Так шепчет лёд

      В один из последних дней зимы мы с Владимиром договорились погулять в городе. С каждым днем становилось все светлее и теплее. В город, после обильных снегопадов, пришла оттепель. Мы гуляли по набережной, и я, словно заколдованный, смотрел, как трескается лед на Неве. Мне стало интересно, а как выглядит то место на Ладожском озере, где я изволил погибнуть в первый раз. Я хотел спросить об этом стоящего рядом Владимира, но посмотрел на его спокойное лицо, украшенное едва заметной улыбкой, и передумал. Мне не хотелось, чтобы он снова считал меня не совсем здоровым.       В те минуты, когда мы молчали, я мысленно возвращался к тому дню и пытался сопоставить факты, которые мне не давали покоя. Значит и я, и Дмитрий оказались в одном месте, в один день, с разницей ровно в сто двадцать лет. Мы оба катались на коньках и провалились под лед, только он выжил, а я почему-то нет. Но в то же время в его теле спасли не его самого, а меня. Не бывает же такого, что где-то прибыло, а где-то при этом не убыло. Может, настоящий Дмитрий сейчас точно так же страдает в двадцать первом веке в теле Артема? И какова вероятность, что мы оба не умерли, а просто поменялись телами, попав во временную воронку? И как нам вернуться обратно? А хотел ли я обратно? Да, я почти ничего не смыслил в этом мире, был жеманной барышней, лелеял в своих жилах императорскую кровь и, по большей части, валял дурака. Но если подумать, так ли это плохо? Ведь со мной рядом находился человек, который мог заменить мне воздух. — Ты выглядишь очень загадочным, — обратился ко мне Владимир и чуть приобнял за пояс, когда мы остановились у причала.       Я помолчал и потянулся к его руке, прихватил за пальцы и уже хотел приложить их к губам, как вдруг увидел надетые перчатки. Вместо поцелуя я приложил его ладонь к своей щеке и прикрыл глаза. — Я думаю о том, что лед тает, а зима уходит… А я все еще здесь. Жив я или нет… не знаю.       Сняв перчатку, Владимир тронул мою щеку теплой ладонью. Она была настоящей, такой живой и обжигающей. Я мазнул по ней холодными губами, и тут вдруг они задрожали, а в глазах застыли слезы. Пришлось отвернуться и снова всмотреться в темную полоску неба на горизонте. Глаза слепил блестящий снег, ветер порой смахивал слезы, и тогда они катились по раскрасневшимся щекам. Я не мог это скрыть, и в один момент Владимир подставил ладонь под мой подбородок, собрал с него зависшие слезы и сунул мокрую руку в перчатку. — Тебе не стоит показывать это при всех, — тихо сказал он и снова слегка приобнял меня. — От меня можешь не скрывать, что ты чем-то расстроен, но эти люди не должны видеть твоей слабости. — А если я действительно слабый? — шепотом запротестовал я и посмотрел Владимиру в глаза. — Что делать, если я действительно такой? Я не смог стать таким, как ты! У меня нет такой воли, чтобы стать настоящим мужчиной! Стать таким, каким меня хотят видеть!       Он просто покачал головой и прижал меня к себе. Я скрылся за ним от прохожих, старался прислушаться к бьющемуся сердцу и к тому, как за спиной стучит лед на реке. Звуки оказались почти схожи.       Меня стало колотить ознобом. Я ненавидел плакать, потому что после этого меня всегда трясло, как стиральную машину. Холодный ветер стал просачиваться под толстую шинель, и я поежился, пытаясь от него спрятаться. Тем временем мы шли по Невскому проспекту, а после Полицейского моста свернули на набережную Мойки, в сторону моего дома. Однако почти сразу после поворота остановились, и я уловил знакомый запах спертого тепла и чего-то хвойного. — Может быть, мы немного отдохнем? — совсем тихо спросил меня Владимир и незаметно кивнул на ближайшую к нам дверь.       