Рысь в мешке

— После заживления приходите сразу всё выпавшее подправить… — сдираю перчатки, лезу в ящик и понимаю, что памяток больше не осталось… Сука, ну просил же Леру распечатать! И без того пальцы ненавижу — мне, к великому удивлению большинства гомофобов, не приносит удовольствия с рандомными мужиками за руки держаться — так теперь ещё и не выпроводишь этого… Этого. Шипел и дёргался весь сеанс хуже девчонки. Хотя о чём я: женщины такое переносят куда лучше, но, к сожалению, выбирают эту зону куда реже. — На коррекцию, как я уже говорил, вам вообще придётся часто захаживать — подвижное место, пигмент будет уходить и мигрировать… — Слышал, тут лазером хуже убирается. — этот неженка непонятного возраста — из тех, что главные подростковые тренды из года в год до сих пор перенимают, молодясь, но уже седину замазывают — разглядывает перемотанную кисть с таким видом, будто я ему не цифры готическим, разумеется, каким же ещё, шрифтом набил, а приделал новую конечность. — Отчего так? А спрашивать такое сразу после сеанса отчего? Не, круто конечно, что сразу об удалении беспокоятся, но… Может лучше в случае сомнений ничего нахер и не бить?! — Если в ближайший год передумаете — нормально возьмёт, а дальше с каждой коррекцией краска всё глубже и глубже вбивается, ещё и неравномерно из-за особенностей кожи… — спокойно разжёвываю. — Дольше выводить придётся. — А чем моя кожа-то отличается? — Ваша — ничем, я про кожу рук. Она плотнее и обновляется чаще. — пожимаю плечами с улыбчивой интонацией, радуясь, что спиной стою, и по-настоящему скалиться не надо. Продолжаю рыться в ящике со слабой надеждой, которая быстро умирает: реально ни одной этой брошюрки не завалялось. Может она в служебке оставила? — Мы, люди, часто ведь руками пользуемся… Я сейчас, секунду. Выхожу из кабинета под взглядом такой задумчивой с поднятыми бровями физиономии, будто отличие кожного покрова в разных уголках тела только вот вчера учёные открыли вместе с лекарством от рака и возвратной крионической заморозкой… Натыкаюсь на какого-то замороженного как раз при виде меня Рысика за стойкой. — Что-то случилось? — спрашивает встревоженно. Так, мне, походу, самому рожу попроще сделать надо. — Лера памятки напечатала? — интересуюсь, пока пытаюсь «упроститься» — складка разглаживатся меж бровей, разжимается стиснутая челюсть… Пиздец, я реально, что ли, всегда такой напряжённый хожу? К тридцати же так морщины и застынут… — Она меня просила… — мяукает и подальше за стойку отползает. Боязливо так… Что со мной ещё не так кроме хмурого ебала? Даже оглядываю себя мельком в зеркале над диванчиком: рубашка цвета мокрого асфальта — если верить Алинке, для меня это серобуромалиновый, закатанные рукава, простые прямые серые джинсы. Ничего такого страшного, кровью не забрызган, хвост мой почти на самой макушке — только так волосы рядом с лицом влезли — вообще очень весёлую изюминку добавляет… Но гадать некогда. Подхожу ближе и опираюсь на чёрную лаковую столешницу руками: — Просила тебя, а ты?.. — Я забыл. — прячет глаза и прямо сжимается в комок, даже голову в плечи втягивает. Добавляет совсем растерянно: — Прости… Сука, ну забыл и забыл, какого хера такая реакция? Не помрёт же никто, половина клиентов эти бумажки вообще выбрасывает сразу на выходе… Обидно, вообще-то — над дизайном же с Саней старались, из-за шрифта две недели спорили, вроде сошлись, но оба в последний момент в крысу поменять решили и ещё дней пять не разговаривали, пока Лера в своём каком-то чате дизайнеров-неформалов голосование не провела. — Дань, не страшно. — пытаюсь даже голос помягче сделать, вдруг тон до этого с лицом за компанию был не сильно дружелюбный. — Просто скинь ему в директ тогда, или где он там записывался… — Хорошо. — вздыхает, но чуть веселеет. — Про пальцы? — Про пальцы. Ухожу, устно объясняю мужику специфику обработки именно этой зоны и прощаюсь, не задерживаясь у двери — не хочу Рысика смущать, пока будет рассчитывать и бормотать всякие вежливости. Он вроде бы хорошо справляется — особенно с рекламой, не зря учится — но последние пару дней какой-то рассеянный и нервный. То одно забудет, то другое проглядит… Причём Лера, что на всех предыдущих наших «стажёров» чуть ли не доносы мне в сообщениях катала, на него вообще не жалуется: либо с ней не