Рысь в мешке

— В душе сплю. В лифте иногда, по пути в магазин, бывает… Эдик мешает крепко заваренный чай уже минут пять, не меньше, стараясь не задевать ложкой керамических стенок — только по дну с тихим скрежетом водит. И это при том, что сахар туда никто не клал. — У мелкого тоже тихий час? — Не произноси больше это словосочетание, пожалей… — отпивает наконец этой полностью чёрной бурды, чтоб перестать клевать носом. Мозг так обманывает, поглощая неразбавленную заварку, ибо лимит кофе и энергетиков, банки от которых из мусорки под мойкой вываливаются, уже исчерпан. Младеница у них не такая уж и тихая — стабильно с двух до шести утра орёт, никак не укачивается. А вот днём ни звука. Оборотнем уже прозвали… Волчонком, точнее, но это только Диана, Эдик в основном «перевёртышем» и «вервольфиком» кличет. — Он с Алёной гуляет. Ну хоть за Тём-Тёмычем родственница приглядыват, а не этот треморный лунатик. — Ага, тогда сам ему робота отдашь. — ставлю свою давно допитую чашку, выхожу в прихожую на носочках, чтоб спящих каким-нибудь случайным громким шагом не разбудить, и приношу оттуда коробку с каким-то трансформером, доставку которого задержали перед НГ, так что вот, дарю только шестого. — Вы зовите, если совсем тяжело будет. Как минимум Тёму на денёк точно можем забрать, я до десятого не работаю. Чтобы вы тут отоспа… — прерываюсь под осуждающим взглядом двух тёмных впадин на обросшем лице, исправляюсь: — Отдохнули. — Не положено мне отдыхать, у меня жена… — парень мечтательно улыбается, прикрыв глаза. Щёлкаю перед носом, как и просил в случае подозрительно долгих морганий. Вздрагивает. — И дети. — Короче, на неделе приедем. — встаю с табуретки. — Всё, я пойду. Дверь за мной закрыть в состоянии, молодой отец? Вновь плетусь к порогу, куда Эдик выползает, пошатываясь, ровно к тому моменту, когда на мне уже ботинки, пальто, капюшон и шарф. И полный мусорный пакет в руке, всё-таки прихваченный с кухни. Парень опускается на детский стульчик, приклеиваясь дредом к липучке Тёминой курточки, свисающей с низкого крючка позади, явно чувствует это и с тяжестью вздыхает. Помочь отодрать или сам справится? Пытается махнуть мне на прощание, но в итоге лишь на секунду поднимает ладонь и роняет с хлопком обратно на бедро. Не справится, походу. Помогаю отлепить. — О! — поднимает вдруг свои большие веки. Шарит рукой на полке в шкафу почти не глядя, выуживая плоский подарочный пакет, — Вот. Дане. Передавай от меня поздравления. От нас всех. Кнопка первого этажа в их стареньком лифте совсем западает, в углу зеркала красуется паутинка трещин, а на стене слово из трёх букв закрашено, как обычно, чем-то полупрозрачным, выделяясь среди остальных более цензурных или менее понятных творений подъездных вандалов. Зато снежинки, вырезанные из бумаги, повсюду наклеили… Одна уже под ногами, правда, затоптанная в сырости и грязи, но всё равно добавляет настроения. И улыбчивый парнишка в кондитерском магазине, который торт для моего именинника состряпал точь в точь, как мне хотелось, тоже добавляет настроения. Алинке всегда тут заказываю, а персонал вечно все, как обдолбанные… В хорошем смысле — ненапряжные, летающие с горящими глазами, объясняют и уточняют всё с интересом. Либо платят очень хорошо, либо набирают исключительно фанатиков. И погода сегодня приятная — облачно, ветра нет, луна восходящая проглядывает. Тротуары почистили. Приятно шагать, когда не лёд с песком и солью под ногами, а ровный слой снежка и блестяшек конфетти из новогодних хлопушек, которые под фонарями искрят вообще всюду, будто тоже с неба выпали. Даже жалею, когда до тачки добираюсь, что мало прошёлся… Кидаю пальто на заднее — жарко, да и сидеть в нем неудобно, и слышу, как пуговица обо что-то бьётся с тихим стуком… Оборачиваюсь, поднимаю черный рукав и обнаруживаю Данин телефон. Выронил, походу, когда я отвозил их с Алинкой в кино. Не только с ней, ещё с какими-то и его, и её друзьями — отмечать собрались. Надеюсь, что не сильно, и в этот раз без тазика обойдёмся. Перекладываю вперёд, зацепив взглядом мигающий от обилия уведомлений экран. Надо предупредить, наверняка же ищет… Достаю свой и пишу чудищу.       

— «Лин

      

скажи Дане, что он телефон у меня забыл

      

вы домой не скоро?»

