Солнечные блики в твоих медовых глазах

Весть о том, что я буду рисовать портреты на фестивале, быстро разлетелась среди одноклассников, и я был рад тому, что, помимо этого, от нашего класса будет представлено кафе, а также танцевальный номер одноклассниц, это уводило фокус от меня. Некоторые одноклассники, конечно, подходили ко мне и интересовались моими навыками в рисовании, например, Тайто Манабу спросил, не хочу ли я вступить к художественный кружок, еще Хасаба Юрико очень просила нарисовать плакат для школьной танцевальной группы, которую она возглавляла, и в целом, меня будто стали замечать. Не могу сказать, что это было мне неприятно, скорее даже наоборот. Просто я привык быть незаметным, так было проще. Раньше выделяться я не хотел, не видел смысла и цели в этом, но теперь, когда в моей жизни появился Амано, смысл появился тоже. Ну, то есть, наверное, только выделяясь среди других, я мог быть замечен им. И я действительно верил в то, что это случилось, и теперь его отношение ко мне стало другим, ну, после моего визита. Однако, когда Амано появился в школе в понедельник, я отчетливо ощутил, что между нами все еще огромная дистанция. Я шел по коридору и заметил его впереди. Он шел один и время от времени поглядывал в экран телефона, который держал здоровой рукой. Я пытался словить его взгляд, чтобы поздороваться. Мысленно перебирал возможные фразы, помимо дежурного привет. Думал, спрошу, как рука, спрошу, не нужна ли ему помощь. Подойдя ближе, я заметил, что он выглядит уставшим. Под глазами у него были легкие тени, будто он очень плохо спал, и тогда я начал беспокоиться. И, когда между нами оставалось от силы полтора метра, он резко повернулся в сторону. Его губы растянулись в улыбке, хоть взгляд и оставался отстраненным. Он что-то говорил, и, когда толпа немного расступилась, я увидел рядом с ним Киритани. Она поравнялась с ним, и теперь они шли вместе в класс, переговариваясь. Меня они оба не заметили, прошли мимо, слишком увлеченные разговором. Я смотрел Амано вслед, смотрел на то, как Киритани улыбается ему — неподдельно, почти что с раболепием, и мерзкое чувство зашевелилось у меня внутри. Амано потом со мной все же поздоровался, на обеде, когда прошел мимо нашего с Мабучи столика, но он был в окружении своих друзей, и что-либо, кроме ответного привет, сказать я ему не смог. Оставалось только наблюдать со стороны — снова. Мабучи тем временем все еще не оставлял попыток выведать у меня, зачем же я был у Амано. И достал он меня так сильно, что хотелось дать тумака. — Меня учитель Сагава попросил зайти к нему. — Наконец, устало выдохнув, солгал я. Кажется, врать Мабучи стало для меня привычным. — Сказал, Амано ведь новенький, и ему будет приятно, что одноклассники его навещают. Пришлось послушаться. Не знаю, почему он попросил именно меня, у него ведь куча друзей. Мабучи посмотрел на меня, медленно жуя свой онигири, с легким подозрением. — И вправду. Его ведь вполне мог навестить Тачибана. Он ведь его сосед, да еще и друг детства. Услышав это, я едва не поперхнулся. — В смысле? Амано и Тачибана дружат с детства? — спросил я ошарашенно. Мабучи округлил глаза так, будто я спрашивал какие-то элементарные вещи. — Да, а ты не знал? — Я думал, они только в прошлом году познакомились. — Я всего не знаю, — начал Мабучи, понизив голос, будто мы были двумя сплетницами, перемывающими косточки подружкам за спиной, да, впрочем, так и было. — Но вроде бы семья Амано жила в Кайто, давным-давно. Вроде бы его мама отсюда. И с семьей Тачибана они дружат, и с Курамору тоже. То есть, Амано, Тачибана и Курамору по сути с детства друг друга знают. А потом семья Амано уехала в Токио и вернулись они только в прошлом году. Я украдкой взглянул в сторону столика обсуждаемой нами компашки. Тачибана и Амано разговаривали, Курамору слушал внимательно, поглощая свой обед, Сакамото и Имаи, казалось, жарко о чём-то спорили. Почему-то услышанное от Мабучи меня слегка задело. — Почему они вернулись? — Я-то откуда знаю. Спросил бы, раз вы уже в гости друг к другу ходите. — Мабучи цокнул и принялся за тайяки. — И вообще, почему я тебе всегда все рассказываю, а ты мне нет? Расскажи-ка, как тебе дом Амано? Большой? — Да. Ну видно, что богачи. Я, честно, недолго