Солнечные блики в твоих медовых глазах

Дом Имаи находился в Тохо, районе не таком крутом, как Такэру, но все же приличном. И, когда мы с Аяно добрались до него, шум голосов, громкая музыка и множество пар обуви, разбросанных у порога, сообщили о том, что собралось много народу. В гостиной яблоку было негде упасть, сидели везде, где только можно — диван, подлокотники кресел, стол, кто-то даже устроился прямо на ковре. Сигаретный дым пропитывал воздух, смешиваясь с чьи-то парфюмом. Аяно оставила меня, чтобы поздороваться со знакомыми — Имаи пригласил и старшеклассников, с которыми общался. На диване сидели Тачи и Имаи в компании неизвестных мне парней. — Здорово, Пикассо! — крикнул мне Тачибана, махнув рукой — его голос едва не потонул в орущей из колонок музыке. — Привет, — поздоровался я, подойдя к ним. Парни смерили меня оценивающим взглядом. Один из них был патлатый и модный, в брови и губе у него торчали кольца. Второй — широколицый, с бритой головой и татуировкой на шее. На вид обоим — лет двадцать, а может, и больше. — Это Сугита, — представил мне их Имаи, кивнув на модника. — А это Чибс. Мы кивнули друг другу. Сугита с безразличным выражением закурил. — Hello, — бросил мне Чибс. — Скоро придут Акайо с Джуном, — ответил Тачи и добавил, уставившись на меня с ухмылкой: — А насчет Рина не знаю. Он не отвечает. Ты с ним случайно не разговаривал сегодня? — Нет, — отрезал я. Я отвел взгляд, сделал вид, что смотрю в сторону Аяно. Стоит ли добавлять, что с момента возвращения в Кайто с Рином мы больше не разговаривали. Вернее, с того момента, когда он намеренно целовал Киритани, нагло глядя мне в глаза. С того дня прошла неделя. И он снова вернулся к молчаливому равнодушию. Пытался ли я довести до конца начатое и поговорить? Нет. Мне не пришлось долго размышлять над мотивами его поступка. Очевидно же, что он делал это специально, чтобы поиграть с моими чувствами. — Тухляк, — обреченно пробормотал Имаи. — Может, вырубишь это дерьмо? — предложил Тачи, осклабившись. Из колонок орали Maximum the Hormone. — Да не, оставь, — бросил ему Сугита. — Это твоя girl? — вдруг спросил меня Чибс, заметив, что я смотрю на Аяно. Та стояла в компании девчонок-старшеклассниц. — Милашка. Я удивленно выгнул бровь, а Тачибана с Имаи прыснули. — У вас с ней уже что-нибудь было? — Чибс подался вперед, хищно улыбаясь. — You know. — Нет, — коротко ответил я, не желая вдаваться в подробности. Я даже не задавался вопросом, почему он задал мне подобный вопрос — взгляд у парня был мутный, он уже напился, хотя вечеринка только началась. — Лови момент, — глубокомысленно изрек Сугита и добавил, кивнув на Имаи. — Бери пример. Пацан времени даром не теряет. Ну, че там? Как далеко зашли? Уже вставил ей? Модник с бритоголовым гнусно заржали. Имаи, не теряясь, показал им средний палец. — Иди нахер, — криво улыбнувшись, бросил он. Чибс продолжил гоготать, а модник, мельком взглянув в экран телефона, спросил: — Парни, будем? С этими словами он многозначительно посмотрел на остальных, включая меня. Тачи и Имаи, переглянувшись, уверенно кивнули. Речь явно шла не об алкоголе. — Будешь? — спросил меня Тачи. — Что? — Травку, — понизив голос, объяснил он. — Да. Тачибана округлил глаза и шепнул мне так, чтобы никто не услышал: — С чего вдруг такая готовность? Ты уже пробовал? — Я помотал головой, Тачи хохотнул. — Ого. А че такой взвинченный? Что-то произошло? — Я в деле, — ответил я, отодвигаясь подальше от него. Тачибана усмехнулся. — Ну ладно. Тогда двинули. Мы гуськом пробрались в коридора, а оттуда вверх по лестнице и по коридору в одну из многочисленных комнат — наверняка в комнату Имаи, судя незаправленной кровати, бардаку, многочисленным выцветшим постерам на