Я не понимал, к чему он клонит, но от его слов весь покрылся мурашками. Видимо, подсознательно понимал, но все еще отказывался верить, что мне могут предложить подобное. Повернув голову, я всмотрелся в вывеску над входом: «Баня». Почти сразу я энергично закивал, а когда народу на улице стало меньше, мы оба юркнули за тяжелую дверь.       Сначала мне почему-то было немного стыдно и неловко, и пока Владимир, вероятно, платил за вход в баню, я стоял за его спиной и рассматривал помещение. Если бы я увидел его на фото, то подумал бы, что это дворец или где-то около того. Все было чисто, богато украшено, в холле стояли мраморные колонны, держащие потолок. В одном углу громкие мужчины о чем-то спорили, смеялись и снимали верхнюю одежду на ходу, в другом, у входа в раздевалки, стояла пара молодых парней. Я сначала скользнул взглядом дальше, но потом вернулся к ним и задержался. Меня привлек их откровенно жаркий поцелуй и то, что они совершенно никого не стыдились. Мои и без того алые щеки стали совсем красными.       Мы быстро разделись, прихватили хлопковые рубахи и прошли в общую парилку. Запах стоял отменный. Сразу вспомнились распаренные веники, как в деревне, ароматы дерева и самого обычного душистого мыла. Народу было много, мужчины буквально сталкивались плечами, громко хохотали и колотили друг друга вениками. Кто-то пользовался услугами банщика, кто-то пользовался услугами… друг друга, зажимаясь по углам. И когда я уже хотел окунуться в это логово разврата, Владимир тронул меня за плечо, и мы прошли дальше. В парилке, в которую мы зашли, народа почти не было. — Я понимаю, что ты хочешь быть ближе к людям, — посмеялся надо мной Владимир, — но не стоит быть ближе к ними именно тут. Это не те люди, при которых тебе положено находиться.       Я нервно посмеялся и, прижавшись к горячей кафельной стене, немного расслабился. Тело мое начало согреваться, а я словно оттаивал. Ни разу не бывав до этого дня в общественной бане, я чувствовал себя в своей тарелке, словно мне нравилось тут находиться. — И что бы я без тебя делал? — усмехнулся я. — Сейчас бы попал в комнату к обычным людям и потерялся среди них. Я все время забываю свое место в этом мире.       Владимир моей шутки не оценил и смерил меня с ног до головы недовольным взглядом. Я уже достаточно изучил его, чтобы понять, что сейчас меня снова отчитают за легкомыслие. Но ничего не произошло. Владимир все так же смотрел на меня, а потом его взгляд подернулся мутной пеленой, и меня колко обсыпало мурашками. Даже щеки свело, когда он коснулся моей поясницы горячей ладонью. — Наверное, не стоит этого делать? — попытался я протестовать, а сам подался ближе и едва не прижался к его обнаженному телу.       Вместо ответа он коснулся обеими ладонями моего лица и заставил посмотреть в глаза. Я смутился так, что готов был провалиться на этом самом месте, но взгляда не отвел. Недалеко от нас стояли мужчины и молодые парни и словно не обращали на нас никакого внимания. На секунду меня посетило чувство, будто я попал в публичный дом. — Почему не стоит? — с легкой усмешкой спросил Владимир и сделал шаг ко мне, почти стерев все расстояние между нами.       У меня внизу все горело настолько, что это вот-вот могло перерасти в боли в животе. Колени мои становились ватными, тело периодически схватывало судорогой. Не зная, куда деть свои руки, я вдруг положил их Владимиру на плечи и ненавязчиво сжал кожу пальцами. Тогда я и уничтожил последние миллиметры между нашими горячими телами. — Потому что я хочу тебя… — прошептал я ему на ухо и, не удержавшись, мягко прихватил его губами.       