Коридор

Отабек решает, что уговаривать Лилию стоит по-серьёзному, и они заезжают в магазин за подходящими брюками, чтобы Юра мог не просто покрасоваться, но и нормально откатать. Несмотря на это, на каток они приезжают даже заранее, пока Юри и Виктор еще тренируются, и Виктор легко разрешает им прийти посмотреть. Юри катается самозабвенно, иногда даже глаза прикрывает, погружаясь в себя. Раньше он всегда словно не решался раскрыться, теперь же, не теряя своей особенной нежности и мягкости, он кажется очень уверенным. Отабек впервые думает о том, что это не столько тренерский талант Виктора, сколько его любовь и вера в Юри. — Знаешь… я подумал о парном катании… — задумчиво произносит Отабек, и Юра вспыхивает глазами, но Отабек качает головой. — Нет, пока не о том варианте, что Виктори продемонстрировали на показательной. А о том, как иногда смена партнера раскрывает фигуристов. И как это важно… Не мастерство, не терпение, не усилие, а доверие. Мы стоим у ограждения, и я прислоняюсь виском к твоему плечу, точно понимая о чем ты: — Да, и дело не в талантах партнера. Можно, например, сменить тренера или просто… найти хотя бы друга? — Я чуть улыбаюсь. — Это меняет все. Ведь рядом с таким человеком, с тем, кому доверяешь чувствуешь так много. Об этом хочется говорить. А каждая программа, это монолог. Чтобы было… интересно, надо, чтобы было, о чем рассказать. И я хочу говорить о нас. — Знаешь, как странно? Там, на источниках, я видел родителей Юри. И его… друзей? Они смотрят каждое его выступление, представляешь? Однако Юри должен был найти свой смысл. Я вдруг понимаю еще больше: — Не так важно, наверное, кто выбирает тебя? Важно, кого выбираешь ты. Для кого хочешь говорить, для кого стараться. Найти себя можно, только если хочется себя показать кому-то. И если такого человека, кому не страшно и хочется себя показать, нет… То все становится немного бессмысленным. Ты притягиваешь меня к себе, улыбаясь. — Все-таки, кто выбирает тебя тоже важно. Ты просто умело игнорируешь таких людей. — Ага, — соглашаюсь я хмуро. — И это ужасно глупо. Я все думаю, как много времени мы потеряли из-за того, что ты не сказал тогда… в лагере, а я сам ничего не понял. Я бы так хотел, чтобы у нас были все эти годы! Я ничуть не сомневаюсь в этом, но Юри все же немного отвлекает меня… — Блин, ты это видишь? Кацудон великолепен и меньше всего теперь похож… на Кацудон! Невероятно! Я не очень-то люблю кого-то так высоко оценивать, и только с тобой это выходит само собой, но игнорировать красоту катания Юри сейчас невозможно. А Виктор очень интересно его тренирует. Он вот уже минут десять, как не выдает ни одного указания, просто смотрит неотрывно, и лицо его говорит за него. А Юри, видно, прекрасно читает по глазам. И я с легкой завистью думаю, что Виктор наверняка не очень-то бережет Юри перед выступлениями. А на того это если и влияет, то как-то очень хорошо. Отабек хмыкает, но на Юри не смотрит, останавливается взглядом на профиле Юры и поправляет его волосы. Юра уже облачен в новые брюки, черное боди, которое они тоже купили, и рубашку Виктора, но его волосы свободно обрамляют лицо, и Отабек вдруг соображает: — Мы забыли тебе причесать, — а потом переключается: — Знаешь, Юри вот было двадцать три, а Виктору и того больше, когда они по-настоящему встретили друг друга, так что нам не на что жаловаться. Ты тогда бы меня не оценил. Великовозрастный балбес, и в младшем классе недотягивающий до тебя. Я должен был стать лучше. И я почти справился, — Отабек снова усмехается, а потом быстро целует Юру в висок. — Ты не прав. Ты лучший, и на это не влияет, то силен ли ты в балете, Бек. Это не влияет, как ни странно, даже на Лилию. А она никогда не хвалит просто так. От нее снега зимой не допросишься, хотя… Я никогда и не просил. Но это