Рысь в мешке

—…Условия ещё ставить, страх потерял? — с лестничной клетки, на которую направляюсь, доносится сиплое возмущение. Стараюсь подниматься тише, вслушиваясь, но на пару этажей выше кто-то громко стучит ключами. — Ты мне никто вообще, чтоб церимониться, умный, блять, нашёлся. — Во-первых, она спит. — звучит голос Рысика. Рысика? Останавливаюсь на середине лестницы совсем, глядя под ноги, на скруглившиеся края ступенек. Мокрая грязь скрипит под подошвой, а занятый старенький лифт, который я решил не ждать и потому топаю пешком, открывается с грохотом где-то далеко, на верхних этажах. — Во-вторых… — Во-вторых, слушай сюда, мне похуй! — тон повышается, и распознаю в недовольном собеседнике Валеру. — Я щас её забираю, через час возвращаю, а ты чтоб ни звука, понял меня? — Я не… Договорить Даня не успевает — замечает меня. И неадекватный этот замечает, в лице сразу меняется, натягивая что-то, что по его плану должно сойти за доброжелательность, походу, хотя не получается наверняка идентифицировать, какую именно эмоцию эта кривая дрожащая физиономия с бегающими глазками выражает. — Здорово… — тянет мне руку. Ещё метрах в двух стою, а уже чую перегар, перекрытый ядрёным одеколоном, сигаретной вонью и чем-то мятным… Прям окутывает, и хер разберёт, это он настолько самонадеянный, чтоб пытаться жвачкой данное «благоухание» перекрыть, или настолько тупой. Скорее второе, потому как тему переводит тоже ни разу не филигранно, просто от испуга в новое нападение перескакивает: — А косматый ваш где? Жениться — женился, а чё-то не видно. Сбежал уже, не вытерпел её? Рысик заметно сжимает зубы и продолжает самоотверженно загораживать вход в квартиру… Пока изнутри, из глубины, не слышится плач. — Иди, Дань. — шепчу ему и поворачиваюсь на Валеру. Выглядит получше, чем в наше столкновение с розами, видно, что не из запоя на этот раз, а так, с весёлых выходных. Которые пару часов назад, судя по запаху, у него закончились. — Тебе чего? — Дочь увидеть, — разводит руками, типа очевидно, само собой разумеется. И добавляет про Диану, надеюсь, а не месячную Сашу: — Она ж на звонки не отвечает сегодня. Вздыхаю. Прямого запрета впускать вроде не было… Но он сам в начале января свалил на новую вахту, а когда вернулся и должен был с мелким помогать — трубку поднял один только раз и не очень вменяемый, что и послужило причиной игнора со стороны бывшей почти жены. Но на конфликт нарываться не хочется, так что пропускаю его в квартиру, быстро разуваюсь и приглашающе открываю дверь в ванную. Мылом обойдёмся, хоть и хочется санитайзером пару раз в морду зарядить или хлоркой облить. Вот мыло бы после него чем-то обработать… Руки под моим взглядом моет недовольно, так же безрадостно, как под конвоем, следует обратно по коридору, куда Даня уже хнычущую Сашу с бутылочкой и вынес. Она расфокусированно уставляется на незванного гостя мутными и косоватыми глазами, но почти сразу же икает и зажмуривается. Более чем понятный детский посыл нахер, по-моему, но Валера искренне-тускло улыбается, даже шапку снимает. Молча и трогательно рассматривает. — Увидел? — прерываю его любование потомством. Киваю на дверь, пока соображает, в какое положение бесцветные брови сложить: домиком, чтоб подавить на жалость, нахмурить, наоборот, чтоб ещё как-нибудь съязвить, или прямые оставить и сойти за добродушного папашу. Решаю не ждать, пока справиться с тяжёлым выбором, киваю на дверь. — Об остальном с Дианой договаривайтесь, не до семейных разборок сейчас. Выпроваживаем без особых трудностей — реально побаивается, походу. Диана меня ему представила, как Даниного троюродного брата, от греха подальше — он же с этой стороны вообще никого по родословной не знает, никак не проверишь. Главное теперь не палиться, чтоб не провоцировать. Раздеваюсь до конца сам, кидаю шарф на детский стульчик, но, подумав, выкладываю туда из пакета любимый Тёмкин мармелад в виде ягодок. Пусть порадуется, когда из садика приведут. — Ты вовремя пришёл… — Рысик, который перекусившую младеницу еще вертикально покачал, помял, чтоб наверняка весь воздух лишний из маленького туловища вышел, и вернул в кроватку, подходит обниматься и забирать у меня продукты. — Я уже думал отбивать её придётся. — Вот отбивать никого не надо, пожалуйста. — фыркаю в копну волос, целуя много-много туда же. — Нет, я слышал, как он с тобой общается, у самого руки зачесались, но постарайтесь как-то без рукоприкладства. Молча дверь закрываешь и всё… А лучше вообще не открываешь. Он забрать её зачем-то хотел? — Погулять… Типа тоже право имеет и всё такое. — задумывается на пару секунд, теребит золотистую дверку шкафа-купе. И перехватывает тревожую мысль: — Ну вряд ли он украсть её планирует, держать же даже не умеет нормально… Ты будешь пирог сырный? Я так-то борщ варю, но… — Я что-угодно сейчас сожру, — перебиваю, потому что желудок уже не пение китов издаёт, а какие-то вопли из преисподней, — и пирог, и борщ… И тебя. Давно твои ножки не видел. Оглядываю ровные голени, выпирающие коленные чашечки и скрытые на две трети шортами стройные ляжки. Правда давно не видел — неделю, если не больше: он сестре сейчас тут помогает, пока Эдик укатил на курсы повышения массажной квалификации в какой-то пригородный санаторий… Оклад в этой его «Данае» повысить должны с новым сертификатом. Рысик, собравшийся на кухню, так и зависает в дверном