      

Ответ приходит на первом же светофоре.        — «да собираемся уже        мы чет налопались тут пипец можем катиться просто по земле        сквзала        он передает        цитирую:        фух» Сворачиваю к салону, чтобы сигнализацию проверить — электричество недавно отрубали, глючит, бывает. Торможу, выхожу, открываю нашу «Деформацию»… А она не открывается, просто не поворачивается ключ. Какого хера? Дёргаю дверь и… — Ёб твою налево! — Лера вываливается — вылетает, скорее — на меня, не отпустив ручку с другой стороны. Светит ярко-рыжей башкой в лицо… Когда вообще красить успевает? Сканирует меня своими лисьими глазами, распознавая. — Сок! Чуть сердце не встало! — Извини… Ты чего здесь? — Да мы бабушку привезли, город показать, пока все свободны… Она хочет в театр. А у меня тут валяются какие-то купоны от этого… ну стрекоз бил, гримёр, помнишь? Такой… своеобразный мужичок. Тридцать процентов скидка! — Ага… — нихера не помню, много к нам «своеобразных» ходит. Осматриваю девушку, что накидывает на свою ядрёную гриву капюшон и смешно затягивает, чтоб одно круглое лицо торчало с подкрашенными в такой же вырвиглазный цвет бровками. — А я просто сигналку проверить. — Опять вырубали? — Опять вырубали… Возвращаюсь домой, всё-таки заскочив по пути за минералкой на всякий случай, мою руки и распечатываю свечи… Пока что для торта, хотя другие в качестве подарка в спальне тоже припасены. Откидываю крышку, любуясь выведенным шоколадной глазурью котёнком на лиловом креме, втыкаю тонкие столбики ему в щёки, чтоб как усы… Сука, почему они раньше не могли открыться? В полночь бы это задул, а не обычный кексик. Вспоминаю про пакет от Эдика, достаю и несу к остальным подаркам, которых пока два — я экранник к новому ноуту подарил и Саня закинул с утра по пути куда-то чайный набор от них со Славиком. Пытался втюхать ещё один кальян, но я не дал… Не взял, точнее. Успеваю поужинать и почти успеваю принять душ, услышав дверную трель как раз из него. Быстро смываю остатки пены с ног двумя широкими взмахами лейки, оборачиваюсь полотенцем и прыгаю в тапки. Щёлкаю замком. — Вот! — Алинка дёргает Даню за локоть, затаскивая в квартиру. — Передаю из рук в руки. Он не очень пьяный! Я тоже! — Ага, — фыркаю. Лыбятся оба, едва приметно качаются из стороны сторону, а глазки бегают и блестят. — Вижу. Спасибо. Вы с Гошей? — Да, всех развезли, кого надо! И во дворе погуляли… — Тогда провожать не буду. Закрываю и раздеваю Рысика сам, зачем-то, хотя пьяный он реально «не очень»: на ногах вполне себе стоит, пальцы слушаются. Но стаскиваю с него шапку с шарфом, пуховик, даже кроссовки — вот с ними уже помогает. Раскрасневшийся такой, разомлевший уже от возвращения в тепло с улицы и по-милому томный от алкоголя. И от него же, походу, осмелевший — выдаёт внезапно, закусив губу, когда я поднимаюсь: — А ты в качестве подарка меня так встречаешь? Вспоминаю про свой вид и посмеиваюсь, склонив голову. — А ты хочешь такой подарок тоже? — Да… — хихикает отчего-то, водит пальцем по моей груди. Ловит сорвавшуюся с намокшей пряди волос капельку и отправляет в рот, после чего уже не стесняясь слизывает остальные языком напрямую: и по шее проходится, и по плечам, и из ямки над ключицей что-то вылакивает. А потом мягко, но настойчиво толкает меня к входной двери, заставляя упереться в неё спиной. Лопатки холодит. — Очень хочу. Не успеваю, сука, даже глазом моргнуть, как сдёргивает с меня полотенце, опускается коленями прямо на грязный затоптанный коврик и сразу же, без отлагательств, начинает сосать — реально упускаю момент, как мой член у него во рту оказывается. Но удивляюсь больше не этому, а… технике. Это вот так на него спиртное влияет? Притупилась чувствительность, походу. Как будто, блять, с курсов по минету вернулся! Глубоко и жадно насаживается, не давится и не кусается, прямо в горло пропускает. Умудряется еще и губами давление регулировать, сильнее обхватывая ближе к головке. Кончаю от ахера быстро, от него же не успев предупредить — прямо в миндалины получается, Даня кашляет. Но проглатывает, глядя на меня в упор, и расплывается в улыбке. — Это… — смотрю на свой ещё не опавший член, блестящий от слюны, будто там какое-то объяснение сейчас появится. — Рысь, это что такое было? Уголки его опухших губ тут же падают вниз, в голове даже этот свистящий на убывание звук из мультиков проигрывается. — Тебе не понравилось? — хлопает влажными, яркими глазами. Даже лапки на моих бёдрах разжимаются и безвольно падают вниз. Помогаю подняться, чтоб выкроить хоть десяток секунд на осмысление. Осматриваю его мокрые на коленях штанины с прилипшими песчинками, решаю не отряхивать, а сразу закинуть в стирку… И самого этого дикого зверёныша в стирку не помешает — весь жаркий и липкий, растрёпанный и поплывший… Сладкий такой. Нет, солёный, наверняка, и местами горьковатый от дезодоранта и геля после бритья, но сейчас невероятно сладкий. И что-то он там спрашивал… Отматываю чуть назад, недоумевая, почему невесёлый теперь и изучает свои носки с ёлками, явно от моей сестры. Полотенце бы ещё не забыть с пола подобрать… Так, стоп. Не понравилось?! Как такое, сука, может не понравиться? — Дань, очень понравилось! — даже