Рысь в мешке

— Ф-у-унь, — Алина ковыряет свой чизкейк, сидя напротив, и смотрит тем самым взглядом. Вот как до «Шрека» в детстве дорвалась, так и начала этого кота изображать. — Подкинешь до аэропорта завтра в шесть? Пожа-а-алуйста… Я на это никогда не ведусь. Точнее, ведусь, конечно, но не из-за милых глазок — добровольно. Милости в них, кстати, кот наплакал, причём тот самый, наверно. Вот-вот из орбит вылетят. Я благодаря этой жуткой гримасе понимаю, когда ей реально очень надо, по пустякам такие рожи не корчит… К счастью. И так люди сочувствующе косятся. — Куда ты опять намылилась? — произношу и сам пугаюсь: это я всего пару недель у матери провёл! Надо как-то выметать из башки этот лексикон, обратно превращаться в крутого старшего брата. Но не могу не поинтересоваться: — Тебе не надо там… ну… как там это называется, напомни… Учиться? Так вроде? — Ну Фу-у-унь! — тянет, как в совсем раннем детстве, когда в имени «Саша» не попадала ни в одну букву. Говорить где-то в два начала, значит уже лет семнадцать внутри семьи хожу с этим погонялом. — Только начало года, второй курс — ничё важного у нас щас нет! В Питере как раз спокойно погулять можно! — Ладно. — сдаюсь быстро. Какой смысл ломаться, если всё равно уломаюсь? — В шесть вечера, я надеюсь? — Надейся… — улыбается злорадно. Чудище. Поправляет тёмные в отца волосы, а я, отзеркалив, касаюсь своих. Редко с распущенными хожу. — Вечером я бы сама доехала, ну чего ты? Я тебе магнитик привезу! — Пожалуйста, не надо… — умоляю теперь сам. Из Питера уже четыре: с Исаакием, мостами, Эрмитажем и шаурмой. Шавермой, точнее. — У меня скоро холодильник закончится. — А ты на боковые стороны вешай! — Ага, может внутрь уже начать? — А там примагнитится? — Надо проверить. — Ой, а там не твой мальчик? — Где? — хмурюсь, озираясь по сторонам, и думаю, кого она опять со Славиком путает — все блондины для неё «мои мальчики». Он вообще в Москве до октября по работе, да и не мой ни разу. Так, трахаемся переодически, живёт у меня иногда недельку-другую, никак не может найти нормальный съём… Натыкаюсь взглядом на тёмную волнистую макушку — как меж людьми и столиками фудкорта лавирует, к одному из освободившихся подходит и ставит на стул свой синий рюкзак. Пазл складывается. — Лина, блин! Ну сколько можно? — Ла-а-адно, не «твой», а «незнакомый-тебе-мальчик-со-странным-именем-который-ночевал-у-тебя-и-ты-пытаешься-убедить-родную-сестру-что-это-просто-так»? — лыбится Алина. Только сейчас замечаю её серёжки в виде каких-то ягод, болтаются на мочках от каждого движения. — Теперь правильно? — Я же объяснял, ему просто некуда было идти! Не в себе был после Саниной… Тусовки. — не посвящаю сестру в садо-мазо подробности нашего знакомства с Рысиком, поэтому формулировки действительно звучат расплывчато и подозрительно. Хотя с чего бы? Она тогда просто ни свет ни заря ко мне сразу с поезда залетела, на лестнице его увидела и догадалась, что от меня вышел, потому что дверь была открыта! Следопытка, блин. — Он на год младше тебя, я вообще не могу его в таком плане воспринимать! — Семь лет не такая уж большая разница! — девушка шумно допивает коктейль через трубочку, в который, походу, все существующие добавки бахнули. Хер знает, что за напиток. — Я с Гошиной сестрой вообще в одну группу садика ходила, как-то же он со мной встречается, нос не воротит! — Это другое! — хмуро допиваю свой донельзя понятный американо. Гошу я давно знаю, в одном дворе росли и на баскетбол вместе ходили… Ему педофильские — исключительно с моей необъективной старшебратской точки зрения — наклонности простить могу. Он вообще мне первому в чувствах признался… В чувствах к сестре, в смысле. Попросил руки, так сказать, когда ей семнадцать стукнуло. Пытаюсь цифры в голове сопоставить… — Почему семь-то, вообще, совсем отупела уже за лето? Шесть! У нас с тобой же пять! — Я дифференциалы складываю, простые числа уже не помню! — Алина достаёт из сумки и открывает зеркальце-сердечко, смотрится и встаёт из-за стола. — Пойду носик попудрю… — Я тоже. — поднимаюсь, отмахиваясь от очевидного едкого комментария и иду за сестрой, чуть реально в женский не сворачиваю. Когда через пару минут застегиваю ремень и хочу нажать на кнопку смыва, замечаю, как