Владимир не стеснялся своих чувств и желаний. Как мне показалось, он вообще в принципе мало смущался, и я решил довериться ему, ведь он точно знает, как, где и с кем можно вести себя подобным образом. И даже если мне при этом все равно было несколько неловко, я отчаянно пытался с этим чувством бороться.       Я трогал его кожу, трогал его всего, хаотично целовал все лицо, шею и даже плечи. И даже если со стороны это было похоже на самое настоящее сумасшествие, а может таковым и являлось, я все равно не мог остановиться, а лишь крепче вжимался в его тело и жадно одаривал поцелуями. Забыв о стеснении, я поцеловал Владимира в губы, мокро провел по ним языком и толкнул его в рот. От каждого нового ощущения меня подкидывало на месте, и я то и дело вставал на носочки от перевозбуждения.       Мы отошли чуть дальше, скрылись за ширмой душевой, и тогда Владимир уронил меня на каменную кушетку. Кожу на спине мне тут же обожгло, под голову попал сухой веник, который я машинально смахнул на пол. Раздвинул ноги и с ухмылкой на губах принял своего любимого мужчину, жарко обняв его.       Он никогда не спешил со мной, всегда жадно целовал, шептал что-то приятное на ухо и довольно долго готовил. Мне стыдно было признаться, что уже от всего этого я вполне мог кончить. Приходилось сдерживаться, жевать щеку изнутри или забываться в глубоком поцелуе. То, что происходило между нами, было не сексом, это было действительно занятием любовью. Нам обоим больше нравился сам процесс, чем достижение оргазма. И чем дольше этот процесс происходил, тем ярче был этот самый оргазм.       Даже горячо входя в меня, он продолжал трогать руками меня между ног, сжимая, поглаживая и даже иногда довольно сильно хватая. Я трогал его в ответ и каждый раз не мог поверить, что делаю это. В этот раз я умудрился забыть, что мы находились не дома, где почти все уже к нам привыкли, а в общественном месте. Буквально в нескольких метрах от нас находились люди, они совершенно точно все слышали и могли даже видеть. И едва я подумал об этом, как внизу все сжалось. Кое-как мне удалось сдержаться и не кончить. — Ну ничего себе… — пробормотал я, сжал ладонями шею Владимира и заставил его нагнуться, чтобы поцеловать.       Он так тяжело и сладко дышал мне в шею, что я не сдержался и громко выдохнул, почти простонал. Держаться я больше не мог, потянулся сначала руками, чтобы помочь себе, но в последний момент передумал, прижался плотнее к животу Владимира и стал двигаться активнее. Мы замерли одновременно и почти перестали дышать. Я заметил, как он впился пальцами в мой пояс, и не сразу понял, что еще крепче держу его за плечи. Меня тряхнуло еще раз, потом другой, и воздуха стало резко не хватать. Тогда я и ощутил всю удушливость бани.       Мы переместились на пол и оба лежали на спине. Наверное, со стороны мы выглядели странно, хотя… не более странно, чем пару минут назад. От того, что я снова представил, как нас все видели и слышали, меня тряхнуло в очередной раз. Какие странные шутки шутили со мной тело и разум. Не помнил я, что желал заниматься этим на публике, но, похоже, Дмитрию это нравилось, а я потихоньку перенимал его привычки и поведение.       Мы лениво помогали друг другу помыться, даже дурачились и громко смеялись. В этом мире никто не обращал на нас внимание, и это уже начинало мне нравиться. Только спустя чуть более часа в банном зале появился высокий мужчина с длинной бородой, который махнул нам рукой и подошел ближе. — Ваша Светлость, Владимир Александрович, — учтиво поздоровался незнакомый мне мужчина и как-то почти ласково тронул Владимира за плечо. Тот сразу же выстроил небольшую дистанцию, — так неожиданно увидеть вас тут в столь ранний час. Очень приятно. Надеюсь, вы еще не уходите. — На самом деле уже уходим, — вежливо поправил его Владимир, сделав шаг в сторону, чтобы не загораживать меня спиной, — Дмитрий Владимирович как раз настаивал на вечернем чае только для двоих.       