Рысь в мешке

— Да я не спорю, что мерзко, я на врачиху наблевал, когда первый раз брызнули! В детстве, в инфекционке… — Славик нависает над никакущим, больше похожим сейчас на тряпичную куклу простывшим Саней, тянет вниз его густо обросшую тёмными колючками челюсть, заставляя открыть рот, и сжимает в свободной руке спрей со страшным названием — Люголь. — Но помогает же, блять, пройдёт всё за день! — Это же йод! — Алинка усиленно пытается его оттащить, но больше моему Дурдому волосами мешает, заезжая ими, накрученными, в глаза, чем противится этому бешеному. А друг лишь смотрит на меня с тем выражением лица, с каким смотрят в воображаемую камеру. — Сожжёт просто все миндалины! — В этом и смысл! Я молча наблюдаю с порога, держа в обеих руках тяжёлые, полные пакеты… Пока вдруг не слышу рядом топот маленьких ножек. — Топа! — чудище моё на секунду высовывается из унылой драки. — Сидеть! Остальные двое тоже в миг замирают и неверяще уставляются мне под ноги. — Бля, меня глючит уже? — Саня шмыгает кривым носом, сощурив глаза на Алинку: — У меня дома собака? — Это Топа. Я с ней и пришла, вы чё, — поднимает заламинированные бровки, — только щас заметили?! Сидеть! Пятнистая такса в лиловом комбинезоне перестаёт меня обнюхивать и реально плюхается своей задней половиной на пол. Голову из стороны в сторону поворачивает, молча и очень по-умному таращится в сторону новой хозяйки. — Какая-то она… тихая у тебя. — Славик вглядывается, вертя башкой туда-сюда точно так же. — У меня у соседки одной была такса, они же вроде суетные… Я тоже так думал. Но это подарок с небес, а не животное: и звуков почти не издаёт, и нужные команды знает, на улице в меру любопытная, а дома превращается в такую вот декоративную статуэтку, напоминающую о себе лишь цокотом коготков по полу в редкие минуты активности. Это старания прошлых хозяев — воспитанием занимались со всем вниманием, хотели потом то ли к деду, то ли к бабке подселить перед переездом заграницу, но пожилой родственник внезапно с ними надумал. И без того многодетным родителям стало не до собаки, сплавили каким-то друзьям, а те вынужденно из-за проблем с жильём отдали в приют вместе с этой слезливой историей… Оттуда взял под опеку питомник. А там породистая чудо-псинка и месяца не прожила: чуть ли не очередь перед Новым годом выстроилась, почти аукцион — предлагали больше, чем за щенков с выставочной родословной и паспортом. Короче, Алинка надежду потеряла… Да и мы проморгали бы, если бы Гоша не спохватился. Скинулись раньше всех и забрали прямо к её дню рождения, заполнив невиданное количество бумажек от ответственных заводчиков. Сука, вот неделя уже прошла, зачем я всё ещё помню этот собачий лор? Алина пользуется моментом и незаметно вытягивает проворными ручонками у Славика пузырёк под запоздалое «э!», Дурдом даёт ей полудохлую пятюню, а я наконец очухиваюсь и ставлю продукты на пол — пальцы уже посинели, передавило целлофановыми ручками. — Фуня, мы во двор пока… Ты, — тычет в Саню пальцем, — не болей, а ты, — поворачивается к Славику, — не лечи своего Сашу! Ещё бы ватку на ложку намотал, как наша бабушка… А ты, — меня, как родного человека, неожиданно и больно бьёт в лопатку, — быстрей давай, а не как всегда! — А погладить можно? — светлая макушка вытекает за сестрой к порогу. — Можно, щас только шлейку ей поправлю… Перешагиваю таксу, почесав за ухом, под вопль Алинки, что та теперь не вырастет, жму Сане руку, выкладываю на стол перед ним лекарства… Ставлю принесённые сестрой кушанья в разноцветных лоточках на полку холодильника и туда же выгружаю половину содержимого пакетов. Под запотевшей прозрачной крышечкой на плите обнаруживается вполне сносный на вид и запах бульон, и удовлетворённо выдыхаю — Славик моего друга голодом не морит. — Тоже живность давно хочу… — Саня шуршит светло-синей картонной коробочкой и, не читая ничего ни на ней, ни в инструкции, ни на самом бутыльке, заряжает по три раза в обе ноздри купленным мной случайным спреем от насморка. — Раньше стремался — ходили все сюда, у Игорька аллергия была, а щас вот вроде и можно. Чё думаешь, согласится? Косится в сторону сожителя, что очень-очень боязно гладит собаку одним пальцем вытянутой руки, дёргаясь от каждого и её, и своего шевеления… И совсем отпрыгивает прямо на корточках, по-лягушачьи, когда та тянется своим подвижным мокрым носом его понюхать. — Хер знает, у него вообще какие-нибудь домашние животные были? — Он про родню много не рассказывает, но из того, что знаю, там… — Саня замолкает и чуть виновато прикусывает язык, посматривая по сторонам. Знакомая заминка, сейчас будут секреты. — Бля, там, походу, из домашнего было только насилие. Реально какой-то пиздец, я удивляюсь, как он сам не свалил, дотерпел, пока выгонят. …Блять. Совсем не на такие секреты я рассчитывал. — Настолько жесть? — замираю с буханкой белого в руках, а друг кивает. Поворачиваемся оба обратно на улыбающегося животинке Славика… Мне он совсем ничего про семью не рассказывал — даже адрес его родной был выведан совершенно случайно, когда покупали ему с моего компа билеты на автобус… Но и скрывать, вроде, не скрывал, что домой. Сам собой возникает вопрос: — А ездит он куда постоянно? — К матери. В дурку. Узнать неприятные подробности не успеваю — входная дверь хлопает, а тот, о ком шепчемся, возвращается. Выхватывает у меня хлеб, отламывает кусок и запихивает в рот, после чего невозмутимо убирает в шкафчик. Достаёт