проёме, подняв одну ногу в огромном когтистом тапке. Разворачивается на второй по кругу, на сто восемьдесят. — Я тоже… В смысле… Скучаю. Хочу чего-нибудь. — Поедешь в БН со мной завтра? — В БН? — Опять на мастер-класс запрягли иголки тыкать. Но там для новичков в этот раз, без активностей и приколов. И почти без проколов, так, для примера парочку сделаю… Лилия очень просила кого-нибудь с собой привести, продвинутые на такое не ходят, а без них там полтора человека — Саня даже Славика возьмёт. — Тогда пойду. — мурчит Рысик, улыбается одними зелёными глазками. Не выдерживаю и запускаю ладошки под края его очень, сука, соблазнительных шортиков. Нет, вообще-то вполне приличные они, тёмно-серые с голубоватыми вставками по бокам, свободные и не короткие — это мне просто от всех видов голода башню сносит. Не могу просто под штанины не залезть и не потрогать напряжённые от ожогов моих ледяных ладошек мышцы. И назад перебираюсь, глажу нежный переход бёдер в полукружия ягодиц, жамкаю бархатистую кожу. Приходится склониться до уровня лица, но не целую, чтобы чётко слышать, как сбивается чужое дыхание. Только шепчу, когда согреваю руки окончательно: — Тогда я випку заранее забронирую. На кухне обнаруживается пирог с мягким топлёным сыром в серединке, куда отломленные края нужно макать — очередной Дианин кулинарный шедевр. Хотя борщ моего котёнка на плите пахнет ничуть не хуже, чем из её рук, тем же базиликом, Рысик ещё и помешивает его так… Очень мило помешивает, старательно, на что со стояком вообще невозможно смотреть. И на меня поглядывает, проверяя, походу, не слопал ли я случайно за компанию с пирогом и тарелку. А я тарелку, конечно, не сожру, но вот новая сахарница в виде огромной фарфоровой клубники выглядит аппетитно. — Это Алина подарила, кстати… — Даня мой взгляд перехватывает. Ну да, мог бы и догадаться — кто в здравом уме такое купит? — Она ещё снова сегодня раз семь спрашивала, когда мы познакомились, мне уже страшно отвечать. Улыбаюсь и бубню с набитыми щеками: — Нихерово её переклинило… Вторую неделю. А ты выбрал? — Когда встретились — нашёл, двадцать восьмого. Августа. Но я не хочу этот день, лучше другой. Но не знаю какой. Ставит передо мной тарелку ароматного красного супа, сметану достаёт, и руки едва не трясутся — хочется на стол уложить и оттрахать до звёздочек перед глазами в благодарность, пусть даже пальцами. Одной руки. Пока второй бульон хлебаю… — Сука, я сейчас разорвусь… — поднимаю с отчаянным стоном глаза, пока ещё что-то там возится и гремит посудой. Оборачивается недоумённо. — Я не понимаю, тебя я больше хочу, или его, — киваю на борщ. — Уже лезет в голову, как одновременно это реализовать. — Я могу… — Даня покусывает губу, но прерывается на телефон и не успевает договорить так же, как я додумать мысль, что он может… Отсосать мне, пока жую? Пиздец какой-то, надо срочно, блять, удовлетворить хотя бы одну из этих потребностей, пока обе в непотребности не превратились. — Слава спрашивает, почему ты не отвечаешь. — А чего хочет? — чавкаю, после того как чудесным образом умудряюсь сразу пол тарелки в себя двумя ложками залить с пирогом вприкуску. — У меня в кармане… — Я принесу, всё равно Саню надо проверить… В секунду жевать перестаю. — Саню? — Они так тоже зовут теперь… — поясняет, и только после этого догоняю, что про младеницу. — Это лучше, чем «ликантропочка»! Объективно. Да и кто я такой, чтобы спорить… Рысик убегает, возвращается, протягивая мой телефон, и снова убегает по грудничковым нуждам. «сок        ты не дома?        мне срочно»        Читаю от Славика. Но сразу под ним строчка уведомлений ещё и от Сани. Буквами, от чего мне уже не по себе.        — «Я никуда не иду завтра»        Это ещё час назад, не услышал я или не заметил. А дальше совсем свежие.        — «Бля        Балбес не у тебя этот?»        Пишу обоим, что не дома, спрашиваю, что случилось, но не отвечают. Даже не читают весь остаток вечера. И когда Диана возвращается сразу с мелким, и когда я помогаю его кормить, и когда Даню незапланированно забираю к себе, потому что Эдик, оказывается, поздно ночью уже домой пожалует. Причина последнего в ограниченном количестве спальных мест — я теперь, если ночую, с Рысиком сплю в Дианиной спальне, чтоб рулетом не сворачиваться, а она с детьми в детской. Кроватки для Саши у них теперь две, и там, и тут: одна обычная, вторая — похожая на лежанку для кошки, которая к человеческой постели приделывается. Точно видел что-то такое на маркетплейсах… — Я дорисовал, кстати, а ещё у меня пар завтра нет. — делится Рысик всем и сразу, нахохлившись в своём пуховике на переднем сидении. Всю дорогу не унимается, без умолку тараторит, и мне бы радоваться… Да и радуюсь, вообще-то, слушаю, но… — Саша?.. Что-то случилось? — Чего-то у меня душа не на месте… — блять, вот опять от матери понабрался! — Из-за этих двоих, так и молчат. Даня выковыривает откуда-то из недр своей необъятной куртки телефон и проверяет. — Мне тоже никто не ответил. А что Слава хотел? — Спрашивал, не дома ли я. А Саня спрашивал, не дома ли он. У нас. Текстом спрашивал. — Это очень плохо? — Он обычно так делает, когда болеет… Или трахается. — хмурюсь, аккуратно заезжая во двор по заледеневшим колеям от шин. — И вот учитывая, что Славик не с ним, походу… Сука! В свете фар мелькает, а затем летит прямо под колёса знакомая фигура.

