Коридор

Я не понимаю, почему, но… вместо того, чтобы пойти в твой или мой номер, мы выбираем, где пообедать. Твои реакции иногда вводят меня в ступор. Секунда — я уже и запутался: ты и правда не понял или просто не хочешь? Очень грустно быть странным: таким, чувства которого то и дело зашкаливают, захватывают и… Я, конечно, мастерски контролирую и их, и тело. У меня даже есть альтернативные способы выражения: очевидный — катать и прыгать, и немного других — музыка в уши на полную громкость, избиение подушек, чтобы не испортить руки, а еще, стоя на мосту, смотреть, как внизу над трассой на бешеной скорости проносятся машины. Так что я… вообще-то сдержанный. То, что я показываю — даже не половина того, что проживаю, но… Почему ты не хочешь меня сейчас? Этот вопрос беспокоит меня достаточно, но кажется достаточно идиотским, чтобы молчать и улыбаться: не показывать виду, зато крепко держать тебя за руку, не возражать и скрыться в мобильнике, выбирая хотя бы лучшее место. Только очень, блин трудно подобрать то, что тебе понравится, если ты не даешь мне подсказок. Но я все же стараюсь… В такси мне ужасно трудно: я хочу касаться и целовать тебя, но… могу лишь прижиматься к тебе плечом. А… Этого мало. Пусть я не сдержан, но да, блядь, я многого хочу — это одно и позволяет мне побеждать! Мы добираемся до места: это не кафе, а скорее… бар? Очень интересный, но меня мало волнуют декор или меню. Мне не хватает тебя. Так сильно не хватает, и я не знаю, насколько это может тебе понравиться. Как не знаю, что допустимо, а что за гранью. Ну, почему я такой тупица? Я мысленно набираю сообщение… почему-то Миле. Она никогда не ржет надо мной, как чертов Виктор. «Если ты зовешь своего парня в комнату, а он зовет тебя в ресторан, это очень плохо?» Я почти уже решаю и правда написать такое сообщение, хотя знаю, что потом пожалею. Мне не нравится просить о помощи. Но я уверен, мой лучший после тебя приятель — Яндекс, не знает ответов на мои вопросы, как и его брат-близнец — Гугл. Я одинок… Я безмерно одинок. И я тяжело вздыхаю, чувствуя тебя боком. Это лишь усиливает сумятицу в моей голове и все другие весьма внятные ощущения в теле. Отабеку нравится выбор Юры, но вот сам Юра… затихает, словно смущаясь? Отабек находит его руку, переплетая их пальцы и чуть склоняется к Юре: — Все хорошо? Им достается удачный столик, такой, что их не особенно видно. — Я думал о песне, пока тренировался. И, кажется, нашел парочку… Тебе показать? Или после еды? Юр… Отабек не знает, что добавить, просто видит, что они опять как-то не совпали, опять он чего-то не понял… — После еды, — голос звучит как-то стремно, неуверенно, и я стараюсь, сильнее сжимая твои пальцы. — Все хорошо, — я улыбаюсь, кажется, даже довольно естественно. — Просто… задумался. Я понятия не имею, что делать и как объяснять. Мне нравится, что ты думаешь о песне для меня, но я бы предпочел, чтобы просто — обо мне. Я даже стараюсь посмотреть в меню, хотя есть совершенно не хочется. Но нужно, и я выбираю по привычке овощной салат. И лишь когда официант приходит, вспоминая о запрещенной еде, я добавляю: — И крылышки с соусом блю-чиз. Крылышки не идут с тобой ни в какое сравнение, но все же их я тоже люблю. Пусть будет вкусно. Отабек добавляет в заказ кофе и салат для себя, а потом с мягкой улыбкой спрашивает: — Ты же поделишься крылышками? Юра кивает, он улыбается, но Отабек видит, что это… опять не то. — В чем я ошибся? — спрашивает он грустно. — Только не спорь — я же вижу. По совести, после