руками взмахиваю и больно бьюсь о полку шкафа. — Я просто немного… Совсем такого не ждал. У меня, блин, слов нет, это очень… Это ты мне, по-моему, подарок сделал. А праздник сегодня у тебя. Хочешь тоже чего-нибудь… конкретного? — Спать хочу… — тянет и виснет на моей шее теперь, прямо подтянуться пытается. Всё, настроение потеряно из-за моего тугодумия. Вздыхает: — Правда, я устал очень-очень. — Тортик хотя бы задуешь? — Давай. — Иди пока в душ и ложись тогда, — быстро ловлю пухлые губы, пока сонно жмурится, — я принесу. Нахожу и натягиваю штаны, ставлю чайник, кидаю ему в кружку пакетик зелёного и жду, когда выйдет из ванной. Щёлкаю зажигалкой, стоит только услышать шлепки босых ног по полу, с трудом поджигаю все девятнадцать свечей, только на половине доперев, что можно взять для удобства одну оставшуюся лишнюю. Несу. Даня оборачивается не сразу, да и не слышит — занят разглядыванием моих подарков на кровати… И не только разглядыванием, ещё и ощупыванием: гладит, затаив дыхание, кожаный ошейник, вытягивает кончик верёвки из мотка и трёт между пальцами, опасливо проводит по трости. Свечи просто радостно двигает поближе. А мне всё сложнее это зрелище тихо наблюдать со стороны. Да и свечи на торте уже растекаются, щёки коту плявят, так что выхожу из своего тёмного угла: — Давай. Рысик улыбается счастливо, набирает полную грудь воздуха и гасит всё одним мощным выдохом. Забирает у меня коробку, отковыривает моим же пальцем крем над котовьим ухом и тянет в рот. А я тяну его на коленки, раз уж настроение, видимо, вернулось. Сразу же податливо ёрзает в моих руках, трётся и телом, и лбом, целуется, кусается, мурчит почти на ухо: — Спасибо… Я пока не хочу его есть. — ага. А мы разве собираемся? Я вроде обычно перед трапезой никого за сосок сквозь одежду не щипаю, да и чай ведь так и не принёс. Выгибается, сжимая бёдра вокруг моих… — И я передумал. — Насчёт чего? — Насчёт сна. И осторожно, отводя взгляд, вытягивает из-за моей спины трость! Ну охуеть. Удивляться не успеваю! — Именинную порку хочешь? — уточняю, сминая маленькие ягодицы. Интересный у него выбор подарков, ничего не скажешь… И Даня твёрдо кивает. — Ты ведь раньше похожие девайсы не пробовал? — Нет. — А откуда вообще взялось желание? Саня вроде такое дома не держит, в БН-е тоже любителей не особо… — размышляю вслух. Я вообще её еле нашёл, нормальную, чтобы не такая тяжёлая, как все ротанговые, гибкая, но при этом прочная и в нормальной обработке. Ассоциации с чем-то британским… Вроде телесных наказаний в каком-нибудь пансионе. И с соответствующей порнушкой, которой, на мой взгляд, в таком сеттинге существует какое-то неадекватное количество. Рысик мнётся — и внутренне, и моей свободной рукой. — Не знаю… Я первый раз задумался, когда ты скинул анкеты. Тебе она… подходит. — Ага, — смеюсь, понимая, что оперевшись на трость теперь и сижу. Блестящая такая, отполированная, жёсткая. — Чувствую себя чем-то между английским лордом и Чеховым. — Меня Рысиком из-за него зовут, кстати. — Из-за Чехова? — Угу. Ну, он же давал всем смешные прозвища… Начали тогда всем в классе придумывать.

***

Следы от трости интересные. Такие узкие розовые полоски — сразу после даже чувствовался их рельеф, а сейчас уже нет. Просто побледневшие, почти сошедшие за ночь линии. Не выдерживаю и касаюсь одной половинки губами, а Даня ойкает и немного проливает свой утренний чай, который как-то умудряется пить лёжа на животе и с ноутом в обнимку. По наволочке расползается небольшой мокрый след. — Забей, я всё равно менять собирался… — целую ещё и ещё, поднимаясь выше по спине, в процессе зачерпывая ложку подъеденного вчера пальцами торта. Прямо из коробки, прямо лёжа теперь на Рысике сверху. — Не нашёл ещё? — Вот. — отодвигает волнистую макушку, чтоб я видел экран. Так и думал — опять эти звёздочки и рваная геральдическая готика. Неотрайбл ебучий, от которого глаза уже болят… — Но это в очень общих чертах, я потом нарисую, как примерно будет. — Хорошо. — пожимаю плечами так, чтоб лопатками почувствовал. Я согласен на что угодно — ещё один мой подарок, случайный. Результат разговора перед сном, когда мазал ему попу чудотворным «Пантенолом», решил поинтересоваться чувствительностью проколотого соска и спросить, не надумал ли второй продырявить, мало ли… А этот котёнок, оказывается, надумал кое-что набить, но конкретно пока не признается. А я не против, даже эскиз полностью ему доверяю. Потом всё посмотрим и обсудим, когда набросает, подправим, если надо. — Я полежу так? Не тяжело? Спрашиваю, утыкаясь переносицей в какой-то шейный позвонок. Вроде на локтях держусь вокруг его тёплого маленького тельца, но всё равно боюсь что-нибудь отдавить. — Нет, хорошо. — улыбается через плечо и листает картинки дальше, сохраняя нужные для референсов. И мне тоже хорошо. Ещё кусок бисквита с лавандовым — да, подобрел я к этому растению —кремом в рот отправляю, а следом и Дане сую, отбирая у него глоток чая. Похер, что зелёный. Так и лежим молча несколько минут, пока он не выцепляет у меня из рук ложку и не тянет снова вместо неё в рот мои пальцы. Просто, блин, берёт и засовывает. И всё. Не двигается больше. — Тебе просто так нравится или можно тебя поотвлекать? Медленно