В поисках правды

Корабль, принадлежащий гениальному и несломимому в своей вере в победу доктору Эггману, величественно плыл, рассекая носом высокий холодный воздух, полный низких, синих причудливых облаков; лениво вертелись мелкие пропеллеры на хвосте этой обтекаемой рыбы, гудели и жужжали механизмы, двигатель, турбины, гидравлика... Тоска. Постепенно судно шло на снижение, уже в существенном отдалении от цивилизации и шумных городов, переполненных бешеной суматохой и не в меру азартными в своём деле средствами массовой информации, жаждущими запечатлеть, перекаверкать и в мелкой расфасовке расшвырять любую информацию по головам людей, засоряя их, лгя им, впрыскивая между строк околесицы то ли горькую истину, то ли отсутствие настоящего знания — тут нужен опытный глаз. Густой смешанный лес покрывал здесь обширные территории; где-то на самом нижнем ярусе, у самой земли, гнездились малютки-жаворонки и шныряли с угрожающим для ничего не подозревающих жертв шипением скользкие змеи, в кустах прятались пугливые лопоухие зайцы, ввысь взлетали пёстрые бабочки, яркими, изящными, роскошными узорами на своих крыльях до смерти пугающие любого врага. Валежник, как множество павших воинов, то и дело мог попадаться на пути; ни одной просеки, ни одной дорожки, ни одной окультуренной полянки — и кто в здравом уме отправится в такое неприютное, грандиозное, грозно нависающее над головой царство, не терпящее чужаков? Да, лес был полон жизни, смерти и кипучего разнообразия, но всё равно мог показаться глухой, запертой на веки вечные крепостью, ворвавшийся в которую со своими тщеславными, самонадеянными и наивными намерениями остаться хозяином в завоёванной стране будет быстро изгнан или разбит его надёжными стражами. Посреди кудрявой шевелюры бесчисленного количества деревьев виднелась широкая активная полоса и большая, оборудованная всеми нужными защитными и закрепляющими механизмами площадка. Корабль приземлился. Глубже под площадкой, в толще неплодородной и твёрдой, как камень, почвы, что-то гулко гудело, жужжало, издавало электрические стоны и булькающее дыхание остывающих и вновь нагревающихся качающих всякие жидкости и конденсаты труб. Когда корабль совсем остановился, из него стали выдвигаться, выпрямляясь, складные конструкции с многочисленными шарнирами и амортизаторами, готовые сцепиться с парными им деталями площадки; колёса уткнулись в автоматические противооткатные упоры. Пластины обшивки развернулись перепендикулярно площадке и сцепились с ней. Дно корабля, как и поверхность площадки, разошлось и сложилось, оставив разделением только пол нижнего помещения судна. Подземная система и воздушное судно вдруг стали единым целым, словно корабль прирос к своему пристанищу, однако на этом всё и кончилось: никто не собирался спускаться вниз, к словно бы живым пульсирующим органам таинственной подземной системы — они оставались необитаемы. Словно бы это был дом с огромным и страшным подвалом, в который никому и ни за что нельзя заходить: это строго запрещено. — Конечная! О-хо-хо-хо! — загремел голос доктора. Эми начинала сильно раздражаться. Мало того, что её схватили со спины и нагло швырнули в тюремную камеру прежде, чем она успела опомниться, как тут ещё и этот кошмарный голосище, который издевается не столько над ней самой, сколько над её ушами. Хуже ситуацию и представить нельзя! И что особенно паршиво — Марин заткнули куда-то ещё, в совершенно другое место, неизвестно какое, так что у девочек теперь не было никакой возможности контактировать, встретиться и обговорить хоть какой-то план побега или провокации врага с вызовом на бой, который можно было бы прекратить своей победой и... там уже