Коридор

Когда они подкатывают к отелю, Отабек стягивает шлем и поворачивается к Юре, тот тоже избавляется от шлема, но обнимать не перестает. — К тебе или ко мне? — уточняет Отабек, вспоминая вот теперь о даре Виктора и тревожно сглатывая. Отабек пьян свободой, но все еще помнит, что важно не утонуть в ней, а точно понять — что правильно и когда. — Если что мой сосед — Джей-Джей, — Отабек усмехается, а потом и вовсе смеется: — Никогда бы ни подумал, что он настолько тактичнее Виктора и Милы. Я нехотя разжимаю руки, выпуская тебя и спрыгивая с мотоцикла. — Джей-Джей? Вот это да! Но… помнишь, его девушка обещала, что выйдет за него, если он выиграет. Но… выиграл я… — это вдруг странно меня беспокоит: — Она что же не… стала его женой? Я почти не могу поверить, что готов сочувствовать Джей-Джею, но мне кажется, что если из-за победы не случилось его свадьбы, то… Это ведь… Ужасно! — К тебе, — все же отвечаю я. — Она все еще невеста, но даже для того, насколько я знаю, пришлось прибегать к шантажу, слезам и вызывать Сару и Милу, чтобы Джей-Джей не зарывался и не умирал от мысли, что Изабелла выйдет замуж не за чемпиона. Так странно, да? Отабек замолкает, а потом продолжает: — Мы так привыкли, что только достижения стоят награды, а Виктор сказал мне… что каждый выход Юри на лед, каждый раз, когда тому удается что-то новое — и есть победа. Знаешь… карьера ведь может закончится из-за травмы или возраста, но можно вместе открыть кофейню, или тренировать, как Яков и Лилия… И не сказал бы, что у нас миллион вариантов, но они же есть. Отабек обнимает Юру, просто застывая с ним в моменте, чувствуя в это мгновение и их прошлое, и настоящее, а будущее, как и положено — туманно. — Дебил. В смысле, я всегда считал, что Джей-Джей — дебил, и не ошибся. И он еще смеет меня называть «леди». Я фыркаю и поднимаю голову к небу, чувствуя твои руки. Оно здесь поразительно чистое, такое, что видно звезды. И мы замираем, глядя на твой мотоцикл, мостовую, дома впереди и небо повсюду. Мне так… хорошо, что даже злиться на Джей-Джея не выходит. — Кто-то должен сказать ему, что свадьба и победа никак не связаны. Раз даже… Виктор так считает, то это можно счесть за истину от старикана. — Наверное, вопрос все еще в том, что тебе и твоему любимому человеку важнее: победа или свадьба? — Отабек чуть улыбается. — Пойдем. У нас не так много времени, Иса не столь милосерден, как Лилия и Яков: мне нужно явиться к началу. Я льну к тебе, разворачиваясь в твоих руках, чтобы видеть тебя. И ты мерцаешь в огнях вывески отеля. — Я хочу быть с тобой. И кататься с тобой. И не важно, кто победит. Хотя я бы, конечно, хотел, чтобы я или ты. Ты был самым прекрасным, когда катался сегодня, еще прекраснее, чем обычно. Я размышляю о твоих словах и даже выражаю недоумение: ведь это разное и про разное, одно другому никак не мешает. И ты не возражаешь этим моим мыслям. Пока они идут по коридору и поднимаются, Отабек все думает о том, что такое настоящая победа. И как висящая на стене золотая олимпийская медаль не заменит того, что Юра спит в его руках. Ему очень хочется верить сейчас, что наоборот работает так же. А Юра, на самом-то деле, дает Отабеку эту веру. Пока мы идем к номеру, у меня из головы не идет мысль об Исе и твоих перед ним обязательствах, и… становится отчего-то грустно… Мне и правда лучше не смотреть все выступления и вполне нравится идея посмотреть только на тебя, а потом на Юри, ведь он занял в прошлый раз первое место и выступит после меня. Лилия все равно покажет мне в записи, если у других будет что-то интересное. А это все значит, что, проводив тебя, я останусь торчать снаружи — в очередном коридоре в наушниках. Все это немного отвлекает меня, приводя в задумчивость, но мысли текут как-то вяло и неуверенно