Коридор

Им действительно везет или везет всем остальным, ведь они не нарываются на драку и ссору. Только уже в лифте Отабек понимает, что это везение относительно. Ему почти не хватает идиотской болтовни и даже того, как остальные троллят Юру — это бы отвлекло… Потому что вот теперь — они уже одни, и почти невозможно… Отабек подшагивает к Юре, придвигая его к стенке кабинки, и даже просто смотреть на него сейчас — это за гранью. — Юра… Дальше слова у Отабека заканчиваются, зато начинаются жесты. Очень важные и желанные: он отводит от лица Юры волосы, наклоняется к нему и касается губами пока только лба. Я так долго хотел этого, так часто представлял, проигрывал в голове настолько, насколько мог представить. Даже погуглил, осмысляя. Точнее запоминая, потому что осмысление мне не давалось. Но прочитанное вовсе не напугало, лишь… взбудоражило сильнее. И теперь я вроде бы очень подкован, но… теоретически. А то, что происходит не похоже ни на что и совершенно уникально. Я упираюсь лопатками в стену лифта… Ловлю твой выдох и притягиваю тебя за ворот футболки, чтобы ты не вздумал отойти или остановиться. Ты всего-то целуешь меня в лоб, а я иду красными пятнами и закусываю губу до боли. И цепенею, чувствуя, как след от твоего прикосновения горит на щеке. Хотя все еще непонятно, что ты имеешь в виду. Твой жест должен казаться невинным, но я чувствую совсем не так. И, может быть, проблема в том, что я ужасно испорчен? Но, кажется, я вовсе не стал тебе отвратителен. Ты ведь… Сам… А значит, я… Очень трудно шевелиться, словно ты лишил меня воли, но я не хочу и не могу просто ждать. Я ненавижу чертово гадское ожидание! И, запрокинув голову, чуть привстаю на мысках, лишая тебя вариантов. Теперь наши губы уже почти соприкасаются, а я уже захлебываюсь, едва стоя на ногах. Мне страшно, что ты видишь мое лицо таким, но… иначе ничего не получится. Я не могу даже рук поднять, зато они уже лежат на твоей талии, словно приросли. И я шепчу тихо, почти задевая твои губы своими: — Только не смотри на меня сейчас. Отабек послушно закрывает глаза, ему и самому почти невыносимо оставаться с открытыми — Юра так близко и так… Он даже не хорош — великолепен. Отабек сперва целует его в скулу, потом в угол рта и только после накрывает его губы своими. Тут можно и замереть, но Отабек обводит губы Юры языком, потом обхватывает губами нижнюю. Дыхание перехватывает, а сердце колотится все чаще, я вцепляюсь в тебя, чтобы просто… не осесть на пол, чтобы чувствовать дальше. Я ни разу не целовался, и это так глупо. Мне было бы стыдно, если бы я мог почувствовать хоть что-то, кроме переполняющего восторга и огненного шара внизу живота. Твой язык горячий и безумно… нужный. И я делаю единственное, на что хватает сил — приоткрываю рот. Бек. Бек… Бек! Мои пальцы сминают твою футболку, и я невольно касаюсь мизинцами твоей кожи. Мне кажется, что она горячая, и я жарюсь. Когда ты целуешь — это так хорошо. Я без всяких слов нахожу в тебе большую часть ответов на свои дурацкие, испуганно-детские вопросы. Отабек влюблен в Юру так долго, что не особенно искал нового опыта — никто не впечатлял достаточно, но все же в сравнении с Юрой Отабеку явно есть, что показать. И он осторожно скользит языком в его рот, а пальцами в волосы, не притягивая — это почти страшно — но гладя, пока языком осторожно изучает его рот, обводя зубы, лаская нёбо, прикасаясь к языку. Это чертовски увлекательно и уже чертовски много. А потом лифт щелкает, доезжая до этажа, и Отабек отпускает, тяжело дыша. Так словно это и не поцелуй вовсе. Я чувствую тебя и растекаюсь по стене, но чертов лифт приезжает, и это заканчивается. Лучше бы