Колесо Фортуны

      От темных мрачных стен подземелий Слизерина отдавались глухие постукивания каблуков мужских туфель. Абраксас Малфой, в бытность свою бывающий хмурым и насупившимся, ныне расхаживал по гостиной змеиного факультета с победной улыбкой на лице. Пускай он не победил, но настроение значительно сам себе поднял.       — Веселишься? Какое удивительное зрелище. Мне уже доставать огневиски, дабы отпраздновать сие ужасно редкое явление? — с сарказмом протянул шатен, блеснув каре-зелеными глазами. Он сидел, развалившись на одном из диванов и почитывая некую французскую газету.       — Скоро ли пойдет снег? — безучастно, словно себе под нос, поинтересовался золотоволосый слизеринец, сидящий совсем рядом с шатеном, и перелистнул страницу громоздкой книги.       Со стороны обычно угрюмого блондина послышалось знакомое цоканье языком. Слизеринец сел на свободное место, уперевшись взглядом в камин. Его светло-серые глаза весело поблескивали.       — Мисс Робер однозначно связана с Темным Лордом, — хмыкнул Малфой.       — Ну да, ну да, — язвительно буркнул под нос Лестрейндж, восседавший за одним из круглых письменных столов из темного дерева. В руке он держал изящное перо, а перед ним на столе были разложены свитки с домашними заданиями — эссе по трансфигурации.       Малфой лишь закатил глаза и сделал вид, что не заметил. Шатен заинтересованно выгнул бровь.       — Неужели? — хмыкнул он.       — Да, Аневрин, — Малфой кивнул. — Эта мисс определенно загадочна во всех планах. И нескрываемо умна. Но, видимо, слишком высокомерна и горда, ибо ум этот даже ей спрятать не выйдет. Он вылезает из ее нутра, пропитывая все вокруг нее с настолько показушным вожделением… В общем, леди явно знает себе цену и, мало того, даже завышает ее. Как это обычно и делают все те, кто находятся хотя бы в каком-то родстве с ближним кругом Темного… — блондин блеснул глазами, впиваясь в напрягшегося шатена, определенно намекая на его персону. Вскоре Малфой принял повседневный скучающий вид и отмахнулся: — Хотя до семейства Розье ей еще далеко. В отличие от вас она хотя бы старается делать вид, будто ей есть дело до обычных мирских забот.       — Говори проще, Малфой, — пробурчал золотоволосый, оторвавшись от книги.       — Полно вам, мистер Эйвери, — фыркнул Абраксас, привычно раздражаясь. — Мисс Робер умна, но поведение иногда выдаёт её. И, кроме того, выбор тех, с кем она общается, тоже вызывает вопросы, хотя, на самом деле, если задуматься, то всё выглядит вполне логично. Я должен признать, что с её стороны было умно присоединиться к когтевранцам, но это у неё не очень хорошо получается — она больше напоминает мне недоделанную ведьму. Не делайте вид, будто не понимаете, о чём я говорю. Мисс Робер буквально излучает холод и отчуждение, ей бы, наверное, подошёл Слизерин, но таких личностей и так хватает, поэтому я рад, что она не с нами. А что касается мисс Маккиннон и мисс Макмиллан? Разумеется, я не имею в виду, что они могут быть шпионами. Даже Розье не удостоились такой чести, прошу прощения, Аневрин. Но почему-то девушки, не имеющие никакого отношения к Гриндевальду, вдруг становятся шпионами? Смешно! Я говорю о другом. Уверен, вы поняли, о чём именно. О том, зачем шпионке Гриндевальда понадобились именно эти люди. О первой и так всё понятно — староста, член команды по квиддичу, хорошая ученица и членствует сразу в двух престижных клубах Хогвартса — в Дуэльном и в Клубе Слизней! Как ей удаётся всё это совмещать, только Моргане известно, но сейчас не об этом. А мисс Макмиллан? Она буквально та самая странная девочка, которая всегда всё знает, даже если об этом ещё никто не рассказал. Проницательная девочка, я бы даже подумал, что она легилимент, но я ни разу не ощущал в её присутствии вмешательства в свою голову. И обе они — отличные кандидатки на роль тех, у кого мисс Робер могла бы выведывать информацию об окружающей обстановке!       — Она еще с Прюэттами, Аббот и Блэком общается, — напомнил Аневрин Розье. — На их счёт что выдумаешь?       — Ха, с Аббот легко! — Малфой, казалось, даже развеселился, гордо выпрямившись. — Всем известно, что она — сплетница. Через неё проходят все слухи, она всегда в курсе всех вымышленных и не очень историй, которые рождаются в стенах Хогвартса и за его пределами. Прюэтты — надёжная опора и защита, если на неё начнутся нападки любого рода — она ведь всё-таки девушка; а Блэк… А Блэк ей не нужен.       — Самодовольство сбавь, — пробурчал Брендис, поднимая взгляд от уже надоевших талмудов по Трансфигурации. — Говоришь так, будто бы она действительно могла бы быть шпионом.       — Не ты ли несколькими днями назад настаивал на том, что она может им оказаться? — скривился в усмешке Эйвери.       — Я до сих пор… — начал Лестрейндж, однако договорить фразу он не смог — запястье, на котором браслетом оцепило Обещание, яростно загорелось, напомнив о себе. Парень прищурился, но усиленно сделал будничный вид, словно ничего не было, чтобы никто не заметил. После секундной паузы он прищурился: — Почему мы прицепились только к мисс Робер? Может, шпион кто-то другой? В преподавательском составе, например?       — Хоть кто-то здесь говорит по-человечески! — Альфард, всплеснув руками, громко хлопнул дверью, ведущей в гостиную. Он решительно направился в сторону общежитий, но остановился в полутора метрах от Малфоя, в проходе между столом и диванами, бросив взгляд на Брендиса. — Странно только, что это Лестрейндж. Тебя, случаем, бешеный акромантул не кусал?       — Меня нет, а вот твою мамашу, пока она спаривалась с твоим отцом, я с уверенностью могу заявить, что да, — фыркнул Брендис.       Эйвери закатил глаза и заправил за ухо выбившуюся золотистую прядь. Затем он переглянулся с Розье и Малфоем. Что-что, а ежедневные перепалки Блэка и Лестрейнджа, видимо, никогда не закончатся.       — Язык при себе держи, Лестрейндж, — скривился Альфард. — А то ненароком припомню, как твоя матушка на всю Францию и Испанию по молодости позорилась.       И, показав возмущённому Брендису неприличный жест, Альфард ретировался, скрывшись в коридорах мужского крыла спален.       — Querelles d’amants, renouvellement d’amour, — вздохнул Розье, садясь поудобнее.       — Я тебе язык отрежу, Аневрин, — машинально вскинулся Брендис.       Розье откинулся на спинку дивана и примирительно поднял руки. Лестрейндж недовольно фыркнул и уперся взглядом в Малфоя.       — Всё, что ты сегодня сказал, мы уже обсуждали, разве нет? — вспомнил Брендис.       — Обсуждали, непременно, — кивнул Малфой и закинул ногу на ногу. — Однако я сумел поговорить с мисс Робер и кое-что проанализировать…       — Если та речь, что была несколько минут назад, являлась подводкой, то я приглашу мисс Аббот на полонез на Йоле, — фыркнул Розье.       — Зря ты это сказал, — буркнул Эйвери и поднял голову. — Ты в любом случае в пролете. Испугаешься ее сразу же, как увидишь. Спорим?       — На слабо берешь? — вскинул брови Аневрин. — Спорим.       — Ты ведь, Брендис, тоже с ней говорил, — сказал Малфой. — Неужто повелся на ее милую улыбочку?       Правый глаз Лестрейнджа дернулся. Ему не хотелось признавать, но его собственная самоуверенность привела к тому, что на его руке красовались два еле-заметных, словно тонкие нити белого браслета, которые незнающий мог бы спутать с неровно легшим загаром. Повелся на ее «испуганно» блестящие глаза. Брендис цокнул языком:       — Выкладывай уже.       Створки массивных дверей, выполненных из тёмного, почти чёрного дерева, с глухим стуком затворились. Из-за них неспешно вышла троица черноволосых молодых людей: Друэлла Розье, Реддл и Нотт. Аневрин, окинув взглядом свою старшую сестру, не смог сдержать вздоха. Видеть ее старостой все еще было непривычным. Странно, что Трэверс так неожиданно отказалась от значка и обязанностей.       