Коридор

На тренировку мы приходим со всем пафосом — минута в минуту и при параде. На моей груди под рубашкой горит сюрприз, пусть Мила успела только начать вышивание, принт-то есть. Рубашка теперь застегнута на все оставшиеся на ней пуговицы. Так странно, но я не сумел выйти от Милы в расстегнутой. Вот только пальцы не слушались, и тогда ты сам застегнул пуговицы, пряча… мое сердце. Точнее твое, конечно, твое сердце! И Лилия не знает, что, прежде чем войти в зал, мы стояли на кромке коридора. Не знает, как целовались — теперь от этих поцелуев ноют губы, и приятно трепещет внутри. Лилия оглядывает меня со всей критичностью, но выдает неожиданное: — У тебя, как я погляжу, есть план, Юрий Плисецкий. Весь твой вид орет о том, как… Ты собрался не зрителей, а меня очаровывать своим костюмом? Я чуть склоняю голову и смотрю на Лилию из-под бровей: — Не костюмом, выступлением, — поясняю я. — Ну, хоть на том спасибо. Лилия вдруг думает, что Юра… собирается стараться для нее. Ей что-то доказывать? И это совершенно внезапно. Лилия никогда не думала, что так много значит для него. И когда же их отношения переросли контракт? По всему выходит, что давно. И как же так вышло? И можно бы сказать Юре, что ему вовсе не нужно доказывать ей, как он хорош. Лилия и так знает, но странно сбивать его с настроя. — Что ж… — Лилия отходит с прохода. — Я тогда не буду мешать. Причесываться будем завтра. Если хочешь, я научу Отабека. Действуй. Прежде чем выйти на лед, я обвиваю тебя руками за шею и прислоняюсь ближе. — Я все смогу, — обещаю я, — только верь. Ты киваешь, улыбаясь, гладишь по щеке и говоришь: — Давай, — отступая сам. Яков не вмешивается, не мешает. Он не совсем понимает, что происходит, но… не может не замечать перемен. И пусть Юра не видит, но Лилия полна нежности. Из железной леди, какой ее знают все, теперь, рядом с Юрой и Отабеком, Лилия превращается вдруг в просто… женщину. Потрясающую женщину. Такую сильную, но такую… хрупкую. На ней сейчас снова брюки, длинные и струящиеся, рубашка, завязанная узлом, и огромный пиджак. Как это правильно… Оверсайз? Конечно оверсайз, ведь это его, Якова, пиджак. Лилия отлично понимает, что запланировал Юра. Он хочет показать ей костюм таким, каким его увидят зрители. И Лилия, на самом деле, ценит. Она вообще не видит какого-то иного смысла в этой Юриной тренировке накануне выступления, кроме как утвердить его уверенность. Он не должен становиться победителем, но должен выйти на лед настроенным только на победу. И стоит сохранить его кураж, а для того не нужно утомляться или оттачивать новую последовательность, когда все элементы и без того натренированы до автоматизма. Кроме тех, в которых никакого автоматизма и быть не может. Так много вероятностей: скорость, высота прыжка, внутренней ритм, степень усталости… Лилия настаивает только на кругах разминки. Она не спешит запускать музыку, хочет чтобы Юра разогрелся, как следует. Отабек, конечно, не отходит к трибунам, остается у ограждения. За плечами у него рюкзак и в нем, конечно, коньки, и одет он не в джинсы, а в тренировочные штаны и футболку — это значит, что он готов выйти на лед. Лилия почти незаметно улыбается и пристраивается к нему поближе. — Не возражаешь? — Лилия спрашивает, но отвечает сама: — Посмотрим вместе. Сейчас ведь ему не нужны указания. Пару кругов и можно запускать музыку. Сделай ты, Юру это поддержит. Лилия на самом деле внимательно смотрит на Отабека. Ей интересно, насколько она ему мешает? Отабек вопросу удивляется, но лишь улыбается и кивает сразу на все. Ему Лилия не мешает совсем, ведь Юра сейчас на катке, а у Отабека нет к Лилии никаких претензий и вопросов. Он привык воспринимать ее, как холодную и очень целеустремленную, но в эти дни все больше замечает ее заботу и внимание к Юре. Доносит она это специфически, но так и Юра тоже доносит все специфически. Отабек, пожалуй, единственный, с кем он объясняется просто, не ощетиниваясь. — Знаете… то, что Юра захотел все так быстро поменять, это очень рисково и смело, но, наверное, ваше согласие еще ближе к безумию, чем