из соседнего кружки. — Чайник же скипел, чё вы не пьёте? — Так, мелочь, она ушла. — Саня вопрос игнорирует. — Сколько там осталось? — Она ушла, а он… — Славик бьёт меня в другую лопатку не менее, сука, больно! Ну сговорились, что ли? — Пришёл! — А он не сильно охуеет, если ты щас встанешь мордой в угол и на пятнадцать минут завалишь ебальничек. Давай. — Семь осталось, какие пятнадцать?! Хозяин жилища устало кивает на Люголь, брезгливо отодвигая подальше в кучку остальных медикаментов, и спокойно добавляет: — Ещё семь за эту хуйню. — Так четырнадцать получается! — Будешь выёбываться — получится двадцать. И гречки тебе насыпать Сока попрошу. Славик бросает на меня быстрый, но очень многозначительный взгляд — как-то умудряется в своих голубых уместить сразу и обиду за эту угрозу крупой, и жгучее смущение, и что-то отдалённо напоминающее просьбу о помощи. А потом, красный с головы до пят от этого коктейля эмоций, покорно топает к стене возле вешалки в прихожей, где не натоптано, касается серого с текстурой дерева линолеума коленями и безвольно кидает руки по швам. А я действительно не сильно охуеваю, молчу. Хотя надо, наверно, какой-то диалог начать, чтоб не пялиться на эти эксперименты… Без Темы у них действительно всё клеится — вернулись к ней, когда оба в этом убедились, и Славик догнал, что она не «жидкими гвоздями» служит, а скорее… шпателем, который всё выравнивает и разглаживает, чтоб ещё лучше держалось. Так что пробуют теперь разные форматы: на прошлой неделе пытались исключительно с какими-то плюшками за послушание и выполнение приказов, но этот бесёныш, ясен хер, быстро разбаловался, так что теперь ввели вот такие безболезненные наказания. Очень действенные, хотя оно и понятно — для гиперактивного парня хуже пытки и не придумаешь, чем полчаса в углу сидеть или со связанными за спиной руками ходить. И ногами — ноут ступнёй включать и мышку двигать уже научился. — Эдик, кстати, спрашивал, когда заедешь. — вспоминаю невольно, хоть ассоциировать нашего приятеля с верёвками теперь… странно. Сместился вектор в сторону отцовства. — Я сказал, что температуришь, а он пожаловался, что ты вторую неделю морозишься. — Да мне чё-то не хочется туда к ним… К вам. — признаётся Саня, со стоном поднимаясь, и раскидывает по кружкам заварку. — Боюсь я этой женщины, неловко. — Дианы? — переспрашиваю, а затем перекручиваю в голове ещё раз, залипая на небольшие струйки пара, вьющиеся от набирающих цвет напитков… И переспрашиваю совсем неверяще. — Неловко? Тебе? Либо послышалось, либо вирус с народным названием «ну-этот-щас-ходит» имеет неожиданные симптомы. — Она сожрёт меня за Рысика, если узнает, по ней видно. — Как она узнает, по-твоему? — Бля, ну вдруг брякнет случайно этот Децл… Или уже! Она ж прям хищная, как кошка дикая выглядит… — прерывается на страшный, булькающий кашель — такой, что перебарываю порыв дыхание задержать и отклониться на безопасное расстояние. — Они ж Рысины? Вот подходящая фамилия. — Точно не скажет, не дурак же. Она вообще… понимающая. И наверняка в курсе про конкретно его увлечение. — Это да, вряд ли он ту тёлку на груди прячет… Тобой набитую. — хмыкает, бросает долгий взгляд на часы и, стоит цифре смениться, шагает в сторону Славика, про которого я реально уже умудрился забыть. — Всё, протикали твои семь минут, — треплет по торчащим волосам необычайно ласково, прижимая их ладонью, дожидается, пока тот вскочит, с шипением распрямит затёкшие колени, и внезапно звонко целует. Внезапно скорее для меня — никак не привыкну, поэтому тут же бросаюсь изображать занятость, разглядывая экран блокировки телефона. — Нормально? Пойдём чай пить. — Я тут с вами сидеть не буду, — предупреждаю, когда оба умещаются за маленьким столом, — мы собаку завезём и на каток потом… Так что давай свои эти… — щёлкаю пальцем, но понимаю, что конкретно этот Дурдом ничего и не сказал, кроме излюбленного «проверить кое-чё». — Чего там у тебя? — Ща… Саня берет ноут с подоконника, а я глазею на притихшего Славика с красными коленками, для которого явно стал дополнительным элементом наказания… Мило и можно было бы немного позлорадствовать, но сейчас мне на их Тему и его стыд абсолютно фиолетово, так что решаю наладить контакт: — Ты с нами не хочешь? — А Даня поедет? — Поедет. — Тогда хочу, будет спасать от вас, бешеных Соколовых… — отхлёбывает чай из Саниной кружки, плюхнув пакетик в свою. И хмурится в бурый кипяток. — А, бля, не… Мне проект к утру править надо. И «править» — это мягко сказано, на меня там главного телепуза скинули, всё после него переделывать: и дыры под лестницы опять забыл, и шахта лифта у него запаяна. Не ебу, зачем его взяли к нам вообще, котят чтоб кормил? — Котят? — уже неглядя интересуюсь, сверяя данные на переданном Саней экране. Опять поставщики в договор два пункта с потолка добавили, чтоб как в примере из инета… Вот нельзя просто прочерк поставить и не ебать мозги, что не сходится? — Ну у нас же курилка во дворе почти, в подвале завелись рядом. Дикие правда, но жалко их, я тоже колбасу иногда выношу. Там один такой типа… Как называется этот дефолтный скин у кошек? Лесной, коричневый. Второй тоже похожий, но попушистее и с белыми «носочками» и на шее штукой… — Совсем мелкие? — Саня лезет прям под руку, выколупывая из блистера таблетку. — Даже жевать большие куски ещё не могут. Мы сосиски на мини-тёрке им перемалываем, которую Лёня для сыра в Дошик купил и на бутеры.