там был. Познакомился с его мамой, проведал Амано и уехал, вот и все. Мабучи скучающе фыркнул, наверное, ожидал невероятную историю о том, что Амано живет в гигантском сказочном замке и завтракает, сидя на троне с короной на голове, или думал, что у него есть свой личный самолет, на котором он летает в школу. — Ну, что, какие планы? — наконец удовлетворив свое любопытство, спросил он. — Сгоняешь со мной за журналом? Новая глава Атаки вышла, не могу дождаться, когда прочту. После уроков мы с Мабучи отправились в магазин. Пока он искал нужный ему журнал, я устроился на скамье и без особого интереса листал страницы некой манги под загадочным названием ‭«Токийский гуль‭», наблюдал за тем, как главный герой пытается смириться с тем, что стал наполовину чудовищем. Сюжет я знал не очень хорошо, в основном, со слов Мабучи, который читал, в принципе, все, что было более-менее популярно. Он как-то раз даже сказал, что я Канеки Кен, а он Нагачика Хидейоши, и теперь, читая мангу, я понимал, что в его словах был смысл. И несмотря на то, что Канеки вообще-то превратился в плотоядное существо, и проблемы у него явно были серьезнее, чем у меня, я видел, что именно нас с ним объединяет: мы оба были замкнутые, закрытые от мира, борющиеся в одиночку со своими демонами. Человечину жрать я не рвался, конечно, но своих проблем у меня было навалом. Мабучи был вылитый Нагачика Хидейоши, ну, во всем, кроме внешности: все пытался пробиться сквозь мою броню, и хоть он порой был надоедливым, я чувствовал, что он искренне переживает за меня. Иной раз я даже задумывался, почему он выбрал именно меня, почему сел тогда ко мне. Мне даже было совестно от того, что я не мог поделиться с Мабучи всем, что было у меня на душе. Так же, как и Канеки не мог открыться Нагачике. Только вот Канеки знал, что с ним не так, а я нет. — О, смотри, кто тут. — Мабучи прервал поток моих размышлений, пихнув меня в бок и кивком указав в дальнюю часть магазина, в сторону раздела с компакт-дисками. Оказалось, что Амано с компанией были здесь. Едва увидев их, я как-то невольно сжался, будто хотел стать невидимым, чтобы он меня не заметил. Сам не знаю, почему, наверное, стыдно было за то, как я пялился на него в коридоре и надеялся поймать его взгляд. Благо, стоящий рядом цветок в горшке служил неплохим укрытием, видно меня не было, ну, если не присматриваться, зато я мог спокойно наблюдать. Тачибана с Сакамото атаковали стенд с дисками и что-то активно обсуждали. Имаи слонялся вдоль ряда, безучастно разглядывая полки, то и дело поглядывая в мобильник. Курамору сидел на скамье, играя в приставку. Амано рядом с ним, спокойно наблюдал, изредка посмеиваясь и комментируя. Он выглядел расслабленным, и даже усталость с лица будто бы сошла. Рука у него все еще была в гипсе. Наблюдать за злоключениями Канеки стало неинтересно, но мангу я не закрывал, делал вид, что читаю, а сам смотрел на Амано. Мабучи уселся рядом и листал найденный журнал. — Блять, какой же Райнер конченый, — пробормотал он, внимательно читая новую главу. — А меня бесит Энни, — добавил я. — И она тоже. — Мабучи захлопнул журнал и повернулся ко мне: — Ладно, потом дочитаю. Слушай, давно тебя спросить хотел, а что ты думаешь об Амано? Вопрос застал меня врасплох, так что я даже чуть было не выронил том из рук. — В каком смысле? — Ну, в прямом. Он тебе не кажется странным? — Мабучи подозрительно прищурился. — Что ты имеешь ввиду? — Не знаю, есть в нем что-то. — Мабучи на миг призадумался и стал обмахиваться журналом, как веером. — Он такой...ну, вроде бы нормальный, но что-то с ним не так, понимаешь? Я заморгал и ждал, когда Мабучи продолжит объяснения, потому что, во-первых, пока еще не понял, что именно он имеет ввиду, и во-вторых, думал о том, как бы мне поддержать разговор об Амано, но не выдать себя. Сам бы я его не начал, но раз Мабучи сделал это первым, то включиться я был готов. Сегодня ведь уже узнал от него, что Амано и Тачибана, оказывается, друзья детства. — Ну, понимаешь, — продолжал Мабучи. — Возьми, к примеру, Имаи. С ним порой страшно заговаривать, потому что, ну, он и врезать может, и никогда не улыбается, и вообще...