Коридор

Лилия наблюдает, как Юра разминается, и показывает ему элементы разминки. Он внимателен и точен, и она немного расслабляется. Отправив его откатать еще один круг произвольно, она поворачивается к Отабеку: — Иди сюда, — Лилия зовет его к ним с Яковом. — Про сердце твоя идея, да? А про то, чтобы разрывать одежду — его? Отабек закусывает губу в легкой тревоге, Лилия говорит с ним… Ну, не как гопник на льду, но вообще-то очень похоже. — Не обязательно разрывать, он хотел что-то снять, а подтяжки этого не позволили бы. Мы, вообще, все вместе это обсуждали: Виктор, Юри, даже Мила пришла. И обещала расшить сердце пайетками… Только мне не верится, что это все успеется. И я… — Отабек вздыхает и прикрывает глаза, а потом снова смотрит на Лилию, почти жалобно. — Я не представляю, как ему об этом сказать. Лилия видит Отабека, и ей странно хочется сказать ему, что возможно все. Пусть она и знает, что это не так. — И не надо. Никогда не стоит говорить такого тому, кто верит в себя, в победу, в мечту, в идею. Верь тоже, вот и все. Ему, себе… Мне и Якову. Ты еще очень молод, и я мало о тебе знаю, но… Не все можно исправить или изменить, не все получается так, как хочется. Но то, о чем ты говоришь сейчас — это всего лишь… Вещи, Отабек. Не чья-то жизнь, не чье-то здоровье, даже не отношения. Мы говорим лишь о Юрином костюме на программу. И для него он имеет особую значимость. И для тебя, и для меня. Но это вопрос денег и череды поступков, не больше. У тебя получилось сделать так, что Юра заметил тебя, а ты сомневаешься в каком-то костюме. Перестань, — Лилия улыбается углом рта. — К следующему прокату мы сошьем все по Юре. А в этот раз поставим на удивление. Отабек кивает и улыбается в ответ. Ему и правда легче, к тому же появляется странное чувство, что Лилия все это делает, не только для Юры… но для них с Отабеком обоих? Лилия поразительно открыта с Отабеком. С этим… мальчиком? И Яков впервые немного ревнует. Это странное чувство: оно ему не по возрасту, не по статусу и не по чину. Но Отабек так быстро завоевал Юру, Виктора и даже вот… Лилию. — Давайте не будем терять время. Пусть Юра начинает, — Яков не перебивает, но все же влезает в их разговор и сам подает Юре сигналы. Яков все еще помнит, как Лилия сказала, что этот мальчик — Отабек Алтын — похож на него. Но… Лилия ведь никогда не знала Якова в девятнадцать — Якову очень жаль, но он всегда был старше. И он все еще не может понять, что же пошло не так? В их отношениях, их браке, в том, как он любил Лилию всегда, даже ссорясь — не переставал. Она ушла от него после того, как отыграла свой последний спектакль. Сначала заперлась в ванной и не выходила, как он ни просил, как ни требовал. Давил… Сказал ей, что она ужасная упрямица, что не справедлива к нему, что совсем его не слышит и настаивает всегда на своем. Лилия так и не вышла. Только на рассвете, а потом собрала сумку и ушла. Так ничего и не объяснив, кроме того, что вернула ему, что все так. Она бросила Якова, но он остался с ней. Это было горько и трудно, безответно и безрассудно, но… Эта любовь не была несчастливой. Яков не пытался заменить Лилию. А она отвечала ему тем же — никогда никого не подпускала и не приближала. Только Юре позволила… И это стало чудом. А теперь она сама зовет Отабека, и Яков плохо понимает, как реагировать. Он не подозревает Лилию в том, в чем так неуместно заподозрил Юра, но… Яков, наверное, скучает? По тому, какой видел Лилию вечером, как отнес ее совсем сонную на постель и накрыл одеялом. По тому, как ее волосы, которых никто, кроме него, уже и не помнил распущенными, рассыпались, завиваясь вокруг лица. По тому, как утром она проснулась и не ушла к себе умываться, а взяла его зубную щетку. И только потом пошла в свой номер, чтобы переодеться. Лилия не была пьяна вечером, но такой нетрезвой Яков уже очень давно ее не видел. Словно пьяным стал сам воздух между