Колесо Фортуны

      Лестрейндж подозрительно прищурился, покосившись на упомянутое Женевьевой запястье, скрытое под кожей перчатки. Кинув на прощание когтевранке суровый взгляд, он молнией вышел из паба.       Дыхание перехватило. Люди вокруг продолжали беседовать, не обращая внимания на странно молчаливый стол. Женевьева, трясущимися руками, достала палочку из жасмина и сосредоточилась. Обведя спящих соседок по комнате, она сглотнула. Слизеринец наверняка сделал Обливейт неправильно, рвано, делая хуже и себе, и Женевьеве, что ей, собственно, никак не надо. Волшебница выдохнула и осторожно направила кончик трясущейся палочки сначала в Элизабет, а после в Аланис.       Лестрейндж действительно сделал всё неаккуратно, что сразу было заметно. Женевьева, конечно, тоже не мастер, но всё свое сосредоточение она направила на девочек, сглаживая некоторые углы и стараясь подтереть иные моменты, о которых в силу своей раздраженности забыл «милашка» Брендис. Осталась только одна маленькая деталь — самая сложная. Разрушать всегда легче, чем созидать. И именно этим сейчас придется заняться. Будет очень странно, если у них перед носом внезапно окажется еда, хотя по их воспоминаниям они еще ничего не успели заказать.       С глубоким вдохом волшебница принялась за дело. Она лишь надеялась на то, что это покажется не слишком подозрительным, чтобы у нее была хоть какая-то фора, перед тем как придется, в лучшем случае, все объяснять, а в худшем — предстать перед Авроратом или, чего хуже, перед Гриндевальдом. Наконец, она закончила и, шепнув «Ренервейт!», спрятала палочку и судорожно схватилась за ложку с бланманже, стараясь выглядеть как можно более спокойно.       Девочки подняли головы. Аланис сразу же красиво, весело заулыбалась, «продолжая» рассказ о деревне Хогсмид — Женевьева постаралась уложить в их воспоминания еще и разговор, чтобы ее косое кривое воспоминание выглядело более-менее адекватно. Элизабет вдруг начала хмуриться и заоглядывалась, будто что-то знала, но после лишь обвела девочек обеспокоенным взглядом и покачала головой, вслушиваясь в рассказ веселящейся Аланис. По спине Женевьевы пробежали мурашки. Она сделала ошибку?       Руки Робеспьер продолжали еле заметно трястись. Какой кошмар! С этими слизеринцами можно растерять все крошечные остатки нервов!       — Ну как тебе сливочное пиво? — широко улыбнулась Аланис.       — Неплохо, — кивнула Женевьева. — Но не мое. Каждый день я такое пить точно не смогу.       Аланис вдруг поникла, но сразу же ободрилась и с блеском в глазах заявила:       — Ну ничего. У нас в Магической Британии еще полно напитков! Какой-нибудь из них точно понравится!       — Ага, чай, — немного приподняла уголки губ Женевьева.       — Чай — это неинтересно! — закатила глаза Макмиллан.       Женевьева пожала плечами, немного расслабившись:       — А как по мне, очень вкусно.       — Нисси, в следующий раз предложишь пиммса, раз напоить Жизель хочешь, — усмехнулась Элизабет. — Или эля.       — Нет-нет, я не хочу поиться, — замахала руками Женевьева, не соглашаясь, чем вызвала широкую улыбку у Элизабет.       Аланис рассмеялась. За столом повисла небольшая пауза, вскоре разорванная очередными байками (если их так можно назвать), исходящими из миловидного ротика Макмиллан. В основном Женевьеве казалось, будто она рассказывает какие-то сказки, поэтому не сильно вслушивалась, лишь делая заинтересованный вид.       Мыслями она все еще была в разговоре с Лестрейнджем. Она буквально сковала его двумя обещаниями! Это она сколько удачи потратила? Когда ждать черную полосу, длинною со всю уже прожитую ею жизнь? Было бы, конечно, очень обидно, если это действительно так. Ведь удачи у нее и так было маловато.       — Жизель, ты слушаешь? — вырвал из мыслей голос Элизабет.       Женевьева пару раз моргнула и оглядела девушек, со вздернутыми бровями оглядывающих ее саму.       — Э-э-э, — протянула Женевьева, после чего Элизабет только закатила глаза и хлопнула по плечу.       — Вставай, мечтательная, — сказала она, поднимаясь из-за стола, — Возвращаемся в замок.       Виски сдавило в неловкости. Нужно учиться слушать людей, даже если совсем неинтересно. А то выходит всё слишком несуразно. А если они говорили о чем-то важном? Поднимаясь с места вслед за соседками по комнате, волшебница напрягала все свои мозговые извилины, одновременно и вслушиваясь в то, о чем, не замолкая, говорит Аланис, и усердно вспоминая то, о чем они могли говорить. Получалось плохо.       По пути обратно Аланис не умолкала, она, кажется, говорила только об УЗМС и различных волшебных существах, искренне восхищаясь ими. Было заметно, что она осознает, что ни Элизабет, ни Женевьева уже давно не слушают её, но она продолжала говорить, заполняя тишину между ними. Это было в её привычке, и Женевьева даже успела привыкнуть к этому за те две недели, что провела в Хогвартсе сороковых годов.       Женевьева в сороковых уже третий месяц, и эта мысль не давала ей покоя. Сколько она еще здесь проведет? Когда она наконец найдет выход отсюда? Может быть, она бы уже давно успела это сделать, если бы не погрузилась в избегание окружающей ее действительности и, собственно, самой себя, когда была у Батильды. Она могла уже давно решить проблему перемещения во времени. Она была в этом уверена. Но, как и обычно, ее слабость привела к тому, что она даже не понимает, почему она сейчас в Хогвартсе. Почему она согласилась? Нужно ли ей это? Может быть, она только задерживает свое пребывание здесь, согласившись с мисс Бэгшот на «обучение» в Хогвартсе? Как было бы хорошо, если бы она знала ответы на эти вопросы. Стало бы намного легче.       Стены Хогвартса встретили их ещё большей прохладой, чем улицы Хогсмида. Каменная кладка источала осенний холод, а ветер завывал под потолком, насвистывая никому не известные мелодии.       Среди звуков, отражающихся от стен, можно было различить весёлый голосок высокой огненно-рыжей шестикурсницы в милом розовом платье. Её весёлое щебетание сопровождалось постукиванием каблучков мисс Маккиннон. Чёрные кожаные сапожки скрывались под длинным подолом её красивого, заметно дорогого белоснежного кружевного платья, напоминающего сказочное. Платье прекрасно сочеталось с её вьющимся светлым пучком и красивой миловидной шляпкой с голубой длинной кружевной лентой, завязанной в изящный бант. Дополнением к образу было длинное салатовое пальто с белыми меховыми вставками по краям рукавов и шеи. Ладонь старосты была облачена в белую кружевную перчатку, которую Элизабет носила постоянно, впрочем, почти вся одежда Маккиннон была украшена кружевами. По правую руку от Элизабет шагала Женевьева, укутанная в пальто странного оттенка, который сочетал в себе тёмно-синий и тёмно-фиолетовый цвета, вокруг её шеи и головы был обмотан чёрно-синий узорчатый шарф. По левую руку вышагивала болтушка Аланис в светло-сером норковом манто, из-под которого выглядывало красивое длинное тёплое светло-розовое платьице, длиной немногим ниже колен.       Впрочем, теперь они почти всегда ходили в таком виде, за исключением учебного времени, когда надевали школьные мантии и шарфы с символикой факультета. Женевьеву это немного раздражало, но не из-за холода, а потому, что она всё ещё не могла привыкнуть к цветам Когтеврана. Иногда она с слабым презрением замечала в зеркале своё отражение с синим галстуком на шее вместо привычного бордового.       Некоторые студенты, особенно чувствительные к холоду, уже носили зимние мантии, забыв о согревающих заклинаниях. Женевьева их понимала и не собиралась ругать их за лень. Во время учёбы ей хотелось полностью сосредоточиться на весёлых школьных годах и учёбе, а не на поддержании согревающих чар.       Гостиная Когтеврана встретила девушек приятным теплом, заставив Женевьеву несколько раз чихнуть с непривычки. К ее удивлению, оба брата Прюэтта были в гостиной, возясь с какими-то чертежами и заметно попользованными записными книжками. Игнатиус с умным видом пытался что-то доказать Регану, вчитывающемуся в скоро написанные записки, которые еще, дай Мерлин, ему повезет правильно расшифровать. При виде девушек братья подскочили с синего ковра, пряча от глаз Элизабет чертежи. Та лишь фыркнула и махнула рукой, как бы давая им карт-бланш, однако выгнула бровь, намекая на то, что, если что-то пойдет не так, бладжер точно прилетит кое-кому в макушку на очередных тренировках сборной.       