Занимайся своим делом!

Утро, как бы того не хотелось, наступило, но вместе с ночной мглой, к сожалению, не ушла печаль и боль, изнуряющая Яна все прошедшие часы. В квартире пустовало, юноша до самого рассвета просидел в абсолютной тишине, пытаясь совладать со своей душой. Черное облако собралось вокруг, и под его тенью было до дрожи страшно. Безумно страшно. Как ребенок, Ян забился в угол и зажимал уши руками. В голове трещало, слезы давно прошли, но контролировать это было никак невозможно. Чувства, самые поганые, брали верх, пока организм не дал команду «отбой» — уже утром Ян очнулся на холодном полу. На сон это не было похоже, поскольку не было ни чувства бодрости, ничего, кроме хоровода тревожных мыслей в голове, понемногу сводивших с ума. Боль во всем теле не давала покоя. А за окном солнце, перепутавшее свои лучи сквозь мягкие облака. Не слепило, но давало тусклый свет, пронизанный через шумную листву. Ветер цеплял волосы и обкусанные губы. Ян закрыл окно, поднявшись, и оглянул пустую комнату. Над столом все еще покачивалась лампа, которую Розмановский, утерев нос, с отрешенностью выключил. Голова болела. Её переполняли ненужные, отвратительные мысли, после которых бросало в дрожь и скапливало лишние слезы на глазах. Из зеркала под бледным светом ванной, на парня в ответ смотрело нечто измученное, от чего мигом хотелось избавиться. Но то ужасное будто приросло к настоящей коже и не давало снять себя. Окатив лицо ледяной водой, Ян особенно протер глаза и всмотрелся в отражение. Блики играли лениво, прокатываясь по голубой радужке, иногда касаясь красных окантовок глаз. Противная пленка покрыла лицо. Ян вцепился руками в край раковины и запрокинул голову. Лампы ослепили его, он зажмурился и снова вернулся к зеркалу. Ровно так же ощущался побег от мыслей, его окруживших. И тупая боль, не позволяющая вздохнуть с одинаковым усилием. Ян сам заботился о себе. Зачесал волосы так, как бы это сделал другой, умылся, снял рубашку и выкинул в стирку. Все это совершалось будто вынужденно, с уговорами и тяжбами. Однако свершилось. Ян вышел в гостиную и понял, что в квартире быть ему надоело. Внутри все сводило от опустошенности, и не только душевной. С этим умозаключением Розмановский через силу заставил себя собраться и дойти до ближайшего кафе. Собирался дождь. Вот-вот бы заморосило, но будто никто даже не думал об этом беспокоиться. В кафе, казалось, было легче. И в самом деле, Яну становилось немного легче. Вокруг толпа незнакомцев, у каждого свои проблемы и им нет до чужих никакого дела. В глобальном масштабе можно было успокоить себя тем, что его случай ничего не стоит, но это, к большому сожалению, было не так. На глазах вчера разбилось последнее, во что Ян продолжал свято верить. То, в чем по призрачной уверенности, была его опора. И та посыпалась, словно кучка праха. Приходило заведомо плохое предчувствие, что в нем умер внутренний ребенок. Тот веселый мальчик, дающий надежду и позитив в любой, даже самой ужасной ситуации. Но сейчас он молчал и, как будто, плакал. Тихонько в углу, чтобы никто не слышал, как и сам Ян делал все детство. Вместе с разрушающими новостями всплывали покрывшиеся пылью за прохождением многих лет воспоминания. Ведь еще недавно он был уверен, что семья — та ипостась, которая всегда будет с ним, а детство по истине лучшее время. Как теперь казалось, эти убеждения в миг растерялись на черном холсте сложившейся картины. Принять это было практически невозможно. Попросив у бариста малиновый раф и машинально оплатив покупку, Ян опустился на стул подле барной стойки и начал незаметно оглядываться. Что-то странное заело внутри. Даже во взгляде бариста точно был то ли вопрос, то ли сочувствие. Чтобы хоть немного заткнуть нескончаемое тревожное радио в голове, Розмановский сначала потряс ею, но так сделал только хуже, потому прибег к самому банальному способу — телефон. Скрыться от реального мира в Сети было проще всего. Ян и не винил себя. За эти