на пол соседней кабинки плюхается знакомый синий рюкзак, лямкой даже в мою заезжает. Похер, зашёл и зашёл, мало ли где ещё бы пересеклись. Смываю, к щеколде тянусь… Всхлип раздаётся. Только успеваю замереть, как рюкзак отъезжает в сторону и рядом падает что-то красное. Кровавая салфетка. Сбиваюсь немного, несколько раз то к щеколде тянусь, то к лицу, раздумывая… Что у него там случилось? Он это вообще? Может рюкзак такой же просто… Ага, два одинаковых рюкзака в одно время на одном этаже одного ТЦ. С брелками идентичными в виде бронзового коготка с какими-то бусинами и маленькой плюшевой собаки. Нет, бывают, конечно, совпадения и более невероятные, но… Да какая, нахер, разница? Даже если не он, вдруг помощь нужна? Стучать из кабинки кажется очень криповой идеей, поэтому выхожу сначала и осматриваюсь. Пусто. Решаюсь позвать. — Эм… Саш? — почему-то к имени ситуация больше располагает. Парень затихает, перестаёт шуршать и шмыгать, но не отзывается. Пересиливаю себя. — Рысик? — Да? — раздаётся удивлённый вопрос. Дверца отворяется, и парень выходит оттуда, приложив к носу кусок туалетной бумаги. Растерянно смотрит. — Извини, я по рюкзаку случайно узнал. Хотел спросить, всё ли нормально, у тебя там… — неловко оправдываюсь и киваю на пол кабинки. Перевожу взгляд на лицо и выдыхаю — всего лишь кровь из носа. — Сильно течёт? — Минуты три уже не останавливается… Но у меня бывает, сосуды слабые. Смотрю, как бумага в его руке стремительно пропитывается красным, начинает пачкать пальцы… — Сейчас, погоди. — достаю из внутреннего кармана чистый носовой платок — мать засунула, обычно тоже салфетками обхожусь. Смачиваю под холодной водой быстро, протягиваю парню. — На, вот… — Спасибо. — тот впервые улыбается, прикладывая. Хочет запрокинуть голову, но не позволяю, аккуратно обхватив. — Нет, лучше прямо держи… Вот так. Зажми несильно и дыши ртом. Рысик послушно приоткрывает губы и наваливается на стенку, снова смотрит в пол куда-то, не наклоняясь. С моей высоты кажется, будто совсем глаза закрыл. А в большом зеркале напротив опять удивительная разница габаритов. Едва мне до середины шеи достаёт, нос вообще на уровне ключиц… Само как-то в голове всплывает, что он мне лицом туда утыкается и дышит горячо, кожу зубами прихватывает. Вздрагиваю. Надо послать сейчас нахер свои кинки, кто там про возраст пять минут назад затирал? Не могу воспринимать, ага… Месяц всего не трахался! — Спасибо, а… Куда мне платок деть? — спрашивает тихо, стрельнув желтоватыми при таком свете глазами исподлобья, когда замечает мой изучающий в отражении взгляд. — Выбросить, куда. — отвечаю, пожав плечами. Наклоняюсь чуть — убедиться, что кровь остановилась. Цепенеет сразу и дышать перестаёт, даже рот захлопывает. — Можешь себе оставить. Косится на платок в руках, на меня. Выдавливает неуверенно: — Он же сырой… Серьёзно, что ли? — Блин, ну я же шучу! — сам выцепляю из рук парнишки кровавую ткань и запускаю в мусорку крайней кабинки. — Всё нормально? — Да. Спасибо. — На здоровье. Алина недовольно зыркает, отрываясь от телефона, но к счастью не интересуется, почему я так долго и не засосало ли меня в толчок. Веду её быстрее к эскалатору, чтобы не видела, как «мальчик-которого-я-трахаю-и-не-признаюсь» — или как там она сказала — выходит следом, спускаю на парковку. Везу до родительского дома и думаю заглянуть после на работу, но решаю приехать пораньше завтра, сразу как личным трансфером для сестры побуду. Там и первый клиент в десять — на всю спину какие-то алхимические иероглифы, уже второй сеанс — успею и пожрать неспеша перед ним, и расходики подготовить. А в пять кто-то на пирсинг сосков… Несмотря на собственное девственно-чистое в плане модификаций тело, работать в салоне мне нравится. Может, потому что на пятьдесят один процент он в моей собственности, и я им в основном занимаюсь с тех пор, как Саня в Тему с головой ушёл, а может потому что приносит нормальный доход — тату и различные железки в теле давно перестали быть атрибутами исключительно неформалов и зэков, уже и мамочки с детьми на сеансы ходят бить имена своих «ангелочков», как-то даже интеллигентного вида профессор заглядывал, чтобы в крыло носа колечко вставить и быть с внучкой на одной волне. Деньги