Интернат для неудачников

POV Оливер Все-таки Гротону идет поздняя осень. Когда смотришь на потемневший от сырости камень фасада интерната, на собранные вдоль усыпанных галькой дорожек кучи гнилых опавших листьев, на кустовой лабиринт, превратившийся в когтистую голую чащу, понимаешь, что светлым летним деньком суровое здание Гротона смотрится несуразно. Как куча говна посреди корзинки с яркими пасхальными яйцами. Кстати о говне. Чувствовал я себя примерно той самой кучей. Видимо, моей выдержки и похуизма хватило чуть больше, чем на полгода пребывания в этом месте. Не люблю ставить себе диагнозы, но, скорее всего, меня подкосила депрессия. Или просто сильная апатия. Дядя не стал пытаться снова забрать меня и больше не приходил, да и я его понимаю: спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А уж если говорить о тех, кто давно на дне… На уроки я выбирался нечасто и дни напролет проводил в постели, время от времени справляя нужду и принимая душ. Схватил несколько панических атак, пару раз плакал, но чаще всего думал. Обо всем. О родителях, о том, что скучаю по ним. Даже по отцу. О том, что бы они сделали, если бы узнали, что со мной успело произойти. Скорее всего, ничего не сделали бы. И нет, я не к тому, чтобы меня сейчас начали жалеть, мол, «бедный мальчик, его родители такие холодные и бессердечные, уйти-пути», нет. Просто… Ну что тут сделаешь? Вот просто по-факту. Ругать не за что. Защищать? Да от кого? От всего интерната? Отвести к психологу?  Ага, хера с два у них бы это вышло.  Хотя… Я знаю, что бы мне сейчас помогло. Мамины подогревшие сырники. Она  абсолютно не умела готовить, ну не ее это. А самое отвратительное — это ее сырники с жидкой внутренностью и черной угольной оболочкой. Но когда она их готовила, мы травили с ней шутки, она рассказывала про школьные годы и трепала меня по башке. А потом мы спорили с ней, кто из нас рыжее — она или я. Спойлер — побеждала дружба. Она всегда была трезвая, когда готовила сырники. Люблю сырники. Нил меня не трогал и на уроки ходить не заставлял. Он, скорее всего, тоже пережил шок после последних событий, но если я ударился в меланхоличные раздумья о смысле жизни, то Монтгомери стал роботом, который выполнял на автомате все необходимые обязанности и отправлялся на «подзарядку» в одно и тоже время каждую ночь. Просто ебаный робот-пылесос, который тебя не замечает, особо не разговаривает и эмоций не выдает. Как на зло, во мне проснулся романтик-ебалай, и меня вечно тянуло на разговоры и тактильность, чего старший, очевидно, дать мне не мог. — Нил, — окликнул я старшего, когда тот сидел на кровати и усердно изучал учебник, что-то бесконечно в нем выделяя. — Да? — отозвался тот, не отрывая взгляд от книги. — Обними пожалуйста, — ну и мерзотность… Это что за тургеневщина из меня поперла, я вас спрашиваю? «Обними»? Какое, в пизду, «обними»? — Оливер, я сейчас занят. Ты полежи, поспи, я в библиотеке побуду, — бросил старший и, накинув школьный пиджак вышел за дверь. Книгу не взял… Примерно в таком виде происходило наше взаимодействие с соседом вот уже неделю. Интересно, если я сгнию прямо тут, в кровати старшего, он заметит? Или подумает, что в столовой опять что-то протухло, и оттуда тянет какой-то мертвечиной? Ладно. ЛАДНО! Ему нужно время, окей, я понимаю. Заебало всех понимать. Меня кто-нибудь поймет уже? За окном каркнула ворона. Я сел на кровати и уставился на птицу, сидевшую на карнизе с внешней стороны окна. — КАААР! — Да, согласен. Это отстой… — КАР! — Да знаю я, просто я так устал от… —КАААААР! — Ну это ты уже хуйню сморозила, подруга. Как тебя зовут-то хоть? — КАР. — Глория? Я буду звать тебя Глория, идет? Как там погодка? — Кар… Кар! — Оо, рассказывай! В этом карцере тоже особо не топят, холод жуткий! От внезапно раздавшегося звука Глория встрепенулась и, каркая, улетела прочь. — А ну вставай, рыжая тощая задница! — Лия умела эффектно появляться, сейчас вот, например, решила открыть дверь с ноги. — Ты спугнула Глорию! — Что она теперь обо мне будет думать? Что я невоспитанный и не толерантный по отношению к пернатым тюбик? Расскажет всем своим про меня, а потом они меня заклюют. В прямом смысле слова. — Че? — девушка перевела взгляд за окно и увидела улетающую фигуру вороны. — Ты назвал ворону… Глорией? — Она сама так представилась. — А ну вставай, псих! Быстро в душ и одевайся! — Лия схватила меня за ногу и, стащив с кровати, поволокла в ванную. Я не сопротивлялся, тряпочкой волочась за подругой. — Я все понимаю, но я не дам тебе окончательно сойти тут с ума! Давайте резче, пока ты не дал имя унитазу. — Давно дал. Он Фредерик. — Да… Дерьмовая жизнь у тебя, Фредерик, — сочувственно похлопала Лия по бачку фаянсового парня, чем вызвала улыбку. Совсем небольшую. Но вызвала.

