Колесо Фортуны

      — Мисс Робер, я удивлен вашей напористостью, — произнес Волдеморт, как только Галатея оказалась на достаточном расстоянии, чтобы не слышать их разговор, но и на таком, чтобы была возможность хорошо расслышать ее приказ на смену атакующего.       Женевьева отшатнулась. Будущий Тёмный лорд стоял всего в метре от неё, но для неё это расстояние казалось опасной пропастью. И единственное желание, которое по-настоящему охватило её, — это мысль о том, чтобы перерезать горло этому чудовищу.       — Я перестаралась, — выдавила из себя Робеспьер. — Вы в порядке?       На самом деле ей очень сильно хотелось прямо сейчас уйти, избежать столь тесных контактов с тем, кто ей неприятен до одури. Но у судьбы на сегодня, видимо, были другие планы, а самой Женевьеве нужно было строить из себя кого-то… терпимого?       — Вполне, — легко кивнул Волдеморт. — Впрочем, ваши способности интригуют, — Волдеморт скользнул за спину Женевьеве, не смевшей сдвинуться с места. — Сильные заклинания, — прошелестел он где-то сбоку, — хорошо поставленный удар кулаком, — припомнил он их столкновение в библиотеке, — и, что самое главное, — Волдеморт нагнулся к уху Женевьевы, при этом оставаясь на достаточном расстоянии, чтобы не нарушить свои же собственные границы, — умелое использование этого на практике.       Женевьева повернула голову к Волдеморту, и на мгновение ее ослепила его улыбка — но отчего-то не злобная, не саркастичная, не ироничная, как ей представлялось, а снисходительная и даже доброжелательная. И это показалось волшебнице еще более угрожающим! Ее брови свелись вместе, а губы напряженно поджались.       — Спасибо, — процедила Женевьева.       — И все же вы и в самом деле не очень дружелюбны ко мне, — беззлобно покачал головой Волдеморт, отстраняясь. — Могу ли я узнать причину вашей неприязни?       — Вы, наверное, что-то себе придумали, мистер Реддл, — саркастично отозвалась Женевьева, её бровь дернулась в наигранном удивлении. — У меня, знаете ли, просто лицо такое, — в её словах не было ни капли правды.       — Неужели от меня так уж нестерпимо пахнет, мисс Робер?       — Что?       Женевьева, совершенно потеряв нить разговора, изумленно вскинула брови — этот вопрос застал ее врасплох. А Волдеморт, глядя прямо в ее глаза, лишь с загадочной улыбкой слегка склонил голову набок, словно изучая редкий экспонат.       — Вы ищете источник неприязни в материальном? — прищурилась Женевьева.       — Искать причину в ином я не могу, — спокойным, завораживающим голосом проговорил Волдеморт. — Мы не столь близко общаемся, мы даже не на одном факультете, но ваше отношение уже пропитано отвращением.       — Не судите по себе, — вдруг сорвалось с губ волшебницы.       Волдеморт на мгновение замер, его взгляд стал более острым, словно он прислушивался к чему-то неслышимому.       — Что?       — Я говорю, что не нужно судить по себе, — повторила Женевьева и едва заметно приподняла уголки губ. — Вы ведь не знаете, что происходит в моей голове.       Женевьева замолчала, и ее тревога, как дымка, заполнила всё пространство, и, казалось, даже воздух вокруг стал более густым и тягучим. В этот самый момент, среди бушующего хаоса её мыслей, вдруг родилась одна, пугающая до жути — а что, если своим резким ответом она только что подсказала ему то, о чём лучше было бы промолчать?       Волдеморт вдруг рассмеялся в такт выкрикивающим заклинания сокурсникам, проверяя щиты на прочность.       — Должно быть, мисс Робер, вы и сами судите по себе, — ехидно протянул Волдеморт, как будто он знал что-то, чего не знала она. Не успела Женевьева и глазом моргнуть, как Волдеморт, словно хищник, перехватил её запястье, в котором она судорожно сжимала волшебную палочку, и намертво сжал пальцы. С силой, но не грубо, повернул её руку так, что палочка теперь была нацелена прямо на ствол дуба, словно принуждая её подчиниться его воле. — Расслабьте руку, мисс, — прошептал он так, что его голос прозвучал, как ласковый приказ. — Иначе вы никогда не научитесь как следует пользоваться волшебной палочкой, — его дыхание обожгло её кожу.       Женевьева, словно парализованная, замерла, чувствуя, как его пальцы в перчатках из дорогой замши сжимают её запястье, как будто забирая её силу. Сердце бешено колотилось в груди, пытаясь вырваться из плена. Она изо всех сил старалась не показать ни страха, ни отвращения, ни ярости, которые раздирали её изнутри.       Робеспьер медленно, с трудом, но всё же, расслабила мышцы в руке.       — А теперь возьмите ее так, как вам удобно, — более приказным тоном продолжил он.       Она, стараясь не показать ни капли раздражения, медленно, очень медленно, перехватила палочку, и её пальцы коснулись его. Едва она почувствовала лёгкое касание, как тут же поспешила вырвать свою палочку. Но, как только её ладонь покинула его пальцы, Робеспьер поняла, что всё это время он держал её руку в нужном положении, и теперь, несмотря на все её старания, она стоит не так, как ей удобно, а так, как нужно ему. Волшебница не поднимала взгляд на Волдеморта, стараясь унять клокочущую в ней ярость.       — Запомните это положение, мисс Робер, — дыхание слизеринца в последний раз коснулось ее уха, и юноша отстранился.       И в тот же миг, когда его дыхание исчезло, Женевьева смогла вдохнуть полной грудью, словно до этого ей не давали дышать. Она резко развернулась к Волдеморту, который в этот момент, брезгливо отряхивая свои руки, словно после неприятного контакта, стал ещё более мерзким.       — Оно неудобное, — не выдержала Женевьева.       — Тем не менее, — произнёс Волдеморт, отступая на выжженный Женевьевой участок полигона, — оно, бесспорно, правильное, — он растянул гласные, словно смакуя каждое слово.       — Не все правильное — удобно, — фыркнула Женевьева, смотря в сжатую между пальцами жасминовую волшебную палочку.       — И правда, — тихо проронил Волдеморт, занимая своё место на краю выжженной земли, где он до этого практиковал щиты. — Часто рассуждаете именно таким образом, мисс Робер?       Женевьева стиснула челюсти, прищурившись, и выгнула бровь. Она не удостоила его ответом, решив пока приберечь свои слова, и медленно развернулась к остальным ученикам, которые продолжали практиковаться в выставлении щитов. Волдеморт усмехнулся. Его движения были плавными и уверенными, словно он не только что издевался над ней, а всё это время был сосредоточен на тренировке. Он поднял палочку, и лёгкое свечение окутало её кончик. Женевьева, всё ещё ощущая покалывание на коже от его прикосновений, невольно сжала свою палочку до белых костяшек. Волшебница, будто специально, взяла волшебную палочку немного по-другому, однако, несмотря на это, все еще держала ее правильно, хоть и грубо.       Теперь они стояли друг напротив друга, словно на арене для дуэлей. Но на этот раз, не было криков заклинаний, не было вспышек магии. Были лишь ее отточенные, рассчитанные движения, направленные на защиту, а не на атаку. Щиты возникали и исчезали, отражая летящие искры и заклинания, а между Женевьевой и Волдемортом висело напряжение, такое же густое, как дым от копоти. Каждый раз, когда их взгляды случайно пересекались, волшебница ощущала холод, пробегающий по её спине, и не могла не заметить едва заметной улыбки на его губах. Словно для него это было только развлечение, кошки-мышки.       Щит Женевьевы, к ее удивлению, держался дольше, чем она ожидала. Прошло пять минут, шесть, семь. Но вот, Робеспьер напряженно затаила дыхание, когда в ее щит, на котором было все сложнее и сложнее сконцентрироваться, влетел очередной пульсар неизвестного происхождения. Оболочка треснула. Сердце пропустило удар. Женевьева, не задумываясь, взмахнула палочкой, поставив второй слой щита, но совсем другого. И следом первый щит рассыпался, а Женевьеву отбросило на несколько метров назад, от столкновения с вовремя выставленным протего. Волшебница свалилась на промерзшую землю, повалив за собой еще какого-то бедолагу, находившегося в том месте. Полигон хором ахнул.       — МИСТЕР РЕДДЛ! — взревела Галатея Вилкост с другого конца полигона.       Холод промёрзшей земли, словно острые иглы, вонзился в её спину, заставляя выдохнуть весь воздух из лёгких. Резкая боль, словно раскалённое железо, обожгла её левое плечо, куда пришёлся основной удар. Она попыталась подняться, но резкая пульсация в висках и ломота во всём теле не давали ей этого сделать. Перед глазами всё плыло, и в отчаянной попытке прогнать наваждение, она зажмурилась, но это лишь усилило пульсацию боли.       Из-за размытого тумана перед глазами, Женевьева с трудом разглядела, как к ней, наступая по выжженной траве, надвигается фигура Галатеи, лицо которой было искажено гневом и тревогой. Но тут же, словно в тумане, перед ней возник силуэт Волдеморта, он опустился на одно колено рядом с Женевьевой, и его лицо, на удивление волшебницы, выглядело не насмехающимся, а удивленным. Молодым человеком, сбитым с ног, оказался Альфард, успевший уже собраться и подобраться к Женевьеве.       — Жизель, ты как? — донесся взволнованный голос Альфарда.       