косячит, либо реально очень ей нравится… И лучше бы второе, потому как если он с одним мной такой пришибленный, то я, вероятнее всего, и причина. — Можно я чай пока попью? — скребётся ко мне с вопросом, пока перебираю иглы. Он совсем один сегодня на смене, может поэтому теряется? Хотя всё знает уже, должен был освоиться, по идее. Да и легче же, когда над душой не стоит эта красноволосая бестия. — Пей, через полтора часа же следующий… Ты по расходникам там внёс, что заказать надо? — Нет… — снова тушуется. И мне как-то даже неловко, когда стоим оба — маленьким таким кажется, даже ругать страшно. — А надо было? — Надо, я же просил… — вздыхаю. Что-то не так и, походу, всё же придётся спросить. — У тебя всё нормально? — Да. Прости, я сейчас пойду добавлю… Нихера не нормально. — Даня, блин! — ловлю за локоть и чувствую, как ткань рукава его черного худи под пальцами скользит. Только за неё и уцепился. — Почаёвничай спокойно и отдохни. Потом доделаешь. Уходит, опустив голову, а я и сам пожрать чего-нибудь хочу. И воды. Выхожу, стаканчик пластиковый с кулера из него же наполняю — кружка с лавандой совсем к Рысику перекочевала… — Здравствуйте… — робкий женский голос в спину прилетает. Оборачиваюсь и вижу румяную девушку в плаще и с кучей мелких косичек, собранных на голове в гульку. — Добрый день, к нам только по записи. — Я по записи. — роется в телефоне и показывает мне. С датой и временем сверяется: — Сегодня ведь двадцать седьмое? Пятнадцать тридцать. Смотрю на часы… Да — полчетвёртого, как у неё в диалоге с нашей «Деформацией» и написано. И дата верная. — Так… Извините, я сейчас уточню… — разворачиваюсь к служебке и отпиваю воду судорожно, потому что… Потому что теперь злюсь! Какого хера никто кроме Леры по-человечески работать не может? Одна цифры забывает, другой, походу, всё остальное. Надеюсь, у неё что-то не сильно времязатратное… Разворачиваюсь обратно и уточняю: — У вас пирсинг? — Нет, тату… — девушка растерянно топчется, заглядывая в экран, поправляет сползающие с курносого носа очки. Ага, неприятная ситуация. Как в районной поликлинике: приходишь с талончиком, а тебя нихера никто не ждал. — На животе. Показывает эскиз… Сука. Реализм! Не очень большой, но очень, блять, живой слон. С цветочком в хоботе. — Хорошо… Вы сможете подождать минут пятнадцать-двадцать? — Отвечаю, сжимая зубы. — У нас небольшие технические неполадки, а в качестве компенсации за ожидание сделаем вам хорошую скидку. — Да, конечно… — клиентка садится на тёмно-зелёный диванчик возле стены, так и не расставаясь со своим гаджетом. — А… Извините, а сколько примерно времени займёт сам сеанс? — Около часа… ориентировочно. — говорю, сдерживая вздох. Около часа, ага. Около одного, но ближе к двум — она вон какая тонкокожая, красная после улицы, как Славик — наверняка болевой порог низкий, особенно на животе. Тоже верещать будет, перерывов много делать придётся… Пытаюсь выдавить очередную вежливую улыбочку: — Я сейчас быстро разберусь, всё приготовлю и вас позову. — Хорошо… Залетаю в служебку, душа возмущение, но когда вижу унылого Рысика в наушниках и с кружкой — оно само как-то отступает. Милый он. Безответственный и какого-то хера забивший на все свои обязанности, но ужасно трогательный. Булочку ещё жуёт. — Дань? — зову и подхожу ближе. Видит меня и тут же шустро один наушник вытаскивает, чуть не роняет, подбирается весь… Да что не так то? Не покусаю же я его! — Там клиентка со слоном. Почему я от неё узнаю о её приходе? — Ой! — кусок целиком проглатывает и, естественно, сука, давится. Терпеливо жду, когда прокашляется, глаза на меня поднимет — круглые-круглые, мокрые и яркие теперь. — Я не знаю, как у меня из головы вылетело, прости, я… — Трансферы хоть распечатаны? — спрашиваю, хотя уже знаю ответ. Ожидаемо головой мотает, и покусать всё-таки хочется. Хотя бы словами: — Даня, а работать кто, блин, будет? Вроде не сильно строго произношу, но замирает напуганным зверьком, сжимая кружку — боюсь, что раздавит сейчас и придётся ещё осколки подметать. А тут пропустить легко на пёстрой чёрно-белой плитке. — Прости… — вновь извиняется, почти не шевеля губами. Блять, ну как на него такого хоть немножко позлиться? Хотя бы для приличия. Для галочки. — Я сейчас… Встаёт резко в тот момент, когда я сам, не выдерживая, к ноуту