текут рекой, всё менее похожей на ручей, так что применять по назначению диплом юриста и в офисе каком-нибудь горбатиться пока не тороплюсь — лишь подрабатываю онлайн-консультантом, чтоб совсем не расслабляться. Вспоминаю, что надо вернуть Сане блютуз-колонку. Брал, когда на днях Алину отвозил на пикник с подружками в поле, и она вдруг «вовремя» в семи километрах от дома спохватилась, что забыла свою. А вернуть надо срочно, к выходным — один из его клиентов предпочитает порку исключительно под звуки леса, находиться в котором по-настоящему ему мешает какая-то фобия. То ли клещей боится, то ли змей, то ли лешего… А Саня и радуется, что не надо каждый месяц смущать грибников, и расстраивается — выезды в общественные места по тройному тарифу. Телефон оживает, только делаю шаг в сторону ванной — как раз этот Дурдом. Вспоминаю менее доброжелательную версию поговорки «вспомнишь лучик — вот и солнышко» и мысленно сворачиваю другу шею за голосовой формат сообщения. Включаю, подношу динамик к уху… — «Бля, короче, у меня групповая сессия в следующую субботу — «щеночки» будут, нужен наблюдатель, плюс одного поснимать потом для его приватки. Из клуба все заняты, Эдик, пидор, без баб не хочет, так что зову тебя — моего единственного настоящего друга, низпосланного мне небесами и всегда готового посмотреть, как я шлёпаю по яйцам трёх послушных молодых твинков. — ржёт и давится чем-то, чем до этого чавкал. Кашляет. — Не придёшь — в окно к тебе проберусь и тоже всыплю! Там ничё делать не надо, всё как обычно — смотреть, держать, может. Захочешь, стек тебе выдам, чтоб, пока одного пизжу, остальные не расслаблялись…» Глаза закатываю, но соглашаюсь. Это только звучит страшно, на самом деле доводилось уже в подобном участвовать. Групповые сессии у Сани всегда лёгкие, больше ролевые и с БД-шным уклоном — никакой жести, сбор любителей такой условной публичности в виде постороннего наблюдателя, на роль которого огромный я удачно захожу. Даже как-то одному нижнему приглянулся, хотя в масках всегда все… Думаю, что надо найти как раз, пока вспомнил, чёрную тканевую, по типу медицинской… Мою руки наконец, только воду стряхиваю, как экран снова светится — Лера на этот раз звонит, администраторша наша. — Да? — «Сок, плохая и хорошая, с какой начать?» — сразу без предисловий. Аж перед глазами стоит этот её лисий взгляд. — С плохой, конечно. — «Так и знала! Анжела опять перепутала даты и соски у тебя сегодня, так что пулей дуй сюда!» Анжела, сменщица Леры, страдает то ли дислексией, то ли дискалькулией… Короче, какие-то символы вечно путает, а мы гадаем всем штатом, кто из нас в глаза долбится. — Сука… — выдыхаю и смотрю на время. Тут же срываюсь и напяливаю куртку обратно, хватаю ключи — без пяти. — Уже ждут? — «Не-а. — хмыкает весело. — Вот как раз хорошая: этот Рысин Д. И. запись перенёс на шесть, так что дуть можешь не пулей!» — Ну спасибо, блять, сразу сказать не могла? Перестаю мучать кроссы попытками запихнуть в них ноги прямо так, прижимаю телефон к уху плечом и ослабляю шнурки. — «Сам ты «блять», ты же порядок выбирал. — кидает напоследок Лера. — Жду.» «Рысин Д. И.» — проносится в голове снова, когда выхожу. Многовато развелось фамилий данного вида кошачьих. Надеюсь, этот хоть без мазохистских наклонностей, а то на стояк чужой приходилось уже смотреть, пока буквы на бедре мужику заливал. И тётка взрослая была с фетишем на всё медицинское, тряслась уже от запаха спиртового антисептика…

***

Вытаскиваю из автоклава два пакета с зажимами, кушетку обрабатываю и плёнкой оборачиваю, кладу поближе одноразовую простынку в упаковке, перчатки, иглы и нашатырь — обмороки явление не такое уж редкое. Иду мыть руки, а потом ещё салфетками спиртовыми до локтей обтираюсь. Шаги слышу позади. Как раз вовремя, часы на подоконнике показывают ровно четыре. Оборачиваюсь, и… Та-дам. Ну да, хрен ли я думал — надо было сразу догадаться, что Анжела не только в дате ошиблась. Рысин Д. И. Ага. Глаза всё те же буро-зелёные на меня глядят, будто на зверя какого-то мифического. Не типа единорога, скорее чупокабру — со страхом, словно наброшусь сейчас и сожру. — Ну что ты стоишь? Проходи. — приглашаю Рысика, мотнув головой в сторону кушетки. Тормозит ещё какое-то время, ресницами