его желание, — говорит Отабек вдруг. Лилия не знает, но глаза ее расширяются, она даже на секунду теряет дар речи. — Очень наблюдательный, — констатирует она. — Но нет, мое решение ужасно рационально. Ведь лучше, если Юра выйдет на лед с чем угодно, чем не выйдет вовсе. А он бы рискнул так сломать всю свою… пусть не жизнь, но карьеру и уже продемонстрировал это на награждении. Он отлично умеет подавлять чувства, но все же сейчас они управляют им. И его настрой вчера был жутким. С таким не победить никогда. А побеждать он хочет с этой программой. Тем более, что… мне она и правда нравится. А ты… Я ведь уже тренирую тебя, говори мне «ты». Лилия вдруг понимает, что ей уже много лет, как все выкают. И это дистанция. Та, которую Юра перешел сразу и не спросясь, а она не остановила, позволяя ему эту вольность, а Отабеку теперь предлагает сама. Отабек кивает снова, но скорее просто машинально: отказываться глупо, только перестроится быстро все равно не выйдет. Юра как раз завершает второй круг, и Отабек отступает, чтобы включить ему музыку, ловя его взгляд и кивая, а потом… все еще машинально подходит к Лилии. Утекая мыслями к тому, что Юрин костюм не просто сборка их идей, но словно, как в сказке, каждый принес ему свою ниточку, чтобы получился наряд. Лилия держится ладонями за парапет, и пальцы ее сжимаются, застывают, пока она отдает Юре все свое внимание. Тот явно не помнит, что это не соревнования. А может быть, просто не помнит ничего. И не понять: хорошо это или плохо. Юра катается, и в каждом его жесте — чувство. Эта программа, на самом деле, не совершенна, но до одури чувственна. Она оказывается такой же безумной, как их «Безумие», но более… полной, разной и, конечно, приличной. Юра живет в ней, и на фоне его чувств раскрываются умения. Он прыгает четверной, взлетая так высоко, что и завершение прыжка выходит четким и ясным. Лилия смотрит на него, так странно почти не дыша, словно и правда просто зритель этих больших чувств. Когда Юра делает очередной каскад и после рвет на груди рубашку, обнажая сердце… Так ужасно откровенно, так… небезопасно, так смело — Лилия прижимает ладони к груди. Она знает об этих чувствах все… Она когда-то так ошиблась. Не смогла выбрать между балетом и чувствами правильно. Даже не так, она была ужасно самоуверенна, молода, глупа… Так глупа! Она не думала о том, что балет может кончится, а потеряла много больше. Хотя балет закончился все равно. Чтобы начаться снова: тренировать, на самом деле, тоже ее балет. Юра взлетает третий раз, а потом распахивает руки в бесконечном… объятии? Открывая им сердце, что мерцает отражая холодное сияние льда, и Лилия вдруг почти пугается. Сейчас Юра делает все так хорошо, и часто это значит, что на выступлении будет иначе. Перед завтра Юре следует ошибаться, чтобы все его будущие ошибки случились сейчас. Юра останавливает и теперь дышит, не отмирая. А Лилия выдыхает тихо-тихо: — Какой кошмар, — но услышать это, к счастью, может только Отабек. А Яков уже рядом и так потрясающе жданно подставляет Лилии свою грудь. Лилия опирается на нее, а потом в очередной раз аплодирует. Может быть зря, но в Юрином возрасте не бывает слишком много оваций. Лилия подбирает теперь слова, пытаясь скрыть весь свой ужас: — Выше ожидаемого. И ты, и костюм. Не стыдно завтра показывать. — Молодчина, — добавляет Яков. Юра сияет и заявляет: — Еще раз! — Нет, ни в коем случае! — Лилия почти вскрикивает, хотя никогда прежде такого себе не позволяла. — Остановись! Ты не должен потерять запал, должен запомнить эти чувства. Теперь только элементы. Давай, повторим дорожку, каскады. Четверные больше не прыгай, сделай в каскаде тройные. Больше внимания простым вещам, тому как тянешь ногу, сделай волчок, бильман, повтори все элементы на растяжку, — перечисляет Лилия, желая отвлечь Юру, занять его время. Она ждет, что Юра станет спорить, но он лишь задумчиво кивает. А Лилия уже столько ему насоветовала, что другие комментарии не нужны. Тем более, что сейчас Лилия не собирается делать эту тренировку серьезной. — Запусти ему какую-нибудь