подходхожу, врезается в меня и… Конечно, сука, выплёскивает чай! — Блять! — смотрю, как на рубашке пятно расплывается — реально мокрый теперь этот мокрый асфальт… Срываюсь и выхватываю из маленьких рук и кружку, и булку, и телефон. Тащу за плечо к табуретке в тесном углу между шкафами, усаживаю одним взглядом, но подкрепляю словами чуть построже, чтоб точно дошло: — Сядь и сиди здесь, сам всё сделаю. Потом поговорим. Переодеваюсь быстро, пока эскиз печатается — благо, сменная одежда под рукой везде на всякий имеется, даже у Сани после случая, когда мне случайно бенгальским огнём кофту прожгли. Милая клиентка оказывается довольно терпеливой — морщится иногда в свой экран, всего три раза прерываемся… Справляюсь даже быстрее, чем рассчитывал. Щёлкаю на свой телефон, и уголки губ тянутся наверх теперь добровольно: сочетается чем-то этот слон с её косичками и пухлыми красными щеками. Вообще лицо какое-то смутно знакомое… Отмечаю, что на улице уже темнеет, когда сам принимаю оплату, провожаю и скидываю уход. И ей, и прошлому мужику, потому что Рысик снова… забыл? Нет, это же серьёзно проблема какая-то, если ему в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Надо разобраться. Захожу в служебку, и первое, что вижу… Что нихера не вижу. Темно — еле выключатель нащупываю. Зажигается свет, и обнаруживаю, что Рысик так и сидит на этом табурете в углу, как наказанный… Пиздец. Он же не… Неужели у него от моего «чуть построже» рубильник переключился? — Можно мне попить? Сука… Реально переключился! Точь в точь эмоция, как в первую нашу встречу. У меня самого как-то кровь к лицу приливает — очень внеплановое тематическое взаимодействие. Случайное. Но выходить из него всё равно надо постепенно. — Можно, Дань. — отвечаю, будто всё так и задумано, хотя кончики пальцев подрагивают. — Наливай и приходи. Выходит и возвращается обратно, садится туда же… В угол! Как я сразу не подумал? Стаканчик в его пальцах чуть сплющивается с неприятным пластиковым звуком. Не сразу догоняю, где кружка, но обнаруживаю, осмотревшись, что сам в руках кручу его остывший чай. И отпиваю даже, когда он делает свой первый глоток, очень внимательно глядя на меня. Думается не к месту, что второй раз из одной посуды пьём. С верёвками недавно, сейчас… Не могу отогнать мысль, что в некоторых наивных трактовках это такой своеобразный поцелуй. Двигаю стул к нему ближе, прямо напротив сажусь, намечая разговор… С чего, блин, вообще начать? — Прости, что я… — Рысик неожиданно включается первым. Виновато двигает костяшками по тёмной глухой стенке шкафа рядом. — Что не справляюсь. Я не специально, просто… Не знаю. Не знает, ага. Как обычно. Даже выдохнуть бы от этой стабильности, только вот до меня доходит, кажется, в чём тут дело. — У Сани давно не был? — прямо спрашиваю, хотя в курсе же, что не был — у этого Дурдома после отравления всю неделю отходняковый отпуск. — Снова хочется… боли? Молча соглашается, опуская всё ниже и ниже голову с каждым кивком. — И мне спать снова негде… — добавляет совсем забито. — Но я не хочу к тебе. Что-то новенькое. Даже теряюсь немного в попытках проигнорировать маленький вспыхнувший внутри и сразу же потухший от его слов огонёк, но о причинах решаю не спрашивать. Вместо этого собираюсь с духом, оглядывая тесную комнатку без окон, аккуратно составленный хлам на полочках, и задаю другой, более страшный вопрос, к ответу на который сам морально готовлюсь — завуалированно предлагаю свою кандидатуру вместо Саниной: — А со мной чего-нибудь хочешь? Молчит и долго смотрит на чашку в моих руках. А я на волосы его вьющиеся — как-то красиво сегодня лежат, ровно. Не хочется их трогать, даже если он предложит сейчас потемачить. Даже если попросит. — Не знаю… Не расслабляюсь сразу — знаю, что это у него начало половины фраз по умолчанию. Жду… Но ничего не добавляет. Что ж, нет так нет. Успокаиваюсь немножко, но расслабиться не выходит всё равно. Как-то неприятно внутри. — Хочешь потом куда-нибудь поесть вместе заедем? — предлагаю другой вариант, но Даня уныло мотает головой. А я больше развлечений-отвлечений не могу придумать. Натыкаюсь на его наушники рядом с недоеденной булкой, тяну её ему обратно… И вспоминаю всё же ещё одно терапевтичное занятие, Алинкино любимое: — Ты там что-то слушаешь? Можем просто по городу покататься.

