалившейся на меня, я не хотел даже думать, а говорить и двигаться — тем более. По шуршанию я понял, что Тачи укладывает Курамору в постель. — Станет сильно плохо, скажи, — наставляющим тоном сказал он, Курамору что-то пробормотал в ответ, и Тачи вернулся за наш импровизированный стол. Остальные вроде как держались. — Зачем пить, если не умеешь, — фыркнул Амано, глядя на Курамору. — Слушай, какая муха тебя укусила? — не выдержав, взорвался Тачибана. Он не кричал, но тон сочился раздражением. Рин открыл было рот, но Сакамото осадил обоих. Что происходило дальше, помню плохо, урывками. Вроде бы Хайтани снова начал говорить. А затем, вдруг, словно издалека, до меня донесся его голос: — …Вот он, из таких! Я ни черта не понял, но почему-то взгляды всех присутствующих воззрились на меня. — Чего? — спросил я охрипшим голосом. — Чувак, ты в норме? — обеспокоенно спросил Тачибана, заглядывая мне в лицо. Я кивнул, стараясь держаться адекватно. Я понимал, что уже слишком пьян, но останавливаться не собирался — это я знал точно. — Налей еще, — потребовал я, вытянув вперед стакан, непонятно у кого — то ли у Хайтани, то ли у Тачи. И если сначала мир сузился до одной точки, то вскоре это случилось и со зрением. Я словно не видел всей картины целиком, но в глаза особенно остро бросались детали. Вот дерзкая ухмылка Хайтани. Ободок его разукрашенных глаз поплыл. Куриные кости лежат в неряшливой горке вместе со скомканными салфетками. Нахмуренные брови Амано. Горящий экран раскладушки Имаи. Сакамото оттягивает пальцем ворот джемпера — в комнате жарко, как в бане. — Уверен? — Внимательные глаза Тачи, кончик носа у него такой же красный, как и уши Курамору. — Может, не надо? — Наливай. Тачибана помедлил, но все же подлил мне еще. От него разило спиртом, хотя он пил явно меньше. Должно быть, от меня несло, как от алкогольной фабрики. — Вы обо мне? — спросил я, пытаясь сфокусироваться на Хайтани. — Ага, о ком же еще, — посмеиваясь, ответил тот. — Говорил, что ты у меня лучший ученик. — Я? С чего вдруг? — выплюнул я заплетающимся языком, поднес стакан к губам, но, промахнувшись, пролил половину содержимого на себя. — Слушай, может все-таки хватит тебе? — В голосе Тачибаны сквозила нервозность. — Да пускай пьет, если хочет, — нетерпеливо ответил за меня Хайтани. — Нравится мне твой подход. Не следуешь тупо правилам, делаешь, как знаешь. С тобой можно работать. Я это понял с первого дня, как ты ко мне пришел. Ты перспективный парень, в отличие от той мелочи, что туда таскается. Я слабо соображал, что именно имеет ввиду Хайтани и решил, что мне стоит переспросить, когда буду в состоянии ясно мыслить. Одного я не понимал — разве можно так пренебрежительно говорить о своих учениках? Да и лучшим я себя не считал — я ни разу не сдал ни одной темы с первого раза, каждый раз Хайтани что-то да не устраивало. — Я так не ду… Договорить я не успел — меня прервал Амано. — Это потому что у него талант, — холодно произнес он, смерив куратора практически уничтожающим взглядом. Тот лишь усмехнулся, даже не глядя на Рина. — Этого я и не отрицал, — весело сказал он, выуживая из кармана джинс смятую пачку сигарет. — Э, думаю, курить тут не стоит, — заметил Сакамото. Он тоже выглядел порядком захмелевшим — обычно всегда аккуратно причесанные волосы растрепались, а веки потяжелели. Чувствуя на себе взгляд Амано — тяжелый, буравящий и слишком ясный, по сравнению с моим — я надеялся, что заливаюсь краской от того, что нажрался в хлам, а не от того, что он сказал. — Тачи, еще, — вопреки здравому смыслу, снова потребовал