вчерашнего между ними ничего не может остаться, как раньше, и… Отабек подозревал, что станет как сейчас: неловко, неудобно, странно. Но Юра вроде бы не стесняется, не отталкивает, не передумывает, наоборот даже… он стремится навстречу, но… Отабек не готов? Да нет же! Просто… все работает не так, как в кино и в сказках, остается каким-то неуютным и непонятным. Отабек не понимает, куда деть себя, как понять Юру, как просочетать с его желаниями весь этот мир… в котором так мало времени вообще, а с учетом Юриной программы — его нет вовсе. — Ни в чем, — и вот сейчас я звучу уверенно, — Ты не ошибся, просто… Дело во мне. Я… «Идиот!» — вот что я думаю, но говорю: — Так плохо играю, когда с тобой? Дурацкий вопрос, если ты не веришь — точно, да. И я вдруг поднимаюсь: — Я отойду. Очень быстро, — обещаю я. Мне нужно время подумать. Я стремительно целую тебя куда-то в волосы и разворачиваюсь. Только не оглядываться! На пути к сортиру, я набираю Миле проклятое сообщение, лишь чуть модернизируя его, и отправляю, пока не передумал. Даже делаю прозвон. «Это срочно, — дописываю я. — Мой друг в критической ситуации». Отабек провожает Юру взглядом, все так же не понимая, что делать. Точно зная, что ошибся… но в чем? Юрины желания всегда столь ярки, столь стремительны, что Отабек не успевает. Он достает телефон и пишет Юре: «Ну, объясни же!» Я закрываюсь в кабинке и обнаруживаю сообщение от тебя. Теперь мне еще сильнее нужен совет. Я присаживаюсь на унитаз и набираю: «Мила! Ну же!» Мила сидит в кафетерии с девочками, но звонок Юры она слышит. И он… как всегда, ужасно нетерпеливый. «Я набираю ответ!» — отправляет Мила, и уже думает, что после того, как утром Юра и Отабек завтракали вместе, все понятно. Глупо спрашивать и излишне смеяться. А друг у Юры, по его мнению, один — это Отабек. И Мила ну никак не может себе его представить в такой вот критической ситуации, зато самого Юру — запросто. «Это говорит о том, что кто-то очень сдержан и очень… Бережен. Это особенное чувство: о том, что кто-то хочет провести время вместе.» «А не просто секса,» — думает Мила про себя, даже немного вздыхая. Потому что Отабек вообще-то супер и по ее мнению. Она бы дорого отдала за такое его отношение. Я пишу тебе: «Я сейчас!» — и читаю ответ Милы. Он успокаивает. Все это не плохо, даже хорошо. Но… «И что же делать, если он спрашивает, что не так?» Мила качает головой, ее окликают, но она не собирается выдавать тайн Юры: тот злой, а память у него хорошая — еще не напишет больше, и она будет не в курсе самых интересных, самых важных новостей. — Минутку, это мама, — сообщает Мила, чтобы ее не отвлекали. «Сказать ему о своих чувствах. — Формулирует она коротко, — Любимый человек это тот, с которым ты все честно обсуждаешь. Нечего бояться». «Спасибо,» — отвечаю я, ведь ответ предельно ясен, и таращусь в мобильник, загнанно дыша, а потом выхожу из кабинки и возвращаюсь к тебе. В висках стучит, в груди жжет, перед глазами все плывет, и только ты остаешься четким и ярким на фоне этой расплывчатости. Я не смогу, не смогу… нет… Я смогу все! Я сглатываю и почти не моргаю, подходя. А на столе уже ждет салат, он, конечно, не остывает, как нисколько не отвлекает. Ты поднимаешься навстречу, волнуясь и пытаясь заглянуть в глаза, и я тону в твоем взгляде, словно вовсе не умею плавать. А потом ловлю твою ладонь, понимая, что ты правда ждал меня, и от этого становится легче. — Ты… Бек, ты самый лучший, это во мне проблема, — я грустно вздыхаю, и мы садимся, чтобы не торчать над столом