часы, дни, а может даже года он выучил наизусть, что он слаб. Толка в перелистывании ленты никакого не было. Все живут своими делами, в кафе играет приятная музыка, похожая на приятный рок конца нулевых, шуршат аппараты, бариста стучат стаканами, взбалтывают электрическим венчиком сладкую пену. Позади за столиками болтают люди беззаботно, официанты шныряют туда-сюда. Стабильность устраивала того, кто сейчас бы совсем не хотел ничего менять. Ян листал все подряд и нигде не было ему отдушины. Отчаяние завело его даже в заметки и список контактов. В заметках парочку набросков для текстов, шутки, но даже они не улыбали. Улыбка натягивалась по уговору. В контактах хотелось сразу пролистать вниз и выйти, но взгляд наткнулся на давно забытый номер — психотерапевта. Кофе уже стоял перед ним и распространял ласковый ягодный аромат. Ян все никак не мог отвести внимание от экрана. Две стороны боролись в нем. Тем не менее, одна победила — Розмановский вышел из контактов и выключил телефон. — Доброе утро... — послышался женский быстрый голос над ухом певца. Звала она вовсе не его. Ян не слышал, что она попросила, но речь с заметным французским акцентом показалась ему знакомой. Юноша потер почти заживший нос и нервно отпил свой напиток. Боковым зрением он видел яркую улыбку новой посетительницы. Слепящего цвета красная помада, королевские осветленные локоны, струящиеся по светлым плечам. Все это казалось Яну очень примечательным. Через несколько секунд, видимо, от скуки ожидания, девушка стала оглядываться по сторонам и зацепилась за Яна. Судя по её лицу, она как раз его очень хорошо знала. — Ой, это же... — слегка растерянно и все с тем же прононсом заговорила девушка, — Ты же Ян?.. Не помнишь? Я тоже сначала тебя не узнала в том состоянии, в котором ты был. Розмановский ни на шутку заволновался, стал перебирать все постыдные моменты последних недель и тут его пробило осознание. Он улыбнулся, хотел спросить, но знакомка перервала его попытку, сама протянула руку и представилась: — Дженна. Теперь можно было рассмотреть ее получше. Большие сверкающие озорством глаза, аккуратные брови и мастерски выполненный макияж. Выглядела она добрее, милее и дружелюбнее, казалось, любого человека на планете. Говорила она уверенно, не отводя взгляд. От нее пахло самой дорогой цветочной поляной, в то время как от Яна пахло разве что... одиночеством? Ну, еще его несчастным рафом. — Так быстро все произошло, мы толком познакомиться даже не успели. — улыбнулась Дженна, — Ты как? Часто у тебя такое бывает? Ты извини, если не хочешь отвечать, я все понимаю. Сама сколько мучилась, пока стабилизаторы витаминов пить не начала. Безумная проблема для нашего поколения, подверженного влиянию всяких инфлюенсеров и так далее. Уверят во всем! Заставят купить даже то, что тебе в помине было не нужно. Моя подруга продвигала свой курс по снятию кармического узла, залома, я не помню. Она таролог и все такое. Как она пела своим подписчикам! Уму непостижимо... — видя слегка растерянный вид собеседника, девушка скромно посмеялась. Розмановский наблюдал за ней с интересом и даже завистью. Она так легко вела диалог и благодаря ей он не превращался в неловкость. Это умение постоянно впечатляло. — Все в порядке. — отговорился коротко Ян и заправил волосы за ухо, — Я так посмотрел, тебе и не нужна была моя помощь, ты потрясающе справилась с теми отморозками сама. — Это все курсы по самообороне. — Дженна посмеялась, — Мне самой понравилось... Ты не подумай, я не люблю бить мужчин, просто они сами под руку попались. — девушка впервые засмущалась и выдала: — Неудачная шутка, да? Знаю... — и игриво усмехнулась. — Нет, вовсе нет. — оправдался Ян и решил подбодрить, — Мне тоже понравилось. Я остался под впечатлением, ты действительно крута. — Дженна внезапно озарила его то ли благодарным, то ли довольным взглядом, словно расцвела рядом. Розмановский не увидел сначала в этом особой магии, но внутри как будто что-то колыхнулось. Дженне