я, вручив тому свой стакан. Веки у меня уже закрывались, я успел только увидеть, как скривился Тачибана. — Так, тебе хватит, — послышалось над ухом. Затем меня практически схватили за шкирку и поволокли прочь. Но не к кровати, как я предполагал. Где-то позади послышался смешок Хайтани, затем хлопнула дверь, и вдруг стало чрезвычайно тихо. — Тачи, — пробормотал я, пытаясь разлепить веки. Но тем, кто тащил меня, оказался не Тачи, а Амано. — Куда мы… Договорить не смог — сбилось дыхание. Помню, как спокойно мне стало, стоило мне понять, что рядом Рин. То, как мы шли, тоже помню лишь урывками. Темный ковролин коридора сменился коричневым паркетом холла, а затем — подъездным гравием и, наконец, мерзлой землей с вкраплениями грязного снега. Рин изредка тихо чертыхался — я едва переставлял ноги. — Мутит? — Рин обратился ко мне, когда мы остановились, и выпустил меня из своей крепкой хватки, но затем снова вцепился в предплечье — я пошатнулся на ровном месте. Не знаю, сколько мы шли. Привыкшие к темноте глаза выхватили очертания деревьев, скамеек, ворот — окружение напоминало сквер. — Отель на той стороне улицы, мы недалеко ушли, — будто прочитав мои мысли, объяснил Рин. Голос у него был резкий, речь — отрывистая. — Держи. Он протягивал мне бутылку воды, которую, видимо, захватил с собой. — Я не хочу. — Тебе надо пить воду. — Сказал же, не хочу. — Я метнул в него гневный взгляд. Рин злился тоже — глаза недобро блестели, на скулах играли желваки. Я еще прежде не видел его таким. Будь это другое место, другое время, а может, будь я в своем уме, то стал бы беспокоиться. Однако в тот момент мной завладело странное чувство злорадства, вперемешку с досадой. Меня бесило, что пьянку внезапно прервали. Что меня уволокли, как ребенка уводят с детского праздника в самый его разгар. Что Амано пристал ко мне с этой водой, словно до этого намеренно не игнорировал меня. Где-то в районе желудка стал ощущаться дискомфорт, в горле встал ком, сам того не замечая, я стал часто дышать, будто мне не хватало воздуха. — Хочешь сказать, что отлично себя чувствуешь? — тихо спросил Рин. — Да! — Что-то не похоже. — Рин покачал головой, подходя ко мне ближе. — Выпей воды, пока не стало поздно. — Да чего ты заладил? — бросил ему я, отталкивая от себя. — Почему ты вообще меня увел? Рин презрительно сощурился. — Почему? Да ты меры не знаешь, вот почему, еще чуть-чуть — и пришлось бы тебя везти в больницу с алкогольным отравлением. Зачем ты столько пил? — Хотел и пил, — буркнул я, пытаясь игнорировать подступающую тошноту. — Все пьют. И ты сам сказал, что, если с Хайтани получится, то… — Пить, а не нажираться. — Да какая, к черту, разница? — Большая, — покачав головой, ответил Рин. — Хайтани сам мне наливал. И Тачи… — зачем-то говорил я. — Хайтани идиот, — безаппеляционно заявил Амано. — Дурацкая была затея. Я и подумать не мог, что он прицепится. — Да, дурацкая. Наверное, стоило это учесть, когда ты придумывал свой гениальный план. — Я просто не мог заткнуться, слова сами лились потоком, извергая те мысли, что я бы никогда не позволил себе в трезвом состоянии. — Или, может быть, тебе вообще не стоило впутывать в это учителя. Особенно с учетом того, как ты на него скалишься. Думаешь, это незаметно? — Он врет, это же очевидно. — Пускай. Какая, нахрен, разница? Какое тебе вообще дело? И до меня тебе какое дело? С каких пор тебе на меня не наплевать? Амано молчал. В темноте я смог лишь уловить блеск его глаз, но прочесть выражение в их глубине — едва ли. Мой словесный поток и не думал прекращаться. Перевалило