вытягивает фаланги, и чувствую холодок от слюней на воздухе. — Поотвлекай. Аномальная какая-то активность… Или хочет вчерашний вечер компенсировать, отоспавшись? Сил-то реально после отмечаний было не очень много: совсем лёгкая по количеству ударов порка вышла, пробная — я ведь трость тоже никогда в руках раньше не держал. Откидываюсь на бок, чтоб посчитать отметки… Нихера непонятно, реально уже едва видно. Но по воспоминаниям не больше десяти раз ужалил. А потом уложил на коленки личиком к остальным игрушкам, долго водил по вспухшим полоскам и неспеша догладил до оргазма. И массаж потом сделал — увлёкся разговором про татухи как раз, намазывая заживлялкой. Так Рысик и отключился голышом, и с тех пор не одевался. А сейчас кусается! Сначала не сильно — думаю, что играет, и прорываюсь пальцами сквозь неплотно сжатые зубки дальше, но затем больно сжимает, продолжая пялиться в экран. Специально же, явно нарывается! — Так. — сам прихватываю ему кожу на веснушчатом плечике ногтями, тоже ощутимо. Заставляю зашипеть. — Это как называется, блин? Открывай рот. Широко. Слушается, дышит тяжелее. Провожу по мягкому языку, исследую подушечками пальцев скользкие дёсны, пока челюсти снова резко не смыкаются. Очень, блять, резко! — Сука… — надеюсь, хоть не до крови… Сжимаю шею этого одичавшего зубастика второй рукой, предупреждаю шёпотом: — Ещё раз укусишь — накажу. Кусает, разумеется, без раздумий, и закрывает ноутбук. А я до шкафа пройтись встаю, рассматривая по дороге отметины от зубов… Не подозревает, блин, хищник мелкий, что я за такое устрою! Достаю первым делом наручники, застегиваю на запястьях прям так, не за спиной. Рысик чуть ли не мурчит, довольный такой… Ждёт чего-то приятно-остренького, целоваться тянется. Хочу отказать, конечно, в воспитательных целях, но не могу. Вряд ли же язык мне откусить планирует, чтоб посильнее досталось? Отстраняюсь под очень воодушевленный стон и выгребаю из шкафа самую, пожалуй, сомнительную вещь в доме — чёрный резиновый член на присоске. С головой меня компрометирует, хоть и пылится на дальней полке с тех пор, как Саня на какой-то праздник вручил со словами «в хозяйстве пригодится». Он-то чуть ли не оптом всю эту херь заказывает, девать некуда, хоть с кальянами в подарок клади… Прилепляю на гладкую спинку кровати под полный ужаса взгляд зелёных глаз. И самого Рысика за подмышки туда потягиваю, пока он в ступоре. Помню, что орально он игрушки не хотел, но на то это и наказание. — Давай, чего смотришь? — поднимаю за волосы, заставляя упереться губами, и шлёпаю по щеке, чтобы разомкнул очень плотно сжатые челюсти. Сверкает исподлобья возмущением. — Что тебе не нравится? Я могу только этим твой рот занять, раз вредничаешь. Отодвигаюсь и собираю свои волосы в хвост, чтоб не мешали следить за процессом. Рысик раздумывает. Сопит в игрушку, будто на неё лично обижен, затем обхватывает едва-едва губами. Выпускает, сглатывает и снова впивается глазами в меня, теперь умоляюще. Невкусно, да. Могу представить, как ощущается… силикон? Наверное он. Скрещиваю руки на груди, давая понять, что на попятную не пойду и даже спрашивать ничего не буду, чтоб не соскочил. Жду. И не зря, оказывается: быстро сдаётся и через пару минут уже практически без намёка на сомнение обсасывает, быстро и рывками… Горячий, снова весь красный, влажный… Но недостаточно смущенный. — Смотри на меня. — прошу, убирая волнистую прядку со вспотевшего лба за ушко. Поднимает огромные, скрывшие зелень зрачки и замедляет движение вокруг блестящей от слюны силиконовой головки. В мне снова дыхание перекрывает. Реально сейчас или от недостатка кислорода откинусь, или взорвусь — мне тоже вчерашнего не хватило. И так каждый раз с ним кажется, что никогда более возбуждающей картинки не видел, а чем больше Рысик раскрывается и смелеет, тем это убеждение ярче. Подсовываю свои пальцы к искусственным венам и наблюдаю, так и не дыша, как упругие губы скользят и по ним. Дрожащие уже губы, сильно покрасневшие, почти малиновые, и даже скулы, напряжённо натянутые, пульсируют, хотя диаметр у игрушки не сильно большой — можно так и не стараться, не сжимать. Но нравится отчего-то его усердие. Отрываю, прихватив за прядки на затылке, глажу язык с белыми пузырьками слюней снова и плюю в рот. Насаживаю обратно, контролируя теперь темп самостоятельно — сначала быстрее, затем медленнее и глубже, снова быстрее. Проталкиваю прямо в горло и замираю так, чтобы прочувствовал каждую резиновую выпуклость, сглатывая, весь рельеф. Держу. Снимаю, когда слышу, как давится, чувствую вибрацию гортани и вижу заблестевшие в уголках слезинки. И снова быстро. Сразу, без возможности отдышаться и прокашляться, так, что губы не успевают скользить и вытягиваются, проезжаясь по неровностям, когда оттаскиваю за волосы назад. И снова вперёд, снова почти до чёрных резиновых яиц. Несколько раз. Чтобы совсем не мог сфокусировать взгляд под пеленой слёз, дёргал руками и неприрывно едва вразумительно стонал. Блять, всё… Не могу больше. Снова перебираюсь назад, подтягиваю к себе попку с выцветшим рисунком трости выше, ещё раз целую каждую бледную полосочку, пока развязываю штаны… Высвобождаю свой член, кладу меж аппетитных