Коридор

Мой будильник стоит, как постоянный, уже много лет, и это часто меня спасает, а сегодня спасает нас, обозначая крайний срок, когда еще можно успеть на завтрак, а можно решить и не успевать. Я слушаю его мелодию, что доносится из ванной, и точно знаю — он там в кармане джинсов, но не могу разжать рук. Я обнимаю тебя, и грудь пригревает твоя спина. От этого мне ужасно нравится даже пробуждение. Я со всем удовольствием целую тебя между лопаток под бодрый рок, пока мы с каждой минутой все увереннее опаздываем. Отабек с неудовольствием выплывает из сна, но обнаруживает вокруг себя Юрины руки и его поцелуи. — Привет, — Отабек разворачивается, теперь и сам обнимая Юру, и снова спрашивает: — Как ты? — Замечательно, — искренне отвечаю я, обнимая тебя теперь за шею. — А ты? — и решаю, как честный, озвучить: — Это последний рубеж, минута промедления, и мы пропустим завтрак… — Да? Юра с этой новостью звучит как-то… воинственно, что ли? Как-то так, что понятно — это будет важный выбор. — Ты не хочешь на завтрак, но боишься, что я умру с голода? — уточняет Отабек, пытаясь разгадать загадку Юриного тона. — Не знаю, хочу ли я есть, но внутренняя Лилия подсказывает мне, что это необходимо, а логика, что если мы не не позавтракаем, то останемся голодными уже до самого ужина потому, что перед выступлением никто не обедает, а если пойдем куда-нибудь кроме столовки, то будет трудно удержаться и не съесть что-то не то, — мое лицо многозначительно кривится. — Так что ты точно будешь голодным, а к обеду и я. И, — я немного вздыхаю, — совесть сообщает мне, что это плохо. Кроме того, если мы не придем на завтрак, боюсь, Лилия заявится к нам сама. Это будет как явление самого дьявола народу. И дьявол будет в Прада, — я усмехаюсь, представляя себе это, а времени уже так мало, что придется бежать, я приподнимаюсь на локтях, заглядывая в твое лицо. — Мы можем заказать завтрак в номер, — хмыкает Отабек. — Возможно, это не спасет от Лилии, зато от голодной смерти — да. Отабек не особенно верит, что Лилия вот прям придет к ним, позвонит разве только, и уже тянется через Юру к внутреннему телефону. — Есть предпочтения? — уточняет он, снимая трубку и уже набирая нужные цифры. Я распахиваю глаза: и как же так вышло, что я никогда не думал о подобном? Мир рядом с тобой оказывается гораздо больше и невероятнее, чем я всегда считал. Я киваю: — Да, у меня полно предпочтений, — и вздыхаю. — Но перед выступлением ничего из этого точно нельзя. Так что овощной салат и куриная грудка су-вид, чтоб ее! И сок, — заканчиваю я хмуро, — свежевыжатый, апельсиновый. И в этот момент кто-то стучит в дверь. Не скромно, не осторожно, не учтиво - так бодро, что даже весело, и я в недоумении: — Это не Лилия. И не Яков. И точно: мы слышим, как всегда отвратительно бодрый голос Виктора: — Отабек, Юрио, утречка! Как ни жаль, но пора просыпаться! Но у меня есть то, что сгладит это недоразумение. Я прикрываю глаза ладонью, снова вздыхая: — Это он о себе или о Юри? — вопрошаю я со стоном, снова падая на постель, и утыкаясь в твое плечо. — Может, мы их не пустим? — продолжаю я от чего-то шепотом. Отабек уже слушает ответ портье, и попросив у того одну секунду, быстро шепчет Юре: — Мы не можем отказать покровителю нашей любви. Надень халат и впусти их, а то еще и Джей-Джей подтянется, а его я точно не мечтаю сейчас встретить. Отабек возвращается к разговору с портье, но стоит ему заговорить о завтраке в номер, как тот радостно оповещает, что его уже заказали и вот-вот доставят. Джей-Джей — весомый аргумент, и я лихо вскакиваю с постели, но за халатом нужно в ванну, и я просто забираю со стула твою футболку и шорты и даже отвечаю Виктору: — Не ори, я сейчас! — стараясь и сам не орать слишком-то. И удовлетворенный Виктор — о чудо! затихает… Я распахиваю перед ним дверь, облокачиваясь плечом о косяк и гляжу исподлобья. Хочется верить, что очень сурово: — Выглядишь отлично! — выдает Виктор и треплет меня по голове, а я не сразу успеваю уйти от этого жеста. — Охренел? — вопрошаю я, но подвигаюсь, запуская Виктора и, конечно, Кацудона. — Почему ты его не