мы застряли между этажами. Я жалею о том, что не догадался нажать на «стоп», и, кажется, в ужасе, по телу идет дрожь, и она ни хрена мне не подвластна. Но это прибавляет решимости: я снова нахожу твою ладонь и почти перехожу на бег. Я не хочу, чтобы ты передумал. Юра торопится, и Отабек не останавливает, легко успевая за Юрой, успевая даже порадоваться, что и тут им никто не встречается, а потом щелкает замком и уже сам утягивает Юру за собой. В общем-то первоначальный план Отабека был про поговорить. Про то, что случилось, про прыжки, про Виктора и Юри. Потом он сместился к тому, чтобы просто Юру успокоить и отвлечь, но теперь… Теперь Отабек вот совершенно не знает, что делать и что будет. Одно дело… Юру обнимать и даже уже целовать, но тут в номере, где сияет белизной простыней кровать… Это в машине казалось простой идеей — Юру соблазнить. Но на деле Отабек не того хочет, Юра ведь дорог ему по-настоящему. Он не хочет его… То есть хочет, но гораздо больше восхищается, боготворит, любит. А Юра не в порядке, и просто неправильно этим воспользоваться… Но ведь обнять точно можно? И Отабек обнимает, прижимаясь щекой к волосам. В комнате темно, а ты так близко. И я уже ненавижу, что настолько не опытен, и снова замираю. Отомри. Отомри, блядь! Я хочу так многого, но плечи и руки дрожат, а ширинка впивается в стояк, как настоящее пыточное устройство. Я задыхаюсь, а потом обхватываю тебя руками за шею и тяну к себе, требовательно, жадно и целую сам. Стоит это сделать, как кровь бьет в голову, я почти падаю и цепляюсь за тебя. Твои губы потрясающие, как и ты сам, я позволяю себе втянуть нижнюю и скольжу руками с твоей шеи по спине, теперь уже специально задирая твою футболку. Я обвожу пальцами контуры мышц и влюбляюсь в тебя еще разок. Видимо, чтобы меня совсем уж размазало. Движения неверные и плохо осмысленные — я просто хочу касаться и надеюсь, что ты позволишь. Я тороплюсь, а ты так близко… Твои руки скользят со спины под задницу, и я понимаю тебя по полу-жесту, твои ладони невероятные… Поддержкой это не назвать, но я запрыгиваю на тебя, оказываясь в руках. Ты не опускаешь меня на постель, но садишься на нее вместе со мной, и я, кажется, готов заорать от восторга. Ты выдыхаешь: — Подожди… Юра… И я снова краснею, как девчонка. И снова замираю, но не перестаю обнимать тебя и руками и ногами. Зато перехожу к главному: — Я… нравлюсь тебе? — спрашиваю я смело, хотя язык едва ворочается во рту. Ему не нравится говорить слова, а нравится целовать. — Конечно, да, — отзывается Отабек, замирая теперь руками на Юриной спине, не позволяя себе даже скинуть с него толстовку. Юра смотрит, пылает, и ясно: любое «но» огорчит его, заставит злиться, но как обойтись без этого Отабек не знает… — Нам надо поговорить… о тебе… О том, что… Почему ты не вышел на награждение? Слова даются с трудом, ведь Юра не просто уже близко: он касается своим телом, и возбуждение уже никак не замылить. И не хочется, но все же Отабеку важно сделать все правильно. Я машу головой и почти рычу, прикусывая твое плечо. Я чувствую твой стояк тоже, и очень трудно сосредоточится хоть на чем-то другом. Блядь, это совершенно неправильно, но… Я издаю какое-то идиотское нечленораздельное мычание в твое плечо и оттягиваю ворот, чтобы скользнуть в него языком, а потом сдираю с тебя куртку. И решимость моя растет: я точно знаю чего хочу, точнее кого — тебя! Я словно никого больше и не вижу! — Ты… хочешь меня? — продолжаю я упрямо. Юра ерзает, и это мгновенно отзывается во всем теле, заставляя кусать губы и стискивать покрывало. А вопрос кажется… почти издевкой. — Юра! После выкрика Отабек сдается мгновенно, падает