музыку, — просит она Отабека. — Он должен отвлечься. А потом поворачиваетк Якову. — Это просто ужас, — Лилия не шепчет даже, только губы шевелятся. Яков качает головой: — Ты веришь в приметы? — спрашивает он у Отабека со всей серьезностью. Отабек, уже переключив трек, во все глаза смотрит на Юриных тренеров. — В хорошие, — честно признает он. — Вообще, есть теория, что приметы это просто неправильная статистика. Если что-то не выходит, мы находим сигналы к этому в прошлом, а когда выходит — просто о подобном не думаем… Отабек замолкает, понимая, о чем их тревога сейчас — просто знает эту примету, потому выдает беззастенчиво: — Я обычно не ошибаюсь… но это ведь все равно не гарантирует ничего. Вопрос в том, какое настроение у Юры будет завтра. И все? Отабек звучит очень внятно и уверенно, и Лилия вдруг собирается. — Да, — соглашается она. — Хотя полагаться на Юрино настроение это что-то еще более жуткое, чем на приметы. Но ты верь дальше. В хорошие. Например, Юре следует встать с правой ноги, да и тебе тоже. — Есть еще примета о том, что перед выступлением стоит сделать то, чего никогда раньше не делал, — вставляет Яков. — Но в Юрином случае эмоциональная встряска это то, что приведет к непредсказуемым последствиям. Хотя Юра и так сплошные непредсказуемые последствия. Лилия хмыкает: — Да нет, очень даже предсказуемые. Просто неуправляемые. А мы слишком долго на него не смотрим, сейчас он начнет нервничать, так что, — Лилия указывает пальцем на лед. И они все трое упираются в Юру взглядом. Он явно их замечает и доволен. Лилия глядит на Юру, но обращается к Отабеку: — Максимум десять минут, и пора выгонять его со льда. К счастью, тебе он уступит с радостью. Но… Скажи, а твои родители… Они придут завтра? До Казахстана ведь отсюда не очень далеко. Яков обращается вслух, он не любит не понимать Лилию. — Нет. Отабек отвечает легко, потому что этот ответ всегда одинаков и мало зависит от расстояния до Казахстана, хотя забавно, конечно, что москвичи — Лилия, Яков и Юра, — совершенно не воспринимают, что в Казахстане бывает далеко от одного города до другого, как и в России. — Они прекрасно посмотрят трансляцию. А может и нет. С тех пор, как мне восемнадцать, и больше не требуется информировать их о перелетах и получать доверенности на выезд из страны, мы общаемся исчезающе мало. Отабек пожимает плечами, его это даже не огорчает почти, все свое немногочисленное свободное время он предпочитает отдавать Юре. Может, если бы Отабек добился успехов Виктора или Юры ситуация была бы другой, но его родители решили, что фигурное стоит оставить, еще когда Отабеку было пятнадцать — их результат не удовлетворял. Герой Казахстана в их глазах означает, что он просто местечковая звезда. Лилия слушает Отабека и почти не может понять. Она знает о Николае, дедушке Юры. И знакома с ним, конечно: не то чтобы Николай мог перечить Юре, но просто так он бы его незнакомой тетке не отдал. И только больная спина и больное сердце одновременно не позволяют ему ходить на выступления внука. Ну и еще деньги. Юра зарабатывает достаточно, но Николай экономит. Не на Юре, а на походах в ледовые дворцы. Хотя если выступления в Москве, Николай всегда приезжает встречать Юру. И перед выступлением тоже. Они трогательно сидят в машине, и Николай делает все, чтобы Юра нарушил режим. Лилия никогда не возражает, она знает, что это бесценно. К черту диету, если кто-то так любит тебя! В этом очень много сил. У Лилии такого человека нет. Если только не считать Якова, но… вообще-то она его не заслуживает, вот и все. А Отабек в свои девятнадцать говорит так, словно и у него такого человека нет. И Лилия вдруг ужасно злиться. Она всегда недовольна матерью Юры, и тот не хочет ее видеть, что к лучшему. Но на мать Отабека, даже не зная ее, Лилия вдруг злится особенно. Она… хотела бы поменяться с ней местами, вот и все. — Им не нравится, что ты катаешься? Даже… матери? Лилия не любит свою. И не общается с ней почти что, хотя денег на домработницу и оплату квартиры дает исправно. Лилия вовсе не считает, что в мире балета, или вот