Рысь в мешке

— Да он блюёт там фонтаном, дальше чем видит… — закидываю в рот синюю круглую конфетку. Целую вазочку принесла мне этих разноцветных драже, фабрику M&M's-а ограбила, не иначе. — Отменил даже сегодня сессию и съёмки. — «Пёсиков»? — сочувствующе наклоняет голову Лилия. — Отравился чем-то? — Походу… Совладелица БН-а рассматривает ещё раз внимательно бумажки из разных инстанций, разложенные передо мной на столике в клубной же випке, выуживает старое постановление на прекращение работы по причине нарушения чего-то в связи с чем-то по пункту какому-то там, а потом тоже забирается длинными пальцами с короткостриженными ногтями за лакомством. Тянет красную конфетку к таким же красным губам, громко раскусывает, а после переходит обратно к делу: — То есть с открытыми мероприятиями пока не рисковать? — Не «пока», а «вообще». — вздыхаю, пробегаясь глазами. — Всех строго по записи, новичков только с согласием и паспортами. Никакие вечеринки пока тоже не советую, даже для своих — за вами сейчас наблюдать будут, нет гарантий, что не закроют из-за ещё какой-нибудь выдуманной херни. — И что мне теперь — только лекции ставить прикажешь? — Лилия убирает за ухо светлую прядь. «Прикажешь» из её уст звучит с ноткой какой-то игривости — Домина же, чистой воды Домина. Взъерошивает руками волосы, поправляя уложенную лаком небрежность… Интересно, конечно, стрижка людей меняет — с каскадом по плечи выглядела такой деловой офисной тётей, директрисой какой-то, а вот каре на ножке ей, как ни странно, женственности добавляет. Даже молодит, ставлю под сомнения теперь её сорок с хвостиком. — Разоримся. — Не разоритесь. Постоянникам на почасовую можно сдавать целиком, Саня вон ищет как раз студию, малы ему ваши випки. — обвожу комнатку взглядом. Добавляю негромко: — Ну и мероприятия тоже можно под видом лекций, если тихонечко. А праздники в другие места переносить, главное, чтоб никто не накрысятничал… — Ой, да везде лишние уши и злые языки найдутся… Нет уж, это мы проходили — у Дамира на юбилее вон всех лицом в пол… — замолкает резко и отмахивается от неприятной темы. — Ладно, мне пора бежать, дела-делишки. Спасибо. — Обращайтесь… Можно ещё попросить, чтоб ко мне молодого человека запустили? Он свой, тоже с документами разобраться надо. — прошу, когда Лилия, собрав бумажки обратно в папку, на прощание накрывает мою ладонь и хлопает пару раз. Постоянно материнское что-то в ней ко мне просыпается, своим потомством по каким-то причинам не обзавелась. — Сейчас подойдёт уже… — Конечно-конечно, предупрежу Зифу… Он и впустит, и ключи тебе оставит. Ой! Чуть не забыла! Тебе вот, — двигает вытянутую тёмную коробочку, — маленький благодарственный подарок от заведения. Выходит, стуча небольшими каблуками, а из-за открывшейся двери слышно, как ливень по подоконнику окна напротив барабанит. До сих пор льёт! Сам под него попал минут сорок назад, зонт мой возле стойки сушится… Поэтому и пришлось позвать Рысика вновь сюда: себе дороже по такой погоде ещё куда-то тащиться и по второму кругу отряхиваться, да и клуб пустой довольно безобидно выглядит — стандартный такой лаундж-бар… А чтобы наверняка в руках себя держать, выбрал випку попроще: тут только стеллаж с разными верёвками и лентами для шибари, ковёр большой резиновый на полу да столик с диваном и кожаным пуфиком. Почти обычная комната, мотки на полках даже за декор можно принять, если не вдумываться, а истинный функционал помещения выдают только кольца для фиксации под потолком и в стенах. Ну и презент от Лилии ещё теперь фонит БДСМ-ной подоплёкой: распечатываю свечи низкотемпературные для игр с воском, за обычные в такой обстановке при всём желании не примешь… Решаю их в рюкзак кинуть от греха подальше и сплавить — отдать, в смысле — потом Эдику, но отвлекаюсь на стук в дверь. Встаю зачем-то, чтобы открыть, вместо того, чтобы просто подать голос… И запускаю насквозь мокрое нечто. — Ты от универа пешком под ливнем, что ли, топал? — спрашиваю, сгребая свои бумажки со столика подальше, чтоб не накапал случайно — с одежды прям течёт. — С остановки… — Рысик хмуро волосы прилипшие ко лбу убирает. Вроде в двух