на спину и снова закрывает глаза, прежде чем сказать: — Да, конечно. Это же очевидно. Теперь время для очередного «но», но вместо того Отабек стонет. Я смотрю на тебя, так странно: под собой. Я даже и не ждал когда-либо увидеть тебя так и таким. Твое лицо восхитительно, ресницы чуть дрожат от напряжения, а кадык ходит по горлу. Ты… Со мной? И ты… разрешаешь? Я смотрю на тебя взахлеб, на тебя, такого… сильного, смелого, удивительного. Единственного, кто значит для меня так много. Голова кружится сильнее, а мир меняется мгновенно, он становится таким… настоящим. Он много больше, чем я мог представить. Это не обесценивает каток и все мои устремления до, но границы вдруг раздвигаются, и я даже и… Нет, я знаю, что делать с этой свободой! — Тогда… сейчас молчи, ладно? Дай мне сказать, потому что потом я могу на такое и не решиться. Мне ужасно… жарко, и я скидываю толстовку с плеч, а потом на секунду отпускаю тебя, позволяя ей стечь с рук на пол, и снова склоняюсь, зависая над тобой на руках, обхватывая твои бедра коленями. Мне нравится эта позиция, но я остаюсь ужасно серьезен. — Я не шутил, когда сказал тебе в сортире, что… Черт! Только не смотри на меня! Бек, ты… я ужасно соскучился. И, кажется, сошел с ума, но мне… так это нравится. Теперь, когда ты рядом — нравится. Но не смей отпускать меня или останавливаться. Я где-то месяца полтора думаю только о тебе. И жду. Ты даже не представляешь, сколько всего мне снилось о тебе… А с тех пор, как мы встретились здесь, это стало сильнее, гораздо сильнее. Я и на тренировках теперь постоянно лажаю. Вообще не могу сосредоточится, и программа эта дурацкая! Я чувствую совсем-совсем не так, как для нее нужно. И я, кажется, разучился играть. Я роняю лицо в твое плечо, а потом поворачиваю голову и касаюсь языком твоей шеи. Это кажется простым и естественным. Это я и мои желания. Я, мое чувство и… ты. — Не заставляй меня ждать дольше. Если ты тоже… хочешь, то… никаких «подожди». А то я дам тебе в зубы. Хуевое слово: вся моя жизнь превратилась в ожидание. Ты важнее всего, ты больше побед! — я скольжу языком все дальше, обводя им твои ключицы. — Я согласен: нам нужно поговорить, и я могу объяснить тебе про программу и награждение, если хочешь. Но… потом. Пожалуйста, — добавляю я тихо. Теперь мне хочется немедленно умереть от стыда. Кажется, я еще никогда и ни перед кем не произносил таких длинных монологов. И этот — просто верх идиотизма. — Правда всегда звучит так ужасно? — спрашиваю я еще тише, теперь в твое ухо, до которого добрался, и для этого уже почти касаюсь твоей груди своей. Меня странно раздирает: все это и страшно, и стыдно, и непривычно, и сногсшибательно, крышесносно, горячо, ярко. Меня захлестывает волной, и хочется выгибаться в твоих руках, и я… льну к тебе бедрами и делаю движение… Это так… Я хочу целовать снова и снова, чувствовать больше. Расстегнуть уже блядскую ширинку. Я хочу быть для тебя и с тобой. И я хочу тебе нравиться. Мне казалось, что заигрывания, это не мое, но сейчас я вдруг поднимаю лицо и смотрю на тебя в упор. Без всякого стеснения. — Открой глаза, — прошу я в противовес всему, что требовал до, приоткрываю рот и облизываю губы. Не знаю, как это выглядит, но надеюсь, на моем лице написано то, что я чувствую и то, что, на самом деле, себе представляю. Можно ли в здравом уме мечтать о минете? Но я хочу почувствовать тебя во рту. И отчего-то знаю точно — мне… понравится. Отабек снова слушается. Юра над ним такой… ну, почти ослепительный, хотя света в комнате мало, он один лишь светит. — Правда звучит прекрасно, — отзывается Отабек, несмело возвращая руки Юре на спину. — И невероятно, — добавляет