Things you'd better never know

Её ждал длительный и непростой период реабилитации. Благодаря капельницам и тщательному медицинскому надзору Джун становилось лучше. Через три дня, вместо прогнозируемой недели строгого постельного режима, она могла подолгу сидеть на кровати и рассматривать в окне снежные шапки коричневых, серых и таких приятных глазу персиковых зданий без ощущения, что вот-вот развалится. Ни о какой ходьбе не было и речи: во время еды Джун уставала, держа ровно ложку или протыкая вилкой курицу, поэтому рассчитывать на что-то большее не приходилось. Элементарные действия давались такими усилиями, будто она совершала целый подвиг, и это деморализовало. Медсестра, привыкшая к тяжёлым пациентам, терпеливо ждала, пока она закончит, следила за её неловкими, похожими на детские движениями, чтобы в любой момент прийти на помощь. Иногда с обедом и ужином помогали родители, что посменно дежурили возле больничной кровати. Они были вне себя от радости видеть дочь живой. Узнав о побеге и лесе, Рой и Сара Гринвуд плакали, не представляя, как такое горе обрушилось на их семью. За что Господь дал им это испытание, чем они заслужили то, что у них хотели отобрать единственного ребёнка. Ребёнка, которого они любили больше жизни. Несколько дней подряд визиты занимали все разрешенные госпиталем часы посещения. Они едва выносили ночь в отеле, изводясь от безумного беспокойства, а утром сразу же отправлялись в главный корпус госпиталя, чтобы лично убедиться в том, что теперь Джун не угрожает опасность. Заверения персонала только раздражали мистера Гринвуд: понимал ли хоть кто-то из врачей, что такое для родителя –представлять, как за закрытой дверью без наблюдения холодеет его дочь?! Рой подрывался с кресла, когда в палату заходила сестра взять кровь на очередной анализ, спрашивал о результатах и то, почему Джун назначают столько исследований. Неужели все было плохо? Почему одна из ведущих больниц в стране и мире не могла её вылечить? Волнение выматывало, пряталось в мешках под глазами и глубоких морщинах. Он был стариком, чьё горе высасывало из него жизнь. Что в детстве, что сейчас Рой попросту боялся отойти от неё. Сара знала за мужем данную черту, потому сразу поддержала просьбу Джун сократить посещения до часа в день. Затем лечащий врач рассказала о перенесёнными ею гипотермии, алиментарной кахексии и остром стрессе, а также подготовила к тому, что на заживление ран на лице уйдет до года, и есть вероятность, что после них останутся шрамы. Шрамы. Тонкие, бледные рубцы на пальцах агента Диксона. Заметный росчерк на виске агента Уокера, на который наверняка когда-то было наложено множество стягивающих швов. За ними стояли неизвестные истории, достаточно старые, чтобы свыкнуться с высеченным на теле напоминаниями о событиях прошлого. Думала ли Гринвуд о том, что возможность жизни не стоила бросающихся в глаза шрамов?

Нет.

