Солнечные блики в твоих медовых глазах

Первая мысль, посетившая меня в тот момент: за что? Что такого страшного я сделал, в чем в своей жизни провинился, что за этим занятием меня застал не кто-нибудь, не даже сам Амано, а чертов Тачибана Такаюки. Который знал или, по крайней мере, догадывался о том, какие чувства я испытываю к Рину, с самого начала. Знал даже тогда, когда я сам себя понять не мог. Который бросал на меня странные взгляды, стоило мне оказаться рядом с Амано. Который шутил так, что не поймешь, что он на самом деле имеет ввиду, который мастерски прикидывается дурачком, хотя таковым вовсе не является. Этот вездесущий ублюдок, захлопнув за собой дверь, побрел к своей кровати — лениво, вразвалочку, будто обдумывал, что же ему теперь сказать или сделать. На его лице красовалась самодовольная улыбка. Так выглядит человек, внезапно заполучивший в свои руки самые выгодные карты. Я же продолжал сидеть на полу, в той же позе, с футболкой Рина в руках. Просто немыслимое зрелище. Мне оставалось только благодарить бога, вселенную, счастливый случай, да вообще все, что угодно, за то, что, на худой конец, вслед за Тачибаной в дверном проеме больше никто не появился. Не знаю, что бы я делал, будь вся компания в сборе. Наверное, недолго думая вышел бы в окно. В комнате повисло молчание — долгое, вязкое и неприятное. Для Тачи оно — пауза, призванная посмаковать момент триумфа. Для меня — бесконечно долгое, почти что нескончаемое унижение. Унижение, потому что другого слова не подберешь. Едва ли я мог сказать что-то в свое оправдание. Ты не так понял? А как еще можно это понять? Решил, вот, понюхать ношеную одежду Рина, исключительно по-дружески, конечно же. Или решил таким нехитрым способом выяснить, какой у Амано парфюм? То, как я сидел, прижимая футболку к своему лицу, то, как при этом выглядел — как псих — говорило само за себя, а выражение лица Тачибаны красноречиво сообщало о том, что тот и без слов все понял. Тачи сел на кровать, устроился поудобнее и скрестил руки на груди, не переставая буравить меня глазами и гаденько при этом улыбаться, однако, к моему удивлению, молчал. Не произнося ни слова, я поднялся с места, отряхнул штаны, подвинул кровать, вернул рюкзак на место. Методично. Так, словно все у меня под контролем. Но то лишь внешнее. Внутри — буря мыслей, и ни одной рациональной. Подступающая паника посылала по телу волны тошноты. Что будет, когда вернутся остальные? Тачибана выложит все как на духу? Или промолчит, но продолжит издеваться исподтишка, как обычно? Или начнет шантажировать? Этот вариант казался мне самым маловероятным, но мысль эту отбрасывать я не стал. Вдруг ему от меня что-то нужно, и вот он — эффективный рычаг давления? Скорее всего, решил я, расскажет Амано, как представится возможность, но и не упустит повода поглумиться здесь и сейчас. — Начинай, — бросил ему я. Тон у меня был уставший и обреченный. — Чего ждешь-то? Тот вдруг удивленно выгнул бровь и произнес медленно, с расстановкой: — Ты это о чем? — Да ладно тебе. — Стоило огромных усилий не запинаться и скрыть дрожь в голосе. — Не притворяйся, что не понял. Начинай. Не терпится услышать, какую шутку ты придумал на этот счет. Ответом мне был лишь короткий смешок, а за ним — внезапный взрыв смеха. Тачи хохотал долго, схватившись за живот, с таким выражением лица, будто он искренне не мог поверить в то, что услышал. Я же терпеливо ждал, когда прекратится этот цирк. Наконец, когда Тачибана, отдышавшись, театрально коснулся уголков глаз, словно убирая собравшиеся там слезы, он кивнул на футболку в моей руке, о которой я уже и думать забыл: — Ты бы ее на место вернул, а то скоро все вернутся, — протянул он насмешливо, а затем добавил, нахмурившись: — Впрочем, лучше спрятать. Она теперь вся мятая, невооруженным глазом заметно. Я тупо уставился на зажатую в руке футболку. Мягкая хлопчатобумажная ткань и вправду выглядела так, словно ее скомкали специально. С