В ушах всё ещё стоял звон, но теперь к нему примешивался резкий запах жжёной травы и гари, а в горле почему-то появился вкус крови, и, только проглотив слюну, Женевьева поняла, что она прикусила язык. Невероятно раздражало. Женевьева, наконец, смогла приоткрыть глаза и увидела, как лицо Волдеморта вновь искажается, но теперь в нём проявилась какая-то брезгливость и злость, и это заставило ее вновь стиснуть зубы.       Альфард, не дожидаясь ответа, склонился к ней и помог приподняться, но стоило ей встать на ноги, как мир вокруг нее вновь поплыл, и, если бы не Альфард, она наверняка бы упала снова. В глазах Женевьевы потемнело, но она отчаянно цеплялась за сознание, пытаясь справиться с тошнотой, подкатывающей к горлу.       — Я в порядке, — прохрипела Женевьева, пытаясь обрести равновесие, и при этом невольно бросила взгляд на Волдеморта, но тот уже отвернулся, словно его ничего и не касалось.       — Мистер Реддл, объяснитесь! — наконец, рядом оказалась Вилкост. — Вы решили отомстить мисс Робер за ее глупость?!       — Это всего лишь недоразумение, профессор, — ответил Волдеморт ровным и спокойным голосом, как будто не он только что отправил Женевьеву в полёт через всё поле. — Мисс Робер, к сожалению, выставила дополнительный Протего ближе к себе, а не перед Мурум Инвиктус, из-за чего её, как следствие, и отбросило назад. Иначе мое заклинание ударило по Протего, и мисс Робер бы осталась цела и невредима.       Он говорил так, словно был свидетелем, а не участником происшествия, при этом даже не удостоил Женевьеву взглядом. Робеспьер, опираясь на Альфарда, изо всех сил старалась не показать, как её раздражают его слова. Он подметил даже то, как именно она наложила Протего! Мудак.       — Недоразумение?! — выплюнула Галатея с неприкрытым сарказмом. — Мистер Реддл, мне кажется, вы несколько недооцениваете тяжесть последствий, — она бросила быстрый взгляд на Женевьеву, в её глазах промелькнула тень тревоги, но тут же Галатея снова посмотрела на Волдеморта и нахмурилась.       — Я лишь констатирую факты, профессор, — ответил Волдеморт с едва заметной улыбкой на губах, словно он наслаждался этим представлением. — Мисс Робер допустила ошибку, которую, к сожалению, бывает сложно предотвратить.       Он снова не смотрел на неё, говорил о ней в третьем лице, и от этой мысли по спине Женевьевы вновь пробежали мурашки. Хотелось вцепиться ему в волосы и вырвать их все до единого, как бы это не было по-детски. Робеспьер с трудом сдерживалась, чтобы не выкрикнуть ему в лицо всё то, что она о нём думает, но понимала, что сейчас это было бы ещё одной ошибкой, которую он обязательно использовал бы против неё.       Галатея, казалось, была в ярости, но в то же время и в смятении, словно понимая, что происходит нечто большее, чем обычная ошибка на тренировке. Она перевела взгляд на Женевьеву, пытаясь прочитать на её лице хоть какую-то информацию, но волшебница лишь отчаянно сжимала зубы, борясь с волной накатившей тошноты и головной боли.       «Не смотри на него», — словно мантру повторяла она про себя.       — Ладно, — наконец, проговорила Галатея с явным раздражением, — я посмотрю, что там на самом деле произошло. Мисс Робер, немедленно в медпункт! А вы, мистер Реддл…       Она на секунду запнулась, словно подбирая слова, а затем ее взгляд сменился на что-то более решительное.       — Вы проводите мисс Робер в больничное крыло, — приказала она. — И не вздумайте пропадать, я ещё вернусь, чтобы разобраться с вами обоими.       Волдеморт слегка наклонил голову, и на его губах вновь появилась эта раздражающая, едва заметная улыбка.       — Как скажете, профессор, — ответил он с каким-то слишком уж покорным согласием, отчего Женевьева напряглась еще больше.       Она не знала, чего от него ждать. Это не нравилось. Очень не нравилось.       — Идём, — сказал он, повернувшись к Женевьеве. Его голос, по какой-то причине, показался ей более мягким, чем обычно, отчего по спине прошел холодок, и всё её тело напряглось, словно натянутая струна.       Женевьева, чувствуя, как Альфард поддерживает её за руку, попыталась отстраниться, но, стоило ей сделать шаг, как перед глазами всё снова поплыло. Ей пришлось опереться на него, чтобы не упасть. Похоже, у неё не было выбора.       — Я… я могу сама, — прохрипела она, пытаясь вырваться из его хватки, но Альфард лишь крепче сжал её руку, покачав головой.       — Нет, Жизель, не стоит, — мягко проговорил он.       И, повинуясь безмолвному приказу Волдеморта, он медленно подвёл Женевьеву к слизеринцу. Волшебница чувствовала, как её охватывает отчаяние, понимая, что ей придётся провести с ним этот путь, но она не могла противостоять в таком состоянии ни Галатее, ни Альфарду, ни уж тем более ублюдку Реддлу.       Женевьева не сильно помнила, как добралась до больничного крыла. Отдельные размазанные воспоминания крутились у нее в голове, словно на нее специально воздействовали каким-то заклинанием. Не читающим мысли, но способным заглушить восприятие. Словно специально у нее косились ноги, а голова кружилась пуще прежнего. Хотя, казалось бы, она, бывало, и еще сильнее билась головой, чем сегодня. И это не было похоже на ее уже давно знакомый, так называемый «выход из реального мира», когда ее восприятие просто-напросто вырубалось. Это было нечто иное. Или все же оно?..       Более-менее девушка пришла в себя, когда Волдеморт в очередной раз спросил то же, что и несколько раз до этого:       — Мисс Робер, вы меня слышите?       Женевьева слабо повела бровью. Перед глазами все еще все плыло.       — Мисс Робер?       — М-м-м, — только смогла из себя выдавить девушка.       — Не притворяйтесь, вы не так сильно ударились головой, чтобы вам было настолько плохо, — раздраженно процедил Волдеморт. У Женевьевы от этого тона точно бы пошли мурашки по коже, если бы она смогла нормально сконцентрироваться.       — Прекратите, мистер Реддл, и усадите её, наконец, на кушетку! — пронзительно заверещала мадам Палмер. По виду целительницы сразу стало понятно — она была раздражена и ситуацией, и ими обоими.       В тот же миг, словно по волшебству, её руки оставил Волдеморт, сменившись холодными, но профессиональными ладонями мадам Палмер. От этого резкого контраста у Женевьевы на мгновение прояснилось в глазах.       Мадам Палмер взяла её лицо в свои руки, и, не обращая внимания на протесты девушки, начала изучать её зрачки и тыкать пальцами в шею, проверяя реакцию.       — Так, — наконец вынесла она свой вердикт. — Сотрясение мозга и лёгкое повреждение левого плеча, — она бросила недовольный взгляд на Волдеморта, который отступил на шаг назад, но по-прежнему не отводил глаз от Женевьевы. — Садитесь, мистер Реддл, и ждите, пока я закончу осмотр, — отрезала мадам Палмер. — И лучше молчите, если не хотите, чтобы я на вас проклятие наслала.       Она повернулась к Женевьеве и нахмурилась.       — Что ж, милочка, — проговорила она с легким сочувствием. — Сегодня явно не ваш день. Сейчас я вам дам зелья, и вы немного отдохнёте.       Женевьева метнула взгляд в сторону Волдеморта, который всё ещё стоял у двери, словно хищник, готовый к прыжку, но зачем-то медлил, и в её голове промелькнула мысль — он что, хотел сбежать? А может, просто не успел?       — Как скажете, — прохрипела Женевьева, в её голосе прозвучала напускная покорность, но в мыслях она отчаянно молила, чтобы слизеринец исчез из поля зрения, провалился сквозь землю, лишь бы не видеть и не слышать его больше ни секунды.       — Ложитесь, мисс Робер, — сказала Анна Палмер, вытащив с полок еще штук пять разных склянок, после чего взмахнула палочкой.       По лазарету залетали баночки, бинты, пластыри, пучки с разными травами.       Женевьева невольно нахмурилась, но не успела она опомниться, как к ее ладоням подлетел обмоченный в какой-то отвар тампон. Царапины на ладонях тут же защипали.       — Я сказала вам лечь, мисс, — недовольно фыркнула медиведьма.       Женевьева, сдерживая желание сморщиться от жжения в ладонях, аккуратно растегнула перемычки туфель и взобралась на кушетку. Волдеморт же был все ближе и ближе к выходу.       — Куда это вы собрались, мистер Реддл? — раздался писклявый голос Палмер в повисшей тишине. — Пока занятие не закончится, я вас никуда не пущу! Вот придет ваш преподаватель, и гребите своими двумя хоть за Атлантический океан в Нью-Йорк! Сядьте на табурет!       Женевьева сморщила нос и отвернулась в противоположную от Волдеморта сторону. Целительница прошествовала к койке волшебницы и сунула четыре флакона, которые нужно было выпить.       — А вы попробуйте вздремнуть, так лучше пройдет восстановление. Сколько у вас занятий еще осталось?       — Трансфигурация и зелья, — произнесла Женевьева, морщась от горечи отваров.       — На зелья успеете. Ложитесь нормально, мисс! Вот так, — медиведьма оглядела Женевьеву и сунула последнюю склянку. — И выпейте это.       Робеспьер перевернулась, подтянулась повыше и, сквозь иногда наплывающую пелену, взяла из рук школьной медиведьмы новую склянку. Выпив ее, Женевьева вернула пустой флакон женщине и опустилась на подушки. Это, наверное, было успокоительное. Либо снотворное. Ведь Женевьева слишком быстро отключилась, погружаясь в тревожный, слишком сильно напоминающий воспоминания собственной жизни, сон.