***

— «И чего мне, всех переносить? — Лера в трубке звучит очень требовательно и явно ждёт ответа. Очень туго соображаю, о чём она — разбудила, никак не могу раздуплиться. Сворачиваю звонок, пока продолжает ещё что-то у меня выпытывать, в диалог смотрю… А, точно. Без десяти четыре, когда вернулись, ей написал, что отгул беру завтра. Уточнил, что завтра — это уже сегодня. Добавил, что Рысик тоже «приболел» и не придёт. — Сок, ау-у?!» — Ага. Марина. Кого не сможет себе забрать, остальных да. — ворчу хрипло и не совсем вразумительно, сама в правильном порядке расставит. От Марины — вернувшейся недавно из отпуска второй нашей специалистки по дыркам в людях и выходящей именно сегодня — мне явно потом влетит. Поглядываю… Ладно, очень долго смотрю на время, вспоминая цифры. Восемь утра! Нахера трезвонить в такую рань, если мы с десяти работаем? — Всё, я сплю. Сбрасываю, тыкаю полную беззвучку, чтоб даже не жужжало ничего над ухом вместе с тумбочкой, и переворачиваюсь на другой бок, пока не поздно. Пока процесс пробуждения ещё не пошёл, а то в голове уже всплывают просмотренные сны про крокодилов в песчаных бурях и проясняются события дня. И ночи. Почти до трёх кружили по городу — милионник вроде, а особо не разгуляешься. Выехали в итоге немножко за пределы к небольшому круглому то ли озеру, то ли водоёму, так до этого гордого звания и не доросшему, подышали там осенней сыростью, размяли ноги и заехали в круглосуточный супермаркет, где купили и почти выдули по пути домой два литра мультифруктового сока… Всё. Никаких спорных моментов — романтики было не больше, чем в подобных вылазках с Саней на втором курсе, когда он права получил и купил свою первую тачку. Просто катались. Весело и легко. Потягиваюсь одними ногами, обнимая подушку в полосатой наволочке… Весело, легко и приятно. И Рысику вроде полегчало: через час наушники вытащил, начал улыбаться и хихикать над вывесками проносящихся в окне магазинов… Ну, типичная такая ночная смешинка. Мне тоже, кстати, в рот потом залетела и проявилась на названиях десертов в магазине — один этот торт «Молочная девочка» чего стоит… Отрубился он в этот раз тоже быстро — почти моментально, пока я за постельным ему ходил. Прямо в одежде на диван нерасправленный прилёг, я пледом укрыл на всякий случай… Саню бы тоже укрыл. Смущает в этом всём только какое-то ощущение из детства, теплеющее сейчас в груди, охереть старое и редкое… Праздничное. Будто волнение с предвкушением под ручку пляшут, как утром первого января. Или в день рождения, когда раньше всех проснулся и знаешь, что подарки будут, прямо хочется вскочить и посмотреть, но в одиночестве открывать и радоваться не так прикольно. — Саша… — вздрагиваю от голоса и думаю сначала, что, походу, мерещится — обратно в сон уже одной ногой проваливаюсь, картинки всплывают с Рысиком в ленточках под ёлкой. Но беру тело под контроль и поднимаю веки. Не кажется — креститься не надо — стоит в дверях эта маленькая тёмная фигурка, с ноги на ногу по-кошачьи переминается. Худи снял, в котором засыпал. — М? — всё, что спросонья выдавить могу, чтоб не выдать улыбку… Улыбку, ага. Сане бы точно так не радовался, а он-то у меня под ёлкой реально засыпал… И эта мысль все прошлые доводы перечеркивает, но пилить себя я пока не в состоянии. Да и не хочется уже. По инерции себя переубеждаю — давно ведь всё понятно. — Я хотел… Можно полотенце? Обрабатываю всё ещё медленно… Лежу, пялюсь на милое опухшее личико своими едва наполовину открытыми глазами. — В шкафу… Там. — тупо показываю пальцем. Да, я человек вообще нихера не утренний, и лучше со мной не контактировать, пока не пожру, особенно с целью получить какой-то внятный ответ. Но вот вопрос мозг всё-таки формулирует, даже почти правильно, пусть и немного агрессивно: — Ты зачем проснулся? Вспоминается, что на учёбу ему сегодня не надо. И домой вроде не торопился… Рысик тихонько фыркает моему полному отсутствию жаворонковости, но считывает верно: — Не знаю… Я в шесть встал. Просто не смог больше. С четырёх до шести… Два. Два часа всего подремал, мало. Закономерно интересуюсь дальше: — Башке у тебя нормально? — Не очень. Ещё бы было очень. — Так спи дальше. — Не получается. И там уже светло, я так не могу. Блин, походу, он тоже из этих, как Алинка. Которым темнота и тишина, маска и беруши… Очень благодарен сейчас своему неработающему сознанию, что мысль про маску решает не развивать. — Тут темно. — в сторону своих блэкаутов не до конца задёрнутых на окне киваю. — Ну, будет. Если закрыть. Ложись. — Я… — смотрит как-то странно, подходит к кровати. — С тобой? А, точно. Я же здесь. Совсем не ощущаю себя во времени и пространстве, но на диван идти тоже не хочется. Да и идея, уверен, даже при рабочем рассудке уже безрассудной бы не казалась. — Подвинусь. — переползаю на край вместе с подушкой. Кровать у меня огромная — два на два двадцать для моего роста. Чтоб и ноги не свисали, и звёздочкой можно было развалиться. Рысик тут потеряться при желании может. — Одеяло второе тоже в шкафу. Или плед. С дивана который. Говорю, снова глаза прикрываю и слышу, как топает туда-сюда — уходит, возвращается, закрывает шторы и забирается. Топчется, как кот, пока пытается лечь, и случайно задевает меня ногой: — Прости… — шепчет. А я как-то чётко даже сквозь сонливость осознаю, что вот это его новое «прости» меня выбешивает куда больше, чем привычное «не знаю». Поворачиваюсь к его спине, которую в полумраке только очертаниями видно, чтоб высказать претензию по поводу бесконечных извинений, а он шею сзади сжимает и трёт. Едва слышно болезненно выдыхает: — Ш-ш… Моментально в голове проясняется. — Ты чего, Дань? — тихо