определиться. Но нет. Тюремные камеры, к сожалению, были сделаны просто превосходно! Материал стен прочный, а вместо решёток — мощное энергетическое поле, непробиваемое приблизительно... ничем. Спасибо и на том, что имелась достаточно широкая откидная лавка, так что не обязательно было садиться или укладываться на пыльный, холодный пол. Всё же проявляет доктор хоть какое-то уважение к пленникам. Эми сидела на этой обитой чем-то более или менее мягким доске, уткнувшись в самый угол и от кипящего раздражения всё сильнее и сильнее вжимаясь телом в стены, будто желая слиться с ними, крепко стиснула руки на груди до боли при вдохах и убивающим взглядом сверлила стены напротив себя. Жаль, что это не помогало проделать в них настоящую дыру. Попытки помахать молотом до этого привели только к усталости в руках. Первое, о чём думает любой заключённый, особенно невиновный, это побег. Роуз стала перебирать в голове варианты, знакомые ей из фильмов, и тут же недовольно закатывала глаза, как только мысленно ставила постановочные побеги в условия реальной действительности. Разумеется, добрая половина (а то и больше) беглецов мгновенно ныряют в вентиляцию, шустро пробираются по шахтам и неким необыкновенно-сказочным образом выбираются наружу невредимыми. Но, во-первых, вовсе необязательно, что вентиляция приведёт к выходу. Во-вторых, вентиляционные трубы узкие! В них можно просто не поместиться! Где гарантия, что пролезешь? Нигде. В-третьих, даже если туда полезть — нереально будет остаться незамеченной, потому что эти трубы металлические и полые, то есть все шорохи превратятся в лихой грохот и отчётливо будут раздаваться по всей базе и мгновенно её выдадут. А это будет роковая неудача: если Эггман догадается пустить роботов вслед за ней, они без особых проблем и довольно-таки быстро её убьют, поскольку отбиваться будет просто-напросто негде. Ну и как вишенка на торте: в камере ужасно высокий по сравнению с её ростом потолок, и она в любом случае до вентиляционного люка не доберётся. Обидно, обидно. А уж что касается всех прочих вариантов побега, то тут даже и говорить нечего: провал. Потому что их нет. Помимо тюремных камер в коридоре были установлены и другие камеры — камеры видеонаблюдения. Это означало, что все попытки выбраться непременно будут зафиксированы, хотя, ещё вероятнее, запись вообще идёт трансляцией. Во всей комнатушке, отведённой пленнице, не было ни одного укромного уголка, где можно было бы заныкаться и улизнуть от острого безразличного глаза беспристрастного в своей работе бездушного устройства. Хотя Эми сидела в камере всего около часа, этот час выводил её на неимоверное изнеможение от скуки, бездействия и абсолютного отсутствия хоть каких-то событий. Муха мимо не пролетит. А горячий нрав этой девушки ой как сильно не сочетался с таким бездельем. Подумать только, как подло всё обернулось! Её приключение закончилось, даже не начавшись! А что насчёт Соника, её единственной надежды на спасение? Он ведь непонятно где, непонятно когда вернётся, и найдёт ли он её? Он и не знает о ней ничего... И зачем она вообще понадобилась Эггману? На этой мысли Эми остановилась и задумалась. А ведь действительно — зачем? Ладно, Эми уже давно приглянулась учёному как рабочая приманка "синего грызуна". Если бы он просто хотел избавиться от них с Марин, то их давно уже не было бы в живых. К тому же Марин только что появилась, не знает, кто такой Соник (ведь правда не знает!) — значит, никак не была связана с ним и не могла иметь с Эггманом личных и косвенных счётов. И зачем тогда брать её? За компанию? Ну не от нечего же делать! Выходит, всё намного запутаннее, чем кажется. "Может, Соник как раз-таки скоро