хлопает, но подходит и садится. — Не ожидал сегодня снова пересечься. Как себя чувствуешь, нос нормально? — Д-да… — кивает и весь сжимается, губы кусает свои пухлые. — Я тоже не ожидал… — Алкоголь не пил, ничего не употреблял? — спрашиваю стандартно. «Тыканье» теперь мне самому язык колет, непривычно, даже с подростками официально-уважительно тут общаюсь, но сейчас тон менять будет полной дуркой. — Не голодный? Лекарства никакие не принимаешь? Мотает головой на всё и сильнее съёживается. Как будто не сам пришёл, а мамка за ручку сюда привела и ждёт в коридоре. Или… Думаю-думаю и решаюсь спросить. — Слушай, я в это дело не лезу, отговаривать, если что, не буду. Ты правда сам хочешь или… Александр идею подкинул? Не замечал у друга на самом деле таких фетишей, но кто знает, не растут ли у этих доминантов с опытом и аппетиты… — Нет… Я сам. — тихо мурчит под нос, и не выдерживаю, пальцами щёлкаю перед его розовой мордашкой, чтобы глаза поднял. Поднимает и ещё сильнее сбавляят громкость. — Просто нервничаю, я никогда ничего не прокалывал. — О, ну тогда смотри сюда, — говорю и достаю из ящика старый расхлябанный зажим, когда-то на пол упавшую иглу и штангу с небольшим дефектом резьбы. Специально для примера храню всю эту херню дефектную, чтоб показывать особо впечатлительным. — Сейчас расскажу всё. Объясняю, как буду действовать, даю всё поразглядывать и пощупать, зажимом пощёлкать. Предупреждаю, что анестезию нельзя — меняет структуру тканей, что пирсинг сосков один из самых болезненных, и если не готов терпеть два раза подряд —можно с перерывом по-очереди, либо в другой день, когда вернётся вторая наша мастерица из отпуска, проколоть оба одновременно. Про уход тщательный и сложный упоминаю, про сроки заживления, на всякий уточняю ещё про болячки. Пока задирает одежду для определения размера, говорю, что длина чуть больше нужна на случай отёка, про расположение спрашиваю… — А я… лежать буду? — интересуется, когда прошу встать и стелю ткань. — Как хочешь, — улыбаюсь этой его неловкой любопытности, — хоть на руках стой, в любом положении продырявлю. Раздевайся, одежду можешь на стул кинуть. Краснеет весь, худи стаскивает, футболку… Боюсь, как бы по привычке не взялся за штаны, но подходит к специфичному предмету мебели. Просто садится сначала, косится на меня, а потом ноги поднимает и вытягивается. Подушку-валик кожаную под голову кладу и надеваю перчатки. — Сейчас обработаю, разметку сделаю, посмотришь… — пшикаю на бледную грудь, протираю от острых ключиц до края рёбер. С разрешения разминаю розовые горошинки, совсем крохотные, и вижу, как губы сжимает. — За физиологические реакции можешь не переживать, я тут великий слепой, мне похер, если никто не дёргается. Один мужик даже подрочить разрешения спрашивал, на эрогенной зоне били дракона… — Я не… — всхлипывает, когда сильнее над ним наклоняюсь, сжимаю чуть между пальцами и оттягиваю. Дышит часто и краснеет. — А чувствительность… останется? — Это индивидуально. В первые дни точно вырастет, но после формирования канала и полного заживления может и притупиться. Ставлю синие точки с обеих сторон. Глазомер у меня вроде хороший, но отхожу подальше, любуюсь… Беру зеркало большое квадратное и Рысику показываю. — Как сам думаешь, ровно? — спрашиваю, а он вроде кивает, но как-то совсем неуверенно. То ли просто смущается так, что даже плечи веснушчатые розовеют, то ли реально сомневается. — Не передумал? — Нет… — шепчет, и я откладываю зеркало, обрабатываю руки в перчатках, сосок — левый сначала, который от меня дальше — салфеткой спиртовой протираю. Осторожно, чтоб разметка осталась. Выдыхает шумно и до побеления костяшек в кушетку впивается, когда большим пальцем тереблю, чтобы наверняка всё затвердело. Распечатываю иглу. — Или… можно только один, всё-таки? Ну приехали, блять. Поднимаю брови, смотрю на него, поплывшего, а потом усмехаюсь… Если второй так же помну сейчас, совсем передумает? Или этот отзывчивее? — Нет, блин, первое слово — дороже второго… Можно конечно. Какой — левый, правый? — Правый. Догадка подтверждается. Левый чувствительнее, видно — Рысик дёргается, словно током его прошибает, когда стираю точки. Губы пересохшие облизывает. — Этот точно? — проделываю теперь