Странный тип. Но, как ни крути, он такой, какой есть. Ну то есть, если я буду разговаривать с Имаи, я точно знаю, что все, что он говорит, правда, он не будет притворяться. То же самое и про Курамору и Сакамото. Даже Тачибана, хоть он тот еще актер, все равно искренний...А вот Амано...Сложно сказать, как он по-настоящему к тебе относится. Он со всеми одинаковый, всегда такой вежливый и хороший. Словно, знаешь, он не настоящий какой-то. Понял? Мабучи я понял. Таким и я считал Амано. Амано, который был таким безупречным и таким недосягаемым, словно звезда на небосклоне, до которой вроде и рукой подать, но дотянуться невозможно, как ни старайся. Возможно, это не удалось даже его друзьям, даже Тачибане. И хоть я это и понимал раньше, слова Мабучи почему-то заставили меня еще раз об этом задуматься. А вкупе с тем, что Амано снова перестал меня замечать, это ранило вдвойне. — Согласен? — спросил Мабучи. — Ну, наверное, да, — ответил я. — Кстати, вы с ним даже похожи. Я в недоверии вскинул бровь. Я и Амано похожи? Это было смешно. — Чего? — Оба такие, знаешь, себе на уме, — очень серьезно произнес Мабучи. Я нахмурился, задумавшись, но был уверен: на Амано я точно не похож. Не было во мне ни толики его уверенности, ни этого пресловутого притяжения, благодаря которому он постоянно был окружен. — Думаю, мы с ним совершенно разные. Абсолютно, — произнес я вдумчиво и совершенно искренне. — Ну, может, я ошибаюсь. — Мабучи не стал спорить, а просто пожал плечами и продолжил свои размышления вслух: — Хотя, может, он такой в силу того, из какой семьи происходит? Богатеи...Они такие. Они живут в совсем другом мире. Нам с тобой их не понять. Я промолчал, но мысленно с другом согласился. Амано и его друзья покинули магазин раньше нас с Мабучи, и он так и не увидел меня, а меня раздирали противоречивые чувства — с одной стороны я был расстроен, ведь я с прошлой недели не разговаривал с ним и не виделся, а с другой — я ведь сам от него прятался. Тем же вечером, покончив с домашкой, я открыл чат с Амано, пока еще пустой, и долго думал, стоит ли мне ему написать. Пока я перебирал в голове варианты, не заметил, как наступила полночь, и решил, что теперь-то писать точно не стоит — мало ли, вдруг Амано рано ложится спать, и своим сообщением я лишь буду раздражать. Тогда, вспомнив о разговоре с Мабучи сегодня днем, я решил еще внимательнее изучить профиль Тачибаны в Mixi. У Амано было лишь две записи в блоге, у Курамору ни одной, зато ленту Тачибаны можно было листать часами. Когда я пролистал примерно сотню постов — шуток, смешных картинок, тачибановских околофилософских заметок — я наткнулся на то, что искал. Запись была сделана три года назад, в две тысячи девятом году. Тачибана опубликовал фотографию — это был старый отсканированный полароидный снимок. На нем три мальчугана, которым на вид лет пять, стоят бок о бок. Слева сияющий Тачибана, выше всех остальных, в костюме Человека-паука, справа скромно улыбающийся Курамору в одеянии Капитана Америки, а посередине Амано в образе Бэтмена. На фотографии снизу была рукописная надпись: Такаюки, Рин и Акайо. Тачибана же подписал фотографию просто: Банда Выходит, Тачибана, Курамору и Амано дружат с самого детства, наверняка в облачении супергероев пришли на какой-то детский праздник в детском саду, где и была сделана фотография. Учитывая то, что Мабучи не знал Рина, как и я, он не ходил в местную начальную школу, а это значит, что примерно в семь лет родители Амано увезли его из Кайто, и вплоть до прошлого года он жил с ними в Токио. И я вдруг подумал, что, ну, по сути странным было то, что такие люди, как Амано, вообще жили в подобном Кайто городе — маленьком, захолустном и скучном. С их достатком они вполне могли бы жить в Токио или даже за границей. А еще получалось, что Амано, вернувшись в Кайто, не то что бы позволил Тачибане втянуть себя в их компанию, а скорее целенаправленно в нее влился, ведь наверняка с Тачибаной и Курамору они поддерживали связь и сохранили дружбу даже спустя годы. Это и объясняло то, что они обращались друг к другу исключительно по имени. Эта мысль очень меня расстроила. Потому что, ну, Курамору и Тачибана — верные друзья Амано, и они с ним с самого детства, а кто такой я? Непонятный чудак, который крутится вокруг, и не знает, как подступиться. В этой компашке мне места не было.