Честно признаться, Дмитрий Владимирович абсолютно ничего не понимал, а только открывал рот, чтобы хоть что-то сказать, но его тут же перебивали. Я решил поклониться из вежливости, хотя в бане это было не совсем уместно. — Дорогой племянник, — ответил мне вежливостью мужчина и впился чуть кривыми пальцами в бороду, чтобы пригладить ее, — очень рад вас видеть. Очень хотелось бы верить, что вы не расскажете моей чудесной жене, что снова видели меня здесь. Это снова мои грешные мысли, никак не хотят оставить меня в покое.       Владимир нахмурился, взял меня за руку и чуть отвел в сторону. — Не переживайте, Константин Константинович, — проговорил он, направляя меня к выходу, — мы здесь все в одинаковом положении, так что вам абсолютно не о чем волноваться.       Мужчина посмеялся, снова пригладил свою бородку и присел на кушетку, взяв в руки распаренный веник. На ту самую кушетку, на которой совсем недавно мы… Мое лицо заиграло всеми оттенками красного, и я поспешил вытереть его ладонью, которую предварительно макнул в кадку с холодной водой. — Ошибаетесь, Владимир Александрович, — хохотнул он, — наше положение отнюдь не одинаково. Вы юны и свободны, а у меня жена и семеро детей. Так что я буду настаивать на том, чтобы вы хранили молчание.       Я дернул Владимира на себя и указал на выход. Мне становилось очень не по себе рядом с этим мужчиной, который по какой-то роковой невероятной случайности оказался моим дядей. Теперь я знал только его имя, но не то, кем он является. — А он не будет теперь нас шантажировать? — тихо спросил я Владимира, пока мы переодевались. — Он показался мне странным, как будто чем-то хотел уколоть нас.       Владимир удивленно посмотрел на меня, подошел ближе и чуть прихватил за плечи, чтобы посмотреть в глаза. Я откровенно напрягся и даже испугался, но ждал дальнейших действий. — Любовь моя, твоя память снова тебя подводит? — спросил он довольно встревоженно и даже усадил меня на скамью. — Я думал, что мы справились с этим. Может быть, тебе стоит сказать лекарю об этом? Романов Константин Константинович твой дядя, и он прекрасно знает, что между нами происходит. Почему тебя снова начинает это тревожить? — Знает и ничего не говорит? — чуть тверже переспросил я. — Кому говорит? — Владимир как будто совсем растерялся. — Князю Владимиру Александровичу? Его Императорскому Величеству? Всему твоему ближайшему окружению? — Да… примерно… — Душа моя, но все знают, — развел он руками и присел передо мной на колени. — Только что ты как будто это помнил и знал, а теперь… снова забыл?       Я понимал, что звучит это очень нелепо, но никак не мог объяснить, что порой выдаю фразы, мысли и повадки Дмитрия, а порой никак не могу откопать их в голове. Это тело мне не подчинялось, я был в нем гостем, а оно лишь позволяло мне в нем находиться. Наверное так чувствуют себя люди с раздвоением личности. Я сохранил его память, но не мог ей управлять, она выдавала разные факты в совершенно рандомные моменты. — Я… да… забыл, — сдался я и грустно опустил голову. — Нет, не забыл! Я просто немного угорел в парилке. Мы могли бы скорее выйти на воздух? Со мной все хорошо, честно.       Владимир мне не поверил и еще долго сидел рядом, заботливо прижимая мою голову к своему плечу. Я жался к нему и с каждой минутой успокаивался все больше. Теперь я понял, почему ни у кого не было к нам вопросов, почему нас часто приглашали вдвоем, почему никто не обращал внимания на наши ужимки. Это только я думал, что мы скрываемся, а на деле все видели и ничего не говорили. Выходит, даже папа́ знал и… принимал это. Мы для всех были парой. Настоящей любящей парой. — Я люблю тебя, — едва выговорил я и, повернувшись, быстро поцеловал мелькнувшую на губа Владимира улыбку.