и заканчиваются, стоит нам переступить порог. Когда захлопывается дверь, мы остаемся только вдвоем в нашем отдельном от всех, особенном мире. И сердце тут же откликается, ускоряя бег, а вслед за ним учащается дыхание. Мы вроде бы были вместе совсем… недавно, но мне так не кажется. Я только не знаю, насколько ты чувствуешь так же. И… памятуя, о том, что я — твоя свобода, я не спешу настаивать, но стягиваю кеды и ступаю к тебе из коридора. Я думаю, что уткнусь носом тебе в шею, повыше лопаток, но ты успеваешь обернуться ко мне, и я просто влипаю в тебя. Юрино дыхание щекочет шею и рассылает по всей спине мурашки, отчего Отабек даже вздрагивает. Горячее нетерпение привычное рядом с Юрой теперь оборачивается нежностью, и Отабек только сейчас до конца чувствует эту разницу, одновременно понимая, что это к лучшему. Это позволит не спешить, не терять голову, а до конца проживать время друг с другом. — Хочешь в душ? — спрашивает Отабек, гладя Юру по спине. — Может, ванна? — Я, как ты, — отвечаю я, немного теряя голос. Это правда: я хочу так, как хочешь ты. И это поразительное для меня чувство. Джакузи с тобой вдвоем — это хорошо, но… что угодно с тобой — предел моих мечтаний. И я только чуть-чуть, одними губами, целую тебя в изгиб плеча в вороте футболки. Отабек фыркает: — С ума сойти, какой ты покладистый… А я даже не знаю… Но такого мы еще не пробовали, хотя, как я узнал, даже Виктор и Юри удостоились твоей компании в банях. Отабек, не отпуская Юру, уже отступает к ванной. Он не уверен в своей идее, но душ после тренировки еще никому не мешал, а совместная ванна даже лучше. Отабек щелкает выключателем несколько раз, оставляя лишь свет над раковиной, а потом все-таки выбирается из объятий, скидывая сразу куртку и футболку, и наклоняется, чтобы открыть воду. Ванна в его номере обычная, но Отабек полагает, что они сумеют в ней разместиться: невысокий рост помогает не только в прыжках. Я смотрю на то, как течет вода, и на тебя, который ни о чем не догадываясь, просто стягивает футболку. И пусть ты ничего не подозреваешь и даже не имеешь в виду, зрелище это пронзает меня насквозь. Так странно, но сейчас… Вроде бы время — не спешить? А когда так, есть возможность и подумать. Я краснею, думая одновременно: «Перестань!» и «Только продолжай». А еще о том, что сейчас самая подходящая ситуация, чтобы раздеться тоже. Но ноги мои странно прирастают к полу, а кончики пальцев покалывает. И я просто таращусь на тебя, как полный… идиот, чего уж! «Отомри, Юрий Плисецкий!» — голос в моей голове странно похож на голос Лилии. Это заставляет действовать, и я расстегиваю ширинку. «Какого черта ты прыгаешь четверные?! Ты еще не готов!» — теперь в голове немного Якова, и при чем тут четверные никак не ясно. Я сглатываю, любуясь твоими обнаженными руками, плечами, грудью, кубиками пресса — и в груди тесно, а все голоса отступают. Только я вот ни капли не так хорош, как ты, но по телу бродят волны, они захлестывают… и мне так тебя не хватает. Кажется, что кожа горит и под футболкой, и под джинсами, от одного только твоего взгляда — я вдруг задыхаюсь. Я и не успел раньше понять, как это много: что именно происходит и на что я решаюсь вот так просто. А… дурацкое стеснение мне ничуть не нравится! Тигр я или не тигр?! Я роняю джинсы с бедер — это легко, ведь держатся они теперь на одном стояке. И тот так настойчиво приподнимает белье, что ты, конечно, его видишь. И мне вдруг так… страшно. «Леди вперед…» — напоминает мне Джей-Джей. Я резко стаскиваю футболку, от чего, конечно, падает резинка с волос. И в общем-то так я и стою, не в силах сделать и шага, даже упавшие джинсы не переступив. Только дышу сквозь стиснутые зубы, едва… сдерживая желание… Да просто… наброситься на тебя? Ну или закрыть глаза и