столбом. Мила сказала, что ты просто дорожишь мной и заботишься, хочешь проводить со мной время. И это, блин, замечательно. Тут можно только радоваться, так что же со мной не так?! На самом деле, я отлично знаю, что… Мне не нравится думать, что я хочу тебя так сильно, а ты меня — меньше? Вот же дерьмо! Я сглатываю. — Я не знаю, как объяснить. О таком… трудно говорить, — выдаю я, утыкаясь взглядом в наши сомкнутые ладони. Дурак! Какой же я дурак! И трус к тому же… Но я и правда боюсь — боюсь, что тебе не хочется так часто, что недостаточно нравится со мной, что тебя огорчит то, как сильно я… хочу тебя. Так это называется. Я хочу проводить с тобой все время мира: завтракать, обедать и ужинать, обсуждать свою и твою программу, болеть за тебя, гулять с тобой — все это — да! Но… насколько проще было бы, если бы сначала… Сейчас меня ужасно бесят все без исключения люди — они мешают, и я медленно вычеркиваю их. Для этого приходится даже закрыть глаза, но я держу тебя за руку и представляю тебя одного. И как можно закрыться в кабинке сортира… Пиздец — тебе такое наверняка не понравится, ты ведь такой строгий и сдержанный. И я снова вздыхаю, что еще остается? Отабек теперь не настаивает, не переспрашивает, только гладит Юрины пальцы и говорит: — Я бы хотел, чтобы тебе было хорошо со мной, но сейчас это не так… Ты… смотришь, как вчера вечером, когда сбежал ото всех. Отабек, чуть задумавшись, вспоминает: вчера Юру огорчало, что программа не подходит, что она не о нем, и сейчас они собирались это обсудить… И Юра точно хотел быть сейчас с Отабеком, но… — Мы сделали не то, что ты хотел, да? — Отабек закусывает губу. — Похоже, я недалеко ушел от Лилии… Прости. Ну, теперь… хочешь прямо сразу уйдем? Я слышу тебя и поднимаю на тебя взгляд, даже немного улыбаюсь, твои слова успокаивают пусть и не до конца: — Нет, то есть не совсем. Этого я тоже хочу. И, вообще, я хочу делать с тобой, то, что ты хочешь. Просто… Тебя я хочу больше, — выдыхаю я шепотом. — И трудно об этом забыть. О том, как вчера было хорошо. И мне… — я снова краснею. — Так хочется, чтобы и тебе это нравилось. Ну… вот: дурацкое чувство, словно я вынуждаю тебя. Нам вовсе не обязательно идти прямо сейчас, просто… Я думаю о тебе гораздо больше, чем о программе и всем остальном, даже есть не хочется. Только тебя. Я… Такой я, наверное, ужасный и не могу тебе нравиться? — уточняю я, уже почти уверенный, что так и есть. — И ты совсем не похож на Лилию. Это я на нее похож, — я вздыхаю, — ужасно требовательный, я понимаю. Я сгораю от стыда: — Черт! Прости! Забудь, что я сказал… Я так хочу теперь откатить. Ну, что за тупость, все ведь хорошо, даже Мила так сказала. И ты… такой. Такой… Голова у меня кружится от твоей прекрасности. — Помнишь, ты рассказывал, как увидел меня в балетном классе. Так вот… сейчас я вижу так тебя. Ты самая прекрасная в мире звезда. Больше — ты и есть целый мир. Я столько думал об этом… Отабек смущается: он не краснеет, но щеки становятся горячими. — Юр… Они сидят довольно близко, но Отабек теперь приближается еще и наклоняется к Юриному уху: — Таким ты нравишься мне еще больше. Это ведь… только мое. Мне даже не верится, что такое возможно, ведь это — моя главная мечта… Отабек не лукавит: Юра для него уже давно много желаннее победы. Победы во многом вообще имели смысл, чтобы вращаться с ним на одной орбите, и потрясающе слышать и знать, что вот это вышло. Что Юре Отабек нравится, что он его выбирает. Твое дыхание щекочет ухо — меня ведет и таращит. Я не