спрашиваю прямо ему в затылок. Замирает, но даже не оборачивается. — Болит? — Да, я как-то… неудобно лежал. Вот оно что… Ну да, диванная подушка жёсткая — как на кирпиче спишь. Неприятно. У меня вообще там однажды что-то растянулось и неделю ныло, когда решил на ней днём вздремнуть. Натирал какой-то вонючей разогревающей шнягой… — Помять? — предлагаю, потому что хочу его потрогать. Да, оправдания выдумывать реально уже нет ни ресурса, ни смысла. Рука сама тянется. — Можно помазать чем-нибудь… — Спасибо… — отвечает невпопад, когда начинаю осторожно прощупывать. Вытянутой левой не сильно удобно, но боюсь спугнуть, если встану, уверенными телодвижениями. Массирую, сжимаю мышцы бездумно, вздрагивая иногда — рубит до сих пор, глаза сами начинают закрываться, а рука — замедляться… Где-то на фоне всплывает, что надо у Эдика узнать, продаёт ли какие-нибудь абонементы, и если да, вручить всем на праздники. Сам тоже бы не отказался, но куда-нибудь в другое место, а то как-то неловко ложиться под сильные руки этого дредастого товарища… Перестаю носом клевать, когда чувствую движение — Рысик голову чуть сильнее наклоняет, открывая больше доступа. Пробираюсь более осознанно на ощупь выше, туда, где уже мягкие волнистые волосы начинаются — по себе знаю, что место приятное. И Дане тоже нравится: вытягивается чуть сильнее и удобно ложится. Расслабляется окончательно, когда спускаюсь большими щипками обратно: в основание шеи, на угловатое плечико, затем вниз до локтя… Заканчивается рукав футболки, и довольно отмечаю, что он весь в мурашках-пупырышках. И волоски все дыбом, чуть ли не мурчит. Желание поспать отходит всё дальше, не на второй план, а уже где-то на четвёртый — за попытки удержать внимание, накатывающую нежность и вполне ожидаемое, хоть и едва уловимое возбуждение. Устаю держать руку на весу и двигаюсь ближе. Настолько, что чувствую свежий запах волос. Глажу медленно, чуть надавливая, прохожусь по спинке, позвонкам и лопаткам, возвращаюсь обратно, и так по кругу… Мысли снова сбиваются в кучу, начинают тягуче ползти, стоит только ощутить, как дыхание его меняется — засыпает. Почти в обнимку со мной. Идиллия снова прерывается звонком, на этот раз в дверь. — Спи, — в ответ на встревоженный взгляд зелёных глаз из сумрака прикрываю Рысика пледом и успокаивающе провожу по какой-то части тела — точно не видно. — Я сюда никого не пущу. Недовольно выбираюсь из спальни под новые вопли звонка, открываю. — Здорово, я к тебе на кофе. — Саня вваливается и вручает мне стаканчики с крышечками, стряхивает с плечей капли воды. Сука, значит, не показалось, что дождь опять стучит… — Один тебе. Я к Романычу погнал, блять, не жрамши не срамши, а у него заседание перенесли! Теперь к двенадцати. Почему у вас тут всё с десяти работает? Нихуя нет, где посидеть. Хмурюсь, провожаю своего охеревше-наглого друга взглядом в сторону ванной и успеваю порадоваться напитку в руках, ощущая запах… А потом щёлкает! Чуть ли не кидаю кофе на кухню, бегу обратно и убираю в шкаф куртку с рюкзаком Рысика, гостиную сканирую на наличие чужих вещей… Закрываю полностью дверь в спальню. Этот Дурдом, конечно, последний, кто меня за что-то осудит, но не хочется пока… Ничего и никому не хочется. Сам не разобрался. Поэтому и сама-собой очередная маленькая ложь рождается: — На кухню топай, у меня там Алинка спит. — говорю шёпотом, когда Саня выходит и стряхивает воду теперь с рук… Кивает и крадётся в нужном направлении, буквально крадётся — на носочках, руки, как мышка, подняв к груди. Глаза закатываю, но ржу. — Тебе кофе вообще можно? Ты разве не им траванулся? — Да хуй знает, чем я траванулся… Кофе брал, эчпочмак и трубочку с кремом… — перессказывает ещё раз подробности. — Чем-то из этого, походу, но поплохело, да, после кофе. Хотя он обычный, дешманский три в одном, может вода какая отравленная у них… Да бля, вся эта придорожная забегаловка радиоактивной какой-то выглядела. Сёдня же четверг? — Вроде. — А чё твоя мелкая не учится? — У них там какой-то день открытых дверей. — не вру, реально из-за этого часть занятий отменили. Только вот Алина на самом деле всё равно в универе, проводит там какую-то ознакомительную экскурсию потенциальным абитуриентам в виде незаинтересованной школоты, которым лишь бы не на уроках сидеть. — А-а-а… — тянет Саня с таким видом, будто это шифр какой-то и выражение «день открытых дверей» на самом деле вообще другое означает. Но не берусь интерпретировать через призму его извращённого видения. Даже гадать не хочу, но он будто мысли, сука, опять читает: — Бля, помнишь у меня была сессия в том году, двух чуваков фистил?.. Чуть кофе не плююсь: — Нет, и вспоминать не хочу! — Бля, ладно-ладно. Просто так же видос назвали, по угару… — отвлекается на телефон, смотрит… И тычет экраном мне в лицо ровно пол секунды, ни за что даже зацепиться не успеваю: — Не, ну это нормально? Освободился он пораньше! Пиздец, на два часа! Давай, короче… В субботу жду. Убегает так же неожиданно, как пожаловал, зато про «щенков» не забывает напомнить. А я уже привык. Закрываю дверь и плетусь обратно в спальню с надеждой ещё подремать… — Это был?.. — пугает Рысик, как только порог переступаю — будто под дверью в темноте сидел. Опять уже дёрганный и тревожный, блин, по голосу слышно. Все труды насмарку. — Ага. Саня. — пробираюсь, выставив руки перед собой, чтоб нащупать либо спинку кровати, либо этого невротика. — Ты чего вскочил? Я же сказал, тебе не помешает тут никто. — Не знаю. Просто… всё равно не смог бы заснуть так. — Как? — Со своими мыслями. — А когда я гладил, легче было? — Да. — Давай ещё поглажу, — зеваю. — И хотя бы до двенадцати ещё подрыхнем.