***

В следующие несколько дней ничего особенного не происходило. С Амано я не разговаривал, мы только коротко здоровались, да и только. Написать я ему так и не решился. Поэтому я решил, что пока сосредоточусь на других делах: на учебе и рисовании. С оценками все еще было плохо, хоть я и старался, но со школы звонить перестали, и поэтому тетя с дядей об этом даже не заикались. Рисовал я стабильно каждый день. Даже как-то раз попытался скопировать одну из знаменитых картин Амано Рюсэя, думал, так смогу понять и прочувствовать, что ли, его стиль. Но то, что получилось — ярко-желтая линия, спиралью пересекающая черно-белый фон — мне совсем не понравилось, поэтому я вернулся к тому, что рисовал и любил — портреты и пейзажи. Много читал про искусство, стили, техники, смотрел обучающие видео. Страсть к рисованию становилась все сильнее, порой я даже не спал до утра, до того был этим увлечен. Больше всего мне нравилось то, что рисование помогало мне отвлечься от собственных мыслей. Рисовал я под песни Low, о которой узнал относительно недавно. В ночь перед фестивалем я наконец определился с работами, которые будут на выставке, сложил их аккуратно в папку и оставил на столе. Многочисленные портреты Амано я спрятал, даже речи не было о том, чтобы показывать их. На миг меня снова кольнули слова Тачибаны. Выбери свои самые лучшие работы. Ну и что, черт возьми, этот засранец хотел сказать? Со злостью я захлопнул дверцу шкафчика со спрятанными рисунками. Был час ночи, и я решил поскорее уснуть — весь следующий день мне предстояло рисовать, ну, конечно, если люди действительно заинтересуются, поэтому мне нужно было быть достаточно бодрым. И я лег в кровать, пытаясь унять поднимающееся внутри волнение. Мне было немного страшно, я не хотел быть в центре внимания, и даже думал, а вдруг у меня не получится нарисовать портрет, и я просто опозорюсь. Мысли свои я унять не мог, поэтому долго лежал без сна. И тогда мне пришло сообщение. Я никак не ожидал этого, но Амано написал мне. Написал мне первым. Еще так поздно. Сообщение было коротким: ‭«Удачи на фестивале!» У меня перехватило дыхание, и я на миг подумал, что мне показалось. Но это было действительно так: Амано и вправду написал мне. Первым. То есть, он подумал обо мне, ночью, наверняка перед сном, и не поленился пожелать мне удачи. Я тут же набрал ответ, чуть призадумавшись перед тем, как нажать кнопку отправить: «Спасибо» Хотелось написать что-то еще. Поэтому я, наконец решившись, написал вот что: «Как твоя рука?» И тут же об этом пожалел, потому что, ну, рука в гипсе, что за тупой вопрос? Ответ пришел спустя пару минут: «Нормально» Я подумал, что бы написать в ответ, но в голову ничего не шло. Ответ Амано был кратким и лаконичным, возможно, он вообще уже лег спать, а может я зря спросил про руку — может, он об этом совсем не хочет говорить. Поэтому больше ничего писать я ему не стал.

***

— О, а вот и наш Пикассо! — Голос Тачибаны затмил своей громкостью всеобщий гомон, когда я переступил порог импровизированного кафе с рюкзаком, из которого торчал край альбома. Не успел я оглядеться, как он схватил меня под локоть и почти что поволок в дальний угол кафе, слева от стойки, за которой стоял исполняющий роль кассира одноклассник Кавасаки. — Ну что, давай творить искусство! Или как вы там, художники, говорите... — Тачибана не переставал горланить, я повиновался и стал извлекать из рюкзака альбом. Глазами я быстро прошелся по помещению, в поисках Амано, но его пока не было. Зато, помимо Тачибаны, тут собрался почти весь класс, включая Сакамото, Имаи и Курамору. Кто-то посмеялся над словами Тачибаны, но, в основном, всеобщее внимание ко мне обращено не было, поэтому я чуточку расслабился. В кафе кипела работа: одноклассники переставляли столы, стулья, расставляя их по местам, таскали коробки с продуктами, шумно переговаривались между собой, а процессом заправляли Тсукаса Наоми и ее напарник Нанами Кейтаро. Меня к работе не привлекли — у меня была своя роль в этом спектакле. — Давай поможем, — улыбнувшись, предложил Курамору, и я помощь принял. Сакамото и Имаи тоже присоединились. Мы вчетвером начали доставаться рисунки и с помощью скотча приклеивали их на стену, стараясь разместить как можно более симпатично. Вернее, делали это мы с Курамору, а Сакамото и Имаи крутились где-то рядом, приглаживали края рисунков, выравнивали складки на скотче, подсказывали, как выгоднее представить ту или иную работу, в общем, мастерски создавали иллюзию бурной деятельности. — А это обязательно делать толпой? — раздраженно воскликнула Тсукаса, обращаясь к нам с противоположной стороны кафе, поверх голов снующих туда-сюда одноклассников. — Нам тут руки лишние не помешают. — О, Наоми-чан, так я ж говорил, я весь твой! — Тачибана широко распахнул руки, будто раскрывая объятия, и послал ей воздушный поцелуй, в ответ девушка нахмурилась. — Ты уже разбил четыре стакана, я тебе ничего не доверю, — цыкнула она и с недовольным лицо отвернулась дать кому-то очередное