***

      Бывают такие дни, когда человек полностью руководствуется своими чувствами и ощущениями. Поступить так или иначе велит само сердце, а разум не противится, и что-то внутри несёт вперёд, побуждает оказаться в нужное время и в нужном месте. Спустя пару дней после первомартовского дня памяти Императора Александра Второго, трагически погибшего в день моего рождения (я всё ещё считал это не то иронией, не то злым предзнаменованием), что-то побудило меня нанести визит брату в Зимний дворец. Я вызвал извозчика почти сразу, едва закончив с завтраком, отказался от помощи слуг во время одеваний — некоторое время назад я запретил одевать себя — и, кутаясь в шинель, покинул свой дом.       Март всегда считался зимним месяцем в Петербурге, несмотря на наступление весны. И как бы жителям императорской российской столицы ни хотелось приблизить весну, им всё ещё приходилось ходить по ещё не растаявшему снегу. На крыше Зимнего всё ещё можно было заметить снежные покровы, из-за которых дворец выглядел призрачным, вот-вот готовый исчезнуть.       Мой экипаж жандармы пропустили сквозь арку сразу же, расступившись ещё до моего приближения. Я невольно подумал о больших очередях и скоплении народа в зимние праздники, да и вообще в обычные дни, и усмехнулся. Если бы только можно было пользоваться такими же привилегиями в настоящем времени там, дома… Я всё ещё не терял надежды вернуться, хотя уже прожил здесь без малого два месяца. Два насыщенных месяца, за которые случилось столько, сколько не случалось со мной за мой обычный учебный год.       Едва я шагнул в здание царской резиденции, как один из лакеев, к моему сожалению, поспешил оповестить меня об отсутствии Николая: брат должен был срочно уехать по какому-то делу, связанному с войной. От слов о войне меня передёрнуло. Как бы я ни пытался скрыться от неё, забываясь в моих кутежах с Феликсом или в объятиях Владимира, война никуда не девалась, и я постоянно сталкивался с ней.       Я не знал, сколько мне пришлось бы дожидаться брата, поэтому решил побродить по залам. Планировка была похожа на современное здание Эрмитажа, и я без труда свернул в нужный коридор, где, по моей памяти, должны были находиться покои Императора. Будучи близким членом семьи Николая, я нагло пользовался этим положением: мне был разрешён проход практически в любое помещение, разве что за исключением дамских, но насчёт этого я совсем не переживал.       Больше всего я поражался тому, насколько сложно было изготовление всех украшений, которые я видел на стенах. Меня поражало практически всё, стоило мне оказаться в Зимнем. К счастью, меня, блуждающего по залам с открытым ртом, никто не мог видеть, и я просто наслаждался своей небольшой прогулкой в ожидании брата. Следуя интуиции, я проходил зал за залом, жалея, что у меня нет фотоаппарата, пока не оказался в библиотеке Николая. Мой брат неоднократно говорил мне, что я могу в любой момент взять всё, что мне понравится — разумеется, с возвратом, — и не спрашивать его разрешения. Осознавать это было необычно. А ещё более необычно было то, что Николай как будто говорил мне это намного раньше моего прибытия в это время, но я отчётливо знал, что мне всё разрешалось.       Выполненная из дерева двухэтажная библиотека, заставленная различными книгами, всегда поражала моё воображение. Я не удержался и провёл ладонью по рабочему столу брата, на котором лежали его письменные принадлежности, несколько раскрытых книг, какие-то бумаги и печати. Книги, которые в моём времени были скрыты за стеклом и, наверняка, защищены всеми сигнализациями, сейчас были передо мной в свободном доступе. Я мог открыть любую створку шкафа и взять любой томик. Мысль об этом будоражила моё воображение. — Дядя Дмитрий! — детский голос раздался так внезапно, что я даже выронил книгу из рук. Боязливо обернувшись, я заметил невысокую девочку в лёгком белом платье. — Ты приехал, дядя Дмитрий!       