Она сбежала от чудовищ. Отбилась от одного из них. Джун выжила, и это всё, что имело значение. Пугало не само наличие рубцов, а то, что в них могли увидеть. Слабость. Глупость. Непрофессионализм. Как будто посторонний был способен с лёгкостью заглянуть в Оаксайд, в тот вечер, где она лежала на земле, пока кожу разрывали когти злобной твари. Если бы она не пошла в парк, если была хоть чуточку умнее, ничего бы из этого не произошло. Джун могла бы замазывать шрамы плотным тоном, но вряд ли она когда-нибудь избавиться от скользкого ощущения, что её ошибка на виду у всех. Всё равно что стоять голой перед толпой. Знакомых или нет, сочувствующих или насмехающихся, итог будет один. – Крем нужно наносить на сухую чистую кожу два раза в день, утром и вечером, в течение месяца. После этого обратитесь к дерматологу, – мисис Стюарт сложила на колени медицинскую карту. – Я знаю, мисс Гринвуд, вы говорили о том, что не можете, но всё же я бы посоветовала вам пройти курс лазерной терапии. Пациенты пугаются, когда слышат «лазер», однако в нём нет ничего плохого. Да, какое-то время на лице будут сохраняться следы от процедуры, но терапия уберёт покраснение и поспособствует ускорению процесса заживления. Чтобы вы понимали, как это происходит: лазер безболезненно снимает верхние слои кожи, тем самым стимулируя рост новых клеток. Это похоже на пилинг, если вам подойдёт такая ассоциация. – Простите, доктор, но мне надо как можно скорее возвращаться к работе. – Я настойчиво не рекомендую после выписки нагружать себя. Вы ещё не полностью восстановились. – Я обязана дать показания по факту нападения и похищения сотрудника Бюро. Чем быстрее я пройду необходимые процедуры, тем больше шансов найти того, кто это сделал. – Конечно, я понимаю. Мисс Гринвуд, мне так жаль, что это случилось с вами, – теплая ладонь сочувствующе пожала слабую руку девушки. Миссис Стюарт смотрела на неё с ужасом и болью, которые были вполне искренними. Губы дрогнули от вновь нахлынувших эмоций. Она врала, беззастенчиво врала, подменяя факты и выставляя всё в рамках шокирующей, но допустимой правды. Джун смахнула слезу в уголке глаза. – Мне тоже. Осмотры специалистов разных профилей утомляли своей регулярностью и тем, что её никак не могли оставить в покое. Вопросы повторялись, переполненные терминологией заключения врачей ни о чем ей не говорили и проносились фоном, как то, что мозг не способен обработать. Когда невролог проверял рефлексы, разгибая и сгибая ноги и руки, она залипала на потолок, из-за чего пропускала треть адресованных к ней фраз. Практически на каждый день были назначены лабораторные и инструментальными исследованиями, на которые Гринвуд направляли из-за опасности расстройств кровообращения и развития эндогенной инфекции. За это время рентгенологический кабинет, куда отвозили чаще всего, стал символом мытарств. Джун просыпалась с мыслью об ослепительно яркой комнате, белом столе и холодом аппарата, что незамедлительно вызывал панику, заставляя сердце сходить с ума. Ожидание неизбежного сковывало, поэтому она только и могла, что пытаться спрогнозировать, станет ли ей плохо, как в первое посещение. Девушка помнила глубокий вдох, последующую за ним паузу, и вот её уже приводят в чувство рентген-лаборант и незнакомый врач. Помнила взволнованные лица, маленькую медсестру, стоящую за их спинами. Как под руки её посадили в кресло-каталку и с сунутой под нос ваткой отправили обратно в палату. Медсестра передала телефон с сим-картой, которым, как бы она ни хотела, не могла долго пользоваться. Глаза становились чувствительными к свету экрана и быстро уставали, что, по словам доктора Стюарт, было следствием общего истощения организма, которое, как и прочие беспокоящие симптомы, прекрасно корректировались отдыхом. Из-за возникшего резонанса управление в Портленде перешло на круглосуточный режим работы, и какая-то часть Джун радовалась тому факту, что она не оказалась в эпицентре урагана, не застала взбешенного Хаксли, не попалась под ноги Коллинзу и вообще не втянулась в круговорот «сделай до завтра, а как это уже твои проблемы», от которого она не заметила, как успела отвыкнуть. О хаосе в отделе она узнала от Тома, чей звонок застал Джун врасплох одним