половинок, сжимаю их по обе стороны и толкаюсь. Не внутрь, по поверхности. И как же, сука, приятно. Жарко везде, что-то тянет внутри, горит. Я ведь даже не трахаю его никуда! Всё равно что-то невозможное… Выгнутая спинка тянется передо мной впалой линией позвоночника, сведённые лопатки, как маленькие крылья, выступают то сильнее, то меньше, а волны волос шевелятся от движений, словно живые. Помогаю себе рукой, чтобы кончить сейчас и больше от этого котёнка не отвлекаться — планов на него в процессе рождается неожиданно много. — Саша… — он оборачивается вдруг, когда уже чувствую, что вот-вот… Успеваю даже вопросительно промычать, прежде чем с длинным громким выдохом выплескиваюсь на стройную поясницу: — М? — Там в дверь звонят, по-моему… Обеспокоенно вертится, не зная, с какой стороны лучше на меня посмотреть, ойкает, когда стекать всё начинает белой полупрозрачной струйкой между ягодиц, а я залипаю на это и не могу теперь нормально набрать воздуха в лёгкие — всё тело одной огромной судорогой прошибает и звенит в ушах… Сука, не в ушах! Обрабатываю слова только сейчас — реально же дверь! — Да блин, кто там седьмого января припёрся? — хриплю, вытирая и себя, и Рысика своими трусами, когда мозги на место встают… Пора бы салфетки уже завести в спальне, постоянно забываю. — Рождество отмечают нормальные люди. Натягиваю штаны обратно прямо так, на ещё не успокоившийся член, а Даня на бок перекатывается: — Расстегнёшь? — Не-а, — быстро выворачиваю поднятую с пола футболку, соображая, где там зад, а где перед, и гляжу на вытянутые скованные кожаными ремешками лапки. Целую в костяшки и бегу — хотя скорее агрессивно широко шагаю — из комнаты на новую трель: — Сейчас пошлю там кого-то нахер и продолжим. Щёлкаю дверным замком и упираюсь возмущённым взглядом в… Эдика. Который с подаренным мной трансформером в одной руке, а в другой с поправляющим съехавшую на глаза шапку-медведя Тём-Тёмычем. Тот вяло машет снизу ладошкой. Не к добру всё это… — Здравстуй, Сок… Вы чего на звонки оба не отвечаете? — парень неловко переступает с ноги на ногу. — Заняты? — Да как-то… — не менее неловко прочищаю горло, на всякий случай оттягивая подол футболки ещё пониже — аж швы на вороте в кожу врезаются. — Не слышали. — В общем… Выручай. С этим другом, — кивает ненароком на робота сначала, а затем только на ребёнка, — можете побыть где-то до пяти? Край до семи. Совсем не с кем больше — Алёне срочно уехать надо, Диана по врачам проверяться поехала с нашим созданием ночи, меня на работу дёрнули… — Да без вопросов. — вздыхаю, перекатываясь с пяток на носки. — Сейчас только… Две минуты. Захлапываю дверь обратно и бегу — теперь реально бегу — освобождать Даню. Но в дверях всё равно торможу ненадолго: полюбоваться. Лежит на боку, руки в ремешках под щекой, выжидающий взгляд и стояк такой, что даже в этом положении к животу прижимается. Так нравится видеть его желание, просто пиздец! Не только физическое — любое. Когда глаза горят, когда ему точно нравится, без всяких «не знаю». Уже миллион раз успел прокрутить про себя моменты, как он подаркам радуется, как светится от моей реакции на свои… — Кто там? — мяукает, выводя меня из транса. Даже вздрагиваю. Такой он… Сука, ну не успеем же ничего сейчас, да? Подхожу и расстегиваю наручники. — Эдик Тёмыча привел до вечера. — поясняю, успевая ещё как-то и целовать. — Давай, иди в душ, я тут сам всё быстро спрячу и их впущу. Не до конца пока понимает, грузится. Смотрит потом так расстроенно, когда поднимаю за руки, помогая сесть: — Блин… — Ага… — веду по коридору и аккуратно заталкиваю в ванную. — Дань? — шепчу, прежде чем выйти, и обхватываю кольцом пальцев его член. Двигаю пару раз с нажимом: — Я хочу, чтобы ты сам себя погладил. И не торопись, ладно? Я справлюсь с мелким, всё в порядке. Чмокаю в нос и несусь обратно в спальню только после кивка. Каким-то вихрем закидываю в тумбочку наручники, поправляю одеяло и уже разворачиваюсь, но вовремя вспоминаю… Отлепляю с громким чпоком дилдак от спинки и возвращаю в тёмную коробку в тёмном шкафовом углу. — Всё, Тём-Тёмыч, проходи в гости. — впускаю этого подозрительно тихого гнома. Поднимаю глаза к едва прямоходящему Эдику, что игрушку мне протягивает: — Ты, может, тоже чай попьёшь или уже некогда? — Уже пора. Ты извиняй, если мы планы какие вам испортили… — Да не страшно, ещё три выходных впереди. — отмахиваюсь. — Хоть погуляем, может… — Не советую. Мы, прежде чем выехать, почти полчаса грелись — тридцать градусов, глаза леденеют. Прощаюсь, наливаю замёрзшему, походу, и от того заторможенному мелкому чай, уже понимая, что скорее всего с такого дубаря вырубится. Куда уложить-то его? Детям вроде вообще похер, но на диван как-то тупо, будто бы, а от спальни я ещё не очень отошёл. Хотя если пледом кровать закинуть… — Саша, а у тебя ветр-р-рянка?.. — спрашивает, сонно показывая куда-то. Куда-то на шею и участок груди над воротом футболки. — Нет, это… — выдумываю на ходу — не говорить же, что это дядя его меня вчера покусал. — Аллергия. На мандарины. — У меня на молоко алгер-р… аглеррия… — всё, зарядка закончилась — даже чашку держать не может. И глаза медленно закрываются, не упал бы… Подскакивает. — Даня! Пр-р-ривет! Оборачиваюсь, встречая