стенах. Меня пробирало легкое волнение, но отступить значило выставить напоказ свой страх. Кто-то потянул меня за рукав. Мабучи. Очень некстати. Я хотел отмахнуться, но Сугита бросил через плечо. — Друг твой? Пускай идет. Мабучи зашел в комнату следом за нами и растерянно заозирался. — Слушай, давай поболтаем позже, — предложил ему я, понизив голос, и деликатно выпроваживая к двери. Но это был бы не Мабучи, если бы не совал свой нос в то, что его никак не касается. Остальные между тем расположились на полу, Сугита уже со знанием дела скручивал косяк. Глаза Мабучи полезли на лоб. — Это что, марихуана?! — Привет, парни! — В дверях внезапно появился Амано. Полностью проигнорировав меня и Мабучи, он тут же прошел и уселся на полу рядом с Тачи. Меня кольнуло жгучее раздражение, плескавшееся во мне с самого начала. — Только не говори, что ты собрался… — начал Мабучи. — Собрался, а что? — с вызовом сказал я, оттолкнув его от себя. — Запретишь мне? На круглом лице толстяка отразилась обида. Я знал, что поступаю плохо, но в тот момент мне больше всего на свете хотелось скорее отделаться от него, от его прожигающего осуждением взгляда. — А если станет плохо? — пробормотал Мабучи, густо покраснев. — Не станет. Уходи, — отрезал я, захлопнув дверь прямо перед его носом. — Это еще кто? Your mommy? — спросил Чибс, ухмыляясь. — Один придурок, — раздраженно ответил я, глядя Амано в глаза. — Так, — сказал Тачи, заглянув в телефон. — Акайо не хочет, Джун тоже. Выходит, мы сами по себе. Я с упоением наблюдал за тем, как Сугита подкуривает — медленно, с наслаждением — и выпускает изо рта кольца. Глаза у меня блестели в предвкушении. Чибс выплюнул изо рта жвачку и кинул ее в стоявшую в углу мусорную корзину. Косяк перешел Чибсу, от него — Имаи, затем — Тачибане. Тот глубоко затянулся, затем очередь дошла до Амано. Он прикурил немного и тут же закашлялся. — Ну че, пацаны, — торжественно заявил Имаи. — С почином! Сугита с Чибсом снова заржали. Становилось душно. Амано передал косяк мне, и на миг наши пальцы соприкоснулись, отчего меня пробрала дрожь. Я тут же сделал затяг. И закашлялся. Однако за мной все наблюдали, поэтому я храбро повторил. И, конечно же, кашель пробрал снова. — В первый раз всегда так, — сказал Имаи. Косяк вернулся к Сугите. Горло жгло. Во рту осталось мерзкое послевкусие — словно я объелся гнилой травы. А в носу стоял не менее противный запах — резкий и землистый. Косяк пропутешествовал по кругу еще несколько раз, пока от него почти ничего не осталось. Сугита принялся заворачивать следующий. Выглядел он вполне трезвым, как и Чибс, Имаи и Тачибана. После второго затяга что-то начало происходить. Сначала легкое покалывание в пальцах и слабое головокружение. Тело стало тяжелым. А затем — прямо как тогда, когда я напился — поле зрения будто сузилось, а детали стали бросаться в глаза. Поблескивающие в свете торшера колечки Сугиты, мутные глаза Чибса, озадаченное выражение лица Тачибаны, который, казалось, глубоко о чем-то задумался, рассеянный свет телефона Имаи — он, по обыкновению, переписывался со своей девчонкой, взъерошенные волосы Амано… Я даже не понял, как оказался около кровати Имаи. Как-то дополз и прислонился к ней спиной. — Вы как, парни? — Голос Сугиты доносился как из-под толщи воды. Амано молча поднял большой палец вверх. Мысли стали тягучие, ленивые. Зачем-то я достал телефон, тупо полистал список контактов без какой-то цели. Рин сидел рядом, не шелохнувшись. Тачибана улегся на кровати Имаи, до меня слабо доносилось то, как он что-то напевает. — Не парьтесь, ребят, — бодро сказал Имаи с зажатым между зубов косяком. — Все идет нормально. В первый раз я вообще отключился. Сейчас воды принесу, — добавил он, взглянув на