прекрасно, что ты не стал ждать до того, как мне исполнится двадцать три, а то… я бы спекся и на хрен все это бросил. Очень трудно, когда нет места… Я не вздыхаю, оттого что весь поглощен твоим жестом — он великолепен, как и все, что ты делаешь. — А причесаться все же придется. Или Лилия сделает мне укладку, как на Агапе, а это… просто жуть. От горячего воздуха и лака, волосы становятся, как пакля, — жалуюсь я. — Сделаем как на безумии? — Мне кажется, у нас нет ничего… ни расчески, не резинок… Может… это ты доверишь Лилии? Ну как пальмовую ветвь? Она не так уж и плоха в подборе образов. — Хорошо, — я соглашаюсь неожиданно легко. — Хотя у нее бывает жуткая манера делать зализ и, кажется, что она натягивает щеки мне на уши, даже моргать трудно, — я впервые думаю, что Лилии можно вообще-то сказать, что мне больно и не удобно. А Виктор вдруг встревает в разговор: — А ей ты об этом рассказывал? — Нет, — отвечаю я недовольно. — Конечно… нет. — А зря. Мы ведь все не волшебники и не умеем читать мысли, Юрио. Меня вдруг осеняет: — Если ты перестанешь звать меня Юрио, я… перестану звать его, — я тыкаю пальцем в сторону катка, — Кацудон, — я меряю Виктора взглядом, пока Юри заходит на завершающий круг, постепенно снижая скорость. Виктор оглядывает меня и кивает. И не ясно это согласие или что? Но говорит он: — Вижу, вы основательно подошли к убеждению Лилии. Это прекрасно. Осталось выбрать сердце и сделать на боди принт, прежде чем передать его Миле. Твоя школа? — Виктор таращится на тебя. А я вдруг понимаю, что знаю Лилию достаточно, и это… как раз тот случай, когда она захочет делать укладку. Отабек пожимает плечами: — У меня нет никакой школы. Просто так шансов больше. Лилия же катание оценивает. Отабек все еще слабо верит, что Лилия допустит их костюм, и нервничает об этом, но держит лицо, чтобы не подводить Юру. Виктор качает головой: — Рубильник со скромностью опять в неверном положении. Это очень… смелый и решительный шаг. А должная подготовка — залог победы. Хотя… твоя сила ведь в том, что ты не воюешь с Лилией, а пытаешься с ней говорить. И это удивительно. До встречи с Юри я и не знал, что тренер это… не тот, кому ты противопоставляешься, не тот, кому что-то доказываешь. А тот, с кем можно быть за одно? И я стараюсь… — Выходит! — оповещает Юри. Виктор резко разворачивается к нему и открывает руки, а, поймав в объятия, опускается на колени, сам надевая на коньки Юри защиту. А я стою, замерев. Виктор и в прошлом году не стеснялся таких жестов, но все еще… так трудно привыкнуть. — Говорили, что ты… изо льда… — выдыхаю я. — «И вот… все эти глыбы льда…» — цитирует Виктор. — Говорят, что ты русский ангел, а другие, что гопник на льду. И кто-то врет… А может, все правы? Что скажешь, Бек? — Виктор чуть смеется — настроение его прекрасное, а Юри путается пальцами в серебристых волосах. Отабек усмехается: — Судя по всему: одно другому не мешает. Он странно ждет прихода Лилии, чтобы та спасла его от неловкости, но пока продолжает: — Ну, и возвращаясь к концепции, что русский ангел — Данко… Тот точно был гопником. Отабек улыбается им, а потом обращается к Юри: — Это было очень красиво. Так… одухотворенно. Юри краснеет, но улыбается: — О! Спасибо! — Юри даже складывает ладони и чуть кланяется. Я довольно сильно сосредоточен на происходящем, и прикосновение к плечу застает меня врасплох. Но я не теряю лицо, только чуть оборачиваюсь — я знаю эти тонкие хваткие пальцы. Но Лилия передо мной поражает: голубые брюки почти в облипку, но струящиеся от колена, белые кеды и летящая белая рубашка. Только пучок, такой же тугой, как обычно. И я все же не успеваю поймать челюсть. — Лилия? — спрашиваю я, как дебил. Хотя видел ее и в домашнем, но еще никогда — такой. Виктор кладет пальцы под мой подбородок, и я захлопываю