остановил? — спрашиваю я у Юри громким шепотом, ловя его за плечо. — Я не сумел. Да, и это все же лучше, чем… В общем, прости, Юрио, но… я захватил крекеров. Голос Юри заставляет меня задуматься над продолжением его фразы. — Лучше, чем что?! — уточняю я прищурившись, пока Виктор скидывает ужасно забавные рыжие шлепанцы, хорошо хоть без помпона. — Чем всё, — отрезает Виктор, проходя в комнату. — Мы с Юри, вообще, всегда лучше всех. Особенно теперь, когда ты признал нас друзьями, и мы можем официально взять на себя роль Крестной феи и Золушки, — Виктор явно всем доволен, глаза его горят и пытливо меня ощупывают. — Я не Золушка! — возражаю я. Виктор смеется: — Это я знаю. Золушка — Юри, конечно же. Мой любимец, ему и карету, и кучера, и наряды, и серебряные коньки. — Я давлюсь смехом, а как же… принц? — А принц же вот! — Виктор неприлично тыкает в тебя пальцем. — У нас даже лучше, не принц, а герой. Я чувствую в речах Виктора подвох, хоть и не понимаю, в чем он, но выставляю лоб вперед и упираю руки в боки! — Если ты фей, а он Золушка, то вы уже нашли друг друга, поздравляю и все, что там еще нужно говорить, а мы-то тут причем? — Какой-ты бука! Но… Феи, к счастью, полагаются не только Золушкам, но и разным другим людям. Даже кому-то, кто изо всех сил старается быть самой отвратительной в мире сводной сестрой! — заканчивает Виктор, улыбаясь от уха до уха. — Но у меня и для тебя есть немного чудес… — Чего? — вопрошаю я, повышая голос. Юри встревоженно смотрит на Отабека и протягивает ему крекеры с тихим: — Может, он просто голодный? Отабек, положив трубку, успевает окружить себя одеялом достаточно, чтобы и самому не нервничать, и собственнические чувства Юры не распалять, но все же просит: — Юра, принеси мне, пожалуйста, халат. Оказывается, завтрак нам уже заказали. Спасибо, Юри, — добавляет он, машинально принимая пачку с крекерами. — Вы… эм, устраивайтесь? — предлагает он. В номере только одно кресло, но Виктору и Юри его хватает: Виктор вольготно раскидывается в нем, пока Юри присаживается на подлокотник. — Мы даже не совсем опоздали на завтрак, — замечает Отабек. — А уже такой ажиотаж… — Вот она цена популярности, — Виктор чуть качает головой и улыбается мягко. — Спасибо, Отабек, так приятно, — Виктор располагается с комфортом и радостью, обхватывая Юри. — Он такое чудо, отказывался идти с пустыми руками, не смотря на завтрак. Это я его заказал, точно следуя всем правилам Лилии и Якова. Я пообещал ей побыть вашим будильником. А еще обещал передать ее глас разума: если вы не позавтракаете, то никаких сил на выступление не останется… Кстати, минутку! Я обещал еще и отчитаться ей о своем успехе! Виктор вытаскивает мобильник из кармана слаксов и что-то там быстро печатает. — Ну вот. Не думаю, что ей стоит лишний раз волноваться. Тем более, они с Яковом за завтраком выглядели так… — Мило, — заканчивает Юри… — Точно! Прямо как влюбленные! Я успеваю вернуться и захлебываюсь кашлем — видно, Виктор решил меня доконать: — Как кто? — уточняю я, отдавая тебе халат, и присаживаюсь так, чтобы прикрыть тебя от чужих глаз. — Не душни, — просит Виктор. — Любви все возрасты покорны. В этот момент в дверь стучат снова: — Завтрак, — сообщает горничная или как там ее? Кто доставляет завтрак в номер? — Тут прекрасная доставка, выше всяких похвал, даже не ожидал. Юр… Лучше встань и пройдись до двери. Прими завтрак, позаботься о своем герое. Голодные герои обычно злы и недовольны. Я опаляю Виктора взглядом, а потом оборачиваюсь к тебе, наблюдая, как ты ловко запахиваешь халат. И хочется мне сказать: «Не пойду!» Но Виктор вдруг становится вкрадчивым: — Пожалуйста, Юра. У меня отвисает челюсть, а место для возражений как-то сразу исчезает, и я поднимаюсь. Никогда не думал, что чертово «пожалуйста», так обезоруживает. Виктор глядит на Отабека и подается вперед: — Нам нужно уединиться на пару слов, — шепчет он. — Я кое-что забыл и хочу исправить оплошность, а Юра не переживет, если я предложу это ему. Сделай что-нибудь. Нужно успеть до выступления. Виктор отлично понимает: есть вещи, о которых с Юрой говорить не стоит. Он