осесть на пол. Пиздец… — Не смотри на меня, — едва шепчу я, не желая, чтобы ты видел меня таким глупым и жалким. Отабек шагает к Юре, пока не касаясь, просто сокращая расстояние между ними до нескольких сантиметров. — Что случилось? — осторожно спрашивает он и зовет: — Юра… Иди ко мне? Отабек не до конца понимает, что на Юру нашло, но тот словно потухает, как будто… Когда Юра такой, это всегда означает, что он не доволен собой, но это не помогает понять — почему сейчас? — Юра, — Отабек все же решается и отводит Юрины волосы от лица. Твои пальцы касаются лица, и я немею, едва понимая, о чем ты спрашиваешь. Только мой стояк становится ощутимее и ярче. Он бьет в голову, и я льну к твоей руке. — Ты такой… — шепчу я. — А я… А я ужасный дурак. И я… так мало умею, и совсем не так хорош, и… «Я не знаю, что делать!» — бьется внутри, и я понимаю, каким спасением было, что до сейчас я ни о чем не успевал подумать. «Действуй,» — велю я себе, все же переступая джинсы, и ловлю твою ладонь, не давая забрать ее у меня — целую, а потом подаюсь вперед, прижимаясь к твоей груди своей. Ты все еще в джинсах, пока я уже в белье. Но я уже обнимаю тебя, уже нахожу твои губы. И в тот момент, когда начинается поцелуй, мысли заканчиваются, а вместе с ними и вся неуверенность. — Когда я смотрю на тебя, ты всегда сияешь, — выдаю я, но мне больше не страшно. Я лишь впитываю твое сияние и хочу давать в его яркость, и в твою свободу. Мои руки скользят по твоей спине, изучая все то, чем я так восхищаюсь, я проваливаюсь за пояс джинсов, настолько насколько это возможно. И пусть я мало умею! Но я много чувствую, и все мои чувства — для тебя! — Ты лучший, — напоминает Отабек, когда ему удается отпустить Юрины губы. — И мой? — уточняет он, улыбаясь. — Мне никогда никто не нравился так, как ты, — Отабек улыбается. — Но, если ты сначала расстегнешь мои джинсы, получится интереснее. Отабек не спешит сам до конца раздеть Юру, давая тому не время даже, скорее возможность ощутить, что он решает, как и что они будут делать. — Твой, — запальчиво соглашаюсь я и расстегиваю пуговицу твоей ширинки, чтобы не ждать, а сразу найти твой член ладонью. Я впитываю твои слова… Я не сомневаюсь, что лучший на льду, но для тебя, я хочу быть лучшим не только там. И, оказывается, за гладью льда так много. В его сиянии, как в зеркале, отражаешься сначала ты, а потом проступает и весь мир. Мир входит в меня с каждым вздохом с тобой. «Я вдыхаю твои обстоятельства, чтобы выдохнуть и оказаться возле». Мы так близко, я чувствую тебя и твой стояк, осознавая все, что происходит. И мне… ужасно нравится. Я прячу стеснение в твоем плече, чуть прикусывая его. Я хочу касаться и хочу чувствовать, а вода поднимается, наполняя ванну. Наверное… Вода, это же хорошо? Я полон желанием и хочу быть полон… тобой? Это не сиюминутное и не бездумное. Да! Моих желаний больше, чем я могу понять или просто вместить, они, в отличие от воды, доходят до самого края и переливаются. Я теряю весь стыд и больше охуенно не чувствую смущения — стекаю по тебе вниз, увлекая за собой и джинсы, и белье, и оказываюсь перед тобой на коленях. Я не хочу, чтобы ты успел подумать, оттого подаюсь вперед, касаясь твоей головки языком, а потом обхватывая ее губами. Юра в одной ему свойственной манере стремительно меняет неуверенность и смущение на решение. Отабек видит это в нем всякий раз: столкнувшись с любой преградой, Юра теряется лишь на несколько секунд, а после яростно ее штурмует. Вот только сейчас, это способ не подходит. Отабек вцепляется пальцами в Юрино плечо, резко выдыхая: — Юра! Он позволяет себе несколько секунд этого чарующего ощущения и настолько же восхитительного вида, а потом отступает и опускается к Юре, тоже вставая на колени. — Твоей покладистости хватило