поручение. — Пфф, я уже натаскался этих коробок, — проворчал Сакамото негромко, чтобы Тсукаса не услышала, и поправил очки. — Весь в пыли теперь. Она же только нас и грузила. Имаи, соглашаясь, хмыкнул. — Согласен, заебала. Наконец все рисунки были повешены, и мы отошли на пару шагов назад, оценивая получившуюся картину. Получилось лучше, чем я ожидал. Такая своеобразная выставка приковывала взгляд. Посетители, войдя в кафе, наверняка сразу бы посмотрели именно в этот уголок. На стенах были мои лучшие работы. Посмотрев на них со стороны, я даже почувствовал гордость: все мои творения, особенно зимний пейзаж, выглядели красиво и достойно, словно картины настоящего художника. — Вау, — восхищенно произнес Курамору. — Блин, у тебя талант. — Неплохо, — кивнул Сакамото. — Рисуешь и вправду хорошо. — Нихуево, — согласился Имаи. Тачибана же, оглядев получившуюся выставку, подошел ко мне, положил руку на плечо и негромко сказал: — Чего-то не хватает. Я зло посмотрел на него в ответ, церемониться не было терпения. — И чего же? Тачибана посмотрел мне прямо в глаза, снова с этим своим странным выражением, которое я не мог правильно истолковать, затем отошел на пару шагов, обвел рукой картины, стол и стул, и, снова скорчив невинное выражение лица, воскликнул: — Мольберта, конечно! Какой ты, нахрен, художник без мольберта? И заржал, совсем как идиот. Хотя скорее идиотом тут был я. Подозрительным идиотом с паранойей. — А у тебя есть с собой мольберт? — спросил Курамору, вперив в меня полный надежды взгляд. — Да, вот сейчас с кармана достанет, — подколол его Имаи. — Нет, у меня нет мольберта. Я рисую без него. Тачибана просиял. — У меня идея! Ну-ка пошли, поможешь. И он убежал, утащив с собой недоумевающего Курамору. Я осмотрелся — Амано все еще не было. Фестиваль вот-вот должен был начаться, и даже в воздухе чувствовалась некая нервозность, которая передавалась и мне. Несколько минут спустя вернулись Тачибана с Курамору. Они принесли с собой, к моему удивлению, большой деревянный мольберт. — Вот. — Тачибана поставил мольберт передо мной. — Это мы спиздили у художественного кружка. Теперь ты художник, а не какой-то позёр. Все рассмеялись, и я тоже. Я поблагодарил Тачибану и даже почувствовал себя виновато перед ним, ну, за свои подозрения и резкость, хотя все еще был уверен, что он вовсе не мольберт изначально имел ввиду. Вскоре фестиваль начался. Одноклассники разбрелись кто куда. Кавасаки так и остался на кассе, многие одноклассники были официантами, включая Имаи и Курамору. Имаи выглядел злее обычного, одергивая на себе края жилета, а Курамору практически сиял. — Пиздец, — в привычной манере ворчал Имаи. — И как я на это согласился? — Брось, Юко, прикольно же! — подбодрил его Курамору. Тсукаса вскоре оттаяла по отношению к Тачибане и даже позволила ему стоять на входе и раздавать листовки, зазывая посетителей в кафе. Сакамото выполнял роль метрдотеля, то есть, встречал гостей и провожал их за столик. Для подоспевшего Мабучи роли не нашлось, поэтому Тсукаса окрестила его раннером, по сути, он должен был помогать официантам, но фестиваль едва начался, никаких посетителей еще не было, и работы тоже. — Делать нечего, можно я просто посижу и поем моти? — начал ныть он, когда Тсукаса снова подняла его на ноги, стоило ему опуститься на стул. Что делать мне я не представлял. Я уже разложил перед собой кисти, краски, карандаши, закрепил лист бумаги на мольберте и решил скоротать время за рисунком. Рисовал я картину, открывающуюся передо мной — кафе и одноклассники. Постепенно начали приходить посетители — ребята с классов старше и младше и учителя. Все они восторгались убранством кафе и, как я и думал, обращали внимание на уголок с рисунками. Кто-то подходил и разглядывал, кто-то мельком смотрел и уходил. Я скромно ждал, пытаясь спрятаться за свой мольберт. Пока никто не заказывал портрет, и я чувствовал себя как-то некомфортно. Но затем кто-то подошел — за мольбертом я не увидел лица — и опустился на стул напротив. — Привет, нарисуешь меня? — прозвучал незнакомый женский голос. Я отодвинул мольберт и даже удивился, потому что это была та самая девушка, которая заходила в магазин летом, та, с челкой, которая вроде как со мной флиртовала. Ну, и на которую я потом… — Д-да, — ответил я, чуть заикаясь, потому что очень некстати вспомнил о том, что делал после встречи с ней. — Конечно. — Хаякава Аяно, — представилась она, протянув мне ладонь. — Второй класс старшей школы. Зови меня просто Аяно. Я пожал ладонь, представился. Выходит, я был прав: она старшеклассница и, оказывается, старше на два года. — Что мне делать? — спросила Аяно, улыбаясь. — Просто позируй...