меняется. Как изменился за эту ночь. Стал и увереннее, и свободнее, и в тоже время словно расслабленнее… Трудно описать это, но Виктор знает, что не ошибается. И верит: Отабек может уговорить Юру на что угодно. Отабек выбирается из кровати, заметив только: — Уединится на пару слов звучит слишком провокационно, — и ускользает в ванную. Виктор уверенно проходит за ним, и Отабек, уставившись на него, сглатывает и уточняет: — Так заметно? Виктор усмехается, а потом касается плеча Отабека: — По вам обоим, но это не страшно. Не все же знают, куда смотреть. И это хорошо, Бек, просто есть один нюанс, — Виктор ныряет в карман своих слаксов снова и вытягивает тюбик с мазью. — Это мазь с лидокаином, — поясняет он. — Юра не признается, да и боль, скорее всего, не та, чтобы мучится, но все же… Чтобы откатать со всеми четвертными, в полную силу — Юра не должен чувствовать и тени дискомфорта. Отабек с каждым словом смущается сильнее, но все же понимает и забирает дар. — Я должен был вчера тебе ее отдать, но тогда было все-таки не ясно, как далеко вы зайдете… Отабек кивает, не находя слов — смущение шкалит. Виктор же смотрит на Отабека и, кажется, может слово в слово озвучить все его сомнения. Хотя Отабек переживает зря: Виктор успел внимательно осмотреть Юру и обнаружил только, что тот теперь знает о себе больше, хранит новую тайну, которая затаилась в глазах откровенно-счастливым блеском, а движения его сделались расслаблены и текучи — в них нет ничего, что выдавало бы боль или сожаление. — Не нужно смущаться, Бек. Неудобно только, когда трусы на голову надеты, а у тебя они там, где положено. Все остальное не стоит внимания. Юре не нужно обезболивающее, просто… сейчас он словно все время немного чувствует тебя в себе. И это, с одной стороны — прекрасно. Ты и должен быть там, в его сердце. С другой — новые физические ощущения могут отвлекать, а вот этого нам не нужно. Виктор улыбается мягко и расслабленно, прежде чем осмысляет до конца: — Тем более, что… Я вовсе не уверен, что за все то время, которое осталось у вас до выступления, не захочется повторить. Разве только ты будешь катать Юру по городу или утащишь на прогулку. Но это совершенно необязательно. А я не сомневаюсь, что ты сможешь уговорить его на мазь. Тем более, это может быть… весьма интересным процессом, если до того дать возбуждению выход. Отабек закашливается, но потом усмехается: — Ты ужасно полезная фея. Спасибо… Большое. И от всего сердца. Не знаю, как это вообще выразить. — Я бы предложил обнимашки, но ты слишком серьезный, а Юра слишком ревнивый, — Виктор усмехается тоже. — Так что… не нужно ничего говорить, у тебя очень выразительные глаза — когда ты не щуришься, в них все можно прочитать. Но… вчера я предложил только Юре, а… Друзья? Это будет большая честь для меня стать другом кого-то такого серьезного и сдержанного, как ты. Всем нам есть, чему у тебя поучиться. Виктор вовсе не шутит, он тоже становится серьезным. У него на самом деле большая разница в возрасте с ними: и с Юрой, и с Беком, но Виктор бы сказал, что в глубине души ему едва ли исполнилось двадцать. Отабек кажется ему сильным и очень… надежным. Хотя Виктор всегда думал, что ничего надежного в мире фигурного нет и быть не может, разве что… Яков? Но… поди ж ты… — Отабек есть и сейчас стоит напротив во всей своей честности, во всей красе. Виктор редко так оценивает других. Юри стал первым и оказался единственным. Но сейчас Виктор видит, как хорош Отабек, и даже Юру может разглядеть больше. — Конечно, — Отабек улыбается открыто и просто, протягивая руку для пожатия. Я возвращаюсь с передвижным столиком, но обнаруживаю в комнате только Юри. — Они… — начинаю я, и Юри понимает сразу: — Там, — он показывает в сторону ванной, — и скоро вернутся. Я фыркаю: — Очередные указания Лилии, о которых мне знать не стоит? — Нет, — Юри отрицательно машет головой. — Лилия тут ни при чем. И ты обязательно узнаешь, Отабек тебе потом все расскажет. Но… тебе не понравится обсуждать это с Виктором. Это просто… Такой подарок Феи, — говорит Юри, скрывая смущение и краснея. И что они заладили со своими