Женевьева легонько приподняла уголки губ и махнула ладонью, уходя вслед за завернувшими в женскую половину общежитий Элизабет и Аланис. Остаток дня прошел в спальне. Женевьева переоделась и забралась к себе на кровать, зашторив полог и погрузившись в свои мысли. Она раскрыла первый попавшийся учебник, коим оказалась Трансфигурация, после чего сделала вид, будто очень занята, на случай, если одна рыжая особа решит помешать ее размышлениям.       К счастью, этого не произошло, и Женевьева расслабилась, услышав, как девушки тихо переговариваются о чём-то своём, не мешая Робеспьер. На мгновение волшебница даже прислушалась, но не смогла разобрать многого, потому что говорили они слишком тихо.       Было что-то про какого-то Боунса и то, какая он «тварь», — естественно, со слов Аланис. Женевьева понятия не имела, о ком они говорят, но почему-то усмехнулась и, заинтересовавшись, прислушалась внимательнее. Однако всё равно ничего не поняла, ведь они заговорили о тренировках по квиддичу. Но Женевьева уже успела отметить, что Аланис ей определенно нравится.       Рассуждения Женевьевы никуда ее, в общем и целом, не привели. Она только еще больше запуталась. Лестрейндж, Волдеморт, Теневые Жнецы, Гриндевальд… Ну и нафиг ей с этим всем вообще разбираться?       «Пошли все на… далеко и надолго», — мысленно послала все Женевьева, вылезая из своего укромного уголка и распахивая полог.       Женевьева сложила учебник обратно в свою сумку-дипломат, всегда стоящую на полу у изголовья ее кровати, после чего поднялась и направилась к зеркалу, разбирая чудо парикмахерского искусства на своей голове. Волшебница соврала бы, если сказала, что манипуляции, проводимые Аланис с ее волосами с помощью мазей и зелий, не восстановили ее волосы. Робеспьер даже показалось, что они приобрели более здоровый цвет, вернув слабое золотое вкрапление, что было у нее в детстве. Волосы стали более блестящими и крепкими, привлекая к себе внимание и контрастируя с бледным, уставшим лицом с глубоко впавшими щеками и темными кругами под тусклыми, незаинтересованными глазами.       Единственная яркая вещь, сапфировая заколка, покинула голову Женевьевы, оказавшись бережно сложенной на тумбу. Волосы были собраны в низкий пучок с помощью белой ленты, которую Джейн подарила ей в один из дней. Закончив, девушка вздохнула, оглядев себя в зеркале с ног до головы и остановившись взглядом на шраме на левой ладони, небрежно тряхнула ей, словно хотела смахнуть ее с себя, после чего вернулась к себе в кровать. Пожелав, по устоявшейся за две недели привычке, всем доброй ночи, волшебница закуталась в одеяло и постаралась не вспоминать ничего плохого.       Не получилось. Воспоминания о войне встали перед ее глазами, словно она снова оказалась в девяностых вместе с Поттером, Уизли и Грейнджер, болезненно кольнув сердце. Девушка не выдержала, резко села на кровати и, откинув полог, забрала к себе свою сумку, доставая склянку с успокоительными. Главное — не мешать их с зельем сна без сновидения, и все будет хорошо.       Женевьеве нравилось, как на неё действуют успокоительные. Не все, но большинство из них влияли на неё иначе, чем на остальных. Хотя, если быть честной, то они действовали на неё так же, как и на других, просто Женевьева не хотела признавать это. Она считала, что в отличие от других её мыслительный процесс и концентрация не замедляются. Иногда она задумывалась об этом, но свои просчёты и неудачи всегда списывала на свою глупость и наивность, а не на успокоительные. Однако, если бы в эти моменты она была без них или хотя бы с небольшой дозировкой, то успешно бы обошла их, и всё решилось бы намного быстрее. За такое отношение к этим зельям Гермиона небрежно и немного грубо называла Женевьеву наркоманкой, за что обычно получала Жалящим в спину или куда попадёт.       Волшебница на миг замерла, обдумывая, а надо ей это сейчас, или лучше сходить покурить? Девушка взглянула сначала на бутылёк, сжатый в правой руке, после на люмос, летающий совсем рядом с лицом, и в конце концов она уставилась в ночную тьму. За стенкой-перегородкой Элизабет вновь что-то перечитывала из раза в раз, тихонько всхлипывая, вызывая в Женевьеве раздражение. Аланис уже давно уснула — она очень быстро засыпает.       Робеспьер прикрыла глаза, убирая от себя склянку с зельем обратно в дипломат, уложив его на узенький подоконник. Женевьева откинулась на подушки, уставившись в потолок. Люмос плавно плавал под ним, словно единственная звездочка, создавая совсем легкое, тусклое освещение в ее «комнатке».       За стенкой Элизабет вновь всхлипнула. Женевьева раздраженно сжала зубы, схватила палочку и раскрыла полог, вставая с кровати. Взмахом волшебной палочки наложив на кровать Аланис заклинание тишины, чтобы не разбудить, Женевьева дернула шторку полога у кровати Элизабет. Та сидела на кровати с палочкой со светящим из нее люмосом и письмом в руках, по щекам ручьями стекали слезы, а в глазах отразилось изумление.       Пока та ничего не успела осознать, Женевьева резко тряхнула ее за плечи:       — Элизабет, хватит, — раздраженным тихим голосом произнесла Женевьева. — Это длится уже неделю, если не больше. Возьми себя в руки.       Женевьева не очень хорошо умела поддерживать. Она была не способна на это.       Элизабет была в шоке и, не удержавшись, всхлипнула.       — Я понятия не имею что там у тебя, но это уже заметно подбешивает, — блеснула мутно-зелеными глазами Женевьева, — Ты староста, ловец Когтеврана, пример для подражания. И ты так себя ведешь? Соберись.       — Т-ты н-не спал-ла? — дергаясь, рвано спросила Элизабет.       — Поспишь тут с тобой, — раздраженно фыркнула Женевьева и вдруг выдернула у Элизабет письмо.       Она совсем не хотела его читать, но краем глаза она зацепилась за фамилию отправителя и неожиданно очень заинтересовалась. Как ей не заинтересоваться, если отправитель — некий Боунс?       — Ж-жизель… — трясущейся рукой попыталась забрать письмо Элизабет, но Женевьева настолько строго и мрачно пригрозила ей пальцем, что та замерла, не зная что делать.       «Милая Элизабет,       Это мое последнее письмо Вам. Вы, непременно, наслышаны о моем переезде в Америку для получения академического высшего образования, и, конечно же, я помню Ваше желание присоединиться ко мне, переехать в страну свободы после окончания школы Хогвартс, и это, несомненно, вызывает только теплые чувства. Однако, я не могу позволить Вам это сделать по одной только простой причине, милая Элизабет, вы мне отвратительны. Мне жаль, что Вам пришлось выслушивать мои лживые речи о любви и повестись на них, но я не могу позволить Вам и далее следовать за мной. Я вас не жду.        Довожу до Вашего сведения, милая мисс, что я очень счастлив уехать из страны, в которой проживаете Вы. Я позволил себе жить свободно, впрочем, я позволил себе это еще очень давно. Вы, верно, помните про мисс Адамс? Думаю, было бы правильно с Вашей стороны поздравить нас. Теперь она часть моей семьи, моя любимая супруга. Вы не представляете, какая она хорошенькая! Сильнее нее я никогда никого не любил! Она словно редкий цветок, такой нежный, изящный и прелестный! Она была очень опечалена, что не видела Вас на нашей свадьбе, но я уверил ее, что Вы сами бы не пожелали явиться. Как она переживала за Вас!       А Вам я бы посоветовал сильно по мне не горевать. И не переживайте за наши одухотворенные, конечно же, по вашему мнению, отношения с Вами. Они отравили мою жизнь, сделав ее абсолютно нежеланной, и я надеюсь, Вам хотя бы на миг будет так же отвратительно, как и мне, когда я позволил себе унижаться перед Вами ради Вашего отца и его расположения. Но не вините себя. Все было очевидно с самого начала. Эмилия изначально была лучше, чем Вы, — более трепетна, мила, сдержанна, и в отличие от Вас, она знающая, где ее истинное место и в чем ее предназначение. А Ваши мечты настолько тошнотворны, что при одном только ныне упоминании из уст других о чем-то связанном, о чем-то, что сходилось некогда с Вашими мечтами, возникают рвотные позывы.       «Одна капля дождя, упавшая в море, становится составной частью того непреодолимого океана, что подтачивает скалы и поглощает королевские флоты». Однако Вашему океану мечтаний и возжеланий не суждено слиться с моими, и я сомневаюсь, что выйдет и еще с чьими-то.

Кэмерон Боунс».