***

— Бля, вы реально как братья. — стук поставленной на сушилку тарелки внезапно оказывается громче голоса, и Слава с неприязнью осматривает остальные, вымытые до блеска и сверкающие сквозь слой влаги. Они кажутся оглушительными, просто стоя возле мойки, а шуметь почему-то не хочется. — Вам в школе нормально было? — Нормально, доучились как-то пронумерованные. Я первый был. Саня сидит позади, навалившись из-за отсутствия спинки у табурета на стену. С кружкой, в которой болтаются два пакетика чая, едва видимые в плотной заварке, и с поднявшейся после гостей температурой. — Вот это странно. — Почему это? — Ну… он же выше. Или тогда не был? — Был, — парень усмехается чему-то, — но там не по росту же, по отчеству. — И чё вы прям с первого класса дружите? — У нас тогда типа знакомство было после линейки, где все передавали кубик какой-то… Или мячик? Хуйню разноцветную, короче. Сок прям за мной сидел на втором ряду, за последней партой, и, когда ему с первого передали и он моё имя назвал, я пиздец завис. Думал, проебал объяснение какое-то, чё делать надо: говорить, кто рядом сидит, угадывать? Слава фыркает, всё же оставляет посуду на месте и садится за стол спиной к серым шкафчикам — на ту третью табуретку, что лишь изредка выдвигается с целью уступить посторонним посетителям более удобное место. Желание сидеть близко, смотреть наискосок, как Саня уверенными глотками допивает уже остывший и горький чай, морщится неровным красным носом и тихо делится воспоминаниями вызывает внутри непонятный интерес. Не столько к истории, сколько к атмосфере приятно опустевшей тёплой кухни. — А дальше? — А чё дальше? Пару недель охуевше друг на друга смотрели, а потом я окружающий мир у него списывал. Срисовывал… Там чё-то с птицами было, раскрасить по названиям, а я ебу, блять, в семь лет, как скворец выглядит? На каждом кусту же у нас скворцы! — Я и сейчас не ебу… У меня кстати тоже был тип в классе, который постоянно оборачивался и всё смотрел. И ронял эту подставку для книжек железную, у вас такие были? — Не помню. — Я его ей отпиздил и меня отсадили. За первую парту. — То есть, ты с детства такой бешеный? — Саня смеётся, ставит чай на стол, чтобы не пролить, а Славик тут же перехватывает. Готовится сделать глоток, предвкушая неприятную терпкую горечь — не может перебороть потребность отпить чужое, но пальцы на стеклянном боку кружки накрывает чужая горячая рука. Ложится поверх двух щекочущих нитей с бумажными язычками, сжимает, уверено тянет ото рта подальше. — Ну налей ты нормальный, солнышко, это мне даже язык разъедает. — Я не хочу свой! — Налей мне нормальный, попью и отберёшь. — Это всё равно будет мой тогда! — парень откидывает назад светлые волосы, хоть те пока не отросли до стадии, где могут мешать, и лишь торчат вверх небрежным ёжиком, и упрямо отхлёбывает… Лицо само, непроизвольно сжимается в гримасу, а глаза начинают бегать по столу, ища, чем бы заесть невыносимый вкус. — Пиздец, то есть ты вот это пьёшь, а Люголя боишься?! — Так у меня с языком проблемы, а не с горлом! Я ближе к корню-то всё чувствую… — Почему так, вообще? — Слава закидывает в рот принесённую Алиной мятную карамельку и тщательно обсасывает, вбирая как можно больше сладкого травянистого вкуса. Интересуется невнятно, стуча конфеткой о зубы: — Это как-то называется? — Хуй знает, я лет в двадцать только заметил. Точнее, узнал, что не замечаю. Мне в универе на первое апреля перца ёбнули в сосиску в тесте, прям нашпиговали. Я просто сожрал, хотя подвох чуял, начал спрашивать, чё они переглядываются и ржут… Чувак, который это придумал — твой однофамилец, кстати — допёр, что не прокатило, и сказал, что он туда накончал. А он, сука, реально мог, так что я сразу рванул блевать, и горло вот пиздец жгло, два дня потом одни йогурты молоком запивал. — Однофамилец? А как звали? — Вова вроде… Пидорас. Он не прям со мной учился, но на одном потоке. Родня твоя? — Не знаю… — Слава пожимает плечами, поняв, что даже не помнит точное количество братьев отца, ещё в дестве перестал различать заплывшие от алкоголизма лица, что появлялись дома. Наверняка кто-то из двоюродных братьев… Замечает, что его руку по-прежнему не отпускают, но и не держат — просто чувствует чужие пальцы сверху. Шевелит своими осторожно, приготовившись к тому, что тепло сейчас исчезнет, но те лишь пробегаются по костяшкам, гладят и заставляют угасшие искорки от смеха в груди сменяться какими-то другими. — Я просто никогда не встречал других Кавелиных. Только Каверин был на первой работе, причём тоже Слава… Только Вячеслав. — Вот я тоже долго думал, что этот Вова — Каверин, просто очень избирательно картавый. Потом в списках увидел. — Саня лениво перебирает лекарства свободной рукой, ставит рядком возле стены, складывает коробочки друг на друга. Замирает с синеватой и пустой, той, что от лекарства против насморка. — Бля, погоди, а ты тогда кто? — Станислав. — просто отвечает парень, как бы напоминая, но ровное лицо напротив застывает с поднятыми густыми бровями, образуя три складки искреннего удивления на лбу. — Ты чё, не знал? — Откуда, блять? Я паспорт твой в глаза не видел ни разу, остальное не разглядывал. Пиздец, то есть ты Ста… Саня не успевает договорить, потому как сожитель тут же с громким шлепком закрывает его рот рукой. — Не говори! Оно меня бесит! — Фебе офу… — тёмные глаза смеются, а слова летят невнятным теплом в лодошку, пока Слава наконец не решается её убрать. — Тебе охуеть подходит, оно ведь прям такое же… ебанутое! — Бля, ну вот именно. Стасов никто не любит. Хозяин квартиры с усталым звуком поднимается, непроизвольно вздрагивает от озноба, переставляет кружку в раковину, а пухлые пакетики напитанной заварки выбрасывает в мусор, не отжав. — Да хуйня это всё, — встаёт позади, за Славиной спиной. Так близко, что позвоночник обдаёт жаром, а затем на уровне груди показываются чужие руки. Такие знакомые, с приметными жилами и тёмными волосами… Расслабиться сначала не выходит, даже когда они обнимают и всё тело окутывает теплом, однако вскоре плечи опускаются сами, стоит на макушку приземлиться чужому колючему подбородку. — Я же вот люблю, получается. Ты чай-то ещё будешь, нет? Слава выдыхает, привалившись к чужой груди щекой и незаметно потеревшись о жёсткую грудную клетку. Будто поворачивает голову для лучшей слышимости, но на самом деле выражает благодарность за то, что ответных признаний от него не требуется — одного новогоднего и непрямого достаточно. — Не буду. — Пошли тогда отсюда. Саня тянет за плечи, заставляет подняться… Но не хочется. Ужасно не хочется заканчивать эту удивительно уютную часть вечера, словно жизненно необходимо ещё посидеть здесь, на маленькой кухне с верхним светом и неубранной посудой. За последнее Слава и цепляется, поднимаясь: — Щас, тарелки ещё доубираю… — Забей, чистые же, всё равно доставать. — И кружку помыть надо! — Блять, Слав… — Почему тебя Саней все зовут, если Сок — Сок? — парень быстро выпаливает случайный вопрос, словно диалог вот-вот уедет скорым поездом, и нужно успеть запрыгнуть в последний вагон. — Ну типа… Все остальные формы же свободны. — Да я на всё откликаюсь, поебать мне, как меня зовут, лишь