с правым все нужные манипуляции. Беру зажим и смотрю в глаза. — Да… — Давай тогда, не нервничай. Больно будет всего пару секунд, тут заживление самое страшное. — щёлкаю по соску пару раз пальцем и прикусываю нежную кожу инструментом, соединяя с разметкой. Беру иглу. — Готов? Давай на выдохе. Пробиваю плоть уверенно и быстро, даже пискнуть не успевает. Вставляю и закручиваю штангу. Показать бы ему, что вышло, но и так уже весь побелевший лежит, так что накладываю стерильный бинт и заклеиваю пластырем. Дома поглядит. — Живой? — спрашиваю, а то реально почти не дышит. Румянец с щёк сошёл, но смотрит пока вроде осмысленно. — Голова не кружится? — Да, я… Можно полежать немного? — Лежи сколько влезет, у меня никого на сегодня больше нет. Хоть ночуй здесь, если снова негде. — смеюсь, а Рысик что-то никнет совсем. Даже губы будто синеют и ладони по бокам кушетки бледными кляксами свисают. — Точно всё ок? Сейчас найду тебе памятку с уходом, потом расскажу ещё, что и как. Пока в ящике роюсь, думаю, что доволен своей работой. Конкретно этой. Идёт ему, вот именно с одной стороны — сам-то парнишка охереть симметричный: и волосы равномерно во все стороны торчат, и осанка хорошая. Даже на лице родинок никаких нет, только на носу бледная россыпь веснушек — в лифте ещё тогда разглядел. Так и понял, что на плечах тоже они. — Мне правда негде… — слышу за спиной. И когда доходит — глаза на лоб лезут. Пиздец. Опять подружка из дома выперла? — Одеялко выдать? — поворачиваюсь и пытаюсь сделать вид, что мы всё ещё оба на приколе. Вдруг прокатит. Но по глазам его потемневшим болотным понимаю, что нет. Ни разу он не весёлый. — Ладно, что с тобой делать. Диван свободен. Предлагаю, потому что реально не сложно — у меня вообще вечно у единственного хата свободная, хостел открывать можно. Кого попало не пускаю, конечно, но и Алинкины подружки-автостопшицы, и Санина дальняя родня у меня всегда контуется. Рысика мысленно отношу примерно ко вторым. — Правда можно?.. — А ты по городу опять шастать собирался? — Да. — Тогда не можно, а нужно. Простынешь, прокол воспалится, а я потом виноват. — вздыхаю и даже не злюсь почему-то. Бедный он, когда так лежит, будто под капельницей. И нереально бледный уже, как бумажка у меня в руках, чая ему принести, что ли… — Буду не рассказывать, а показывать. И контролировать, как обрабатываешь, тут от ухода заживление напрямую зависит, нельзя хер забивать. Поднимается, на ноги встаёт… И сразу обратно заваливаться начинает. Вот жопой чуял, что нашатырь пригодится! В два прыжка подбегаю, хватая на ходу пузырёк, ловлю, обратно укладываю. Ваткой вожу перед носом, пока не начинает от неё сам отмахиваться. — Сука, ну что это такое? Куда ты вскочил? Лежал бы ещё, если не в состоянии… Не заставляю же, не торопимся никуда. — Я думал, мне нормально… — Лежи, чай сейчас заварю. — встаю и направляюсь к Лере, чайник у неё в служебке, а Рысик за руку меня хватает. — Чего ты?.. — Не знаю… — разжимает так же резко свою холодную лапку и глядит напуганно. — Посидеть с тобой? Первый раз, что ли, в обмороке? Кивает, и вдруг понимаю, что я и сам ни разу сознание не терял, только со стороны и видел… Тоже в ахере был бы, наверно. — Я одеться хочу. Тяну за руку тихонько, помогаю сесть и приношу ему со стула футболку. Потом выхожу всё-таки и возвращаюсь сразу с пакетиком в кипятке — Лера сама там очень вовремя почаёвничать решила. Ищу в ящике что-нибудь сладкое, а Рысик делает глоток и морщится, отставляет мою белую кружку с лавандой — подарок матери — подальше. — Не любишь чёрный? — Не очень… Только если с сахаром и лимоном, когда болею. — Вот, жуй тогда, — протягиваю шоколадку с орехами, быстрые углеводы тоже не поверядят, — воды принесу. Ухожу снова, выплескиваю в раковину бурый кипяток, мою кружку и подставляю под краник кулера у входа. А когда возвращаюсь, вижу, как это чудо-юдо на стул перекочевало и во всю шоколад уплетает — прямо так и кусает, даже не делит на дольки. — Вкусно? — улыбаюсь, и начинаю уборку. Кушетку разматываю, зажим в контейнер отдельный кидаю и заливаю раствором, чтобы потом уже нормально дезинфецировать. — Да, люблю с орехами… Протираю все поверхности напоследок, проверяю, не заканчивается ли чего. Упираю руки в