подали ее напиток, она резво взглянула на часы и включила режим кокетки: глазки заблестели, губы вытягивались в тонкую улыбку и голос прорезался милой тональности: — Слушай, если ты не против, то мы бы могли куда-нибудь сходить сегодня вечером? Яна сразило наповал. Чтоб хоть раз в его жизни девушка предложила такое сама? Да, юный музыкант мало того, что талантлив, так еще и красив, но взаимоотношения с девушками стопорили его многие года. Несмотря на пристальное внимание противоположного пола, парню было невыносимо сложно налаживать контакт. А тут сама! Заинтересованность в миг подскочила неимоверная. Ян закрутился, стал похож на застенчивую восьмиклассницу, что насмешило собеседницу, как она сказала позже, "по-доброму". — Я даже не знаю, я... — Розмановского чуть ли не трясло. Он отодвинул стакан и, сложив руки вместе, на выдохе выдал: — Я не против. Абсолютно внезапное решение осадило самого парня. Он аж отпрянул от стойки, держась за нее руками. Дженна довольно улыбнулась в своей привычной манере, вытащила из сумочки телефон и сказала в удовлетворении: — Тогда диктуй свой номер, котенок. — Ян растаял. Настолько, что несчастные цифры вспоминал несколько секунд. Наконец-то проговорив, а Дженна, наконец записав, молодые люди переглянулись. Была в этом какая-то авантюристичная идея. — Тогда я позвоню тебе ближе к вечеру? — уточнила Дженна и, захватив свой напиток, выйдя из-за барной стойки, улыбнулась: — Спасибо, до встречи. — и удалилась из кафе. Ян еще минуту не мог прийти в себя. То ли состояние так повлияло на поведение, но теперь в его дурной, мутной голове крутилась рефлексия насчет того, что он вел себя сейчас, как полнейший идиот. «Ну ничего, вечером реабилитируюсь» — подумал на полном серьезе Ян, все еще чувствуя, что что-то внутри него теплится совершенно ненужное. *** С самой ночи респонденты Академии не могли уснуть из-за настойчивого шума, доносящегося, по всей видимости, с первого этажа. Ремонтировали осыпающийся пролет лестницы, а от того стук, скрежет и отборная ругань мастеров. Не было даже мысли, что кто-то в этих стенах хочет поспать. Утром же все были злые и не выспавшиеся. — Почему именно ночью надо долбиться? — ругался Янек, зажимая уши подушкой, — Жан, ты слышишь? — Жан почти слышал, потому перевел на товарища усталый взгляд, говоривший все сам за себя. В их отсек осторожно вошел Третий, осмотрелся, начал что-то говорить, но перебил его резкий звук дрели. Янек нахмурился, Третий, вестимо, если читать по губам, резко сматерился. Жан заметил это, вытащил что-то из уха, дождался тишины и сказал: — Твоя реакция ясна. Что случилось? — Ты с затычками что ли? — возмутился Янек, после чего Жан показал клубок медицинской ваты и ответил: — Жизнь учит приспосабливаться. — Янек, подлетев к другу, сел рядом и начал выдергивать себе из клубка два кусочка. — Давайте этот кружок самодеятельности потом, там Эдвард всех собирает. — наконец сказал Третий и добавил: — Нужно, чтобы все были. — И скрылся за дверью. Янек недовольно потер руки, Жан, не думая ни о чем другом, отложил книгу и последовал примеру младшего товарища. Однако, выходя из комнаты, юноша внезапно наткнулся на непроглядную темноту, а спереди послышался знакомый высокий голос: — Еще этого не хватало! — Жан молча выдохнул, схватил с полки дежурный фонарь и аккуратно толкнул Янека в спину. В нормальных домах днем резкое отключение электроэнергии не значило бы полнейшую темень, но здесь было, как в подземном царстве. Иногда так и казалось, что на самом деле все, что наверху — муляж. Сама Академия под землей. Но тогда нельзя было бы объяснить лестницы, но в таких местах вопрос о таких мелочах явно вставал в очередь. Клоны, даже не оборачиваясь друг к другу, спустились к залу собраний. Теперь это была большая комната с двумя рядами скамеек, обитых изумрудной тканью, с проходом вплоть до стойки, с которой обычно толкал свои пламенные речи Эдвард. Парни расселись совсем порознь. Жан плавно осветил