Promising

      Ротбарт провожает нас в холле. Он стоит у лестницы, скрестив руки на груди, и смотрит на меня исподлобья:       — И чего ты удумала…       — Небольшую прогулку, — я проверяю меч на поясе. — Не волнуйся, вернёмся после полудня.       — Не нравится мне это…       — Ты мне не доверяешь?       — Я никому не доверяю, Крыса.       Одетт в разговоре не участвует: стоит в стороне, молчит, отвернувшись, приобняв себя руками. Думает.       Я знаю, что она не хочет топить моряков. Знаю, что могу её переубедить. Протягиваю ей ладонь:       — Пошли?       Она вздрагивает. Смотрит на меня удивлённо, будто совсем забыла, что в холле есть кто-то кроме неё. А затем сжимает мою руку:       — Пошли. Только… — Одетт оборачивается на Ротбарта, — не делай ничего, пока мы не вернулись, хорошо?       Колдун кривит губы в усмешке:       — Как скажешь, принцесса.       День встречает нас солнечными лучами. Щебетом птиц. Запахами травы и воды с озера.              — Знаешь, раньше я часто гуляла после завтрака, — печально улыбается Одетт. — Когда проводила лето во дворце Юберты. Я не училась, но брала собой книгу — почитать на свежем воздухе.       — И что читала?       — В основном — романы. Отцу не нравилось, когда я брала историческую литературу. Теперь понимаю почему.       Чтобы она не узнала о том, что королевство её заколдовано. Что править может лишь тот, в чьих жилах течёт королевская кровь.       До сих пор не понимаю, на что он надеялся. Рассказать ей в восемнадцать? После помолвки с Дереком?       — Ты была на его похоронах? — вдруг спрашивает Одетт.       — Что?       — На похоронах моего отца, — девушка останавливается. — Наверняка его похоронили в королевском склепе… там, на столичном кладбище…       Ох. Она никогда не спрашивала о подобном, не понимаю, почему вдруг заинтересовалась сейчас.       — Я не… просто ну… нет, не была.       Некоторое время она смотрит на меня, затем уголок её рта слегка приподнимается:       — Расслабься. Я всё понимаю. Такова жизнь.       — Но я…       — Так почему же, — она тянет меня к себе, не отрывая взгляда от моих глаз. — Скажи мне, Эрика, почему у других должно быть по-другому? Жизнь жестока.       Корабль. Она про него.       Привычно, машинально кладу руку ей на талию. Её лицо… её призывно открытые губы…       Поцеловать бы их и сдаться! В конце концов, что мне эти прокля́тые моряки!..       Но я не сдаюсь. Шепчу ей:       — Потому что на этот раз решать тебе.       — Ты моего отца не жалела. Почему жалеешь их?       — Я… — отворачиваясь, пытаясь сформулировать. — Понимаешь, я ведь не видела твоего отца до… до покушения. Близко, я имею в виду. А их видела. Вчера.       Я ожидаю, что она разозлится. Что отодвинется, накричит, обвинит меня в том, что незнакомцы для меня важнее её родного отца.       Вздрагиваю, когда её пальцы ложатся на мою щёку. Она поворачивает мою голову к себе, и я вижу, что она слегка улыбается:       — Ах, Эрика, как же легко тебя разжалобить…       Почти что слова Ротбарта. Слишком уж много времени они проводят вместе.       Не успею подумать что-то ещё, как губы её накрывают мои. Все мысли тут же разлетаются. Естественно, на поцелуй я отвечаю.       Она целует жадно, порывисто. Руки её бродят по моему телу, сжимают рубашку. Без слов предлагая закончить споры и заняться куда более приятными вещами.       Нет.       Заставляя себя оторваться от её губ, я перевожу дыхание:       — Люблю тебя.       Мне кажется, или улыбка её теперь печальна? Она поправляет мой воротник:       — Как мы доберёмся до места?       — Порошок телепортации.       Одетт морщит нос — знаю, что она хотела бы размять крылья. Спешу напомнить:       — Когда мы в последний раз гуляли по лесу, тебя чуть не застрелил твой бывший суженный…       — Сомневаюсь, что мы его встретим сейчас.       — Ну пожалуйста, давай перенесёмся. Не хочу шагать через весь лес!       — Ладно-ладно…       Мы, наконец, доходим до первых деревьев, и Одетт страдальчески вздыхает:       — Сейчас начнётся. Уже чувствую, как накатывает…       Она отпускает мою руку. Я жмурюсь от яркого света. Он охватывает её, вихрится. Пара мгновений. Свет пропадает, и теперь вместо девушки передо мной лебедь.       Да, Одетт права: это как поводок.       Опускаюсь перед ней на одно колено:       — Скоро это закончится, — протягиваю ладонь, и лебедь ласково бодает её. — Может, даже Ротбарта заколдуешь. Так, на пару неделек, подумать о жизни.       Булькающий гортанный звук считаю за смех. Вот и чу́дно. Рука лезет в кожаный мешочек на поясе — рядом с кошелём.       Зачерпываю немножко. Его и так почти не осталось. Прижимаю Одетт ближе к себе. Задерживаю дыхание и кидаю порошок под ноги.       На поляне возле огромного, ветвистого дуба мы появляемся в фиолетовом дыме.       — Ты в порядке?       Одетт кивает, а затем демонстративно обводит поляну взглядом и вновь смотрит на меня.       — Ага, здесь я встречусь с нашей новой шпионкой.       Снова взгляд, который я безошибочно понимаю:       — Да, я считаю, тебе будет полезно послушать, что она скажет.       Можно сказать, королевская аудиенция.       Надеюсь, что девчонка придёт. Иначе всё зря: корабль обречён. Да и мне искать новую подручную… трясу головой, чтобы отвлечься от тревожных мыслей.       Место я выбрала удачное — знаю про него давно. Вокруг кустарники — если кто приблизится, мы сначала услышим шум. Сквозь кроны деревьев проступает тёплый, солнечный свет. Поляна кажется волшебной. Таинственной. Мирной…       Одетт разминает крылья. Я, в свою очередь, сажусь под дуб. У самых корней подбираю жёлудь и подбрасываю его, чтобы тут же поймать:       — Знаешь, — обращаюсь я к Одетт, — а мы когда-то делали игрушки. В детстве. Из ореховых скорлупок и таких вот желудей. Скрепляли с помощью глины…       Одетт смотрит на меня с интересом, и, наверное, даже с нежностью. Как иногда смотрит перед сном. Этот взгляд заставляет меня продолжать:       — Потом, когда я встретилась с Ротбартом, он доставал мне уже настоящие игрушки. Да-да, представь себе! Причём каждый раз делал вид, что у него получается их случайно наколдовать. И я долго этому верила. Ещё думала, что он такое делает…       Хмыкаю, вспоминая собственную наивность. Хотя, возможно, с того времени мало что изменилось.       Жёлудь летит вверх…       Возможно, я до сих пор наивна.       Жёлудь падает…       А потом Ротбарт, приютивший сироту и даривший ей игрушки, предлагает потопить целый корабль с людьми, только чтобы доставить дискомфорт жителям своего же королевства. А милая принцесса Одетт, которую я люблю всем сердцем, раздумывает над этим предложением.       Ловлю жёлудь в последний момент. Сжимаю в кулаке. И чего меня понесло на ностальгию?..       Сегодня я рассчитаюсь со своей информаторшей из кошеля, который подрезала вчера на базаре. Кошель небольшой — принадлежавший какому-то непутёвому фермерскому сынку, который не догадался спрятать его как следует. Своровать эти деньги не составило труда.       Мне ли читать морали после такого?       Прижимаю кулак с жёлудем ко лбу. Так, словно это целебная припарка. Слово жёлудь волшебный и способен избавить меня от противоречивых мыслей. Залезть в голову и навести там порядок, как Одетт навела порядок в нашем замке.       Фермерского сынка я не убивала — всего лишь ограбила — всё же это разные вещи.       Нет, жёлудь обычный.       Я ведь всё-таки, тоже…       Шум с юго-западной стороны — с той, где находится дорога — это наверняка девчонка. Но на всякий случай я кладу ладонь на рукоять меча. Мало ли. Переглядываюсь с Одетт и киваю ей, показывая, что всё хорошо.       Шум усиливается, и спустя несколько мгновений, на поляне появляется вчерашняя воровка. Всклокоченная, но весьма довольная собой:       — Уф, еле тебя нашла! — заявляет она вместо приветствия, а потом замечает Одетт, и глаза её расширяются от удивления, — Ого! А это что?       — Лебедь, — аккуратно говорю я, не стремясь раскрыть перед ней подробности. — Она со мной.              — Глупость! — девчонка морщит нос. — Ни у кого нет своих лебедей!       — А она своя собственная, — пожимаю плечами.       — Красивая… я это... никогда не видела лебедей вблизи…       Одетт смотрит на нас хитро. Затем дёргает головой и делает шаг вперёд по направлению к воровке.       — Ой, — тут же отступает та.       — Не бойся, она не причинит тебе вреда.       — Точно?       — Обещаю.       Девчонка недоверчиво щурится: прикидывает, как много могут стоить мои обещания — стоит ли рискнуть. Затем аккуратно движется к Одетт, чуть выставив вперёд руку.       Принцесса терпеливо ждёт, не делая больше попыток подойти само́й. Наблюдаю за этим, машинально готовая среагировать в любой момент.       В облике лебедя принцесса кажется мне уязвимой.       Вот детская ладошка в ожогах и ссадинах коснулась белого оперения, и на лице воровки отразился неподдельный восторг:       — Ого!       Она гладит лебедя по крылу, и Одетт благосклонно склоняет голову.       — Кажется, она мне подмигнула! — девчонка оборачивается на меня.       Вдруг в своей детской радости, она кажется мне до нежности маленькой. Я даже жалею, что не захватила с кухни еды — наверняка же она голодная.       — Вполне может быть, это необычный лебедь.       — Волшебный? — глаза воровки так и загорелись. — Ты ведь живёшь с колдуном!       Да уж, новость про то, что в родном крае про меня судачат, явилась для меня неожиданностью.       — Возможно, — отвечаю уклончиво. — Как там дела на крысиной улице?       — Да это… всё как обычно…       — Сколько сейчас детей в приюте святой Капеллы?       Девчонка отдёргивает руку от перьев и косится на меня с подозрением:       — А это тебе зачем?       — Я вроде как плачу тебе за информацию.       Некоторое время она смотрит на меня, вероятно прикидывая, стоит ли мне говорить, а потом пожимает плечами и шмыгает носом:       — Да много… я чего тебе, учёная, в цифрах разбираться? Да и новенькие сейчас приходят постоянно.       — А чего так?       — Так, ясно дело: беднеют, сиротеют. Даже совсем мелкие приходят, которые едва говорить умеют.       — Помню, раньше мы таким помогали…       — Так мы и сейчас помогаем! — глаза девчонки сверкнули. — Ты думаешь, я эти вчерашние деньги себе это… зажмотила? А вот шиш!       — Ладно-ладно, верю.       Бросаю быстрый взгляд на Одетт: по лебедю сложно что-то понять, но я могу представить, о чём она сейчас думает.       — Скажи мне, — интересуюсь у Крысёныша, — а кто такая принцесса Одетт, ты знаешь?       Девочка тут же надулась:       — То, что я в этих ваших науках и цифрах не разбираюсь, ещё не значит, что я дура! Конечно, знаю: она — дочь покойного короля. Я её даже видела однажды!       — Да ну?       — Ага, прошлым… ну то есть уже позапрошлым летом. Там процессия была. И я её видела! Чес слово!       — И как она тебе?       — Красивая, — девочка мечтательно улыбнулась. — У неё такое платье было. Белое и воздушное-воздушное! Вот как облако, а ещё…       Тут шпионка спохватывается и вновь напускает на себя задиристый вид:       — …да я платьями и не интересуюсь. Глупости это… я так, просто… когда живёшь в замке, у тебя и не такое есть. Там, наверное, и еда, сколько захочешь, и вообще… Она вновь проводит рукой по перьям Одетт, и та вздрагивает. Некоторое время мы молчим.       — А что про неё говорят остальные? — наконец подаю голос я.       — Да я как-то… — растерянно тянет девчонка, — ну… нашим-то всё едино… но, кстати, когда она пропала, Одноногий Том даже слезу пустил…       — Одноногий Том?! — я не верю своим ушам. — Такой тучный?! Он ещё печёт лепёшки у паучьего тупика?!       — Ага, он самый. У него в каморке висит королевский флаг, потому что он…       — …истинный патриот своего королевства, — заканчиваю я и, не удержавшись, восклицаю. — Ха! Так и знала, что он ещё жив!       — Живее всех живых, — Крысёныш тоже улыбается. — Иногда, когда совсем худо, он даёт нам пару лепёшек бесплатно.       — И дай угадаю: они всё так же отвратны на вкус обычно, но когда не ел целых три дня…       — …они как булочки из лучших пекарен на королевской площади!       Кажется, Одетт смотрит на нас с непониманием, не разделяя нашего веселья. Как ни крути, для неё это всё звучит по-другому.       — Ладно, — я потягиваюсь, — расскажи ещё вот о чём: есть какие свежие новости?       — Да не особо, — девчонка поводит плечами. — Все только о корабле-то и говорят. Он уехал с деревом, а вернётся, вроде как с какими-то камнями… король по его возвращению хочет устроить праздник. Но, кстати, вон, чего слышала… от стариков. В общем, они говорят, что, мол, так и так: островитяне раньше с нами воевали, и старый король никогда бы не стал с ними дружить. И дочка его, стало быть, тоже. Так что при ней было бы лучше — так и сказали.       Одетт торжествующе щёлкает клювом, а девчонка испуганно отпрянывает. Я же не могу сдержать улыбки: это неожиданно, но определённо идёт нам в плюс!       Замечательные вести.       Потом напускаю на себя серьёзный вид:       — На этом всё?       — Я слушала только на базаре, — девчонка пожимает плечами. — Завтра хочу побродить возле гарнизона. У них это, летом окошки открыты — может, услышу чего интересного.       — Отлично. Вот что, — запускаю руку в украденный кошель. — Для первого раза весьма недурно. Держи.       — О, спасибо!       Да, если она правильно воспользуется деньгами, этого ей хватит, чтобы какое-то время не ложиться спать голодной.       — Давай встретимся через семь дней здесь. Думаю, попозже… в полдень.       — Это я запросто! А можно я ещё немного поглажу лебедя?       — Если только она сама захочет.       Одетт не против. Девочка проводит пальцами по пёрышкам:       — А как её зовут?       — Как-нибудь в другой раз расскажу.       Интересно, как бы она отреагировала, если бы узнала, кто перед ней на самом деле?..

***

      Мы перемещаемся на территорию замка, и почти тут же фиолетовый туман рассеивается в ярком желтоватом свете. Одетт, уже в человеческом обличии, смотрит сначала на свои руки, а потом на меня:       — Я и не думала, что она такая маленькая…       Я сразу понимаю, что это про шпионку и киваю:       — Есть и меньше. Ты же слышала Крысёныша.       Одетт невольно обнимает себя руками отворачиваясь:       — Они все себя так зовут?       — Все их так зовут. Они беспризорники. Они маленькие. Бегают, копошатся, выживают. Как настоящие крысы…       — Не надо так!       — Хорошо, — я почти ненавижу себя за жёсткость, с которой это произношу. — Ей около девяти, но она не умеет ни читать, ни писать. Ей не до платьев и не до игрушек. Она кормит себя и других…       Когда Одетт поднимает на меня голову, взгляд её, кажется, способен прожигать насквозь:       — Зачем ты мне это говоришь?!       — Потому что ты решаешь, будет ли больше таких крысят.       — Что..?       — Корабль, Одетт. Он потонет, и десятки детей останутся без отцов. Без кормильцев. Без денег. Как думаешь, куда они пойдут? Те, кто смогут идти, кто не обречён на смерть в пелёнках…       Это жестоко. Пожалуй, даже излишне. Она имеет полное право обидеться за такое, но мне катастрофически необходимо донести до неё свою мысль.       Она складывает пальцы в замок. Кусает губы:       — И ты считаешь, я должна отказаться от стратегического преимущества, чтобы пожалеть детей?       Я гляжу на неё, и мне так хочется заключить её в объятия, сказать, что всё будет хорошо, что я уверена — забрать на себя всю ответственность этого решения. Но я решаю сказать правду.       — Да, считаю. Однако… я не королева.       Одетт вздрагивает. А потом её голубые глаза наполняются холодной решимостью. Она сжимает руки в кулаки:       — Идём, — бросает не своим голосом и поворачивается к замку.       Ротбарт ждёт нас на кухне, склонившись над картой, распластанной на обеденном столе. Одетт входит в комнату твёрдым шагом, прямая и сделавшая выбор. Прежде всего тянется к графину, чтобы налить себе вина.       — А, сладкая парочка, — колдун отрывается от своего занятия и скалится. — Как прошла прогулка?..       Сначала Одетт пьёт из кубка и лишь затем отвечает:       — Всё отменяется.       Груз, взваленный предложением Ротбарта, спадает с плеч.       — О, нет-нет-нет! — морщится колдун. — Не говори только мне, что она пустила в ход всю свою… языкастость.       — Давай без пошлых намёков? Я выслушала две стороны и приняла решение.       — Ах вот как, ты приняла решение? Но это глупо, поскольку…       — Мы не будем топить корабль. Точка.       Лицо Ротбарта перекашивается. Он сжимает руку в кулак, а затем выставляет на Одетт указательный палец:       — Нет, принцесса, так не пойдёт! Мы сделаем так, как я говорю!       Хочу было вмешаться, но бросаю взгляд на Одетт и осекаюсь. Она выпрямляется во весь рост. Расправляет плечи. Вздёргивает подбородок, и глаза её напоминают сталь моего меча:       — Королева, — ей не нужно кричать подобно Ротбарту: слова и так кажутся звучными. — Если ты забыл, то я напомню: ты убил короля. Теперь королева я. И, чтобы править моим королевством, тебе необходимо взять меня в жёны. Иначе престол не признает тебя. А раз так, ты должен считаться с моими решениями. Или попробуй очаровать мальчишку-узурпатора на троне: это было бы интересным зрелищем, хотя многие сочли бы его излишне экстравагантным. Боюсь, в таком случае править тебе всё равно бы не дали.       Кажется, даже рыжие волосы колдуна сделались более красными от переполняющего его гнева — видно, что он хочет высказать девушке многое, но, бросив на меня быстрый взгляд, мужчина неприятно ухмыляется:       — Не переводи свои больные темы на меня, Одетт — всё равно не заживёт. Но раз уж ваше королевское величество предпочитает совершить фатальную ошибку — хорошо. Так тому и быть. Почему бы и нет?! А я посмотрю. И посмеюсь вдоволь! Это всё, что ты хотела сказать?       — Нет, — Одетт переводит взгляд на меня. — В следующий раз ты приведёшь девочку сюда. Мы накормим её и умоем. Понятно?       Тон её не терпит возражений, и я как-то машинально склоняю голову:       — Конечно, Ваше Величество…       По-другому обращаться к ней сейчас я не могу.       Ротбарт презрительно кривит губы:       — Ну вот и отлично! Давайте ещё приводить сюда всех подряд! А что же сразу-то не узурпаторскую стражу? Хотя… королеве-то, конечно, виднее…       Размашистыми шагами он двигается в сторону дверей, чтобы остановиться у них и бросить за плечо:       — Надеюсь, королева, тебе нравится обличье лебедя. Сегодня я намерен быть от тебя как можно дальше девятисот ярдов.       Одетт не отвечает: ни словами, ни жестом. Продолжает сверлить его затылок долгим холодным взглядом. Черты лица её застыли, сделались жёстче.       Но вот, наконец, за Ротбартом хлопает дверь, и девушка выдыхает:       — Как же с ним сложно…       Эта чужая, незнакомая твёрдость исчезает в ней так же быстро, как и появилась — теперь передо мной вновь моя принцесса в беде...       Я аккуратно касаюсь её руки. Одетт слегка ухмыляется, а затем вдруг поворачивается, чтобы захватить меня в объятия. Сжимает талию, кладёт подбородок на плечо:       — Ну вот я и сделала выбор.       — Да. Горжусь тобой.       — А если бы я поступила наоборот, ты бы пошла за мной?       — Да… но с тревогой...       Она хихикает, сжимая меня крепче. Дышит в шею, порождая мурашки.       — Почитаешь мне? А то других занятий на сегодня не предвидится…       — Конечно, только сначала накормлю нашего пленника.       — Вот уж кого мне точно не жалко, так это его!       — Знаю. Должна же в тебе быть толика кровожадности.       Одетт напрягается в моих руках. Затем, освободившись от объятий, отходит на шаг. Вновь золотистый свет. Он охватывает фигуру девушки, словно огонь, закрывая её от моих глаз. Изменяя, превращая…       Несколько мгновений и передо мной изящный, прекрасный лебедь с совсем не птичьим раздражением в глазах.       Ротбарт покинул замок.