Ну, как на фото, — сказал я, меняя бумагу на мольберте. — Улыбайся. Или не улыбайся, ну, как хочешь. — Тогда буду улыбаться, — проворковала она. Я начал рисовать. Когда я посмотрел внимательно на Аяно, она совсем немного покраснела. С лета она почти не изменилась, разве что только волосы чуть длиннее стали и были теперь уже практически до талии. У нее была красивая улыбка, ямочки на щеках и большие карие глаза, аккуратно подведенные карандашом. Я не знал, стоит ли мне завести разговор, чтобы избежать неловкого молчания, потому что не знал, как вообще происходит процесс создания портрета с натуры. Должен ли художник вообще развлекать модель разговорами? Поэтому я молчал, только изредка просил Аяно немного повернуть или склонить голову. Молчать ей, видимо, было неловко. — Это все ты нарисовал? — спросила она, имея ввиду выставку у меня за спиной. — Да, я. — Красиво. У тебя настоящий талант. — Спасибо. Снова воцарилось молчание. Я рисовал старательно, и даже был рад тому, что Тачибана откопал для меня мольберт, рисовать на нем было гораздо легче. Я подумал о том, что однажды у меня будет такой свой. Может, даже собственная мастерская. Я заметил краем глаза, что Амано так и не появился. По крайней мере, в кафе его не было. Нарастало беспокойство. Он бы точно зашел в кафе, ведь идея о рисовании портретов принадлежала ему. Мельком глянул на висевшие на стене часы. С начала фестиваля прошло полтора часа. Не может же он его пропустить? Может, что-то произошло? Я хотел было попросить Аяно подождать меня немного, пока я напишу Амано смс, но тут увидел его в дверях. Он только что зашел и теперь шумно здоровался с одноклассниками, перебрасывался с друзьями фразочками и смеялся. Издалека он выглядел так, словно был в хорошем настроении. На плечи был накинут пиджак, надеть его он не мог из-за гипса на руке. Амано взглянул в мою сторону, и дыхание у меня перехватило. Я тут же перевел взгляд на Аяно, не хотел, чтобы он догадался, что я только и делал, что ждал его появления. — Привет, — поздоровался он со мной и Аяно, подойдя ближе, и оглядел картины на стене, одобрительно хмыкнул. Затем встал у меня за спиной и посмотрел на портрет, который я рисовал. — Очень похоже, — заключил он. — Я не мешаю? — Нет, нет, — отозвался я и, не удержавшись, выпалил: — Все нормально? — Да. — Амано, казалось, без слов или по моему обеспокоенному взгляду, понял, что я имею ввиду. — Был у врача. Да я бы и не помог особо, с гипсом-то. Я оторвал взгляд от него и снова посмотрел на Аяно, продолжил рисовать ее. И хоть перед глазами теперь было лицо девушки — что настоящее, что нарисованное — думал я только о стоящем позади Рине. Вернее, о том, как он ответил на мой последний вопрос, будто прочел мои мысли, от этого у меня теплело в груди. Может, предложить ему нарисовать его портрет, после этой девушки, подумал я? Раньше я только по памяти ведь рисовал, а тут отличный шанс нарисовать его с натуры, я был уверен, что портрет получится отменный. Но, прежде чем я успел решиться на это, случилось то, от чего у меня сердце пропустило удар, а карандаш в руке предательски дрогнул. Дыхание рядом с моим ухом, запах мятной жвачки и ненавязчивый парфюм, медовые радужки справа, на уровне моих собственных глаз, совсем близко, ладонь Амано на краю стола, к плечу едва прикасается вторая, загипсованная, и чуть хрипловатый низкий голос, который не то говорит, не то шепчет: — У тебя все отлично получается, не волнуйся. Я сглотнул, стараясь сохранить самый невозмутимый вид, хотя сердце отчаянно билось, и ладонь, держащая карандаш, так некстати подрагивала. От такой сумасшедшей близости хотелось совершить что-то очень глупое и безумное — прижаться, или оттолкнуть, или убежать, не оглядываясь. Я взял себя в руки и, глянув прямо в медовые радужки, ответил, ужасно сиплым голосом: — Хорошо. Только это и смог выдавить. — Принести попить? — спросил он, и голос его теперь прозвучал совсем по-другому, он был громче, бодрее, и у меня закралась мысль, что в отличие от этого вопроса, то, что он произнес секундой ранее, предназначалось только для нас двоих. — Может, воды? Он отстранился, отошел дальше, и я нехотя ощутил, как мне вдруг стало холодно. — Мгм, да, — выдавил я из себя, продолжая, как дурак, вырисовывать один и тот же штрих. Вот же выдающийся у Аяно получится нос. — А...вам? — вежливо поинтересовался Амано у девушки. — Нет, спасибо, ничего не нужно, — ответила она, вернув ему ослепительную улыбку, но, кажется, была несколько расстроенной. Или мне показалось. — Готово. — Вскоре я развернул мольберт к Аяно, когда вывел последние штрихи. Девушка поднялась с места и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть. Ее губы растянулись в улыбке, а глаза блестели, она смотрела на рисунок с восхищением, и я немного зарделся. — Это прекрасно, — с восхищением произнесла она. — Спасибо! Сколько с меня? — Да не за что, — промямлил я. — Шестьсот йен. Она пошарилась в сумочке, извлекла из нее купюру и, развернув, протянула мне тысячу. — У меня только тысяча, сдачи не нужно, — просияла она. — Бери, бери, твоя работа заслуживает большего. Я смущенно взял купюру и снял портрет с мольберта, вручил его Аяно. Она взяла его, но, кажется, уходить не планировала, будто хотела сказать что-то еще. И смотрела пристально, так что мне стало совсем неловко. — Ты... — наконец произнесла она. — Ты не хочешь дать мне свой номер? — Зачем? — спросил я, потому что тупил, и потому что девчонки раньше никогда не просили у меня номер телефона, тем более, красивые, тем более, старшеклассницы. — Ну... — Аяно немного замялась, и я удивился, как ее не отпугнуло мое тугодумие. — Просто так. — Да, записывай! — Откуда-то внезапно нарисовался Мабучи и принялся диктовать Аяно мой номер. Аяно хихикнула и, записав номер и помахав на прощание, ушла. — Ну ты и дурак, — протянул Мабучи, закатывая глаза. — Понимаю, тебе нравится другая, но мы же оба знаем, что с Киритани у тебя шансов нет, так что...