Девчушка, совершенно спокойно воспринявшая моё присутствие, бросилась ко мне. Не успев поднять книгу, я принял её в раскрытые объятия, в которые она счастливо прыгнула. — Я так соскучилась! Ты так долго к нам не приезжал! Папенька говорил, что ты был занят. Ты даже не навестил нас в свой день рождения, — лепетала девчонка, обхватив мою шею руками.       Я, всё ещё поражённый, пытался быстро вспомнить, кем могла быть эта девочка. Лишь спустя пару минут меня осенило, что меня застала одна из великих княжон, дочерей Николая. — Ты же знаешь… — я запнулся, вспоминая имя, — я не люблю отмечать свой день рождения, — нерешительно проговорил я.       Девочка отстранилась и заглянула мне в глаза. — Дядя Дмитрий, ты выглядишь усталым. Ты не узнаешь меня? — от её вопроса я похолодел. — Это же я, Ольга!       Так быстро страх и облегчение не сменялись во мне ещё никогда. Княжна даже сама не поняла, как помогла мне. — Как я могу тебя забыть, — я снова прижал ребёнка к себе, — ты же моя любимая племянница.       Девочка заулыбалась. — А Мария считает, что это она! — она развеселилась. — Но теперь у меня есть офицерское слово дяди Дмитрия! — Ольга теперь звонко смеялась. — Я очень рада, что ты здоров и смог приехать. Но маменька и сёстры вернулись совсем недавно. Всё это время мы были в Царском селе и не приезжали в город. — Тебе нравится жить в Царском Селе? — сразу спросил я.       Ольга закивала. — Мне там очень нравится, но я больше люблю жить в Петербурге… Здесь очень красиво, особенно зимой, — заговорила она. — Дядя Дмитрий, смотри, какое у меня красивое платье!       Ольга отбежала от меня на пару шагов и закружилась по кабинету. Лёгкое платье разлетелось в стороны, а переливающиеся блёстки и кружева делали ее фигуру невесомо-воздушной. — Ты похожа на настоящую снежинку, — я хлопнул в ладоши. — Очень красивое платье, тебе оно идёт.       Девочка сделала реверанс и поклонилась мне. — Это платье мне купила маменька! — Она снова покружилась. — А ещё она дала мне поносить своё ожерелье!       Я не привык разговаривать с маленькими будущими Императрицами, но пока всё шло хорошо. Похоже, дети царских особ ничем не отличались от обычных, разве что носили дорогую одежду. Хотя, что-то мне подсказывало, что эта маленькая Ольга едва ли осознавала своё положение и совсем не могла знать о том, что перед ней не совсем настоящий Дмитрий. — А как поживает Её Императорское Величество? — сразу осведомился я, запоздало вспоминая правила приличия.       Девочка приложила палец к губам и зашипела, показывая, чтобы я вел себя тише. — Это секрет, но я хочу рассказать его тебе, — зашептала она загадочно и придвинулась ближе. — Обещаешь, что никому не расскажешь, хорошо?       Я нахмурился, сделал самое серьёзное выражение лица и дал слово офицера, что никому не скажу о секрете Ольги. Хотя я не совсем понимал, причем тут её секрет и здоровье Императрицы. Ольга тем временем придвинулась к моему уху и тихо зашептала. — Маменька сейчас много отдыхает, — Ольга сделала голос ещё тише и продолжила, — она ждёт братика или сестрёнку. Лекарь сказал, что ей нужно много отдыхать.       Она снова отстранилась от меня, а я уставился на неё широко раскрытыми глазами. Ошибки быть не могло: Императрица действительно ждала ребёнка. — А, маленький Алексей, — на моих губах расцвела улыбка. Беззаботность Ольги растопила моё сердце, и я потерял бдительность.       