этим не согласиться я не мог — Рин точно заметит. Но больше меня удивлял сам факт того, что надо мной не стали глумиться. Более того, посоветовали как поступить. Я бы не удивился, будь на месте Тачибаны Сакамото или Имаи. Что же этот засранец задумал? — А пропажи не заметит? — спросил я с сомнением в голосе. — Рин к вещам не так внимателен. — беззаботно сказал Тачи, продевая руки в передний кармашек на толстовке. — Ну, подумает, что забыл ее дома. Спрячь у себя. Давай, чего медлишь? Ситуация становилось все более странной. Несмотря на разгорающееся внутри чувства стыда, я все же повиновался. Чувствуя себя максимально глупо, я направился к своим вещам и затолкал футболку в свой рюкзак, на самое дно, чтобы уж наверняка. Все это время я ощущал спиной прицел цепких тачибановских глаз. — Вот так, — заключил он, когда я, покончив с сокрытием улики, снова повернулся к нему. На лице Тачибаны все еще играла ухмылка, такая же хитрая и любопытствующая, однако уверенности в следующих его шагах у меня поубавилось. Заметив мою настороженность, он не оставил ее без комментария. — Чего ты так на меня уставился? — спросил он, подозрительно сощурившись. — Да не собирался я ничего такого говорить, не смотри на меня так. И рассказывать Рину я тоже не собираюсь. Я моргнул, сомневаясь, что верно услышал. — Чего? — Что слышал. Иначе я бы здесь с тобой не трындел, а пошел бы уже к нему. Или ты как раз таки этого хочешь? — Нет, — поспешно ответил я, опускаясь на свою кровать. — Ладно, как скажешь. Только тогда я понял, что у меня дрожали ноги. Происходящее не укладывалось в голове. Неужели этот придурок никак не прокомментирует увиденное? Такого просто не могло быть. — Знаешь, — заговорил он, словно каким-то образом считал, что первым заводить разговор я не собираюсь. — Ты, наверное, заметил, но Рин, ну…девушек любит. — Я не гей! — с жаром выпалил я, чувствуя, как щеки заливает краска. Тачи ухмыльнулся. — Ты парень. Рин тоже. Ты вытворяешь такое, но при этом не гей. Мне кажется, это не так работает. Я машинально сжал кулаки, но не нашелся, что ответить. Пробирала злость. На себя, конечно. Как я мог так тупо попасться! — Значит, отрицать не будешь? — Глаза Тачи недобро заблестели. — Так это правда? Ты любишь Ри… — Ты же и так всё знаешь, — нетерпеливо перебил его я. В ответ он довольно улыбнулся, с почти что торжествующим видом. Он выглядел так, словно наконец-то нашел ответ на давно интересующий его вопрос. — Ну да. Я устало выдохнул — черт дернул меня вообще приближаться к кровати Рина, трогать его вещи. Будь я хоть чуточку благоразумнее, не пришлось бы так жалко позориться… — Я ещё тогда понял, — продолжил Тачи, подавшись вперед. — Ну, помнишь, когда альбом твой взял? Ты тогда так запаниковал, я сразу понял, что ты что-то скрываешь. Затем он внезапно поднялся с кровати и принялся ходить по комнате, туда и обратно, медленно и вальяжно. — Я, конечно, не сразу понял. Твой рисунок…ну, тот портрет, очень уж походил на Рина. И мне показалось, что это странновато. Услышанное неожиданностью для меня не стало — я и так догадывался, что именно с того момента этот прохвост начал что-то подозревать. Но тем не менее по телу пробежали неприятные мурашки. Все это время я был как препарированная лягушка, которую рассматривают под микроскопом. — Все верно, я рисовал именно его, — сдавшись, честно признался я. Какой смысл отрицать очевидное? — Это понятно. Но все же ты меня удивил, — хмыкнул Тачибана, а затем неопределенно махнул в сторону кровати Амано, явно намекая на увиденную ранее сцену. — Странный способ…выражения чувств. — Это просто дурацкое недоразумение, — процедил я сквозь зубы. — Ага, называется забыл закрыть дверь. Первым делом хотелось огрызнуться в ответ, но я сдержался. Этот козел с того момента имел надо мной власть, дерзить ему не стоило. Вдруг передумает. Лучше сосредоточиться на том, чтобы выяснить его мотивы. — Почему помог мне? — спросил я с