Прыгая по гаражам

С дядей Сашей жилось совсем неплохо. И хоть он часто и надолго, как тогда казалось юному мне, уезжал, он всегда возвращался и проводил со мной время. Мне стыдно, но я не могу не признавать того, что внимания он мне уделял гораздо больше, чем покойная мать. И до сих пор я не могу себе признаться, что я рад, что… Ненавижу себя за эти мысли. Вместе мы ходили в короткие походы и ездили на речку. Он научил меня ставить палатку, жечь костер, удить и чистить рыбу. Городскому мне плохо спалось на природе: жутко чесались комариные укусы, хотелось быстрее домой, под горячий душ. Да и ощущение скользкой рыбы в руках вызывало чувство гадливости, а от ухи тошнило. Но я хотел быть с ним. Неважно как. Неважно, чего мне это стоит. Прошел первый этап моего переходного возраста, я стал старше и теперь постоянно лип к дяде Саше. Мне нравилось лежать с ним, как можно ближе. Мне доставляло удовольствие, прижаться к нему и словно невзначай потереться. Я дрочил утром и вечером, думая о нем. Тогда мне казалось, что он не замечает моего интереса, потому что он никак не реагировал, но теперь я все понимаю. Мне было пятнадцать, когда я больше не смог терпеть. Был сумеречный вечер. Мы смотрели телевизор, а у меня внутри все горело. Я без конца взвешивал все за и против, и каждый раз приходил к выводу, что больше так не могу. Пусть он оттолкнет меня. Пусть он меня возненавидит. Но я сделаю то, чего так хотела моя душа, и больше не буду терзаться тем, что было бы если. Собрав всю свою страсть, всю свою силу, я перекинул ногу через его бедра и уселся сверху, прижимая его к спинке дивана. Его руки сжали мои бока, и я резко подался вперед, дрожа от возбуждения. Он же успел отвернуться, и мои губы мазнули по его щеке – я никогда раньше не целовался с мужчинами, и мне даже в голову не приходило, что будет так больно. Его щетина, казалось, стерла мне губы в кровь, кровоточило и мое раненное сердце. Он отстранил меня, не грубо, но уверенно, и, лишившись запала, я почувствовал, как мои щеки горят. Самому бы провалиться под землю со стыда, но я все еще сидел на коленях дяди Саши, а он уверенно держал меня. – Стася. Мое лицо пылало. – Стася, посмотри на меня. Поднять на него взгляд было слишком тяжело, и хоть в его светлых глазах не было ни ненависти, ни презрения, ни злости, внутри все скручивалось и стонало. – Сколько тебе лет? – Пятнадцать, – буркнул я, прекрасно понимая, что он знает мой возраст. Мне хотел еще раз напомнить. Подчеркнуть те двенадцать лет, которые пропастью лежали между нами. Он легко щелкнул меня по носу. – Правильно, – мягко сказал он. – И кем это делает меня? И в этом все дело? Я тут же подобрался и горячо проговорил: – Я не ребенок! И я никому не скажу! Его рука так ласково легла на мою щеку. – Давай через годик вернемся к этому разговору. Если ты еще будешь чувствовать, – он на мгновение замолчал, видимо, выбирая название тому, что охватывало меня, – влюбленность. Ни через год, ни через два, ни через почти двадцать лет влюбленность меня не покинула.