Девочка заметно насторожилась. — Кто? — она захлопала глазами. — О ком ты говоришь? Разве ты знаешь, что у маменьки родится братик?       Осознание оплошности пришло слишком быстро, и я закачал головой. — Вовсе нет! — воскликнул я, слыша, как моё эхо отразилось в коридорах. — Это… Это имя одного моего хорошего друга, — объяснил я. Девочка внимательно слушала меня. Моё объяснение её как будто не устраивало. — Я подумал… Я подумал, что это было бы хорошее имя, если бы у тебя родился братик.       Ольга всё ещё молчала, и я всерьёз начал беспокоиться. Но мои опасения оказались напрасны: девочка снова широко улыбнулась и захлопала в ладоши. — Очень красивое имя! — обрадовалась она. — Я бы тоже хотела, чтобы моего братика звали так же красиво!       Ольга принялась внимательно разглядывать книжное богатство библиотеки. Она долго смотрела на кожаные переплёты, бормотала вслух сложные длинные названия по слогам, некоторые даже не по-русски. Вскоре она остановилась напротив очередного книжного шкафа, за стеклом которого на резной подставке из серебра стояла широкая книга, украшенная гербом Империи, и я был точно уверен, что видел блестящие драгоценные камни на кожаном переплёте. — Я уже умею читать по-французски, — гордо заметила Ольга и повернулась ко мне, испытующе посмотрев. — Дядя Дмитрий, а какая у тебя любимая книга?       Я вовремя спохватился, снова едва ли не совершив ошибку. Назвать своих каких-то авторов романов в жанре научной фантастики я не мог: они ещё не родились, а текущей реальности точно никак не могли соответствовать путешествия во времени и освоение космоса. Пауза затянулась, и я назвал первого автора, который пришёл мне в голову. — Мне нравятся книги Достоевского, — выпалил я, ожидая реакции девочки.       Ольга задумалась, кивнув мне в ответ. Судя по её реакции, я не оплошал и не перепутал годы жизни писателя. Чуть позже я осознал иронию своего выбора: Достоевский умер в том же году, что и дедушка Дмитрия Львова. — Я пока не могу понимать такие сложные книги, — заметила Ольга, открывая шкаф. Я быстро шагнул к ней, помогая открыть ту самую дверцу, за которой стояла роскошно украшенная книга. — А моя любимая книга — это альбом нашей семьи.       Ольга протянула руки к книге, и я помог достать её. Девочка сделала изящный жест рукой, приглашая меня последовать за ней, и опустилась на небольшой диванчик, обитый салатового цвета бархатом с расшитыми на нём разноцветными нитями цветочными узорами.       Раскрыв альбом на самой первой странице, Ольга начала свой небольшой рассказ. Она много говорила о моём брате, своем отце, показывала его любимого коня, а потом своего, по кличке Буран, которого ей подарили на именины. Рядом с фотографией вместе с конём, Ольга указала на несколько снимков, где она ехала верхом, правда, в сопровождении отца и их дворцового конюха. — Здесь мы катаемся на горке возле нашего дома в Царском селе, — Ольга перевернула страницу. — В тот день мы поссорились с Марией, потому что она толкалась, стараясь всегда опередить меня, — рассказывала девочка.       Я следил за её рукой, разглядывая новые и новые снимки. — Дядя Дмитрий, это тебе, — Ольга перестала листать альбом и ловким движением руки сняла с головы заколку в форме изящного тюльпана. — У тебя же был день рождения! Поздравляю тебя!       Я застыл, глядя, как Ольга спокойно отдаёт мне вещицу, которая наверняка стоила целое состояние. Лепестки тюльпана, как мне показалось, были покрыты эмалью. Из-за неравномерного покрытия создавалась иллюзия тени, а светлые тона отражались рассветными солнечными лучами. Маленькие бриллианты напоминали застывшие капельки росы, которые вот-вот упадут с тонких хрупких лепестков. Я робко прикоснулся к ним, тут же одёргивая руку и боясь сломать вещицу. — Пусть она будет напоминать тебе обо мне, — тише добавила Ольга с улыбкой, разглядывая моё удивлённое лицо. — Это мой тебе подарок. — Но она же… — я уставился на девочку, но её совсем не смущала моя реакция, — она же… Твоя.       