поздним вечером. Начальство прижимало и требовало готового отчёта по тому, как так получилось, что скрытие информации о Тонком человеке нивелировало число инцидентов во всех штатах, кроме Орегона. Их заместитель ругался по телефону так, что его слышали на другом конце коридора, однако именно благодаря напористости Хаксли к ним не прилетели из Вашингтона, тем не менее, напоследок дав понять, что, если агенты с чем-то затянут, на пороге управления появятся не только люди из штаб-квартиры. Параллельно тому прорабатывалась версия с похищением, ответственность за разработку которой повесили в том числе и на Тома. В качестве «подушки безопасности» создавалось фальшивое дело, и Джун, не дослушав, влезла с вопросом, всегда ли поступают подобным образом. Он сказал, что никто не знает, что делать при таких чрезвычайных происшествиях, поэтому Коллинз утвердил принятие всех мер, предписанных протоколом действий при ведении дела с участием одного и(или) более доппельгангеров. С юридической точки зрения это было лучшее решение, так они избегут внутриведомственного разбирательства. Никто не будет обвинять их в том, что они чего-то не выполнили, а даже если и будут, то чисто для профилактики. Пожелав спокойной ночи, Джун положила телефон экраном вниз. Глаза снова стали привыкать к темноте, а уши – к отсутствию человеческого голоса. Она отвернулась к окну и уснула под завораживающий вид ночного Балтимора. Приходилось заново учится ходить. Но для того, чтобы опираться на костыли, нужно было тренировать руки. Часы упражнений с эспандером давались тяжело, руки пахли силиконом, напряжённые на предплечье сухожилия неприятно сводило и тянуло, когда она пренебрегала советами врачей и выполняла сверх нормы. Однако труды дали свои плоды, и вскоре Джун могла похвастаться перед собой и родителями тем, что самостоятельно удерживала на костылях собственный, заметно снизившийся вес. Совершаемая в таком положении нагрузка на ноги, как ни парадоксально, пошла исключительно на пользу, так что её инициатива передвигаться по отделению была с воодушевлением принята доктором Стюарт. Сложив рядом костыли, Джун утонула в мягком голубом диване. Воздух казался здесь более свежим, нежели в палате. Возможно, это то, в чем она себя убеждала из-за большого количества растений, от помещавшихся в ладони аккуратных суккулентов до метрового, стоящего у окна алоэ. Помимо неё, в зоне отдыха находился ещё один постоянный посетитель. Пожилая женщина, готовясь к выписке после обострения сердечной недостаточности, по обыкновению смотрела новости по CNN. По каналу транслировали фрагмент пресс-конференции Коллинза. Это было первое масштабное освещение событий с момента начала расследования. А поскольку всем было известно, под чьим личным контролем находится дело, закономерно ожидать, что вместо специального агента будет выступать именно начальник. Это и объявление о проведении в портлендской среднеобразовательной школе №1427, в которой пропали шестеро ребят, вечера памяти снизило градус напряжения в обществе и, несмотря на то, некоторые новостные сайты и телеканалы выступили с критикой своевременности мер, сформировало у большинства людей положительный облик Бюро и, в частности, самого Коллинза, что умудрялся напрягать даже через экран. Серость улицы была настолько удручающей, что и вообразить сложно. Концентрат тоски и уныния. Пасмурное небо застыло, как статичная картинка, служа воплощением стагнации в чистом виде. Первые числа декабря отметились бесснежной, но холодной погодой. Влажность была минимальная, из-за чего на воздухе моментально трескались губы. Кожа была сухой и сильно шелушилась, в особенности на носу и тыльной стороне ладоней. Оперевшись спиной о колонну, чтобы меньше уставали ноги, Джун куталась в новую, большую для неё куртку. Сорок минут назад такси забрало родителей в аэропорт. Из них только десять она стояла снаружи – скоро должна подъехать машина. Из общего потока на подъезд свернула серебристая камри. Гринвуд подошла к открытой двери. – Добрый день, агент Боул. – Садитесь. В салоне она пристегнулась и поставила сумку на колени. Было непривычно сидеть на пассажирском сидении. – Вы узнали адрес офиса паспортной службы в Балтиморе? – Да, Вест Лафайетт