Тачибану. — Только не заблюй мне тут все, Тачи. — Не обещаю, — глухо пробубнил тот. Имаи вышел. Сугита с Ацуши активно что-то обсуждали и то и дело ржали, почти что катаясь по полу. — Ты как? — хрипло прошептал мне Амано. — Все плывет, — ответил я, едва вороча языком. В тот момент мне казалось глупым, что мы целую неделю не разговаривали. — Встать лень. — Ага. Чувство времени тоже исказилось. Сколько времени прошло с начала вечеринки — я не мог определить, не взглянув на часы. Казалось, я уже вечность сижу, как приклеенный, на полу, пока все вокруг кружится, сжимается и давит. Амано дернул меня за рукав — оказывается, мне кто-то звонил. Звонила Аяно, но трубку я не стал брать — говорить по телефону казалось чем-то неимоверно сложным и энергозатратным, как, например, выступать с официальной речью. Будто в замедленной съемке я наблюдал за тем, как голова Амано опускается на мое плечо. От этого пробрала легкая дрожь, но совсем слабая. Волнение, обычно расползающееся по телу рядом с Амано, ослабло, как если бы можно было заглушить чувства, как убавляют звук магнитофона, выкрутив регулятор громкости до минимума. Я просто позволял этому быть, чувствуя, как мне приятен вес Амано. — Ты не возьмешь? — шепотом спросил он, глядя на телефон в моей руке. Аяно снова звонила. — Потом, — глухо прошептал я. Когда вернулся Имаи, я не помню. То, как он включил на ноутбуке какой-то фильм, тоже. Они втроем — Имаи, Сугита и Чибс — залипали в экран. Именно залипали — глаза у всех остекленели. В комнате стояла тишина, внизу грохотала музыка. — Зря мы так, — вдруг выдохнул Амано. — Наверное, — лениво протянул я, думая, что он имеет ввиду то, что мы накурились. — Надеюсь, долго это не продлится. Рин отстранился и посмотрел мне в глаза. Его собственные покраснели и слезились, губы обветрились и потрескались. — А, да, я тоже, — пробормотал он, неуклюже поднимаясь на ноги, а затем вышел, скрывшись в темноте коридора. Понимание того, что он мог иметь ввиду что-то другое, запоздало пришло в голову многим позже.

***

Комната Имаи постепенно опустела. Звонки от Аяно не прекращались. Пришлось взять. Я почувствовал укол совести за то, что сам привел ее на эту вечеринку и оставил, даже не предупредив, куда ухожу. Аяно на том конце провода звучала закономерно обиженно, и я пообещал, что вот-вот спущусь и найду ее. Положив трубку, я вдруг подумал, что не лишним было бы умыться. От запаха травки, пропитавшего меня насквозь, я бы так не отделался, но оставалась надежда на то, что от меня будет разить меньше. Дом семьи Имаи в разы уступал дому Амано в размерах, но комнат там тоже было пруд пруди. Пришлось плестись по словно бесконечному коридору и заглядывать в каждую приоткрытую дверь в поисках ванной. Во мне боролись сразу несколько противоречивых желаний. Пойти к Аяно или остаться на втором этаже. Остаться на этой вечеринке и выпить или побродить по городу на свежем воздухе. И ни к одному из них я не тяготел. Гоняя мысли по кругу, я шел по коридору. И в одной из приоткрытых створок мелькнуло лицо Имаи. Вернее, часть его лица, он, закрыв глаза, целовался с какой-то девушкой. В обычном состоянии я бы развернулся и ушел — мне не было никакого дела до личной жизни Имаи, это Тачибана все силился узнать, кто же его таинственная пассия. Но тогда мной вдруг овладело жгучее любопытство. Слегка приоткрыв дверь, буквально на сантиметр, стараясь при этом не издавать ни звука, я заглянул в комнату. И едва сдержался, чтобы не охнуть от удивления. Ведь Имаи целовался с Нориаки Муцуки. Я поспешил ретироваться и только наконец найдя ванную, позволил себе рассмеяться. Мои глаза меня не обманывали, я не мог спутать — выходит, Имаи встречался с Нориаки. Сам я бы никогда не догадался — ни разу не видел, чтобы они вообще разговаривали. Пока я пытался унять дурацкое хихиканье от неожиданного открытия, Аяно позвонила снова, и я поторопился спуститься вниз. — Что с тобой? — спросила Аяно, стоило мне оказаться рядом с ней. Народу прибавилось, музыка грохотала так, что соседям впору вызывать полицию. Все вокруг странно пульсировало, духота стояла невообразимая. Лицо Аяно в полутьме коридора расплывалось перед глазами. Слова срывались с языка прежде, чем я успевал подумать. — Накурился. Аяно звонко рассмеялась, должно быть, подумала, что я так пошутил. Или не придала значения. — Дурачок, — мягко произнесла она, а затем, схватив меня под локоть, куда-то повела. Лица окружающих стали блеклыми, будто размазанными, как и окружающее пространство, предметы. Да вообще все. Вот Аяно смеется, разговаривает с кем-то, я стою рядом и верчу в руках бумажный стакан, оглядываюсь по сторонам — нигде не видно Амано. Где он? Ушел домой? А, может, он уединился с Киритани? Как Имаи с Нориаки? Киритани тоже не видно, хотя я видел ее вместе с подругами, когда пришел на вечеринку. С того момента эта мысль засела в голове. Аяно удивленно округлила глаза, когда я, обвив ее за талию, мягко увел ее от компании знакомых. Спустя несколько минут дверь одной из комнат захлопнулась за нами. Меня терзало какое-то смутное чувство, какой-то внутренний зуд, которому я не мог дать объяснения. Словно хотелось сделать что-то безумное. Мне в тот момент, казалось, вообще все равно, а наутро о сделанном я не пожалею. В потемневших глазах Аяно появился проблеск понимания. Улыбнувшись, она притянула меня к себе и поцеловала. Тот поцелуй не походил на все предыдущие. Без следа неловкости и смущения, он сочился раскованностью и желанием, и в тот момент, когда Аяно, углубив поцелуй, проникла языком мне в рот, я почувствовал, что все встает на свои места — это было то, что нужно. Красивая девушка. Затуманенный разум. А все остальное — отбросить. Аяно толкнула меня в кресло и сама забралась сверху, снова прильнула к моим губам. Она взяла на себя инициативу, сама вела поцелуй, а я, в общем-то, просто поддавался. Я не знал, что мне можно делать, а что нельзя. На Аяно были джемпер и обтягивающая короткая юбка, которая нескромно задралась, когда она села сверху. От такой близости закономерно становилось тесно в штанах, и каждый раз когда Аяно двигалась, задевая меня, я шумно втягивал носом воздух. Аяно отрывалась от моего лица, чтобы заглянуть в глаза и облизнуть губы. Вот тогда-то я и начал снова залипать. Сначала комках слипшейся туши на ее ресницах. На помаде, размазавшейся розовыми островками по ее подбородку и области вокруг губ. На том, как местами растекся тональный крем на ее коже. Затем запах. От Аяно пахло алкоголем и табаком. Вклинивался какой-то приторно-сладкий цветочный парфюм, от которого начинала кружиться голова. Эти мысли появлялись в голове сами по себе и текли, словно патока. Наверное, заметив, что я совсем не проявляю инициативу, Аяно взяла мои руки и дала им направление: одну просунула себе под джемпер и бюстгальтер, а вторую опустила на свою талию. Затем, недолго думая, стянула себя джемпер вместе с бельем. — Помни ее, — прошептала она мне на ухо. Я повиновался, хоть и понятия не имел, как правильно это делается, но мои ограниченные познания в подобных делах подсказывали, что нужно гладить и сжимать. Оказалось, что это довольно приятно — нежная девичья кожа, мягкая теплая грудь. По тихим стонам, что издавала Аяно, я понимал, что делаю все верно. Она между тем прижалась ко мне ближе, всем телом, от чего напряжение внизу живот росло в бешеном темпе. Мельком я заглянул Аяно в глаза — подернутые пеленой возбуждения, они подсказывали, что