      Женевьева разинула рот, не скрывая своего ошеломления, после чего яростно зыркнула на сокурсницу.       — Ты из-за этого ублюдка ревешь вторую неделю? — ткнула пальцем в письмо Женевьева. — Да он ни единой твоей слезинки не стоит, ты дура, что ли?       — Жизель, о-отд-дай, — шмыгнув, произнесла Элизабет, потянувшись за письмом.       — Ты унижаешься сейчас! — не соглашалась Женевьева, — Делаешь ровно то, чего хотел бы этот урод!       Загорелась щека, оставив красные отпечатки от пальцев. Письмо выпало из руки, опустившись на ковер перед кроватью. Женевьева шокированно уставилась в пол, дотрагиваясь до пульсирующей скулы, после чего раздраженно влепила пощечину в ответ, и пока Маккиннон находилась в не меньшем изумлении, она схватила ту за запястье, выводя из спальни.       — Отпусти! — Элизабет начала вырываться и царапаться.       У самой чугунной лестницы, ведущей на смотровую площадку, Маккиннон сильно дернула Женевьеву за волосы, выдернув из них клок. Робеспьер вывернулась и на автомате зарядила ей в нос отработанным ударом, которому ее научил Рон. Шмыгнув, Женевьева подхватила за запястье еще сильнее изумившуюся старосту и силой завела ее на площадку, резко швырнув ее к стенке на скамейку. Элизабет больно ударилась макушкой, из-за чего глаза застлала слезная пелена.       Женевьева выдохнула, потирая место, откуда выдернула волосы, параллельно подходя к никому не нужным — естественно, только по мнению Женевьевы, — горшкам с кустами, выдернула один лист и трансфигурировала стакан, налив туда заклинанием воды. Вмиг эта вода оказалась на Элизабет. Та сдавленно ахнула.       — Успокоилась? — раздраженно процедила Женевьева.       Подул холодный ветер. Элизабет уставилась на Женевьеву со взглядом, в котором искрились все негативные эмоции, которые волшебница могла бы припомнить. Робеспьер вдруг опустила напряженные плечи, откинула стакан, что вмиг вернулся в исходное состояние, оказался подхваченным ветром и начал удаляться все дальше от башни Когтеврана. Женевьева вздохнула и плюхнулась на мокрую скамью рядом с Элизабет.       — Извини, — буркнула Женевьева, — Я очень плоха в поддержке, но… — Женевьева скривила лицо. — Тут даже ты должна понимать, что он конченный педераст! Стелет он, конечно, красиво, но и одновременно с этим отвратительно. Элизабет, я правда не понимаю, зачем ты так себя ве…       Элизабет снова всхлипнула. С ее лица пропало презрение, изумление и злость, и вернулось отчаяние и печаль. Кудрявая блондинка неожиданно уткнулась мокрым носом в голое плечо Женевьевы — Робеспьер была в одной только ночной сорочке на тоненьких лямках — и в голос разрыдалась. Женевьева замерла, изумленно вздернув брови, и повернула голову в сторону Маккиннон.       — Я… я… я… — сквозь слезы выдавливала Элизабет. — Я над-д-деялась, уж-же д-давно вс-сё продумала! А этот… этот… — она всхлипнула и подняла голову. — Т-так поступи-и-и-и-и-ил!       Женевьева лишь моргнула. Элизабет вдруг начала рассказывать всё: как они познакомились, какие подарки он дарил, как смотрел на неё и как хорошо было в его объятиях. Женевьева почувствовала себя неловко. У неё никогда не было ничего подобного, и она не могла представить, каково это. Разве что вспоминать Поттера и Уизли, которые почти всегда относились к ней как к принцессе. Это если не учитывать последний год, который стал для Женевьевы самым ненавистным временем в жизни.       — Он, он, он говорил, ч-что я сам-мое его люб-б-бим-мое солнышко… Сватался к моему отцу-у-у-у!       Женевьева неосознанно поднесла руку ко рту, вдруг с самым изумленным видом вслушиваясь в каждое слово соседки по комнате. На лестнице послышались шаги, но Элизабет этого словно не слышала и продолжала.       — Я его любила-а-а! — протянула Элизабет, складываясь пополам и пряча лицо в ладонях.       — Воу, вот это я вовремя, — пробормотал Игнатиус, показавшийся на лестнице.       Он выглядел весьма забавно в своей персиковой хлопковой пижамной рубахе и штанах того же цвета. В руках он держал портсигар и волшебную палочку, на конце которой мерцал люмос.       — Пошел вон! — вдруг закричала Элизабет.       Игнатиус шокированно распахнул глаза, прошептал что-то типа «Вот это женщина!» и юркнул вниз.       — Элизабет! — шикнула на нее Женевьева, а та в ответ только презабавно чихнула и вновь разревелась.       Робеспьер только сделала глубокий вдох. Она не знала, что ей говорить. К сожалению, она ничем не могла ей помочь. Волшебница понимала, что ей плохо, и даже ощущала ее отчаяние на себе, но чтобы что-то сказать она не находила ни слова.       — Он обеща-ал-л! Говорил… говорил… что м-мы будем вместе нав-навсегда! Называл мен-меня «Моя Драгоценная-я-я-я»! — истерично тряслась Элизабет.       — Ну он кретин, что я могу сказать? — выпалила Женевьева. — Врет ужасно красиво.       На миг повисла тишина, но через секунду Элизабет разревелась как будто бы еще громче. С лестничного пролёта показывалась ошеломлённо-заинтересованная макушка Прюэтта-старшего. Женевьева не сдержалась и наложила на девушку полог тишины. На смотровой площадке повисла тишина. Женевьева выдохнула, покосившись на истерично ревущую Элизабет, и махнула рукой Игнатиусу, чтоб поднимался.       Тот опасливо поглядывал на старосту, но подошёл, получив в свою сторону разъярённый взгляд разревевшейся Маккиннон. Та, кажется, ещё не поняла, что на неё наложили заклятье.       — Дашь закурить? — тихо сказала Женевьева.       — О как, — хмыкнул Тиус. — А я надеялся, что тебе ничего, дорогая Жизель, от меня не нужно, — и щелкнул крышкой портсигара, доставая оттуда сигарету.       — Надейся дальше, — фыркнула Женевьева и приняла протянутую сигарету. Девушка повернула голову на Маккиннон — та уже успокоилась, лишь обиженно шмыгала носом, подрагивая, и, кажется, разбрасывалась оскорблениями, но в чью сторону они были, понять было сложно. Женевьева зажгла сигаретку и, вздохнув, шепнула, направив палочку в старосту: — Фините!       Первые мгновенья между троицей стояла тишина. Элизабет, иногда с раздражением поглядывая на невовремя для нее появившегося Игнатиуса, старалась взять себя в руки, прекращая трястись. Она ведь не может показаться настолько жалкой при каком-то мужчине?        Женевьева затянулась.       — Что за сигареты? — выгнула бровь она, разглядывая сигарету, зажатую между пальцами.       — Понятия не имею. У Регана забрал, а ему Джейн советовала, — усмехнулся Игнатиус, затянувшись.       — Ну я заметила, — выдохнула дым Женевьева.       — Нормально вам в ночной одежде друг перед другом находиться? Еще и его сигареты курить, — шмыгнула носом Элизабет.       — А тебе вопить на всё общежитие? — выгнула бровь Женевьева, совсем до этого не задумываясь о том, что, вообще-то, перед ними, девушками, стоит мужчина в ночной рубахе и штанах персикового цвета да сигаретой во рту. — И это не его сигареты, а Регана. Ну и если тебе настолько некомфортно, то я могу тебе норковую шубу в пол трансфигурировать. Будешь как в футляре.       — Это простые правила этикета…       — А мы в высшем обществе сейчас? — вдруг со всей серьезностью выгнул бровь Игнатиус. — Твоя одежда меня волнует меньше, чем то, какая ты расстроенная.       — Расстроенная — это еще мягко сказано, — хмыкнула Женевьева, — Она мне клок волос выдрала, — и затянулась.       — А ты мне кулаком в нос зарядила!       — Прошу вас, дамы, не стоит так горячиться! — Игнатиус примирительно поднял руки вверх. — Неужели из-за какого-то мужчины вы готовы устроить настоящий конфликт?       — Она меня не слушала и первая начала! — фыркнула Женевьева.       Элизабет шмыгнула. Она пару секунд помолчала, словно раздумывала, посвящать рыжего парнишку в персиковой пижаме в ее трагедию. Наконец, она пробормотала.       — Кэми обещал мне свадьбу.       — А в итоге поступил как кобель конченый, — Женевьева одарила Элизабет мрачным взглядом. — Он прямым текстом в письме написал, что хочет что бы тебе было плохо и ты повелась на это? А как же хоть какое-то достоинство? Гордость?       — Кэми? — Игнатиус приподнял бровь, не совсем понимая, о ком они говорят. — Это тот щенок Боунс, с которым ты танцевала на прошлогоднем Йоле?       — Ты не имеешь никакого права называть Кэмерона щенком! — ядовито процедила Элизабет, вставая с места.       Игнатиус только вздернул брови.       — Прошу прощения, дорогая мисс Маккиннон, но я, пожалуй, слишком хорошо отозвался о нём, сравнив с щенком, — произнёс он, невольно отступая назад. — В тот день, пока вы занимались пьяными четверокурсниками, стараясь, чтобы они не попались на глаза Краучу, Реддлу или преподавателям, он, если позволите такое выражение, любезничал с одной из пуффендуек-грязнокровок. Как же её звали? Альбертсон?       — Адамс, — подсказала Женевьева, вспомнив фамилию из письма.       Игнатиус щелкнул пальцами, с благодарностью кивнув головой и сделав выражение лица, в котором читалось восклицание: «Она самая!» Элизабет замерла, с опустошенным видом вглядываясь в лицо Игнатиуса. Девушка сразу растеряла всю свою знакомую для Прюэтта-старшего воинственность, когда-то присущую волшебнице, и поникла. Ее глаза заблестели, она сжала ладони в кулаки.       — Она грязнокровка? — перешла на шепот Элизабет. — Неужели какая-то грязнокровка, не имеющая никакой воли намного лучше меня?       — Во-первых, — Игнатиус стряхнул пепел с сигареты и продолжил с серьёзным видом, — проблема не в вас, а в этом человеке. Позвольте мне быть откровенным: твой Кэмерон — просто неуч и слабак, сам ни на что не способный кретин, который только с теми и может общаться, кто его слабее.       — У таких обычно эго до небес, — хмыкнула Женевьева.       — Игнатиус, я знаю, что ты снова забрал мой портсигар, — на лестнице появилась вторая рыжая макушка в небесно-голубой пижамной рубашке и штанах такого же цвета.       Он замер, ошеломленный открывшейся перед ним картиной. Женевьева сидела на скамейке, одетая лишь в темно-зеленую ночную сорочку, которая, несмотря на то, что скрывала ноги по самые лодыжки, выглядела довольно откровенно. Напротив неё, в свете луны, стоял Игнатиус в персиковой пижаме, тоже с сигаретой в руке. А напротив него, в бесформенной белой ночной сорочке с длинными рукавами и множеством рюшей и кружев, стояла Элизабет.       — Пошел. Вон. — раздраженно процедила Элизабет, указывая Регану на лестницу.       — Да, Реган, лучше иди, — кивнула Женевьева, зевнув. — А то у Элизабет привычка волосы выдирать появилась.       — Я не…       — Элизабет! — послышался снизу высокий голосок.       Аланис, одетая в пудрово-розовую ночную сорочку и чёрную мантию, стремительно взлетела по лестнице, держа в руках знакомый лист. Элизабет замерла на месте и несколько раз моргнула.       Аланис остановилась, чтобы отдышаться, а затем демонстративно, с вызовом протянула письмо Боунса и произнесла:       — Какого Мордреда ты мне врала о том, что этот кретин тебе совсем не пишет, а оказалось, что он тебя бросил?!       Женевьева закашлялась сигаретным дымом. Игнатиус забавно шмыгнул носом, а Реган поочередно оглядел каждого на смотровой площадке.       — И после такого начала я должен уйти? — сделал большие глаза Реган и направился к скамейке, где сидела Женевьева. Он присел рядом с ней и сделал вид, что внимательно слушает.       Элизабет заозиралась, неловко отступая на шаг назад, врезавшись в Игнатиуса. Аланис стояла, вглядываясь в лицо подруги. Ее глаза поблескивали. По крыше навеса застучали дождевые капли. Женевьева нахмурилась, оглядываясь по сторонам. Между когтевранцами повисла тишина. Молчал даже Игнатиус, хотя по его лицу было заметно, что он жаждет что-нибудь вставить.       Люмосы, собравшиеся под потолком навеса, распространяли тусклый приятный свет, освещая лица волшебников. Элизабет отступила от Игнатиуса в сторону и поникла, пробормотав:       — Я… не хотела, чтобы об этом кто-то знал.       Игнатиус затянулся, растягиваясь в лисьей улыбке, после чего передал младшему брату его портсигар. Кончик еще одной сигаретки загорелся, и Прюэтт-младший демонстративно убрал портсигар в карман пижамной рубахи. Аланис глубоко вздохнула, расслабляя свои плечи, после чего покачала головой:       — Но врать-то зачем тогда было? — расстроенно протянула Макмиллан.       — У меня не было желания… выставлять Кэми таким образом… — начала Элизабет.       — Я с самого начала тебе говорила, что он кретин, Бэтти! — не выдержала Макмиллан. — Он ужасный, лживый дурак! Высокомерный трус!       — Кто такой Кэми? И что он сделал? — тихо спросил Реган у Женевьевы.       — Боунс, — ответила Робеспьер. — Он женился на какой-то Адамс.       — Боунс? — воскликнул Реган, в изумлении переводя взгляд на Элизабет. После небольшой паузы он продолжил: — Мисс Маккиннон… Я не знал, что вы предпочитаете идиотов.       — Хватит оскорблять его! — завизжала Элизабет. К счастью для находившихся на смотровой площадке волшебников, Игнатиус и Женевьева успели наложить купола тишины, сделав это почти одновременно. Элизабет продолжила: — Вы не имеете никакого права на это!       — Отчего же? — Игнатиус оставил край крыши, где она переходила в смотровую площадку, открытую ночному дождливому небу, и приблизился к Женевьеве и Регану. — Мы не произнесли ни единого лживого слова в адрес мистера Боунса, известного своей любовью к кутежам.       — Он бутылки никогда в руках не держал! — упрямо топнула ногой Элизабет.       — Боунс-то? — поперхнулся дымом Реган. — Если я правильно понял, мы говорим про того Боунса, что тебя на шесть лет старше?       Женевьева, удивленно раскрыв рот, шмыгнула носом от холода. Элизабет, сжав челюсти, едва заметно кивнула.       — «Твой» Боунс с моим отцом огневиски хлестал в день юбилея с открытия его книжной лавки, ну, той, что по-соседству с «Флориш и Блоттс», — продолжил Реган, заставив Элизабет побледнеть. — И к Джейн приставал.       Маккиннон, прищурившись, вглядывалась в самодовольную физиономию младшего Прюэтта. Тот, словно почувствовав её взгляд, слегка поёжился. Женевьева, сжимая в руке тлеющую сигарету, с нескрываемым раздражением начала мысленно критиковать этого «Боунса».       Ещё утром ей было безразлично, что Маккиннон ходит с поникшей головой, плачет по ночам и просыпается с опухшим лицом, словно после похмелья. Но сейчас ей стало интересно! Это было похоже на какой-то маггловский сериал!       — Он не мог… — пробормотала Бэтти, больше убеждая себя, чем окружающих. Она отвернулась и встала у края крыши, с которой к её ногам каскадом падала дождевая вода. — Он не такой…       — Он такой! — не согласилась Аланис. — Я сколько раз тебе говорила открыть глаза!       — «Влюбленных не судят», — произнес Игнатиус с трагическим выражением лица, подняв глаза к потолку, словно это были не его слова.       — Да пошел он к Мордреду! — воскликнула Женевьева, вскочив на ноги. — Ты староста, член сборной по квиддичу и ловец, а это очень высокие достижения! Тебя любят преподаватели, а однокурсники уважают. Ты такая красивая и всего добилась сама, но сейчас унижаешься перед человеком, который даже не смог найти себе невесту своего возраста!       — Полагаю, Адамс в прошлом году была на седьмом курсе? — спросил Реган, обращаясь к Игнатиусу. Получив кивок в ответ, он продолжил: — Так пожелаем ей всего хорошего с тем, кто даже не посчитает её за человека! Соберись, Элизабет, ну же!       Повисла тишина. Элизабет шмыгнула носом, ее подбородок затрясся, а в глазах встали слезы. Аланис встрепенулась и подскочила к подруге, обнимая ее. Голова Маккиннон покоилась на груди Макмиллан, ведь шестикурсница была гораздо выше своей подруги-старосты.       Женевьева обняла себя за плечи, глядя в пустые ночные сады Хогвартса. По крыше стучали дождевые капли, создавая мелодичный и быстрый ритм. Луна скрылась за темными облаками, а холодный осенний ветер обдувал студентов, заставляя их поёживаться и поводить плечами. Да уж, вот это самые настоящие студенческие проблемы, а не то, что у Женевьевы. Даже завидно!       Стараясь не нарушать тишину, Женевьева с недовольным вздохом прислонилась обнажённым плечом к холодной каменной колонне. По спине пробежали мурашки, заставив путешественницу во времени сжаться и зажмуриться. Волшебная палочка, всё это время не покидавшая ладони волшебницы, вырисовала в воздухе несложный пасс, и по телу девушки разлилось тепло, словно долгожданная горячая вода из маггловского душа, окутывая её со всех сторон. Женевьева немного расслабилась, но скрестила руки на груди и нахмурилась словно ещё больше. Хотя иногда впору подумать, что это её самое обычное выражение лица.       Несмотря на то, что за эти несколько месяцев сегодня она заинтересовалась хоть чем-то, кроме рассуждений о Гриндевальде, Волдеморте и путешествиях во времени, мысли девушки уплывали все дальше и дальше, отдаляясь от трагедии Элизабет. Понять, зачем слизеринцам нужен шпион Гриндевальда, она так и не смогла. Сдать? Нет, ни в коем случае. При всём своём неуважении к слизеринцам, Женевьева понимала, что они не способны на такое, особенно когда речь идёт об их собственных интересах. На кону стояли более важные вещи: война, идеология, власть. И информация. А кто владеет информацией — тот владеет миром.       