вернётся из-за того, что я здесь? Должно быть, это такая провокация... Поверить не могу, меня снова используют как приманку! Можно подумать, я больше ни на что не способна! Да от меня пользы больше Эггману, чем Сонику! Нечестно! Мне так хочется быть для него настоящей подругой во всех приключениях, а в итоге..." Медленные рассуждения опять перешли в кипучее недовольство. — Кхем, как слышно? Не соскучились ещё? — иронично спросил гаркающий голос доктора, раздающийся из колонок. Он определённо наблюдал за ними через камеры, параллельно наверняка занимаясь чем-то, и теперь, включив у себя микрофон и динамики на всю тюрьму, издевался. — Тебя не касается! — как можно более напирающе крикнула Эми и ещё больше нахмурилась, так что брови стали болеть. — Ихи-хи, в таком случае, приятного вр-р-ремяпр-репр-р-ровождения! Ежиха издала раздражённый рык и снова стала думать. Сидеть в углу, как наказанной, ей наконец надоело, и она стала нервно прохаживаться туда-сюда. — Ты сегодня особенно по-идиотски хихикаешь, док, — пробубнила она себе под нос, заметив, что громкий охающий смех вдруг сменился писклявым, пронзительным хихиканьем. — Не такая уж это и победа — атаковать со спины... Эми продолжала бубнить, то и дело сжимая кулаки, представляя, как ловко она дала бы отпор, будь у неё второй шанс... В ногах скапливалась лишняя энергия, так что она начинала пританцовывать, топать, пинать ногами воздух. Вдохнула, выдохнула. Потянулась. Прекрасно осознавая бесполезность своих действий, призывала молот и с размаху била им по стенам и энергополю; в ответ получала только отражающийся эхом гул и вибрацию по всему телу, возникающую из-за отдачи, приводящую к лёгкой боли в голове, будто мозги встряхнуло. Стены оказывались в итоге едва поцарапанными, даже не помятыми. Какое разочарование. Эми села назад. Прилегла. Скука смертная. Вот сколько времени прошло с тех пор, как она здесь? Час? Два? Может, уже вечер? Хоть бы часы повесили. Или книжек оставили, чтобы коротать уже другие часы. — Эй, Эггман! — наконец нарушила тишину девушка. — Долго ещё нам ждать, пока тебя в очередной раз втопчут в землю? В ответ ничего не последовало. — Эггман! Молчание. — Что, нечего сказать о том, что ты уже сейчас признаёшь собственное поражение? — с особенной язвительностью проговорила Эми, нарочно не повышая тона и так выставляя себя уверенным победителем. Однако провокация, что странно, не сработала: снова ничего. Такие слова не могли не задеть эггмановского самолюбия. "А что, если он ушёл?.." Вместе с этой мыслью в голову ежихи влетела ещё одна оглушительная мысль. Если сила и шантаж не срабатывают, то сработает хитрость. Она вспомнила о способности, которую не применяла уже очень давно. Губ коснулась лукавая улыбка... И Эми пропала. Не то что бы пропала — стала невидимой. Конечно, быстро это результатов не принесёт; однако если Эггман действительно отошёл от камер (а он наверняка позже вернётся), то он не успеет заметить, куда она делась, и заподозрит побег. Тогда, вероятно, он пошлёт каких-нибудь роботов, а то и сам придёт, чтобы напасть на след, и тогда она сможет по-настоящему сбежать... Оставалось только ждать. Эми слышала, как точно, глухо стучит её сердце, и даже боялась, что громкое сердцебиение способно выдать её; она постаралась дышать как можно медленнее и тише, но из-за этого напрашивался глубокий вдох: воздуха начинало не хватать. Она постепенно вдохнула и задержала дыхание, чувствуя внутри подавляемое горение; в глазах даже немного помутнело: так бывает всегда, когда сердцебиение сильно учащается, дыхание выходит из-под контроля, а ты нарочно запрещаешь себе дышать и лишь немного погодя медленно-медленно выдыхаешь. Напряжение