она прекрасно понимает, что делает и как я на это реагирую. Рой мыслей, внезапных и в то же время совершенно очевидных, пролетел в голове и заставил остановиться: неужели это случится сейчас? а я вообще к этому готов? как понять, что я готов? что мне надо делать? а хочу ли я этого вообще? Будто почувствовав мои колебания, Аяно прислонилась лбом к моему и спросила: — Ты ведь…еще девственник? С трудом сглотнув — горло страшно пересохло — я кивнул. Спрашивать у нее тоже самое мне показалось неприличным. Аяно улыбнулась и поцеловала меня в висок. — Здесь не очень удобно, — прошептала она, и я только тогда понял, что все еще держу в ладони ее голую грудь. — Давай ограничимся этим. С этими словами она отстранилась от меня, но только для того, чтобы сползти вниз. Меня словно окатило ледяной водой, когда я понял, что она имеет ввиду. — Ты не обязана… Не ответив, Аяно потянулась к пряжке моего ремня, ловко расправилась с ней, а затем с ширинкой и бельем, и вытащила член. Я вцепился в подлокотники и не сдержал стон, когда она коснулась головки языком. И, хоть я тут же вспыхнул, от раздирающих меня ощущений и смущения, не мог оторвать взгляд от того, как Аяно, сидя на коленях передо мной, проводит языком по стволу, а затем берет его в рот, вводя сразу наполовину. Я практически задыхался. Я и представить не мог, как это ощущается, но это совершенно определенно было в разы, нет, в тысячу раз лучше обыденной одинокой дрочки перед компьютером. Аяно отстранилась, чтобы отдышаться. Я видел, словно в замедленной съемке, как от головки до ее губ тянется ниточка слюны, как блестит ее рот и капли слюны, упавшие на ее грудь. Щеки Аяно розовели, взгляд стал расфокусированным, она будто тоже потерялась в ощущениях. Я догадывался, что она много выпила до этого. Я накуренный, она пьяная. И вот, к чему это привело. Аяно продолжила начатое. Комната переполнилась звуками: хлюпанье, стоны — мои, ее. Все перемешалось. Напряжение в паху нарастало, но разрядка никак не подступала из-за возникшего у меня ощущения, что что-то идет не так. Наверное, это случилось, потому что я снова начал залипать. На этот раз на то, как Аяно устроилась передо мной — на четвереньках, выгнув поясницу, руками опираясь на мои бедра. И на то, как в такт ее движениям подрагивала ее грудь. Что-то было в этом — в этой ее трясущейся груди — что не давало мне расслабиться полностью. Мне становилось больно от того, что я не могу кончить. Аяно ускорила темп, в уголках ее глаз выступили слезы. Я зажмурился, сосредотачиваясь на ощущениях, пытаясь прогнать из воображения вид ее груди. Я обхватил руками голову Аяно, стараясь не цеплять волосы и не причинять боль. От того, как она сосала — быстро и при этом аккуратно, ни разу не зацепив зубами, как это ощущалось в полной темноте — я неосознанно стал подбрасывать бедра вверх. Получалось неосторожно, Аяно издала какой-то возмущенный звук, но не отстранилась. В затуманенном сознании пронеслась мысль: вот, что бывает на таких вечеринках, и там, за этими стенами, во всех этих многочисленных комнат, кто-то испытывает то же самое, что и я. Рин, например. Иначе почему он вдруг исчез? Не мог же он отправиться домой в таком состоянии. Не мог ведь? Я поморщился, не в состоянии отогнать от себя образ сидящей на коленях перед Рином Киритани. Невольно я думал: приятно ли ему? Для него это тоже в первый раз? А, может, они уже зашли дальше? Картинка сменилась — теперь они на кровати. Меня начало подергивать от отвращения — к себе, к собственным мыслям. Киритани глухо стонет в подушку, пока Рин вжимает ее тело в матрас. У него мокрые и растрепанные волосы, шея и лицо пошли красными пятнами, горошины пота стекают со лба вниз, на ключицы, грудь. На лице гримаса — не то страшная боль, не то немыслимое удовольствие. Рот то и дело открывается, извергая хриплые стоны. Розовый влажный рот, влекущий. В который хочется погрузиться. Который хочется ощутить вокруг себя, хочется ощутить себя в нем. Вцепившись в волосы, прижать к себе и толкнуться в последний раз, ощущая, как оргазм скручивает тело с головы до пят. В голове стало поразительно пусто, настолько, что звенело в ушах. И навалилась страшная нечеловеческая усталость. Шуршание рядом вернуло в реальность. Аяно одевалась — щелчок застежки бюстгальтера, шорох натягиваемого джемпера и оттягиваемой вниз юбки — и все это торопливо, как-то даже суетливо, и не глядя в мою сторону. Затем рукавом протерла лицо. Я оделся тоже — вернее, застегнул ширинку. — Аяно, — позвал ее я, чувствуя укол вины. — Прости. Я потерял контроль. Не стоило мне…делать так. Аяно направилась к двери, но у порога остановилась и взглянула на меня через плечо. — Твой друг, — медленно проговорила она. — Его ведь Рин зовут? — Д-да, — ответил я, чувствуя, как учащается дыхание, ведь я ожидал чего угодно, кроме этого. — Причем тут он? — Ты смеешься надо мной? Скажи еще, что не помнишь, как несколько раз назвал меня его именем, — презрительно бросила она и тут же скрылась за дверью.

***

Постепенно голова прояснялась, и все ранее произошедшее казалось странным сюрреалистичным сном, а меня жгло жгучее чувство вины. Я не помнил, чтобы называл имя Рина, да еще и несколько раз — настолько меня поглотили фантазии о нем. Дом Имаи теперь ощущался как клетка, странное хитросплетение комнат, одинаковых до ужаса. И только вырвавшись на улицу, я смог наконец вдохнуть полной грудью. Глаза ослепило — до того ярким казался выпавший той ночью снег, до рези в глазах. Музыка и шум вечеринки потонули в благостной ночной тишине. Казалось, шум поглощают даже сугробы, образовавшиеся за ночь. Не верилось, что пришел март — будто время повернуло вспять, вернув меня в холодный снежный декабрь. Не успел я решить, что делать дальше, до ушей донесся чей-то голос. А когда я прошел вперед, перед глазами проступили очертания крыльца и силуэта, развалившегося на ступеньках. — Я думал, ты уже ушел, — проговорил Амано странно глухим голосом. Сердце у меня екнуло — я и не надеялся встретить его тут. Я был уверен, что он в доме, уединился где-то со своей девушкой. Но ее и поблизости не виднелось. По взгляду я понял, что он все еще не до конца пришел в себя. Да и то, что он так просто разлегся на ступеньках говорило само за себя. — Удобно? — усмехнулся я. Рин запрокинул голову назад, так, чтобы видеть меня. В свете, падающем из окон, я отчетливо увидел его красные глаза, румянец на щеках и приподнятые в слабой улыбке уголки розовых губ. Воспоминания о том, каким я представлял его, я тут же отогнал, будто Амано мог прочесть мои мысли. Не время, не место — не время думать об этом, я подумаю об этом потом, подумал я, может быть. По-хорошему надо бы вообще это забыть. Стереть из памяти эту грязь. — А ты попробуй, — ответил Рин, широко улыбаясь. Повиновавшись, я устроился на ступеньки рядом с ним. Успел подумать, что потом мне придется выслушивать от тетки за грязную одежду. А потом я понял, что не подумал об этом, а сказал вслух, сам того не понимая. Амано рассмеялся. — Тетка? Да пошла она. Меня самого пробрал смех. Я подумал лениво, что при таком раскладе мне надо бы поскорее протрезветь и прийти в себя, иначе я опять что-нибудь скажу, что-нибудь, что не стал бы говорить, будучи в ясном уме. Небо над нами светлело, несмотря на низко висящие тучи, на лицо падали снежинки. — Да, к черту ее, — выдохнул я, даже не тетку имея ввиду, а вообще все. Школу. Будущее. Аяно. Чувства. Все к черту. Амано хихикнул: — Она