***

      Мраморный пол содрогнулся от удара, и тарелка с оглушительным треском разлетелась на осколки. Светловолосая, почти белокурая девушка, одетая в чёрную форму, напоминавшую ту, что носили ученики Дурмстранга, с глазами, полными безумного гнева, с яростью схватила ещё одну тарелку и с отчаянной силой швырнула её в дверной проём. Оглушительный звон разлетающегося на части фарфора заполнил всё пространство, словно раскалывая воздух.       — Я сказала «нет»! — пронзительно закричала девушка по-немецки. Девушка едва сдерживала бушующую внутри бурю возмущения. — Нет, нет, нет, и еще раз нет!       — Дафна, прекрати немедленно! — рявкнул глубокий и властный мужской голос.       В дверях, словно тень, появился высокий мужчина, чьи полностью седые волосы контрастировали с молодым, для его возраста, но напряжённым лицом.       — Это касается не только тебя, но и благополучия всей нашей семьи.       — Я не хочу, чтобы благополучие семьи определялось моим несчастьем, — прорычала Дафна и выхватила хрустальный фужер. Он тут же полетел в мужчину, скрывшемуся за стенкой. Хрусталь разбился о стену. — Не хочу, дедушка, слышишь?!       — Подумай о матери, милая, — раздался вкрадчивый голос бабушки из другого прохода, ведущего в столовую. Она появилась в строгом чёрном, все еще траурном платье, а её тёмные, туго собранные в пучок волосы лишь кое-где были разбавленны серебром седины. — Она так хотела, чтобы ты вышла за него замуж...       — А я не хочу выходить замуж! — с горечью закричала Дафна. — Брак — это ужасная ноша, не несущая ничего хорошего, только несчастья, несчастья и ещё раз несчастья! — и на каждое повторенное слово девушка яростно швыряла на пол дорогую фамильную посуду, разбивая её вдребезги.       — Кто вбил тебе в голову эту несусветную чушь?! — злобно рявкнул дедушка, наконец войдя в столовую, но с палочкой в руке.       — А вот никто! — гневно всплеснула руками Дафна, глазами ища что-нибудь хрупкое или острое. — Я сама до этого додумалась, между прочим! И мне не нужен ваш проклятый брак!       — Ну как же! Милая! — схватилась за сердце бабушка. — А как же семейный долг?       — Тебе надо, ты и выплачивай!       — Как ты смеешь так разговаривать?! — завизжала неожиданно появившаяся Эльфрида, вся из себя чопорная и аристократичная. Она без опаски, каковая была у Раймунда и Деборы, метнулась к Дафне и вдруг схватила ту за ее пучок, собранный по всем правилам дресс-кода Дурмстранга. — Со своей больной матерью так будешь разговаривать, поняла?!       — Фрида! — рявкнул дедушка Раймунд, да так, что затряслись стены, и Дебора дернулась, как от удара.       Эльфрида стиснула зубы, в её глазах вспыхнул недобрый огонёк, но, словно с трудом сдерживая себя, она отпустила корчащуюся от боли Дафну. Она окинула взглядом беспорядок оставленный в столовой, и на мгновение замерла, глядя на светло-русую макушку восьмилетней девчушки, спрятавшейся за высокой вазой. Её подбородок нервно дёрнулся, и на миг показалось, что она вот-вот разразится тирадой, перейдёт к спору с родителями, такому знакомому и привычному. Но она лишь гордо вскинула подбородок и нарочито спокойно вышла из столовой. В комнате воцарилась тишина. Хотя на самом деле она сделала именно то, чего хотела, — заткнула эту раздражающую своей слабостью и криками Дафну.       Дафна, словно собираясь с силами, некоторое время молчала, сверля взглядом столешницу, и в этой тишине чувствовалось напряжение, готовое в любой момент взорваться. Её голубые глаза вдруг вспыхнули холодным, почти неестественным блеском, словно она старательно копировала чью-то манеру смотреть.       — Дедушка, ну ты же сам должен меня понять, — тихо начала Дафна с жалобными нотками в голосе, совсем не вязавшимися с её холодным взглядом. — Я же сейчас прохожу стажировку в Дурмстранге у господина Каркарова, вовсю готовлюсь к поступлению в Сорбонну, куда вы меня почему-то так отчаянно не пускаете! Ну хорошо, не в Сорбонну, так в Академию при Капитолии! Не в Капитолий, так в МагМГУ! Не в МагМГУ, так в университетский корпус Ильверморни! — дрожащим голосом сказала Дафна. Она выпрямилась, а взгляд стал жёстче, что подчёркивало её неповиновение. — Пожалуйста, дедушка, ну пожалуйста, пойми меня! — отчаянно пролепетала Дафна. — Я хочу строить карьеру, а не нянчиться с детьми! У меня даже с маленькой Евой отношения не складываются, вон она, прячется от меня за вазами! — голос девушки чуть дрогнул. — Пожалуйста, дедушка, мне очень, очень это важно! — почти взмолилась Дафна. — Этот Гу-ся-тинс-кий… он же меня просто убьёт! Ты же видел его, дедушка? Он мне даже вздохнуть не даст! Ходу не даст! Воздуха не даст! А я учиться хочу! Карьеру хочу! Хочу, наконец, перевернуть этот мир!..       — Наши родственники достаточно перевернули этот мир, сама знаешь, — холодно отрезал Раймунд, без тени сочувствия и с ледяной решимостью. — И тебе совершенно незачем лезть в эти дела.       — Раймунд, — начала Дебора, но её слова словно растворились в воздухе, не достигнув его ушей.       — Я не намерен это обсуждать, — словно отмахнувшись от жены, произнёс он, бросив последний холодный взгляд на отчаявшуюся Дафну. — Завтра свадьба, как и было запланировано. Послезавтра ты отплываешь в Москву, и это не подлежит обсуждению! — словно зачитывая приговор, закончил Раймунд.       Лицо Дафны исказилось от отчаяния, и она задохнулась, словно от нахлынувшей безысходности. В отчаянном порыве Дафна сорвалась с места, бросилась вслед уходящему Раймунду и, упав на колени, судорожно вцепилась в его рукав и разрыдалась во весь голос. Крик девушки эхом разнёсся по залу.       — Умоляю! Умоляю, прошу, дедушка, заклинаю тебя! — кричала Дафна, захлёбываясь слезами. — Только не за него! За кого угодно, за британца, француза, австрийца, за кого угодно, но только не за него-о-о! У-мо-ля-ю-ю-ю!       Но Раймунд, словно сбрасывая с себя грязную тряпку, с презрением отбросил руку Дафны, и она, как бессильная кукла, осталась лежать на холодном полу в полном одиночестве. Дебора, не сказав ни слова, лишь поспешно последовала за мужем и в последний раз бросила на внучку полный слёз и беспомощного сожаления взгляд. Дафна громко кричала, переполненная болью и отчаянием. В бессильном гневе она начала яростно колотить кулаками по мраморному холодному полу, и её нежные, ухоженные руки, которые она так берегла, в мгновение ока были стёрты в кровь. Но девушка, словно не замечая боли, продолжала истязать себя, пытаясь избавиться от всего этого ужаса.       Она проклинала смерть отца, словно именно она был причиной всего этого кошмара, ведь из-за его проклятой смерти, её мать, сойдя с ума, решила выдать ее замуж. Охваченная яростью, Дафна едва сдерживала бушующую внутри бурю. Она проклинала мать за её импульсивные решения, не имеющие никакого отношения к их так называемому благополучию. Она проклинала дедушку с бабушкой за их слепоту, за то, что им было всё равно, что творит эта обезумевшая от потери мужа Хелена Робеспьер! Нет, она не Робеспьер! Она недостойна носить эту фамилию, ведь она, как была жалкой нищенкой из их давно никому не нужной чистокровной семьи Войцеховски, так ею и осталась! Почему её отец вообще клюнул на неё? Неужели она ежедневно поила его любовными зельями, заставляя так страдать?       Буря, вырывавшаяся из самого сердца, неожиданно стихла, и воцарившаяся тишина, тяжёлая и давящая, как невысказанная боль, повисла в воздухе, словно предвещая ей лишь мучительное одиночество. Дафна уставилась в одну точку на холодном белом мраморном полу коридора. Её тело, казалось, утратило всякую способность двигаться. Она оторвала взгляд от пола, только когда до её слуха донеслись чьи-то босые шаги, и в её сердце кольнула острая боль, ведь как бы она ни пыталась оградить свою младшую сестру от этой холодной и жестокой реальности, та по-прежнему, словно насмехаясь над всеми её усилиями, продолжала ходить босиком по этому проклятому холодному полу. Босые шаги, которые, несмотря на все её попытки защитить сестру от этой беспощадной реальности, всегда нарушали их семейный порядок, разносились по коридору.       