бы не Шуриком. Поняв, что историй больше не будет, Слава судорожно прокручивает в голове свои. Подходящим оказывается только одно из недавних неловких событий, которое, зажмурившись над пенящейся в руках губкой, и приходится выложить: — Мы с Даней на днях чё-то обсуждали, я хотел вбросить про кальяны твои, сказал «у Саши», и он подумал про Сока. А я затупил и, вместо того, чтоб на «Саню» исправить, добавил «у моего». И меня так скукурузило с того, как это звучит, что он теперь специально, блять, только моим Сашей тебя и называет. Каждый раз! И при всех! Алинка тоже подхватила… — Бля, — хозяин квартиры ожидаемо прыскает, но смех постепенно сменяется приступом кашля и мешает дышать, от чего Славик тоже злорадно фыркает. — Я думал, это мелкая и придумала… Я ваще не против, обычно «мои» все были, а тут я… Чей-то. Одомашнился с тобой. — слова звучат так мягко, что вынуждают украдкой улыбнуться в наполненную под шипящей водой кружку. Но ненадолго — удаётся только выплеснуть и начать споласкивать по второму кругу, как над ухом разносится: — Да отъебись ты от этой посуды, пойдём полежим. Слава признаётся, от неожиданности не удержав в себе: — Не хочу я, мне тут нравится. — Чашки чистить? — Саня хмыкает. — Тебе это припомнить, когда ныть в следующий раз начнёшь и на меня свою очередь скинешь? — Тут хорошо. — А в спальне у меня прям плохо — охуеть. — Там по-другому! — Слава изо всех сил сдерживается, пока аккуратно ставит стеклянную кружку вверх дном в шкафчик, но всё же срывается и захлопывает серую дверцу сильнее, чем следовало бы. Посуда внутри хором бряцает. — Да блять! — Так, первые пять минут ты щас заработал. — Саня спокойно напоминает об их новой системе наказаний. Ставить парня в угол на такой короткий промежуток после каждой провинности оказалось бессмысленно — он не успевал ни успокоиться, ни подумать. Поэтому в силу приговор вступал минимум с накопленных пятнадцати, которые можно было заменить на связанные за спиной руки, удвоив время. — Но могу простить, если развернёшься и молча, без выебонов, пойдёшь куда надо. Слава нехотя подчиняется. В спальне действительно всё оказывается иначе: атмосфера, несмотря на полумрак и тёмные смятые простыни, не давит, но заметно отличается, а вытянутый светильник, что мягкими лучиками рассеивает фиолетовое свечение по контурам постели, создаёт совсем другое настроение. Настроение, на которое у Славы сейчас не выходит переключиться, как ни старайся — будто прилип к давно забытым домашним посиделкам и отрываться больно до слёз. Саня тёмной фигурой останавливается в проходе лишь через пару минут. Рассматривает уныло склонившего голову парня и ставит на столик у кровати новый спрей от насморка, ещё один для горла, пастилки от кашля, затем стягивает футболку и, кинув ту в густую тьму на полке открытого шкафа, приземляется рядом. — Ну что мне сделать, если я реально с детства такой? — Слава сжимает одеяло по обе стороны от тела и смотрит на пол, где желтоватые досочки вокруг чёрных пятен собственных носков при таком свете кажутся насыщенно-оранжевыми. — Всегда, блять, такой, сколько себя помню, с садика! Я нормальным никогда не стану. Саня вздыхает, обнимает, закинув одну руку на плечо, щекотно перебегает по частым складочкам на рукаве. И совершенно невпопад интересуется: — У тебя на работе всё ок? — Да, вроде… К лету мини повышение будет — там проектировщица в декрет уходит… Насовсем, походу. А чё? — Нихуя себе, уже повышение… Круто. Но я про коллектив больше, не сильно припизднутые? — Не сильно. Точнее, они сразу все ебанутые оказались, но… По-хорошему, типа. И с первого взгляда понятно. Стажёров у нас теперь из-за меня тоже телепузами называют… Сука, мне же за этим ещё доделывать! Проклятый какой-то проект: сначала слетал два раза, потом первый этаж случайно удалили, но там тётка есть с фотографической памятью, она план заново набросала на этой… Ну, на хуйне от конфетки… На фантике! Даже где какие пометки помнила и размеры почти точно, я вообще охуел! Теперь этому туповатому отдали… — У нас кстати одноклассница была с такой же сверхспособностью, Лена, которая на мою днюху приходила. — Бля-я-я, мне ещё подарок надо купить! Мы в следующую пятницу в баню едем, у Ромы в среду ДР тоже… Ты со мной сможешь на неделе сгонять за огромным садовым гномом? — Смогу, если в себя приду. — Саня решает ничего не спрашивать, только хмыкает. Но затем хмурится и склоняется ниже, от чего глаза-угольки кажутся совсем чёрными. — В баню? — Ну мы домик снимем, там сауна и маленький басик. — Много вас? — Обычно человек… шесть. Щас не знаю, может кто-то из нового отдела его, у них там чувак своё пиво делает… — Слава осекается, замолкает, а затем, каждой клеточкой ощущая многозначительный взгляд, спешно уверяет: — Я пить не буду, просто факт! — Дохуя интересный. Разумеется ты не будешь, пиздюлей же дам. И домой если не вернёшься, когда скажу — тоже получишь. — Мы без этого договаривались! — Я не сказал, что по жопе. Будешь по часу в углу стоять столько дней, на сколько минут опоздаешь. Слава недовольно фыркает, перебираясь в объятия совсем, почти залезает парню на колени, а потом в ужасе округляет глаза от осознания и отпихивает ногами скомканное одеяло прямо на пол: — Пиздец! Я час не выдержу, и ты знаешь! — Знаю, разобьём как-нибудь. Типа пять раз по пятнадцать минут, или сколько там?.. — Это ещё хуже, блять, я так с ума сойду! — Я тоже с ума сойду, если ты будешь хуй знает где, хуй знает с кем и хуй знает какой. — Да я скажу, где, геолокацию могу скинуть! — Так, блять, мы договаривались, что ты ночуешь дома? — парень всматривается сквозь темноту в Славино возмущённое лицо, пока тот, устав отворачиваться и дуться, наконец не кивает. — Значит ночуешь дома. Я же в девять тебя не загоняю, до двух, да хоть до трёх отпущу, если вести себя нормально будешь. Но чтоб засыпал вот здесь. Кивает за плечо, на кровать, а затем перебирается туда с ногами и уваливает Славика с собой. — Ты к чему вообще спросил? — вопрос только сейчас выплывает из череды мыслей, воспоминаний и планов. — Про работу. Тебе же неинтересно. — Мне про чертежи и модельки ваши неинтересно, потому что я нихуя не понимаю, про будни ебанутых архитекторов готов хоть круглые сутки слушать. — Вот среди них я самый нормальный! — Да и так нормальный ты у меня, золотце. На работе всё пиздато, с друзьями ещё пизже, со мной тоже заебись сейчас: не ругаемся с Нового года, словами общаемся, любимся регулярно. И головушку свою лечишь, ты молодец. — Саня непредвиденно звонко чмокает в нос, от чего хочется расплавиться и незаметным ручейком стечь с кровати — настолько горят щёки. — И сорян за Люголь, реально, мне приятно, что ты моё горло хочешь быстрей на ноги поднять. Слава усмехается и закатывает глаза, скрывая в недовольном жесте довольную улыбку: — Пиздец, я представил эти… миндалины с лапками. — Слушай, про лапки… Я к этому и вёл, кошака какого-нибудь давно хочу. Этих ваших диких реально заловить? — Это надо вот у телепуза спросить, они его меньше шугаются… Погоди, ты прямо сюда хочешь, себе? — Нам, вместе же живём. Веселее будет. — Их же два! Они братья, наверно… Обоих? — Им тоже веселее будет.