уже непривычно целиком одетого и хмурого Рысика с влажными после душа волосами. — Привет. Какой-то напряжённый, насупился весь. Улыбку так тяжело натягивает, что руками хочется помочь. — Привет. — тоже зачем-то здороваюсь, за компанию. Осторожно ставлю ему чашку с зелёной заваркой, когда садится. — Всё хорошо? Совсем неубедительно кивает. Не догоняю, в чём причина сердитости… Ну не на приход же Тём-Тёмыча обижается, в самом деле? Отвожу его — мелкого — всё-таки в спальню, застилаю кровать и включаю на ноуте мультик с каким-то говорящими машинками. Туповатый, конечно, не по возрасту ему уже, зато подборка серий сразу на два с половиной часа. Наблюдаю недолго, как залипает своими огромными глазами-пуговицами, всё медленнее и медленнее моргая… Ухожу, когда падает пухлой щекой на Данину подушку с засохшим чайным следом. А когда возвращаюсь, вижу, что чая в чашке перед Рысиком не убыло. И он ещё и уворачивается, когда хочу его обнять. — Ты на что-то злишься? — прямо интересуюсь, падаю на стул напротив. Вздыхает и мотает головой. — А что тогда случилось? — Не знаю… Снова хочется куда-то уйти. Или поплакать. И меня это бесит. Вот оно что. Не так уж много ему для дропа надо, похоже. — Хочешь один посидеть? Мы можем с мелким куда-нибудь съездить… Или я просто с ним в спальне побуду. — Нет… Я хочу с тобой, просто… Не знаю! Что-то мешает. Будто бы не получается отойти. — Типа… до сих пор чувствуешь какой-то фантомный контроль? — пытаюсь разобраться. Саня сабов после сессий делит на три категории: «пожелешки», которых пообнимать и похвалить надо, плавно вывести, «деловые», с которыми сюсюкаться необязательно, главное пообщаться в конце уважительно и на равных… И «рыбки» — те, кто сами быстро и без проблем выплывают. Мне какой покемон достался? — Кажется… Да. И я не понимаю, почему так. Раньше проходило быстрее. — А когда я обнимаю, это тоже сейчас воспринимается как… какое-то тематическое воздействие? Думает, сжимает пухлые губы… Уголки снова стёрлись! Может и для рта ему смазку купить? Есть же съедобные. Сводит брови и кивает: — Да. И думать теперь моя очередь. Чем помочь в такой ситуации, если один оставаться не хочет? Самому ему плётку выдать, чтоб переключился? Это вроде так не работает. Хотя… — Дань… — смотрю на него, поникшего, как прекращает очередное разглядывание прожилок стола и обнимает поднятые на стул коленки. — А если я просто сяду куда-нибудь или лягу, а ты сам со мной что-нибудь поделаешь? Ну, в смысле, потрогаешь, там, потыкаешь, куда нравится… Поможет? — Не знаю… — размышляет, глядя в сторону, будто даже слышу шуршание мыслей. Но кивает: — Давай.

***

— Это какой-то кошмар… — заливаю в себя остатки воды, отдышавшись. Опять весь пиздец и сразу: шею с плечами ломит от диванной подушки, будто в багажнике по бездорожью покатали, башка раскалывается от внезапного приступа мигрени — даже высовываться на улицу, походу, уже не обязательно, чтоб от перепада температур отлетать, так ещё и таблеткой обезбола подавился! А каждый кашель ощущается, будто молотком по темечку бьют… Хер знает, как я вообще отрубился на диване, пока Даня мои волосы перебирал. На этом ебаном кирпиче! Хоть мелкого забрали, как проснулся — не успел новую игрушку по мне повозить… — Бля, Сок, тебе врача или батюшку? Это проклятый какой-то диван, ты проверь… Нет там никаких зубов с волосами или могильных иголок? Сука, нет, лучше бы роботом меня колотили, чем слышать сейчас этого Дурдома. — Сань, ну скажи, почему ты всегда орёшь? — стону, пытаясь пальцами боль из висков выдавить. — Какие нахер иголки? — Как у меня у бабки! В кресле том. В котором дядя Миша помер… — Это у которого зомби-гуси были? — Вот из-за них его соседка порчей и ёбнула! Даня со Славиком охеревше переглядываются. А я зачем-то прокручиваю в голове всё заново, обрывками, правда: мы мелкие с Саней в какой-то деревне одним кадром, вторым — пропитое скрипучее кресло на крыльце с таким же пропитым и скрипучим слепым на один глаз дядей Мишей, а последним — куча бешеных, облезлых, покрытых какими-то пятнами птиц в загоне. Всю мебель потом вместе с этим родственником к Саниной бабке отправили, когда у него печень отказывать начала, так он в любимом кресле богу душу и отдал. И гуси тоже все отмучились… — Блять, какая порча? — трясу головой и страдальчески выдыхаю в ладони. — Мне подушку просто нормальную надо! — Я собирался дарить, но подумал, что твоя мелкая купит. — Она то же самое сказала про Гошу, а Гоша про тебя. Вот всегда нужное друг на друга сваливаете! Давай сюда свой договор… Не то чтобы мозги работают в целом, но часть, которая за сканирование документов отвечает, не отключается где-то курса со второго. И даже почти вменяемо отмечаю все спорные пункты и объясняю почти по буквам, что с этим делать и куда идти. И только успеваю порадоваться, что все заткнулись, наконец, как Славик, который до сих пор в куртке парится, отлипает от Рысика и начинает трещать: — Вот! Я же говорил, лучше этим вашим маньякам-ролевикам в БН-е отдельные листовки с промокодами распечатать! И с чеками выдавать! — Можно и в салоне. — тихо вставляет Даня. — Пиздец, Добрый, ты можешь ему, — Саня кивает на Рысика, — запретить с