Маленькая восьмилетняя девочка в красивом небесно-голубом платьице с белоснежным хлопковым воротничком, напоминающим кукольный, и рукавами-фонариками, робко встала прямо перед Дафной, словно невинный ангел, спустившийся на землю. Её большие, детские глаза были полны тревоги, словно старались проникнуть в самую душу старшей сестры. Женевьева смотрела на неё с неловкостью, страхом, но всё же с непреклонной детской смелостью, способной перебороть любой ужас. И, робко протянув вперёд маленькую ручку, Женевьева преподнесла Дафне красивый хрустальный стаканчик, наполненный до краёв самодельным лимонадом, словно предлагая сестре не только напиток, но и свою детскую дружбу.       — Ты ведь всегда любила мой лимонад, — тихонечко проговорила Женевьева, словно она боялась, что её слова могут быть услышаны не только Дафной, но и всем миром.       Дафна, словно очнувшись от дурного сна, не ответила, а лишь посмотрела в печальные глаза младшей сестры и, с трудом проглотив подступивший к горлу комок, опустила взгляд на её маленькие босые ножки, и в её душе вспыхнуло какое-то печальное осознание.       — Там же было разбитое стекло, — сипло произнесла Дафна, с трудом поднимаясь с холодного пола, — ты ведь могла пораниться.       — Оно куда-то исчезло, как только я к нему подошла, — невинно пожала плечами Женевьева, как будто речь шла о чем-то неважном. — Бери лимонад, он вкусный!       Дафна невольно протянула руку к стакану, принимая его в свою ладонь. Женевьева широко улыбнулась, и в ее зеленых, в почти таких же как у матери, глазах мелькнули янтарные искры, которые тут же испарились. Ни у кого не было таких глаз. Ни у кого из знакомых Дафны не было зеленых глаз, изредка переливавшихся золотом или янтарем. Сначала Дафна этого пугалась, но потом… потом что-то подсказало, что с Женевьевой все нормально.       К Женевьеве было особое отношение, в отличие от Дафны. Раймунд, по крайней мере, относился к ней лучше всех. Даже к собственным детям он был не так мил, как к младшей внучке.       — Иди обуйся, — нахмурилась Дафна.       — А ты попробуй мой лимонад, — скрестила на груди руки Женевьева. — И… больше так не кричи.       Девочка опустила глаза в пол, понуро шаркая босой ножкой.       — Обуешься, и не буду кричать, — фыркнула Дафна, наконец встав с пола и заправив выбившуюся из всегда идеального пучка прядь. — Иди, иди. И не забудь о занятиях с гувернанткой.       — А ты мой лимонад выпей, — упрямо протянула Женевьева, шагая в сторону своей спальни, и откинула свои красивые косички на спину.       — Как-будто в нем что-то новое появилось, — пробормотала Дафна, пристально следя за поднимающейся по лестнице сестренкой. Как только она скрылась из виду, девушка сделала глоток лимонада.       На следующий день в поместье Робеспьер царила суматоха. Ее возглавляла Хелен Робеспьер. Она ходила по саду, по этажам дома, ну и, конечно же, всем докучала. Каждому она заглянула в глаза своим пустым взглядом, который, кажется, становился все более и более стеклянным с каждым днем. От нее всегда пахло зельями, которыми пропахло австрийское отделение психологического корпуса госпиталя, и этот день не был исключением. Все морщились, но изображали из себя самых вежливых, понимающих и радостных.       Даже Дафна, словно восставшая из мёртвых, сегодня казалась живой. Конечно, это была лишь искусно наложенная маска, скрывающая её отчаяние: толстый слой макияжа, красивая причёска, пышное свадебное платье, специально привезённое из Италии, и гигантский букет алых роз в руках — всё это, хочешь не хочешь, создавало иллюзию жизни. Особенно если, по старой, видимо, дурмстранговской традиции, утро началось с рюмки крепкой болгарской ракии. Её жених, отвратительный до мозга костей мужчина, толстый, заплывший жиром, с прыщавой кожей и старческими пятнами, вёл себя с откровенной наглостью, как будто уже давно был полноправным хозяином этого поместья. А Дафна улыбалась ему, не произнося ни слова, и, словно заводная кукла, играла роль самой счастливой невесты на свете. И даже когда этот мерзкий Гусятинский нагло обнимал её за талию, она лишь кокетливо смеялась, и этот смех только для нее звучал как надрывный плач.       Под утро, когда этот фарс подошёл к концу, большинство гостей, словно пьяные животные, попадали прямо под столы или на столы, а особо одарённые уже валялись в розовых кустах, окружавших сад, в котором проходило это постыдное торжество. И, кажется, кто-то даже успел освежиться, искупавшись в фонтане.       Маленькая Женевьева, сумевшая проспать всю эту ночь и, к счастью, не участвовавшая в этом безумии, потому что ей было ужасно скучно среди пьяных и кричащих мужчин в кожаных куртках и с сигаретами в зубах, переоделась в своё любимое платьице, на этот раз украшенное узорами из нежных фиалок, словно в надежде, что хоть в этот день наступит хоть немного спокойствия. Заботливая домовушка Мимми аккуратно заплела младшей Робеспьер косички-крендельки, вплетя в них тёмно-фиолетовые ленты, и надела на девочку её любимую соломенную шляпку.       Юная волшебница уже знала, что в большой сад лучше не соваться, ведь там по-прежнему будут эти пьяные дядьки, поэтому она, словно предчувствуя неладное, направилась в малый сад, где всегда любила проводить время Дафна. Женевьева надеялась, что хотя бы там она найдёт её и они побудут вместе.       Хотя почему-то казалось, что ее уже увезли. Как-то Женевьева подслушала разговор этих странных дядек. Тот толстый и некрасивый, за которого вышла Дафна, утверждал что в час ночи она уже уедет вместе с ним.       Женевьева завернула в сад. Там, на скамье под вечноцветущей и никак не выцветающей яблоней сидела Дафна. Женевьева широко улыбнулась и подбежала к скамейке.       — Дафна! — радостно пискнула Женевьева, бросившись в объятия сестры, вновь одетой в графитовую строгую форму, перевязанную широким поясом. — Ты еще не уехала!       Дафна, выполняя давно заученный алгоритм, механически прижала к себе сестрёнку, и, мерно поглаживая её по голове, отстранилась от этого проявления детской любви. Отстранившись от старшей сестры, Женевьева словно наткнулась на что-то неестественное. Её взгляд был прикован к лицу Дафны, в глазах старшей сестры поблёскивали холодные и острые льдинки, каких будущая волшебница никогда прежде не видела. В этот миг ей показалось, что даже сама Дафна не подозревала, какие чудовища могут скрываться в глубине её души. Старшая сестра, снова натянула на себя маску, на её губах расцвела улыбка, но она казалась такой холодной, какую Дафна Гусятинская видела лишь на лице своего мастера, своего «второго отца», но Женевьева этого совсем не заметила.       — Как-то ты рановато проснулась, Ева, — небрежно вскинула брови Дафна, — всего-то семь утра.       — Мне не спалось, — невинно пожала плечами девочка. — А почему ты еще не отплыла в Москву?       Дафна на мгновение замерла, словно борясь с чем-то внутри себя, медленно моргнула и, вдруг, расхохоталась чарующим и каким-то неестественно мелодичным смехом, и, погладив Женевьеву по голове, словно лаская хищную птицу, она снова натянула свою маску.       — У меня появилось немного времени, чтобы побыть с тобой подольше, — заговорщицки прошептала Дафна, прижавшись своим лицом ко лбу Женевьевы, — примерно до того момента, пока maman не узнает, отчего земля под её любимыми голубыми гортензиями стала такой рыхлой.