***

Хруст снега снаружи перебивает тихий рокот двигателя, а глаз невольно цепляется за мелькающие, размноженные веером тени прохожих. Сначала бодрый усатый дедок тянет «ватрушку» с внучкой, розоватая светоотражающая курточка которой загорается в лучах фар похлеще любого дорожного знака, затем стайка школьников-подростков с рюкзаками и свисающими у кого откуда мешками для обуви с разбега проезжаются по овальному островку льда среди тротуара. Вспыхивают фонари. Синева всюду становится ещё более насыщенной, будто искусственной на контрасте с искристыми оранжевыми сугробами, а разноцветные окошки дома, наоборот, тускнеют… Поднимаю взгляд на одно знакомое, но из тачки не видно. Вот где она там застряла? Подняться — минута, раздеть собаку и лапы помыть — максимум десять, а я жду, сука, почти полчаса… Уже Рысику написал, чтоб он сильно не торопился, а то запарится же одетый сидеть.        — «Может не поедем?        Сегодня»        Он как раз предлагает. Ага, я сам уже не в настроении на коньках барахтаться и ловить их обоих с вполне обоснованным страхом кого-нибудь случайно пришибить и параноидальным — отрезать пальцы. Случаи ведь наверняка были! Но обещал этому чудищу…       

— «ты ждать устал?»