капюшонах — от худи и ветровки непромокаемой, капельки с которой пол вокруг него делают пятнистым — а всё равно весь в воде. — Ветер просто, в лицо всё летело… — Замёрз? — Немного. — быстро отвечает, чтоб зубами не стучать. Не вижу как будто побелевшие дрожащие пальчики на молнии куртки, закоченели совсем, уцепиться за язычок нормально не может… Расстёгивает кое-как и вешает на крючок у двери. А я перевешиваю — расправляю, зацепляя сразу за два крайних, чтоб всё просохло, не осталось в складках. — Это тоже снимай, на спинку кинуть можно… — говорю, пощупав капюшон его кофты — такой же влажный. И он, и нижний край одежды, выставлявшийся из-под куртки. — За чаем тебе сходить? — Тут чай есть? — Тут всё есть, — отвечаю, пока по сторонам озирется. Вроде не сильно верёвочками заинтересовался, ёжится даже немного — хер знает, только от холода или от их вида тоже. Ставит свой синий рюкзак рядом с моим чёрным, садится… И вот свечи уже внимательно начинает рассматривать, с явным любопытством. Отвлекаю его: — Плед могу найти, если холодно. Предложение сомнительное, учитывая, что отопление в этом здании, походу, не регулируется — врубили сразу, как на тридцатиградусные морозы. В этой випке ещё нормально, а вот в той, где в прошлый раз прищепками игрались, вообще дышать невозможно. — Не надо, можно просто чай… — поднимает на меня глаза. Брови тоже мокрые, ресницы слипшиеся блестят… Личико, покрасневшее от непогоды ему однозначно больше идёт, чем такое же от слёз. Перестаю разглядывать, за дверную ручку уже хватаюсь, и в спину прилетает тот самый, которого опасался, вопрос: — Можно их попробовать? Сука. Ну что это за стечение обстоятельств опять такое ебанутое? Всё ведь сделал, чтоб убавить тематический контекст, так нет — свечи эти внезапно мне вручили, секунды не хватило, чтоб убрать! — У меня зажигалки нет. — отвечаю с таким видом, будто аргумент абсолютнейше бесспорный. Просто надеюсь, что не придёт ему в голову про наличие зажигалок на баре вспомнить, как и о том, что у выхода на веранду-курилку с торца здания вообще всегда пара ничейных валяется. — У меня есть… — тремя словами рушит все мои надежды. Охеревать уже даже не получается. — Мы небесные фонарики запускали недавно. Небесные фонарики. Фонарики, блять! — Хорошо. Выхожу, и пока чай нам мучу, усиленно думаю… Может он забудет? Или сделать вид, что я забыл, а потом выкинуть что-то в духе «о, смотри, птичка» и спиздить эти свечи под шумок у него из-под носа? Или… Блять, уже прикидываю, не сигануть ли к выходу прямо вот сейчас под предлогом забытого включённого чего-нибудь, ну это же неадекватно! Хотя так от него шарахаться тоже неадекватно. Я же несколько дней назад носился, как в жопу ужаленный, думал, что со мной не так. Решил же снова попробовать эту их ёбаную Тему, вот мне жизнь шанс и подкидывает… Но я не с ним, сука, попробовать хотел! С ним страшно. Неправильно, конечно, пиздец — но Рысику навредить боюсь, если улечу, сильнее, чем кому-то другому. А с кем-то другим я не факт, что улечу, и такой вот замкнутый круг получается. Мне раньше и в голову не приходило, что может быть такое… Избирательное тематическое влечение. Чтобы вот не к рандомному готовому на всё парнишке с мастер-класса, коих тут аж несколько экземпляров ошивается, вполне аппетитных, а к знакомому уже… И эта знакомость, с одной стороны, жутко пугает — будто бы возникла у меня эта идея фикс потемачить, когда психотравмы его увидел. Ненормально. Но с другой —наоборот же в плюс: представляю, чего ожидать, наблюдал его разные отходняки после сессий, знаю, как минимум, его мотивацию… Сука… Может реально попробовать? Замечаю меж раздумиями, что жду, оказывается, пока заварятся пакетики, так и не залитые кипятком… Так, нет, у меня однозначно какой-то сдвиг по фазе. Нельзя мне ничего пробовать, надо найти губозакатывательную машинку и по роже себе дать пару раз, сразу полегчает. Наполняю из чайника, несу обратно в випку, и… Никогда в жизни так посуду не сжимал от страха выронить. Спина Рысика — голая, блять, спина — прямо перед глазами маячит. Ровная, с выступающими позвоночками… И свечи на столе разложил, и зажигалку