***

— Ты почти затормозил уже! — Ключевое слово, блять, «почти»! — от блюдца откалывается большой кусок, потому как грохаю его в порыве злости прямо на ложку. Содержимое тоже вылетает, даже ломается одна вафля, а ягодная начинка жутко пачкает столешницу тёмно-красным. — Там же всё замёрзло нахуй, если бы я чуть быстрее ехал и вот метр ещё пролетел?! Да какой метр, сука, и так едва не на ногу! Славик виновато сопит и быстро, будто украдкой, хватает печенье, а я не могу перестать ругаться. Ну какой долбоёб зимой в едва освещенном дворе на гололёд перед едущей машиной выскакивает? Ещё и в кроссовках идиотских, которые второй год носит, хотя знает, что у них даже с плиткой в торговых центрах, блять, никакого сцепления! И понимаю, вижу, что сам он испугался и на грани истерики, что мой ор тут ничем не поможет, но пожалеть никак не могу, вот не могу и всё. Ремня дать хочется, аж ладони зудят. — Я дня на два останусь. — пытается перевести тему. И почти выходит, но… Так, нет, сука, реально выходит. — Чего? — Потом съеду, я залог уже внёс, там просто до среды другие снимают. Устало тру глаза и отворачиваюсь в сторону притихшего Дани — успокоиться. Он тоже нервничает. И из-за происшествия, и из-за того, что я этого белобрысого идиота отчитываю… Вижу, как не знает, чем помочь и куда себя деть. Поднимает на меня отчего-то тоже виноватые глаза, будто корит себя за то что злится. Имеет право злиться — и на Славика, поломавшего нам удачную возможность провести время вдвоём, и на меня за чересчур эмоциональную реакцию. Я ведь его точно так же ругаю. И не собираюсь скрывать, что переживаю сейчас не меньше, реально ведь не чужой мне этот дебил. — Причины будут? — возвращаюсь к диалогу. На два дня он останется, ага. И довод про залог неубедительный — хер знает, сколько раз ему передумавшие хозяева деньги возвращали, у меня даже мысль мелькала, что он натворил что-то и теперь в негласном чёрном списке квартиросъёмщиков. Откисает и только открывает рот, как тут же предупреждаю: — Так, вот если нет, то прямо сейчас выметайся. — Да блять! — скидывает на пол печенье, которое в руках всё это время крутил, ногтями ковырял и обкрошил все поверхности вокруг, включая себя. — Иди нахуй, в хостеле переночую. Сука… Вот раз прямо не отвечает, значит точно какой-то пиздец и отпускать никуда нельзя — ещё кому-нибудь под машину бросится! Хватаю за локоть, даже рвануть не успевает. — Сядь обратно. — пытаюсь спокойнее, но руку мою скидывает так яростно, будто кота бешеного за шкирку держу. Хотя вот он вообще ни разу не кот, нет таких зверей ебанутых. От Рысика, что ли, понабрался? Шипит и выворачивается, пока насильно усаживаю на стул, сжимаю плечи уже двумя и нахожусь в шаге от того, чтобы дать ещё и какой-нибудь подзатыльник. — Да сука! — болезненно выдыхает и умоляюще смотрит на Даню: — Блять, скажи ему, чтоб отъебался! — Просто сядь смирно и рассказывай. — цежу сквозь зубы. — По-человечески. Чайник бурлит, закипая, и мы одновременно с Рысиком подрываемся хоть на секунду с этого представления сбежать. Матерюсь, наступив на печенье, припечатываю Славика к стулу очень многозначительным взглядом, обозначающим, что рыпаться не стоит. Хотя тот и смирился уже, успокаивается. Достаю из шкафчика чашки и, пока Рысик распечатывает пакетики, пытаюсь как-нибудь медленно подышать и прийти в себя. — А он какой будет? — спрашивает шёпотом, одними искусанными губами, демонстрируя мне блестящие квадратики с чёрным и зелёным. Пожимаю плечами, невольно улыбаюсь и незаметно целую в любимую волнистую макушку — даже сейчас ему не похер на чьи-то предпочтения. Я бы забил. И ориентируется быстро: заботливо переносит Славику чашку и сразу обе заварки, подставку для них пододвигает. Тот даже что-то похожее на «спасибо» бурчит. Так и пьём молча, только звон ложечек, хруст вафель и редкое случайное сёрбанье или шмыганье. Я в процессе всё же вскакиваю подмести со стола и пола, чтоб глаз не дёргался, покалеченное блюдце вместе с крошками и раздавленным трупиком печенья в мусорку запускаю, переложив целые сладости в целую посудину. А когда падаю обратно, подлетает Даня: — Ты про расходники просил напомнить… — напоминает, что там скидки по новогоднему промокоду последний день действуют. — Я закажу? — Давай, котёнок. — киваю. Слава провожает Рысика таким взглядом, будто его покидает последний шанс на