      

— «Нет просто        К первой паре завтра        Хочется просто лежать пока выходной не закончился        С тобой»       

— «ладно, просто поесть куда-нибудь её свожу

      

чтоб не канючила»

Сдаюсь быстро. Поплюётся немного, задобрю какой-нибудь диетической пироженкой. Поймёт.

      

«тебе что-то взять?

      

вообще домой

      

чем ужинать будем?»

       — «Там макароны ещё есть»       

— «ты не съел?

      

я на обед же оставлял»

             — «Не хотелось»        Мысль о том, чем вообще мой котёнок кроме тепловой энергии питается, прерывает шум справа — Алина возвращается, пыхтит, истерично отщипывая прилипший к щеке волос, и громко стучит ногтями по экрану своего телефона в прозрачном чехле с розочками и Гошиной фотографией на загранник под ним. Со всей дури хлопает дверью. — Да блин! — ещё и вслух истерит, шибанув пару раз по защитному стеклу особенно сильно. Агрессивным вжиком расстёгивает свой короткий дутый пуховик… Вот как ей сейчас преподнести, что большинство из нас троих насчёт катка передумало? Всю неделю же просилась, даже к Сане вызвалась заехать, поесть ему, больному, настряпала, чтоб у меня время осталось. — Нормально всё у тебя? — не издеваться не выходит, уже автоматически вырывается. — Ходы опять в «три в ряд» закончились? — Да бесят, записаться не дают! Третий раз уже всё заполняю, время выбираю, тыкаю, оно зависает и просто нафиг вылетает! — Куда записаться? — К врачу… — бурчит, разматывая клетчатый шарф, стягивает зелёную шапку, ловит мой изучающий взгляд и очень резко переключается: — Я кстати рассчитала вам с Даней матрицу! Смотри, — тыкает ещё пару раз и показывает уже знакомый круг, — вот эти цифры… Так… Тут в главных задачах идёт четырнадцатый аркан — Умеренность. Это надо обрести спокойствие и найти душевное равновесие — Дане в первую очередь, у тебя-то по дате рождения он и так. А вот по Колесу фортуны новые этапы будут наступать неожиданно, прям врасплох заставать… — Лин, к какому врачу? — вкрадчиво отматываю обратно. Уже мысль мелькает, что к психиатру… Пугающе глубоко её затянуло в эту бурду, и, хоть вернуть расположение духа хочется, вникать в волшебные циферки я пока не готов. — Случилось что-то? И реально интересно. Для стандартной диспансеризации вообще же не время… Снова желудок? Тоже ведь гастритная, подростковые проблемы с питанием до сих пор аукаются. Или головные боли мучают? Вроде давно нас обоих не накрывало, адаптировались уже к зиме… — Не, — начинает вертеться, хлопать накрашенными ресницами и сжимать блестящие малиновые губки, елозя ими друг о друга и распределяя то, чем намазаны. Замок на своей сумке с бантиком теребит, перебирает жемчужинки. — Всё ок, там так… Провериться. Провериться. А голосок тогда какого хера так скачет? — Так, давай рассказывай. — тормошу за плечо, потому что девушка ещё и к окну отворачивается с неестественно-скучающим видом. Ещё бы насвистывать начала! Очень внимательно наблюдает за пробегающими тенями шаркающей по льду бочком женщины со здоровым мусорным мешком, из которого торчат облезлые еловые веточки. Ну да, февраль уже… Тоже с Рысиком на неделе ёлку раздели, вернувшись тогда из БН-а, сложили, чтоб до мая в углу не стояла — проще было за уборкой вечер переварить. — Лина? — Я… У меня задержка третью неделю. — выпаливает туда же, в стекло, и набирает побольше воздуха, оттянув высокий воротник свитера. А у меня, блять, волосы на башке сами шевелятся! — Но тесты все отрицательные, я штук десять сделала, да и не с чего вообще, защита же всегда обязательно, всё под контролем, я слежу, разве что была… ситуация… Одним потоком вываливает, под конец давясь словами, и в упор уставляется на меня, смаргивая… Слёзы! Сука… И губа в липком блеске дрожит, и кожаный бок сумки весь уже в маленьких полукруглых отметинках от ногтей. Была ситуация… Какая, блять? Соображать, надо соображать! — Порвался? — выдаю предположение вслух, хотя рот открывать пока не планировал, не остановилась ещё рулетка вариантов. Но угадываю — Алина напуганно кивает. — То есть, Гоша в курсе? И чем он вообще, нахуй, думает? Раньше к врачу свозить мозгов не хватило, таблетку сразу купить?! — Он считает, что всё в порядке! Сам в аптеку бегал, но везде же одна полоска… Я не хочу, чтоб он тоже паниковал, это меня трясёт уже, я накрутила! Я… Начинает рыдать совсем, и я тут же, не успев даже подумать, прижимаю к себе настолько крепко, насколько могу. Ручник больно в ногу упирается… В голове одна большая, сука, огромная растерянность. Прям полный ступор. С силой зажмуриваюсь, вдыхая что-то сладенькое с родных мягких, струящихся волос, касаюсь их губами и, оторвавшись, перекидываю пару прядей, чтоб выровнять пробор. Надо взять себя в руки и что-то сделать — паника же реально ни к чему… — Так, давай