рот, хотя все еще лишен дара речи, а Виктор ловит руку Лилии, бесцеремонно ее целуя. — Грация кошки. Я бы сказал, что ты… подкралась. — Это не я, это он. Вы ведь и его не услышали, — Лилия кивает на Якова за своей спиной и обводит меня взглядом. — Боже… мой… Что это? Костюм? Интонации Лилии напоминают мне, что она ничуть не изменилась: я весь собираюсь и выставляю лоб вперед, буравя ее взглядом из-под челки. — На выступление вот… в этом, однобортном? — Лилия прикрывает глаза, хотя ни один мускул не дрожит на ее лице, — Юра… И что же мы хотим сказать этим? — Лилия чуть кривится, а взгляд ее въедлив. — Массовый производитель и промторг, — она упирает руки в боки. — Мы подобрали на вокзале мальчика-сироту, одели во все, что нашлось в ближайшем магазине… Наша тема, что, Оливер Твист? — Лилия очень сдерживается, можно сказать, что подбирает выражения. Виктор улыбается ей: — А что… Это же правда… Он вообще-то и есть бедный мальчик-сирота, почти Оливер Твист. С огромным сердцем, которого тут не хватает, и в рубашке от Армани. Мы нигде не покривили душой. Напряжение мое доходит до предела: у меня вдруг вырывается смешок и я цепляюсь за твою руку. — Да хоть от самого господа Бога, она же… С чужого, пусть и твоего плеча — велика ему размера на четыре. Вы хоть представляете насколько это снизит скорость? И… как в этом вот… не натуральном пот будет не артистично стекать по лицу? Яков, ну что ты молчишь? — Лилия явно настаивает, пусть и не повышает голоса. Яков вздыхает, он не умеет перечить Лилии. — Ваши рубашки сегодня очень похожи, — говорит он тихо. — И прекрасны. Как и то, что под ними. — Да! — я обнаруживаю голос. — Я разорву ее на груди, как кожу и под ней будет сердце! — Что ты сделаешь? — глаза Лилии расширяются, она встряхивает головой. — Мы ее сошьем, а я разорву, — повторяю я твердо. — Будет красиво и эффектно. — А Мила обещала нашить на сердце пайетки, — вставляет Виктор. Яков достает из сумки бутылку и подает Лилии: — Попей, холодненькая, — обещает он. Отабек не уверен, что вмешиваться уместно, но все же решается: — Рубашку мы успеем купить более подходящую. Эту Виктор одолжил только до вечера, чтобы показать… Вариант костюма. Мы ведь не успеем ничего сшить… Но брюки и боди… может у него есть свои, не масс-маркет? Но вообще на внутренних же выступают в таком… Не верю, что судьи разглядят, — вдруг заявляет Отабек. Он находит еще несколько аргументов, насчет того, что не один же костюм оценивают, а Юра так катается, что это и неважно. Ему теперь ужасно хочется отстоять идею и Юру, но под взглядом Лилии Отабек все же тушуется. Я смотрю на тебя с восхищением не меньшим, чем когда наблюдаю, как ты катаешься. То, как ты говоришь, как… защищаешь… меня?! Это нечто. У меня аж дух захватывает, и, когда ты заканчиваешь, я крепко крепко сжимаю твою руку и шепчу: — Спасибо. Я бы не справился, никогда не нашел таких вот слов для Лилии, потому… да просто потому, что желание возражать немного затмевает все. Неужели я так плохо верю, что могу внушить что-то Лилии, что даже и не пытаюсь, а просто… Или соглашаюсь или начинаю злиться и ухожу в отказ? Лилия слушает Отабека очень внимательно и все сильнее щурится. Он звучит совершенно особенно: очень уверенно, однако, не спорит и не повышает голос, не нападает и даже не перечит, а… обсуждает. Это само по себе обязывает. И очаровывает, конечно. И щурится Лилия не потому, что в общем-то ей мало что есть возразить, а по тому, что Отабеку возражать не очень-то хочется. Его доводы интересны. И… как и обещал, он на стороне Юры. Лилия тихонько качает головой, но говорит: — У него нет ни таких брюк, ни боди. Жуткая оплошность, конечно. Но что взять с Оливера Твиста, если у него так долго была одна злобная тетушка? Не доглядела… я, — Лилия чуть усмехается. — Так что боди мы