***

Кожа девушки настолько тонкая, что иглы изнутри просвечивают. Продеваю последнюю и слышу — нет, вижу — отчетливый выдох сквозь кляп: пышная грудь, приподнятая за счёт крепких зажимов, трясётся, а цепочка, что так же зажата в пухлых губах, натягивается сильнее. Под каждым стиснутым соском поблёскивают дорожки из четырёх блестящих линий, вокруг которых на бледной коже рацветают алые пятна… Красиво. Даже сам прохожусь взглядом по искрящейся испарине на лбу, влажным тёмным глазам, розовым щёчкам и спадающим на такие же покрасневшие круглые плечи косичкам… На животе ниже расплывается под плёнкой вчера набитый мною слон, и когда скольжу ниже, минуя чёрное кружевное бельё, кажется, что на упитанных белых ляжках есть ещё какие-то картинки… Но быстро понимаю, добираясь глазами, что это всего лишь пара синяков — нормальное явление у людей с такой чувствительной кожей. Вон, на боку до сих пор мой отпечаток виднеется, хотя вроде просто придерживал. Отхожу в сторону, пока Витя — Дом этой девушки, имя которой я так и не спросил — выставляет свет и снимает, как она плавно извивается. Интересно выглядит даже чисто эстетически: аппетитные формы покачиваются, как желе, и видно по оставшимся следам, где именно их трогали… А причёска и иглы добавляют немного экзотики и какой-то… Дикости? Будто раскрывают характер и позволяют видеть не просто скованную пухлую девочку, а эту жаждующую острых ощущений львицу, которой оковы искренне по душе. Только сейчас догоняю, что раз сам её вчера припомнил, то и она меня узнала… Поэтому, походу, лёгкая неловкость и присутствовала — не только из-за Даниных косяков. А он меня сейчас ждёт в випке. И я как-то… Ко всему уже готов и ничего не боюсь — окончательно утром осознал, что мы нихерово так сблизились. И немножко поменял свою философию утром за завтраком… Или обедом? За первым приёмом пищи в час дня. Выяснил из наблюдений за ним, что словами он выражать желания не умеет, пока нет располагающей обстановки: например когда я забыл его позвать на кухню, он так и сидел на диване, жадно втягивал аромат яичницы и делал вид, что не слышит свой урчащий живот, но стоило его пригласить — сразу посыпались вопросы и просьбы, пусть и неуверенные. Ну да, как шоколадку не попросить, когда за столом уже сидим? Так и родилась идея снова взять его сюда, когда Витя позвал, и отвести в ту комнатку с зажимами и прочими игрушками, авось что придумает и сам предложит, когда всё под рукой… Понимаю, конечно, что наши поверхностные тематические взаимодействия ему не заменят простую хорошую порку, которая ему нужна. Это вообще три разные степи: что ему нужно, чего хочу я, и чего —он. Но и вреда наши маленькие экшены не несут: в процессе хорошо всем, после — мне хорошо, а ему не хуже, чем было. Так что мои желания на страшное грехопадение всё меньше и меньше походят, никого же не травмируют. В отличие от его — ремень, вроде, направление правильное, но ему же не конкретно по жопе хочется, а пострадать после этого, бродя по холоду, пока организм в ахере. Так что, получается, одно ему помогает, другое — не помогает и не вредит, а третье — вредит, но выбирает он, пока что, между двумя последними. И предлагаю ему среднее, потому что пусть лучше покайфует в моменте от прищепочек и воска, чем не сможет после полезной экзекуции у Сани остановиться и продолжит самобичеванием на очередной восьмичасовой прогулке… Сука. Выглядит, будто просто так хитровыебанно оправдываю своё тематическое влечение… Но нет же! Я же сам его ни к чему не склоняю, не делаю даже вид, что со мной верёвочками баловаться — единственный правильный выбор. Говорил, конечно, что его «терапия» выглядит, как полный пиздец, но против самой порки, правильной и БДР-ной, особо не возмущался. В нашей ситуации вообще я больше под него подстраиваюсь, и домыслы, что Рысик просто хочет так быть со мной рядом, если ему сейчас нужно, тоже звучат необоснованно. Я ведь и так буду. Потому что мне, блять, нужно не меньше, но не могу пока сказать в лоб… — Всё, можно вытаскивать. — Витя осторожно кладёт руку на плечо, и меня резко в реальность выбрасывает. Девушка с косичками тоже уже здесь, приземлилась — смотрит пусть и расфокусированно до сих пор, без очков, но уже вменяемо. Наклоняюсь снова, вынимаю иглы, обрабатываю… — Так, у вас какое-нибудь бельё с собой? — спрашиваю, неловко придерживая одну грудь на весу ладонью. — Да… — девушка шарит глазами вокруг, но не находит, видимо, что