вызовом. — Почему не расскажешь Амано? — А зачем рассказывать? — тут же отозвался он, остановившись прямо перед моей кроватью. — Хах, за кого ты меня держишь? — Брось. Все это время ты меня провоцировал. Ты все знал, видел, как я отношусь к Амано, и делал это специально. Думаю, тебе просто нравилось измываться надо мной. Какие еще у меня могут быть ожидания? Тачибана пожал плечами, словно речь шла о сущих пустяках. — Я просто прикалывался, вот и все. Хотел на твою реакцию посмотреть. — Посмотрел? Повеселился? — Ага, ты же врать вообще не умеешь, — весело рассмеялся Тачи. — Как открытая книга. В этом он был прав, я и сам это знал. Мне не составляло труда прятать свои истинные чувства, но ровно до того момента, пока в моей жизни не появился Рин. Во всем, что касалось его, я врал и юлил с большим трудом. Раз Тачибана заподозрил еще тогда, давно, то Амано подавно. Наверное, он понял это, едва я впервые переступил порог его комнаты и от волнения начал лепетать какую-то чушь. Воспоминания об этом обдавали неприятным холодком — я стыдился того, каким становился с ним. — Поэтому ты дал мне тогда неверный адрес, — сказал я. — Помнишь, я подходил узнать, что с Амано? Тогда ты посоветовал мне проведать его и зачем-то назвал номер своего дома, а не его. Тачибана на миг призадумался — должно быть, и сам забыл. — Ого, — весело усмехнулся он, округлив глаза. — Ты запомнил. Слушай, ну, за это я же еще тогда извинился. Я тогда искал способ проверить свои догадки. И тут заявляешься ты — такой обеспокоенный, так распереживался за Рина. Тогда мне стало несложно сложить два плюс два и понять, что ты на него все-таки запал. Я поморщился. Невольно. Просто я сам не так давно осознал свои чувства в полной мере, и это далось мне непросто. А слышать такое от других, да еще и от этого придурка, оказалось еще сложнее. Оставив его слова без ответа, я достал альбом, прислонился к изголовью кровати и начал рисовать. Вернее, водил карандашом по бумаге без особой цели. Просто не хотелось все время поддерживать зрительный контакт с Тачи. Тот прошаркал до окна. Бросил в меня очередной пытливый взгляд. — Слушай. А Рин же тоже видел тот рисунок. — Я помню. — Еще бы ты не помнил, — фыркнул он, устраиваясь на подоконнике. — И ты думаешь, что он ничего не понял? — Не знаю, может быть, заподозрил. Или же ты поделился с ним своими догадками насчет меня. Так было? Тачибана хохотнул. — Это был вопрос, — холодно заметил я. — Если ты хочешь ненавязчиво выяснить, что Рин о тебе думает, то это не ко мне, — почти что скучающим тоном сказал он. — Мы с ним тебя ни разу не обсуждали. Наверное, он понял, он же не дурак. Но это неважно. — Не позволив мне вставить слово, тут же продолжил: — Тут дело вообще в другом — насколько это все ему интересно. — Что ты этим хочешь сказать? — нахмурившись, спросил я. Рука машинально сжала крепче карандаш. Тачибана мельком взглянул на мой альбом, без особого интереса, вздохнул, словно ему приходится объяснять элементарные вещи. — Не пойми неправильно, Рин не такой, как ты. Он не будет париться. Степень его вовлечения прямо пропорциональна его интересу, понимаешь? — Не совсем. Лицо Тачи внезапно похолодело, впрочем, как и его тон. — Если ему что-то неинтересно, то он просто не будет об этом думать. И он точно не станет думать о том, почему этот самый интерес не возник. Он не станет заниматься самокопанием, как это делаешь ты. Понял? — Хочешь сказать, что он об этом даже не думает? — Ага. Ну а ты сам как считаешь? — Тачибана многозначительно приподнял бровь. — Ты ему интересен? — Разве что как друг, — честно ответил я. — Он сам так сказал. Но… Тогда я запнулся, не найдя подходящих слов. Но не потому что на ум ничего не пришло. — Но? — В голосе Тачи сквозило искреннее любопытство. И несмотря на то, что я боялся даже допустить мысль о том, что Рин испытывает ко мне нечто большее, память все же подкинула воспоминания. Те самые, что я прокручивал в своей