оставим это, его и правда никто не рассмотрит, особенно, если все их внимание будет приковано к сердцу, — Лилия чуть закатывает глаза. — Так что вашей задачей, — Лилия выразительно смотрит на Юру и Отабека, — будет выбрать такое сердце, чтобы не пошло, и сделать принт. А также прийти на примерку. Потому, что твоей задачей, — Лилия поворачивается к Якову, — будет ушить Юре эти брюки так, чтобы сели, как влитые, и никто не заподозрил масс-маркет. Я снова разеваю рот и таращусь на Лилию, а потом на Якова. — Закрой рот, Юрий Плисецкий, зубы замерзнут. Я в своем уме, а у Якова есть некоторые необычные таланты. И ты, — Лилия тыкает в меня пальцем, — будешь стоять смирно, пока он снимет все нужные мерки. А потом вы найдете Виктора… — Меня? — спрашивает Виктор, тоже теперь разглядывая Якова. — Тебя. Ты отведешь Оливера в бутик Армани или в Версаче, или какой магазин тут можно найти? И купишь ему воздушную рубашку по размеру. Я просто поверить не могу, но Лилия говорит так, словно сейчас, вот так сразу, со всем соглашается? Подтверждая мою мысль, она говорит: — Заметь, Плисецкий, я еще и словом не возразила. Но вот разрывание рубашки мы обсудим. После того, как я это увижу. И я смотрю на тебя, замирая от восторга и предвкушения. Отабек выдыхает, восхищается и беззастенчиво говорит о том: — Вы такая… Спасибо. После вчерашнего вечернего катания Отабек больше не может видеть Лилию, как сухую тетку, которая недолюбливает Юру и использует его лишь, как материал. Может, это не очень умно, может, Отабек просто ведется на ее другое отношение, но он предпочитает верить своим ощущениям. Лилия смотрит на Отабека и не может скрыть удивления. Юра не благодарит ее. Лилия, вообще, не может вспомнить, как давно кто-то ее благодарил. Разве что Яков. Но Яков просто особенный. Он улыбается теперь Отабеку, и улыбка очень меняет его лицо. Лилия чуть встряхивает головой, чтобы рассеять наваждение. «Наш сын мог бы быть таким сейчас. Но его нет. Из-за меня.» Лилия себя не прощает, как терпеть не может разводить сантименты. — Вперед, на лед, Юрий Плисецкий. Покажи, как все это выглядит в сборе. Я киваю и склоняюсь снять защиту, а потом уже шагаю от тебя в проход, но Лилия вдруг останавливает: — Постой, — велит она. — Что? — я послушно замираю и оборачиваясь к ней. — Ты просто кошмар, — говорит Лилия себе под нос. — С тобой очень-очень сложно, Юра. Даже не знаю, как Отабек справляется. — Мне с тобой тоже нелегко, — отвечаю я тихо. Лилия отводит волосы от моего лица, а потом достает из кармана резинку и протягивает руку к Якову. Тот вкладывает в ее ладонь кругляшок карманной щетки, и я фыркаю. Лилия даже не просит повернуться, просто быстро собирает мне хвост на макушке, оставляя передние пряди свободными, а потом пальцы ее ложатся на пуговицы: — Ты переоцениваешь себя, если считаешь, что сможешь оборвать все эти пуговицы с Армани не отвлекаясь от катания. Так что… мы оставим только верхнюю, что должна быть застегнута, среднюю и нижнюю. Вот так, — она расправляется с пуговицами быстро и ловко. — Теперь вперед. Лилия чуть вздыхает, глядя как Юра выезжает. Действительно очень эффектный в этом… таком простом с виду костюме: даже чуть повисающие на узкой заднице штаны его не слишком-то портят. — Напомни мне… Как ты уговорил меня взять это чудовище? — Я всего лишь попросил тебя на него посмотреть. А потом ты сама все решила, — Яков улыбается, он знает, что увидела в Юре Лилия. — Я только… — он склоняется к уху Лилии, и в этот раз ему не нужно слишком тянуться — Лилия оставила шпильки. — Здесь у меня нет швейной машинки, — оповещает Яков. — У Милы зато есть. Ручная, но ты справишься. Яков бы сказал, что он не волшебник, но Лилия вдруг так на него смотрит… Так, что он точно знает — справится. Он не может ее подвести и остается только верить.