фигурного, или даже просто… так уж нужна мама. Но, глядя на Отабека, она чувствует что-то такое, что не позволяет так думать. Отабек такой уже взрослый и самостоятельный. Он справляется и очень хорошо. Может быть, ему никакая мама давно уже не нужна. Но Лилия так хотела бы… Хотя бы просто… поддержать. Увидеть, как он взойдет. И даже победа кажется не такой уж важной. Ведь и без первого места в фигурном Отабек таков, что есть, чем гордиться. Но у Лилии нет никаких слов, чтобы объяснить это, только глупые вопросы. Отабек снова пожимает плечами: — Они же не так это оценивают… Все выглядит красиво, но кто-то бьет мировые рекорды, а кто-то нет, даже если никогда не падает. Отабек не рассказывал об этом даже Юре, как-то вот не до того было, и хотя Отабеку, кажется, что ничего не стоит это объяснить, ему становится вдруг тяжело. Отабек смотрит из-под упрямого лба, прямо так, как Яков. И лицо у него такое серьезное. Тоже, как у Якова. Лилия почти забывает, что Отабек не ее сын. И это, конечно, страшно. На Юру смотреть гораздо проще. И она смотрит. Жестом поправляет его ногу, поворачивает мысленно руку, а Юра отзывается, уже зная, что все это значит. Лилия не замечает, но касается руки Отабека вскользь, неуловимо, прежде чем сцепить ладони в замок: — Дело не в рекордах. Дело в том, что ты живешь этим. И все выходит отлично. Дело ведь не в победе, да? Дело в том, что те, кто нас любят, хотят быть рядом. Дедушка Юры иногда сидит у ледового дворца в машине, пока тот выступает. И кто знает, почему он не входит, но он и не уезжает. Ждет до и даже после. Хотя Юра не всегда успевает выйти к нему. Лилия вдруг пугается и закусывает губу, как девчонка, понимая свою ужасную ошибку: Юра считает, что она ждет от него побед. Именно это она сама ему с успехом внушила. Но… ей легко согласиться на любую программу, ведь больше… это не так. Она вспоминает, как Яков сказал ей о Юре: «Он похож на тебя.» Лилия тогда ничего не ответила, но видит сейчас — так и есть. Потому Лилия так его и критиковала, так придиралась. Все хотела создать лучшую версию себя. Отабек же нравится ей просто. Она готова поддержать любое его решение и уже вполне осмысленно думает о том, что… Отабеку, возможно, стоит сменить тренера. Не на Лилию, конечно. Нельзя тренировать того, в ком так трудно заметить изъяны. Но на Якова, а она поставит ему прекрасную хореографию. Высветит все то, что и без того есть в Отабеке. — Я буду с тобой, когда ты катаешься, — заявляет Лилия и осекает себя: — если ты позволишь, конечно. И не важно выиграешь ты или нет. Хотя пройти при твоем мастерстве — обязан. И в этом я не сомневаюсь. Ты… удивительный человек, Отабек. Ты делаешь лучше не только Юру — меня, а мне казалось, это никому не под силу. Лилия никогда не сомневается и легко принимает решения, но это ее немного пугает. Вот хотя бы тем, что придется Якова просить. А значит что-то объяснять. Но… Она для Якова взяла Юру. Лилия привыкла мериться и менять «должна» на «должен». Но ей так хочется, чтобы Яков согласился не потому, что задолжал… И в горле встает ком. Лилия прячет его, подавая Юре сигналы и глядя на него почти сурово, понимая и то, что Юра почти никогда не видел ее улыбки. С чего бы ему доверять? Однако, он доверяет. «Во что ты втянул меня, Яша?» — думает Лилия с болью. Но не жалеет. Это ведь то самое… Все то, что можно чувствовать только рядом с ним. И Лилия хотела бы выбрать его — Якова. И их ребенка. А за другой чертов выбор она себя не прощает. Когда… Яков так и не знает. Она так и не смогла ему признаться, сказать, что не хотела. Хотя так все и было. «Я такая дура,» — думает Лилия и оборачивается. Яша, конечно дает им говорить, сидит невдалеке в первом ряду, но так чтобы не подслушивать. И когда только отошел? А она все чаще думает о нем это запретное «Яша». «Нельзя!» — кричит что-то внутри, но Лилия уже не может слушать голос разума. Яков отходит не просто так. Он слышит расспросы Лилии, и та… вообще-то говорит о матери Отабека. Яков слишком стар, чтобы не понять. Он вдруг видит, что та нежность, что проснулась в Лилии — материнская. И