Малфой обернулся и еле заметно вздохнул. Блондинистый затылок, короткие волосы которого были аккуратно зализаны назад, буравил своим взглядом Лестрейндж, ожидая от Абраксаса продолжения. Однако тот упрямо молчал, всматриваясь в приближающуюся фигуру Наследника Слизерина. Вдруг он вскочил и с придыханием растянулся в длинных сладостных речах, настолько льстивых и однообразных, повторяющихся из раза в раз, что многих уже начинало мутить. Том Реддл остановился в проходе между двумя смотрящими друг на друга диванами и уставился в лицо Малфоя с нечитаемым выражением лица. Могло показаться, что он даже его не слушает. Лестрейндж закатил глаза и отвернулся в надоедливые свитки по Трансфигурации, мысленно придумывая профессору Дамблдору смешные прозвища, вместо того чтобы с серьезностью наконец написать эссе. Нотт зевнул и, махнув рукой Эйвери и Розье, направился в мужское крыло, скрывшись за поворотом.       За стеклами окон, выходящими прямо в глубину озера, проплыла русалка, кокетливо махнув ладошкой четверокурсникам, сидящим совсем рядом к стеклянной ограде. Малфой тем временем завел ту же речь, что и несколько минут назад, говоря о загадочной Жизель Робер. Друэлла Розье закатила глаза и уселась за соседний с Лестрейнджем стул, вытаскивая из кармана мантии учебник по чарам. Аневрин, глянув на Малфоя, не вставая с дивана, повернулся к Друэлле, оперевшись локтем о спинку. Брат и сестра принялись друг другу что-то говорить жестами, понятными только членам семьи Розье, и в немой тишине иногда открывать рот, общаясь между собой. Аневрин скривил лицо в очаровательной улыбке и моляще сложил ладони. Друэлла только закатила глаза и отрицательно покачала головой. В этот момент между слизеринцами повисла тишина — Малфой, видимо считающий, что его речи обязаны слушать все, уставился на совсем незаинтересованных Розье и Эйвери, сидящих на диване.       — Это всё? — выгнул бровь Реддл, холодно и немного безразлично окинув замолкнувшего блондина.       Что было в его голове, понять было сложно всегда. За пустой оболочкой безразлично-скучающего взгляда пряталось омерзение, смешанное с желанием пробить Малфою череп прямо сейчас. Сынок богатенького аристократа со слащавой мордашкой и отвратительно слабым характером вызывал в Реддле только рвотные позывы. С гнилым нутром Абраксаса Том был знаком как никто другой. Уродливый человек с уродливым прошлым, не вызывающий никаких хоть сколько-то положительных эмоций. Маменькин сынок, высокомерный избалованный ребенок, абсолютно ничего не знающий о мире, но при этом он настолько сильно выпячивает грудь, что становится попросту смешон. Как и, впрочем, практически все на факультете Слизерин.       — А… Нет! — махнул головой Малфой, возвращая свой взор на Наследника Слизерина. — Итак, в общем и целом, я сделал кое-какие выводы…       — Это мы слышали. Дальше, — не стерпел Том, искря льдинками в голосе.       Лестрейндж вновь отвлекся от Трансфигурации, повернувшись к сокурсникам, искренне надеясь, что Малфой не начнет повторяться в своих словах. Друэлла еле-слышно хлопнула в ладошки, призвав домовика, который удерживал в руках серебряный поднос с чашками и чайником, от которого несло ягодно-чайным ароматом. Пока девушка расставляла чашки и разливала напиток, Малфой сглотнул и продолжил:       — У мисс Робер очень странная реакция была, когда я с ней беседовал. Когда я ей сказал, что Дамблдор может быть шпионом, ну, вы понимаете, я, естественно, специально для нее выдумал, чтобы на реакцию посмотреть. Она от удивления порезала палец ножичком, а после, невольно, так на меня посмотрела! Честно, мне показалось, она убьет меня на месте.       — И что, по-твоему, ее реакция нам может дать? Благодарю, мисс Розье, — с прищуром окинул Малфоя Том, попутно принимая чашку с чаем из рук Друэллы.       — Ну, я… — Абраксас замялся. — Я посчитал это подозрительным. Конечно, я не понял, из-за чего такое могло вдруг случиться, но… — Он вздохнул. — Она рядом со мной во время разговоров об этом держалась так, словно я ее могу в Аврорат силком затолкать. К тому же я смог разглядеть у нее на левой ладони интересный шрам… Кожа там выглядит так, словно бы часть мяса была вырвана, а по краям обожжена.       — Абраксас! — недовольно воскликнула Друэлла, всем видом показывая, что сейчас точно не время со всеми подробностями рассказывать подобные ужасы, особенно при даме.       — Каюсь, — прочистил горло блондин, отвернувшись от разносившей мужчинам чашки с чаем мисс Розье. — В общем, я думаю, что это могло бы быть влияние редкой темной магии. Это ни с чем не спутать.       — Мне кажется, этот шрам трудно не заметить, — фыркнул Лестрейндж. — И то, что она его не скрывает, наоборот, может указывать на то, что она вовсе не шпионка.       — Весьма неожиданно, — с едва уловимой иронией в голосе произнёс Реддл, переводя взгляд на Брендиса. — Кажется, ещё позавчера ты был уверен, что она может быть ею.       Брендис напряженно сжал зубы и буркнул:       — Когда я с ней разговаривал, — он сделал паузу, почувствовав, как браслет предупреждающе покалывает. — Она была очень напугана и утверждала, что просто обычная волшебница, сбежавшая от родителей.       — И ты ей веришь? — перегнулся через спинку дивана Аневрин. — Вы в твою «любимую» игру играли?       — Там еще смотря в какую, — вздохнул Эйвери.       — Лестрейндж, ты ей проиграл, что ли? — растянулся в издевающейся улыбке Аневрин.       Реддл оглядел раздраженного Брендиса, после чего закатил глаза и прошел к столу, за которым сидели Лестрейндж и мисс Розье. Усевшись так, что окна, выходящие в озеро, были за спиной, а лица всех остальных однокурсников были ему видны, он поставил чашку с чаем на стол и недовольно прищурился.       Его эго задето. Бедолага Брендис в очередной раз не может смириться с проигрышем. Сын богатенького отца со связями в армии Гриндевальда, не знающий поражений… Столько лет прошло, чуть ли не каждый год он проигрывает Когтеврану в квиддич, а профессор Дамблдор в своей излюбленной манере всё никак не хочет заметить сей самородок, почти подмастерье трансфигурации! Никогда не проигрывающий споры, он вдруг еще и внезапно проиграл… женщине.       — Ну и каково было ее желание? — прошелестел Реддл, сверкая разочарованной парой темно-серых, словно грозовые тучи, глаз.       — Она пока ничего не загадала, — Лестрейндж смотрел прямо в глаза Тому.       Вообще, он был как будто бы и единственным из всей этой кучки аристократов, кому было искренне все равно на то, кто он такой еще начиная с первого курса. Брендиса не волновали ни обноски, в которых Том только-только пришел в Хогвартс, ни титул и кровь. И он единственный мог спокойно смотреть в его глаза, блестя своим взором с вызовом. Мол, «Ну покажи, Том. Давай, не сдерживайся. Ты же здесь самый «главный»! Покажи то, что кроется в тебе, а я посмеюсь, задыхаясь в собственной крови. И если ты думаешь, что меня, сына Теневых Жнецов, это напугает, то ты тот еще дурак». И это и раздражало, и одновременно остужало.       — Значит, загадает, а нам этого только и ждать? — выкрикнул Розье.       — Пока да, — скопировал тон шестикурсника Брендис и скорчил смешную рожицу.       — А что ты скажешь о ней, Брендис? — Том поднес чашку с чаем к своим губам и откинулся на спинку из темного, покрытого глянцевым лаком стула.       — Умная, — выпалил Лестрейндж. — Ведьма, лиса.       — И при этом ты утверждаешь, что она может и не быть шпионом? — удивилась Друэлла, единственная девушка среди их кучки, которая не ведет себя как легкомысленная дура. — Лестрейндж, если бы ты действительно думал, что Робер не может быть шпионом, то ты другие определения к ней подобрал.       Брендис не ответил, сделав вид, словно не слышал. Он осторожно убрал руку под стол, сжимая ее в кулак, как будто это могло убрать неприятное жжение, которое могло появиться в любой момент, если Обещание вдруг подумает, что он не сдерживает слово.       — Осторожно с ней надо, — буркнул Лестрейндж. — Хитрая.       Том оценивающе осмотрел Лестрейнджа, после чего кивнул и перевел взгляд на Аневрина Розье. Загордившийся подросток, считающий себя самым лучшим учеником Слизерина. Родственник Винды Розье. Что ж, хоть он и частенько раздражает Тома своим громким поведением, в нем все же есть польза. Том растянулся в приторно-теплой улыбке.       — Аневрин, как там твои родственники?