спасение, и принимается набивать щёки всем, что попадается под руку. Но у меня всё, желание рвать и метать окончательно улетучилось, так что спокойно двигаю содержимое стола подальше и почти без пассивной агрессии интересуюсь: — Ага, правильно, запасайся — я кормить тебя не буду, пока не объяснишь. — Я просто свалил, чтобы он меня не выгнал. Всё, нечего объяснять. — А что натворил? — Да ничего, блять! — снова закипает, бешеный. Хочу глаза закатить, но осекаюсь — он ведь врать нихера не умеет. Значит, либо реально не чудил, либо не понимает, где. Догадки подтверждаются искренним и тихим: — В этом и проблема. И смотрит так жалобно своими голубыми глазами, зрачки блестят и дрожат. Сука, ну вот почему сегодня? Мог ведь быть такой чудесный тихий вечер, спать бы уже сейчас ложились с Рысиком в обнимку. Ну или… Точно бы не чаи гоняли! — Поподробнее расскажешь? — Да он в пятницу ещё стал какой-то тормозной… Как будто всё со мной через силу, как будто заставлял я его гулять, жрать вместе, всё остальное. В выходные вообще морозился, в кальянку свою поехал, хотя там делать вообще щас нехуй, всё сделано уже. И вопросы ещё типа между делом вкидывал, как я вообще, ну… Башка. Я же не долбоёб! — соскальзывает со стула и невозмутимо направляется к выходу! Просто устало выставляю свою ногу от безысходности, но удосуживается пояснить: — Да мне руки надо помазать! Видишь же! Демонстрирует не впервые потрескавшиеся от мороза культяпки. Выпускаю, предвкушая аромат его вонючей мази, и прикидываю, что там с Саней могло приключиться… Он-то тоже не долбоёб, по крайней мере, не настолько, чтоб мяться и сливаться с разговора о расставании. Всегда же всё в лоб, принцип пластыря у него. — Он в пятницу к отцу ездил, вроде. Ну или там когда-то, в тех числах. — Он нормальный вернулся! — кричит из прихожей. И добавляет, вернувшись: — Это в четверг. Всё ок было. — А ты у него не спра… — Бля, ну естественно, нахуй, спрашивал! Он отшучивался какой-то тупой хуйнёй, типа что Романыч энергетический вампир, что старость пришла или недотрах. Пытаюсь сдержать ржач — слово «недотрах» со Славиком реально звучит как анекдот, но начинаю только сильнее за своего Дурдома переживать. Перед его поездкой к родителю как раз и виделись последний раз, с тех пор почти не писал… Точнее, блять, написал вот как раз, буквами, аж знак вопроса в вопросе поставил, и от этого факта вновь холодок по спине пробегает. Погружаемся в какую-то жуткую, почти звеняющую тишину, которую разрубает не менее звенящая дверная трель. Оба выползаем в прихожую, где Рысик, оказавшийся ближе всех, отрывается от глазка, обеспокоенно глядя на блондинистое недоразумение за мной: — Там… — Саня? — я почти на сто процентов уверен. И не зря — получаю в ответ кивок. — Блять, не говорите ему, что я здесь! — Славик подрывается и судорожно хватает все свои сумки, чуть ручку у одной не отрывает, наступает на лямку рюкзака. — Или не открывайте! — В спальню шуруй пока, потом посмотрим. Вторую порцию нотаций сейчас точно не вынесет. Хотя вот сам поистерить ещё хочет, но понимает, что не время, только орёт, высунувшись напоследок: — Даня, кинь кроссы мои! Я обречённо смотрю в потолок, пока вспоминают ещё и про куртку, про шапку, про чашку третью на кухне… В себя прихожу, когда к пронзительному пению звонка прибавляется ещё и дребежжание телефона на полке. Дурдом. И на экране высвечивается, и происходит. — Сорян, я без приглашения. — Саня даже не орёт, что полчаса открываем. Уныло протягивает мне две банки пива, которые, походу, в руках и нёс — пальцы красные и задубевшие. И руки никому не жмёт, кидает взгляд на Рысика рядом, на напитки, снова на Рысика. — И количество чёт не рассчитал, не подумал… Тот понимающе сбегает в гостиную: — Я не буду, я работаю… Друг наклоняется и стряхивает маленькие куски снега с брюк, развязывает шнурки… Развязывает, сука, шнурки! Тоже недобрый звоночек. Кнопки пуховика заметно сгущают атмосферу своими щелчками в тишине, а затем ещё и болоневый рукав со свистом проезжается по другой куртке на вешалке. Ненормально он тихий и неадекватно аккуратный, медленный в движениях. Не возмущается даже, что я пялюсь. А я пялюсь и почти паникую, когда заворачиваем вместе на кухню. К чему готовиться, умер кто-то? Да некому уже у него умирать, близкой родни, кроме отца, не осталось… — Сок, слушай… — не Джейсевен и не Добрый, тоже