моргаю и забывшись, что мы не одни, обнимаю тебя, утыкаясь носом в твою шею, вдыхая запах твоих волос. — Только твое, — соглашаюсь я. — Ты стал моим первым другом, Бек, и вообще… моим первым и… единственным. Я прячу смущение на твоем плече и комкаю твою футболку. Со стороны, наверное, может показаться, что я реву, но мне нет дела до того, что все подумают. — Мне нравится быть твоей мечтой. Потому что для меня ты — тоже мечта. Я чуть не рехнулся, думая о тебе столько времени. И каждый раз, когда мы говорили и переписывались, было так хорошо. Мне казалось, я не живу, а только и жду, когда мы снова созвонимся. А я-то раньше думал, что никто не говорит по телефону дольше десяти минут! Ты все изменил. С тобой мы редко когда говорили меньше часа, а бывало и два, а как-то даже больше четырех. И это было так сладко, так важно. — Но… если ты будешь так… как сейчас, то я не смогу остановиться. Желание затащить тебя в туалет крепнет, но мысль о том, что мне следует все же быть хоть немного приличнее и сдержаннее не оставляет, и я продолжаю: — Если ты тоже хочешь, то давай после обеда вернемся в отель, к тебе? Хотя бы на полчаса. А потом можно пойти еще куда-нибудь, подальше от отеля, чтобы вышло выполнить задание Лилии. И… не стоит надеяться: двумя часами она не обойдется. Но… ведь даже если тебе надоест и захочется спать, я потом смогу после тренировки прийти к тебе? Этот вопрос приходит неожиданно. И он пипец как важен, пусть не отражает и половины моих желаний, но… хоть что-то. Вообще-то я рассчитываю остаться. До этого вот момента, я и не задумывался, что тут есть, что обсуждать. Я хочу быть с тобой. Хочу, чтобы у нас был один номер на двоих. Зачем мне своя комната, если в ней нет тебя? Отабек улыбается уже не только смущенно, но довольно — Юрины реакции будоражат. — Мне тоже трудно останавливаться, — признает он, все-таки немного отстраняясь, но гладя Юру по плечу. — Сделаем, как ты скажешь… Теперь Отабеку отчего-то легко соглашаться, ему хочется радовать Юру, и сейчас это не кажется неудобным или странным, как и в большинстве случаев рядом с Юрой, на самом деле. — Но я уже думал о музыке немного, у меня… — Отабек чуть усмехается. — Есть «твои» трэки в плейлисте. Когда я слышу их, я могу тебя представить: некоторые из них подойдут и для программы. От твоего голоса по телу идут волны… Мое безумие продолжается? Точно — с того момента, как я встретил тебя. Я ни на что это не променяю, особенно, теперь, когда ты со мной. И я хочу узнать и услышать, но все же… — Так, как я скажу? Наверное, ты зря это озвучил, потому что меня почти подкидывает с места: — Тогда пойдем туда, — я показываю рукой в сторону кабинок, там было не так уж плохо, они закрываются и чисты, даже пахнет в них приятно — диффузорами. — Салат подождет нас еще немного, а наши вещи останутся и места никто не займет. Я держу тебя за руку и веду за собой в сортир. Видно, вот это пик безумия? Хотя нет, пик был вчера, когда я все тебе выложил. А может, с тобой каждый миг — кульминация. Сердце мое бьется часто-часто, а возбуждение лишь усиливается. Или я просто разрешаю себе почувствовать его в полной мере? Я неожиданно представляю себе лица: деда, Лилии, Якова и почему-то Виктора. Их выражения непередаваемы, но они ничего не узнают. А даже если бы и узнали, я не хочу останавливаться. И оправдываться не стану. Зато… Я вдруг слышу в голове собственный голос, который говорит дедушке: «Деда, я его люблю.» И я точно знаю, он поймет, даже если это станет для него неожиданностью.