***

      Игнатиус раздраженно фыркал, обхватив запястья Женевьевы и Элизабет, и скорым шагом шел по коридорам. Женевьева и Элизабет, изредка переглядываясь, еле поспевали за сокурсником. Позади толпились пуффендуйцы и когтевранцы, с неменьшим раздражением шествуя вслед за троицей.       — Да зачем мы торопимся? — раздраженно вдруг сам себя спросил Игнатиус и отпустил руки девушек. — К чему нам расписание, если его не предполагается соблюдать?       — Это же Морвенна О’Донован, — с досадой вздохнула Элизабет. — Неужели хотя бы один учебный год обходился без того, чтобы Астрономия внезапно не исчезла из программы, и мы все не оказались на потоковых лекциях, например, Джонсона?       — Это да, — троицу догнал сосед по комнате Игнатиуса — Браун. Женевьева, если честно не помнила его имени. Браун продолжил: — Но обычно нас предупреждали по утрам перед завтраком, а не тогда, когда мы уже, буквально, в кабинете Трансфигурации.       Женевьева скривила лицо. В ее время было такое, и что сейчас, что тогда ее очень это раздражает. Прийти сначала в одну аудиторию, просидеть в ней без преподавателя тридцать минут, а потом узнать, что урока не будет, потому что у профессора «дела»? Очень романтично. Особенно сейчас, когда огромная толпа семикурсников — пуффендуйцев и когтевранцев — одинаково раздраженно скорым шагом спускается по ступеням двигающихся лестниц просто ради того, чтобы дойти до другой аудитории. Задумавшись об этом, Женевьева не заметила, как ее нога провалилась вниз. Ее быстро за предплечье схватил Игнатиус.       — Оп, — произнес он. — Ещё чуть-чуть, и мы бы отправились на трансфигурацию без нашей дорогой мисс Робер. Будь осторожна.       Женевьева тихо шмыгнула, бросив взгляд на ступеньку, которая в её время принесла ей немало проблем. Затем она вздохнула и поспешила догнать Элизабет и Тиуса. Портреты заинтересованно глядели на студентов, словно ручей, перетекающих в другие коридоры. Высокие двери самой большой аудитории, в которой до этого проводились лекции зельеварения, отворились, впуская уже успевших успокоиться и смириться студентов. К их удивлению, она оказалась пустой. Только профессор Дамблдор стирал что-то с большой классной черной доски.       Студенты разошлись по аудитории, выбирая наиболее удобные места. Элизабет и Женевьева на занятиях по зельям до начала практики обычно занимали места в середине аудитории, за длинными партами, которые были четвёртыми или пятыми по счёту. Женевьева последовала вслед за Маккиннон, садясь туда же, где и раньше. К счастью, туда мало кто хотел садиться. Волшебница вздохнула и достала пергаменты, устало сложила руки на парте и уложила на них голову, закрыв глаза.       Чем она вообще занимается? Учится? Она серьезно? Женевьева подняла голову, оперевшись щекой о кулак, и уставилась на севшего за преподавательский стол Дамблдора. Имеет ли она хотя бы какой-то контроль над ситуацией? Проще, наверное, было бы все-таки под «какой-нибудь шумок» сбежать из Хогвартса и искать информацию о магии времени в другом месте, однако что-то ее держит. Иногда Женевьева даже задумывается, что сдаться Гриндевальду не такая уж и плохая идея. Умирать — так эпично. Но нет, вместо того чтобы наконец выпустить своего заточенного гриффиндорца и рискнуть, Робеспьер гниет в Хогвартсе. И вместо того, чтобы изучать магию времени, штудирует учебники — удивительно, но в основном не только по любимым ЗОТИ, Трансфигурации и Чарам, но и по Рунам.       Деревянные двери вновь отворились, впуская гудящую толпу гриффиндорцев и молчаливых слизеринцев. Шурша одеждами и громко переговариваясь, они нарушили покой, установленный между пуффендуйцами и когтевранцами, и принялись рассаживаться по местам. Слизеринцы в основном садились за первые парты, когда гриффиндорцы предпочли задние, накрывшись капюшонами мантий и улегшись там так, словно их вообще станет из-за этого невозможно увидеть.       С громким стуком справа от лица Женевьевы упал учебник и стопка пергаментов. На скамью опустилась Джейн и пододвинула к себе учебник. Она облокотилась на спинку скамьи и, словно ни Женевьевы, ни, тем более, ненавистной для нее Элизабет не было, погрузилась в чтение. Женевьева переглянулась с Элизабет. Та только удивленно похлопала глазами и пожала плечами.       Мимо парты пронесся хвойный аромат. Прямо перед Элизабет на скамью опустился Реддл. Женевьева машинально напряглась, вдруг затаив дыхание. Следом за Волдемортом рядом с ним сели Лестрейндж, мисс Розье и мисс Трэверс.       «Неразлучные», — мысленно усмехнулась Женевьева, наблюдая за Реддлом и Лестрейнджем, чьи макушки виднелись внизу — одна черная как смоль, другая каштановая. — «Специально мельтешат, что ли?»       К своему удивлению, Женевьева даже начала привыкать к присутствию будущих — или все-таки нынешних?! — Пожирателей Смерти у себя под боком. Конечно же, без напряжения и ожидания неприятных сюрпризов не обходится, но они, как минимум, ведут себя абсолютно спокойно, если не брать в счет Лестрейнджа, на выходных выкинувшего, наверное, месячный запас самоуверенности. Конечно же, отношение к Волдеморту у Женевьевы не изменилось ни на самый мизерный процент. Он продолжал внушать ей недоверие и неосязаемый страх где-то на грани сознания. Но, с другой стороны, Робеспьер рада, что он к ней не лезет. Светит направо и налево своим миловидным красивым личиком, очаровательно улыбается — пускай. Лишь бы на нее внимания более не обращал. Разговора на крепостной стене ей хватило.       — Итак, — со стороны преподавательского стола послышался глубокий мягкий баритон. Дамблдор поднял голову, осматривая заполнившуюся аудиторию. — Все в сборе? Никто по дороге не потерялся?       — Гриффиндорцы все здесь, — донесся писклявый голос с задних парт.       — Прекрасно, мисс Маклагген, я это прекрасно вижу и сам, — спокойно и размеренно сказал профессор, растянув губы в теплой улыбке. — Однако, мне бы хотелось слышать еще и старост других факультетов.       — Слизерин в сборе, — раздался голос Реддла, и левая рука Женевьевы непроизвольно дернулась.       — Когтевран тоже здесь, — добавил Крауч, чей голос доносился с передних парт с другой стороны.       — Пуффендуй… вроде тоже весь… — неуверенно протянул староста Пуффендуя.       — Что ж, если «вроде», то начнем лекцию, — В голосе профессора звучали нотки юмора и лёгкости. Дамблдор встал из-за стола, подошёл к нему и оперся о него спиной. Он поправил рукава причудливого пиджака с розовыми цветами, вышенными на нем и обратился к залу: — А точнее, я бы хотел провести лекцию-семинар с небольшой практикой. Если я правильно помню, с вашим потоком такой большой группой мы встречались года три назад, когда профессор Джонсон не смог вас принять, уехав по делам. Поправьте меня, если я неправ. Впрочем, не думаю, что для вас сегодняшнее занятие как-то повредит, особенно тем, у кого оно было по расписанию, — Дамблдор нашел в студентах самую большую кучку пуффендуйцев и когтевранцев за соседним рядом и подмигнул. — Я прекрасно знаю, что вы готовитесь к ЖАБА, и именно поэтому я решил провести для вас лекцию, не входящую в учебно-методический план Трансфигурации для седьмого курса.       Элизабет, успевшая долистать в учебнике и своей тетради до предыдущей темы, подняла взгляд на профессора и беззлобно, но демонстративно закрыла их, откинувшись на спинку стула, сложила руки на груди и уставилась на профессора. Джейн вздохнула и подперла щеку рукой. За соседними партами, где сидели некоторые из сокурсников Женевьевы, послышался недоуменный шепот. Сидящие спереди Лестрейндж и Реддл переглянулись. Волдеморт оставался одинаково безразличным, а Лестрейндж немного напрягся.       Элизабет нагнулась к уху Женевьевы и низким тоном сказала:       — В последний раз, когда он так говорил, ничего хорошего это нам не сулило.       — А что было в последний такой раз? — выгнула бровь Женевьева.       — Он нам про внутреннюю трансфигурацию рассказывал. Игнатиус, чтоб ему спалось хорошо, потом неделю в медицинском крыле пролежал с внутренним кровотечением, — пояснила Элизабет, а Джейн, тихонечко подслушивая, еле-заметно поникла. — Гений нашелся. На себе пробовать внутреннюю трансфигурацию — «самое лучшее» его решение за все годы, что он тут проучился.       — Для начала, — продолжил Дамблдор. — Вспомним основу, базу трансфигурации. Кто мне может об этом рассказать?       В зале повисла тишина. Со стороны когтевранцев разом вырос лес рук. Женевьева оглядывала зал, задумавшись. Профессор ведь может иметь в виду что угодно, так откуда они знают как отвечать на такой общий вопрос?       Элизабет подняла руку. Однако Альбус не смотрел на когтевранцев, ища глазами кого-то иного, кого он хотел бы спросить. С парты перед Женевьевой Брендис Лестрейндж вытянул руку. Профессор посмотрел в его сторону и произнес:       — Мисс Розье?       Лестрейндж, с тяжелым вздохом, опустил руку.       — Ну… — протянула Друэлла, удивляясь, почему он спрашивает ее, ведь она не поднимала руку. — Трансфигурация бывает Внешней, Внутренней и Полной…       — Балл Слизерину, — кивнул Дамблдор. — Это самая первая, базовая информация, которую получают студенты первого курса на самом первом занятии, однако я хотел получить другой ответ. Прежде всего, давайте вспомним, что такое трансфигурация. Трансфигурация — это обширный раздел магии, который позволяет изменять форму и свойства как живых, так и неживых предметов. Этим вас не удивить. Я знаю это прекрасно, не смотрите на меня разочарованным взглядом, мистер Нотт. То, что мы сейчас вспоминаем, нужно для контекста, чтобы вспомнить то, что вы могли забыть, и переобдумать это уже со знанием большего. Осознание того, насколько проста база, приходит после того, как вы уже умеете больше, чем пятикурсник.       — К чему он клонит? — громко шепнула какая-то гриффиндорка с соседнего ряда.       — Я хочу сказать, мисс Грей, что магия на самом деле очень проста, особенно когда вы знаете и помните о самых базовых вещах, — ответил Дамблдор, заставив ту стушеваться. — Скажите, студенты, пожалуйста, какой трансфигурации вы обучались с первого по пятый курс?       Зал окутала тишина. Редкие руки поднимались над столами.       — Мистер Блэк? — вскинул брови Дамблдор, смотря на задние парты.       Женевьева невольно повернулась туда, куда глядел профессор. За предпоследней партой рядом с Игнатиусом и еще некоторыми пуффендуйцами сидел Альфард.       — Мы изучали трансмутацию и полиморфизм, — ответил Альфард.       — Балл Слизерину, — кивнул Дамблдор. — Вы полностью изучили раздел трансмутации и изучили основы полиморфизма. Эти два раздела трансфигурации входят в какую группу магии? Мистер Прюэтт?       — Полная Трансфигурация, сэр, — сказал Тиус.       — Совершенно верно, балл Когтеврану. Конечно же, кроме трансмутации и полиморфизма в трансфигурации возможен такой раздел, как анимагия. Я уверен, что вы итак знаете что это такое. Вспоминать и объяснять не нужно. Итак, что мы знаем, в таком случае, в общем о полной Трансфигурации?       Женевьева, неожиданно для себя подняла руку.       — Мисс Робер?       — Полная трансфигурация — это класс в магии, когда волшебник или ведьма могут полностью изменить форму и структуру чего угодно, — начала Женевьева. — В отличие от обычной трансфигурации, когда меняется только внешний вид, полная трансфигурация меняет саму суть предмета.       — Блестяще. Верно, мисс Робер. Балл Когтеврану. Зная и вспоминая, что такое трансфигурация и что именно мы изучаем, мы, непременно, также должны говорить и о еще об одной важной вещи, касающейся Полной Трансфигурации… мистер Лестрейндж?       Тот, довольно выдохнув, как будто бы всю жизнь ждал этого момента, ответил:       — Законы Гампа, — сказал Брендис. — Пять принципиальных заключений.       — Назовите мне их.       — Первый — нельзя трансфигурировать еду из ничего, второй — нельзя превратить что-либо в человека, третий — нельзя трансфигурировать деньги, драгоценные металлы и камни, четвертый — нельзя превратить предмет в магический или создать магический предмет, и последний, пятый — нельзя трансфигурировать время.       — Что ж, вы правы. Два балла Слизерину, — кивнул Дамблдор, выдержал паузу и оглядел зал. — А почему нельзя трансфигурировать еду из ничего? — Дамблдор вновь уставился на Лестрейнджа. — Кто так решил, помимо Гампа? У кого-то не получилось, поэтому не получится и у всех остальных?       — Ну… — Лестрейндж, кажется, растерялся.       Элизабет нахмурилась и переглянулась с Женевьевой. Джейн облокотилась о стол, заинтересовавшись. За соседними партами послышались шепотки.       — А почему нельзя трансфигурировать, например, из вот этого пергамента, — Дамблдор взял в руки один из листов, лежащих на преподавательском столе, после чего вновь воззрился на Лестрейнджа. — Сотню галеонов? Или, например, золотую цепочку? Что мешает мне это сделать?       Женевьева откинулась на спинку скамьи, скрестив руки на груди, и немного поежилась. Несмотря на то, что Дамблдор смотрел не на нее, его проницательный взгляд из-под рыже-седых ресниц, казалось, готов пробуравить дыру во лбу каждого.       — Почему нельзя превратить человека в пергамент? — продолжал Дамблдор, заставляя Брендиса опустить голову в стол, нахмуриться и погрузиться в размышления. — Почему нельзя превратить из этого же пергамента магический предмет?       — Это можно сделать, — пробормотал Малфой, сидящий за соседним рядом.       — Поясните, мистер Малфой, — разом обратил внимание на Абраксаса Дамблдор.       — Я… думаю, что трансфигурировать не получится магический предмет, но можно зачаровать или привязать магические характеристики посредством рунной вязи, — выразил предположение блондин.       — А почему не получится трансфигурировать?       — Э-э… не хватит магического потенциала и концентрации.       — У кого?       — У волшебника, сэр…       — Кто сказал?       — Но, профессор, если даже такое и возможно, то трансфигурация все равно долго не продержится, вернувшись в исходное состояние, тогда какой смысл? — выкрикнул мужской голос с задней парты — один из гриффиндорцев.       — Вопрос не в том, какой смысл, а в том, возможно ли это, — вдруг начал спорить какой-то когтевранец, которого Женевьева еще не успела запомнить.       — Допустим, что это возможно, хорошо. Но зачем? — не унимался гриффиндорец.       — Чтобы узнать больше о магии, конечно же! Зачем она нам, если мы о ней, в таком случае, даже не будем ничего знать? — парировал когтевранец.       Зал заполнился голосами. Все пытались предположить что-то свое, сливаясь в один раздражающий гул. Женевьева поморщилась и сжала руки в кулаки. Слишком громко. Еще немного, и у волшебницы поплывет в глазах.       — Но правила же не из ниоткуда появились, — подал голос Лестрейндж.       — Вы начинаете мыслить, мистер Лестрейндж, — довольно щелкнул пальцами Дамблдор, мгновенно заставив всех затихнуть. — Допустим, как вы сказали, это возможно. Тогда давайте порассуждаем. Почему нельзя из этого пергамента создать горстку монет?       — Это будет незаконно? — предположила Джейн, заставив Женевьеву удивиться. За все это время это первое, что она произнесла.       — Поясните, мисс Аббот.       — Э-э-э, ну… Трансфигурация ведь не может держаться вечно? Рано или поздно она вернется к своему исходному положению, и монеты снова станут пергаментом.       — Тогда и трансфигурация человека в неживой предмет — незаконно? — предположил какой-то пуффендуец. — Это будет считаться покушением на жизнь?       Женевьева глубоко задумалась, вспоминая войну с Волдемортом. Почему-то ее не удивляет то, что такое возможно, и ей даже стало казаться, что она видела нечто подобное, почти краем глаза, пока была в плену у Пожирателей Смерти в поместье Малфоев. Кто-то определенно подобное делал, но кто? Тогда Женевьева была где-то между жизнью и смертью, замерзшая и окровавленная, поэтому ей не особенно было это важно. И, кажется, что-то подобное было и в день одной из погонь, когда Женевьева, Гарри, Рон и Гермиона были в баре…       Зал, тем временем, гудел, обсуждая новую для них информацию. Профессор словно специально давал всем время на осознание и обсуждения, ожидая какого-то определенного момента. Оглядев аудиторию, вызывающую в Женевьеве из-за шума только раздражение, волшебница заметила, что самыми удивленными казались гриффиндорцы и пуффендуйцы, когда когтевранцы выглядели так, словно это самое первое, что они могли узнать после своего рождения, а слизеринцы… Они не выглядели удивленными, но и в них не было такого самодовольства, что в когтевранцах. И это вызывало искреннее удивление. Слизеринцы и не выпячивают грудь? Как-то это… Не по-змеиному.       — Прошу тишины, — заговорил Дамблдор. — Заниматься этим всем, мы, конечно же, не будем. Это последнее, что должно вас беспокоить. Отвечая на ваши вопросы, я со смелостью могу заявить, что да, это все абсолютно точно незаконно.       — А точно, если человека трансфигурировать в предмет, то он не останется живым? — перебила девочка-гриффиндорка с соседнего ряда.       — Теоретически — да, — кивнул Дамблдор. — Я не проверял, и вам этого делать не советую.       — А были ли случаи? — спросила Элизабет, откинув со лба кудрявый локон, который был тщательно уложен.       — Возможно, такие случаи и были, — ответил профессор уклончиво. — Однако должен вас огорчить, дорогие мои, что, просто захотев сделать нечто подобное, вы не сможете этого сделать. С монетами и драгоценными металлами работать легче, но знание состава, происхождения, понимание того, каким образом «оно» существует, является препятствием для проведения трансфигурации. Вы должны знать то, какие у человека, прошу прощения, прекрасные леди, внутренности, чтобы успешно провести трансфигурацию в неживой предмет. Нужно понимать то, как этот процесс будет протекать. Знать собственную индивидуальную формулу заклинания.       — То есть, нужно быть удивительно сильным и эрудированным магом, чтобы, в теории, такое стало возможным? — предположила Друэлла.       — Да.       Женевьева нахмурилась. Если это так, то речь могла бы идти о ком-то из ближайшего окружения Волдеморта. О том первом ближнем круге, который был сформирован до второй войны с ним. Самые первые Пожиратели.       Кто мог остаться в живых к девяносто восьмому году? В голову приходил только Лестрейндж. Ещё, кажется, Розье-старший — отец «знаменитого» Эвана Розье. Однако Женевьева не была уверена, что он всё ещё жив к тому времени. Если честно, она даже не помнила его имени. Что-то на «А», созвучное с драгоценными камнями. Аквамарин? Авантюрин? Аметрин? Нет, всё же как-то по-другому…       — То есть мы все семь лет учились и считали правила Гампа истинно правильными, а тут оказывается, что это все бред? — не сдержалась гриффиндорка, сидящая позади Элизабет и Женевьевы.       — Я не говорил, что законы Гампа — бред, — Дамблдор улыбнулся теплой, успокаивающий улыбкой и уставился на выкрикнувшую студентку. — Вообще, сегодня с вами я хотел поговорить об ином, но, с другой стороны, хорошо, что и эту тему на сегодняшнем занятии мы затронули. Поговорим о другом. Первое правило Гампа: почему нельзя сделать еду из ничего? Мистер Реддл?       — Нет нужной оболочки, — начал Волдеморт мягким бархатистым голосом. — Для любой трансфигурации требуется хотя бы малейшая частица: пылинка, щепка, осколок. С другой стороны, закон может служить предостережением для волшебников, запрещая также трансфигурацию пищи из несъедобных предметов. В любой момент заклинание может не выдержать и вернуться в исходное состояние.       — Балл Слизерину.       — А почему, в таком случае, у Гампа нет такого закона насчет любых других предметов? — не сдержалась Женевьева. — Ну, или не у Гампа, а у других волшебников?       Волдеморт неспешно поднял голову, устремив взор на источник глубокого, чувственного женского голоса, донёсшегося с парты позади. Его взгляд, слегка прищурившись, скользнул по лицу девушки, на котором читались полная непринуждённость и, возможно, чуть-чуть холодность. Затем он обратил внимание на Дамблдора, который прервал молчание.       — Вот, мы, наконец, пришли к той теме, о которой я желал с вами побеседовать, — хлопнул в ладоши профессор, возвращая пергамент на преподавательский стол, после чего махнул палочкой. На черной доске появилась меловая надпись:       «Креативная Трансфигурация, как раздел полной Трансфигурации.»       — Итак, креативная трансфигурация. Или, говоря проще, — Дамблдор махнул палочкой из из воздуха, словно из ниоткуда, выросла пустая глубокая тарелка, которую профессор быстро подхватил и поднял над собой, показывая ее ахнувшей аудитории. — «Трансфигурация из ничего».       Женевьева вздохнула и оперлась щекой о кулак. Шутит он, что ли? Фокусы показывает?       — Действительно, еду нельзя приготовить, основываясь лишь на принципах безопасности, а не возможности. Не думайте, что я над вами подшучиваю, дорогие студенты. Лучше узнать обо всём сейчас, пока вы не поступили в учебное заведение, где вас будут готовить как учёных в научно-магическом направлении. То, что вам дает школьная программа, — сущие мелочи по сравнению с тем, как вы потом можете жалеть о том, что в итоге ничего так и не поняли и не узнали. Конечно, ничего — это сильное заявление. Если углубляться, то можно сделать выводы, что «ничего» попросту нет. Все существует, в каком бы то ни было виде. Не задумывайтесь сейчас об этом сильно. Нам важно иное. Креативная трансфигурация — одна из самых сложных частей Трансфигурации. Не сложнее превращения человека в пергамент, мистер Лестрейндж, закройте рот, будьте добры. Итак, что такое креативная трансфигурация? В первую очередь, это сложный процесс превращения того, чего мы не видим и, возможно, не осязаем, в нечто, что можно потрогать, — Дамблдор еще раз поднял тарелку, а потом вдруг запустил ее в сторону Женевьевы.       В мгновение ока Женевьева оказалась рядом с Элизабет, повалив её на скамью. Однако вместо звона разбившейся керамической миски послышался лишь восторженный вздох — миска словно растворилась в воздухе. Девушки, изумлённые, медленно поднимаясь, сели. Джейн, тем временем, замерла, совсем не двигаясь.       Элизабет, возмущённая, фыркнула и осмотрела Женевьеву. Путешественница во времени, широко распахнув глаза, уставилась на Дамблдора. На её щеке виднелась красная полоска помады Маккиннон. У старосты Когтеврана, впрочем, тоже был испорчен макияж — он и остался на щеке Женевьевы, которая, пытаясь защитить подругу от осколков, закрыла её своим телом.       На двух когтевранок с передних парт уставились студенты. Лестрейндж с недоумением разглядывал их, Друэлла и мисс Трэверс — кажется, её звали Шавон — смотрели с беспокойством и возмущением, а Волдеморт — оценивающе, словно на товар на прилавке. И это сравнение Женевьеве очень не понравилось.       — Что же представляет собой Креативная Трансфигурация? — продолжал Дамблдор так, словно ничего такого не произошло. — Это почти то же самое, что трансмутация и полиморфизм, за одним исключением — видимой базы у нас нет. Тогда что же делать?       Женевьева нахмурилась, стараясь отбросить окружившие ее наваждение и желание выхватить палочку и бросить пару заклинаний в Дамблдора. Это что за цирк? Хотя с другой стороны, становится ясно, почему при его директорстве столько преподавателей просто «невероятные» люди. Взять того же Снейпа, или Трелони…       Параллельно своим рассуждением Женевьева внимательно вслушивалась в слова Дамблдора. Профессор говорил сложными словами в своей излюбленной игривой, размеренной манере. Иногда он делал совсем неинтересные отступления, не касающиеся темы, но потом вновь возвращался к насущному. Из всего, что он наговорил, Женевьева смогла вычленить общее правило: важна концентрация и чуть ли не доскональное, почти молекулярное знание предмета. Ну, и практика.       — Теперь я предлагаю кому-нибудь из вас это попробовать, — неожиданно произнёс Дамблдор, обводя взглядом притихшую аудиторию. — Давайте, раз уж благодаря мисс Робер и мистеру Реддлу мы наконец-то добрались до этой темы, эти двое и попробуют. Прошу вас, подойдите сюда.       «Чтоб ты сдох, тварь, я тебя тр…» — проносилось в голове Женевьевы, сливаясь со стуком собственных невысоких каблуков, пока она выходила из-за стола. — «…мразь, скотина…»       Волдеморт, оставив своё место за столом, остановился у стены, ожидая Робеспьер. Поравнявшись с ней и пропустив её немного вперёд, он и волшебница начали спускаться по лестнице, направляясь к преподавательскому столу.       — Мисс Робер, — тихо окликнул Женевьеву Волдеморт шелестящим голосом почти у самого уха. — У вас помада. Вот тут.       Женевьева подняла взгляд на слизеринца. Тонкие правильные черты белоснежно-аристократичного лица освещали редкие пасмурные солнечные лучи, а его пронзительные темно-серые глаза скользили по ее лицу отсутствующим взглядом, от которого, на миг, по спине пробежала стайка мурашек. Волшебница кивнула ему и, сначала дотронувшись пальцами левой руки до щеки, очистила кожу заклинанием. На мгновенье взгляд Волдеморта остановился на ее ладони, вглядываясь в шрам, после чего, без интереса, отвернулся в сторону Дамблдора.       Через несколько секунд парочка оказалась совсем рядом с профессором. Тот, оглядев подошедших студентов, указал «в пустоту».       — Итак, если вы внимательно выслушали мои рекомендации, то, возможно, вам удастся успешно выполнить задание. Начните с простых задач. И не стоит расстраиваться, если у вас не получится с первой попытки. Это всего лишь способ отвлечься от подготовки к ЖАБА, чтобы вы, мои уважаемые друзья, не слишком переживали перед экзаменом. Ведь по сравнению с этим ЖАБА покажется вам пустяковым делом.       Женевьева невольно подняла глаза на зал. Десятки глаз были устремлены на нее. Все от нее чего-то ждали. Сердце вдруг забилось сильнее, заставив Женевьеву напрячься.       — Дамы вперед, — вдруг нарушил тишину Волдеморт.       — Нет, давайте лучше вы первый, мистер Реддл, — машинально отказалась Женевьева, невольно сделав шаг назад.       Дамблдор развёл руками и предложил:       — Попробуйте действовать сообща, одновременно.       «Может, еще и сальто назад сделать?» — мысленно возмутилась Женевьева.       Робеспьер тихо вздохнула, поднимая взгляд на Элизабет и Джейн. Те сидели во все глаза уставившись на Женевьеву, иногда поглядывая друг на друга с нескрываемой неприязнью. Волшебница поджала губы. Что может быть легким в трансфигурации? Миска, как у Дамблдора? Тарелка? Ложка?       Женевьева прикрыла глаза и, поджав губы, приподняла палочку. Волдеморт, тем временем, с большей уверенностью начал вырисовывать пасс в воздухе. Женевьева сконцентрировалась.       В теории, это должно быть почти то же самое, что и иллюзии, только теперь нужно знать не только внешний вид, но и состав. Иллюзии мало-помалу у Женевьевы получаются, значит, есть малюсенький шанс того, что получится и «трансфигурация из ничего». Древко палочки нагрелось. По залу прокатилось тихое «О-о-о!». Женевьева приоткрыла глаза, уставившись в медленно падающее на пол нечто, отдаленно напоминающее перо. Через пару секунд оно растворилось в воздухе, исчезая, а из носа девушки потекла темно-красная горячая, солоновато-металлическая на вкус струйка. Закружилась голова.       — Ох, перенапряглась, — пробормотал Дамблдор и отвел волшебницу к столу, давая ей возможность опереться. — Пять баллов Когтеврану за первую получившуюся попытку креативной трансфигурации.       Вдруг по залу прокатилось повторное «О-о-о!». Женевьева, сделав непринужденный вид, будто ей совсем не стало плохо, уставилась на Волдеморта, подхватившего простенькую бесцветную, почти бесформенную чашку. Волшебница невольно прищурилась.       — Пять баллов Слизерину, — кивнул Дамблдор, проницательным взглядом оглядывая Волдеморта.       Через пару мгновений чашка испарилась. Волдеморт перевел взгляд на Робеспьер, скользнул по ее лицу равнодушным взглядом, после чего вдруг достал темно-зеленый, почти черный платок и протянул Женевьеве.       — Мне не нужно, — безучастно произнесла Женевьева.       — Вам, может, и не нужно, а некоторые студенты не переносят вида свежей крови на белоснежных женских личиках, — прошелестел Волдеморт.       Напускная демонстративная вежливость. Что же может быть кроме нее?       Женевьева уставилась в безразличные глаза Волдеморта, скопировав его пустое выражение лица, лишь немного добавив «недоуменности». Вглядываясь в его серый взор, напоминающий грозовые тучи, могло показаться, будто в них может крыться буря самых разных эмоций. И что-то ясно подсказывало Женевьеве, что они вовсе не положительные.       Девушка осторожно взяла из его ладони платок, холодный, словно только что из морозильной камеры, шелковый, мягкий. Волдеморт опустил руку и отвернулся.       — Что ж, студенты, если у вас будут вопросы по этой теме, можете подходить ко мне в любой момент, но только не ночью, не рано утром и не после этой лекции, — нарушил тишину Дамблдор. — Занятие можно считать оконченным.       Женевьева приложила платок к лицу и собралась уже уходить, как ее остановил профессор.       — Останьтесь, мисс Робер, — тепло сказал он. Волдеморт заинтересованно остановился и мельком обернулся на Женевьеву, но скоро потерял интерес и ушел в сторону парты, на которой оставались его вещи.       Женевьева подняла взгляд на Маккиннон, не отрывая темного платка от лица. Та показала большой палец и жестами попыталась сказать что-то вроде «я тебя там подожду», после чего собрала свои и Женевьевины учебники и развернулась на выход. Джейн, с которой у Робеспьер следующим занятием УЗМС, один раз посмотрела на Женевьеву, глубоко вздохнула и тоже направилась на выход.       Альбус Дамблдор обвёл взглядом медленно пустеющую аудиторию и, обратившись к Робеспьер, произнёс:       — Мисс Робер, как вы себя чувствуете?       — Все нормально, — тут же ответила девушка, убирая платок от лица. Кровь перестала течь.       — Я хотел бы, для начала, извиниться перед вами за то, что напугал, — развел руками профессор и вдруг достал из одной из посудин на преподавательском столе мармеладку. — Будете лимонную дольку?       — Нет, спасибо… — протянула Женевьева, сглатывая.       — Как вы? Освоились уже, я полагаю? — сверкнул проницательным взглядом Дамблдор и запустил мармеладку в рот.       — Да, конечно, профессор.       — Никаких проблем не возникает?       — Нет.       — Это хорошо. Вами интересовалась мисс Бэгшот. Она все ждет вашего письма. Я ей, конечно, написал, что вы заняты, в незнакомой обстановке, для вас все ново и вы пытаетесь свыкнуться. Однако, она все ждет вашего слова.       Женевьева прикусила губу. Она хотела написать, но совсем забыла.       — Я напишу ей, — кивнула девушка.       — И еще, Жизель, я восхищен вашей реакцией, — перевел тему профессор. — Я готов поговорить с профессором Вилкост, чтобы вас пригласили в Дуэльный клуб. Вам определенно это понравилось бы.       — Меня уже пригласили.       — Вот как? Не видел вас в списках.       — Я еще думаю…       — Не отказывайтесь, девочка моя, — Дамблдор положил ладонь на плечо Женевьевы. Девушка еле заметно напряглась. — Такой шанс редок. А если самому подать заявку на вступление, то профессор Вилкост или профессор Джонсон могут не согласиться, посчитав ваш уровень недостаточно развитым. Кто вас пригласил? Я слышал, в вас заинтересовался Алфи.       — Да, профессор Джонсон заинтересовался. Но пригласила меня профессор Вилкост.       — Тогда вам противопоказано отказываться, — с доброй усмешкой произнес Дамблдор и отпустил плечо девушки. — Соглашайтесь. Вам понравится. У профессора Вилкост, конечно, свой взгляд на дуэли. Она считает их именно искусством, красотой, тем, для чего нужно взращивать утонченное эстетическое чутье. Но даже так она, профессор Джонсон и иногда я, если меня приглашают, обучаем и иным вещам, которые могут помочь в жизни юного волшебника.       Женевьева кивнула, вздохнув.       — Если вы встретитесь с Галатеей, то выразите согласие уже сегодня. Скоро будет готово новое расписание с учетом всех клубов, и, по-моему мнению, лучше начинать с начала, а не с середины года.       — Хорошо, профессор.       — Можешь идти, Жизель.

***

      В аудитории царила тишина, лишь изредка нарушаемая противным бульканьем старых поломанных часов и бурчанием профессора себе под нос. Женевьева без интереса иногда что-то записывала в тетрадь, в основном раздумывая о чем-то своем. Однако каждый раз, когда, кажется, она нащупывает нужную ей ниточку, вновь гремели часы, отвлекая и сбивая весь мыслительный процесс.       Магия — то самое искусство, что сложно постичь наравне со смыслом жизни. Бескрайний глубокий океан секретов, хранившихся в ней завораживал. На что хотел намекнуть Дамблдор Женевьева примерно поняла. Магия и ее возможности — безграничны. Единственное, что может ограничивать — это уже способности отдельного волшебника. А может быть, совсем не способности, а оболочка? Магия — это искусство, которое требует от мастера полного погружения и самоотдачи. И именно поэтому среднестатистический волшебник не способен на что-то большее, чем тот ограниченный список возможностей, взращиваемый в школьное время?       Мало у кого возникнет желание постоянно учиться и постигать ее. Все-таки, кроме этого у волшебника есть куча других самых разнообразных забот. У Женевьевы, к примеру, не было попросту времени, чтобы об этом задуматься. Была определенная цель… нет, цели — узнать о том как уничтожать крестражи и, соответственно, найти их. Помогают ли ей жить спокойнее знания по темной магии? С одной стороны — определенно да. По крайней мере она хотя бы на самом базовом уровне понимает, каким образом от всего этого можно обороняться. О нападении и речи пока идти не может.       Загадочная трансфигурация… законы Гампа — ложны. Слышала бы это Гермиона, точно закатила бы истерику! Она бы вряд ли посчитала Дамблдора правым, даже несмотря на то, что он и в ее глазах тоже великий волшебник. Слишком упертая в своих собственных умозаключениях.       Женевьева прикусила губу. Ее не переставала терзать одна единственная мысль. Дамблдор прошелся по всем законам Гампа, кроме последнего — нельзя трансфигурировать время. А когда у Женевьевы была возможность спросить об этом у профессора, она ею не воспользовалась. Забыла, сконцентрировавшись на том, чтобы попросту удержаться на ногах и выглядеть непринужденно.       Она действительно перенапряглась. Голова кружилась, а в глазах темнело. Кровь из носа быстро перестала течь, однако ощущение, что она может снова политься от любого использования другого заклинания, присутствовало. Элизабет настаивала на посещении медиведьмы, но Женевьева отказалась, соврав, что все хорошо. Джейн тогда стояла у стеночки, во все глаза уставившись в лицо Робеспьер. Она ждала, когда та пойдет вместе с ней на УЗМС.       За всё то время, что гриффиндорка и когтевранка (все еще считающая себя истинной гриффиндоркой) шли в сторону аудитории, первая не сказала ни слова. Женевьева не собиралась нарушать тишину. Нет, она вовсе не была обижена. Однако такое свинское поведение ее немало раздражало. Она же сама утверждала, что ее неприязнь к Маккиннон не скажется на их взаимоотношениях. И что сейчас наблюдает Женевьева? Как-то это… не по-гриффиндорски. Что за трусость?       Хотя, может быть, это уже Женевьева ничего не понимает и сама забыла свои школьные годы? Это возможно, особенно со знанием того, как сильно волшебница по случайности абстрагировалась от всего, закрывшись в себе, где-то в самой пустой и темной части, не пропуская ни единого звука к себе. Воспоминания начали смываться, словно следы от ног на песчаном морском берегу, искажаться, как стекло, долго лежавшее под водой, обтачиваясь со всех сторон и принимая самые различные облики, не имеющих острых концов.       