***

— Нет, я не понимаю, каким нужно быть придурком, чтобы по собственному желанию вернуться в Гротон! — по сотому кругу повторяла Лия. Она мельтешила взад-вперед мимо меня, пока я сидел на каменной скамейке в кустовом лабиринте среди голых веток и кутался в джинсовку. — Ещё скажи, что я виноват в том, что произошло! — она наверняка не это имела в виду, просто мне надоело слушать ее причитания. — Я не это имела в виду! — Я знал. — Просто, блин… короче, не знаю, — грохнулась девочка рядом со мной на скамью. — Ну и шороху вы навели, ребята. — Это не мы, это Феликс Ран. — Прикинь, он как сквозь землю провалился. Никто не знает, где он, а педсостав молчит. — В районе солнечного сплетения кольнуло. Скорее всего, я окончательно успокоюсь на его счет только тогда, когда лично увижу ублюдка в гробу. И даже в этом случае, скорее всего, не постесняюсь проверить его дыхание. Промозглый осенний ветер словно сдул у нас обоих все мысли, и мы замолчали, шкрябая гальку под ногами. За эту неделю время будто застыло. — Лия… — А? — Я так устал… — Я знаю, Оливер, знаю. Ты что… Оли, ты что, плачешь? Иди сюда. Почему меня обнимает бывшая девушка Нила, а не он сам? И нормально ли, что я думаю о ней в таком ключе? Нет, не нормально. Но в Гротоне ничего не может быть нормально, верно? — Ты сильный, Оли. Я бы не выдержала. Я бы… Я не знаю… — Нам лучше не обниматься, лабиринт больше не скрывает нас. Если увидят, что ты обжимаешься с отбросом, нам обоим будет пиздец. — Не будет. — Я серьезно, Лия, это опас… — Я тоже серьезно. Ты многое пропустил, пока не выходил все это время. Как оказалось, события последних недель в Гротоне сильно пошатнули его десятилетиями устоявшиеся негласные законы. Ситуация с Зигги (так любили называть ее учителя, в действительности это было жестокое изнасилование), пытка Нила, избиения и вторая попытка изнасиловния меня сдвинули с мертвой точки то, что давно пора было искоренить. Старшие продолжали пытаться удерживать власть, но они лишились шестерок, и, что важнее, отбросы стали подавать голос. Участились драки на уроках из-за отказов «низших» прислуживать «высшим», больше родителей стало посещать интернат, чтобы проверить, все ли в порядке с их отказным чадом (вовремя, блядь). Но, что самое главное — Гренвиль нигде не было видно. Мельком в голове пробежала мысль, что она вместе с Феликсом улетела на острова и сейчас чинно попивает коктейль из кокоса, а Ран массирует ее артритные ступни. Но, задумавшись чуть усерднее, я понял, что все это благодаря… Ирокезику. Чертовому, мать его за ногу, Адриану Лэнгфорду. — Бля, как же я жалею, что меня не было там, когда он врезал старухе по левой сиське! — сокрушалась Лия. Да уж, интересно, Лэнгфорд сам распустил эту пикантную подробность? — Эм-м, это было не так, — поправил я девушку. — Я так и знала! По правой сиське!