Ольга изящно повела плечами, прямо как взрослая леди. — Но я хочу подарить её тебе, потому что ты мой любимый дядя, — Ольга прильнула ко мне, обнимая. Мне ничего не оставалось, кроме как обхватить её одной рукой в ответ.       На раскрытой странице лежащего на коленях Ольги семейного альбома была всего лишь одна фотография. Она занимала почти всю страницу, датированная концом прошлого года с подписью «Царское село». На этом снимке стоял Император Николай Второй, а по правую руку от него его супруга, Императрица Александра. Я мало видел её фотографий, даже, пожалуй, всего одну или две, но я отмечал какую-то особую грусть в её взгляде. Этот же снимок был особенный. Её губы были растянуты в улыбке: той сдержанной, искренней и спокойной, черты которой я усматривал и в Ольге. Возле императорской четы стояли дети, и я сразу же узнал маленькую улыбающуюся Ольгу. Мария и Татьяна серьёзно смотрели в камеру, а совсем маленькая Анастасия сжимала руку старшей сестры, глядя в объектив широко распахнутыми глазами.       Рука Императрицы слегка касалась ткани её узкого пальто где-то в области живота. Она уже знала о том, что у неё родится наследник, но ещё не могла знать того, что ждёт её впереди. Я смотрел на эту фотографию, запоминал каждую черточку детских лиц, старался навсегда запомнить их в памяти. Мне было невыносимо думать о том, что случится через каких-то двенадцать лет. Перед глазами легла пелена, и изображение размылось. Я увидел, как несколько капель попали на страницу, прямо возле подписи под фото. Заколка, которую я сжимал в руке, сильно жгла кожу. — Дядя Дмитрий, почему ты плачешь?! — воскликнула Ольга и спрыгнула с диванчика, становясь передо мной. — Что случилось?!       Растеряв все свои слова, я, крепко зажмурившись, пытался безуспешно бороться с душащими меня слезами. Я не мог сделать ни вдох, ни выдох, издавал лишь глухие всхлипы и не мог остановиться. Эту фотографию я запомню на всю свою жизнь. — Дядя Владимир! — Стоило Ольге произнести родное мне имя, как я в бессилии поднял заплаканные красные глаза и сумел различить внезапно появившегося в библиотеке Владимира. — Я показывала дяде Дмитрию наши семейные фото, а он начал плакать…       Девочка произнесла это так тихо, словно стыдясь своего проступка. Я же продолжал рыдать, закрывая глаза рукавом мундира. Я был уверен, что ужасно пугал Ольгу своим поведением — и не менее я пугал и Владимира, — но успокоиться просто не мог. Я не мог рассказать им о будущем, не мог поделиться, и всё то, что я знал наперёд, уничтожало меня изнутри. — Душа моя, что с тобой случилось? — Владимир опустился передо мной на колени и мягко коснулся чуть прохладной ладонью моей мокрой щеки. — Ты пугаешь не только Её Императорское Высочество, но и меня. — Они… Они же… — засипел я, — они… Они не виноваты ни в чем… Они ни в чем не виноваты! — всхлипнул я.       Напуганная Ольга отошла куда-то в угол библиотеки, украдкой глядя на нас. — Дмитрий, я рядом с тобой, — Владимир сжал мои горячие ладони в своих и тихо зашептал, — всё хорошо, есть и будет. И что бы ни было, мы со всем справимся, — добавил он.       Конечно, он не мог видеть будущее и, наверняка, даже не догадывался. Мне захотелось обнять его, и я практически упал в его объятия. Раскрытый альбом с громким звуком соскользнул с диванчика на пол, всё ещё показывая то самое фото, а в ладонь мне впивалась заколка с драгоценными камнями.