***

Мне только исполнилось шестнадцать, когда я впервые закурил. Можно подумать: что мне мешало попробовать раньше – ведь дядя Саша курил и сигарет никогда не прятал. Ответ и простой, и сложный одновременно: мне не хотелось. Зачем тогда я начал? Чтобы одноклассники не смеялись, чтобы доказать, какой я взрослый. Чтобы хоть немного стать, как он. Конечно, дядя Саша увидел, как я, деланно небрежно, затягиваюсь сигаретой в компании таких же подростков. Дома он коротко сказал, чтобы больше такого не повторялось. Мне было шестнадцать, и я взвился: – Чего это вам курить можно, а мне нет? Я видел, как на мгновение застыло его лицо. С каким холодом он посмотрел на меня, перед тем как достать из шкафчика два граненых стакана и с шумом поставить их на стол. – Так давай и пить будешь, как я! Он наполнил стаканы водкой ровно наполовину и подначил: – Давай! От неожиданной ярости, направленной на одного лишь меня, у меня подкосились ноги, и я грузно упал на табуретку, разглядывая этот проклятый стакан. Я пил пиво, пил вино, да и водку тоже пробовал, но никогда столько. Никогда… так. – Пей! – раздалось громогласное, и он опрокинул водку в себя. Его воспаленные светлые глаза блеснули красным. – Пей. И я послушался. Водка, дешевая и едкая, обожгла мой нос, мое горло. Закашлявшись, я вцепился в шею, просто надеясь переждать. Он мне такой милости не сделал. – Ну что, пойдем покурим? – со злым весельем предложил дядя Саша и встал. – К-куда? – тупо спросил я – перед глазами плыло. – На балкон, куда еще, – со смешком объяснил он. – В квартире же курить нельзя. Я видел, что он кидает мне в лицо мои же слова. Слова, сказанные мной еще ребенком. Он встал и молча вышел из кухни, уверенный, что я последую за ним. И я поднялся и прошел в гостиную. Только до балкона мы не дошли. Барахтаясь в отупляющем опьянении, я дернул его за руку, и когда он резко развернулся, прижался к его губам. Я был пьян, но до сих пор помню его вкус тогда. Такой острый и жгучий. Такой восхитительный. Он грубо толкнул меня на диван и навалился сверху, подминая меня под себя. Глупо, ведь я сам этого хотел, но ведомый инстинктом, я попытался скинуть его. Он же сильнее сжал мои запястья, пригвоздив меня к дивану. Дядя Саша наклонился и поцеловал меня: зло, безжалостно, до крови кусая мои кривящиеся губы. – Так хочешь, да? – выплюнул он. – Чтобы завтра на утро Стася ангелок, Стася не при делах, а злой дядя Саша взял его силой. Зачем он так говорил? Я бы никогда в жизни не упрекнул его в том, чего мне хотелось больше всего на свете. Но он ничего делать не стал. Только поднялся и холодно сказал: – Живо дуй в свою комнату. Дымится шишка – так дрочи. Чтобы не видел тебя сегодня больше. Только поднявшись, я понял, что возбужден. Случилось это из-за близости дяди Саши? Из-за жалящего поцелуя в наказание? Потому что он силой удерживал меня, прижимая? Как он и сказал, я довел себя до смазанного алкоголем оргазма у себя в комнате, но сидеть там до следующего дня не стал. Как мотылек на свет, я вышел из комнаты поздней ночью и двинулся к работающему телевизору. Дядя Саша смотрел старые записи футбольных матчей. Подходить ближе я не осмеливался, так и мялся у дивана. – Так и будешь там стоять? – спросил он хриплым голосом, который бывает, если только проснуться или долго ни с кем не говорить. – Дядь Саш… – выдохнул я, заключая в его имя и просьбу об извинении, и мольбу о столь необходимой мне близости. Он откинул руку, приглашая меня в свои объятия, и я с готовностью свернулся у его теплого бока.