***

Прогулка с Лией помогла проветрить мозги, размять кости и, что для ученика Гротона не есть хорошо, внушила надежду. То, что опасно иметь в этом месте, а если имеешь — держи при себе и никому ее не показывай. Подумают еще, что ты открыто сморишь в будущее и строишь планы. Совсем охренел? А ну верни уныние и самобичевание обратно! В коридорах гротона меня стали чаще узнавать и замечать. Если раньше меня то и дело задевали плечами (кто-то специально, потому что я отброс, кто-то просто не замечал мелкую рыжую бошку, снующую на уровне груди большинства), то теперь многие стали расступаться и перешептываться. Не о такой славе я мечтал. «О, это тот самый, которого…» «Говорят, они все вместе его…» «Я б вскрылась…» «Он сам этот слух распустил…» Какого только бреда не наслушаешься, пока идешь по коридорам, вот честно! Я ускорил шаг, чтобы быстрее добраться до нашей с Нилом комнаты. — О, здорова! Ты как? — внезапно за плечо меня остановил Ирокезик. То есть Адриан. Надо начать называть его по имени, он, вроде как, начинает этого заслуживать. — Я, ну… нормально. — Я не знаю «как я». Хуево, в целом, но если еще в более целом, то нормально. — Пойдет. — Ты это… — замешкался парень, переступая с ноги на ногу, — ну, короче… Если че, ты меня сразу это… зови короче, если надо что. Все, бывай! — Ага, д-давай… Это еще что? Приехали. Точнее отъехали. Лия не шутила, когда говорила, что в интернате многое изменилось. Я бы даже сказал, многИЕ. Все еще пребывая в легком ахуе, я распахнул дверь в комнату и погрузился в еще больший ахуй. Медленно подойдя к кровати, я несколько раз протер глаза, дабы убедиться, что это не галлюцинации и я не дебютировал в шизофрении. На постели лежал огромный, сука, громадный букет красных роз. РОЗ! КРАСНЫХ! Они сами-то по себе выглядели как из кино, а в антураже Гротона вообще похожили на сюрреализм. Помните говно среди миленьких пасхальных яичек? Так вот, это было самое красивее пасхальное яичко в куче навоза! Да, со сравнениями у меня туго, но вы поняли. Поверх букета лежала коряво написанная записка. Несколько слов было зачирикано, писал явно парень: «Оливер, прости меня, ты этого не заслуживал». Подписи не было. Но за что он просит прощения? Не Феликс же мне отправил этот презент. Это точно был Нил, но за что он извиняется? Мой мозговой штурм прервала резко распахнувшаяся дверь. А вот и женишок-даритель. Я улыбался как идиот. — Ты встал, молодец, — еле заметно улыбнулся он. — Ага, а ты типа не знал, да? — ехидно проворковал я. — Прям в библиотеке был, учился, да? — Ну… да, — почесал голову старший. — Нил, — выдохнул я, — тебе не за что извиняться! Мне очень приятно, правда, но ты ни в чем не виноват! — Я… не понимаю, — запнулся Монтгомери. — Ого… Он уставился на букет. Я уставился на букет. Мы уставились на сраный букет. — И от кого это? — глаза старшего блеснули знакомой ревностью. — Так… от тебя, — тупее ответа нельзя было придумать. — Оливер, очевидно, что этот веник не от меня! Я бы такую пошлятину тебе не притаранил! Нил подлетел к букету и схватил лежащую рядом записку. Пробежался по ней глазами. А потом взглянул на меня. — Я честно подумал, что от тебя! — поднял я руки в жесте «сдаюсь». — Это дерьмо у нас в доме стоять не будет, — пробормотал старший и вылетел из комнаты с букетом. Прощайте, цветочки. Жалко, блин, красивые. Хм. «У нас в доме». В доме. У нас. Я опять по-дебильному улыбнулся. POV Ирокезик Опять молчу и топчусь на месте, как даун. Зачем я вообще приперся? За спиной скрипнула дверь, и в проем заглянула девушка в белом халате. — Только недолго, скоро вечерний обход. — Да, окей, — бросил я через плечо, и дверь послушно закрылась. Снова