достал, и на полках теперь что-то рассматривает! А мы, сука, договор трудовой собрались заполнить и прояснить пару организационных моментов — Лера ещё и инвентаризацию на него повесить хочет… Тру глаза, руками стараясь их обратно из охеревших до нормальных прикрыть, ставлю чашки и встаю с ним рядом. — Ты чего тут? — осматриваю плечи с веснушками. Свет тут тоже только со стены, но обычный, белый и яркий, чтоб удобно было работать с верёвками — хорошо каждую точку видно. — Интересно? — Да… Я такое тоже никогда не пробовал. Ты умеешь? Нужно сказать «нет». Три ёбаные буквы, простые такие в произношении… Для всех, нахуй, простые, кроме меня: — Немного. — Можно тогда… Это тоже? Хочу потянуть время и предложить сначала попить и с работой разобраться, но тогда придётся потом разговаривать. А я какого-то хера к разговорам куда меньше готов, чем к действиям: руки сами берут десятиметровый моток самой мягкой верёвки. Канонично красного цвета. Из плетёного хлопка, гладкую, чтоб следов не оставила. Распускаю. — Мне куда-то сесть, или?.. — топчется Рысик посреди комнаты, следя за моими руками. Молча двигаю ему пуфик. — Я всего пару обвязок знаю: торс можно, можно руки за спиной. — голос даже не дрожит. Пиздец. Уже переклинило. — Что хочешь? — Не знаю… Руки. Радуюсь немного — так сзади буду, не надо вокруг него плясать и всего разглядывать. Куда потом капать свечами, если самую безобидную зону сейчас в обвязку пущу, стараюсь не думать… Думать вообще как-то всё сложнее и сложнее. Мысли у меня, походу, как сломанные проводные наушники — нормально звучат только под определённым углом и прерываются, когда отпускаю штекер. Поэтому, наверно, в мозгах сейчас Эдик презентацию показывает, сколько отмерять и как сворачивать. Слайд-шоу из воспоминаний, а не цельный видео-урок. Соединяю концы, ищу середину и осторожно обвиваю послушно подставленные предплечья. Продеваю в получившуюся петлю всю веревку, отвожу назад и, поправляя, чтоб ровно, цепляю за локти. А затем смотрю, чтоб не туго было, и формирую первое маленькое ушко: начинаю плести «русалку» — простую обвязку со своеобразной косичкой посередине. С ней сложно перестараться и как-нибудь накосячить, хотя выглядит эффектно. Рысик сидит тихо и ровно, не шевелит даже пальцами. Едва заметно покачивается навстречу, когда выдыхаю ему в спину меж лопаток, поправляя самую первую петлю… А меня от запаха внезапно ведёт. Какая-то смесь его природного, одеколона — или геля для душа, не могу разобрать — и дождя. Акватические такие нотки, морские. И очень легко его сейчас на пляже представить, прямо хочется уронить этой аккуратной белой спинкой на горячий песок, чтобы твёрдые маленькие частички прилипли к коже. Чтобы согрелся, веснушки ярче от солнца стали, волосы бы от солёной воды сильнее вились… Никак не могу надышаться. Прихожу в себя, когда уже доплетаю до запястий под эти тёплые мысли, и думаю, как концы закрепить: — Вот так нормально? — продеваю верёвку ему под большими пальцами. Щупаю осторожно холодные ладони, мягкие и небольшие, массирую, поддавшись какому-то неизвестному желанию. А он отвечает — приятно ловит меня расслабленными кистями, когда свожу их лодочкой, оплетаю верёвкой и фиксирую, затягивая покрепче, узлом… Молчит. — Дань? — А?.. Всё понятно. Тоже уже от земли оторвался. Встаю, обхожу его, отмечая, что сам не то чтобы твёрдо на ногах стою. Улыбка сама по себе вылазит, руки в кулаки не могу сжать… Зачем мне секс вообще, если от простых верёвочек такие ощущения? Макраме, может, заняться? С Рысиком же. С ним и от простого вязания-вышивания, наверно, башка уплывёт… — Всё хорошо? — спрашиваю, заглядывая в лицо. И вижу без слов, что реально хорошо — взгляд мой поймать никак не может, дышит ртом, облизывая пересохшие губы. Я это же действие со своими повторяю. — Эй? — Да… — включается, двигает за спиной руками. Прикрывает глаза на пару секунд. — Хочу пить. — Развязывать уже? — Не знаю… Мне нравится. Беру со стола чашку, делаю глоток… Остыл уже его зелёный. — Так попьёшь? — подношу к его рту. Кивает, подняв на меня немного потемневшие с отражением ресниц радужки, и припадает губами к керамическому краю.