Лови момент. Девчонка красивая, еще и старшеклассница. Я, честно говоря, не понял, что это было. Ну, то есть понял, что скорее всего Аяно я понравился, но в голове у меня это никак не укладывалось. — Да, наверное, — ответил я, в глубине души надеясь, что Аяно мне так и не напишет. Амано вскоре вернулся и вручил мне бутылку воды, и я надеялся, что теперь мы сможем с ним хотя бы немного поговорить (Мабучи в таком случае я бы как-нибудь заставил уйти), но следом за Амано к нам подошли Нориаки с Киритани. Так что шанс остаться с Рином наедине исчез. — Нарисуешь портрет Нориаки? — спросил он. Мабучи, видимо, за неимением другой роли, кроме незадачливого бесполезного раннера, решил заделаться моим ассистентом, иначе я не могу объяснить, почему он решил отвечать на вопросы окружающих вместо меня. Не успел я и рта раскрыть, как он залепетал, покраснев: — Да, конечно, конечно, он нарисует. — С этими словами он даже отодвинул стул перед девушкой, та вежливо улыбнулась ему, поблагодарила и уселась передо мной. Делать было нечего, я начал закреплять на мольберте лист и принялся точить карандаш. Мабучи, не в силах упустить шанс поболтать с Нориаки, устроился рядом и начал болтать. — А что мне нужно делать? — немного растерянно спросила Нориаки, приглаживая струящиеся по плечам волосы. — Тебе ничего не нужно делать, — щебетал Мабучи. Щеки у него были красные, а сам он был как на иголках: то встанет, то сядет, то скрестит руки на груди, то сунет в карманы. В общем, выглядел, как идиот. Наверное, и я таким становился в присутствии Амано. — Просто сиди и...эм, ну, будь собой. — Будешь весь день тут мельтешить? — зло прошипел я ему, надеясь, что Нориаки не услышит. Мабучи в ответ устремил в меня прямо-таки щенячий взгляд, и я сжалился. Так уж и быть, раз ему так сильно хочется побыть рядом со своей возлюбленной. Я надеялся, что саму Нориаки Мабучи не станет раздражать, иначе это будет полный провал, но ей, кажется, было все равно, учитывая то, что рядом стояли еще и Амано и Киритани. По крайней мере, я думал, что они стояли. Взглянув краем глаза вправо, я заметил, что они отошли поодаль и теперь разговаривали. Слышать я их не мог, в кафе играла музыка и стоял гомон голосов посетителей и официантов, еще и Мабучи, не затыкаясь, трещал под ухом. Видел только, как они улыбаются друг другу, как смеется Рин, как Киритани смотрит на него, снизу вверх, и отвечает хихиканьем на каждую его фразу, как она якобы невзначай прикасается к его предплечью. Амано же стоял, сунув руки в карманы, но, вроде как, вовсе не был против ее прикосновений и в целом наслаждался ее обществом. Что-то в этой картине мне совершенно не понравилось. Было ясно, как день: ей нравится Рин. Я заметил это еще в понедельник, когда она буквально вцепилась в него в коридоре. И вот снова. Вот же прилипала. Я старался одергивать себя и возвращать внимание к рисунку, но эти двое маячили у меня в поле зрения. Лучше бы уже вышли из кафе и ворковали снаружи. Тогда я и сам не заметил, как сильно надавил на карандаш, и грифель сломался. Пришлось точить. Нориаки, кажется, совсем устала от трескотни Мабучи, и улыбалась уже как-то совсем натянуто. — Что-то не так? — с надеждой в голосе спросила она меня, заметив, что я перестал рисовать и занимался своим карандашом. — Нет, с чего бы, — мигом отозвался я. Получилось резко, так что я сам об этом пожалел. Нориаки поднялась. — Слушай, давай я попозже подойду, ладно? Мне позвонить нужно. — С этими словами она, виновато улыбнувшись, ретировалась под разочарованный и тоскливый взгляд Мабучи. — Вот же блин! — ругнулся он. — Не мог бы ты быть чуточку приятнее со своими моделями, а? Она убежала в страхе! — Она убежала от твоего трепливого рта, дурень, — парировал я, продолжая точить свой карандаш. — Ты просто бесишься, что рисовать пришлось ее, а не Киритани, да? — Мабучи начинал по-настоящему злиться. — Заткнись. Теперь, когда я вспоминал о том, что Мабучи думает, будто бы я влюблен в Киритани, меня тошнило. Раньше я был к ней абсолютно равнодушен, а теперь она начала меня раздражать. Надежда на разговор с Амано таяла с каждой секундой и, когда я посмотрел в их с Киритани сторону снова и увидел, как они выходят с кафе, бок о бок, с плетущейся следом Нориаки, она и вовсе испарилась. На стул передо мной плюхнулся Нанами в своем дурацком жилете официанта. — Нарисуешь ме... — Шестьсот йен, — отрезал я и выбросил в рядом стоящую урну карандашные стружки.