ними. Словно что-то изменилось. Музыка Юры уже звучит, и Яков старается сосредоточиться на нем, непривычно уже руководя им вместо Лилии. Они так странно, все вместе смотрят сейчас на Юру, только Милы не хватает. Но и она вдруг выходит из раздевалки, и на удивленный взгляд Отабека смеется: — Никто и не помнит уже, но я вообще-то надежда русского женского одиночного катания, моя тренировка следующая. Я собираюсь выиграть у Сары, — Мила вздергивает подбородок. Отабек улыбается и ей, подает руку, помогая пройти на коньках последние несколько шагов, а потом сосредотачивается на Юре. Рубашка действительно замедляет его, но пока это лишь позволяет лучше увидеть всю красоту хореографии, трудности должны возникнуть при прыжках. — Он должен заменить четверные тройными, пока он в ней, — понимает вдруг Отабек. — Ты прав, — отвечает Лилия. — Нужно сказать Юре, — добавляет Яков, но… они не успевают. Я не понимаю, что происходит, но… Я не справляюсь. Мне не нужны отклики и комментарии, я знаю сам: я не докатываю, не докручиваю и с каждой секундой ненавижу себя все сильнее. Завершившись я говорю резко: — Сначала. И вижу, как ты перезапускаешь музыку. С первой частью все хорошо, но к середине — не так, а в конце уже и вовсе не то. И я не знаю, что это и как быть, сжимаю кулаки, но докатываю до конца. — Еще раз, — требую я и ищу твоего взгляда, хотя… мне так стыдно, стыдно всех твоих трудов и даже трудов Виктора, стыдно согласия Лилии. И становится, конечно, только хуже. Я останавливаюсь после второй части и подкатываю к вам. — Завтра я буду катать предыдущую, — заявляю я. — Эта программа восхитительна, но я… Кажется, еще не готов. Не достоин. Я буду катать именно ее и только ее, если… Дойду до финала. Тогда… это будет мой приз. — Если?! — Лилия даже теряет лицо, приоткрывая рот, как я недавно. — Ты сказал «если»? Таких слов же не существует в твоём лексиконе, Юра! Где… Где ты взял его? «Немедленно о нем забудь!» — думает Лилия и пытается понять. Шестнадцать пусть даже с половиной до семнадцати — жутко трудный возраст, но Юра никогда не боялся трудностей — не боится и сейчас. Лилия в нем это любит, как любит его упрямство и его уверенность, его волю к победе. Но… пусть Юра сталкивался с препятствиями, с тяжелой работой, с неудачами, однако, никогда с не успехом, и тот, кажется, сносит ему крышу. Лилия не права — на самом деле теперь моя жизнь состоит из «если». Если тренировка пройдет хорошо, если Лилия позволит, если Виктор одолжит мне свою рубашку, если звезды и планеты сойдутся, если я выдержу еще немного, если… настроение снова измениться, если люди вокруг сейчас перестанут быть моим позором, если… ты останешься со мной, если ты захочешь меня по-настоящему? Если я справлюсь? — Что заставляет тебя так сомневаться? Что с тобой? — спрашивает Лилия жестко. Ничего — со мной все в порядке, просто я…не могу больше почувствовать так, как должно в последней части и знаю это. И… если я смогу, то покажу эту программу после. Потому, что запороть ее совершенно недопустимо. Это как запороть мечту, как погасить звезду! — Завтра мы покажем прежнюю программу, в прежнем костюме, — утверждаю я. Лилия застывает. Она знает, Юра не хочет этого, однако, он звучит так уверенно. Собирается мучить себя? Но… Зачем? Зачем же он делает это с собой? Словно наказывает… «В чем же ты так виноват, Юра?» Лилии бы обрадоваться, ведь старая программа выверена и точно понравится жюри, но ей так хочется сказать: «Не делай этого! Не поступай с собой так!» — Не надо меня уговаривать, ладно? Мне очень нравится новая программа. И я не расхотел. Я просто… Пока не готов, — повторяю я. — Мне не почувствовать, как надо, а врать или фальшивить я не хочу. Да и костюм сумеем подготовить. Запускай старую музыку. Я выезжаю, не желая ничего слушать и так боясь… посмотреть на тебя. А Лилия врубает колонки. Но мелодия не прежняя, а эта — новая — моя… наша. Я слушаю