В голове Женевьевы словно что-то щёлкнуло. Её взгляд стал более ясным, и она даже слегка расслабила лоб, расправив брови, которые обычно были нахмурены.       В этот момент со стороны рыжих братьев зашуршали одежды. На физиономии Игнатиуса вырисовалось воодушевленное выражение лица. Элизабет к тому моменту уже отстранилась от Аланис, вытирая с лица слезы, и выглядела она еще более печальной, чем до этого. Игнатиус не сдержался и, подняв указательный палец, начал:       — А вот Лукреция…       — Тиус, прошу, воздержись от дальнейших высказываний о Лукреции. Бесишь уже, — машинально вскинулся Реган. — Мои искренние извинения, дамы! Так вышло, что мне уже действительно тошно слышать что-либо об этой Лукреции.       — Кто бы говорил! — скорчил смешную рожицу Игнатиус.       — Ой, все! — махнул рукой Реган. — Я с тобой больше не дружу.       Элизабет шмыгнула:       — Кто такая Лукреция?       — Возлюбленная этого идиота, — закатил глаза Реган. — Она не учится и не училась в Хогвартсе. Но, вроде как, должна была. Орион же учится.       — Возлюбленная… — пробормотала Элизабет и поникла еще сильнее, однако быстро попыталась это скрыть. — А где она учится?       — Училась. В Ильверморни, — зевнул Реган. — Она Блэк. Из родственников Альфарда, ну тех, что тридцать лет назад «с позором» Британию покинули.       — А-а-а… — понимающе протянула Элизабет.       — С позором? — спросила Женевьева, поворачиваясь к когтевранцам и опираясь спиной на колонну.       — Семейные драмы, — отмахнулся Игнатиус. — Их «трагедии» — словно отдельный драматический театр. В тот раз, если верить моему глубокоуважаемому отцу, Арктурус Блэк вновь не смог прийти к соглашению о разделе наследства со своей сестрой Ликорис Блэк. Вследствие этого Арктурус и его супруга покинули Британию, ибо он провозгласил: «Не желаю более лицезреть вас, сударыня!» Они действительно ушли!       — Да, мне мама рассказывала, — кивнула Аланис. — Моя тётя Мелания была женой мистера Блэка. К сожалению, когда они переехали в Америку, она заболела и вскоре умерла. Поэтому на семейных застольях всегда рассказывали раньше их истории. Правда, с каждым годом подобных историй становится всё меньше.       Аланис произнесла последнюю фразу с отсутствующим выражением лица, чем-то напомнив Полумну Лавгуд. От этой мысли по спине пробежала стайка мурашек. Женевьева прочистила горло, усиленно вспоминая все семейные узы дома Блэков, которые помнит. К сожалению, ничего значимого к ней в голову не шло, и единственное, что она вспомнила, так это то, что портрет матери Сириуса визжит, а его младший брат умер, разочаровавшись в Волдеморте. Мысленно Женевьева порадовалась, что в Британии не празднуют День благодарения, иначе за одним столом точно собралась бы вся Магическая Британия.       Женевьева, прикусив губу, подняла взгляд к мрачному ночному небу. Дождь, словно из рога изобилия, неистово обрушивался на землю, шепча что-то успокаивающее. А из-за плотных туч выглядывала луна, подмигивая своим холодным светом, словно маленький волшебник, играющий с тенями.

***

      — Уважаемые студенты, прошу вас не создавать толпу. Вы уже на седьмом курсе, и вам следует научиться соблюдать дисциплину.       Это было строгое замечание профессора Вилкост, удерживающей у себя в руках внушительную стопку пергаментов. Однако, словно по мановению волшебной палочки, толпа слизеринцев и когтевранцев, словно по команде, разделилась на небольшие группы, уступая дорогу строгой и хмурой женщине в остроконечной чёрной шляпе. Женевьева встала рядом с Элизабет, Игнатиусом и Брауном, оглядывая внезапно появившуюся ведьму. От занятия прошло уже около десяти минут, все это время аудитория была закрыта на замок, а профессора все не было и не было. Галатея Вилкост открыла высокие двери, ведущие в кабинет, после чего развернулась к студентам, попросив их не входить внутрь. Через некоторое время профессор вышла, но уже с пустыми руками — это если не считать волшебной палочки, зажатой в кулаке.       — За мной, — скомандовала женщина, после чего направилась вглубь по коридорам.       Элизабет вдруг вздохнула, переглянувшись с Игнатиусом. А Браун так и вообще поник.       — Я надеялся, что хотя бы в этом году практика будет не на улице, — заныл Браун.       — Практика на улице? — удивилась Женевьева, поспешно следуя за однокурсниками.       — Да, — кивнула Элизабет, сморщив свой белый нос, покрытый толстым слоем пудры, скрывающим под собой тонкую покрасневшую от воспаления кожу. — Самое худшее, что можно только представить. Я опять понадеялась на то, что практика начнется с октября, а профессор Вилкост решила иначе. Я же в туфлях!       — В этом и заключается вся прелесть, — к группе из четырёх когтевранцев присоединился слизеринец, с идеально отглаженным зелёным галстуком, который был аккуратно завязан на белоснежной накрахмаленной рубашке. Альфард продолжил: — Пыль и грязь, и дождь, и ветер в лицо… Сломанный каблук… Какая романтика!       — Дорогой друг, вы заставляете милейшую мисс Маккиннон изрядно переживать, — с улыбкой сказал Игнатиус, покачав головой. — Я полагаю, в этом можно найти и положительные моменты.       — Например? — к четверке когтевранцев и одному слизеринцу присоединилась еще одна слизеринка. Женевьева помнила ее, кажется, это Друэлла Розье. Она тоже выглядела сегодня как та, кто не сильно бы мечтал оказаться сейчас на морозном сентябрьском воздухе, удерживая в руках волшебную палочку наготове.       — Например, умение колдовать в любых погодных условиях и при любом внешнем виде? — предположил Игнатиус.       — Очень сложно, — фыркнула девушка. — Я как-будто в Аврорат или в Отдел Тайн после школы собираюсь!       — Иногда полезно, — вставила Женевьева, вздохнув.       Друэлла лишь закатила глаза, оставив разговор, и вернулась к своей компании девочек-слизеринок. Впереди, совсем рядом с профессором Вилкост, шагали особенно большой групкой парни-слизеринцы, среди которых можно было легко различить уже три знакомые макушки: Реддла, Малфоя и Лестрейнджа. Последний был особенно тих.       Однако Женевьева настолько потеряла интерес к этим людям, что это даже пугало её саму. После разговора с Лестрейнджем и анализа отношений Маккиннон с щенком Боунсом Робеспьер стала более уверенной в себе, хотя и не осознавала этого. Она изо всех сил старалась сдерживать себя, как и раньше, чтобы не начать открыто атаковать слизеринцев и не демонстрировать им своё искреннее, не слишком дружелюбное отношение. Впрочем, она не могла себе этого позволить — за неимением достаточной информационной базы она может повести себя слишком глупо, что-то упустить, а этого волшебнице совсем не надо. Как бы хотелось послать все к Мордреду и пустить на самотек! Но нет, нельзя. Опасно. А Женевьева еще пока дорожит своей жалкой, никчемной жизнью.       По правую руку от Женевьевы, кутающейся в свою школьную мантию, семенила Элизабет. После разговора на крыше башни ей легче не стало, и не могло стать, это слишком было бы странно, наверное. Светло-голубые глаза Маккиннон потускнели, потеряв небесный огонек, теперь напоминая светло-серые дождевые тучи. На лице волшебнице достаточно толстым слоем лежала пудра, выделяя ее лицо до идеального аристократичного белоснежного тона и скрывая особо темные, некрасивые круги под глазами и розовый воспаленный нос. Губы Элизабет были подчеркнуты яркой кроваво-красной помадой, а глаза — серым карандашом. Её длинные кудрявые волосы, благодаря Аланис, были уложены в красивые марсельские волны, которые плавно переходили в аккуратный блестящий низкий пучок. Всё это формировало облик, который всё сильнее походил на облик танцовщиц из кордебалета Зигфельда, которые были на пике популярности в начале XX века. И если бы не закрытая мантия и туго завязанный синий галстук, то ее точно можно было бы спутать с этими красавицами.       Однако её образ был настолько необычным, что даже Аланис смотрела на подругу с беспокойством. Что уж говорить о преподавателях, которые привыкли к её более приземлённому — да, безусловно, красивому, но всё же более обычному — внешнему виду? Даже для неё самой это было чем-то новым и непривычным.       Лицо обдало холодным уличным ветром. Профессор вывела семикурсников в один из просторных садов, окружённых стенами. Чем-то он напоминал тренировочный полигон. Возможно, он им и являлся. Но в ее время, в девяностые, этот сад использовался по другому назначению — как прогулочная зона.       