просто завидует. — Чему завидует? — Я в недоумении выгнул бровь. На нос мне приземлилась снежинка и тут же растаяла. — Ну, тому, что нам классно. Мы переглянулись и расхохотались. Причем так громко, что, казалось, тетка и вправду через весь город услышит. Проснется внезапно и будет неудомевать, что же ее разбудило. В полной уверенности, что я у себя в комнате, в своей коморке, сплю и вижу уже десятый сон. Смеялись мы до колик, пока оба не раскраснелись и не начали задыхаться. Смеяться надоело, нести бред — нет. — Может, позовем ее? — Да ну, зачем? — Я поморщился, будто Амано говорил всерьез. — Дай от нее отдохнуть. — Пускай развеется. — Она полицию вызовет. — Я сам полицию вызову. — Тогда нас посадят, мы же обкуренные, — нахмурившись, ответил я, Амано усмехнулся. Мы продолжали валяться и нести чушь. Амано смеялся, запрокинув голову и схватившись за живот. Я не мог оторвать взгляд от его припорошенных снегом ресниц, озябших от мороза рук, пальцы покалывало от желания прикоснуться к ним. Амано поднялся, стряхивая с себя снег, и принялся разминаться. — Пошли поедим, — выпалил я, не желая расходиться по домам. Амано живо отозвался. — Пошли, куда? Через некоторое время мы добрались до ближайшего Макдональдса и, купив еду, отправились на мост Синбаси. Вообще, это был не совсем мост, скорее смотровая площадка — автомагистраль под ним уходила в тоннель, и сверху образовался своеобразный балкон. С него открывался вид на район, а еще на телевышку Кайто. Мост Синбаси стал излюбленным место сбора кайтовской молодежи, однако в три часа утра, конечно, на Синбаси не было никого. Облокотившись на перила, мы ели, наблюдая за время от времени проезжающими внизу машинами. То ли от того, что я не ел ничего после того, как дома перекусил бутербродом — как будто бы вечность назад — то ли от того, что действие марихуаны еще не прекратилось, но мой аппетит разыгрался не на шутку, обычный чизбургер казался мне в тысячу раз сочнее, а подостывшая картошка фри — настоящим гастрономический шедевр. Я наслаждался, не обращая никакого внимания на стекающий с подбородка соус. — Нереально вкусно, — пробормотал Амано с набитым ртом. На соус размазался по его губам и капал на рукав куртки. От этого мне опять стало смешно. — Это потому что мы накурились, — сказал Амано. Я непонимающе уставился на него, всасывая колу через трубочку, а Рин, взглянув на меня, вытер тыльной стороной ладони подбородок и вдруг заржал: — Ну, мы же накурились. — Это я знаю. — Ну, мы накурились, потому и вкусно. — Амано объяснял так, словно это что-то само собой разумеющееся. — Потому и круто, и классно, и вообще… Внизу протарахтел грузовик, поэтому голос Рина потонул в грохоте и шуме мотора. В меня больше не лезло, и пока Рин уминал мою оставшуюся картошку, я набрал в руку горсть снега и принялся стирать салфеткой следы соуса с куртки. Покончив с картошкой, Рин взял рукой горсть снега и умыл им лицо. Я, не удержавшись, прыснул, и мы снова начали хохотать до боли в животе. А когда смех стих, Рин вдруг выпалил: — Осталось только подрочить для полного счастья. Из меня тогда словно выбило весь воздух. Я поперхнулся и поспешно постарался это скрыть. А он, казалось, мигом о брошенной фразе забыл. Выставив лица навстречу ветру, он оперся о перила и перегнулся через ограждение, совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы меня кольнул зыбкий страх. Что-то мне подсказывало — не то пляшущие в его глазах огоньки, не то слегка шатающаяся походка — что Рин все еще находился под сильным влиянием марихуаны. — Осторожно, — взволнованно произнес я, протянув ему руку. Он лишь беспечно махнул рукой. — Не парься. Не париться я не мог — ограждение доходило Рину до пояса. В свете фонарей, стоявших