Женевьева со вздохом облокотилась на спинку стула. Боковым зрением девушка видела Джейн. Та сидела неподвижно, за все занятие ничего не записав в своей тетради. Робеспьер закатила глаза и отвернулась в сторону окна. Сегодня была удивительно хорошая погода почти весь день, хотя постоянно казалось, что в любой момент она способна испортиться.       — Жизель, — неожиданно подала голос Джейн.       — М? — отозвалась Женевьева, не отрываясь от окна.       — Извини.       — За?..       — За мое грубое поведение.       Женевьева выгнула бровь и посмотрела в лицо гриффиндорки. Джейн неловко заправила выпавшую из хвоста прядь за ухо и поджала губы. Девушки сидели на предпоследней парте и говорили тихо. Да и в любом случае никто ничего не слышит — все заняты своими делами и большинство попросту спит.       — Так, — сказала Женевьева, опираясь локтем о край парты и блеснула тускло-зелеными очами. — Сама додумалась, или подсказал кто?       — Не буду врать, мне сказали, что я повела себя отвратительно, как дура и вообще…       — Игнатиус? — перебила Женевьева.       — Нет, хуже… Альфард, — сказала Джейн, и Женевьева закатила глаза. — Он никогда мне подобных слов не говорил, знаешь как мне было обидно?       — А знаешь как мне обидно осознавать, что ты мне утверждала то, что твоя нелюбовь к Бетти не будет касаться меня, а оказалось все ровно наоборот? — прищурилась Женевьева, понизив голос.       — Мне искренне жаль. Я все осознала. Я была не права, просто…       — Ты приревновала, — закончила вместо Джейн Женевьева. — Знаешь, как ты жалко со стороны выглядишь?       — Я не…       — Ты да, — не согласилась Женевьева. — Лапуль, я не твоя плюшевая игрушка, чтобы делить и пытаться отобрать у кого-то. Я не чья-то собственность, и единственный человек, который вправе посягнуть на мою принадлежность кому-то — это я. Будь то выбор группы общения, будь то любовный интерес или объект ненависти. Давай взрослеть, Джейн. Мерлина ради. Или кому вы, британцы, поклоняетесь?       — Но мне обидно! — не согласилась Джейн, хотя она заметно стушевалась. — Ты на меня никакого почти внимания не обращаешь.       — Если по тебе все поголовно сохнут, это не значит, что я тоже буду. Запомни одну вещь, Джейн — вокруг тебя, да и в целом вокруг любого человека в мире, мир не крутится. И по большей части всем на тебя плевать, как бы тебе не хотелось считать иначе и выдумывать.       Женевьева замолкла. Кажется, она сказала слишком много. Но это не значит, что она погорячилась и сказала ложь. За то время, что Женевьева успела пообщаться с Джейн, девушка замечала достаточно часто за Аббот любовь к приукрашиванию. Во время того, как Джейн рассказывала очередную сплетню обязательно был момент с самовосхвалением и тем, как ее все любят. Странно, что братья Прюэтт и Альфард потакают этой ее привычке. Женевьеву очень это раздражало.       — Пора взрослеть, — повторила Женевьева. — Если хочешь меня после этого ненавидеть только потому, что я сказала правду в лицо, — пожалуйста. Тебе вряд ли еще кто-то правду скажет. Ссориться с тобой — подписать приговор на то, что ты потом будешь со всеми ссориться, не так ли? Прямо как с Маккиннон.       Джейн сжала челюсти и сжала кулаки. Ее костяшки побелели, а губы сжались до тонкой ниточки. В глазах бушевала буря раздражения. Такая Джейн почему-то начала напоминать Женевьеве Молли Уизли, однако это продлилось недолго. Аббот вдруг отвернулась и в напряжении скрестила руки на груди.       — Не думала, что с тобой мириться так сложно, — буркнула Джейн и вдруг достала из кармана мантии какую-то узкую, но длинную коробочку. — Я… постараюсь… больше себя так не вести, — сквозь зубы произнесла Джейн и положила коробочку на тетрадь Женевьевы.       — Это подкуп?       — Это подарок, — возмущенно фыркнула Джейн, вновь напоминая отдаленно Молли Уизли.       — Просить прощения с подарком — странная затея.       — Просто возьми уже, Мерлина ради!       Женевьева закатила глаза и потянулась к коробочке. Вмиг крышка оказалась на столе, а Робеспьер выгнула бровь. В аккуратной и, видимо, прилично дорогой коробочке лежала пара замшевых перчаток глубокого красивого пурпурного цвета.       — На что намек? — тут же выгнула бровь Женевьева.       — А намек — обязательно? Это же просто подарок.       Женевьева скептически изогнула бровь.       — Простые правила этикета среди аристократии, — недовольно вздохнула Джейн, а после покосилась на левую ладонь Женевьевы.       — А еще тебе не нравится мой шрам, — дополнила Женевьева.       — Жизель…       — Я ведь права.       — Да, ты права, — недовольно фыркнула Джейн.       Женевьева с легкой улыбкой отвернулась от Джейн и, взяв перчатку в руки, нежно коснулась ее. Замшевая ткань оказалась мягкой и приятной на ощупь, слегка бархатистая текстура вызывала легкое удовольствие на коже.       — Спасибо, — вдруг сказала Женевьева.       — Они весьма изящны, — попыталась Джейн сменить тему. — И качество хорошее. И… — она на мгновение запнулась, а затем, словно оправдываясь, продолжила: — Что ты меня путаешь? Это всего лишь перчатки для осени и зимы. Они предназначены не для того, чтобы скрывать твой шрам, а чтобы сохранять тепло! К тому же они прекрасно сочетаются с твоим тёмно-фиолетовым пальто…       — Ты права, — кивнула Женевьева и хмыкнула. — Спасибо за заботу.       — Так… ты меня прощаешь? — спросила Джейн, глядя в глаза Робеспьер.       — Все-таки это был подкуп?       — Нет! Просто я…       — Ладно, ладно, — покачала головой Женевьева. — Я подумаю, если ты перестанешь себя вести как обиженное дитё.       — Спасибо, — с облегчением выдохнула Аббот.       — Я ещё не простила тебя.       — Ты же сказала, что подумаешь.       — Но только если ты выполнишь условия.       — Я выполню.       Женевьева лишь закатила глаза.       — Посмотрим, — ответила она.

***

      Хлопнула дверь, ведущая в один из заброшенных маленьких садов Хогвартса. За стенкой в помещении сидели братья Прюэтты и Джейн. Аббот уговорила Женевьеву провести время с ними, а вторая и не сильно сопротивлялась. Аланис сегодня была в роли помощницы Элизабет, поэтому была занята, а, соответственно, староста Когтеврана целый день бегает по Хогвартсу туда-сюда. То помогает с чем-то Вилкост, то тренируется вместе со сборной по квиддичу, то помогает библиотекарю, попутно подчерпывая из книг новую для нее информацию. В общем, обе заняты.       Холодный сентябрьский ветер опалил щеки. Волшебница замерла, запрокидывая голову, и закрыла глаза. Здесь была какая-то другая тишина. В ней не было колкости и резкости, она не давила. И холодный воздух, как-будто не был столько морозным после теплого штаба. Женевьева открыла глаза. Деревья, словно охваченные огнём, сверкали всеми цветами радуги. Листья медленно падали, покрывая землю мягким покрывалом. В глубине сада можно было разглядеть остатки старых скамеек и беседок, которые когда-то были местом отдыха для обитателей замка. Теперь они были скрыты под густыми кронами.       Густые заросли кустарников и деревьев создавали плотную тень, а высокие стебли травы доходили до пояса. Вьющиеся лозы дикого винограда оплетали арки, а розовые кусты, казалось, сами стремились к солнечным лучам, которые пробивались сквозь густую листву. Вдалеке в небе тонкой темно-серой полосой к замку надвигались грозовые тучи.       Женевьева вздохнула и принялась продвигаться в сторону одной из беседок. Трава, на удивление, оказалась достаточно послушной и не очень сильно колола ладони. Ступени беседки заросли мхом, балки со всех сторон обвивала лоза, а на скамьях скопились земля и сухие листья. Чтобы очистить хотя бы мебель, Женевьеве пришлось несколько раз воспользоваться Очищающим. Из носа потекла теплая бордовая струйка.       Волшебница резко опустилась на холодную поверхность и достала из кармана темно-зеленый платок. Сказали бы ей год назад, что она будет сидеть в беседке, вытирая нос от крови платком Волдеморта, то плюнула бы в лицо. А как это странно звучит, не зная контекста! Сразу можно подумать, что девушка присоединилась к Пожирателям, предав Гарри и Орден. Это же такой бред! Женевьева никогда ничего общего с Волдемортом иметь не будет. И вообще, нужно вернуть платок ему обратно.       «Опять с ним один на один разговаривать», — закатила глаза Женевьева.       Какой-то он слишком обходительный, хоть и холоднее, чем был до этого. Или ей так только кажется? Женевьева нервно разгладила складки на влажном платке, пытаясь собраться с мыслями. Её охватила тревога. Что, если на платке есть рунная вязь, которая активируется после контакта с кровью? И для чего ему это могло понадобиться?       Волшебницу охватило волнение. Она сложила платок и уже было занесла руку, чтобы отбросить его, но внезапно остановилась.       «Нет, надо вернуть, — подумала она. — Вдруг он потом вспомнит и докопается?»       Но что, если её предположения о рунах верны? Девушка вновь раскрыла платок и пристально вгляделась в серебристые узоры. Либо в них действительно ничего не было, либо Женевьева ещё не до конца разобралась в рунах. Искренне хотелось, чтобы правдой был первый вариант, но второй казался правдивее.       