раньше времени не трястись. — достаю свой телефон, снимаю блокировку и передаю сестре. — С моего попробуй. Набирает что-то, слёзы ручьём бегут, срываются с подбородка на экран крупными каплями, растекаются и мешают. Достаю из бардачка бумажные салфетки. — У тебя тоже не получается! — заходится плачем по второму кругу, только успеваю промакнуть щёчки от липких, разъевших тональник дорожек. Шепчу что-то успокаивающее, перехватываю пальцы в колечках, смотрю сам… И еле сдерживаюсь, чтоб глаза не закатить: конечно, блин, не получается — как на девять утра сегодняшнего дня она записаться хочет, если уже почти семь вечера. Нет, это сайт клиники, конечно, долбоёбский, раз свободные окошки не исчезают, но… Отбираю телефон подальше, чтоб не видела, как тупо затупила, вкидываю что-то про тупящий интернет и плохую связь, меняю дату и даю заново вбить все данные. На экране высвечивается галочка с нужным временем и уведомление, что за два часа до приёма придёт СМС-напоминание на указанный номер. — Всё, видишь? — так и держу за руку, когда облегчённо откидывается на спинку и ловит ртом воздух. — Отвезу тебя. Кивает и вроде приходит в себя немного, собирается высморкаться, но вдруг одёргивает руку от пачки салфеток, как от огня: — Фунь, а если я реально беременна? — медленно и страшно поднимает взгляд. И снова начинает причитать: — Это же полный пиздец, я не буду, как я маме скажу?! Я не хочу! Не хочу, я точно сделаю аборт, даже думать не буду! — Лина, блин… — тянусь и щекочу, чтоб как обычно одну истерику другой перебить. В этот раз же в глаз не прилетит? Может и прилетит — из-за слёз неглядя отмахивается, тычет, куда попадёт, так что снова прижимаю, вздрагивающую уже от смеха, к себе. — Я куда угодно отвезу. И от пролайферов буду отбивать, если придётся. Если правда придётся. Ты же чудище моё, всё хорошо. — отцепляю от себя и вижу долгожданную самую дорогую улыбочку. Тушь какими-то ошмётками с нижних ресниц сползает… Убираю пальцем, поморщившись и быстро вытерев о скомканную салфетку — склизско. — Крутым дядей стать я тоже всегда мечтал, конечно… — снова в ужасе таращит глаза! — Но мне детей и так уже привалило! Я уверен, что это просто от нервов какой-то сбой. Ты же дохера переживала: из-за отмечаний, из-за Топы. Из-за всего. — Да… Наверно. — Ну ты же умненькая у меня, со всем справимся. — кладу дрожащую руку на руль и впиваюсь так, что тоже отметины остаются, пока Алина громко прочищает нос и кивает. Достаю из кармашка позади спинки сидения воду и спрашиваю, прежде чем протянуть: — У меня спать останешься? Посмотрим что-нибудь, про корову почитаю тебе. Снова кивает и присасывается с горлышку бутылки, пачкая блеском с губ, а после, когда выезжаю, продолжает нумерологическую шарманку по моей очень искренней просьбе. Прям внимательно слушаю, вникаю, почему какой-то Шут в минусе означает чрезмерно быстрое развитие, категоричность и «плохую рандомную фигню», и что нам с Даней следует с этим делать. Так и доезжаем, поднимаемся, заставляем какого-то и без того беспокойного Рысика беспокоиться ещё сильнее, поэтому сажаю их обоих пить чай, удивляясь, что новые шоколадки не распакованы. И топаю в душ. Точнее, в спальню сначала — телефон на зарядку поставить и захватить свой домашний прикид. Вытаскиваю из тумбочки провод, убираю оставленную прямо под абажуром лампы смазку… Сразу же обычно на место кладу, почему утром не заметил? Дверца шкафа глухо открывается, чистая футболка шуршит, расправляясь из сложенного состояния, резиновые тапки знакомо поскрипывают под каждым шагом по коридору. Плещу в рожу прохладной водой, отмечая, что тёмные корни наконец сместили выжженые солнцем в этот скучный соломенный цвет вокруг неё пряди, сооружаю хвост повыше и забираюсь в душ. А лейка какого хера протекает? Верчу в руках, закручиваю потуже шланг и наконец расслабляюсь под мощными горячими струями. Лечь прям тут хочется, жаль не помещаюсь… И мысли о милипизерной вероятности заиметь родного племянника никак не уходят, не смывается беспокойство водой! Ну какие нахер дети в двадцать — ей ещё лет пять минимум надо по миру кататься, магнитики привозить, чтоб живого места на моём холодильнике не осталось! Учиться, заниматься всей самой странной хернёй на мои и родительские деньги, возиться с собакой… Я к Тёмычу ещё не до конца привык, про существование Саши иногда забываю — мы же все тут кукухой поедем, если появится ещё какой-нибудь Марк или Эмилия… Или Амелия. Или Даниэлла, или Злата — для девочки у неё список длиннее, но похер, никого сейчас не надо! Хватаю полотенце с лавандой, обтираюсь с таким усилием, что аж волосы на ногах больно дёргаются вслед за махровой тканью, беру какую-то подаренную как раз сестрой херь для лица с полки… Не хочу мазать, лишь замечаю, что наклейка со