стою на месте и не могу заставить себя подойти ближе. И глаза поднять не могу. — Адриан, иди обратно, — раздался знакомый хриплый голос, — если тебя хватятся… — Поверь, сейчас там никого не хватятся. Как… Как ты себя чувствуешь? — спросил и тут же пожалел. Зигги только грустно усмехнулся, продолжая буравить взглядом окно. Я мельком пробежался глазами по просторной палате. Все стерильно, цветы в вазе, фрукты в вазочке, окна в пол и полупрозрачные занавески. Все оплатила администрация Гротона. Ещё бы, отчитались, блядь. Типа отмазались. Томпсон лежал полубоком неподвижно, укрытый легким одеялом. Хотелось верить, что эта поза была ему просто удобна, но, вероятнее всего, в любой другой ему было бы больно находиться. Голова парня была перебинтована, все еще красивое лицо исполосовано ссадинами, глубокими царапинами и синяками. Некоторые пальцы на руках тоже были перебинтованы, несколько даже были в гипсе. Как проглотить этот ком? — Не смотри так. — Ты не видишь, как я смотрю. — Я чувствую. —  Прос… Прости, — мы вдруг будто оба поняли, что в это слово было вложено больше, чем задумывалось. — Ты ни в чем не виноват, — шепнул Зиг. — Я мог бы… — Да, — «шестерка» резко бросил на меня взгляд, — мог бы. Но не стал. И в этом ничего такого нет. — Не стал, — зачем-то повтори я. Боялся ли я Феликса? Нет, не смешите мои яйца. Просто очередной кабан с сорванной резьбой. Сорванной настолько, что каким-то странным образом смог влюбить в себя Зигги Томпсона. Хотя, если вспомнить то, из-за чего Зиг попал в Гротон, все становится на свои места. Наркотики, к которым ранее был пристрастен «шестерка», заменились на другое, разрушающие все на своем пути вещество под названием Феликс Ран. Я мог бы сделать так, чтобы эти двое не были вместе, но какой смысл? В школе я не раз встречал наркоманов и могу сказать точно: свинья всегда найдет свое болото. Как бы я ни старался, как бы ни окружал заботой Зига, у меня бы не получилось заменить ему Феликса. Потому что я бы его не бил и не насиловал, а это то, чего искал Томпсон, пусть и неосознанно. И раз я такой рассудительный и понимающий, раз я чужую беду руками разведу, какого хуя мне так стыдно? Откуда столько вины и сожаления, напоминающего о себе скрипучим «а все могло быть по-другому»? — Помоги встать, — Зигги слега приподнялся на локте и зашипел. Подскочив к нему, я подхватил его за предплечье и помог выпрямиться на ногах. — В туалет? — Нет, давай к окну. — Мелкими шагами мы доковыляли до огромного окна, из которого открывался вид на вечерний Лондон. — Побудь на шухере. Шестер… Зигги аккуратно отодвинул короб радиатора под подоконником и выудил оттуда пожатую пачку Мальборо и зажигалку. Распахнув окно, он прикурил. Он красиво курит, ему идет. — Адриан, смотри на дверь, а не на меня, — вывел меня из размышлений курильщик. — Какая разница, ты все равно не свернешь быстро лавочку. — Тоже верно, — хмыкнул тот. — Слушай, а ты видел когда-нибудь видео, где люди прыгают с такой длиннющей веревкой с моста? — Ну… да, вроде видал. — В некоторых таких видосах тот, кто запускает человека, ради прикола в последний момент ему говорит что-то вроде «нет-нет, погоди!». Как будто трос не успели закрепить. — Бля, это жесть. — Да… Как думаешь, о чем он думает? — Скорее всего том, что он невъебенно крутой приколист. — Да нет, я про того, кто летит вниз. Летит с мыслью о том, что может разбиться. Каково это? — Я не знаю, Зигги… А с чего такой вопрос? — Да просто подумалось. — Зигги. — А? — он перевел на меня глаза. — Ты смотри мне… — Что?  — Не вздумай нахуй! — Ты дурак совсем? — Ты же точно не станешь?.. — Точно, Адриан, не стану. — Пообещай. — Обещаю. Обещаю.