***

— Доехала? — «Еле-еле! Нифигово там зарядило, блин… — Алинка на том конце трубки шмыгает носом и громко трясёт зонтом. Хоть она с зонтом. Рысику мне свой отдать пришлось, когда провожал днём из клуба, так что вернулся тоже сырой до нитки, хоть и на машине — в подъезд же на ней не закатишься. — Мы под козырьком сначала стояли-стояли… Но чё-то посмотрели потом, что так до следующих выходных прождём — там всю неделю в прогнозе капельки!» — Ладно, грейся иди. — сам чайник второй раз уже ставлю. — Гоша не приехал? — «Нет… — уныло перебивает постукивающие звуки лифта и грустно вздыхает. Да, я и сам уже по этому товарищу соскучиться успел, сколько можно в Австрии своей торчать? Это чудище сожрёт же его сразу после возвращения от радости, понадкусывает и не подавится. — Ему ещё на неделю продлили, но скоро!» Скоро. Прощаюсь с сестрой, кидаю пакетик в кружку и обратно в экран залипаю. Набираю вопрос:

— «ты как, живой?»

Вспоминаю, что надо пачку печенья ещё из рюкзака выложить. Со вчерашнего дня таскаю — хотел пожевать, называется… Купил, отвлёкся и забыл. Не старость же ещё, вроде. Саня отвечает даже не голосовым: — «Да чёт пиздец полощет        Уголь жру» Топаю в прихожую, попутно мусор туда выставляя, открываю рюкзак, беру печенье, и… свечи. Достаю их тоже. Так и забыли же про них в итоге, надо реально Эдику написать. Возвращаюсь на кухню, кладу всё на стол и пустое ведро вижу. Выдвигаю ящик… Мусорные пакеты закончились. Возвращаюсь к порогу снова, нахожу в шкафу рандомный из какого-то супермаркета… Нет, всё-таки старость — не пакет с пакетами уже, а целая полка. И на ней ещё магнитик забытый валяется из Петербурга, наперекор моим отнекиваниям привезённый сестрой. С перечёркнутым солнышком. Кошусь на окно и мем в голове рисую, что у нас сейчас есть свой Питер дома, беру этот несчастный сувенир, иду обратно к ещё более несчастному холодильнику… Пакет забываю. Возвращаюсь, замечаю ещё засохшую грязь на полу и лужицу, что с коврика стекла из-под моих кроссовок. Надо помыть сразу, пока заметил. Откладываю пакет на полку под вешалкой, делаю шаг в сторону… Подскакиваю от звонка в дверь, даже тапок слетает. Так и прыгаю, зачем-то, на одной ноге, открываю, не глядя в глазок — нагибаться к нему не хочется, да и башка только бытовыми вопросами забита. — Привет… — Рысик. Не согласившийся часа три назад на такси с охеревшими от погоды ценами и уехавший домой на автобусе. Зонт мой сырой протягивает. — Я… Можно к тебе?.. — Что у тебя опять случилось? Отхожу, ступнёй слетевший тапок нащупываю… Дропнуло? Да не должно, вроде. И обвязка детская совсем была, и закончили хорошо — чаем его напоил, сфоткал и показал, как этот русалочий бондаж сзади выглядит, развязал… Потом сразу работу снова начали обсуждать, договор заполнять и конфетки цветные жучить. Нормальный вроде был, я и подвёз бы его даже, если бы, когда засобирались, Зифа мне ещё по продаже не подкинул регистрацию подправить и изменения для поставок внести грамотно. Деньги лишними не бывают, а Рысик решил не ждать. — Там ругаются дома, не хочу лезть. Я не на ночь… Можно просто посидеть до вечера? — Можешь и на ночь, если хочешь. Предлагаю без колебаний, потому что меня, походу, отпустило… Ну, либо наоборот кукуха совсем своё откукухала — так легко мне после этого пробника сессии дышится, будто рёбра на место встали. Другое тоже вставало в процессе, но я это как-то без особых усилий проигнорировал, хотя явно теперь вместо вкладки с чёрно-оранжевым сайтом буду воспоминания открывать: очень уж он разогретый был, когда просил запечатлеть обвязку сзади, чтоб посмотреть самому. Да и про удаление фоток не заикнулся — без лица же. Я как-то между делом и решил, что дома их еще полистаю и… — Правда можно? — Можно. — рюкзак у него забираю, чтобы не ставил на грязный коврик. — Чего ты как первый раз, проходи. Проходит, на кухню заворачивает, пока я раскрываю и оставляю в прихожей сохнуть зонт… И когда следую за ним, вторую кружку