плохо. Дыхание задерживаю, ощущая каждой клеткой лица, как кровь от него всё больше отливает. — У меня новости не самые пиздатые, один точно ёбнусь. Отмираю и киваю с невероятными усилиями, поправляю ногой под столом цветастый коврик. Хвост на башке переделываю, насыпаю ещё мелкого солёного печенья, которое в виде резных фигурок с четырьмя точками, как в детстве — Алинка где-то надыбала. Всё что можно, блять, делаю, чтоб время оттянуть, но выбор не доходящих до абсурда действий не особо велик… Не начинать же сейчас каплю жира с ручки духовки оттирать? Сажусь за стол и тут же вцепляюсь в ледяную банку пива так, что даже закрытая и полная трещит. — Что случилось? — Короче… — Саня открывает свою и шумно втягивает губами выкатившую из отверстия пену. — У бати рак. Первая стадия, там почти все вылечиваются. — Блять… — просто уставляюсь в стену. И легчает сразу от того, что знаю теперь, и сжимается всё от самой информации. — Сам сказал? Помню, что обычно все плохие новости Соколова старшего Сане кто-нибудь двоюродный передаёт. Напрямую же не ладят. — Сам. Позвал меня вот на неделе под предлогом чё-то там по поводу дедового участка обсудить, я ж не хочу его продавать, упираюсь до сих пор… И он тоже отказался. Я с этого охуел сначала, а потом он ещё сказал, что хату свою новую на меня хочет переписать, целиком, прикинь. Ну я ломаться начал, естественно: он с говном меня полжизни смешивал, а тут такие подношения — пиздец подозрительно. Почти уверен был, что у него просто там какая-нибудь хуйня, отмывка мелкая вскрылась, настучали, обыски снова или уже сроком грозятся, вот и страхуется. А потом он в пятницу позвонил. — Ты согласился в итоге? — А чё нет-то? Ездил к нему уже вчера, сегодня в больницу возил. Он меня возил, точнее, на своей тачке в свою клинику, но вижу ведь, что реально стремно мужику. Он никому и не сказал больше. И я никому говорить не хотел, но пиздец, один не вывезу. — Как он вообще? Прерываюсь на вибрацию телефона. Славик.        — «блять отвлеки его        я хочу ссать        иначе цветок твой полью!»        — Да как обычно на всё говнится, — отвечает Саня, — на меня, на врачей… Я боюсь уже, что ему чё-нить лишнее там в жопе вырежут… Бля, он сам ещё угорает теперь, типа, что я может не зря туда ебусь, для профилактики, даже при врачихе, сука, ляпнул, что я-то своей простатой пиздец усиленно занимаюсь, про наследственность не переживать можно…       

— «иди»

       Мысленно вцепляюсь зубами в остатки душевного равновесия и зову Саню к холодильнику, перекрывая дверцей и собой обзор коридора. И хер бы я стал таким цирком заниматься, если бы не любимое денежное дерево. И так уже и замерзала эта многострадальная толстянка, и засыхала, и ломалась почти пополам… А Славик точно проклятый. И слышу, как топает и хлопает дверью моего совмещенного санузла. — Там ещё остатки курицы были, если ты прям голодный. Отодвигаю на верхней полке маленькую кастрюльку с рожками, остальное содержимое демонстрирую. И слышу звук смыва, который хоть и едва приметный отсюда, если намеренно не вслушиваться, но Саню тоже почему-то заставляет встрепенуться. — Бля, схожу, что ли, умоюсь… — он поправляет в отражении той самой кастрюльки свои в кои-то веки не идеально лежащие волосы, не свежие даже. На ладони смотрит и отряхивает с них что-то невидимое. — Руки заодно помою. Убеждаюсь, что Славик, которого мой друг наверняка принял по звуку за Рысика, домыл наконец свои грабли и упиздовал обратно в комнату, и только тогда пропускаю, отпустив серебристую дверцу в магнитиках: — Ага. — Ты-то чё странный такой? — Саня вглядывается в мою рожу — уверен, подозрительную — и вытирает рукавом перекошенный нос. — Из-за меня не надо, норм всё будет, знаешь же. — Знаю. И прижимает к себе, по спине хлопает. А я его тру, странно и неловко, потому что отпускать не хочется. Жалею, что сам обнять не додумался из-за этого психа. Выдыхаю, когда остаюсь один, почти даже успокаиваюсь, выкладывая жрачку в бежевые с точками тарелки и слушая, как микроволновка гудит. Всё равно же бесполезно сейчас осмысливать, не влезет уже в этот день. Даже расслабляюсь. Пока не слышу из коридора ор… со смехом. — Так, мелочь! Выходи, — Саня прям заливается, ржёт на всю прихожую, — я тебя чую! И тоже почти пополам складываюсь, когда догоняю: Славик руки после мытья снова своей зловонной херью намазал.