голове раз за разом, рассматривал под разным углом, в попытках найти какой-то зашифрованный от Рина сигнал. Знак, который говорил бы: я для него не просто друг, что бы он сам ни говорил. То, как Рин временами на меня смотрел — не так, как он смотрел на других. То, как касался меня. Доверял, подпускал к себе, искал, когда я специально хотел отдалиться. Я бы ни за что не поделился этим с кем-либо. Своими самыми сокровенными воспоминаниями. Но все же почему-то мне хотелось обсудить это с Тачибаной, естественно, без деталей. Только поделиться своими догадками. Потому что впервые за долгое-долгое время я, наконец, мог поговорить о чувствах к Рину хоть с кем-то. Не прикрываться выдуманной симпатией к Киритани, как я это сделал в разговоре с Мабучи. Не гонять по кругу одни и те же опостылевшие мысли, без возможности их высвобождения. Почему-то именно тогда, застуканный Тачибаной, которого, в общем-то терпеть не мог, которому не доверял, я вдруг ощутил, насколько одиноким был все это время — без возможности быть честным хоть с кем-то. — Иногда, — начал я, стараясь аккуратно подбирать слова. Не хватало еще, чтобы Тачибана поднял меня на смех из-за того, что я вдруг решил, что Рин меня ревнует. — Мне кажется, что это не совсем так. Временами он ведет себя…странно. Я мысленно приготовился к натиску: думал, что Тачибана начнет наседать с вопросами о том, что конкретно я имею ввиду. Однако тот расспрашивать не стал. Молча кивнул, развернулся к окну, открыл его, впуская прохладный вечерний воздух. Темнело. В груди у меня нарастала глухая тоска. Проведенные с Рином чудесные полтора часа казались призрачными, их забирала с собой утопающая в горизонте тусклая оранжевая полоска солнца, вместе с пролетевшим как по щелчку пальцев днем. — Знаешь, — заговорил я, приняв молчание за ответ. — Забудь об этом. Ты прав. Я и вправду слишком много копаюсь в себе. Наверное, я просто себе что-то надумал. Голос Тачибаны звучал глухо — он высунулся в окно, будто кого-то высматривал: — И что ты намерен делать? — В каком смысле? — Ну, ты собираешься ему признаться? — Нет, конечно. — Почему? — спросил Тачибана, повернувшись ко мне. — Смеешься? Не хочу делать хуже. Мы тогда дружить дальше не сможем. — А сейчас вы друзья? — Тачибана скептически приподнял брови, а в голосе послышались издевательские нотки. — Так значит ты решил пустить все на самотек? Будешь спокойненько вздыхать по нему издалека, а потом лет так через десять, придешь в качестве гостя на его свадьбу с Киритани? — Чего? — Я вздохнул, потирая лоб. — Черт, давай не будем о ней. — Хах, а ты ее реально терпеть не можешь, — усмехнулся Тачибана. — Ну, впрочем, ты в этом не одинок. Я вопросительно взглянул на него, но он отмахнулся. — Ничего такого, просто она бесится, когда Рин проводит время с нами. Будто он ей принадлежит. — Фыркнув, выплюнул презрительно: — Присоска. Мысленно я с ним согласился — вполне подходящее определение для Киритани, что так и вилась рядом с Амано. Вцепится так, словно он вот-вот от нее убежит. Впрочем, Амано не казался раздраженным из-за ее поведения. — Если он с ней, значит его это устраивает, — скрепя сердце признал я. — Так что не нужно подталкивать меня к признанию, ладно? Я не… — И не собирался, — неожиданно выпалил Тачибана. — Ты не хочешь делать хуже. Это разумное решение. — Да, — согласился я, чувствуя отчего-то разочарование в душе. Тачибана, судя по всему, еще не все сказал. — Рин не гей, — повторил он. Я вздохнул и ответил раздраженно: — Это я и с первого раза понял. Но Тачибана продолжил, проигнорировав мои слова: — Но одного у него не отнять — он парень любознательный. Но его…предпочтения ничего не меняют. Оторвавшись от подоконника, Тачибана снова стал мерить комнату шагами, словно так ему лучше шли мысли в голову. Я же молча следил за ним, оставаясь на месте. — Мы с тобой прекрасно знаем, кто такой Амано Рин. Красавчик. — Тут Тачибана притворно скривился. — Еще и богатей. Вокруг