авеню, 2752. Автомобиль неспеша тронулся. Всё равно, чтобы попасть на другой конец города, им нужно было постоять в нескольких пробках на светофорах. На картах в районе центра висело три значка ДТП и целых десять «кирпичей». Джун неслышно вздохнула. А ведь день только начинался. В офисе её ждала очередь, из одной пробки она попала в другую, состоящую из людей двух категорий: повального большинства, чей паспорт украден/утоплен/разрисован/разъеден растворителем/погрызен собакой, и меньшинства, к которым причислялась и она. Пострадавшие при пожарах, автокатастрофах, стихийных бедствиях и других происшествий чрезвычайного характера. Они выделялись на фоне остальных, их легко можно было опознать по рассечённым губам или гипсам. Как и Джун, после лечения они тут же отправились восстанавливать документы, чье наличие определяло тебя не только как гражданина, но и вообще как человека, с правами и обязанностями. Без удостоверения личности её без лишних вопросов развернули бы на вокзале или посадили в комнату охраны до выяснения обстоятельств. Из-за долгого нахождения в одной позе у девушки закружилась голова. Молодой парень, видно, пришедший с мамой, не раздумывая уступил ей место. Спустя целую вечность в вестибюль вышел последний человек в очереди перед ней. – Здравствуйте. Я отправляла вам электронное заявление на восстановление паспорта. Моё имя Джун Гринвуд. Администратор пробежался глазами по монитору. – Да, мисс Гринвуд, мы рассмотрели ваше заявление. Ваш паспорт готов, можете его забрать в пятом кабинете. – Спасибо большое. На вокзале было шумно. Объявления рейсов разносились эхом по всему зданию, из-за чего слова диктора сливались, местами пропадали, и только табло с расписанием помогло сориентироваться в номере платформы и перона. На железнодорожных путях, сигналя гудками, гремели прибывающие и набитые пассажирами отбывающие поезда. Потолкавшись под навесом, Джун и агент Боул зашли в вагон, а уже через час пригородный поезд высадил их на Сильвер-Спринг северной части Вашингтона. Оттуда пересели на такси до управления. После него агенты остановились в гостинице, где и пробыли весь оставшийся день, отдыхая после чертовски длинной дороги. Общение с агентом Боул ограничивалось работой. Неясно, было ли отношение к ней продиктовано личной неприязнью, либо же заносчивым характером, но то, что они не понравились друг другу в первую встречу, факт, и факт железобетонный. Джун не сильно забивала этим голову. Сколько ещё таких будет. Мысли об Академии не давали покоя. Впереди была неизвестность, и Джун не была уверена, готова ли к ней, к тому, что будет. Она потушила свет и накрылась тонким, не прогревшимся одеялом. Выезжали ранним утром, а для этого нужно встать ещё раньше. От гостиницы до Куантико – сорок пять минут по пустому шоссе, рассекая шиповкой стелящийся снег. Управление не поскупилось на Tahoe последнего года выпуска с прекрасной шумоизоляцией и климат-контролем. На дороге пятиметровый кроссовер выглядел эдаким танком, несущимся на большой скорости. Сравнение пришлось Джун по душе, внутри машины она действительно чувствовала себя в полной безопасности. И где-то в глубине копошился страх, что они не доедут до города.

***

На подоконнике закипел и выключился чайник. – Уилл, подашь сахар? Женщина захватила пальцами переданные три кубика и отправила в крепкий чай, заливая кипятком. Стук ложки разбалтывал утреннюю сонливость и безмятежную тишину в комнате. До начала занятий оставалось чуть больше двух часов. Кроме них двоих, никого из преподавателей в корпусе не было. Спокойная обстановка встречи препятствовала дополнительной стрессовой нагрузке, а решение провести её утром, на свежую голову, позволило бы узнать немного лучше то, через что прошла сотрудница орегонского управления Бюро. – Вчера днём я поговорил с Дугласом. Он согласен провести гипноз. День я не сказал, но попросил иметь в виду, что к нему могут привести девушку. Посмотрим по её состоянию. – Было бы странно, если б он отказался от подобной возможности. Готов узнать о событиях от их непосредственного участника? – её коллега закрыл заедающий ящик. В тяжёлом вздохе слышалась растерянность. – Мы столько лет спрашивали мертвецов о том, как они умерли, что я и подумать не мог, что когда-нибудь буду разговаривать с живыми. – Меня также беспокоит это, – Митчелл собиралась продолжить, но передумала. Помолчав, она улыбнулась, словно чему-то весёлому. – Кстати, ты читал в досье про работу в полицейском департаменте Портленда? Агент Гринвуд очень меткая. – Читал. Четыре административных отпуска за год...