за полночь, и в ночной тишине мой голос эхом проносился по округе. Знай я, что кто-то может слышать наш разговор, говорил бы тише. — Вел себя так, словно меня не существует, чего же не продолжил? А если жалеешь, то хоть объясни, что вчера на тебя нашло. Опять-таки: я бы никогда не сказал этого, будь я трезв, но… — Ты ревнуешь меня к Аяно? Рин шумно втянул носом воздух, отвел глаза, уставившись себе под ноги. Я сделал шаг к нему. — Я прав? Меня колотила дрожь, сердце заходилось в бешеном ритме. Хотелось ущипнуть себя за кожу, чтобы убедиться, что происходящее — не сон. — Даже если так, — тяжело дыша, произнес Рин. — Ты решил таким образом привлечь мое внимание? Напившись до чертиков? — Что? Черт, нет. Блять! Казалось, кто-то сильно надавил на виски — я схватился за голову. — Что такое? — спросил Рин взволнованно и протянул ко мне руку. Поздно. Поскольку в тот момент меня уже вывернуло наизнанку. Успел я только отвернуться, чтобы блевануть в снег, а не на ботинки Амано. Так завершилась моя первая в жизни серьезная пьянка. До сих вспоминать стыдно. Рвало долго, мучительно. Ужаснее было то, что за всем этим наблюдал Амано. Все так же, придерживая меня за предплечье. Когда все закончилось, я сам потянулся за бутылкой воды, от которой так упрямо отказывался, но, даже опустошив ее полностью, не смог избавиться от отвратительного кислого послевкусия во рту. Опустившись на ближайшую скамью, я уткнулся лицом в колени и зажмурился. — Лучше так, — прошептал Амано, устроившийся рядом, мне на ухо. Мы просидели так в молчании где-то минут двадцать. Голова постепенно прояснялась. В моем еще не до конца ясном сознании начало проклевываться чувство стыда. И вины за все, что я наговорил. За то, как себя вел. Хорошо, что хотя бы в любви не признался. Это было бы самое мерзкое, гнусное признание. А Рин такого точно не заслуживал. — Прости, — выдавил я, поскольку ничего другого сказать не мог. — Так все-таки это из-за меня? — тихо спросил Рин. Он отнял мои руки от лица и повернул к себе, заставив смотреть в глаза. В них не виднелось и следа злости, раздражения, холода, которые меня изрядно заколебали. Рин мягко улыбнулся и прошептал: — Понятно. — Чего тебе понятно? — спросил я, нахмурившись. — На мои вопросы ты не собираешься отвечать? — Давай не будем сейчас это обсуждать, — устало ответил он. — Ты еще не в себе. Тебе надо проспаться. — Я уже трезвый, — упрямо возразил я. — Нет, — отрезал Рин. Злость стала закипать с новой силой. Я поднялся, стараясь скрыть тот факт, что все еще плохо держу равновесие. — Я напился не для того, чтобы привлечь твое внимание. Рин уставился на меня в упор. — Тогда почему? — Просто так. Я тогда сам не понимал — думал, что просто хочу забыться. Но на самом деле я сам того не осознавая, делал это, зная, что он наблюдает за мной, видел, что он нервничает, и мне хотелось подстегнуть его еще больше, вывести на эмоции. Рин напирал, недовольный сухим и лживым ответом: — Скажи. — Сказать что? Рин поднялся тоже, подошел совсем близко. — Правду. Тогда я вдруг вспомнил слова Тачи. Вернее, они стали проноситься в голове сами по себе. Рин не такой, как ты. Ты решил не признаваться Рину. Это разумное решение. Ему нравится твое внимание, но не ты сам. Рин перегорит и остынет. А ты останешься в дураках. Почему он все еще с Киритани, а не с тобой? — Не понимаю, о чем ты, — прошептал я, наблюдая за тем, как гаснет что-то во взгляде Амано. Он моргнул. И сделал шаг назад. — Я другого и не ожидал, — произнес он, снова с невыносимым холодом в голосе, и ушел, оставив меня одного.