***

— Так, мелочь! Выходи, — хохот, как гром среди ясного неба, заставляет Славика, уютно устроившегося с ноутбуком на кровати, подскочить с ним же, — я тебя чую! Парень слышит громкие размашистые шаги, «он там?» — вопрос, адресованный, вероятно, Дане в комнате напротив, и начинает бегать взглядом по спальне. Кровать эта гигантская и несправедливо удобная — всегда нравилась, сползший на пол плед… Спящим притвориться? В тумбочку же не заберёшься… Хотя в шкаф можно. Глаза снова цепляются за пухлые круглые листочки растения на подоконнике и приходит озарение — окно! Второй этаж, внизу сугробы, куртка с собой. Но, кинувшись за пуховиком, нахлабученным на спинку компьютерного кресла, Слава видит, как ручка двери медленно, словно в ужастике, наклоняется вниз. И зачем-то вооружается подозрительно тяжёлой синей посудиной с комода рядом. Тяжёлой и звенящей, к тому же, так что любопытство на секунду пересиливает страх, заставляет заглянуть внутрь и обнаружить… монеты. — Чё, на проезд не хватает? — недолгой заминки оказывается достаточно, чтобы рядом возникло Санино ровное лицо. Почти щека к щеке. — Так, тащи к порогу обратно все свои котомки, ща я пожру и домой поедем. — Чё, блять? — Славик, совсем не ожидавший такой невозмутимой реакции, выпускает вазочку из рук — благо, что в другие подоспевшие руки — и отпрыгивает к подоконнику, чуть не задев локтём злосчастный цветок. — То, блять. — парень устало вздыхает. — Как мне спать-то без тебя? — Пиздец, то есть тебя ничё не смущает? Я погулять, по-твоему, с чемоданами вышел? — Я прекрасно понимаю, что ты какого-то хуя решил свалить, и вот какого именно, мы обязательно выясним завтра. Сёдня — всё, с ног уже валюсь, я с батей в больницу ездил… — И ты вот это нормальным считаешь? — Слава недовольно ерошит волосы, но затем вдумывается в последнюю фразу. В больницу?.. Внезапно хватает мозгов понять, что важный состоятельный мужик, который наверняка личным врачом и водителем оснащён, вряд ли просто к терапевту с собой потащит взрослого сына. Сына, которого почти ненавидит. — Чё-то серьёзное с ним? — Нет. Вполне операбельное, обнаружили очень вовремя. «Рак» — просто звучит страшно. Светлые волосы фантомно лезут в глаза, в центре ладоней выступает холодный пот, а стоять от растерянности становится тяжело. Само вырывается тихое: — Блять… — Да реально всё нормас уже, все заключения выдали. Я не хотел говорить, пока понятно не станет… Собирайся, короче. И Слава собирается. Перебрасывается парой слов с Рысиком, даже отвлекается, посмеивасясь над правками его заказчика для какой-то сельскохозяйственной ярмарки в духе «курицы должны быть похожи на груши», «коза жёлтая, хозяин — синий», пока Сок не зовёт пить ещё чай, целуя того в волосы. От этих их милых жестов внутри шевелится что-то похожее на стайку мелких склизских жучков, копошащихся своими тонкими лапками совсем глубоко и почти незаметно, но всё же неприятно. Не разобрать даже, зависть это, разочарование или ревность… Скорее первое. И немножко второе: Слава был уверен, что его бывшему другу с привилегиями — хотя бывшими, похоже, оказались только привелегии — не нужны никакие «нормальные» отношения, это их и объединяло, а теперь кажется, будто было враньём. Третье можно совсем исключить, точнее… Ревнует он, как бы странно ни звучало, скорее Даню. С новообретённым другом всегда спокойно и удивительно понятно, весело и просто, он будто излучает впитанный где-то незнакомый Славе ранее уют. Но вот то, как Рысик вечно влюблённо улыбается, смущается неизвестно чего и становится таким по-глупому неуверенным в присутствии Сока, с каким рвением отрывается от любых важных дел и занятий, бесит. Иногда настолько, что хочется парнишку куда-нибудь спрятать. А Сока удивительным образом хватает на всех. На самом деле, это непонятное умение слышать каждого, видеть и равномерно раздавать внимание имеется у обоих Соколовых, только у одного явное, а у второго… неожиданное. И от того у Славы никак не выходит привыкнуть, что Саня выбирает его сам, добровольно, а не за компанию. — Бля, в БН же ещё хотел, чтоб не завтра… — прийти в себя с рюкзаком в одной руке и спортивной сумкой в другой заставляют недовольные Санины же рассуждения. Он выкидывает погасший окурок в покрытую инеем мусорку у подъезда, помогает закинуть чемодан в багажник своей машины и внезапно заглядывает чёрными с бликами-золотинками от фонарей глазами прямо в лицо. — Заедем, ладно? Там нет щас никого. И наждачку заодно заберу, напильник где-то там вроде тоже, как раз силиконовые хуйни пришли на ножки. — Чё? — Ну стол тебе выровнять, ты ж просил. Парень неверяще раскрывает рот, пристёгиваясь на переднем сидении. Вот