тогда заметно спадает. Ежиха стояла и ждала, словно хищница в засаде, а ведь охоту вот-вот должны были устроить на неё... Кто бы мог подумать, что порой сражения протекают медленно, беззвучно и требуют столько выдержки, терпения и времени. Это вам не сериалы смотреть... Наконец произошло то, чего Эми ждала: надрывно завыла тревога, свет потемнел и исчез, а ему на смену пришли красные, нагнетающие мигания и душераздирающие крики сигнализации. Это заставило ежиху вздрогнуть и чуть не потерять контроль над своей невидимостью. Через секунду в коридор вломились роботы с цепкими металлическими лапами. Энергетическое поле, ещё недавно бледно-голубое, сиявшее электрическим, но ненавязчивым светом, растаяло и разбилось на самом полу сотней алых искорок, крошечных осколков распалённых углей... "Это мой шанс!" Девушка юркнула мимо уже подоспевшей группы роботов и помчалась к дверям, из которых они друг за дружкой выкатывались. Не успели они все покинуть дверной проём, как Роуз уже была по ту сторону; теперь оставалось только бежать и искать выход. Эми с холодном поту покидала тюрьму и второпях думала в этот миг, где и как ей искать Марин, как помочь ей выбраться — ведь Марин не может стать невидимкой! — и как удрать или хотя бы найти укрытие, чтобы дождаться спасения или разработать новый план. Страх сковывал душу и заставлял бежать всё быстрее. Пробежав несколько длинных коридоров и повернув пару раз на развилках направо, ежиха наткнулась на большие, массивные, однако намертво запертые двери; она даже удивилась: как могут двери быть настолько громадными? Бежать назад было лишь одним из вариантов, так что Эми попыталась изо всех сил ударить в двери молотом, нарочно целясь в щель между ними и стараясь хоть капельку раздвинуть их. Но они не поддавались. Тут Эми втянула воздух сквозь зубы от разочарования: молот, в отличие от одежды, не становился невидимым, как она, и эту подлую особенность она не учла. Теперь нельзя было бездумно размахивать излюбленным оружием и только убегать, если за ней погонятся, либо вовсе вступать в схватку врукопашную, удерживая невидимое состояние, а это было утомительно: уже сейчас оставаться в нём было довольно трудно и требовало мучительной концентрации. Кроме того, она и так уже наверняка дала подсказку, где её искать. За поворотом послышались жужжание и грохот; освещённые красными лампочками, мигающими и вращающимися в такт зловещему карканью сирены, роботы с цепкими лапами рвались навстречу беглянке. От неожиданности она вскрикнула и на пару секунд вновь стала видимой, но тут же опомнилась и, через силу снова уйдя в невидимость, побежала прямо навстречу и на свой страх и риск высоко подпрыгнула, хватаясь за голову одного из врагов. Изо всех сил держась за него руками и пытаясь не упасть, Эми вскарабкалась на то, что служило роботу плечами, и стала прыгать с одного противника на другого, с силой ударяя по ним ногами, однако с трудом удерживая равновесие; девушка благодарила сейчас все сверхъестественные силы за то, что роботы не стреляли и не резали, а только хватали, поскольку большего от них и не требовалось — хватать и не выпускать было их единственным предназначением. Нервно вдыхая и выдыхая, Эми отталкивалась от врагов, пока не потеряла баланс и не упала. Оказавшись совсем близко к полу, ей пришлось понять что-то, из-за чего ей показалось, будто её бросило в жар и тут же окатило целым ведром ледяной воды. Тень. Всё это время была видна её тень. Девушка шумно выдохнула, снова возвращаясь в видимое состояние и поняв всю серьёзность и накал ситуации. На этот раз она была настроена решительно; вооружившись молотом, Роуз быстро и точно прицелилась и ударила по