решил бы, что шутка, если бы не был тесно знаком с прокуратурой и напрочь отсутствующим у неё чувством юмора. – Преподаватель по стрельбе отзывался о ней как об очень старательной и усердной девушке. По скорости она не входила даже в первую десятку, но в меткости числилась одной из лучших. – Ей бы не в полицию, а в спецназ идти. Я слышал, там как раз не хватает снайперов. Стрелка плавно приближалась к семи часам. Флегматично поглядывая на круглый циферблат, мужчина поднёс к губам кружку. Отпив чая, отодвинул стул и занял место у края стола. Профессор Митчелл повесила красную сумку и пиджак на спинку и, убрав медные волосы с плеч, опустилась на соседний стул. Следом за непродолжительным стуком приоткрылась дверь. В проёме появилась девушка. Тёмные волосы были собраны в тугой хвост, короткие пряди выбивались из причёски и падали на лоб. Болотно-зелёные глаза смотрели прямо и сосредоточенно. Она держалась лучше, чем можно было предположить от чудом выжившей после нападения доппельгангеров. С дружелюбной улыбкой профессор указала на место перед ними. – Проходите, мисс Гринвуд. Приятно с вами познакомиться. Они обменялись рукопожатиями. – Взаимно. – Специальный агент Грейс Митчелл, доктор психологических и социологических наук, преподаватель криминальной психологии и ведущий эксперт по делу Тонкого человека. Специальный агент Уильям Джеймс Бьюкенен, заведующий кафедрой криминалистики №2, для агентов, работающих с D.0.001. Тоже доктор, но юридических и экономических наук, что помогает в работе с мошенническими схемами, но не с теми, с кем мы обычно работаем. – Как долго вы занимаетесь этим делом? – Более тринадцати лет, из которых половина в качестве ведущего эксперта, – ответил профессор Бьюкенен. – Я присоединилась на два года позже, – добавила профессор Митчелл. Она создавала впечатление открытой и общительной женщины, в движениях и речи которой не чувствовалось формализма, что никак не соотносилось с значительным стажем работы в бюрократической системе ведомства. Должность завкафедры пугала, она не до конца забыла сдачу экзаменов в Академии, когда, по несчастью попав именно к заведующему, на тебя давила максимальная ответственность, которая убивала любую уверенность в знаниях. Однако вид профессора не сулил пересдачу и вселенское разочарование. Напротив, он спрашивал о самочувствии, о том, как она добралась до города, внимательно слушая ответы и при необходимости уточняя. Оба поочередно разговаривали с ней и между собой, не перебивая и не мешая друг другу. Их навыки налаживания контакта поражали, и Джун замечала, как невольно поддаётся чужому обаянию. К краю стола подвинули стеклянную вазу с конфетами. Девушке предложили чай, ей вкрадчиво объяснили, что они не торопятся и подождут, если потребуется время. Она кивнула, задавая себе вопрос: а нужно ли ей время? Если да, то на что? Если они хотели, чтобы Джун рассказала всё, она расскажет, как есть. Дело ведь не в честности. По крайней мере, не только в ней. Встреча подобного формата априори не могла быть единичной. И количество встреч напрямую будет зависеть от того, как много сомнений возникнет у профессора Митчелл или же у профессора Бьюкенена. Пусть это не допрос, каждое сказанное слово будет сверяться с имеющейся информацией, с тем, какую версию событий изложит после. Домыслы и рассуждения лишь запутают и уведут в другом направлении. Девушка перевела взгляд с настольного календаря на женщину. Увидев это, она перестала чирикать ручкой по бумажке и улыбнулась. Агент Бьюкенен стоял к ней полубоком и, словно ничего не происходило, заваривал новый чай, не кинув туда сахара. Подтвердив готовность начинать, она получила одобрительный кивок. Вернувшись за стол, мужчина включил диктофон, похожий на её собственный. На мгновение, когда цифры принялись отмерять секунды, в кабинете повисла оглушающая тишина. И Джун заговорила.