***

Под конец фестиваля у меня серьезно начала болеть рука, поэтому, закончив, наверное, тридцатый портрет, я начал потихоньку собираться. Мабучи ушел еще, когда я приступил к портрету Нанами, буркнув, что ему надо в туалет, но я-то видел, что он обиделся из-за Нориаки. Я себя неправым не считал, все-таки он сам ее достал за считанные минуты, поэтому искать Мабучи я не стал. Подуется да забудет, такой вот он. Собрав рисунки, я взял мольберт и отнес его обратно в кабинет, где обычно проходил художественный кружок, по пути наткнувшись на удивленные взгляды учителей, затем решил отправиться в закуток рядом с выходом на крышу, чтобы побыть одному и покурить. Хотелось перевести дух, ведь день выдался для меня сложным. Ко всему прочему, мы с Мабучи договаривались поиграть в автоматы после фестиваля, и я решил дать ему время остыть. Однако, когда я подходил к своему укромному месту, на телефон пришло сообщение. Это был Амано. ‭«Ты где?‭» Следом еще одно. ‭«Выходи на задний двор. Курилка.‭» Я немедленно двинулся на выход и, придя в назначенное место, обнаружил там Амано в окружении привычной компании. Благо, не было чертовой Киритани и ее подружки. Амано с Имаи курили. — Мы идем в Юдзуку, давай с нами? — спросил Рин, едва я показался. Хоть я и смотрел на него, от меня не скрылась реакция всех остальных. Видимо, они не ожидали, что Амано пригласит меня. Наверное, он и смс мне отправил, не согласовав ни с кем приглашение. Тачибана приподнял в удивлении брови, Курамору растерянно заозирался, глядя то на меня, то на Амано, Сакамото с Имаи переглянулись. Имаи, однако, тут же вытащил мобильник и уткнулся в экран. — А...что это? — Там подают отменный хаката рамен, — встрял Курамору. Кажется, несмотря на свое удивление, он не был против моей компании. — Мы разве не в KFC идем? — рассеянно спросил Имаи, выкидывая окурок и придавливая носком кроссовка. — Хотя...похуй. Тачибана усмехнулся так, что взгляды всех присутствующих обратились к нему. Он стоял в своей излюбленной позе — выпятив грудь и сунув руки в карманы. — Ого, Рин, у нас что, пополнение? — Его взгляд, устремленный на Амано, был выжидающий, несмотря на играющую на губах улыбку. Тот, однако, и бровью не повел. Лишь спокойно взглянул на него и ответил, пожимая плечами: — Я хочу его угостить, это же моя была затея с портретами. Ты против? Тачибана поднял руки в обороняющемся жесте и замотал головой. Амано не отводил от него свой пристальный взгляд. — Нет-нет, просто неожиданно. Думал, ты хотя бы скажешь, — затараторил он, а затем театрально вздохнул. — Ладно, пойдемте уже, я жрать хочу, весь день работал так-то. И мы двинулись большой шумной компанией в сторону выхода с территории школы. Я понятия не имел, где находится эта Юдзука, поэтому просто шел следом. Поравнявшийся со мной Сакамото легонько и по-доброму пихнул меня кулаком в плечо. — Вот кто весь день работал, — смеясь, сказал он. — А ты, Тачи, просто бумажки раскидывал. — Я был про-моу-те-ром! — четко, специально по слогам проговорил Тачибана, явно задетый словами друга. — Если бы не я, хрен бы кто в это кафе зашел. А ты вообще че делал? — Я был метрдотелем. — Метр...че? Че это за хрень вообще? — Это тот, кто встречает посетителей у входа и провожает к столику, дубина. — А, бездельник, короче, — заключил Тачибана. Парни продолжали препираться всю дорогу под смех Амано и Курамору и раздраженные вздохи Имаи, и оба заткнулись только, когда Имаи на них наконец наорал. Я шел рядом с ними и молчал, только слушал, мне пока казалось неуместным что-либо говорить и как-то встревать, я ведь по сути не был частью их компании, так, приглашенный. И вполне возможно, что это разовая акция. Амано ведь сказал, что хочет угостить меня, за то, что я рисовал сегодня весь день портреты, согласившись на его идею. Он не говорил, что теперь я часть их компании, что я могу сидеть с ними на уроках или вместе с ними обедать. Но что-то подсказывало мне, что такому повороту событий Тачибана бы точно не обрадовался, судя по его реакции на то, что я иду с ними в Юдзуку. Но все же...Я был прав: Амано и вправду был лидером, затмевающим Тачибану, и именно он принимал решения в их компашке. В глубине души мне этого хотелось — быть с ними. Идти вот так вместе, вдыхать свежий воздух, смеяться над тем, как спорят Тачибана и Сакамото, и над тем, как смешно бесится Имаи. Видеть Амано перед собой, очертания его плеч, его профиль, когда он поворачивается и вставляет свой комментарий в перепалку, видеть, как он смеется. Как он оборачивается и смотрит на меня, смотрит внимательно, своими медовыми глазами, блестящими в свете огней вечернего Кайто. Наверное, в этот момент я впервые в своей жизни действительно был счастлив.