боки, осматриваюсь и говорю вслух карикатурное «всё!». Рысик уже обратно порозовел, последний кусочек дожёвывает, даже уголок губ шоколадом испачкал. — У тебя тут… — хочу взять зеркало, но большое куда-то закинул и взглядом быстро отыскать не выходит, а маленькое в ящике. Поясняю жестами, и начинает рот свой щупать сначала не с той стороны, потом вообще только сильнее размазывает. Достаю салфетку. — Дай я. Вытираю, как ребёнка — хотя он и есть, блин, пусть и совершеннолетний — за подбородок придерживаю. Осознаю как-то резко, что милый парнишка вполне, разглядывать нравится… И сразу неприятно внутри — что-то у него такого симпатичного очень херовое случилось, раз и боли ищет, и дома не ночует… Ко мне доверчиво прётся уже второй раз, зная только, что я Санин друг. Ничего с ним делать не собираюсь, разумеется, а если бы собирался? Если бы попался кто-то менее добропорядочный? — Спасибо… — опять шепчет и волосы поправляет свои волнистые. — Мне уже нормально… — Пошли тогда, надо в аптеку заскочить тебе за всеми прибамбасами, — киваю на его грудь, — и мне за хлебом зайти. Запираю кабинет, Лере киваю. Она у Рысика спрашивает, как он, напоминает про оплату украшений. Отмахиваюсь и говорю, что сам потом рассчитаюсь, а она даже брови красные — в цвет коротких волос — поднимает, но благодарит по скрипту и желает хорошего вечера. Рысик тоже, вижу, спросить хочет, но лень объяснять, что от одной маленькой титановой штанги не обеднею, да и там осталось рублей двести докинуть — предоплата-то за два прокола была. Не хочется ни себе мозги напрягать, ни ему: Лера после писка терминала заведёт шарманку про чеки, акции, сертификаты… Не до того ему сейчас, только в себя пришёл. Снимаю сигналку, и ещё более удивлённо зыркает, когда дверь машины ему открываю и мотаю головой, мол, садись. Забирается на переднее пассажирское. Без напоминаний пристёгивается.

***

— «Даня! Ты почему трубку не берёшь, ты где?» — слышу непроизвольно из динамика — прямо рядом же сидит. Понимает и убавляет громкость, к другому уху прикладывает, подальше от меня. — Я… У друга останусь… — морщится, а я даже отсюда продолжаю слышать женский крик, слов, правда, уже не различаю. Размышляет что-то, потом убирает, по экрану тыкает и на меня поворачивается: — Это подруга… Можете… Можешь сказать, что я с тобой? Закатываю глаза и руку протягиваю. Подруга, ага. Врёт и не краснеет. Я ж не слепоглухонемой. Вот так всегда — стоит с ребёнком связаться, сразу потом мамаша его неадекватная вылезет… — Давай сюда. — говорю и сам телефон выхватываю. Слышу громкое и раздражённое «Алло, Даня!» и сейчас только догоняю, что нихера он, походу, мне не тезка! Встречаюсь с шокированным взглядом зелёных глаз и отвечаю: — Да, здравствуйте. Я друг… Дани. — делаю акцент и наблюдаю, как Рысик — хотя уже не факт, что и Рысик — виновато сутулится. — С вашим сыном всё в порядке, он у меня уже ночевал. — «Сыном? — фыркают в ответ. Щурюсь непонимающе, и парнишка сжимается сильнее, когда вопросительно на него смотрю. А по ту сторону, видимо, моё молчание трактуют, как вопрос: — Он мой брат младший. Ладно, живой главное. Дай его обратно…» Возвращаю телефон и многозначительно смотрю. Угукает еще что-то дрожащим голосом, потом сбрасывает… И молчит, сворачиваясь чуть ли не в комок. Ещё бы морду лапой закрыл. И я молчу. Выезжаю с парковки. Тупая ситуация. Не ожидал, что я трубку выхвачу — думал, поведусь, два слова брошу, не глядя. И сестра его поведётся. Она, наверняка, и есть «подружка», с которой он живёт… Так молча и едем до аптеки, где он рядом понуро топчется, до супермаркета, где за мной хвостиком следует, пока петляю меж стеллажей в поисках выпечки. Шоколадку ещё беру с орехами — кормить же чем-то придётся этого неизвестного мне человека. Снова садимся в машину, и наблюдаю за ним боковым зрением. Не шевелится почти, вниз смотрит и лямки рюкзака своего синего мнёт. Даня, значит… Продолжаю размышлять. Про имя-то врать зачем? Боится, что найду его где-нибудь? И что тогда? Хоть от Сани же могу узнать, хоть от Леры. Документы же им показывал. Да и про возраст не наврал… Или… Торможу резко у обочины, тыкаю аварийку. — Паспорт показывай. Вздрагивает и поворачивается, глазами хлопает. Подбородок вскидываю, обозначая, что