него все так и вьются. — Это я знаю. — Он такой всегда был. Из-за этого я его в началке терпеть не мог. Ну, разумеется, до того, как мы подружились. А потом я понял, что он вообще не старается. Все просто к нему липнут, как мухи. Его это всегда дико раздражало. Он этого, конечно, не показывает, но я-то знаю. Он бесится, жалуется, но, знаешь что? — Что? — Я совершенно не понимал, к чему все идет. — Он в жизни не признается, что от этого кайфует, — ответил он, ухмыльнувшись. — Вот так. Со стороны может показаться, что его это абсолютно не заботит, но он просто обожает внимание! — Это нормально, — возразил я. — Разве это плохо? — Я не говорил, что это плохо. — И к чему это? — К тому, что твое внимание ему нравится тоже. И это заметно. Он тебя выделяет. И ты ему крайне интересен. Я отвел взгляд, вцепился в свой альбом, как за спасительный круг — внутри что-то болезненно сжалось от услышанного. Выходит, мне не показалось. Тачибана снова остановился перед моей кроватью, глядя на меня сверху вниз. — Особо не радуйся. Мне кажется, ты еще не до конца понял. — Тогда, может, хватит ходить вокруг да около? Тачибана подался вперед, глаза у него странно блестели, жадно улавливая мою реакцию: — Ему нравится твое внимание, но не ты сам. Уж прости. Может, ему пока еще интересно, но… Тачибана развел руки в стороны, мол, ничем помочь не могу. — Мне, в общем-то, все равно, — добавил он. — Это не мое дело. Мне просто как-то жаль тебя, понимаешь? — Что же тогда мне делать? — спросил я, но скорее себя, чем Тачибану. — Поменяй отношение. Даже если что-то срастется, то относись к этому так же, как и он. Как к чему-то интересному и любопытному, понимаешь? — Как к эксперименту? — с сомнением переспросил я. — Да, точно. Рин перегорит и остынет, переключится на что-то другое. Или на кого-то другого. А вот ты со своей любовью просто останешься в дураках. Я промолчал, пытаясь переварить услышанное. В словах Тачибаны чувствовалась логика. Возможно, то была правда, которую я боялся признать. В коридоре послышались шаги и чьи-то голоса. Я заметил, как замер и напрягся Тачибана, но лишь на миг. Вскоре шаги затихли — должно быть, одноклассники расходились по комнатам. — Что-то ребята не торопятся, — пробормотал он себе под нос. — Наверное, на помощь от Хайтани рассчитывать не стоит. И о чем только Рин думал? Хайтани-то, как ни крути, препод. В общем, — обратился ко мне снова. — Решай сам. Я лишь дал тебе пищу для размышлений. Пойду подышу. В этом необходимости не было — благодаря распахнутому настежь окну в комнате стало холодно, как в морозильной камере. Мне показалось, что таким образом он хотел завершить разговор. Я молчал, не зная, что сказать, но до жути не хотел, чтобы Тачи уходил. Таяла моя последняя надежда на…Чего я, собственно, ожидал от человека, давшего мне лишь еще один повод утвердиться в том, что признаваться Рину мне не стоит? Однако я все равно его окликнул. — Тачи. — Что? Последняя надежда. Хоть что-то. — Но что, если нет? Что, если я не останусь в дураках? Что, если он не перегорит? Тачибана молчал, глядя на меня через плечо, а затем тихо спросил: — Тогда почему он все еще с Киритани, а не с тобой? Все верно. Тачибана, как ни крути, прозорливее меня. Так оно все и было. Рин мог делать или думать все, что угодно, но факт оставался фактом — он встречался с ней. Поэтому я ничего не ответил. А Тачи добавил, с выражением сочувствия, как мне показалось, вполне искреннего: — Подумай над этим. — Уже взявшись за дверную ручку, он снова посмотрел в сторону кровати Амано, будто что-то вспомнил, и произнес, скривившись: — О, и еще. Не делай так больше, ладно? Ну или хотя бы занимайся подобными штуками у себя дома. Это жутко. Не дожидаясь ответа, он вышел, закрыв за собой дверь, оставив меня наедине с собой. Желание рисовать так и не появилось, да и не смогло бы. Скомканный лист — в мусорку. Альбом — в рюкзак. А я — под одеяло. Скорее уснуть. И не думать.