***

Ему было много меньше, чем мне сейчас, когда я не выдержал. Трезвый как стеклышко, чтобы не подкопаться, я накинулся на него на кухне и начал покрывать жадными поцелуями его лицо. Я видел, как он сдается; чувствовал, как решимость держать оборону тает под моим напором. Плавясь в его руках, я развернулся и потерся ягодицами о его твердеющий член. – Пожалуйста, – попросил я, отчаянно стесняясь называть своими словами то, чего мне так хотелось. – Пожалуйста… – А резинка у тебя есть? – внезапно спросил он, и я с удивлением оглянулся на него. – Это мой первый раз! – возмутился я. – Я ничем не болею! А он только рассмеялся. – Без гондона я глину месить не собираюсь. Сказанные в грубую шутку слова я никогда не забыл и не забуду. Они мне словно под кожу въелись, оставив непроходящую уверенность – я грязный. После дяди Саши у меня была всего пара мужчин, но каждый раз, когда у нас доходило до анала, я боялся, что испачкаю презерватив. Я вливал в себя литры воды, убеждался, что она выходит чистая и прозрачная, и все равно боялся, что грязь во мне – прячется где-то внутри, чтобы в самый неподходящий момент проступить отвратительными пятнами на поверхность. В тот раз до анальной близости у нас не дошло. Он не заставил меня брать в рот, просто подрочил мне, выдаивая досуха, и спустил собственную сперму на растекающееся влажное пятно на моих штанах. Было хорошее, было плохое, а был и год полного безграничного счастья. Он начался на следующее утро после той грубоватой ласки, когда обида и неловкость отхлынули, и я купался в осознании того, что моя мечта исполнилась. Мой первый раз был неторопливым и нежным, как в романтической мелодраме. Я словно лежал на кровати, усыпанной лепестками роз, а вокруг нас мягким теплым светом горели свечи. Конечно, ни цветов, ни свечей не было. Я лежал на продавленном диване, на котором раньше спали мои родители, а в изголовье оранжевым светом изливался наш старый торшер. И все равно происходящее казалось мне таким прекрасным, таким правильным. Пока его скользкая рука не коснулась моего отверстия. Я знал, что так надо. Понимал, что нужно растянуть, иначе будет больно, но ничего с собой поделать не мог. Я дергался и зажимался – как же я боялся испачкать его ласковые пальцы! Конечно, он заметил мое волнение. Не мог не заметить. Посмотрел внимательно на мое пылающее лицо и спросил: – Стася, больно? Я помотал головой, и он продолжил еще неторопливее, еще осторожное. Его скользкий палец погрузился в меня на одну фалангу, потом плавно до упора. Я тут же дернулся и завозился, пытаясь извернуться и посмотреть, все ли там в порядке. Его рука застыла. – Больно? – настойчиво спросил он, а я выдохнул: – Нет, – и тут же, мучительно краснея, добавил: – Там не грязно? Он выдохнул резко, рвано. – Нет. Все хорошо. Постарайся расслабиться. И я старался. Я действительно старался. Принял второй палец, вытерпел сладкие прикосновения, но, когда он отстранился, я вздрогнул сначала от пустоты и холода, а потом от того, что заметил: он вытирает руки о небольшое полотенце. – Что? – выдохнул я, привставая на локтях. – Я вас… – мой голос предательски сорвался, – испачкал? Не знаю, понял ли он, почему меня это тревожит. Вспомнил ли свою такую резкую и грубую шутку, но дядя Саша посмотрел на меня ласково-ласково. – Все там нормально, это смазка. Не переживай, ладно? Перестал переживать я, только когда он взялся за свой член и, подняв его парой грубоватых резких движений, раскатал по стволу презерватив. – Не молчи, если больно, – попросил он, приставляя член к моему пульсирующему в томительном ожидании отверстию. Я бы молчал, если бы он пронзил меня насквозь. Заливаясь кровью, корчась от боли, я бы молчал, лишь бы не терять надежду, что мой первый раз не будет последним. Но больно не было. Было очень-очень туго, влажно и странно. Его член хлюпал во мне избыточной смазкой, а с лица дяди Саши, нависающего надо мной, на мои губы капал соленый пот. – Тебе хоть нравится? – хрипло спросил он, накрывая рукой мой вялый член. Я кивнул, потому что мне нравилось, что он рядом. Мне нравилось чувствовать его в себе. Мне нравилась наша близость, наше единение, наша любовь. Я не кончил в свой первый раз, как и во второй, и в третий. И только через месяц уговоров и заверений, что я действительно хочу этого, отчаянно потея от непроходящего распирающего чувства внутри, я кончил от его прикосновений к своему полувставшему члену. С ним мне всегда было хорошо. Мой год полного безграничного счастья закончился в тот день, когда мне пришла пора уезжать в университет. Именно дядя Саша настоял, чтобы я учился в областном центре. На столицу у меня не хватило знаний, но для регионального ВУЗа я подошел. Стоя на вокзале, я чуть не плакал, а он улыбался мне, широко, обнадеживающе, хлопал по плечу и обещал писать-звонить. – Ну что ты, Стася? – с удивленным смешком спросил он. – Сейчас обживешься: новые друзья, большой город, занятия, вечеринки. Слышишь меня? А я мотал головой, глотая слезы. И тогда он сделал то, что я буду часто прокручивать в памяти, лежа в одинокой постели. Он накрыл мой затылок своей горячей ладонью и притянул меня ближе, утыкаясь лбом в мой. – Я буду звонить тебе, я обещаю. Свое обещание он сдержал. Тогда стали популярными мессенджеры, и мы действительно и переписывались, и созванивались. Во многом благодаря дяде Саше моя учеба в университете была счастливой, ведь я знал, что меня ждет мой любимый человек. Мне даже нравилось приезжать на каникулы после того, как я не видел его по полгода. Он становился старше и еще красивее. Крупнее, мужественнее, даже голос, и тот ниже. Мне нравилось лежать под взрослым мужчиной. Я чувствовал себя таким умиротворенным, защищенным его сильным телом от любых невзгод. Мне казалось, пока он рядом, ничего не случится. Я знал, что он меня защитит, ведь он всегда заботился обо мне. Он занимался квартирой, подавал сведения по счетчикам, платил по счетам. Всеми бумагами всегда занимался только он, а я только подписывал, где он скажет. Ничего не случится, пока он рядом. На последнем курсе я договорился с преподавателями и досрочно сдал зимнюю сессию, потому что мне хотелось сделать ему сюрприз. Приехать пораньше, да и остаться на весь январь. Провести как можно больше времени вместе, ведь летом диплом, ГОСы, потом поиски работы. А я так хотел побыть с ним. Довольный своей задумкой, я купил билет на поезд. Вышел на шумном вокзале и на всех парах полетел домой. Не помню даже, как поднялся по лестнице своего подъезда, то перешагивая сразу несколько ступеней, то чуть ли не бегом. С гулко бьющимся сердцем и предвкушением праздника я нажал на звонок, и дверь открыла незнакомая мне женщина. – Вам кого? – спросила она. Позже тем днем я узнал, что лишился сразу всего: квартиры, семьи, любимого.