По приказу Вилкост студенты встали в пары, и Женевьева, переглянувшись с Элизабет, молча слушала инструктаж. Профессор говорила громко и четко, словно по-военному муштруя слабеньких школьников. Блэк и Лестрейндж, находившиеся рядом, вели тихую беседу, периодически обмениваясь колкостями. Женевьева, не в силах удержаться, невольно прислушалась к их разговору. Последнее, что она смогла уловить, было упоминание о матери Альфарда и ее половой жизни, произнесённое Брендисом.       — Лестрейндж! — внезапно воскликнула Галатея Вилкост. — Немедленно поменяйтесь местами с мисс Робер! У вас слишком длинный язык, когда вы в паре с мистером Блэком! И вообще, почему вы встали вместе? Никогда раньше вас в паре не видела!       — Профессор, я не стою в паре с Блэком, я в паре с Малфоем, — поправил Брендис.       — Это не мешает вам общаться с мистером Блэком, — резко произнесла профессор, обводя всех суровым взглядом из-под широких полей своей остроконечной шляпы. — Малфой будет стоять рядом с Прюэттом, Лестрейндж — с Маккиннон, а Блэк — с Робер. Остальные, если будут болтать, тоже получат принудительную смену партнёра. Не смотрите на меня так, мистер Прюэтт, я прекрасно осведомилась за семь лет вашего обучения ЗОТИ под моим крылом о вашей любви поболтать с мистером Блэком. Всё! Я сказала.       Лестрейндж встрепенулся:       — S'il vous plaît, профессор, лучше поставьте меня в пару с Робер! Я не смогу находиться в паре с мисс Маккиннон!       Женевьева выгнула бровь и переглянулась с Блэком, кривящим свое бледное лицо. Элизабет фыркнула:       — Можно подумать, я стремлюсь увидеть твоё лицо напротив своего, — пробормотала она.       Вилкост бросила на Лестрейнджа суровый взгляд, оставив его мольбы без внимания. Женевьева, вздохнув, обменялась взглядом с поникшей Элизабет, после чего направилась к Альфарду. Игнатиус, приближаясь к Малфою, что-то невнятно бормотал о вкусах Абраксаса в отношении партнёров, на что тот с явным отвращением морщился, но не решался возразить, тактично промолчав. Лестрейндж в отчаянии обвёл взглядом слизеринцев, которые, усмехаясь, отворачивались от него. В тёмно-серых глазах Тома Реддла сверкнули холодные льдинки, заставив Брендиса глубоко вздохнуть. Он подошёл к Маккиннон, чьи глаза были лишь немного светлее.       Альфард с искренней улыбкой протянул Женевьеве руку, затянутую в чёрную кожаную перчатку. Девушка вздохнула и вновь сосредоточилась на профессоре Вилкост, которая начала рассказывать о предстоящей отработке заклинаний. Галатея вышагивала между двумя рядами учеников, выстроившихся парами и с военной четкостью рассказывала о защитных боевых заклинаниях. Закончив, она рявкнула, заставив большую часть студентов подскочить:       — Приступить!       Подул ветер, словно подтверждая приказ Галатеи, и сдул со лба Женевьевы уже достаточно отросшую короткую прядку. Альфард откашлялся и развёл руками.       — Кто начнёт? — спросил Блэк с лёгкой иронией.       — Давай ты, — пожала плечами Женевьева, — мне не так уж и важно.       Блэк кивнул и отошёл от девушки на три шага назад. В мгновение ока вокруг него возник щит, почти такой же идеальный, как и у стоящего рядом Реддла, который находился в паре с черноволосым юношей с неприятным, искажённым лицом. Женевьева приготовила палочку и на счет три кивнула Альфарду, отправляя в него Жалящие. Щит Блэка стойко держался.       — Мисс Робер, это щит, который предназначен для защиты от мощных заклинаний, а не для детских игр! — воскликнула профессор Вилкост, приблизившись к Женевьеве.       Внезапно, она отвернулась и, комментируя действия других учеников, ушла в сторону.       — Мистер Лестрейндж, перед вами противник, а не ваша матушка! — донеслось оттуда, где Женевьева оставила Элизабет. — Смелее, смелее!       И тут же:       — Мистер Прюэтт! Это возмутительно! Мы тестируем защитное заклинание, а не трансфигурацию одежды оппонента! Немедленно верните мантию мистера Малфоя в её изначальное состояние!       Женевьева, вздохнув, бросила взгляд на Игнатиуса и Абраксаса и тут же, не сдержавшись, хихикнула. Мантия Малфоя превратилась в павлиньи перья, которые иногда перемешивались с петушиными. На лице Альфарда появилась улыбка, полная иронии и удовольствия. Он покачал головой и обновил щит, жестом приглашая девушку нанести удар. Волшебница внезапно расплылась в лукавой улыбке и поразила Альфарда молнией, которой обычно пользовалась в погонях от Пожирателей, сделав его даже немного слабее, чем обычно. Щит, к удивлению, испарился.       — Мисс Робер! — с восхищением произнес Альфард, приложив ладонь к сердцу, и одарил ее очаровательной улыбкой. — Я поражен! Сначала бабочка, теперь вы уничтожили щит.       — Ну, он был слабенький, — с наивным видом пожала плечами Женевьева.       — Это вы так выражаете своё мнение о моих истинных силах? — с усмешкой спросил Блэк.       Женевьева, удивлённо распахнув глаза, энергично замахала руками:       — Нет-нет, ни в коем случае!       — Не следует вводить его в заблуждение, фройляйн, — произнёс спутник Реддла, акцентируя внимание на своём немецком обращении к девушке. — Очевидно, что Блэк не способен ни на что, кроме как очаровательно улыбаться.       — Если тебе завидно, что девушки обращают внимание на меня, а на тебя— нет, то лучше промолчи, Яксли, — усмехнулся Альфард.       — Вы будете выяснять отношения только в подземельях Слизерина, — произнес Волдеморт, внезапно обведя своих сокурсников холодным взглядом. Затем он обратился к Женевьеве: — Приношу вам свои искренние извинения за них, мисс Робер.       Женевьева, загадочно сверкнув глазами, не произнесла ни слова.

***

      Том с раздражением взглянул на Яксли. Он не мог постичь, как можно быть столь ничтожным человеком, как тот. Как и все ученики Хогвартса, в общем и целом. Неприятные личности окружали Реддла с самого его рождения и, к его глубокому сожалению, продолжают это делать, принимая новые обличия и маски.       Жизель Робер была настолько неприметной и заурядной, что это казалось почти неправдоподобным, и ему захотелось немедленно приблизиться к ней и проникнуть в её мысли. Но нет, она была слишком… простой. И, к несчастью для Реддла, она уже успела снискать расположение большинства преподавателей. И все это казалось ему — и почему-то только ему одному, — настолько лживым, пустым.       Однако не это вызывает наибольшие опасения. Лестрейндж, на которого Реддл возлагал столь большие надежды, после встречи с Робер стал крайне подавленным. Кажется, эта юная особа смогла обнаружить его слабое место и оказать на него давление. Кроме того, Брендис совсем не отвечал на вопросы Тома, постоянно отнекиваясь и раздражаясь. Это очень раздражало Реддла. Как же так? Брендис Лестрейндж, сын одного из Теневых Жнецов, не смог распознать в Жизель Робер шпиона Гриндевальда? Это вызывало разочарование в нём. Неужели Тому всегда придется делать всё самому?       И этот Блэк! Он постоянно утверждает, что она — обычный человек, совершенно не похожий на шпиона. Что ж, возможно, он прав. Тем не менее, нельзя быть уверенным на все сто процентов. Поверхностные люди всегда должны лгать, так как они лишены содержания. И упускать возможность получить информацию из первых рук того, кто мог знать о планах Тёмного Лорда, было бы непростительно. А в школе шпион был точно. Аневрин Розье не мог соврать, ему было бы это незачем.       Гриндевальд никогда не выбирал случайных людей в шпионы. Всегда это были люди из ближайшего окружения. А Лестрейндж и Розье были слишком далеки от Лорда, чтобы быть шпионами. Их даже не посвящали в дела Армии, не говоря уже о личных поручениях. Но кое-о-чем Розье все же узнавали. Кровные связи иногда бывают полезны.       Том Реддл огляделся. Урок уже закончился, и ученики начали расходиться. Бледная, но с первого сентября заметно оживившаяся Жизель Робер уже стояла рядом с Элизабет Маккиннон, разодетой и размалеванной так, будто она собралась на званый ужин к министру магии! Она разочаровала его. Такая тихая была, неприметная, если не считать её статус старосты и игры в квиддич за ловца, особенно против Слизерина. Брендис (а он тоже ловец) был на её фоне серой мошкой, иногда способной одержать победу.       Реддл фыркнул себе под нос, возвращая на лицо невозмутимое выражение, и последовал за группой студентов.       Рано или поздно он узнает всё сам. Раз уж все такие недалёкие.