***

      Женевьева распахнула глаза, но тут же зажмурила их. Сегодня, словно назло и почему-то только сейчас, из окон лился солнечный свет, а после неожиданного пробуждения он казался ещё ярче, чем был на самом деле. Привыкнув к свету, Робеспьер медленно открыла глаза. Потолок в больничном крыле оставался, как и всегда, каменным и серым. Ровно как и весь этот треклятый Хогвартс. Хотя раньше Женевьеве казалось, что замок очень даже яркий, цветной. Или это был просто детский восторг?       Волшебнице стало намного лучше. Особенно хорошо Женевьева себя почувствовала, когда приподнялась на локтях и оглядела совершенно безлюдное больничное крыло. Без медиведьмы, без чертового Волдеморта, без иных лиц, абсолютно любых. С облегченным вздохом Женевьева плюхнулась на тяжёлую пуховую подушку обратно. Она оказалась ещё и жесткой — пух внутри неё утрамбовался до такой степени, что можно было бы такими подушками строить дом.       В голове было удивительно пусто, разве что ее иногда сдавливало от напряжения, но это было уже знакомое чувство. Чувство усталости, разочарования, может быть, даже отчаяния. Нет! Ну какое может быть отчаяние, и правда? Бред, бред, бред! Рано отчаиваться.       «Нужно подниматься и идти», — мелькнула единственная мысль в сознании девушки. Но Женевьева осталась лежать, впитывая в себя запахи горьких трав, которыми давно пропахло больничное крыло.       Собравшись, Женевьева все же поднялась. Ступни, облаченные в пыльно-сиреневые колготы, обдало холодом каменных плит. Девушка устало провела замерзшей ладонью по лицу и вздохнула. Она и правда так устала?       Со стороны стола медиведьмы послышался шорох. Женевьева подняла взгляд, тут же нахмурившись, принялась рассматривать заставленный бумагами стол. Волшебница сконцентрировалась на своих ощущениях: сквозняка здесь быть не могло. В доказательство этому оказались запертые окна и двери. Закрытой оказалась даже та, за которой находилась спальня медиведьмы.       Шорох раздался вновь. Женевьева не выдержала и, призвав волшебную палочку, босиком направилась к столу. При первом брошенном взгляде ничего примечательного найдено не было, и волшебница даже подумала, что отдохнуть ей точно не помешает, раз ей что-то слышится. Но вдруг из-под стола выскочил резвый рыжий комок шерсти с серебристым конвертом в зубах. Бельчонок, увидев перед собой преграду в виде Женевьевы с палочкой наперевес, замер, пофыркал, после чего развернулся и забежал обратно под стол.       «Не поняла», — подумала Женевьева и опустилась на корточки, заглядывая туда, куда убежал зверек. Пусто. «Куда?»       Похлопав ресницами, Робеспьер нахмурилась. Она уже сходит с ума? Стоит беспокоиться?       Щелкнул замок. Из спален медиведьмы вышла Анна Палмер с какой-то книгой в руках. Завидев открывшуюся перед ней сцену, она только вздернула бровь и открыла рот, желая визгливо заговорить. Опередив целительницу, Женевьева произнесла:       — А у вас тут белка.       Анна Палмер пару раз моргнула, прежде чем прочистить горло.       — Что, простите, мисс?       — Белка, — повторила Женевьева. — Она, кажется, у вас спереть какой-то конверт хотела.       Медиведьма прищурилась, изучающе осматривая Женевьеву, сидящую на корточках. Ее взгляд стал неожиданно острым, словно она что-то поняла о белке. Нахмурившись, Палмер приблизилась, заглядывая под стол. Пусто.       — И где же ваша белка? — бросила медиведьма.       — Она не моя, — поспешила возразить Женевьева.       — Мерлин с ней, с белкой, — махнула рукой Палмер, резко выпрямляясь, словно она забыла о ней. — Почему вы босиком? Обуйтесь и сядьте на постель! Я с вами еще не закончила.       Женевьева подчинилась, стараясь скрыть вздох.       Анна Палмер некоторое время рассматривала свои бумаги, сложенные в строгом порядке, потом почти с яростью открыла выдвижные шкафчики, осматривая их содержимое. Женевьева с тревогой наблюдала за ней, пытаясь понять причину такой перемены в настроении.       — А вы не запомнили, как выглядел конверт? — неожиданно спокойным тоном спросила Палмер, вынимая новую папку.       — Ну, он серебристый, — Женевьева пожала плечами. — Странный.       Палмер со вздохом оперлась о стол и покачала головой.       — Вот ведь сучка маленькая, — прошептала она.       — Вы знаете эту белку? — рискнула спросить Женевьева.       Палмер смерила ее скептическим взглядом, вздохнула и направилась к шкафу с зельями. Она не спеша наполнила чашку водой.       — Знаю, к несчастью, — сказала медиведьма, добавляя зелье с каким-то раздражением. — Безумное существо, само себе на уме. Еще и волшебное.       — Это может быть анимаг?       — Сплюнь, что за фантазии? — фыркнула Палмер, резко повернувшись к Женевьеве. Целительница подошла к койке девушки и вручила ей чашку со снадобьями. — Это просто волшебное существо, выведенное этими чудаками Маккиннонами. Чей-то домашний зверек. Вроде какого-то пуффендуйца с четвертого курса, не помню уже чья.       Женевьева кивнула, согнув губы в букву «о», и неловко поджала их, вглядываясь в свое осунувшееся отражение в воде. «Чудаки Маккинноны»! Неужели такие уж они странные? Аланис, скорее, просто наивная. По крайней мере с Лавгудами не сравнится.       А белочка, что, так или иначе, возникала перед носом Женевьевы, вдруг стала девушке неинтересной. Разве что было бы полезным узнать подробности выведения такого… чудного зверька, появляющегося слишком внезапно. Любая информация может быть важна, правильно?       «Мерлин, Ева! Совсем как когтевранка!» — дала мысленную оплеуху сама себе волшебница и неохотно выпила зелье. Хотя все равно интересно… Аланис хорошо в магических существах разбирается.       Медиведьма резко взмахнула палочкой. Вокруг Женевьевы возникло неясное, словно призрачное свечение, прекращающееся только в том месте, где был шрам от данных Джейн и Регану темных клятв. Робеспьер прикусила губу, надеясь, что мадам Палмер этого не заметила. Женщина лишь скептично дернула уголком губ и неприятно сморщилась.       — Идите, мисс, — отрывисто махнула рукой медиведьма. — И передайте мистеру Реддлу, что, если вы вновь окажетесь здесь в его сопровождении, я заставлю его драить полы вручную.       Женевьева удивленно похлопала ресницами.       — Не смотрите так на меня, милочка. Я знаю в каком «порядке» ко мне приходят ученики, особенно после занятий Галатеи, Алфи, Горация или Альбуса! Сопровождающими часто являются те, кто виноват в травме того, кого привели. К тому же профессор Вилкост после того, как вы уснули, заходила отчитывать мистера Реддла. А делать это тихо она не умеет.       Женевьева медленно кивнула, а мысленно только злорадно усмехнулась. Ну неудачник! Забавный.       Пока мадам Палмер не передумала, Женевьева быстро поднялась с кушетки и направилась к двери.       — А вы не хотите узнать, что с вами случилось? — У самой двери голос медиведьмы остановил девушку, словно замерзший клинок. — Из-за чего вам было так плохо?       — Я ударилась головой, — повернулась к Анне Палмер Женевьева.       — Несомненно, — фыркнула та. — Но, скажу вам по секрету, было кое-что еще. Вы не замечали в ближайшее время никакой резкой боли в лобной доле головы? Или щекотку, словно изнутри?       — Что вы имеете ввиду?       — К вам насильно влезли в голову, мисс. Причем примерно через некоторое время после того, как вы ударились головой, — слова Палмер прозвучали как гром среди ясного неба.       «Ублюдок!» — мысленно прокричала Женевьева, чувствуя, как растущая волна гнева захлестывает ее изнутри. Сердце, словно безумное, рвалось из груди, и его удары отдавались в висках. «Как он, чтоб его, смог это провернуть?!»       Неужели это поэтому она чувствовала себя, словно полумертвая рыба, выброшенная на берег, когда ее тащили в этот лазарет? Что он теперь знает? Что ему удалось разглядеть в ее мыслях?       — Если вы об этом беспокоитесь, — вырвал из мыслей голос Палмер, холодный, уверенный, словно лед, — то не стоит. «Врачебная тайна», если вам это о чем-нибудь говорит.       Женевьева медленно закивала, поворачиваясь к двери, словно повинуясь невидимой силе. Она нажала на ручку и шагнула в холодные коридоры.       — Спасибо, мадам Палмер, — тихо произнесла она, в последний раз повернувшись к медиведьме, — что рассказали об этом.       — Но, — продолжила Палмер, — есть еще кое-что. Либо тот, кто пытался проникнуть к вам в сознание, очень умён, что вызывает у меня сомнения, и смог скрыть основные признаки использования легилименции, либо ему проникнуть в воспоминания не удалось, но его попытки лишь усугубили ваше состояние. Я склоняюсь ко второму варианту. Скрывать основные признаки легилименции способен лишь один волшебник из миллиона. И даже ему для этого пришлось бы заниматься этим каждый день, чтобы научиться. Но зачем кому-то так утруждать себя? Поэтому не стоит беспокоиться.       — Вы разбираетесь в этом? — голос Женевьевы дрогнул от удивления.       — В молодости очень интересовалась.       — Мгм, — кивнула Женевьева и, делая усилие над собой, едва смогла приподнять уголки губ. — Еще раз спасибо вам.       И дверь за Робеспьер закрылась с тихим щелчком.