***

Как оказалось, Хайтани ушел сразу после нас, предварительно прихватив с собой весь оставшийся алкоголь и нетронутые закуски. Нам же остались пустые бутылки, банки и прочий мусор, который мы прибрали вместе с Сакамото, так как Тачи с Имаи уже давно отключились. Амано спал, укрывшись одеялом с головой. Сон пришел не сразу, а только, когда на небе забрезжил рассвет. И наутро я чувствовал себя крайне скверно. Впрочем, не я один. Только рано завалившийся спать Курамору выглядел энергичным и бодрым. Когда подъехали автобусы, Имаи на выходе из отеля раздал всем по пластинке мятной жвачки. — И близко к учителям не подходите, мы сейчас как ходячая разливнуха. На курилке рядом с отелем маячила фигура Хайтани в темных очках. — Кстати, я так и не понял, — зевая, пробормотал Тачибана, глядя в сторону куратора. Волосы у него торчали во все стороны. Взглянувшая на него Тсукаса по обыкновению закатила глаза. — А нафига он вообще с нами поехал? — Кто знает, — одновременно отозвались Курамору с Сакамото. — Три класса, три учителя, — продолжал рассуждать вслух Тачи. — Четвертый по сути не нужен. Ну разве что он за Сато-сан увязался, хах! — Спросил бы, вы ж скентовались вчера, — хмыкнул Имаи. — Ну, — протянул Тачибана несколько смущенно. — Прикольный мужик. Странный, конечно, но прикольный. — Ну, ты доволен, Тачи? — смеясь, спросил Курамору. — Ты больше всех хотел напиться. — Как бы то ни было, — проворчал тот. — Он учитель, и веселье он нам подпортил, не считаете? И зачем только попросили его? Ничего тупее мы еще не делали. — Ну так придумал бы что поумнее, — раздраженно огрызнулся Амано. — Ммм, кто-то опять встал не с той ноги, — протянул Тачибана, не глядя на Рина. — Брось, Рин, — примирительно возразил Курамору. — Это не к тебе претензия. Никто же не знал, что так получится. Рин лишь неопределенно махнул рукой, как бы этим завершая разговор, и ушел. — Кто-то точно встал не с той ноги, — пробубнел Тачи, натягивая капюшон. — Я сейчас, — сказал я, последовав за Амано. Из головы не шел наш разговор. И если накануне я плохо соображал и все такое, то наутро преисполнился решимости наконец добиться от Рина ответа. На все свои вопросы, которые он так умело обходил. Он ведь сам сказал — давай не будем обсуждать это сейчас, пока ты не в себе. Он ведь не сказал, что не хочет обсуждать это вообще. Пробираясь через толпу вслед за ним, я чувствовал, что это надо сделать здесь и сейчас. Плевать, что вот-вот учителя начнут загонять нас в автобусы. Слишком долго длилась вся эта недосказанность между нами. Когда мне оставалось сделать лишь несколько шагов навстречу, в толпе вдруг показалась Киритани. Я даже не подумал о том, что он мог направляться к ней. И я остановился, как вкопанный, наблюдая за тем, как ее руки обвивают его шею, как она тянется, сокращая расстояние между их губами, как он обнимает ее за талию, как улыбается ей. И каждый раз, стоило мне забыть о существовании этой девчонки, она появлялась рядом с Амано, так некстати, как очередное напоминание о том, что Рин не мог быть моим. И это, в общем-то, то, чего следовало ожидать. Как никак, она его девушка. Я видел, наверное, сотню раз, как они целовались. Ничего необычного. И каждый раз я просто отводил глаза. Но тогда не смог. Потому что мне в глаза бросилось, словно в первый раз, как прекрасно они смотрелись вместе. Как белоснежность кожи Киритани сочеталась с молочной — Рина. Как темные распахнутые глаза Киритани контрастировали с миндалевидными медовыми — Рина. Медовыми. Которыми он, целуя ее, смотрел на меня. Долго и пристально.