комнату фонарем, что сильно возмутило шедшего и торопящегося Янна. Он неучтиво толкнул Первого номера в спину и ловко пробрался на второй ряд, в ответ получив лишь осуждающий взгляд. В зале было темно. Жан прошел немного вперед, Янек встал рядом, глядя на товарища. Под потолком особенно ярко блестела ранее совершенно неприметная вещь — маленькие балкончики под потолком. Раньше на них не было никакого внимания. — Может, решили обновить интерьер? — выдал гипотезу Жан, после чего перервал сам себя: — Не в их стиле... — Ага, — подхватил Янек, — в их стиле с вечера долбить и сверлить по стенам. Что ты там высматриваешь, понять не могу. — Зрение Второго было в разы лучше, идеальным, а потому, когда он вгляделся в один из балкончиков, то смутился и обратился к Жану с вопросом: — А что значат все-таки те рисунки на крепости? Там просто... такие же. — Первый озадаченно раскрыл глаза от удивления и замер. Эдвард и его компания явились, как обычно, с опозданием. Старвойски, даже при собственном опоздании, не постеснялся сделать замечание все еще стоящим в дверях клонам. Зато похвалил Янна, что отразилось на его лице самодовольной улыбкой. Однако, склонив голову перед магистрами, он снова уткнулся в телефон. Жан с Янеком приземлились на первый ряд, бросая недовольные взгляды через проход. Жан на Эдварда, и магистр наверняка чувствовал его. Первый номер, при всей своей внешней безобидности и, как говорилось, слабости, внутри имел неимоверную силу. Один его взор мог сбить с ног любого, но Жан предпочитал этой прекрасной способностью пользоваться как можно реже. Янек с неудовольствием глядел на Янна, все еще не угомонившись со вчерашнего вечера. Любопытство и чувство недосказанности трепещало в ребенке и не давало спокойно жить. — Вроде все в сборе... — резюмировала Маргарет, вытащив планшет с бумагами, — Пятого не вижу. — Не думайте, начинайте. — лениво отмахнулся Эдвард, но тут же получил замечание, что начать нужно ему. Он, как вредный подросток, незаметно закусил губу, вышел заместо Маргарет за трибуну и отвел совершенно ненужный микрофон: — Вы все знаете, что ваше пребывание здесь затягивается. Именно поэтому, для чистоты эксперимента и более логичного вашего времяпрепровождения здесь, мы приняли решение, что вам необходимо интегрироваться в реальное общество. Он наконец уступил место Маргарет. Она поблагодарила его кивком головы, после чего достала из-под трибуны толстую папку на скоросшивателе, показала ее общественности, но окликнула одного: — Четвертый номер!.. — прикрикнула она строго, желая увидеть глаза Янна, а не только его лоб, на что сзади нее показался Эдвард со словами: — Да не трогайте его уже. — Маргарет опешила, но все же решила продолжить, покуда все остальные клоны превелико удивлялись такому привилегированному положению товарища. Третий даже, сидя позади Жана с Янеком, выдал шепотом: — Чего, черт возьми? — В этой папке находятся оригиналы ваших документов. — объявила Маргарет, — Сейчас вы все их получите на руки. В их число у старших входит: паспорт, медицинская и трудовая книжка, военный билет, аттестат и свидетельство о среднем образовании, диплом о высшем или среднем специальном образовании, смотря, что вы указывали в анкете. — У нас были анкеты? — удивленно прошипел Янек, но быстро был перебит Маргарет. — У младшего же паспорт, медицинская книжка и свидетельство об опекунстве. — сказала магистр и четко увидела, как у Второго глаза лезут на лоб, — Иначе тебя в школу не возьмут. — выдала она, открыла папку и подала Янеку его стопку документов, — С первого сентября тебя определяют в школу, в шестой класс, ведь так? Остальные же, у кого есть разрешение на выход, могут устраиваться на работу или учиться, если образования нет. Пока Маргарет прервалась, чтобы вытащить другие комплекты, послышался довольный смешок слева. Не отрываясь от экрана, Янн выдал: — А уголовников у нас разве на учебу принимают? Такой едкий комментарий взбесил не только Третьего, который