завариваю и оборачиваюсь, просыпается острое такое чувство дежавю: сидит и снова разглядывает свечи. Сука, ну второй раз за день одни и те же грабли… — Мы так и не попробовали… — шепчет, но внезапно их от себя отодвигает… А, нет. Ко мне двигает. — Ты… Ты не хочешь? — Я то чего?.. — теряюсь немного. Реально не хочу, но тут никакого моего желания и так быть не должно: я так, проводник для него в мир этого загадочного БДСМ-а, а воплощение моих хотелок — простая побочка. — Сам решай. — Я хочу… Но потом. — Саню потом попроси. — немного нервно обрубаю тему. Да, в этот раз сам себя не чураюсь, но это я пока не отошёл — надо пару дней на обработку. Телефон беру, вспомнив про Дурдома, пишу, чтоб «Смекту» лучше купил. Хотя как он купит-то, все мусорки же заблюёт по дороге. Или всё вокруг, скорее, с таким то ветрищем… Завезти может завтра, если не очухается? Он мне жрачку от Алинки возил, когда я с температурой валялся… Переключаюсь обратно на своего уже не гостя, а постояльца: — У тебя как вообще дела? — Не знаю… — пожимает плечами. — Вроде нормально. Ага, нормально. Аж сам ко мне припёрся и от ночёвки даже не думал для приличия поотказываться. И молодец, а то бродил бы под этим охеревшим ненастьем снаружи, сам бы с температурой слёг… Правильно. — Есть не хочешь? — Нет. На нет и суда нет. Пьём в тишине чай, пока в сумерках за окном реально совсем уже кошмарный ветер гнёт деревья, лишая их не только листьев, но и веток — особо слабые, я уверен, с корнем где-нибудь вывернет. Потоки воды хаотично туда-сюда плещутся и в воздухе, и на земле. Вовремя Алинка успела добежать… Мне почему-то даже хочется к ней. Не к ней конкретно, в смысле, а в дом родителей. В своём сейчас, походу, уюта не достаёт для такой погоды: повсюду ровные и чистые поверхности — даже здесь, кроме магнитиков и коврика сестрой же подаренного под столом, никаких уютообразующих вещей нет — всё в шкафы попрятано. Минимализм как он есть. И меня более чем устраивает обычно, но когда такая вот метеорологическая херь снаружи, ветра завывают или грозы гремят, хочется сидеть на той маленькой кухне, смотреть в окошко, выходящее на балкон, что будто бы дополнительную защиту от этого внешнего стихийного разрушения образует, и рассматривать кучу прихваток на ручке духовки, куклу-домового с веником в углу, статуэтки бесконечные на полке, фигурные подсвечники… Чётко всплывает эпизод, как в грозу, как раз, электричество вырубило, и мы при свечах всей семьёй сидели за шарлоткой с чаем… Может, сейчас её приготовить? Мать меня в детстве учила её печь, я Алинку потом. А она — Саню, когда каким-то летом оба у меня тусили. Рецепт семейно-секретный, но ему можно — тоже ведь Соколов. Раздупляюсь, ухожу Дане за банными и спальными пренадлежностями… Но вот пирог этот из башки всё-равно не выходит, пока в шкафу роюсь, хочется теперь: фантомно ощущаю на языке горячие запечённые яблоки. Они даже есть у меня — целое ведро недавно какая-то двоюродная родня сестре привезла, а она мне в рюкзак накидала втихую, чудище, знала, что так не возьму! Но тоже правильно, вообще-то, у неё же сгниют опять все… — Ты шарлотку будешь? — спрашиваю, когда нахожу по обратной дороге Рысика уже на диване. — Испечь хочу. Косится на меня удивлённо, но кивает. — Можно с тобой? — сразу шлёпает на кухню следом. — Я её не умею, правда… — Научу, пойдём. Достаю яйца, муку и прочие приблуды, яблоки отдаю Рысику на растерзание, а разговор снова сам собой завязывается — про сады и дачи. И от его познаний в этих огородных делах идея к матери его отправить уже не такой абсурдной кажется: реально найдут общий язык. Он, по-моему, и так один у них, на котором я не говорю и начинать не хочу, как и знать про размножение груш зелёными черенками… Перевожу обсуждение аккуратно через растительные тату-эскизы обратно к салонным делам, когда уже смазываю донышко и бортики стальной формы для выпечки, куда смешанное с фруктовыми кусочками тесто выливаем… Или выкладываем. Такой оно