подарками и феями?! А фантазия у меня богатая. Она рисует всякую непотребщину. Что же такого секретного, о чем я непременно узнаю, хочет дать тебе Виктор? Неужели… Стринги?! Клубничную смазку? Наручники? Видно, мое лицо слишком выразительно, и Юри краснеет сильнее. — Нет-нет-нет! — возражает он, хотя не знает, о чем я думаю. — Там ничего страшного или жуткого. Это точно не то, о чем ты думаешь! — Ты же не знаешь, о чем я думаю, — возражаю я, усаживаясь на край кровати в ожидании тебя. — Точно не о том, что передаст вам Виктор, — неожиданно уверенно говорит Юри. — Ладно, — я вдруг соглашаюсь, хотя теперь меня съедает любопытство и совсем немного — ревность. — А он не Фея, он… настоящий дракон. Дракон, который спер моего рыцаря, — я чуть дую губы, но уже оглядываю еду. Лилия не вариативна: салат и грудка, в двух экземплярах. Но… так странно, сок тоже присутствует. Апельсиновый, как я и хотел. Неужели Лилия что-то знает о моих вкусах? Вот это… новость! — Юрио, а ты… ты волнуешься перед выступлением? Вопрос Юри вдруг ставит меня в тупик. Потому что сегодня я еще не успел подумать о выступлении. Но, вспомнив, и правда… не то чтобы волнуюсь, но прихожу в странную ажитацию. И это будит голод, а еще зверя, что ревниво таращится на дверь ванной. Она прикрыта, а за ней… Тихо. И я не отвечаю Юри, зато задаю ему свой вопрос: — А ты что же… совсем его не ревнуешь? Юри моргает: — Почему? Я… ревную, — признается Юри честно. — Но не к Отабеку же… — Почему не к Беку? Лицо Юри меняется, теперь он смотрит на меня с осуждением, как на полного придурка: — Потому, что он твой парень. И любит тебя. Это же заметно! Он не станет клеить Виктора, — Юри звучит ужасно твердо, даже не похоже на себя самого. И я чуть усмехаюсь, я вообще-то и не думал ничего подобного о тебе. Только о Викторе. Но… Юри, как видно, в своем муже не сомневается. Это странно успокаивает и дает мне еще немного терпения. Когда Отабек с Виктором возвращаются, Юра смотрит подозрительно, но не слишком сердито, а стоит Отабеку присесть к нему на кровать, как он обхватывает его руками. — Все хорошо, — обещает ему Отабек, накрывая его ладони. — Хотя я бы предпочел овсянку… Но дареному коню, как говорится. Лилия, как видно, считает, что общим у нас теперь будет буквально все, включая вкусы. Виктор не удерживает смешка: — Хотя очевидно, что у одного из вас вкус ну, очень специфический. И это я, Юрий, конечно, об овсянке. Ты возвращаешься, и мне сразу становится хорошо. Можно просто быть рядом, обнимать, совершенно не стесняясь. И это удивительное чувство. Еще недавно я стеснялся и сам себя, а теперь, выходит, даже Виктор и Юри не вызывают трудностей. Оттого я почти не реагирую на подкол Виктора, просто знаю, что ответить: — В Беке должно быть что-то не идеальное, — усмешка становится шире. — Но… мы оба знаем, что овсянка — топ, — отвечаю я Виктору. — Только если на молоке два и пять или больше и с фруктами. Виктор смотрит на меня с одобрением и смеется в ответ: — Отабек разбудил ото сна не только тебя, но и твое чувство юмора? Бог ты мой! Теперь твоих фанатов прибавится. — А Юрио разве сказал что-то смешное? Ты ведь и правда любишь овсянку с молоком и… — Юри обрывает себя, смущаясь. — А что вы так смотрите? Это… было что-то, что я неверно перевел? — Я потом тебе расскажу, — Виктор обнимает Юри за плечи. — Ты лучше всех. И очень добрый. — Не парься, — я отчего-то решаю тоже успокоить Кацудона. — Ты все хорошо понял, я бы по-японски не понял ни хрена, честно… А Лилия считает, что перед выступлением не стоит экспериментировать с молоком, зато стоит набраться сил и употребить белковую пищу, — я усмехаюсь. — Так что у нее одинаковое представление не о наших вкусах, а о полезном. — Я думал пригласить Лилию и Якова после выступления в тот ресторан, где мы с вами встретились. Они должны попробовать кацудон, — выдает Юри со всей серьезностью и поправляет очки, уплетая крекер. Я прячу лицо в изгиб твоего плеча, потому что… тут даже ржать уже неуместно. — Скажи, что он шутит, — прошу я то ли тебя, то ли Виктора, не отрываясь от тебя, хотя отлично знаю, что Юри серьезен.