почти судорожно думает о том, что так и не сумел подарить Лилии ребенка. Может быть, в этом была их проблема? Лилия так хотела… Они оба хотели, но Яков не давил, как не желал никаких проверок. А потом Лилия ушла, но теперь она смотрит на Отабека, так… словно… Как сам Яков на Юру, хотя нет — он успел даже раньше, еще Витю себе присвоил. Но Юра-то точно его малыш. От того ему и можно так много. Такой похожий на Лилию… И Яков привел его к ней, а она не отказала. А теперь вот так вот смотрит на Отабека. Яков не ревнует, только сердце его колет в груди. «Прости», — думает Яков. Он ужасно жалеет, что не справился. Отабек успевает расстроиться. Он понимает, о чем говорит Лилия, но он вроде только что объяснил тоже самое, а заодно и то, что для его родителей — это не так, а потом с разбегу ударился в «я буду с тобой». Логично спросить — почему? Даже — зачем? Но Отабек просто смотрит на Лилию. Такое простое и тоже, в общем, логичное: «Спасибо,» — не выталкивается наружу. Отабек не плывет в своих мыслях, скорее стоит посреди оглушительно пустого пространства и ему… больно и тяжело, а слова Лилии тонким лучом света касаются его, проникая внутрь комнаты, где Отабек привык запирать свои чувства. — Юра, — говорит Отабек почти шепотом, — ему пора отдыхать? — Да, верно, — Лилия соглашается сразу. — А тебе надевать коньки. Позволишь мне сейчас встретить его? Лилия уже делает Юре знак подкатить к ним, и тот, ничего не подозревая, слушается. Отабек, теперь чуть потерявшийся в собственных чувствах, ничем не возражает, отступает к скамейке и начинает переобуваться, все думая о предложении Лилии… И оно столь же внезапно, как признание Юры… Может, даже больше. Отабек и правда плохо понимает, чем заслужил это внимание и расположение, но если отвлечься… буквально от всего, то рядом с Лилией… Отабеку не легко, но и не тяжело тоже. Ее холодность и резкость скорее озадачивают, чем раздражают или пугают, а когда она вдруг так оттаивает… Отабек чувствует что-то такое… непонятное. Он не знает, как реагировать, словно это много больше того, что он может вместить. Отабек думает, и его лицо озаряется мыслями и чувствами, Лилия любуется и немного горюет, что заставила его думать об этом… Невеселом, она знает. Лилия вышагивает в проход, и Юра буквально через секунду оказывается рядом. Лилия не любит красивых жестов, но стоит Юре притормозить рядом с ней, как она заключает его в объятия. И не важно, что повода нет — Отабек отлично показал Лилии ее ошибки. Она держит Юру крепко и не отпускает, чувствуя как он каменеет в ее руках. — Хватит на сегодня. И… ты молодец, Юрий Плисецкий, запомни это, — говорит Лилия тихо. — Время отдыхать. Уступишь каток Отабеку? Я и не мыслю, что это конец, оттого и слова Лилии, и тем более ее объятия становятся для меня сюрпризом. Но думаю я ни в пример быстрее, чем чувствую, и киваю в ответ на вопрос: тебе я уступлю все, что угодно. А Лилия все не отпускает, и я теряюсь: не понимаю, не знаю, что делать. Так и хочется спросить: «Ты что заболела?» Но я молчу и не высвобождаюсь. Мне так странно и почти что больно. Я смотрю из-за плеча Лилии, как ты надеваешь коньки, и понятия не имею, что… — Я еще не выиграл, — сообщаю я на всякий случай. Потому, что в прошлый раз после победы, Яков меня не то что обнимал, даже качал. И Лилия приобняла тоже. Но… — Нет, — вдруг возражает Лилия. — Ты уже справился, покорил меня, — Лилия не знает откуда в ней эта искренность, но она и правда так думает. От этих слов я теряюсь еще пуще и неловко смыкаю руки на спине Лилии. Это… не за победу, а… за что тогда? И нет ни времени, ни права спросить, что все это значит. Остается только разжать руки и немного отшагнуть в сторону. Как раз навстречу тебе. Я вскользь касаюсь твоей руки и целую в висок, ведь коньки прибавляют мне роста: — Давай — шепчу я. Яков уже манит меня к себе, но… Лилия провожает тебя на каток, чуть сжимая твое плечо, пока говорит что-то в ухо, прежде чем обернуться к Якову и позвать его к себе. И это… очень странно: когда Лилия тренирует меня, она Якова ни о чем не спрашивает.