консистенции — между тем и этим. Шарюсь по шкафчикам в поисках одного секретного ингридиента, смешиваю с кое-чем ещё из холодильника и добавляю в серединку. Ставлю на тридцать минут. Быстро справились… Мою и вытираю руки полотенцем. Рысик сидит с ногами на стуле в своём худи, как не жарко от духовки? Дожёвывает яблочный кусочек и ловит мой взгляд своими потемневшими зелёными, кивает на окно: — Дождь закончился. — Ага. — смотрю, как там мелькают совсем редко капельки уже не с неба, а со всего вокруг: проносятся под фонарями блестящими точками, как маленькие кометы. Уютно. Уютно! Как-то радостно щёлкает осознание, что не в количестве декоративных пылесборников дело, в атмосфере. — Полчаса ждать теперь, чем займёмся? — Не знаю… — а сам коробочку со свечами снова взглядом теребит, смешной. Очень топорный намёк. Даже мысли не возникает, что мне всё кажется. И я быстро сдаюсь от мысли, что, раз свечи в воспоминании о том тёплом семейном вечере тоже были, почему бы и не интегрировать их в этот — с поправками на мою охереть какую странную действительность… Спрашиваю прямо: — Передумал? Хочешь сейчас? — Да… — выдыхает и прячет глаза, хмуря веснушчатый носик. Мысленно облизываюсь, как будет так же морщиться от красных клякс горячего воска на коже, как покраснеет и начнёт тяжело дышать полной грудью… А он уже с трудом с этим процессом справляется: — Хочу… Да. Можно? — Давай. Снимай кофту.

***

Плещу себе ледяной водой в лицо настолько долго, что меж бровями ныть начинает. В глаза попадает, оставляя неприятную резь и сухость, ладони вообще уже теряют чувствительность — нащупываю только рельеф, скулы и переносицу, а не кожу. Растираю до красноты полотенцем. Волосы собираю потуже, держа в зубах резинку и любуясь в зеркало на свою порозовевшую физиономию… Не приснилось же мне? Выхожу из ванной и топаю на кухню. Не приснилось. Реально сидит. — Доброе утро. — киваю Рысику, что устроился на своём любимом месте возле окна и чаем со вчерашней чуть подгоревшей шарлоткой завтракает. — Нормально спал? — Да… — кивает, дожёвывая. — Привет. — Привет… — отвечаю и понимаю, что мозги у меня сейчас при виде него взорвутся и придётся кому-то эти ошмётки кроваво-склизские убирать. Разворачиваюсь обратно: — Я в душ, ты дверь захлопни просто… Если уже собираешься. Выпроваживаю мягко, хотя хочется его вытолкать поскорее для общей психологической безопасности, и иду снова в ванную. Полотенце его висит на змеевике… Снимаю, чтобы в стиралку кинуть, и руку одёргиваю — будто обжигаюсь. Не о трубу физически, а мысленно о махровую ткань. Потому что она его кожи касалась. И я касался. Сука… Что, блять, вчера вообще было? Клуб, Лилия, этот спонтанный сеанс шибари… Потом шарлотка и свечи. Там дождь с чем шёл, с наркотой? Какого хера я сознательно творил такой пиздец? И очнулся тоже, как с бодуна. И с неспадающим стояком, который крепнет, когда проматываю кругами в голове всё по порядку: ливень, цветные драже, верёвки, ливень, свечи… Свечи. Вот они меня больше всего перечисленного доводят до психоза. Открываю фотки на телефоне, чтобы убедиться в реальности произошедшего… Смотрю в ещё большем ахере: реально было. Вот его руки за спиной красиво стянуты, вот складочка меж сведедённых лопаток, вот ровные опущенные плечи с незаметными на экране веснушками и небрежные волны влажных волос. И если у меня уже от этого сейчас дыхание перехватывает и яйца сводит, как я свечи-то выдержал?! Стягиваю футболку, сажусь на бортик ванны и медленно набираю в лёгкие воздух. Не помогает. Ощущаю, как кровь в штаны приливает от каждой мелькающей в мозгах картинки. Стоит перед глазами вид этих послушно протянутых запястий. Проносится, как Рысик сжимал губы от каждой упавшей капли воска, втягивал резко воздух, но терпел. Даже когда я опускал руку и лил с меньшего расстояния… Перекладываю пальцы на ширинку, и ощущаю, как член дёргается от воспоминаний о первых тихих стонах, когда я проводил по нежной коже ногтями. От локтей до