он, теперь чуть сжимая Юру, а в следующую секунду переворачиваясь с ним. Юра говорит уверенно, он хочет, а значит… надо хоть тут справиться до конца. Отабек вряд ли великий любовник, зато точно знает, как ему хочется касаться, ласкать, гладить и видеть, что Юре нравится. И Отабек выныривает из футболки и тянет вверх футболку Юры, уже скользя губами по груди. Ты не-пред-ска-зу-е-мый — ты меняешь снова все и сразу. И уже я под тобой. Это снова заставляет жутко краснеть и терять дыхание. Как и способность говорить: язык вмиг прилипает к нёбу, а рот приоткрывается. Ты раздеваешься, и это как отдельный шок. Ты невероятно красивый. Я забываю выдыхать, и грудь разрывает от воздуха. А ты уже целуешь прямо там, где стучит и рвется. — Черт, — это на самом деле стон, и я, закусив губу, вцепляюсь руками в покрывало. Так нельзя, нельзя! Нельзя… Я не должен… Гордость жжет меня каленым железом, но я показываю ей фак — иди на хуй, сука, я хочу! И выгибаюсь к тебе бедрами, упираясь в постель затылком. Ты еще не касаешься сосков, но они уже твердеют и ноют от напряжения. Юра не пугается, не возражает, и Отабек спускается поцелуями по его груди, теперь сползая на пол и уже расстегивая его джинсы. В общем-то ничего такого Отабек тоже не делал, но теперь он накрывает Юрин член рукой, делает пару движений, а потом склоняется и обводит головку языком. Это непривычно, но так… Это тоже как поцелуй, притом невероятно приятный. Отабек точно знает, как контролировать и как тормозить, но сейчас не делает ничего из этого. Я чувствую себя комком оголенных нервов, и каждое твое касание пускает по телу разряд. Я снова парализован, потому что все ощущения — слишком. Но слишком хорошо — не бывает? Ширинка моя сама расползается, и я охаю, испытывая невероятное возбуждение. Я вообще-то уже привык, что хотеть тебя — это больно. Больно… Больно, но стерпимо? А вот хотеть тебя так, как я сейчас — нестерпимо. Ты ловишь член ладонью, и я закрываю глаза локтем. Пиздец… Но это не нет, это безусловное да, и я делаю движения бедрами навстречу твоей руке, почти стаскивая простынь с постели второй рукой. Я охаю — это тоже стыдно и заставляет кусать губы. А потом ты касаешься члена губами, и я кусаю уже ладонь. Глаза почти закатываются — даже ладонь не гасит звук полностью. — Ты… — я едва понимаю, что говорю. — Бек, ты не… Это не обязательно… Я не вру, мне достаточно и твоих рук, и вовсе не нужно так стараться, но… сам себе я бы не поверил. Я не подаюсь больше вперед, но замираю, и напряжение это огромное. Но я все еще хочу… больше. — Нет, — выдыхаю я резко и тяну тебя к себе за плечи, вдруг отмирая. — Не так, я… Я хочу с тобой! Ты приподнимаешься, не выпуская из руки моего члена, осторожно ложишься рядом и уточняешь: — Так? — твоя рука все еще ласкает, и ты с убийственной своей серьезностью добавляешь: — Тебе должно понравится, — и целуешь меня в шею. И я бы усмехнулся, если бы мог, но то, как ты трогаешь там, не располагает к веселью. Зато я точно знаю ответ на твой вопрос: — Нет, не так. В смысле мне нравится и очень, — выдыхаю я прежде, чем ты остановишься. — Но я хочу с тобой, — повторяю я почти твердо, хотя с придыханием, потому что я привыкаю… Медленно по капле, но все же. И снова уже мало. — Вместе, Бек, как в сказках, — я улыбаюсь сквозь смущение и тяну тебя к себе, нетерпеливо дергая ширинку, и ловлю своей ладонью твой член. Я не мастер дрочева, но это не оно, и мне не противно и не хочется закончить побыстрее. Мне ужасно нравится чувствовать его. Пульсирующий и ужасно горячий. Я увлекаюсь, запоминая его на ощупь. Такой напряженный, что на нем проступают вены, и я обвожу их пальцами. Эта