этой мелочью, — затем на Славика, — общаться про рекламу? У меня глаз уже тикает от этих идей по продвижению! Я ещё нихуя не открыл! — Не могу, он же не мой нижний… — фыркаю и ловлю вопросительный взгляд всех троих. —Без лайфстайла, в смысле! Я ничего никому не запрещаю, вообще валите уже куда-нибудь, а… Саня трёт переносицу, складывая документы обратно в папку, хочет ещё что-то спросить, но сам от себя отмахивается: — Бля, ладно, давай, короче. Жду, когда Даня щёлкнет дверным замком и роняю голову на подушку. На ту же, сука, подушку, от которой все кости гудят! Запускаю её куда-то в угол. Перед глазами всё мерцает, даже зубы ноют. Просто жду, когда полегчает — таблетку же я всё-таки проглотил в итоге. Рысик возвращается, плюхается рядом с диваном на пол и кладёт острый подбородочек мне на живот. Смотрит с таким сочувствием, что самого его хочется пожалеть. А потом вдруг хмурится и твёрдо и чётко произносит: — Я твой нижний. — Ты мой любимый в первую очередь. Если мы в субстантивированных прилагательных обсуждаем, или как это называется? — Ты подарил ошейник! — Я… — запинаюсь, обдумывая. Жест действительно неоднозначный, у заядлых тематиков же ошейники чуть ли не смысл обручальных колец носят. Как-то я это не учёл. Но с другой стороны и не преподносил ведь, как что-то особенное, не вручал официально — просто хорошая мягкая кожа, подумал, что будет интересно попробовать… — Подарил, да. Просто подарил и не вкладывал в это какое-то особое значение. Давай потом об этом поговорим, хорошо? Не могу сейчас, правда. Правда не могу. Все сворачивается в башке от каждого слова, сжимается где-то под волосами в тугой болючий комок. И резь из глаз не уходит… Хочется ещё горсть таблеток закинуть, хоть и знаю, что не стоит. — Я схожу на улицу? — в голосе Рысика тревога, которую давно не слышал. Очень, очень, сука, невовремя… Куда он вообще в мороз и темень собрался?! Хочу спросить, но торможу… Вот такой контроль, который просто беспокойство, сейчас включать тоже наверно не надо: получится же, что говорю одно, а делаю другое. Он ведь и не мог отойти пару часов назад от моего этого… Чего-то. Чего-то доминаторского. И теперь сам же, блять, возмущается и говорит про ошейник! Глаза распахиваю, хоть и больно — только сейчас доходит несостыковка… Но стараюсь не подавать вида, что мозги вытекают от количества вопросов. — Иди, конечно… Потеплее оденься, ладно? — Угу. Прикрываю глаза и слушаю, как шуршит там чем-то, топает и негромко вжикает молниями, собираясь. Даже становится легче, пока без мыслей. А когда хлопает дверь, встаю и ковыляю в спальню, на кровать. И вот теперь начинаю перебирать события и факты… Сессия с утра, потом дроп — от того, походу, что резко прервались и одного его оставил… Это наверняка и повлияло на то, что он долго не мог перестроиться. Но в итоге ведь получилось, лежали тут в обнимку, болтали снова, я вырубился… И вот сейчас что-то похожее на предъяву. Сука, не въезжаю даже, что именно не так… Может, злится, что я к Теме недостаточно серьёзно отношусь? Она однозначно не напервом месте у нас, разумеется, но и не на последнем же. Дане она нужна, чтобы выплескивать куда-то накопленное и оно в тягу к саморазрушению не выливалось. Мне она нужна потому что… нравится? Какая-то жажда влияния появилась. И нас обоих она явно возбуждает, но отделять от секса можем без проблем, это вообще по настроению… Но тоже надо спросить, может как-то по-другому комбинировать хочет? Но вот лайфстал — и это я даже и не беру во внимание абсолютный и полный лайфстал — точно нет. Я даже за реальные косяки его никогда не наказываю, только за тематические, которые Даня либо сам понятливо подсовывает, как сегодня с кусачестью, либо я нахожу. Бывает, сам пораньше сессию «включаю» и мы какое-то время продолжаем обычными делами заниматься, в которых какой-нибудь недочёт обязательно всплывает, но уже как бы не здесь, а там. Ладно, надо дождаться возвращения и спросить прямо. Наверняка же не долго там задержится в такую погоду, до магазина максимум подышит. Можно ещё несколько минут полежать. Переворачиваю подушку на холодную сторону, щёлкаю выключателем и выключаюсь вместе со светом. А продираю глаза уже через неопределённое количество времени и вместе с горлом. Не понимаю в темноте, кто я и где, единственное желание — хоть капля воды. Выдуваю чуть ли не половину кувшина, но хочется ещё. Батареи, что ли, прибавили из-за морозов? Даже пальцы неприятно сухие, коробит, когда задевают друг-друга. Решаю тут же на кухне и умыться, чтоб через кожу ещё влаги впиталось, отряхиваю руки и только сейчас ловлю светящиеся на экране микроволновки цифры. Почти полночь! Херею сначала, пытаясь сосчитать, на сколько это я часов отлетел, а потом цепенею… Даня где? Иду проверять комнаты — даже спальню, мало ли спросонья не допёр, что он рядом лежит, но везде пусто. И в ванной пусто, и на балконе. Несусь к телефону, где никаких звонков и сообщений, кроме Саниных идиотских — по причине голосового формата, не нахожу, так что сам тыкаю на трубку… Не доступен. Абонент, сука, временно не доступен! Но тут же слышу за женским голосом, предлагающим оставить сообщение после звукового сигнала, стук ключей из прихожей. Несусь