запястий. Сдирая застывшие корочки. Взгляд его, загнанный и пьяный, меня самого сейчас заставляет шумно дышать. Так шумно, что напрягаются голосовые связки, и открываю воду, не глядя, чтобы заглушить… Стягиваю одежду вниз. Обхватываю себя, просто сжимаю, прокручивая, как он снова доверчиво снял футболку. Как сам взял себя за локти сзади, откинулся на спинку стула… Просто невозможно жарко… Выгибался, шипя сквозь зубы, от растекающихся по груди и стремительно твердеющих восковых лужиц. Которые я осторожно сдирал, стоило им застыть окончательно, и проводил по горячей коже, освобождая место для новых. От которых он извивался уже смелее… Извивался и наблюдал внимательно с этой охерительной смесью желания и страха в глазах, как я подношу свечу. Ждал, когда наклоню… Ужасно ноет, ощущаю каждую вздувшуюся венку. Начинаю двигать рукой, потому как от напряжения уже больно… А вчера не было. Не было, даже когда он шептал «ещё» и умоляюще подавался навстречу и воску, и моим пальцам. К пальцам даже отчаяннее — хотел, реально хотел, чтобы я погладил неровные красные пятна одними подушечками, обвёл каждое по границе. Не было так невыносимо, даже когда я под полный ужаса и предвкушения взгляд взял вторую свечу и заставил его улететь окончательно… Так, что он лишь непрерывно тихо мычал, когда расплавившаяся масса выплёскивалась целенаправленно на непроколотый сосок, с которого я убирал её большим пальцем. Мял и царапал. Царапал и продолжал, когда он сполз на стуле ниже, потому что на груди закончилось место и пришлось перейти на живот. Когда последние большие капли упали на дорожку редких волосков под пупком, и снялись потом больно с их частью. Ничего такого не было, разве что слегка захлестнуло, когда я потушил одну свечу и повёл ей снизу вверх, ощущая, как поджимается от капающей второй живот, стучит едва-едва рельеф рёбер. Когда зацепил ещё более чувствительные от этой температурной пытки соски и поднялся по нежной шейке выше… Выше… А он приоткрыл сильнее припухшие влажные губы, впуская основание воскового столбика внутрь, и без раздумий обхватил его ртом… Сука… Обхватил… Вместе с моими пальцами… Кончаю себе на живот. Долго, до мушек перед глазами — всё аж расплывается. Рысплывается… Так, это пар от раковины, где я, не глядя, врубил кипяток… Сука! Обжигаюсь теперь реально, когда хочу смыть с рук результат своих впечатлений. Опускаю кран и поднимаю другой — душ включаю. Холодный. Стою там неопределённое количество времени, готовый к самобичеванию, а впечатления всё никак не заканчиваются… И внутри, что странно, так же сладко крутит от картинок, как я промакивал его грудь потом смоченным в прохладной воде полотенцем и «Пантенолом» с алоэ мазал, который для «после загара». Как в одеяло принесённое его завернул, накормил пирогом из духовки, писк таймера которой мы проворонили, проводил на диван. Воды потом ещё принёс. Поспрашивал про самочувствие наводящими вопросами, потому что он только кивать и мог. Посидел рядом немного, пока не заснул. Такое же напряжение от этого всего, просто повыше теперь и ни разу не сексуальное. Где-то в груди. Я даже зачем-то укрыл его посильнее, когда на кухне убрался и сам пошёл на боковую… Вырубился, кстати, за секунду, с первого моргания. Как пробки выбило. Оборачиваю бёдра полотенцем, сую со скрипом ноги в резиновые тапки и шагаю в коридор, на первом же повороте врезаясь голым торсом в маленькое тело… — Фуня! Дверь так-то закрывать надо! — Алинка сердито упирает руки в боки, а потом ледяные ладошки мне на живот кладёт. Мигом в себя прихожу. Пытаюсь сообразить, уворачиваясь, куда остатки свечей и воска вчера выкинул… В мусорку же? Она и там, конечно, разглядит при желании, но… — А если бы это не я пришла, а какие-нибудь разбойники? Воры! Бомжи, которые от урагана вчера у тебя в подъезде спрятались! — И тебе доброе утро, — бурчу, двигая сестру руками, чтобы пробраться проверить кухню на наличие улик. И Рысика. Ушёл же он, всё-таки? Естественно, блять, ушёл, как