на десять минут, — Отабек облизывает губы. — А я всерьез настроился на ванну. Но если нет, дай я хоть воду выключу. Отабек не спешит встать, хочет услышать ответ и даже все еще надеется на ванну. Ты теперь напротив, и нет ничего прекраснее твоих глаз, твоего лица — я выдыхаю и хватает секунды, чтобы растеряться снова. — П… прости? Прости, пожалуйста, просто я… конечно, ванна, я не передумал! Теперь мне стыдно уже одновременно за действия и за бездействие. И я совершенно не понимаю, что делать. И как же глупо, наверное, я выгляжу в трусах? Мне ужасно не хватает… определенности? Правил? Плана? Указаний? Кого-то такого, кто рассказал бы мне все секреты и объяснил, что делать. Чувство такое, что я выезжаю на лед, вообще не имея представления о поставленных задачах, программе, даже не зная, какая будет музыка — и это просто… жуть! В то же время я представляю тебя за диджейским пультом и то, как непредсказуемо миксуются звуки: один сменяет другой, а все во мне отзывается и трепещет — я не знаю, что будет, но в каждую секунду — очарован. Что же ты делаешь со мной? Отабек качает головой, а потом притягивает Юру к себе. — Ты можешь и передумать, но я был бы рад показать тебе свой план. Отабек поднимается, вытягивая Юру за собой, скользя руками по его телу, стягивая белье и снова отступая к ванной. Отабек забирается в нее первым и, не сдержав удовлетворенного вдоха, ловит Юру за запястье и тянет к себе. А через несколько секунд, снова чувствуя Юру в своих руках, касается губами его шеи. Теплая вода обступает их, а Отабек окружает Юру собой, водя руками по его груди и животу, утыкаясь носом в волосы. — Я больше люблю душ, — сообщает Отабек, — но это просто гениальная моя идея. Легко и невесомо целуя Юру в висок, за ухом, в шею, Отабек спускается ладонью к его члену, не обхватывая, лишь скользя пальцами. Он вовсе не хочет спешить и приближать развязку, наоборот, ждет, что Юра расслабится, выкинет из головы свои рубежи и доверится. Я оказываюсь над тобой, даже на… тебе: ты теплый и нежный, как вода вокруг. Ее уровень ползет, укрывая нас, и вот у меня торчат уже только плечи и колени. В этой чарующей теплоте я вдруг обнаруживаю, как напряжен. Не уверен, что сейчас время, чтобы расслабиться, но расслабление не спрашивает, оно приходит само. Я взбудоражен тобой, но тело растекается, заявляя, что предел возможностей давно уже израсходован. Я выдыхаю и пользуюсь тем, что язык все еще в форме: слизываю каплю с твоего плеча, а потом спрашиваю с замиранием: — У тебя есть план? А почему я еще о нем не знаю? — в голосе нет и капли возмущения, одно только любопытство. — Потому что тебя обычно не интересуют чужие планы, — усмехается Отабек. — Ты всегда знаешь, чего хочешь, и даже как именно. В том твой непримиримый дух, и он нравится мне отдельно от того, насколько ты красив, трудолюбив, упорен, талантлив и сексуален. Отабек говорит, не переставая касаться Юры. Он не сосредотачивается на этих ласках, просто водит руками, то чуть замирая и даже массируя, то проскальзывая почти невесомо. — Ты не просто не сдаешься, ты даже не знаешь, что такой вариант есть. Если что-то идет не по-твоему, ты всегда находишь новый способ, но никогда не отступаешь. И наверное, тем важнее, что есть место, где тебе важно уступить мне. Отабек расслабленно улыбается, теперь, наконец, определившись с направлением и целью своих движений: ведет от коленей вверх по внутренней стороне бедер Юры. — А план мой… я хотел, чтобы ты расслабился, это ведь важно на самом деле, что для выступления, что для… нас. Хочу чувствовать, как ты доверяешь мне, — поясняет Отабек. Еще пока ты говоришь, я оборачиваюсь и приподнимаюсь огромным усилием — мне очень нужно видеть твое лицо. И это, конечно, зря, потому, что я совершенно залипаю, а