головам ближайшим соперникам, после чего сразу побежала прочь. Голова начинала болеть от выматывающих звуков сигнализации, глаза режуще напряглись от мигания красных лампочек. Сердце гулко колотилось. Немного подумав на бегу, Роуз всё же решила снова стать невидимкой: всё-таки тень преследовать сложнее, чем живую фигуру. По каким законам физики тень оставалась видимой, Эми не знала, но сейчас было совершенно не время в этом разбираться: неважно почему, главное, что это очень некстати и уже подвело её. Страшно обидно было так сплоховать. Толпа неприятелей догоняла её. "Может, я ещё успею спрятаться..." Но её мысли будто тотчас же прочитали. Навстречу уже неслась группа таких же роботов, и в узком проходе Эми оказалась заперта и окружена. "Выбора нет..." — Нгах, сами напросились! — с сердцем крикнула она и, перестав скрывать своё обличье, стала в открытую отбиваться молотом. Металл звенел и лязгал, роботы сбивались с толку, а пока одни приводили свои системы в порядок, другие наступали ещё настойчивее, и казалось, что это никогда не кончится. Молот вырвали из рук и швырнули разломанным куда-то прочь; призвав новый, ежиха продолжила сражаться, одновременно замахиваясь им на одного врага и отпинывая ногами другого, но в этот момент подступал третий, и она теряла координацию, вырываясь из его хватки всеми силами, какие оставались. И так раз за разом. Снова и снова. Плотно сбившиеся друг к другу железки не давали ей подпрыгнуть и перебежать по головам, а только крепче замыкали пространство, яростно протягивая к ней холодные, длинные, цепкие пальцы. Проклиная всё — роботов, нестоящие ноги, болящие руки, измученные лёгкие — она ненадолго сдалась, решив дать врагам фору в несколько секунд, пока она переводит дух. Они потащили девушку по прежним коридорам, сжав в своих холодных, недружелюбных объятиях. И всё же, когда в груди вновь вскипело ужасное нежелание проиграть, Эми удалось вырваться и завернуть в один из поворотов; там она обнаружила лестницу, состоящую из скоб, торчащих их стены, и не раздумывая ухватилась за неё и постаралась забраться как можно выше. В груди торжествовала победа; когда роботы подъехали ближе и попытались достать свою цель с верхотуры, она спрыгнула и быстро увильнула искать другой выход. — Вам так просто со мной не спра... Что?! Эми прошиб пот. Перед ней стоял Эггман собственной персоной и грозно высился над ней, надменно улыбаясь и горделиво выпрямившись. Ещё более жутко стало, когда он наклонился... Через секунду он уже схватил её за плечо и, подняв над полом, торжествующе засмеялся: — Неужто ты думала, что я такой же недальновидный простак, как ты? Решила, что можешь меня облапошить? О-хо-хо! Как наивно! ...Уже будучи брошенной назад в свою камеру, Эми услышала: — Подумай о своём ненаглядном Сонике! Кого бы пришёл вытаскивать этот грызун, если бы его принцесса удрала? Ах-ха-ха! — Ты ничего ему не сделаешь! — прокричала Эми, от злости ударив кулаком в ненавистное уже энергетическое поле. Она была теперь совсем одна, хотя поначалу попала сюда не в одиночку. Была заперта, хотя предприняла ловкую попытку сбежать — на её хитрость ответили хитростью. Усталость мучила её тело, голод сдавливал давно пустующий желудок. Роуз бессильно опустилась на откидную лавку и заметила, что рядом лежит какая-то небольшая коробочка. Печенье. Старое незамысловатое печенье. И ироничная надпись: "Не умрите от голода. Мне это невыгодно. Можете есть". — Вразрез с моей диетой... — с обидой прошептала Эми, но терпеть голод было слишком больно, и пришлось поддаться искушению. Проглотив одно печенье, ежиха зажмурилась. Дальше есть было трудно — горло сдавили горькие слёзы досады и разочарования.  