нужно. Зовёт: — Вить! Объясняю, что лучше сейчас, чтоб кожа о кожу не тёрлась — такой размер от тяжести как раз местами проколов грудной клетки касается. А когда приносят типичный жёсткий и тесный лифак, аж глаза закатываю и уточняю, что предпочтительнее топ какой-нибудь спортивный, чем косточки, и лучше уж тогда просто подложить что-то под сиськи, бинт завязать нетуго, чтоб при ходьбе не мешало… Пиздец, не зря, походу, Эдик удивлялся моим «удивительным для гея» познаниям в женской анатомии… Хотя у меня большее недоумение вызывает, что её игнорируют те, у кого на эту «анатомию» стоит — большинство же реально как с головоломками с женскими телами обращаются, причём нехитрыми такими, для детей, где надо квадрат в квадратное отверстие впихнуть… Квадрат… Вспоминаю, что тут есть где-то игральные кубики. Лилия сама заказывала целую партию и шестигранников, и карточек, на коих напечатаны разной сложности девайсы, части тела, позы и числа — как простые, так и десятки. Всё продумано. Тоже с Рысиком можно попробовать какую-нибудь лайт-версию… — Всё, спасибо, Сок. Хорошо вышло. — Витя, что помог милой девушке одеться и принёс чай, показывает мне получившиеся фотки и видео. Улыбается в сторону спутницы: — Саше понравилось. А, значит тоже Саша. — И за слоника. — улыбается она с диванчика. — И за слоника. — вторит парень. — Я тоже на днях к вам хочу, за жирафом. Жирафом… Думаю, насколько верно предположение, что эти выходцы саванны на них обоих и похожи: Витя же и высокий, и шея длинная… Но меня сейчас больше интересуют рыси. Бурчу радостно что-то вроде «буду рад», жму парню руку, прощаюсь с девушкой и быстрым шагом вылетаю за дверь. Кубики, надо попробовать кубики… Захожу в випку, на ходу прикидывая, где их там искать, но все мысли тут же вышибает очередным неожиданным видом: Рысик старательно левой рукой застегивает на правой кожаный наручник. Видит меня, кивает… Но продолжает. Охереть самостоятельный — улыбаюсь этому, чуть ли не смеюсь. Реально типа без меня тут в одиночестве решил поразвлекаться? — Помочь? — спрашиваю, как будто верю, что меня он не ждал, а в груди и животе уже лава плещется. Вроде просто возится с ремешками, а выглядит горячее, чем если бы голый на диванчике распластался… Одергиваю край толстовки пониже. — Да. Пожалуйста. — звучит вообще не так, как выглядит — не по-деловому, а очень, сука, послушно. Протягивает мне руки. — Давай лучше сзади. Поворачивается без раздумий, не слезая с дивана, просто с ногами забирается и на коленках против часовой стрелки переползает. Нетуго застёгиваю ремни и укорачиваю меж ними цепь до минимума. Дёргает на пробу руками, когда отхожу, шумно выдыхает… Я с какой-то огромной скоростью от этого уплываю, надо притормозить. Но не даёт: — Можно снова зажимы? — Какие хочешь? — Те же. Синие. — косится на уже знакомую тумбочку. — На живот. Тянусь за контейнером с ячейками, замечая рядом кожаную, естественно, маску на глаза… Может не зря я утром про такое вспомнил? Показываю: — Не хочешь? Думает вновь недолго: — Не знаю… Давай. Помогаю надеть, фиксирую, регулируя ремешок на затылке… И тут же начинаю беззастенчиво его разглядывать. Футболка тёмно-синяя, прямые чёрные джинсы. Всё свободно сидит, скрывает ладное подтянутое телосложение, но круглый, пусть и не широкий вырез подводит: обнажает рельефный спуск к ключицам от подбородка, одна только яремная впадинка под маленьким скачущим вверх-вниз кадыком чего стоит… Блять. Если отсутствие его зрения так моё распоясывает, как бы и руки от наручников не развязались… Подхожу, вернув самоконтроль потиранием глаз, провожу руками по ровным плечам с обеих сторон и берусь за край его одежды: — Можно? — шепчу зачем-то, но и Рысик в ответ только кивает. Смотрю, как ткань по рёбрам вверх шуршит, будто не сам её двигаю, поднимаю до солнечного сплетения, жду несколько секунд… Ничего. Можно выше. Сглатываю очень вязкую слюну, когда шарики штанги справа показываются, не выдерживаю, провожу большими пальцами по обоим затверждевшим соскам… Какая же, сука, огромная у меня рука! Если расплавлю ладонь — почти со всю его грудную клетку, обе розовые грошинки охватывает. Торможу, чтоб не гладить бесконтрольно ещё, хочу взяться за зажимы, но сталкиваюсь с неожиданной, блин, проблемой… У него-то сисек нет, край футболки сам наверху не держится. Идея приходит немного рисковая, но не даю себе начать сомневаться, тяну ткань выше и касаюсь его рта: — Держи так. Если захочешь остановиться… просто