теперь туда. Заходит неспеша, зажигает свет и застывает, приметив меня. А я вижу красную и блестящую от мороза половинку лица — вторая скрыта побелевшим от дыхания шарфом. Брови с ресницами, шерстинки шапки и выбившиеся из-под неё волнистые волосы тоже покрыты инеем, а пальцы едва гнутся. Но последнего старается не выдавать, замяв попытки расстегнуть пуховик, даже нарушает тишину: — Привет… — Если бы ты вот ещё на минуту позже пришёл, я бы очень… Очень, — акцентирую, чтоб точно дошло, — сильно ругался. — Но не будешь? — Посмотрим, насколько мне понравятся твои объяснения. — Я… — стягивает со рта шарф, шмыгает носом и пытается стереть воду с лица, оттаивая. Помогаю расстегнуть молнию и растираю леденющие красные пальцы, но не очень долго — тут же кидается мне на шею. — Прости… И начинает реветь! Ну что это, блин, такое? Не маленький ведь, уже девятнадцать стукнуло! И я не имею ничего против слёз, просто казалось, что прошли уже эту стадию истерик и недомолвок с непонятками. — Блять, ну Даня! Ну… Давай успокоимся. — глажу по голове, но не получается ласково, как бы ни старался — агрессивно, как батя котов, когда прям глаза на лоб за рукой лезут. Зато стягиваю шапку. — Ты ведь знаешь, что я тебя никуда не прогоню, даже если злюсь. Пойдём сядем куда-нибудь… Садимся на кухню. Отпаиваю его чаем погорячее, шоколадку на дольки ломаю. Гипнотизирую свой лунный светильник. Даня греет сразу обе ладошки о глянцевую поверхность чашки, где этот полукруг сияет ярким бликом и подсвечивает мягким контуром каждую вздувшуюся венку… Но их не сильно видно, самые жилистые части рукавами худи закрыты, почти одни пальцы и торчат. Наверняка ломит после улицы… В ногтях тоже свет отражается. И они тоже красивые, ровные такие трапеции, не длинные, но и не подстриженные под корень — каждый беленькой дугой оканчивается. — Саша… — Рысик тихо-тихо опускает чашку на стол, будто любой звук издать боится. Даже зовёт шёпотом. — Я не хотел так. Чтобы ты волновался. Хотел написать, но телефон от холода сдох. Выдыхаю. Хоть в этом виновато обстоятельство… Которое он сам же, сука, и создал! Сжимаю зубы чуть ли не до хруста — не могу не злиться. Хоть и поволноваться толком не успел, продрых всё. — И что бы ты написал? — Что не знаю, когда приду, но приду… — Пиздец. Вырывается само и тихо, но Рысик весь сжимается. — Мне надо было походить! — Четыре с половиной часа по такой погоде? — возмущенно выгибаю бровь, хоть и понимаю, что правда, походу, надо. Что я ведь сам убеждал — можно просто меня предупредить, а он и хотел! Делаю глубокий вдох и ловлю небольшие всё ещё прохладные руки. Только ладони горячие. — Ладно. Хорошо, я понимаю, что не в состоянии был с этой ебаной мигренью предложить какой-то другой вариант, но ты… Сука, ну тридцать градусов, праздники, куча бухих неадекватов на улице! — вспоминаю, что «гуляет» так он обычно по темноте и безлюдью. — Ты своей головой вообще не думаешь? Хотя бы заходил куда-то погреться? — Нет… — снова носом хлюпает от моего тона, а притормозить уже не выходит. — Но я… Я знаю, что это тупо, и… — Что «и»? — Я хотел, чтобы ты меня остановил. Или чтобы сейчас что-нибудь сделал, хотя я знаю, что ты не станешь. Просто когда услышал, что я не твой… — выдёргивает из моей хватки ладони и закрывает личико, дрожа всё сильнее. Продолжает глухо прямо в руки: — Я испугался. Ещё до того, как понял смысл. И ты потом ещё раз подтвердил, что не считаешь меня своим нижним… — Так, подожди… — встаю со стула, на ходу сопоставляя в голове детали. Какое-то вселенски-идиотское недопонимание! — Дань, я же не говорил такого. Делаю шаг ближе и касаюсь плеча, прокручивая всё ещё раз и ещё… Сука, не помню дословно, но не мог же я такое ляпнуть. Нет, Сане как раз ляпнул, но вроде исправился же потом! — А что ты тогда сказал? — Даня выглядывает из своего домика. — Я имел в виду, что Тема у нас не в основе… Блять, давай ещё раз проясним: я каким-то хером сформулировал так, что тебе показалось, что я тебя своим сабом буду считать только с лайфстайлом? — Ну… Я так подумал. Что ты это так видишь. — Сука, значит мне надо научиться разговаривать. Извини. — прижимаю к себе, сразу крепко. — Правда, извини, я же… Ты точно мой нижний уже сейчас, просто в конкретные моменты. Тебе важно это как-то обозначить? Я хоть и не вкладывал в ошейник такой смысл, но не против вложить. — Не знаю… А зачем он тогда вообще? — Да я как-то… больше ради физических свойств его заказывал. Ну, тянуть, там… Дёргать, придушивать. Хотя об элементе контроля тоже думал, но не в психологическом смысле, скорее как бондаж такой незатейливый. Даня задумывается и кивает: — Так я больше хочу. Улыбаюсь: вот и устаканилось. — Всё попробуем. — раскидываю по лицу поцелуи и помогаю кофту стянуть — у батареи и так быстро согреется, в одежде тут зажариться можно. — Ещё я подумал, что тебя сегодня днём дропнуло от резкого отрыва. Как сам думаешь, мог от этого… «застрять»? — Да, мне так и показалось. Это как когда сон от будильника прерывается, а потом из головы не уходит. Киваю сам себе. — Очень доступное сравнение, теперь понимаю лучше. И постараюсь тебя больше не оставлять. Надо только придумать что-то для таких ситуаций… Для экстренных случаев.