***

Марин сидеть в тюрьме не нравилось, и это вовсю проявлялось. — Ты, может, хоть пояснишь, кто ты есть? Нафига притащил меня сюда? Я чё, на принцессу похожа? На девочку в беде? Я чё, по-твоему люблю за решёткой торчать? Слышь, дед! У тебя даже решётки нет, ё-моё! Не раскошелился, что ли? — Ты когда-нибудь перестанешь нести свою околесицу? — сердито ругался на неё голос из колонок. — И я тебе не дед! — А на кой ляд тебе столько малявочных комнат в этой тюрьме? Как их там... Камеры, вродь? Ну так вот, чё их здесь так много? А Эми ты куда дел? Мы б тут с ней вдвоём в одной коробке поместились. У тебя чё, никакой логики, что ли? В ответ послышался только недовольный выдох и усталое: — Никогда ещё у меня не было таких надоедливых пленных... Енотиха помолчала немного и беззаботно развалилась на лавке, болтая ногами и разглядывая скучный высокий потолок. Вдруг она заметила лежащую рядом коробочку и всего за минуту, страшно обрадовавшись, смолотила всё печенье, находившееся в ней, одобрительно чавкая и произнося радостное: "Ну хоть чё-то хорошее". Правда, сразу затем весьма досадное: "Эх, маловато чё-то". И тогда ей в голову пришла гениальная мысль. — Слышь, смотри, чё могу! Она соскочила на пол, отошла к стене, вся сжалась, как пружинка, так что получилось нечто между группировкой и низким стартом (дети и не такое могут, уж поверьте!), а потом стремительно разогналась и пробежала немного по стене; напоследок она собиралась эффектно приземлиться в какой-нибудь впечатляющей позе, но вместо этого не совсем изящно рухнула на пол. — Тебе что, ничего умнее не могло в голову прийти? — А тебе? Молчание. Серьёзно, что здесь можно ответить... — А развлекаться как тут у тебя? Типа, тюрьма тюрьмой, а если я тут с тоски завяну? И нафига ты меня сюда ткнул, а? Так и не ответил! Вот выберусь, и как заряжу тебе по башке, полетишь на горшке! Я капитан, покоритель морей, океанов! Слышь, чё говорю? Вот придёт этот, как там его... Ну, про коего эта моя соратница всё трепала... Который ветерок её синенький! Вот он тебе зад как на-а-адерё-ё-ёт! — Это ему несдобровать, милочка! Ты плохо знаешь, на что способен доктор Эггман, когда стремится к победе и полной власти! Он грохочуще засмеялся, так что Марин зажала уши и, не вставая, заорала во всё горло, чтобы выиграть соревнование "Кто громче орёт", а заодно вынудить доктора позорно замолчать. Енотиха даже удивилась, что может горланить настолько громко и продолжительно, так что самой чуть уши не заложило. В конце концов ей надоело лежать на полу, и она стала ходить кругами. С полчаса походила, то и дело бегая, улеглась на лавку и затянула сначала потихоньку, а затем и во всю ширину своей необъятной души какие-то песни из своей деревни. Песни заслуживают особого внимания. Эти песни пели её земляки, как правило, по вечерам, зажигая фонари внутри домов и на крыльцах или просто усаживаясь под окнами. Дети скакали, излучая бесконечную энергию, даже к ночи не заканчивающуюся после долгих подвижных игр, разнообразных проделок и помощи взрослым в течение дня. Взрослые, уже уставшие от работы и детской энергии, сидели, или стояли, или прохаживались потихоньку, неторопливо разговаривая о всякой мелочи и пересмеивались меж собой, вспоминая комичные случаи, произошедшие за день. Так мирно тёк закат; волны полизывали песчаный берег, щекоча пятки и щиколотки и принося красивые ракушки — будущие ожерелья; облака пёрышками и нежными пузыристыми кучками обнимали небо — и так были похожи на корабли — на мечту... Кто-то в это мгновение затягивал песню. Может быть, мальчик, может быть, девочка, может, женщина с доброй улыбкой, обрамлённой морщинами, или пожилой мужчина с большими, тёплыми, шершавыми руками... Главное, что этого ждали всем островом. И тогда песня тянулась голос за голосом, как те самые ожерелья — ниточки, на которые одну за другой нанизывали несравнимо разнообразные ракушки; задорная, ладная, непохожая ни на какую другую песню — это были традиции коренного народа Империи Сол, традиции Южного Острова. ...