выпусти и скажи. Хорошо? Кивает, а я понимаю, что маска на его глазах нихера не скрывает моего возбуждения: хриплю уже, задыхаюсь посреди простых предложений… Любой дурак догадается. Цепляю зажимы мучительно медленно — мучительно в первую очереди для себя, покачиваю каждый, тяну, перекусываю некоторыми кожу заново… Трогать проколотый сосок всё ещё боюсь даже самыми слабыми, поэтому отыгрываюсь на свободном: стискиваю туже после прикрепления, закручивая колёсико, чтобы стало немного больно. Как он хочет. — М-м… — Рысик морщится — вижу по складкам на веснушчатом носике — и сжимает ткань в зубах. А я обнимаю. Вот прямо так, встав чуть сбоку от него, прижимаю к себе и глажу по спине и плечам, позволяю уткнуться в свой бок лицом. Дышит часто, сам едва заметно трётся, чтобы ощутить все зажимы — один даже слетает, наверняка неприятно ущипнув. Помогаю ему и вожу ладонью, касаясь не тела, а лишь металлических оснований, чтобы двигались вслед за моей рукой вместе со стянутой кожей. Выгибается и тянется навтречу… Так и играю, заставляя покачиваться из стороны в сторону… Останавливаюсь, когда вижу, что дрожит и начинает терять координацию. — Всё, Дань, давай снимать. Думаю о том, что даже не чувствую на лице ту улыбку, которую слышу в голосе, пока освобождаю из тисков первым делом сосок. Разминаю, чтобы кровоток восстановился — шипит болезненно, но продолжает подаваться к моей руке. Когда избавляю от всех остальных, сложив снова в кучку, наконец отпускаю себя и наслаждаюсь этим блаженным состоянием чего-то… Покоя, кажется. Провожу по оставшимся пятнышкам на рёбрах и легко тяну край футболки из его рта, намекая, чтоб выпустил. Выпускает и… Происходит внезапное. Сообразить даже не сразу получается, когда к моим пальцам вновь тянутся призывно приоткрытые губы. Обхватывают. Сжимаются вокруг фаланг указательного и среднего сильнее, когда рефлекторно тяну наружу, и вынуждают погрузиться глубже в мокрый и горячий рот. Сука! Покой улетучивается, сменяясь бешеным и реально животным, блять, желанием — мы так не договаривались! Хотя мы никак не договаривались, но… Не выдерживаю и расстёгиваю свободной рукой ширинку. Обхватываю член и сжимаю, успокаивая себя, что он не видит. Не видит… Не видит, но точно прекрасно слышит, хотя и на это совсем уже плевать: синхронизирую размашистые движения кулака с осторожными толчками пальцев меж чужих губ. Ощущаю подушечками острые зубки и подвижный горячий язык… Трахаю его в рот. Я трахаю его в рот, прямо сейчас, пальцами. Пока он сидит на коленях со скованными за спиной руками и ничего не видит. Не видит, но знает, что я смотрю, чувствует, как второй рукой делаю себе приятно, и сам насаживается глубже своим очень тесным, сука, маленьким ротиком… Наслаждаться долго не выходит. Кукушка чудным образом возвращается обратно, и понимаю, что от перевозбуждения быстрой разрядки ждать не стоит — надо как-то по-другому это безумие закончить. Прерваться. Просто остановиться. Впечатлений всё равно уже на год вперёд хватит, смело можно все подписки на взрослые сайты отменять. Отстраняюсь, вынимаю пальцы и тут же, не соображая, жадно облизываю сам… В этом поцелуя явно больше, чем через чашку. Провожу напоследок по головке — перед тем, как натянуть повыше бельё и прижать стояк к животу ремнём. Решаюсь ещё раз взглянуть… Рысик ждёт чего-то, раскрасневшийся, до сих пор покачивается. Припухшие губы блестят от слюны, а футболка с мокрым круглым пятном от слюней не до конца опустилась, придерживаемая прижатыми к бокам локтями… Так, полюбовались и хватит. Тянусь ему за спину, чтобы освободить руки: — Не снимай пока. — шепчу совсем не своим голосом, касаясь розовенькой щеки прямо под маской. — Давай так поговорим. Всё хорошо? — Д-да… — Точно, Дань? — нагло пользуюсь тем, что он поплывший, а следовательно — очень честный. — Мы границы особо не обсуждали, но тебе правда хотелось? Хотелось так? — Да, мне… Да. Давно. — И ты не против, что я… Того, что я делал, глядя на тебя? Подозрительно долго молчит, даже успеваю заволноваться. — Не знаю… Нет. — выдыхает спустя минуту как-то надрывно… Всё, очухался. Мнёт пальцы и явно хочет соскочить с темы, понимаю уже. — Можно я… Я очень хочу пить. Спрашиваю последнее, пока достаю бутылку из рюкзака: — Не хочешь это обсуждать? — откручиваю крышку и вижу, как очень чётко мотает головой. — Хорошо. Помогаю снять маску и вручаю воду, придерживая, чтоб не пролил. А то к свету ещё не адаптировался.