грань почти не чувствуется, и я хочу еще больше: — Возьми, — шепчу я тихо. — Я так хочу… — Юра! — возражать, пока Юра ласкает очень трудно, но Отабек справляется: — Нет! Он не убирает руки и согласен на вместе, но не на то, о чем говорит Юра. Это точно рано и точно не перед соревнованием. — Ты можешь просто… полежать, — это не вопрос, и Отабек не предполагает возражений, все будет, как он придумал или… не будет. Он перехватывает запястья Юры и заводит его руки за голову. При разнице в их телосложении ничего не стоит удерживать Юру одной рукой, второй снова гладя его, медленно спускаясь по груди. Ты прижимаешь мои запястья к постели, и это заставляет вздрогнуть и распахнуть глаза. Из груди рвется очередной сраженный вздох. Я не пытаюсь освободиться, мне неожиданно и странно нравится жест. Как и каждое твое прикосновение. Смысл происходящего потрясает — до черта символично. Я оказываюсь в твоей власти? Этого я хотел? Пора подумать о своем поведении, но я думаю о тебе и вижу тебя под сомкнутыми веками: твое лицо, твой взгляд с прищуром и исподлобья, насмешливый и горячий, пока я начинаю вращение, переходящее в либелу. Твои безумно серьезные глаза и выстрел в упор — точно в сердце. Я падаю на лед, но на самом деле к твоим ногам. Еще тогда. И сейчас я падаю снова, откидываясь назад и чуть запрокидывая голову — постель под нами становится омутом и затягивает. Вниз, вниз, вниз… И нет никакой опоры, лишь твои уверенные пальцы на моих запястьях и на груди. Я жадно глотаю твои ласки кожей, а воздух приоткрытым ртом. И, кажется, все мышцы одновременно взбухают от напряжения. В моем характере перечить и возражать, но… «Еще» — вот что я думаю, на самом деле, и ловлю слово, не давая ему слететь с губ. Но тело не дает соврать, выгибается к тебе само. Отабек прикрывает глаза, целует в шею, ведет там языком, прихватывает губами кожу. Засосы точно не то, что приемлемо перед произвольной, и он отпускает быстро, а рука уже спускается с живота к паху. Отабек чуть смещается, прижимаясь к Юре, касаясь его бедра членом. Даже это кажется чем-то запредельным и кощунственным, что ли? Но качнувшись к Юре, Отабек снова обхватывает его член ладонью, чуть сжимая и начиная движение, в такт которому чуть двигается сам. Отабек совершенно уверен: если Юру не придерживать — ничего не выйдет, но это лишает его возможности целовать его повсюду и огорчает. И, по мере того, как Юра выгибается и стонет, а Отабек набирает скорость — этого становится мало… И приходится отпустить Юрины руки, чтобы получить большую опору и снова нависнуть сверху, теперь уже прижимаясь членом к члену. Теперь это действительно — вместе, потому что Отабек обхватывает рукой уже их обоих. Так соприкосновение сильнее и каждое движение, усиливает все эффекты. Я чувствую твою ладонь у лица, твой вес и твое дыхание. Чувствую твой член и больше не могу сдерживаться. Сдавленные стоны становятся свободнее, оттого громче и откровеннее. Мне бы хоть что-то сделать с неожиданным кусочком свободы, но мне не нужна свобода от тебя. Это я знаю точно и просто обвиваю тебя руками, притягивая еще ближе, сжимая твои плечи. Я попадаю в ритм. Мне ужасно нравится, и это не опишешь словами, но дрожь идет по всему телу. Я выгибаюсь все сильнее и жалею, что в таком положении нет шанса обнять тебя ногами. Ты и твои руки потрясны, никогда я не чувствовал ничего подобного, пробуя сделать что-то сам. И я отчаянно хочу кончить, но не хочу кончать — не хочу, чтобы это заканчивалось. Мои пальцы снова тонут в твоих волосах, я дергаю тебя к себе за шею и тянусь навстречу — ловлю твои губы. Такие сейчас нежные, а мои мысли ужасно пошлые и