ее, едва не рассыпаясь, и не начинаю движение, а просто стою в центре катка. «Давай, — думает Лилия, — давай же.» — Другую, — требую я. Но Лилия просто вырубает звук, а потом манит меня к себе. Когда я подъезжаю к ней, Лилия дергает полу рубашки: — Снимай. Немедленно! Я мотаю головой, сам не зная почему, а Лилия расстегивает свою рубашку и стаскивает с плеч, оставаясь в голубом топе на тонких лямках. — Заменим на эту — почти твой размер. Сейчас! Я моргаю и выполняю. Лилии так странно хочется обнять Юру, но она лишь снова поправляет ему волосы и говорит: — Так получится. Ты не мог разучится кататься, и не можешь забыть, как чувствовал. Я же видела вчера! Лилия и не надеется, что сейчас все зависит от нее, отступает, давая Отабеку место и время. Всеобщая феерия такова, что дар речи теряет даже Виктор, но Отабек подходит к бортику и ловит Юрину ладонь: — Рубашка сильно убавляет тебе в маневренности, в ней ты не прыгнешь. Но попробуй теперь. Пожалуйста. Для меня. Не сдавайся. Я… — Отабек смущается их всех и приближается губами к Юриному уху, но говорит все равно довольно громко: — Люблю тебя. Теперь Отабек странно знает: это то, что Юра должен чувствовать в последней части, об этом помнить. Бесстыже обещать ему что-то за хороший прокат, и Отабек просто пытается поделиться своей любовью и верой. — Все будет так, как ты захочешь, — говорит он уже совсем тихо и сжимает Юрину ладонь. Лилия взволнована и оттого почти в гневе. Она… не умеет поддерживать. Она вообще не на это соглашалась, но… — Яша, — она вроде и шепчет, но требует. — Верь им, — отвечает Яков, — шалея от этого ее «Яша». Он готов выйти и сделать внушение, но… Считает, что у Отабека получится лучше. Сердце мое заходится. Надо бы сказать, что не стоит усложнять и так стараться для меня. Но я отчего-то молчу и запоминаю тебя, твои слова, свои пальцы в твоей руке. Я слышу… Но… разве может дело быть в какой-то рубашке?! Я хочу только поцеловать тебя, но киваю, обещаю. Понимаю? Верю? Последнее вернее всего. Не прошло и получаса, но… Я так устал. Не от тренировки — от себя самого — это убивает. Я ужасно утомительный тип. И мне бы признаваться в этом, а я думаю, о том, что ты имеешь ввиду? Мне жарко, холодно, странно и прекрасно. Я все же принуждаю? Или не совсем? Но у меня будет время спросить, о чем ты. Как и время поцеловать? Я киваю и прошу у тебя плеер, а у Лилии свои пять минут. Пять минут, когда музыка бьет по ушам, а твой образ и адреналин по глазам, когда я могу видеть только тебя, а чувствовать только себя. Я не пытаюсь выполнять элементы, только дорожки и вращения — смысл в том, что я слушаю музыку. И пока мои пять минут звучат, я вдруг… То ли твои слова, то ли рубашка, то ли… все и сразу? Я выдыхаю сомнения, оставляя себе только уверенность, и твой взгляд, когда я возвращаю тебе плеер и непозволительно касаюсь губами щеки. — Давай, — я и не замечаю, что сам управляю сейчас и своей тренировкой, и даже Лилией. Она не спорит, плечи ее оказываются узкими и зябкими, ото льда веет холодом, и Яков накрывает ее своим пиджаком. А ты запускаешь музыку. Я вплетаю в нее движения, набирая скорость, вкладывая всю душу. И дорога оказывается вдруг легкой. Я чувствую все, что нужно с таким восторгом, а делаю — без усилия. И это… охуенно. Вот теперь я то и дело смотрю на тебя, проезжая мимо. А потом и на Виктора. На Юри, на Милу, на Якова. Даже на Лилию. Я дергаю рубашку, и пуговицы, отлетая, скачут по льду. А я захлебываюсь тем, как… Черт, я правда сделал это, мы это сделали! Я все же ошибаюсь. Не в ритме и не в форме — в себе. Как сказала бы Лилия — головокружение от успеха. Но это не заставляет меня остановиться и, докатывая, я повторяю каскад в самом конце — он выходит! Когда я останавливаюсь, внутри бьется победное: «Да!». Я вскидываю вверх руку и, не дав себе отдышаться, спешу к ограде, к тебе! Ну как? Ну как? Черт, как это все было со стороны?