Из раздумий вырвал хлопок двери. Женевьева встрепенулась и бросила взгляд в сторону входа в штаб. Там, с букетом цветов в сторону беседки по протоптанной Женевьевой тропинке вышагивал Альфард. Волшебница вскочила.       — Вот это ты спряталась! — рассмеялся Блэк, остановившись у самой лесенки в беседку. — Я помешал?       — Не особо, — пробормотала Женевьева со странным выражением лица и скользнула взглядом по букету. — Это что за веник?       — Не веник, а букет! — устало вздохнул Альфард и вошел в беседку. — Вот так и делай приятное девушкам. Держи свой веник.       — А…       — Чш-ш, — Альфард поднес указательный палец к губам, а после положил ладонь ей на плечо. — Ничего не говори. Это тебе подарок, чтоб хмурая такая не ходила.       Женевьева на мгновение задержала взгляд, пристально рассматривая цветы. В её руках, помимо платка Волдеморта, оказался внушительный и пышный букет, состоящий из свежих бутонов разнообразных оттенков. Розовые, белые и персиковые фрезии, а также веточки белых бегоний и амариллисы, окрашенные в красные и розовые тона, создавали гармоничное сочетание.       Волшебница открыла было рот, но тут же его закрыла, бросив возмущённый взгляд на слизеринца.       — Если тебе интересно, Жизель, то Джейн я подобные букеты почти каждую неделю приношу, — закатил глаза Блэк. — Не оставлять же и тебя без подарков?       «Что за день неожиданных подарков?» — удивилась Женевьева.       — Мне неловко…       Альфард только махнул ладонью, облаченной в черную кожаную перчатку. Жестом указав Женевьеве на скамьи, он опустился на противоположную и закинул ногу на ногу. Робеспьер последовала его примеру.       — Спасибо, конечно, но…       — Какие могут быть «но»? — закатил глаза Блэк.       — Если так хочешь делать подарки, то дари что-то более… полезное.       — А цветы для тебя не полезны?       Альфард выгнул бровь. Его лицо неожиданно приобрело серьезный оттенок. Он словно ожидал какой-то другой реакции на букет, однако какой, Женевьева не могла понять.       — Если в следующий раз это будет веник полыни… — предположила Робеспьер.       — Моргана, Жизель, от них же такие зловония! Нет, я не буду такого преподносить.       — Ладно, мое дело предложить, — пожала плечами волшебница и уложила букет на скамью. Следом девушка сложила квадратиком платок Волдеморта. — Кстати, можешь его очистить? — Женевьева протянула Альфарду платок. — А то я пока колдовать не могу, кровь из носа течет сразу же.       — Конечно, — кивнул Альфард и достал палочку. — Экскуро!       Платок сразу же очистился от Женевьевиной крови. Девушка вздохнула, подумав, что даже так, если на платке есть руны, то это ее уже ничего не спасет, собралась сложить его в карман, как вдруг замерла и в упор посмотрела на Альфарда.       — Слушай, а можешь вернуть это Реддлу?       — Я не нанимался в гонцы.       — Ну пожалуйста! Я не хочу… его обременять.       — Любая девушка была бы в восторге, если бы ей выпала честь держать платок Реддла. Она бы старалась пронести его как можно дольше. А ты…       — Не знаю, что они все в нем нашли, — фыркнула Женевьева, а глаза Альфарда победно заблестели, словно он услышал нечто, что сходится с его собственными мыслями.       — Ладно, так уж и быть… я ему отдам.       «А что, если и впрямь руны, а я действую в точности так, как он того желает?» — внезапно осознала Женевьева, однако платок уже был в руках Альфарда.       Сердце её дрогнуло. Она перевела дыхание.       «Вероятно, это всего лишь моя паранойя, — подумала она. — Возможно, мир не вращается вокруг меня… хах, как это иронично звучит! Только сегодня я Аббот говорила, что пора взрослеть и перестать так думать о себе. А сама-то!»       — Спасибо, Альфард, — Женевьева попробовала улыбнуться.       — Не за что, лисичка.       — Почему лисичка?       — Чтоб ты спросила, лисичка, — подмигнул Альфард, а Женевьева сделала вывод, что его дружба с Игнатиусом, наверное, очень долгая и крепкая, потому что за ними двоими замечаются схожие действия. — Я тут недавно разговоры гадюки Лестрейнджа с Розье, Эйвери, Малфоем и Реддлом подслушал. Он тебя ведьмой и лисой назвал. Что ты ему такого сделала? — Альфард лукаво усмехнулся.       — Обидела бедолагу? — вскинула брови Женевьева и следом соврала. — Понятия не имею.       — Неужели?       — Может быть немного нагрубила, — пожала плечами Женевьева.       Альфард молча кивнул, не желая продолжать этот разговор. Внезапно он достал из кармана коробочку с игральными картами.       — Сыграем?       — Как удивительно, что член аристократичной семьи увлекается азартными играми, — закатила глаза Женевьева.       — Разве это так удивительно?       — Это был сарказм.       — Я тебе табличку с надписью «сарказм» подарю. Будешь с ней все часы в сутках проводить.       — Не надо мне ничего. Раскладывай давай.       Альфард пересел на скамью Женевьевы, оставляя между ними значительное расстояние. Партий в итоге оказалось около пятнадцати и во всех из них выиграл Альфард, вводя Женевьеву в ступор. Что за невезение? То Рону в шахматы проигрывает, то Гермионе в оценках в итоговом годовом листе, то Гарри практически во всем, оставаясь в его тени, а теперь еще и в карты Альфарду Блэку? Серьезно? Она никогда даже Рону в карты не проигрывала! Как-то это обидно…       — Да чтоб тебя, Блэк! Ты жульничаешь! — уже в десятый раз повторила Женевьева, скидывая свои оставшиеся десять карт в биту.       — Ничего подобного, — расширил глаза Альфард.       — Я с тобой играть больше не буду!       — Давай еще одну партию, ты точно теперь выиграешь.       — Ты и прошлые пять раз так говорил! Скользкий змей!       — Жизель, — парень приложил ладонь к сердцу. — Я тронут до глубины души столь красочным замечанием.       — Угу, — с сарказмом кивнула она.       Альфард только рассмеялся и встал, подойдя к перилам беседки. Он уставился в увитую плющом старую стену замка. Ветер дул всё сильнее, пригоняя к нему грозовые тучи. Ненароком можно было увидеть в глубине темных, почти фиолетово-серых облаков, разделяющих небо на темное вечернее и черное пасмурное, искры молний, сопровождающихся редкими громыханиями. Вот-вот польет ливень.       Женевьева тоже встала и вдохнула воздух. Холод обволакивал легкие ледяным коконом. Девушка встала в проходе, оперевшись плечом о балку, поддерживающую крышу и посмотрела в небо, в котором только что сверкнула яркая большая молния.       Блэк покосился на карты, разлетевшиеся по саду из-за сильных потоков морозного ветра. Единственная карта, помятая и немного исцарапанная, прилетела прямо к ногам Женевьевы. Пиковый туз слабо трепыхался в высокой высохшей желтой траве. Альфард нахмурился, глядя на нее.       — Не верь никому из слизеринцев, Жизель. Тебе это не нужно.       После чего парень махнул палочкой и все карты вернулись к владельцу, укладываясь в коробочку. Блэк поднял букет, сунул его в руки Женевьевы и невесомо и по-дружески придерживая ее за плечо, повел внутрь школы.       Почти сразу же после этого Женевьева вернулась в башню Когтеврана, простояв перед входом в нее около пятнадцати минут и ломая голову над загадкой. Она даже попала немного под дождь. Волшебница поднималась по лестнице, ведущей в женские спальни и чувствовала как по ее лбу стекает капля. Воздух в спальне оказался приятно теплым. Девушка с облегченным вздохом закрыла дверь и оперлась о нее спиной.       — Женевьева! — воскликнула Аланис.       — Это кто тебе подарил? — показалась из-за полога своей кровати Элизабет.       — Блэк, — сказала Женевьева. — У вас вазы нет?       Девочки переглянулись, словно мысленно транслируя друг другу то, что хотели бы сказать вслух. Женевьева закатила на это глаза и со вздохом позвала домовика. Хорошо, что тут нет Гермионы, иначе бы начала опять свои «гениальные» освобождения домовиков из рабства таких глупых чистокровных волшебников, как она. Букет оказался на высокой тумбе рядом со всеми сложенными там украшениями.       — Какой необычный букет… — пробормотала Элизабет, вставая с кровати и подходя к тумбочке, чтобы рассмотреть цветы. — Ну, могу только сказать, что как возможный партнер жизни ты его не привлекаешь… Зато уважает, как равную. Это прекрасно.       — Вот это заявление, — сложила руки на груди Женевьева. — Спасибо ему за это огромное.       Женевьева замерла и вдруг всмотрелась в букет.       — А с чего ты это взяла? — нахмурилась Женевьева.       — Австрийцы меня пугают уже, — вздохнула Элизабет. — Язык цветов, Жизель. Вас этому не учат?       — Учат… — пробормотала Женевьева, а ее глаза блеснули в осознании. — Я просто не думала, что у вас это важно.       — Очень важно! — подняла указательный палец Аланис.       Взор Женевьевы смягчился. Она опустилась на свою аккуратно застеленную постель и прислонилась плечом и головой к перегородке, отделявшей её спальное место от других. И тут всё заиграло новыми красками. Стало ясно, какой реакции ожидал Альфард. Бутоны фрезий, бегоний и амариллисов, переплетаясь, дружно подмигнули развеселившейся волшебнице.