***

      Серый свет, просачиваясь сквозь узкие окна, вытягивал на каменном полу коридора длинные колеблющиеся тени. Пустота, в которой затаился незримый холод, казалась осязаемой, напоминая о том, что даже в самых оживленных местах Хогвартса могут таиться островки одиночества и запустения. От высоких стен отражались тяжелые шаги старосты Слизерина, только что вышедшего из больничного крыла, где в отключке прохлаждалась светловолосая, бледная как поганка, волшебница.       Глаза Тома Реддла пылали кровавым пламенем. Жизель Робер, эта назойливая мошка, раздражала его до скрежета зубов. Ах, точнее, не Жизель Робер, а выкормыш Апполинера де Робеспьера.       «Пародия на аристократку! Как эта избалованная кукла ухитрилась не сорвать свою маску с самого начала? Эта лжекогтевранская серая мышь явно прикидывается дурой! Ведь в её черепной коробке, как ни странно, есть мозги», — осознание того, что на самом деле скрывается под личиной светловолосой, выводило Тома из себя до бешенства.       Она не поддается на его уловки, разве что её малахитовые глазки начинают злобно сверкать, а бледная копна волос, всегда прилизанная в нелепые косы, сереет до противной белизны. Как эта «простушка-когтевранка» без единого гроша в кармане оказалась на самом деле той ещё французской фифой? Наверное, у этой «интеллектуалки» целое утро уходит на то, чтобы довести своё и без того не слишком симпатичное лицо до эталона провинциальной дурнушки.       Том Реддл переступил порог полупустого коридора. Высокие окна, словно равнодушные очи, заливали его бледным светом, подчеркивая холодную пустоту каменных плит.       «Сильная, видите ли, нашлась», — промелькнула в голове у Тома едкая мысль. — «Коза, да и только.»       Мало того, что эта упрямая дура с идиотской настойчивостью заставила его напрягаться во время его же собственной практики щита, так еще и, как нарочно, свой щит держала дольше ожидаемого! И это существо, только подумайте, не посмела выдать ни единого хныканья типа «я выдохлась, давай закончим», как это делали остальные убогие студенты. Видимо, ее жалкий папаша и не менее дряные братья смогли заложить в нее больше, чем деньги и интриги высшего света.       И как же Тома взбесило то, что он, сам Том Реддл, не смог, словно какой-то малфоевский придурок, влезть в ее голову! Все шло великолепно: первые заклинания, разработанные лично им, действующие, словно снотворное для недостойных, подействовали безупречно. А могло ли быть иначе? Но легилименция, чёрт бы её побрал, просто не подействовала! Она просто не подействовала!       Она. Ни капельки. На эту дуру. Не действовала!       А эти полуприкрытые глаза этой выскочки лишь мерзко заблестели какими-то золотыми искрами. Что за чертовщина? Явно не высшая степень владения окклюменцией, а какое-то выпендрежное баловство! Это же просто смешно, мерзко и невыносимо!       Это, безусловно, какая-то древняя защитная магия, не иначе, как придуманная в бреду. Возможно, даже дурацкая родовая, и чем древнее, тем, казалось, сложнее. И это, черт возьми, распаляло его любопытство и ярость. Из этой наглой Женевьевы де Робеспьер хотелось вывернуть наизнанку все ее мозги. Но теперь, после этого проклятого неудачного дня, Том Реддл, с трудом сдерживая свою злость, должен вести себя с ней, как со старинным хрусталем, более осторожно, чем хотел изначально. Как же это бесит! Просто нужно же было, как обычную книжку, впустить его в свой глупый разум и дать ему пролистать все воспоминания! Абсолютно все воспоминания, связанные со знаниями и тайнами, которыми могут похвастаться самые близкие приспешники Гриндевальда, абсолютно все воспоминания, связанные с Гриндевальдом, которые бы помогли Тому приблизиться к нему и раздобыть нужные таинства. Все, что могло бы ему знать больше обычных букашек. Знать больше того, что позволяет долбанное Британское правительство с его запретами на темную магию. Знать больше о том, что сможет защитить его от смерти.       Том Реддл стиснул зубы, сдерживая ярость, готовую вырваться наружу. Эта ничтожная девчонка, эта ходячая насмешка над его превосходством, превратилась в проблему, которую он просто так не оставит. Пусть она не подозревает, что он ее изучает. Пусть продолжает играть свою роль прилежной когтевранки, в то время, как он будет вытаскивать из нее тайны, которые помогут ему подняться над всеми этими жалкими маггловскими законами и предрассудками. Эта маленькая кукла будет плясать под его дудку, как и все остальные.       Реддл медленно провел рукой по стене коридора, чувствуя холод камня под кончиками пальцев, словно пытаясь успокоить нарастающее в нем раздражение. Ему необходимо было разработать другой план, более изощренный, более надежный, чем эта дурацкая попытка с легилименцией. Эта девчонка что-то скрывала, и это было очевидно, даже если она не была в этом уверена. Эти золотые искры… что это за аномалия? Он не должен недооценивать ее, особенно теперь, когда в ней проснулось столько иррациональной злости. То, что она так упорно сопротивлялась его влиянию, делало ее еще более интересной и, что бесило его еще больше, опасной. Том почувствовал какое-то странное и невольное уважение. Но он не позволит, чтобы это уважение переросло во что-то большее. Ни за что.       В его голове начали выстраиваться новые схемы. Нужно заманить ее в ловушку, изучить все ее слабости, раскрыть каждый ее секрет. Том будет манипулировать ею, как куклой, дергая за ниточки ее эмоций и желаний. Он проникнет в её мысли, в её душу, в саму суть её никчемного существования, и, когда он вытащит из нее все знания, он выкинет эту куклу на помойку, как и всех остальных.       Реддл окинул взглядом коридор, по-прежнему залитый бледным светом, и на его губах заиграла холодная, зловещая улыбка. Он был готов. Он всегда готов.       Том остановился, словно в чем-то засомневался, а потом резко развернулся и направился в сторону библиотеки. Нужно изучить эту аномалию более тщательно. Нужно было поработать над окклюменцией и легилименцией. Нужно было узнать больше об этой де Робеспьер. И в особенности о ее взаимоотношениях с семьей и прочими темными личностями, рядом с которыми крутилась эта убогая девчонка.       Нужно раздобыть книги. Много книг. И у него есть на это полтора часа до занятий по зельям, на которых Женевьеву де Робеспьер уже ждет сюрприз. Реддл усмехнулся. Стоит прибиться к ней ближе. Любой ценой.       Мадемуазель де Робеспьер слишком полезный ключик, открывающий множество дверей в магическом мире, чтобы просто так от нее отказаться.

***

      Сердце билось неровно, то замедляясь, то ускоряясь, словно испуганный зверёк. Его удары были тихими и слабыми, а затем вдруг становились сильными и резкими, отражая смену настроения.       Женевьева была подобна маятнику, раскачивающемуся между яростью, страхом и обжигающим безразличием. Эти эмоции набрасывались на нее в хаотичной последовательности, словно желая разорвать ее на части.       Она уже сидела за партой в кабинете профессора Слизнорта, пытаясь притвориться, что все в порядке, но внутри нее бушевал неистовый ураган. Малфой, как всегда, расположившийся рядом с мисс Робер, выглядел отстраненным и бесстрастным, словно весь мир вокруг был лишь невзрачным фоном для его скучающей души. Вот ведь романтика!       Впрочем, отстраненный вид Женевьевы не казался окружающим странным. Уже привыкли. И если бы Робеспьер обратила на это внимание, то точно была бы рада тому, что на нее совсем не обращают внимание.       Прикусив внутреннюю сторону щеки так, что нёбо заныло от металлического привкуса крови, Женевьева нервно постукивала пальцами по коленям, спрятанным под тяжелой дубовой партой. С одной стороны, мадам Палмер сказала, что беспокоиться не о чем и что у «того, кто пытался проникнуть в сознание», ничего не вышло, а с другой стороны, Женевьева, как ни старалась, не могла понять, почему у самого Волдеморта, чьё имя нельзя называть, ничего не вышло. А как же тогда все те душераздирающие страшилки на ночь, которыми пичкали её все эти доблестные орденцы? Непорядок, однако.       А если он из тех, кто может скрыть влияние своего внутреннего копошения в головушках юных леди? Вот это уже казалось откровенным бредом! Каким бы «опасным» темным властелином британское волшебное общество его не считало, этот малолетний идиот, на которого, словно вороны на падаль, слетаются все эти слизеринские (и, о Мэрлин, не только!) дуры, вряд ли потянет на такое. Волдеморт из ее времени — да, такое Женевьева, как не прискорбно, представить могла. Но этот глупый выпендрежник? Это не просто смешно, это оскорбительно.       Женевьева заставила свои пальцы замереть, прервав беглый танец по коленям, похожий на торопливую игру по клавишам фортепиано, и, с деланным видом скуки, устало оперлась о стол, подперев щеку кулаком, словно пытаясь скрыть от окружающих бурю, бушующую внутри нее.       Что, во имя всех святых, заставило этого Волдеморта, этого нахала, попытаться вторгнуться в ее разум? Всё ли дело в его параноидальных бреднях о том, что она — агент Гриндевальда, или тут скрыта какая-то более темная и зловещая причина? Может, он хотел не только убедиться в ее способностях гения «шпионской маскировки», но и найти подтверждения тому, что она может быть хладнокровной убийцей этого мерзкого Яксли?       «Увижу — придушу этого гада», — злобно подумала Женевьева, и словно по какому-то чертовому совпадению, с книгой под мышкой в аудитории появился Том Реддл, собственной персоной. Женевьева раздраженно закатила глаза и отвернулась. «Или глотку кинжалом перережу. В очередной раз пригодится этот Блэковский подарочек!»       Следом за Волдемортом в помещение вошел и Слизнорт. Один его приветственный взгляд — и студенты поднялись со своих мест.       — Здравствуйте, здравствуйте, — кивнул профессор, помахивая перчаткой — разрешил семикурсникам сесть. — Сегодня практика, изучаем противоядия, включенные в список ЖАБА. Но перед этим, — он скептично оглядел кабинет, остановился взглядом на Женевьеве и деловито махнул ладонью, — мисс Робер, пересядьте к мистеру Реддлу.       «Э, дед, что за подстава?» — подумала Женевьева, как только до нее дошло, что именно просит ее сделать Гораций.       Женевьева кусая губы, не видела, как на последних партах, по обе стороны от прохода, Игнатиус и Альфард, которых еще с начала года искусственно держали на расстоянии, обменялись тайным, полным подозрения, взглядом, изогнув в унисон брови. Джейн вдруг с отвращением поморщилась, бросив в сторону соседки по парте злобный взгляд и, вскрикнув от возмущения, вскочила с места.       — Это просто произвол! — выпалила Аббот. — Тогда и меня отсадите от Маккиннон! Я же вам сколько раз говорила, что не могу с ней работать!       — Вы работаете вместе на зависть всем, — с добродушием улыбнулся Слизнорт, а в его глазах ярко сверкнула колкая насмешка.       Элизабет, цокнув языком, отвернулась от Джейн. Возмущенно метая взгляды, Аббот наконец уселась, демонстративно отсев от Бэт в сторону.       Женевьева, едва заметно вздохнув, перевела взгляд на растерянного Абраксаса, чьи брови изумленно поползли вверх, и, с насмешливой усмешкой на губах, сдерживая сильное желание выбежать из этого проклятого кабинета, с нарочитой грацией направилась к парте, за которой, как античная статуя, сидел Реддл. Друэлла Розье, невозмутимо поднявшись со своего места, мило улыбнулась Женевьеве, а потом, с явным презрением отсаживаясь к Малфою, презрительно отмахнулась от оскорбленного блондина, всем своим видом показывая свое отношение.       Женевьева, с напускным безразличием опустилась на стул, откладывая в сторону свою старую тетрадь в коричневой кожаной обложке, и с неохотой откинулась на неудобную спинку. Слизнорт, как всегда, самозабвенно и с апломбом что-то рассказывал о хитроумных зельях, и волшебница, изо всех сил притворяясь внимательной, ловила каждое его слово, лишь бы отвлечься от невыносимой мысли о том, что ей приходится сидеть рядом с этим чертовым Волдемортом. Гарри бы точно не стал терпеть такое издевательство. Женевьева едва заметно скривилась от этой мысли.       — Итак, начинайте готовить, — провозгласил Слизнорт, и тут же по классу прокатился нестройный гул, свидетельствующий о начале работы.       Женевьева с раздражением оглядела стол и с большим трудом сдержала язвительный смешок. Какая ирония, что она села прямо перед котлом, отрезая себе путь к разделочной доске. Нервно поджав губы, девушка с выражением смирения зажгла огонь и влила воды в котел, в полной готовности к тому, что Волдеморт снизойдет и возьмет в руки нож.       Робеспьер, как зачарованная, наблюдала за каждым движением будущего темного лорда, не пропуская ни малейшей детали. Как его тонкие пальцы в темных замшевых перчатках, вдруг окутало странное магическое свечение, похожее на невидимую пленку, и словно созданное для защиты от любой скверны. Как он ловко и почти издевательски раскладывал ингредиенты по крошечным чашам. Как красивыми движениями он подхватил нож. И сердце Женевьевы замерло.       Волшебница тут же прикрыла глаза и отвернулась. Лучше не стало. Как оно замерло, так быстро и забилось, чуть ли не выпрыгивая из груди. Женевьева судорожно вцепилась пальцами в тяжелый дубовый стол, стараясь подавить дрожь, которую никто не должен был заметить.       — Мисс Робер, — голос Волдеморта отвлек Женевьеву, заставив ее повернуться к нему, — ингридиенты готовы.       Женевьева приоткрыла рот, словно хотела произнести что-то колкое, но тут же передумав, захлопнула его, и, с деланным безразличием поглядывая в рецепт зелья, с нарочитой спешкой принялась закидывать нарезанные корешки и травы в кипящую воду, после чего, вдруг предательски задрожавшей рукой, едва заметно прикрутила огонь, изо всех сил стараясь, чтобы никто не заметил ее волнение.       Краем глаза Женевьева ощутила на себе изучающий взгляд Волдеморта. Он разглядывал ее, словно куклу на витрине, бесцеремонно оценивая все ее недостатки. Его взгляд вдруг ненадолго замер на дрожащих, почти прозрачных руках, сжимавших чугунный половник, и вдруг, почти незаметно, на его губах промелькнула саркастическая усмешка, после чего он невозмутимо отвернулся и вернулся к небрежно нарезанным ингредиентам, которые еще нужно было привести в порядок.       — Вам все еще плохо? — нарушил тишину между ними он.       Женевьева, погрузившаяся в перемешивание и постоянное перечитывание рецепта, не сразу поняла, что он сказал. Сморщив нос и не отвлекаясь от котла, она повела плечом.       — А вам какая разница? — тихо произнесла она, стараясь сохранить спокойствие.       — Разница в том, что мне интересны причины вашего недомогания, мисс Робер. И я могу помочь вам разобраться с этим, — он тепло улыбнулся. Эта улыбка показалась Женевьеве даже более пугающей, чем если бы он в открытую злорадно скалился. — Конечно, если вы захотите моей помощи, а не будете и дальше мучать свое бедное сердечко, играя со мной в молчанку.       Женевьева едва сдержалась, чтобы не закатить глаза, повернувшись к Волдеморту и тут же наткнувшись на его пару темно-серых, пронзительных глаз. Робеспьер скептично выгнула бровь.       — Выходит, что вас больше занимает моё молчание, чем мое отвратительное самочувствие? — предположила Женевьева, пытаясь скрыть свое раздражение.       — Вы ошибаетесь, — с притворным сочувствием покачал головой Волдеморт и вдруг, как-то слишком неожиданно, не отрывая своего пристального взгляда от лица Женевьевы, коснулся ее руки, держащей чугунный половник, и тем самым принудил ее замереть. — Пожалуй, хватит, мисс Робер, иначе вы безнадежно испортите все противоядие.       Ладонь Волдеморта тут же исчезла с руки Женевьевы, и он едва заметно брезгливо встряхнул пальцами, словно сбрасывая с них какую-то мерзость. У волшебницы появилось неистовое желание влепить горячим половником ему по голове, а потом отмывать свои руки с самым едким мылом, чтобы избавиться от ощущения этого неприятного, словно клейкое, прикосновения, оставшегося после его касания, словно к ней прилипла какая-то гадость. Женевьева, стиснув половник, вытащила его из горячего котла и вновь уставилась в рецепт.       — Неужели мадам Палмер разрешила вам покинуть ее владения в таком состоянии?       «Да чего ж ты не уймешься?» — раздраженно подумала Женевьева. В ее руку так и просился кинжал с черной изящной рукояткой. Он красиво смотрелся бы воткнутым в его горло.       — Все, что вы натворили, она предотвратила, — с легким холодком ответила Женевьева. — Остальное качество моего здоровья вас не касается, — повисла пауза. — Могли бы и извиниться за инцидент на ЗОТИ.       Волдеморт проигнорировал ее слова об извинениях, словно они были не более, чем звуком ветра.       — Так вы, выходит, все еще не в лучшей форме? — Он наклонился вперед, его взгляд был почти навязчив. — Я заинтригован, мисс Робер.       Теперь настала очередь Женевьевы демонстрировать упрямое молчание. Девушка, словно он был пустым местом, небрежно кинула в зелье пару пучков трав, явно отличавшихся от прописанных в рецепте.       — Это совершенно не из рецепта, — в голосе Реддла промелькнул раздраженный тон, его взор не отрывался от котла, где травы бесцельно плавали на поверхности.       Женевьева, с невозмутимым видом, указала пальцем на лист с рецептом.       — Извольте видеть.       — Но их добавляют в последнюю очередь, а не в середине варки, мисс Робер. Вы...       — Пытаюсь спасти это злосчастное зелье и нашу оценку «Превосходно», мистер Реддл, — с легкой досадой произнесла Женевьева, не отрывая взгляд от кипящей жижи в котле. — Вы слишком поздно остановили меня от помешивания, и, если вы не заметили, оно на полутон приобрело желтоватый оттенок, которого быть не должно, поэтому зелье уже точно не будет таким, каким было задумано. А теперь прошу меня не отвлекать, чтобы окончательно все не испортить.       Она одарила Тома ироничным взглядом, и вновь принялась помешивать зелье, но на третьем круге тут же вынула половник, когда зелье приобрело нужный голубоватый оттенок. Женевьева демонстративно отложила инструмент и уселась на стул, откинувшись на спинку.       — Что теперь? — тихо поинтересовался Реддл, глядя на полуиспорченное варево, его голос был лишен привычной насмешки, и звучал больше как констатация факта.       Женевьева пожала плечами.       — Что теперь? Теперь мы либо провалим эту работу, либо вы покажете мне свое мастерство, и все-таки спасете это зелье. Как я поняла, для вас это дело чести, — она растянула губы в неискренней улыбке. — В любом случае, от меня тут больше толку не будет. Я сделала все, что могла.       Она демонстративно достала из сумки книгу по рунам, и делая вид, что изучает её, отвернулась от котла и надоевшего слизеринца. В ее сознании мелькнула мысль, что если бы она вела себя так же во время войны с ним, то, возможно, ей не пришлось быть лучшей подругой Мальчика-который-выжил и помогать спасать ему мир, и, главное, она бы не встретила этого сероглазого выскочку в мантии.       — Мисс Робер, — произнес Реддл с отчетливым раздражением, — вы не станете мне помогать, даже если у нас будет высший балл?       Женевьева, продолжая делать вид, что увлечена чтением, подняла бровь, но, так и не ответив, вернулась к созерцанию страниц, и безразлично пожала плечами.       Она прекрасно слышала, как за её спиной Реддл издал такой тяжёлый вздох, что, казалось, весь воздух из лёгких вышел разом. Котел он пододвинул к себе с таким рывком, что чуть не опрокинул. Женевьева, однако, продолжала игнорировать всё происходящее, с упоением изучая содержание своей книги по рунам. Спустя несколько мучительно долгих минут, когда тишину нарушало лишь шипение зелья, до её слуха наконец-то донёсся довольный, до противности самоуверенный голос:       — Ну вот, мисс Робер, как видите всё получилось просто прекрасно.       Зелье приобрело нужный оттенок. Женевьева медленно закрыла книгу, как бы неохотно прерывая чтение, и бросила на зелье взгляд, полный тщательно скрываемой насмешки.       — О, поздравляю, мистер Реддл, — пропела она, с едва заметной иронией. — Я, признаться, поражена вашими исключительными способностями. Совершенно самостоятельно, и без посторонней помощи, справились с заданием. Однако, я бы, на вашем месте, проверила результат ещё раз. Ради, скажем так, несомненного совершенства. Мало ли что там ещё неожиданного может произойти… например, оно может взорваться, или изменить свой цвет, что будет совершенно недопустимо.       Между ними повисла тишина, и, кажется, даже сидящие позади Лестрейндж и Мальсибер, до этого с чистой душой подслушивающие все, что говорила эта сладкая парочка, даже затаили дыхание. В глазах Волдеморта мелькнул едва сдерживаемый алый огонек.       — Не понимаю вашего недовольства, мисс Робер, — произнес будущий Темный лорд, поставив котел на самый маленький огонь. Почти доделанное противоядие перестало бурлить.       — Лучше потушите огонь, — проигнорировала слова старосты Слизерина Женевьева. — Действовать по рецепту уже будет глупым. Вдруг действительно взорвется, — и с видом, словно она только этого и ждет, девушка вновь окунулась в чтение.       Волдеморт нахмурился. Он посмотрел на котел, а затем на Лестрейнджа и Мальсибера, которые выглядели, как застигнутые врасплох мыши. Брендис только покачал головой. Мальсибер же что-то задумчиво пробормотал себе под нос, похожее на «пу-пу-пу…».       Внезапно Лестрейндж указал пальцем сначала на Женевьеву, потом на Реддла, а затем провел пальцем по своему горлу, имитируя перерезание глотки. После этого он моляще сложил ладони и одними губами прошептал: «Извинись». Волдеморт выгнул бровь в недоумении, а Лестрейндж скорчил отчаянную физиономию, моля о понимании. Теперь взгляд, обращенный к Брендису, загорелся алым с нескрываемой интенсивностью, но вскоре потух. Волдеморт прочистил горло, обращаясь к Женевьеве:       — Неужели вас так обижает ситуация, произошедшая на занятии по ЗОТИ, что вы столь критически относитесь ко мне? — наконец, выдавил он, бросив на Лестрейнджа последний взгляд. Тот кивнул ему и исподтишка показал палец вверх, а Мальсибер, казалось, был готов превратиться в каменную статую от напряжения.       Женевьева медленно подняла взгляд от книги, её глаза казались холодными и непроницаемыми. Она несколько секунд молча смотрела на Волдеморта, словно оценивая его слова, ища в них скрытый смысл, а может, просто выжидая.       — Обижает? — небрежно уточнила Женевьева. В ее интонации не было ни намёка на обиду, лишь лёгкое удивление, как если бы он спросил о чём-то совершенно очевидном. — Мистер Реддл, я не настолько эгоистична, чтобы зацикливаться на одном неприятном моменте. Хотя с вашей стороны было бы разумным извиниться за то, до какого состояния вы довели девушку.       Волдеморт с трудом сдержал раздражение, проскользнувшее в его взгляде. Он не привык к тому, что его открыто порицают, особенно в таком тоне. Но в голосе Женевьевы не было ни наглости, ни вызова — лишь спокойная уверенность в собственной правоте. Это было еще более раздражающим.       Лестрейндж, почувствовав, что воздух вокруг них становится все более наэлектризованным, снова предпринял отчаянную попытку вмешаться. Он бросил взгляд на дверь, имитируя панику, а затем начал активно жестикулировать, указывая на неё соседу по парте. Мальсибер же, кажется, окончательно потерял связь с реальностью, и теперь медленно пытался спрятаться за собственным учебником.       С задних парт раздался пронзительный визг. Лестрейндж и Мальсибер вздрогнули, словно котел у парты Робер и Реддла взорвался, а не кто-то закричал. Даже полусонный Слизнорт, проверявший самостоятельные работы пятикурсников, встрепенулся.       — Режьте! Режьте руку!!! — это визжала Джейн, дергаясь на месте.       Ее слова, вырвавшись из тишины, как удар хлыста, заставили всех в классе разом повернуться к задним рядам. На бледном лице Джейн застыл ужас, а ее глаза расширились от страха. Она, казалось, пыталась стряхнуть что-то от своей левой руки, но безуспешно. Слизнорт, с трудом продрав глаза, подбежал, бормоча что-то про «неправильные ингредиенты» и «несоблюдение техники безопасности».       Между тем, Волдеморт и Женевьева продолжали стоять у своего стола. В глазах Робеспьер мелькнуло нечто похожее на тревогу, но она быстро это скрыла. Волдеморт же, наоборот, выглядел... заинтересованным. Впрочем, это было его обычным выражением лица, когда происходило что-то выходящее за рамки обыденного.       — Что произошло? — прокряхтел Слизнорт, оказавшись рядом.       Элизабет, стоявшая с совсем непринужденным видом лишь фыркнула.       — Эта несносная гриффиндорка в очередной раз влезла в то, что делаю я, — она бросила взгляд на руку Джейн, по которой было размазано недоваренное зелье. — Вот и на-те пожалуйста!       — Эта сумасшедшая все делала совсем неправильно! — взвизгнула Джейн, отставляя от себя руку, словно она была заразной. — Она специально испортила противоядие и теперь оно на мне! Отрежьте мне руку! Быстрее!!!       Под шум толпы, разбирающейся с возникшей проблемой, Женевьева спокойно потушила огонь под котлом. Зелье там уже было готово потемнеть до неестественного оттенка и подняться за края котла.       — Вы всё же потушили огонь, — недовольно протянул Реддл, наблюдая за ее действиями.       — Зелье потемнело, как вы не видите? — раздраженно фыркнула Женевьева и вновь повернулась к собравшейся толпе.       Джейн там уже выглядела намного спокойнее, но лицо все равно было до одури бледным, словно она и правда очень испугалась. Даже от Элизабет, кажется, это не спряталось, и она вдруг неловко прикусила губу, но все равно держалась равнодушно и упрямо доваривала свое зелье, делая вид, что ничего не происходит.       Слизнорт, несмотря на свой обычно рассеянный вид, действовал быстро и профессионально. Он достал из своего чемоданчика флакончик с бесцветной жидкостью и, аккуратно вымыв руку Джейн специальным раствором, нанес на пораженные участки кожи несколько капель. Жидкость тут же впиталась, и пузырящаяся масса на руке Аббот начала медленно растворяться, оставляя после себя лишь лёгкое покраснение. Джейн, зашипев от неожиданного жжения, вскоре успокоилась, а её дыхание выровнялось.       — Всё в порядке, Джейн, — успокаивающе сказал Слизнорт, проверяя её пульс. — Теперь необходимо выпить отвар зверобоя… Вы будете чувствовать себя намного лучше через час.       Женевьева, наблюдавшая за действиями профессора с явно успокоившимся выражением лица, с ощутимым облегчением оглядела всех присутствующих. Её взгляд остановился на Реддле, который по-прежнему наблюдал за ней с неодобрением, потом на Элизабет, которая, несмотря на видимое равнодушие, слегка побледнела, и наконец, на Лестрейндже и Мальсибере, медленно очнувшимися от оцепенения.       Робеспьер задумчиво увела взгляд в сторону высоких напольных часов. Когда там конец уже? К счастью, осталось всего шесть минут. Но и они для Женевьевы показались долгими и мучительными.       Девушка аккуратно перелила зелье, которое по ее мнению не особо дотягивало до «Превосходно», — и все благодаря упертости не только Волдеморта, но и ее, — после чего Робеспьер принялась подписывать этикетку, привязанную к флакону.       — У вас весьма приятный почерк, — нарушил тишину Волдеморт.       «Он заткнется когда-нибудь?»       — Спасибо.       Оставшиеся две минуты до конца занятия Женевьева отсчитывала чуть ли не вслух, нервно теребя край своей мантии. Ей очень хотелось сбежать из компании этого нахального слизеринца куда-нибудь в библиотеку… где её ждал просроченный билет в Запретную секцию. Но не беда! Есть ещё и обычная. Спрятаться там где-нибудь под столом, что ли… завалиться книгами и читать с летающим прямо над головой люмосом… Прекрасная идея!       Она уже мысленно представляла себе уютный уголок среди пыльных фолиантов, когда услышала раздраженный голос Реддла, произнесший что-то невнятное, но, несомненно, неприятное.       Наконец, занятие закончилось. Женевьева, словно пружина, выпрямилась, быстро собрала свои вещи и выпорхнула из аудитории первой, оставляя за собой бурчащего от раздражения Волдеморта. Она едва не сбила с ног нескольких зевак, спешивших на следующий урок, но не обратила на них внимания, направляясь к своей цели — тихой и уединенной библиотеке, где среди бесконечных рядов книг можно было забыть обо всём на свете, кроме, разве что, о просроченном билете в Запретную секцию.       Женевьева вышла в опустевшие коридоры и замедлилась. Здесь ей стало намного спокойнее. Даже воздух тут был мягче и теплее, чем в подземельях. Там он был влажный и спертый, и, зараза, кабинет Слизнорта был именно там!       Волшебница недовольно мотнула головой, заворачивая в знакомые помещения, которые наконец-то приведут ее к заветной библиотеке. Шаг, второй. Здесь было слишком тихо. Женевьева остановилась, вдруг почувствовав знакомое тошнотворное чувство того, что что-то здесь не так. Волшебница повернула голову в сторону окон, за которыми уже начинало темнеть.       Внезапно, словно из ниоткуда, её пронзила резкая, оглушительная боль. Картина перед глазами поплыла, коридор закружился, как на карусели, и волшебница, не удержавшись на ногах, согнулась пополам, хватаясь руками за виски. Боль была такой невыносимой, словно раскаленный нож впился в её мозг, и каждая секунда казалась вечностью. Она попыталась вдохнуть, но словно ей сжали грудную клетку тисками. В ушах стоял звенящий гул, перекрывающий все остальные звуки, и мир вокруг нее начал распадаться на бессвязные фрагменты. Женевьева, с трудом сдерживая стон, оперлась о стену, пытаясь хоть как-то устоять на ногах, но тело словно стало ватным и отказывалось подчиняться.       Мир перед глазами плыл так сильно, что Женевьева потеряла ориентацию. Единственное, что она успела заметить, прежде чем тьма поглотила ее сознание, — это школьные брюки и подол мантии, мелькнувшие перед самым лицом.       Затем наступила полная темнота.