вдоль магистрали, на нем блестела заледеневшая корка. К тому же, я замечал не один раз, что та рука Рина, что лишь недавно освободилась от гипса, утратила былую подвижность, пальцы иной раз гнулись плохо — он мог просто, ну, не удержаться. Поэтому шагнул ближе. — Слушай, отойди подальше. — Я же сказал, все нормально, — закатив глаза, ответил он. — Вот, смотри, я крепко держусь... — Ты же еще не в себе. — Я схватил Рина за плечо. — Пойдем отсюда. Он в ответ высунул язык и сморщил нос. — Зануда, — проворчал он и привстал на цыпочки, будто хотел перелезть через ограждение. — Рин! Рука все-таки соскользнула, и я, до смерти перепуганный, машинально подался вперед, схватив Рина за шиворот, потянул назад до того, как он перевалился бы на ту сторону и оттолкнул на землю. Рин же, падая в сугроб, по инерции вцепился в мою руку, и я, не удержав равновесие, повалился на него. Вернее, повалился бы, если бы не успел выставить руки вперед. Тогда все замерло. Потому что, во-первых, меня сковал страх. От осознания того, что если бы я не успел или если бы меня не оказалось рядом, Рин мог бы просто упасть с моста и разбиться. Во-вторых, хоть это было не так уж важно в тот момент, я впервые в жизни назвал Рина по имени. До того момента я мог позволить себе такое только в мыслях. И в-третьих, Рин лежал подо мной, обескураженный, покрасневший и напуганный до чертиков. Затем тишину разорвал его смех — оглушительный и почти что истерический. Оправившись от шока, я почувствовал, как пунцовеют щеки. Рин оглушительно хохотал, а я ощущал себя идиотом, переполненным паникой, злостью и смущением. — О чем ты, блять, вообще думаешь? — зло прошипел я. И тут же осекся. Потому что я никогда раньше так не разговаривал с Амано. И потому что я все еще нависал над ним, а между нашими лицами — ничтожно маленькое расстояние, такое, что я чувствовал его дыхание на своем лице. Рин умолк — взгляд его говорил о том, что он тоже обратил на это внимание. Но я, вместо того, чтобы отстраниться от него, замер и не двигался. И тогда мне вдруг пришло осознание — к чему все шло. Весь тот чертов день, бесконечно длинный, душный, такой, от которого хочется отмыться, вернувшись домой, день странный и сумбурный, словно сон во время лихорадки, переполненный ненужными событиями — все это вело именно к этому моменту. Отстраниться, сделать вид, что ничего такого не произошло, разойтись по домам, чтобы приумножить неопределенность — я почти физически ощущал, что больше этого не выдержу. Рин думал о том же — я читал это в его взгляде, которым он шарил по моему лицу, смотрел то в глаза, то на губы, так же, как это делал я. В уголке его приоткрытого рта виднелась капелька сырного соуса. Мне хотелось слизать ее. Уничтожить расстояние, коснуться его губ своими. Сделать это впервые. Тихий шепот, словно шелест, коснулся слуха: — Сделай это. Я же знаю, ты хочешь. И сердце в груди будто остановилось, так же, как и время, как и мир вокруг. Я медленно опустился ниже, сокращая расстояние, и что-то во мне сжалось при виде медовых глаз, что плавно скрывались за опускающимися веками. Но знакомый запах — алкоголь, марихуана — словно пощечина наотмашь. Я нехотя отстранился, пряча лицо — горящее и расстроенное. Не хотел, чтобы Рин его видел. — Ты серьезно? — ошарашенно проговорил он, но ответа дожидаться даже не стал. Только поднялся, отряхнул налипший снег и поспешно ушел, не оборачиваясь. Без возможности объясниться. От стыда мне самому хотелось скинуться с моста. Или закопать себя в сугробе, чтобы замерзнуть насмерть. Тогда не пришлось бы на следующий день смотреть Рину в глаза — в трезвые и ясные, а не те, что безотрывно наблюдали за мной в ожидании поцелуя, о котором он бы непременно пожалел.