опять! Случайно обмолвился в выходные, что стол шатается — казалось, что хозяин квартиры и не слышал, начав бухтеть что-то про угли, про какую-то бракованную партию одноразовых мундштуков. Но чудным образом запомнил! В клубе, где Слава был один единственный раз в день рождения этого сурового доминатора, обнаруживается ещё более странная, чем тогда, атмосфера. Как во сне: тёмный и тихий просторный зал, который Саня освещает фонариком с телефона по пути в свою собственную вип-комнату, монолитные очертания мебели, подсвечиваемой неестественными большими кусками, блестящие в случайных местах гладкие поверхности… Какой-то дом с приведениями. От комнаты пока нет ключа-карты, только дешёвая задвижка изнутри, да и закончить отделку одной стены у Сани никак не доходят руки из-за открытия кальянной, но всё необходимое уже имеется. Хотя он, кажется, думал даже так и оставить полупрозрачный слой шпаклевки на бетоне, создать аутентичное, подобное тайной подвальной пыточной пространство, но не захотел остальное подгонять под стиль полузаброшенного помещения — удар по бюджету вышел бы ощутимее. — Это реальные цепи? — Слава кивает на вмонтированные в стену крепления, с которых свисают, поблёскивая в зажжёном тусклом красном свете соединенные металлические звенья. Оканчиваются они тяжелыми браслетами для рук, ног и, кажется, даже шеи. Волоски на загривке дыбом поднимаются. — Ебать, а это чё за орудие пыток? — Не обижай так Альбину, это щас моё любимое изобретение здесь… — Саня улыбается и показательно достаёт и надевает на жуткую торчащую палку, которая словно создана людей на этой кушетке насквозь таранить, большой и ребристый чёрный дилдо. — Фак-машина. Первый заменивший меня робот, любителей не прям много, правда, но я с ней реально зарабатываю, сидя вот тут на диванчике. Скорость только туда-сюда кручу и смазку лью… Раньше ещё была хуйня для спанкинга, но там чё-то перемкнуло с концами. — И им не скучно? Лежать так, как на электрофорезе, пока механически в жопу ебут. — Да их от этого и штырит, кто-то кончает даже. Электроды, кстати, тоже есть у меня. Дома только. — Пиздец! — Слава против воли жмурит голубые глаза, когда парень следом включает нормальное, хоть и по прежнему не очень яркое освещение. — Выкинь их, я не вернусь, пока ты можешь меня там током захуячить! — Так, вот об этом щас… Ты с чего вообще ушёл-то? — Ты странный был. — Был, признаю. Где связь? — Я думал, ты меня как-то слить аккуратно хочешь, просто не ебёшь из-за моей башки, как именно. Типа жалеешь. Но я бы понял, так-то, у нас же нет щас Темы этой вашей ебучей… Слава обводит комнату печальным взглядом, а Саня недоумённо хмурит густые тёмные брови и падает на кожаный диван, съезжая копчиком прямо до края в усталую скрюченную позу. Мотает головой: — Не, я не въезжаю. Ну нет Темы, и? — Ну без неё же нихуя не получится. — Так ты просто ремня снова хочешь, что ли? — улыбается одним уголком губ, подзывая пальцами. — Бля, иди ко мне, чё ты стоишь там, как наказанный? Слава понуро плетётся ближе к отчего-то мерзкому предмету мебели и понимает, что садиться не хочет. Мало ли что тут, на этом диване, происходило? Вместо этого расставляет ноги пошире, чтобы приземлиться на разведённые колени владельца этого куска заведения, спиной к нему. Ёрзает, продвигаясь выше по бёдрам, почти до паха, устраивается. По бокам насмешливо пробегаются чужие пальцы: — Ещё потрёшься, может, подвигаешься? — Я тебе чё, стриптизёрша? — Ага, могу музыку включить, тут есть. — фыркает Саня, усиленно проглаживая по рёбрам под кофтой и фиксируя ладони на тазовых косточках. Двигает Славино тело сам, волнами: вниз, в сторону, снова вниз, в другую. Приятно, хоть и не хочется признаваться, да и возбуждение уже откликается жаркими мурашками в местах прикосновений. Чужой член, что начинает всё более явно ощущаться одной ягодицей, и так служит доказательством взаимности, но хрипотца в голосе и тяжёлое дыхание позади совсем выбивают из колеи: — Не, слава Богу, ты не стриптизёрша… Все бабки бы просадил на такое. Так чё по поводу ремня? Можно же осторожно начать снова, потихоньку. Понаблюдаем сначала, не будет ли тебя после колбасить. Слава разочарованно вздыхает, когда его спускают снова ниже и затаскивают обратно в неприятный диалог. — Нет, я не хочу. И не могу пока, до магаза сходить пятьсот метров ещё дыхалки не хватает, — делится неприятными остаточными эффектами таблеток, которые так пока и не ушли вместе с обмороками, — я из душа до сих пор еле выползаю! — Так, у меня мозги щас в узелок завяжутся. Не хочешь и не можешь… Но при этом надо? Или не надо? Я, если чё, не на постоянку предлагаю, без лайфа… Тебе ж помогает, легчает от