не шучу. К рюкзаку тянется… Раскрываю простую черную обложку, листаю и на свет просматриваю. Рысин Даниил Игоревич… Значит, Анжела всё же только с цифрами не дружит. Фотку ногтем колупаю — настоящая, его. Мелкий на ней правда. Во сколько там паспорта выдают, в четырнадцать? Пробить бы его где-нибудь, но выключаю паранойю: если и подделывать, то хоть с портретом посолиднее, да и год отмотать сразу на девяносто какой-нибудь, чтоб кассиры в алкомаркетах вообще не задумывались… — Я не хотел так… Просто… — мямлит, когда возвращаю. — Растерялся. — А имя нахера выдумал? — Меня Рысиком правда зовут! Со школы ещё… — делится. Верю, сам так в Сок превратился. — А имя… Не знаю. Не хотелось тогда говорить настоящее. Перевариваю… Тоже можно понять. Не самая доверительная обстановка посреди первой встречи в домашней БДСМ-студии. — Ладно. — выдыхаю нервно и улыбаюсь. Ну ребёнок же, реально ребёнок, куда ему в Тему такому, какой пирсинг? — Но Саня же твоё имя знает? Александр который. Не думал, что он мне скажет? Хотя нижние вообще часто не думают. Можно понять — гормоны от практик скачут, и мозг у них иногда отключается напрочь. Помню, Саня же и рассказывал, как Шлюшке пирог после сессии предложил, а тот не хотел, но через силу слопал и блевал потом, потому что перестроиться не успел. В клубе была история вообще анекдотичная, как какой-то саб чуть начальнику своему не сказал, во время порки позвонившему, что Хозяину своему пренадлежит и ни в какой офис не поедет… — Знает, но… — хлюпает Рысик. Губы дрожат, вот-вот разревётся. — Называет Рысиком. Мне очень… Стыдно. Что мы там встретились. — Всё в порядке, я нормально к этому отношусь. — говорю, и хочется его по щеке погладить и волосы волнистые потрепать. Совсем распереживался. — Но врать тоже не надо. И взрослого из себя корчить, это слишком заметно. — Прости. Почти беззвучно это проговаривает и отворачивается, начинает тихо всхлипывать… А у меня рефлекс какой-то старый срабатывает — рука сама к его шее тянется… Щекотать начинаю. Как Алинку в детстве. Замирает на секунду и дёргается, руку мою подбородком прижимает. Торможу и аккуратно из этого капкана вытягиваю. — Извини. — смотрю на него — вроде не напуганный. Прихеревший только чутка. — У меня сестра есть младшая, это привычка с детства. Улыбается смущённо: — Хорошо помогает. — Не всегда, иногда сильнее начинает истерить. Один раз вообще в глаз дала, когда ревела, что крокодила плюшевого не купили. Уже в пятом классе тогда училась… Хихикает, и едем дальше уже не уныло — по сторонам смотреть начинает, в окно пялится. Рюкзак в покое оставил. Кормлю его дома картошкой с мясом, чистое полотенце в ванную вешаю, но предупреждаю, чтобы целиком не мылся — нельзя свежий пирсинг мочить. Физраствор, антисептик и повязки с пластырями оставляю пока в аптечном пакете, памятку по уходу, что ему так и не отдал, кидаю туда же. — Чем вообще занимаешься? — начинаю интересоваться, когда сам поужинал, в душ сходил и все дела домашние переделал. — Учусь… — вздыхает Рысик. — На рекламе и связях. — Ага, — отмахиваюсь, но отмечаю, что Алинка на этом же странном направлении. — А в свободное время? Кроме прогулок ночных. — Работаю. Рисую немного… В ботаническом саду иногда волонтёрю, люблю растения. Самому выращивать негде… Чешу удивлённо бровь и думаю, может его к матери моей отправить? Но эту мысль тут же вытесняет другая — сестра о нём так беспокоится, а родители где? Любопытно, но не спрашивать же так в лоб. Как-то мягко бы подвести… — А сестра у тебя старшая? — спрашиваю, чтобы, если вдруг что, на свою Алинку можно было по теме соскочить — про неё к любой ситуации найду подходящую историю. — Угу… Диана. Я с ней живу… Снова блекнет, а я рядом с ним на диван плюхаюсь. Не очень удачно попал — опять сейчас в комок свернётся от стыда за своё враньё про «подругу». Не хочу так. — Большая у вас разница? — стараюсь звучать максимально миролюбиво. — Моя младше на пять лет, вроде не очень много, но жить вместе… Лучше застрелиться. Она мне шею отдавит, я ей мозги выем. Действую, как и планировал. Надо будет рассказать, как заставляла меня изображать её парня перед подружками в новой школе. И как сама мне потенциальные отношения — ладно, просто секс — обломала, когда