будто это чудище бы мимо глаз пропустило! Не в шкаф же спрятался… Шкаф на всякий случай тоже проверяю. — Шарлотку будешь? — Нашу? — спрашивает, садясь на тот стул, где он вчера сидел, и подпирает руками щёки. Волосы, убранные в длинный хвост и перекинутые вперёд, ложатся на край стола, а в ушах блестят на этот раз серёжки-звёздочки. — Ага. Но чуть передержанную. — Это в честь чего это? — В честь погодки. Тебе чего надо? — Ничего мне не надо! — Просто так пришла? — А нельзя? Скучно стало. Ага, в девять утра воскресенья. Помирала от ничегонеделанья и через моря-океаны на дорогах ко мне прискакала. — Блин, ну даже врать не стараешься… — вздыхаю, садясь напротив, когда ставлю форму с пирогом на середину стола и втыкаю в него нож — всегда нормальные куски режет на три маленьких и тонких, кусать ей так удобнее. Алина встаёт наоборот и начинает что-то там хозяйничать, чайником булькает. — Не издевайся. — О, мой магнитик! — показывает пальцем, как будто не все они там её. Не все, вообще-то — один Саня дарил. С нашим же городом… Не помню историю. Берёт полупустую уже коробку чая, трясёт зачем-то, а потом открывает: — Ты чё меня обманывал, что зелёный не пьёшь?! — Хочется иногда. — вот у меня бы ей вранью поучиться, сам в половину придуманного для конспирации скоро верить начну… Наблюдаю, как с кружкой обратно на стул плюхается. — Ты давай тему не переводи. — Поедем на выставку? Не в кино и не за шмотками. Чувствую подвох. — Какую? — Рукодельческую. Там украшения винтажные, ювелирка ручной работы, колечки из цветного стекла есть! А, вот и подвох. Быстро сегодня. — Почему я? — Все заняты, мне больше некого позвать… — Ага, то есть просто за компанию? Деньги можно дома оставить? — Ну Фунь! — бьёт ладонями по столешнице, даже крошки подлетают. И оставшийся кусочек воска… Хоть бы не заметила, хоть бы не заметила… Вижу, как ноготок со стикером-котёнком к красному рваному лоскутку подбирается. — Это что? Подцепляет, нюхает, тянет в рот… — Убери, это от свечей! — Свечей? — С торта. — А про чей ДР я забыла? — Ничей, это старый отлетел от тарелки. — сам удивляюсь, как прям на ходу выдумываю. — Далеко твои безделушки? — Так мы поедем? — Так далеко? — Нет, в этом… Как его?.. Ну помнишь, я когда приехала, мы там ели? — После Питера? — Нет, после Новосиба! Когда чизкейк банановый взяли… Купим сегодня тоже? Ладно? — бьёт меня по руке, пока не киваю. Ага. Значит и за шмотками, и в кино тоже пойдём. — Когда ещё Даню видели! Он же снова у тебя ночевал? Давлюсь, поскольку сам ничего не жую, просто слюнями. — Ты… с чего взяла? — Да он из двора выходил, когда я подходила… Барышкин, кстати, офигевший! Знаешь, на когда поставил нам этот блок? Пятой парой!!! Ну, помнишь я говорила… Я нихера не помню и нихера не понимаю, но слушаю очень внимательно. И радуюсь даже, что пришла — от неё в другую сторону крыша едет, выравнивается. Поднимаюсь и хочу себе кофе сварить, пока щебечет, но внезапно замечаю, что возле мойки стоит уже чай. Чёрный. Не только сортом, но уже и цветом. — Ты сказать не могла, что мне тоже заварила? — выкидываю пакетик и беру кружку. — Там чифир уже. — Фё? — оборачивается, жуя так, что аж крошки вылетают изо рта. — Фы фофем… — Чё? — Ты совсем старый, говорю! — наконец глотает. — Это не я, сам заварил и забыл! Витаминки пей какие-нибудь для памяти! Не она, не я… Отворачиваюсь, потому что улыбка неконтролируемая вылазит. Рысик. Отпиваю это горькое и уже остывшее нечто, чуть поморщившись. Противно, конечно, но как-то охерительно приятно. Начинаю собираться, пока эта непрошенная гостья полчаса свой расчленённый на три в одном кусок поглощает — успеваю и одеться, и у Сани узнать, не выблевал ли никаких жизненно-влажных органов. Не выблевал, но уведомляет, что хлещет теперь из другого отверстия… Пересылаю сообщение про «Смекту». Любуюсь в прихожей на свою охеревшую от жизни рожу и на Алинкину беззаботную рожицу, и выдыхаю: колечки, так колечки. Себе может что-нибудь купить?