Вот только когда поёт хор разных голосов, то песня сама и ладится, и строится — все недостатки сами как-то выглаживаются. А вот когда поёт одна Марин, которую некому контролировать... Это незабываемое пение. Голосение. Как это ещё назвать? В любом случае, незабываемо оглушительная фальшь, запоминается на всю жизнь, ни с чем не спутаешь. Когда одна песня кончалась, Марин заводила следующую, затем третью, и визжала, и басила, как могла, по очереди все песни, которые помнила, а когда они кончались — начинала по новой, но уже в другом порядке. — Слышь, дед! — засипела она уже надорванным голосом после нескольких минут молчания, уже после того как ей надоело петь. — Ты б хоть... Кха... Уй йо... — она покашляла. Это ж надо так петь до хрипоты... — Музон бы запустил, раз у тя радио рабочее! — она подождала, пока пленитель скажет что-нибудь в ответ, но не дождалась в течение целых семи секунд и потому сама решила: — Ну и молчи себе, раз вредность такая у тебя зашкаливает! Тьфу! — и показала язык, а затем вся надулась. Она не знала, что её певчий голосинушко уже препорядочное время никто не слышит... Но вдруг скуку развеяло неожиданная смена обстановки: свет погас, загорелись красные лампочки, заревела оглушительная тревога. Марин тут же вскрикнула: — Ништя-я-як! И попыталась перекричать сирену, считая, что это ей по силам. Скоро по коридору понеслась куча роботов с цепкими металлическими руками, на впечатляющей скорости несущихся на небольших колёсиках. Маленькая енотиха стала пытаться разбить кулаками силовое поле, часто лупя ими по загоревшейся страшным красным светом поверхности, и даже пробовала пинать и бить крепкой, как полагается моряку, вечно готовому к опасностям, головой; однако без толку. Хотя сдаваться девочка не собиралась — ведь негоже капитану сдаваться! — Э-э-эй! Господа железки! Отреагируйте, ёлки-палки! Слы-ы-ышьте-е-е! — и забарабанила кулаками так часто, что голос задрожал; но даже когда Марин прерывала свой крик на вдохи, она продолжала стучать. Один из роботов (очевидно, самый недалёкий) замедлил ход, остановился и подъехал к её камере. — Ну наконец-то! Хоть один умный! По-братски, ну пожал-ст, пробей ты эту дурацкую стену! Вслед за недалёким собратом к новому действию присоединились ещё несколько его "приятелей". — Давай, пацаны, ну, ну! Ломите, ломите! Марин рванулась вперёд, чтобы показать, как надо правильно бить. Роботы сначала отшатнулись, а затем наоборот, повторили за ней, ударившись о поле. Но, к сожалению, этого оказалось недостаточно, чтобы поле пало. — Да рыпайтесь, что ли! — закричала наконец Марин в нетерпеливой ярости, когда ей надоело ждать. Роботы, под-видимому, испугались и стали бить ещё раз, и ещё, и ещё. Поле на мгновение перемигнулось и исчезло. — Ха-ха! Но только Марин, издав свой победный смех, захотела выпрыгнуть наружу, как оно тут же стало прежним, и она больно встретилась с ним лицом. Роботы, поняв, что дело это бестолковое, а сами они уже ведут себя, как дезертиры, и их за это ничего не стоит перевести на гайки, укатились вслед за собратьями. — Да твою за ногу, ё-моё! Размазня! Водоросли вы, вот вы кто! От злости Марин чуть не заплакала. И как там сейчас Эми? Откуда здесь эти роботы? Поймали кого-то ещё? Может, Эми тоже задело? Технические неполадки? В чём дело? "Заподлятина", — лишь подумала Марин и устало сложила руки на груди. В этот момент захотелось есть. А печенье, как назло, кончилось... На всякий случай девочка проверила ещё раз, но там было только было издевательское: "Не умрите от голода. Мне это невыгодно. Можете есть". — Если не хочешь, чтоб я умерла от голода — мог бы и побольше положить... — пробурчала Марин и оттолкнула от себя пустую жестяную банку. Банка загрохотала и остановилась. Попыхтев немного от скуки и злости на свою неблагосклонную судьбу, которая явно действовала в паре со "злым усатым дедом", Марин что было сил ударила обеими руками в откидную лавку, так что та затряслась с громким грохотом, и на всю тюрьму и закричала: — Долго ещё ждать?! Спустя время сирена умолкла. День клонился к вечеру. Хотелось спать.