шалые, безумные. Одна из них неожиданна, но ужасно кстати: «Я хочу твой язык,» — и я ловлю его, чуть втягивая в себя. Безумно, ужасно возбуждающе. Отабек едва не теряет равновесие, но уже тонет в этом поцелуе, сбиваясь с ритма, вдруг замедляясь. Зато теперь движения более полные, длящиеся, накатывающие, как волны. Напряжение больше, а удовольствие ближе, и Отабек чуть стонет в поцелуе, а потом резко отрывается и закусывает губу, выгибаясь и кончая. Твои движения меняются. Я подхожу к пику и вскрикиваю, все еще чувствуя твой язык. Перед глазами взрывается фейерверк, я теряю ориентацию и контроль полностью — кажется, меня бьет в конвульсиях. Я ничего не соображаю, наверное, целую вечность, только глаза открываю, чтобы видеть тебя и знать, что… ты все еще здесь, а мне не показалось. Я смотрю на тебя снизу вверх, и это ничем не умаляет моего достоинства, зато высвечивает все твое великолепие. Я хочу дотронуться, но тело отказывается подчиняться. Оно говорит, что больше не в силах. И только язык еще в форме. — Я останусь с тобой, — произношу я, никак не ожидая от себя такого подвоха. Но не жалею о сказанном, пусть стремительно краснею, но не могу даже закрыть лица руками. Отабек тяжело падает рядом, а потом подавшись порыву, сгребает Юру к себе, обнимая очень крепко. Теперь приходит не смущение даже, а какой-то почти ужас… хотя Юра ведь доволен, но Отабеку кажется, что все это не то, не так… И теперь точно ничего не отменить, не повернуть… Он прячет лицо в изгибе Юриной шеи и бормочет: — Останешься? — а после выдыхает: — Точно? Мне ужасно нравится, как ты обнимаешь, и я просто обнимаю в ответ, забирая себе всего тебя и для верности сплетаясь с тобой ногами. А твой голос звучит так… Такой красивый, глубокий и… грустный. Это вызывает такую бурю чувств и вопросов, что я снова замираю. — А ты… хочешь, чтобы… я ушел? Тебе… тебе не понравилось? Наверное, я выбираю самый дурацкий из всех. Я совершенно ничего не понимаю и ничего не умею — просто тупо лежал, и это было не то что нужно? Или все наоборот, и я был слишком… развратным: блядские стоны и тот последний поцелуй? Ты ждал, что я буду другим? Таким… как чертовы ангелы? Мне вдруг хочется разреветься, но это так злит. И я злюсь. Я знаю, что должен… извиниться, наверное, хотя бы отпустить тебя уже, оттолкнуть. Но не могу. И падаю с небес не на землю, а куда-то намного ниже. Ты сделал это, чтобы утешить меня, и я был настолько плох, что… Ты больше не хочешь? Пиздец! И я дергаюсь из последних сил, пытаясь разорвать объятие. — Юра… Отабек не хочет, но отпускает, смотрит теперь виновато и снова прикусывает губу. Это вообще плохо отдельно, они и так почти всегда обветрены и сухи, и к утру это станет отдельной проблемой. Но Юра расстроен… рассержен… не доволен. Жалеет? На самом деле, не похоже. Даже судя по вопросу. — Я не хочу, чтобы ты ушел. Но это, наверное, правильно… Я не уверен, что смогу… ну… остаться в каких-то рамках… И мне, конечно, понравилось. Просто… ну, как-то не так это должно было произойти… Наверное… Отабек, кажется, никогда еще не нес так много чуши сразу, но он настойчиво продолжает, пытаясь найти правильные слова. — Юр… ты ведь не совсем понимаешь… Что все это значит для меня, и как мне важно, чтобы ты… оставался со мной. В большом смысле слова. Чтобы не разочаровался, не ушел, не отказался дружить… А секс… ну, он многое упрощает, но это даже не половина того, что я хочу делать с тобой. Что? Я слушаю твои слова, вскакиваю с постели после: «Но это, наверное, не правильно,» — и отворачиваюсь, потому что слезы все же проступают. А ты продолжаешь говорить… И мне кажется, что я сплю или брежу. Я резко