***

      Коридоры Хогвартса встретили двух когтевранок не меньшей прохладой, чем на улице. Элизабет тихо рассказывала о том, какие глупые заклинания использовал Лестрейндж на отработке и какое у него напыщенное выражение лица. Женевьева внимательно слушала, иногда хмыкая и вставляя что-то язвительное, что с особым рвением продолжала Маккиннон.       — Мисс Робер, — донесся мужской голос из-за спины. Там к девушкам надвигался немного взбудораженный Крауч. — Вас ожидает… профессор Вилкост… Она приглашает вас к беседе. Профессор… ещё не покинула поле.       «Вот чего он такой дерганый», — мысленно ухмыльнулась Женевьева, вспоминая о его страхе перед Галатеей Вилкост.       Женевьева кивнула и, предупредив Маккиннон, что скоро прибежит в аудиторию зельеварения, направилась обратно на тренировочный полигон. Ей навстречу вышла фигура, которую Женевьева хотела видеть меньше всего. Реддл прошел мимо, вежливо кивнув девушке. Однако Женевьева могла поклясться, что в его глазах полыхнули алые огоньки.       Волшебница шмыгнула в проход, оказавшись вновь на улице. Щеки опалил холодный ветер. Профессор Вилкост стояла у стены, рядом с которой расположилась груда ящиков и старых маггловских орудий убийства — копий, мечей, луков и стрел, которых Женевьева не помнила в своем времени. Кажется, на этом месте в будущем будут широкие длинные лавочки.       — Профессор, — позвала Женевьева, остановившись в двух метрах от задумавшейся суровой женщины.       Она не пошевелилась, лишь слегка приподняла голову, но продолжала стоять спиной к Женевьеве.       — Жизель Робер, как вам практика? — начала профессор.       — Все прекрасно, — машинально ответила девушка.       — Я имела возможность наблюдать за вашими способностями, — сказала женщина, подняв глаза к небу и слегка повернувшись к Робеспьер. — Замечательная реакция, потрясающая скорость и умение рационально распределять силы. Немногие могут похвастаться подобным в вашем возрасте.       Женевьева открыла рот, чтобы что-то ответить, после чего захлопнула его и отвела взгляд.       — Мне лестно, — вежливым тоном произнесла Женевьева.       Женщина наконец повернулась к девушке, внимательно разглядывая Женевьеву. После небольшой паузы она поинтересовалась:       — В Европе ситуация настолько критическая, что восемнадцатилетние юноши и девушки готовы к бою? Пусть и так безалаберно, как вы.       Женевьева ошеломленно распахнула глаза.       — Хотя ваша реакция и скорость реакции находятся на высоком уровне, я вынуждена обратить ваше внимание на то, что вы держите палочку неправильно, мисс Робер, — неласковым тоном произнесла Галатея.       Сердце Робеспьер забилось сильнее. Что же она имеет в виду? О чём хочет рассказать? Не только Слизерин подозревает её в шпионаже? Хотя, вероятно, шпион должен уметь правильно обращаться с волшебной палочкой…       — Мисс Робер, как вы относитесь к моему предложению вступить в Дуэльный клуб? — спросила профессор Вилкост.       — Что? — выпалила Женевьева.       — Пока что у нас не сразу боевая магия и искусство дуэлей. Помимо этого, в нашем клубе мы также уделяем внимание изучению искусства танца и активно практикуем занятия спортом, — не обращая внимание на ошеломленную Женевьеву, продолжала Вилкост. — Дуэли — это не просто схватка, это настоящее искусство, требующее глубоких знаний, отточенных навыков и тонкого чувства прекрасного. Это искусство, и оно по-своему совершенно. У меня есть своё представление о прекрасном, и я полагаю, что обладаю развитым эстетическим чутьём, — профессор уставилась прямо в тусклые малахитовые глаза студентки седьмого курса. — Вам бы это помогло понять, как правильно держаться. Вы такая изящная, элегантная, мисс Робер, а правильно держать спину не способны, напоминая какого-то маггловского нищего пьяницу.       Женевьева прочистила горло и опустила глаза в желтую траву. А как все хорошо и лестно начиналось!       — Я… не знаю, — ответила Женевьева.       — Не торопитесь, — мотнула головой суровая женщина, — Расписание Дуэльного клуба будет готово только через неделю. В любой момент вы сможете записаться. Ах, вы ведь хорошо общаетесь с мисс Маккиннон?       — Да, профессор.       — Талантливая девочка, — довольно покачала головой Вилкост. — Если вас интересует, то мисс Маккиннон входит в членство клуба. Ровно как и мистер Блэк, с коим вы сегодня были в паре.       — Мне лестно знать, что вы мне предлагаете вступить в ваш клуб, профессор… — начала Женевьева, но не успела закончить. Вилкост ее перебила:       — Вы талантливая леди, Жизель. Вас заприметил сам профессор Джонсон, вы наверняка слышали, что его очень трудно заинтересовать. А талант он видит издалека. Прошу вас, подумайте тщательно. Пока профессор Слизнорт вас силком в его клуб не затянул. Хотя в нем тоже есть плюсы, но намного меньше, чем в Дуэльном клубе.       — Я очень рада это слышать… — пробормотала Женевьева. — Я подумаю, профессор.       — Überlegen Sie genau, мисс Робер, — еле заметно улыбнулась профессор, удивив Женевьеву и внезапным использованием немецкого языка, и улыбкой. — Можете идти, Жизель Робер.       Женевьева кивнула и развернулась, слишком быстро зашагав. Это получилось невольно, больше из-за тревожности, вновь подкатывающей к горлу настолько знакомым и отвратительным образом, что начинало подташнивать. Ничего такого не произошло, но перед профессором Вилкост становилось из-за чего-то тревожно. Она источала из себя воинственность и суровость, словно зимы на крайнем севере. Но, она не была такой страшной, чтобы пугаться настолько сильно. Что же не так? Неужели все из-за внутренних накопившихся переживаний?       Женевьева стремительно побежала, пытаясь вспомнить, где находится кабинет зельеварения. Профессора, словно сговорившись, решили начать практическую работу, и Слизнорт не стал исключением. Волшебница резко свернула за угол и столкнулась с кем-то. Не успев разглядеть, с кем, она поспешно извинилась и продолжила свой путь по коридорам, оставив четверокурсника-пуффендуйца потирать ушибленный затылок — он ударился головой о стену.       Занятие должно начаться только через двадцать минут. Но зная себя и Хогвартс, только поиск нужной аудитории может составить полчаса — а это больше чем двадцать минут. Девушка скоро заглянула в одну из аудиторий и выдохнула. За одной из парт одиноко сидела Бетти, никого не подпуская к месту рядом с собой. Женевьева вошла.       — Фух, — выдохнула Женевьева, подходя к сокурснице и садясь рядом с ней.       — Что сказала Вилкост? — тихо спросила Элизабет, наклоняясь к Женевьеве.       Женевьева приложила ладонь к сердцу, на мгновение прикрыла глаза, чтобы восстановить дыхание, а затем, вздернув брови, выпрямилась.       — В клуб приглашала, — признесла Женевьева, наконец оглядывая стол перед ней. На столе были расставлены разнообразные пробирки, ингредиенты и инструменты. И, конечно же, слева, со стороны Элизабет, находился котел.       — В Дуэльный? — через стол позади девочек нагнулся Блэк, сидящий там вместе с Игнатиусом.       — Ага.       — Лучше согласись, — покачал головой Альфард. — Есть шанс, что Вилкост на тебя потом обидится и перестанет так любезно с тобой себя вести.       — Замечательно, — ядовито процедила Женевьева, закатив глаза.       До начала занятия оставалось около четырех минут. Женевьева позволила себе откинуться на спинку стула и прикрыть глаза, стараясь успокоить и себя, и свои мысли, и сердце, стучащее в висках. Но напряжение не спадало. Женевьева раздраженно распахнула глаза. И очень невовремя. В это самое время в аудиторию вошла Джейн — практика по зельеварениям пока что тоже потоковая, как и лекции, — и так посмотрела на сидящую рядом с Женевьевой Элизабет, что возникло желание просто встать и уйти.       — Привет, — тихо поздоровалась Джейн с Женевьевой и мальчиками позади нее. Аббот перевела взгляд на Элизабет, скривилась, а потом вновь посмотрела на Женевьеву. — Я думала, ты сегодня со мной сядешь.       — Джейн, я бы с удовольствием, но, как видишь, я уже сижу, — сказала Женевьева.       — Ты всегда с ней, — заявила Джейн. — Хотя бы раз со мной села.       «Что за детский сад?» — устало взвыла Женевьева.       — Я с тобой сижу на УЗМС, — напомнила Женевьева.       — А все остальное время с ней!       — Какая разница, Джейн? Я же после занятий с тобой общаюсь.       — И что?       — Аббот, замолкни и не мешайся. Свободное место есть вон там, иди сядь, — не выдержала Элизабет.       — А ты вообще не лезь! Я не с тобой разговариваю! — язвительно воскликнула Джейн, привлекая к себе всеобщее внимание.       — Джейн, sind wir denn im Kindergarten? — не выдержала Женевьева и выпалила на немецком — всегда, когда она устает, она невольно переходит на родной язык, за что часто получала раньше от Гермионы, ведь та совсем не понимала, что она говорит. — Как ребенок, честное слово. Мне только с одной тобой общаться?       — Было бы неплохо, — еле слышно пробормотала Джейн, отворачиваясь.       — Что, прости? — изумилась Женевьева, но та уже уходила к свободному месту, садясь рядом с какой-то пуффендуйкой.       Женевьева покачала головой и раздраженно вздохнула, отворачиваясь. Игнатиус позади нагнулся через стол и шепнул:       — Я поговорю с ней.       — Не надо, пусть сама свои проблемы решает, — буркнула Женевьева и натянула улыбку. — Ее проблема — ее ответственность.       Игнатиус ничего не сказал, вернувшись на место. Скоро в аудитории появился профессор Слизнорт. Он с забавнейшим выражением лица обвел всех присутствующих, после чего завел вступительную речь:       — Добрый день, уважаемые студенты. Долго распинаться не буду, скажу коротко. Вскоре ваше расписание вновь претерпит изменения, — кто-то из гриффиндорцев заныл. Слизнорт поднял ладонь, призывая к тишине: — Это не мое решение, а решение ректората. Сегодня мы проведем вступительную самостоятельную работу, в которой решится ваше распределение по группам. Я распределяю вас по парам, вы делаете зелье. Ничего сложного. У кого получится хуже всего — переведется к профессору Смиту. Все. На доске название зелья, в ваших пергаментах перед вами способ изготовления. Но перед тем, как вы начнете, я вас распределю.       Профессор уткнулся в четыре пергамента, разложенных на преподавательском столе, после чего начал называть студентов по фамилиям. Игнатиуса и Альфарда рассадили к каким-то пуффендуйцам, фамилий коих Женевьева не услышала — точнее, прослушала. Элизабет не повезло — ее пересадили к краснеющей от злости Аббот.       — Лучше бы к Лестрейнджу посадили, чем к ней, — шепнула на прощание Элизабет, двигаясь к парте, за которой сидела Джейн.       Женевьева вздохнула, провожая поникшую фигурку Элизабет и пересаживаясь на ее место перед котлом. Волшебница изо всех сил надеялась на то, что ей не достанется ни Реддл, ни Лестрейндж. Нафиг надо?       — Мистер Реддл, — вдруг протянул Слизнорт, словно назло, вызвав у Женевьевы легкую дрожь в руках. — Прошу к мисс Розье.       Женевьева выдохнула.       — Мистер Малфой к мисс Робер.       «Блять», — Женевьеве захотелось побиться головой об стол. Единственное, что ее от этого останавливало — это знание того, что Малфой не Драко, а Абраксас. Хотя, что лучше: избалованный мальчишка или член ближнего круга Волдеморта — пока неясно.       Возле стола вскоре оказался блондин. Он вежливо кивнул девушке, присев рядом. Между ними висела тишина. Женевьева не собиралась начинать говорить с ним первая, а Абраксас все продолжал молчать. Робеспьер, лишь один раз покосившись на парня, взяла пергамент с рецептом и начала вчитываться.       — Мисс Робер, я бы хотел перед вами извиниться, — нарушил тишину Малфой.       Женевьева непонимающе на него покосилась.       — За?..       — За мое высказывание перед самым первым вашим занятием по Древним Рунам, — подсказал Абраксас.       Женевьева принялась вспоминать, что он тогда мог сказать, но в голову кроме отвратительного поведения Лон-Фана ничего не шло. Невольно, параллельно с этим, она нахмурилась, заставив Малфоя подумать, что девушка недовольна.       — Я понимаю, что я запоздал с извинениями, но… — начал он. — Осознать, что я был не прав, я смог только недавно.       Женевьеве осталось только пару раз похлопать глазами и кивнуть. Все равно она ничего не вспомнила. Девушка вздохнула.       — Что ж, давай примемся за работу, — вместо ответа протянула девушка.       Девушка отложила пергамент, поднимаясь со стула — так проще работать над зельем. Большинство студентов уже склонились над котлом.       Малфой внимательно изучал строки на пергаменте. Вздохнув, он достал необходимые ингредиенты, наблюдая за тем, как Женевьева заливает в котел воду и разжигает огонь. Затем он взял в руки маленький нож. Женевьева оцепенела, с ужасом взирая на нож, который он держал в руке. Её зрачки сжались до размеров булавочной головки. Молодой человек положил один из корешков на разделочную доску, намереваясь разрезать его, но не успел — Женевьева успела схватить его за предплечье.       — Давай… давай я буду резать, — протараторила Женевьева, вырывая из его рук нож, заставив его поменяться с ней местами. — Я уверена, что у меня получится лучше.       Не обращая внимания на замершего в недоумении Малфоя, девушка принялась разрезать ингредиенты согласно рецепту. Парень несколько раз моргнул, после чего прищурился, но подошел к котлу, поочередно закидывая в него нарезанные корешки и травы, помешивая строго по рецепту.       Женевьева задумалась. В очередной раз Хогвартс из прошлого совсем переставал быть похожим на ее Хогвартс. И это… пугало? Раздражало? Что-то в роде того.       — Я слышала, ваш декан — это профессор Слизнорт, — нарушила тишину Женевьева.       — Вы правильно слышали, мисс Робер, — кивнул Малфой.       — И какой он? — сказала больше из того, чтобы заполнить тишину и спрятаться от мыслей, чем из истинного интереса Женевьева.       — Обычный, — пожал плечами парень, задумавшись. — Переживает за нас, за поддержку статуса нашего факультета.       — Как и все остальные деканы? — предположила Женевьева.       — Наверное, за остальных не знаю. Могу только за профессора Слизнорта говорить. Ну, и за профессора Джонсона могу добавить — он как раз ваш декан. За своих стоять до последнего будет. В этом смысле вам повезло, мисс Робер. Будь у вас деканом профессор Дамблдор, то мало кого бы волновала ваша участь как студентки.       — Почему? — искренне удивилась Женевьева.       — Профессор Дамблдор… своеобразный человек, — парень вытащил чугунную поварешку из кипящего зелья, убавляя огонь.       Жидкость окрасилась в светло-зеленый — это первый этап приготовления.       — В каком смысле? — тихо поинтересовалась Робеспьер.       Малфой хмыкнул.       — Знаете… про него разные слухи ходят у нас по факультету, — расплылся в знакомой противной малфоевской улыбке Абраксас, заставив Женевьеву поморщиться и перевести взгляд на жидкость в котле. — Достаточно интересные, может быть.       — Может быть?       — А вам интересно, papillon?       — Papillon? — прищурилась Женевьева.       — Вы похожи на бабочку из нашей детской сказки про волшебника и фею, — пояснил Малфой.       — Ладно, пускай, — отмахнулась Женевьева. — Да, мне интересно.       — Вы уверены, что вы хотите знать?       — Давай, говори, неуверенный.       — Неуверенный?       — Много вопросов задаете.       Малфой замолчал, как будто бы обидевшись, но через пару секунд, он нарушил тишину, заговорив более низким тоном.       — Возможно, профессор Дамблдор шпион Гриндевальда.       Женевьева порезала палец. Зашипев, она прищурилась и ошеломленно уставилась на Малфоя.       — С чего ты вообще так решил? — покачав головой, сказала Женевьева и достала лежащую отдельно тряпочку, заматывая в нее палец.       — Не я, а… какая, впрочем, разница? — Малфой закинул в котел корешок. — Тому есть причины.       — И какие же?       — Со стороны Гриндевальда — политическая и экономическая выгода, дезинформация противника, — начал с абсолютно серьезным лицом Абраксас, — Разведка. Хотя, есть шанс того, что именно разведкой занимаются иные лица.       — А им с чего это надо?       — Защита интересов. Личные амбиции. Доступ к ресурсам, — словно ребенку начал объяснять Малфой. — Это же война, Жизель Робер. Вы, верно, это и сами понимаете.       — Война не здесь, — напомнила Женевьева.       — Но она может перейти и сюда, — хмыкнул Малфой.       Женевьева нахмурилась. Либо он ее совсем за дуру держит, либо говорит это специально, чтоб вывести на чистую воду. А вот чего именно он добивается, понять трудно.       — И вы считаете, что в Хогвартсе такой шпион есть?       — Это неоспоримо.       Зелье зашипело, приобретая серебристый оттенок.       Женевьева кивнула сама своим мыслям, тревожно сжимая ножик. Вскоре занятие подошло к концу. Слизнорт попросил перелить зелье в отдельные склянки, подписав их биркой с фамилиями. Женевьева аккуратно вырисовала две фамилии на маленькой бумажке, прицепляя ее к флакону.       Попрощавшись с Малфоем кивком головы, девушка направилась на выход, ожидая Элизабет. Та была бледнее некуда, и было непонятно, то ли от злости, то ли от измотанности.       — Ты сегодня идешь к ним? — устало спросила та.       Женевьева покосилась в сторону Блэка, Прюэтта и Аббот, после чего вздохнула и покачала головой.       — Тогда сходишь со мной в библиотеку?       — Да, пошли.       Женевьева покосилась на слизеринцев и хмыкнула, мысленно делая в своей голове пометки. Английский здравый смысл — унаследованная глупость отцов.