этого? — Легчает вроде… Хуй знает, мне так проще на тебя не срываться. И ты добрый потом. Слава шмыгает. Не плачет, просто хочет отвлечь внимание от последней реплики, но руки на его талии очень резко замирают: — То есть ты меня задобрить, нахуй, пытаешься тем, что пиздить себя разрешаешь?! — Бля, ну а как ещё это чем-то помочь должно? Ты меня пиздишь, я к тебе не лезу, всё как надо. — Нихуя себе. — Саня сталкивает с колен, но затем чуть ли не поднимает парня на руки, чтобы рывком развернуть. — Ебануться… Слав, я тебе разжевал всё и в рот положил, ты… Блять, мне по горло этого сраного БДСМ-а тут хватает, с тобой другое, разумеется, да, но нахуй тогда оно нужно, если ты боль от меня терпишь, только чтоб на меня же не выёбываться?! У тебя адекватный должен быть личный профит, ну ты же с мозгами, ты же сам знаешь, про Рысика вон хотя бы. — Сок его может без этого терпеть, он даже меня мог терпеть, а ты нет. — Блять, Сок в этом плане — сверхчеловек, он кого угодно может терпеть, со мной до сих пор не ёбнулся лет за… За дохуя, не буду я щас считать. — И постоянно удивляется, что мы друг друга не прибили. А у них всё хорошо. — Ага, один ночами напролёт шлялся после сессий, чтоб сильней дропнуло, второй чуть в Анадырь не укатил — ваще заебись. Это ты вернулся, когда они уже относительно разобрались, я до этого думал в дурку всех упечь и не мучаться… У тебя чё, эта хуйня с бывшими проснулась? Повыёбываться хочешь, типа у нас пизже всё, чем у них? — Нет. — Слава изо всех сил пытается не смотреть в глаза и вновь прикидывает пути отхода. — Я просто хочу, как у них. Саня гладит и трёт его плечи, посмеиваясь, целует в висок, в крыло носа, в край челюсти. — Вот им обоим — я, блять, уверен — не взбредёт чё-то там сравнивать и оценивать. Добрый точно знает, что он понимающий и чуткий дохуя, а я — нихуя, что я просто острее на твои психи реагирую. Тебя тоже знает. — Вот именно. Он знает, что ничё не получится. — Он так прямо и сказал? — Нет, но я вижу. — Я его ебальник знаю уже наизусть, ни разу там такого не написано. — парень проводит ладонью по горячей и красной, на этот раз от света, щеке Славы и ловит его сияющие неуверенностью глаза. — Солнышко, ну мы ж тоже стараемся с тобой. У тебя с агрессией заметно лучше, у меня с границами подвижки есть. Я ведь не против воли тебя терплю, нравишься ты мне такой вот охуевший, какой есть. И с Темой, если надо, чё-нить другое можно решить, типа… Не наказания, а поощрения попробовать, тебя вот в этом месяце реально есть за что похвалить. Кроме сегодня. Я сегодня и так заебался, ещё за тобой переться пришлось. — Это тебе повезло ещё, что они меня быстро сдали. — Не сдал тебя никто — Сок, пидорас, покрывал ещё! Я сам допёр, что у них, куда ты ещё денешься. Хотя засомневался, когда жрачки увидел полный холодильник, ты ж обычно всё сметаешь в первый час, но потом крем этот твой вонючий… Первый раз ему обрадовался. — Ты реально по запаху узнал?! — У меня ноздри, блять, от него схлопываются и слёзы текут! В кошмарах уже чую… Слава лезет ближе, обвивает шею парня руками и трётся лицом о ворот его колючего свитера. Оттягивает его, целует и кусает, пока чужие пальцы лапают его во всё более чувствительных местах. Впивается под челюстью, втягивает горьковато-солёную кожу и проходится языком по пробившейся щетине. Выпускает изо рта, любуясь стремительно темнеющим засосом со следами зубов, выбирает следующее место… Саня останавливает, но лишь для того, чтобы снять одежду. Торопиться почему-то не хочется, хоть пространство и давит каждым своим элементом от обшарпаной стены и чёрной кожи всюду до пугающих девайсов, особенно тех, функционал которых с первого взгляда не ясен. Желание покрывать пятнами вкусную шею перевешивает беспокойство, а когда Саня, незаметно высвободивший в процессе оба их члена, обхватывает те рукой — ненужное волнение и вовсе улетучивается. — Мне ебаться больше с тобой… нравится… — вырывается само в чужие шершавые губы, которые умеют целовать с такой приятной, контрастной действиям и словам нежностью. Контрасты, кажется, привлекают больше всего. Даже в Теме: Слава вдруг понимает, едва соображая, что ему не нравится, когда ругают и бьют, а вот когда отчитывают и обнимают или больно шлёпают паддлом, шепча, какой он молодец и хороший мальчик — вполне устраивает. Думается даже, что и тупую долгую боль от ремня он терпел ещё и ради последующих ласк. — Бля… Я даже не знаю, — так же сбивчиво отвечает Саня, поморщившись от очередного укуса, — мне приятно больше или за Сока обидно. — А если между вами желание загадать, оно с большей вероятностью сбудется? — Так Зифа уже делал. Негусто для статистики, но могу узнать.