разворачиваюсь к тебе обратно, и глаза расширяются почти до боли. Ты охуенно красивый, и у тебя такое лицо, такие глаза сейчас, такой голос… Я прикладываю руку ко лбу, потому что меня лихорадит, и лоб горяченный, словно у меня температура под сорок. Наверное, я выгляжу полным придурком. К тому же полуголым, с расстегнутой ширинкой и, блядь, с уже вновь оживающим членом. Снова? Так… быстро?! — Черт, опять… — я не понимаю, что говорю это вслух. Твое лицо меняется, и я бросаюсь к тебе на кровать, и обнимаю, стоя на коленях. — Я думал о том, что снова хочу… тебя, — признаюсь я сдавленно, чтобы ты не подумал не то. — Ты… Ты сейчас правда все это сказал? — уточняю я, подозревая, что всерьез болен. Этого просто не может быть, это не может быть правдой! Ты киваешь, несмело поднимая руку, проводишь по моим волосам, словно не решаясь обнять. — Я все понимаю! — говорю я, вспыхивая восторгом и возмущением. Потому, что… Как! Как ты мог скрывать все это от меня?! — Ты дурак, — говорю я критично. — Ну, кроме того, что ты охуительный, самый лучший, и вообще… Я запинаюсь, потому что вообще-то мне не пять лет, и, как ни странно, я понимаю, что именно из всего, что я думаю и чувствую нужно сказать сейчас: — Знай, ты заставил меня это повторить: я люблю тебя. И хочу тебя. Мне не кажется. Я не маленький! Я думал об этом до черта как долго и пробовал перестать. Но я не могу. И уже не хочу. Я… хочу… быть с тобой, — вот это я говорю легко и очень четко. — И тебе не нужно никаких рамок. Тебе можно все. И… Черт, я ужасно хочу узнать, что же ты хочешь делать со мной. И лучше не только словами! Кажется, я звучу нагло и угрожающе. — И ты… ты больше никогда не станешь скрывать от меня такое! Я чуть с ума не сошел от всех своих мыслей! Бек, — я вдруг роняю лоб в твое плечо, потому что мне ужасно, ужасно стыдно. — В моей жизни не было шока больше, чем, когда я понял, что… влюбился. Я так надеялся, что сердце мое из долбанного льда. А тут… Несмотря на ужасное смущение, я уже прикусываю твое плечо и снова обхватываю коленями твои бедра. Кажется, я нашел свое место. Какая жалость, что в мире столько приличий. Но я хочу быть неприличным. И с тобой. Всегда. Это слово приходит так внезапно… Еще недавно я не мог поверить, что возможен хоть один поцелуй, хоть раз, а теперь… Я точно знаю, что никуда не пойду ни из твоей комнаты, ни с твоих колен, ни из твоей жизни. Никогда. К черту тренировки. Я хочу, чтобы все мое время было занято только тобой. — Не стану, — соглашается Отабек и обнимает, потому что это слишком желанно и хорошо. — Раз тебе так кстати, оказалось это нужно. Юра снова возбужден, но это не так важно, как его слова. И переспрашивать не хочется, хочется просто поверить. Отабек вздыхает и зарывается носом в Юрины волосы. — И это очень хорошо, что твое сердце не изо льда. Я, признаться, того и боялся. — Это ты. Ты разморозил его, — сообщаю я тебе на ухо. — И делаешь это снова и снова. Ты даже не знаешь, как звучишь. Оно… теперь горит, — признаюсь я, ведя ладонями по твоей спине. Отабек не видит часы, но точно знает, что им пора хотя бы попытаться уснуть… Юра явно не собирается быть разумным, а он такой… соблазнительный. Только вот теперь спешить Отабек не хочет. Юрины слова сладким ядом разливаются внутри, повторяясь, и к Отабеку приходит уверенность. — Мы оба должны поспать хоть несколько часов, поэтому еще только один раз. И так, как я решу. Твое «так, как я решу» одновременно ужасно меня бесит, распаляет и будоражит — возбуждение выходит на пик и не дает мне возразить. — Так, как ты захочешь, — обещаю я едва слышно и снова прячу лицо. Я точно знаю — с тобой мне понравится, как угодно.