штрих-кодом на крышке от влажности совсем отходит. Подцепляю ногтем, отдираю неровно и не целиком, разумеется, оставив на банке приклеенный намертво уголок, открываю ногой мусорку возле толчка и кидаю. А летит, сука, мимо! Ещё и прилипает к основанию фаянсового трона. Со вздохом опускаюсь на корточки и собираюсь выбросить теперь наверняка, точно попасть куда надо непослушными руками… Микролакс. Выцепляю тюбик в мусорке глазами абсолютно случайно… И не придавать бы этому значения, но мысли моментально отматывают к выставленной смазке и открученной душевой лейке. Сука, вселенная до инфаркта меня довести решила? Не, ну есть, безусловно есть вероятность, что у Рысика тоже какие-то проблемы с желудочно-кишечным… Да какая, блять? Я же всё равно взорвусь нахуй, если не спрошу. — Рысь? — кричу, запрыгнув в штаны и высунувшись из ванной, а серые обои в коридоре уже пляшут перед глазами своими неровностями, объёмно, как стерео-картинка. — Можешь подойти на минутку? Слышит, приближается с нарастающим топотом, а я спешно формулирую… Вот сам топил за прямоту, а в душе не ебу сейчас, как это нормально спросить! — Да? — смотрит на меня со странной неловкостью… Или без неловкости, может крыша у меня окончательно от волнения катится? — Ты… У тебя были на сегодня какие-то… планы? — хмурюсь сам своим словам, ну это же бред какой-то… А Даня кивает и краснеет. Точно краснеет. Прощупываю дальше: — Конкретные? — Я хотел… — заминается, нервно убирает за ушко волнистую прядь, покусывает не зажившие до сих пор губы. Посмотреть в лицо, блин, боится! Сука. Значит не схожу я с ума! — Попробовать. Предложить. Тебе. — Ты имеешь в виду?.. — вот сейчас бы презик достать, чтоб не мучаться… Все слова, что всплывают в голове, тут же лопаются, подобно мыльным пузырям — слишком грубые, недостаточно мягкие, ни одно не подходит. Вместо этого просто пододвигаю Даню к себе, скольжу по спине, по пояснице, ниже. Пробегаюсь по сбористой резинке штанов, давлю, прижимая клетчатую ткань к телу, добираюсь до копчика, ныряю в пространство меж ягодиц… И в ахере раскрываю глаза до боли широко, натыкаясь на что-то твёрдое. На что-то очень, сука, поразительно точно напоминающее основание пробки. У нас, блять, не было такого! Щупаю неверяще, убеждаюсь, пока Рысик, так же оцепенев, стоит прижатым ко мне столбом… Шепчу, глядя на едва не поползший змеевик перед собой: — Ты именно это имеешь в виду. Отодвигаюсь и заглядываю в растерянную мордашку… Котёнок, сука, какой же котёнок! Готовился. Прямо так готовился, ждал меня, планировал! Наверняка тревожился весь день… — Я… — Извини, что не предупредил. — перебиваю на эмоциях. — Что мы вместе с ней приедем. — Ничего, я только… — чуть ли не заикается, подлезает полосатыми носками под край коврика, но берёт себя в руки, судорожно вздохнув. — Ты всё уже?.. Мне надо… Ну… Вытащить это. — Да… Да, конечно. — делаю шаг к выходу, но торможу — куда я нахер сейчас собрался? Оборачиваюсь. Даня смотрит на меня снизу вверх, нервно облизывает губу, и этот жест окончательно выбивает почву из-под ног — набрасываюсь и обнимаю ещё раз, по-нормальному, до хруста костей. — Дань… Блин, мне в мозг пока не попало, куда надо, не знаю, что сказать. Но я очень ценю. Твоё доверие и… Этот шаг. — клюю в губы быстро. — Мы к этому, — ещё раз целую, — вернёмся, — и ещё, — потом. Точно, — последний раз, — вернёмся. Если захочешь. Всё в порядке? — Да… Разворачиваюсь к двери снова, берусь за ручку… И снова возвращаюсь, не могу. Снова стискиваю, осыпаю частыми поцелуями теперь макушку, лоб, скрытые кудряшками виски —всё, куда проще сверху попасть. — Очень сладкий, блять… Ты правда хочешь? — Да. Я… представлял. Много раз уже. Вновь ухожу, еле оторвавшись, на этот раз даже успешно покидаю пределы ванной. Но не опять, а снова осиняет. — Рысь? — заглядываю обратно, уже реально полная дурка. — Ты поэтому голодаешь? — Я знаю, что не обязательно! — уверяет сразу, предвидя мои вопросы. — Просто нервничаю… — Хорошо. — скрываюсь за дверью… И показываюсь обратно. — Не нервничай, пожалуйста. Сегодня на тебе адекватность. Делаю несколько дёрганных шагов вперёд, за стену держусь, как сумасшедший, чтоб больше никуда не отрываться. Из-за угла вылетает Алинка, почти сбивает с ног! — Фуня-я-я, мне срочно нужно в ванную! Ты всё? Там чё Даня уже занял?! — ломится, прямо барабанит кулаком к только что закрывшемуся от греха подальше Рысику и жестами просит меня помочь, размахивая какой-то толстой бумажкой в руке. — У меня началось! — Что началось? — тупо спрашиваю, всё ещё находясь в состоянии… Не в состоянии. — Ну месячные, блин, — кивает на свою руку с прокладкой. С прокладкой! — Ты тупой, что ли? И до меня, наконец, доходит. — Я не стану дядей? — счастливо шепчу, вцепившись сестре в плечи. — Ты не станешь дядей!!!