только съехал от родителей и ключ запасной матери дал. Стащила, заявилась без предупреждения с чемоданом жить со мной, застукала с парнем… И ладно бы просто застукала, так ведь разделась до белья, ворвалась в комнату с криком «милый, я дома» и начала бедного Никитку халатом своим лупить… Или Дима его звали? Не важно, всё равно не поверил, что это сестра моя придурковатая пятнадцатилетняя. — Диана на девять меня старше. У неё уже муж есть и ребёнок… Второй скоро будет. А я всё никак съехать не могу, из-за этого постоянные скандалы. — Выгоняет? — Наоборот. Хочет, чтобы я где-то рядом жил, под боком. Бесится, когда дома не ночую, боится, что сбегу. Вот и просит всегда друзьям трубку дать, а я не могу сопротивляться, она меня вырастила… Хоть и сводная. У нас только отец общий. — водит ногой по моему пушистому ковру, ворс в одну сторону приглаживает и сам же за этим наблюдает. Начинаю своим носком помогать. — Мне всегда казалось, что я для неё чужой, что… Что без меня могла бы раньше построить семью, и… В общем, я всё испортил, когда у неё появился. Слушаю внимательно и тихо, чтобы не спугнуть этот поток откровений. Страшный какой-то поток — Рысик видимо, давно никому не выговаривался, раз так сразу вываливает все подробности. — Вы не с детства общаетесь? — Нет, я… Я до восьми про неё не знал, а потом отец познакомил, когда её мать умерла… от рака, вроде. Просто с экзамена её забрал по дороге, когда меня вёз в изостудию. Все в курсе были про его вторую семью, просто ничего мне раньше не говорили… И мама знала. Они несколько лет назад погибли. В аварии. Тогда Диана меня забрала. Вздыхаю. Вроде он сопли распускать не собирается, спокойно рассказывает, но ощущаю какой-то надрыв. Плечо ему глажу. — Херово. — отвечаю, как могу, а могу только честно. Не мастер я утешений. — Но она тебя любит, похоже, раз волнуется. А если любит, то когда-нибудь точно отпустит. — Наверное… — жмётся ближе, и как-то это неправильно… Переусердствовал я, похоже, не такие у нас границы: второй раз всего видимся. Или какой там, если каждую ночёвку за один считать? — Не знаю. — Спасибо, что поделился… — кашляю и убираю руку, отодвигаюсь неловкими рывками. — Бельё тебе сейчас принесу и к себе пойду… Ты, если что, на животе постарайся не лежать. И на боку тоже аккуратнее. Встаю, а он за мной поднимается. Смотрит так… виновато-умоляюще: глаза красные, зрачки маленькие точки, радужки яркие-яркие от влаги. Носом шмыгает и с ноги на ногу переступает на месте, реально как котёнок. Не выдерживаю и подхожу, руку на плечо возвращаю, тяну ближе. Сразу мордашкой в меня утыкается, руками обхватывает и сопит тепло и мокро куда-то в грудь — почти как я представлял, но контекст не тот. Глажу его: по спине, по волосам, прямо пальцами зарываюсь в эти волны его тёмно-шоколадные, прижимаю чуть сильнее, но только голову — помню про прокол. — Прости… — шепчет снова, отстраняясь. — Я просто… Не знаю. Сложно в последнее время… — Нормально всё, Дань. — отвечаю. Вздрагивает — имя услышал настоящее. Простое и приятное. — У всех свои болячки, я сам эту тему поднял. — вспоминаю про другую Тему. — Ты к Сане поэтому попал? — Не знаю. Я долго решался, но… Мне просто надо. Она на меня часто кричит, а я… будто бы не могу себя простить после этого. — снова куда-то мне в ключицу бормочет. — Я сам пытался делать себе больно, но не могу. — И правильно, самому не надо. — Мне от этого тоже плохо. Даже этого не могу. Ничего не могу. — Так, вот это тоже сейчас давай выключай, я не психолог. — отодвигаю его от себя, прямо вот за плечи оттаскиваю. — Я тебя переубеждать и жалеть не буду, сам знаешь, что вся эта херота — у тебя в башке. Помогает порка, значит пользуйся и не ной. Справишься со всем. С этим словами ухожу к себе, на кровать падаю и вспоминаю, что просыпаться завтра где-то в четыре надо… Его тоже будить? Или пусть дрыхнет, Алинку же только отвезти, в самолёт провожать не буду. Домой потом вернусь, в салон попозже… Спросить сейчас? Так знаю же, что ответит — пойдёт с первыми лучами бездомных котят пародировать. А надо ему ещё показать, как прокол обрабатывать, завтраком хоть накормить… Только задумываюсь, есть ли чай зелёный ещё, как в дверь скребётся. Точно. Постельное же ему обещал.