в конце твоей речи, сглатываю и подвисаю, точно так, как когда ты сказал мне про глаза воина. Мир делает очередной четверной Аксель, который мало кому дается, заходя на лишний пятый оборот. — Я? — и мне не до того, чтобы думать о собственной тупости. Никто и никогда не видел меня таким, каким ты, а твои руки, скользящие по моему телу, ласкающие между бедер, лишают возможности думать. Зато снова заставляют краснеть, и я роняю лоб в твое влажное плечо. Ты такой серьезный и такой… Тебе я верю абсолютно. — Я… и так тебе во всем доверяю, — бурчу я, — даже больше чем себе самому. Звучит пиздец как, зато правда. — Только есть один нюанс, я понятия не имею, как расслабиться, — я резко машу головой. — Нет, нет, не с тобой, а… вообще? Это, что, так обязательно? Мне кажется, я расслабляюсь только, когда… сплю? Хотя не всегда. Бек, — Я зову тебя, а голос чуть дрожит, чтоб его! От твоих ласк все мышцы взбухают и наливаются — предвкушают и… На ум приходит только упражнение от Лилии: такая… высшая степень садизма — напряги конкретную мышцу до предела и держи. Тогда… хочешь не хочешь, в какой-то момент она непременно расслабляется, а заново напрягаться отказывается еще некоторое время. — Может, не надо? Даже Лилия оставила меня с этим в покое… Это чистая правда, но… мне до хрена страшно разочаровать тебя. — Ты не о том думаешь, — отзывается Отабек. — Ты никогда не разрешаешь себе быть слабым, вот и не расслабляешься, но сейчас… Это о более простых вещах, Юра. Отабек ловит Юру за подбородок, открывая себе его лицо и целуя, забираясь рукой в его волосы. Отабек не говорит больше ничего, хотя можно было бы предложить Юре и просто послушаться сейчас или еще как-то объяснить свою мысль, но Отабек просто гладит и целует. Так объясняться даже лучше. Юра и правда успевает напрячься от их разговора, и Отабек начинает сначала: скользя ладонями по спине, отпуская губы и ведя языком по шее, чтобы потом вернуться наверх, снова целуя, глубоко и нежно. Он ни на чем не настаивает, просто не останавливается. — Повернись, — просит он тихо, и когда Юра прижимается к его груди спиной, накрывает одной рукой его сосок, а второй снова обхватывает член и выдыхает Юре в ухо: — Просто думай обо мне. Я поразительно тебе послушен, и мне… нравится. Нравится чувствовать спиной твою грудь и тебя повсюду — как небо. Я прикрываю глаза, лишь для того, чтобы и под веками представить тебя, чтобы дальше без усилия тебя видеть. Откидывая голову тебе на плечо, я чуть выгибаюсь, чувствуя тебя все больше. Я уплываю в дальние дали своих ощущений — их так много, что не описать, не объяснить, не собрать в слова, только во вдохи и выдохи, каждый из которых подчиняется тебе. И как-то так и получается: мое тело реагирует, напрягается все сильнее, но твои прикосновения сейчас не обжигают, а текут по телу, и одно переходит в другое. А потом напряжение так странно отпускает — все, везде и сразу, и я обмякаю в твоих руках. А прикосновения остаются — вдохи становятся тихими стонами, а я не в силах даже поднять руку, чтобы зажать себе рот. «Что ты делаешь?» — мысль проскальзывает, такая же слабая сейчас, как и все мое тело. Потому что, все что ты делаешь прекрасно, и я растворяюсь, опираясь на тебя, открываясь твоим прикосновениям. Я бросаю попытки угадать их наперед — у них… словно нет цели или заданной точки. Ты касаешься будто только для того, чтобы касаться. И это охуительно много, я просто хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Отабек расслабляется тоже, хотя не доходит, но ему до безумия нравится смотреть на Юру сейчас и чувствовать, как тот растекается в его руках во всех уже смыслах. И, выдернув затычку ногой, Отабек просит: — Один миг, — и отпускает Юру, чтобы выбраться из ванной, а потом поднять его на руки.