сквозь зубы шипел: — Как же ты меня задрал уже. — но и Маргарет, которая, открыв другую страницу, сказала: — Ну кстати, в отличие от Вас, у этого молодого человека имеется образование, — она вытащила книжку синего цвета и зачитала: — Среднее специальное образование, младший медицинский работник, все верно? — Третий быстро закивал: — А у Вас даже этого нет. Маргарет осадила Четвертого лихо. Он опустил телефон и напряженно оглянулся на остальных клонов. Они же предпочли проигнорировать ошарашенного юношу. Маргарет раздала документы всем остальным. Янек с нарастающим впечатлением открыл свой паспорт, улыбнулся и глянул к Жану, что в этот момент делал то же самое. Спустя секунду младший удивленно выдал: — Жан Мáевский? — Да, а что? — переспросил Жан, — Это мое настоящее имя. А у тебя что? — состроив довольно банальное выражение лица, Янек поставил раскрытый паспорт возле своего лица. В графе гордо болталось: Ян Свифт. Собрание закончилось слишком быстро. Ремонтные работы не затихали, а потому, пользуясь случаем, можно было напихать себе ваты полные уши и завалиться спать. Янек, радостно подпрыгивая, спешил к исполнению задуманного, и успел бы, если бы не затормозил Жан. Маевский задумчиво открыл на ходу свой аттестат, осмотрел с важным видом положительные оценки и заметил под ним еще одну книжку. Перевернув, Жан увидел надпись: диплом. Юноша затормозил и окликнул Янека: — Я к магистрам схожу, спросить кое-что хочу... — не дожидаясь реакции друга, он повернул в другую сторону. Свифт, скорчив недовольную физиономию, возвращаться один не хотел, а потому, агрессивно топая, последовал за Жаном. Одно могло задержать их, но парни ушли быстрее. В дверях Академии, засунув руки в карманы и щурясь от громких звуков ремонта, появился Ян. Идея зачем он пришел сюда была проста — найти поддержки у людей, ставших за короткое время ему друзьями. Хотя бы Жан. Он знал, что этот человек как минимум даст совет. Более выводов Ян делать пока боялся. Вид Академии, что удивительно, успокаивал. Розмановского переклинило. Глядя в потолок, он чувствовал слабое умиротворение. Крутились навязчивые мысли о том, что здесь его укрывало от водоворота бытовых проблем, к которым так рвался. Печальная реальность контрастировала с хоть и серыми, но плотными стенами, защищающими от внешних увечий. Ян мог долго думать об этом. Это его хоть немного отвлекало. Он прошел дальше, в проход, ведущий к библиотеке. Высокая дверь была закрыта и перетянута ремнями. С тяжестью глядя на это, Ян сел на скамейку возле ее входа и откинул голову к стене. Становилось душно, голова мылилась, а через мгновение резко прояснялась. Ни одного лишнего движения. Розмановский, кажется, молча расплывался здесь, ничего не хотел больше слышать. Белые отросшие волосы опускались со лба на глаза и струились витиевато. Сердце билось больно. Ян чувствовал это, а потому сжимал губы и глубоко дышал. Пока над головой не раздалось его собственное имя. — Ты как? — спрашивал это магистр Роберт Томпсон, Ян узнал его, как врача, — Мы ж тебя вроде здорового выпускали. Ян опомнился. Молчать нельзя, а потому он быстро отговорился: — Все хорошо, просто... — поток лишних мыслей не дал ему закончить. Томпсон поспешил продолжить сам. — Ждешь кого-то? — спросил магистр, осматривая с неподдельным интересом юношу, но сохраняя добрый взгляд. Он что-то внушал Розмановскому. Именно взгляд, в нем было что-то родное, но это и смущало. Ян стыдливо отводил глаза, пытаясь собраться. Тревога побеждала, мысли становились бесконтрольными. Нечто слабо мигающее внутри просилось наружу. И Ян думал: «Почему нет? Что я потеряю?» — и заговорил растеряно. — Просто чувства смешанные... Когда то, на чем держалось всё вдруг в один момент просто рассыпается, как замок из песка. — произнес Ян. Он не ожидал внимания к своим словам, но Томпсон сел рядом, серьезно глянул на парня и переспросил: — О чем ты? — О семье. — ответил Ян на выдохе, — На ней держалось все мое внутреннее, а теперь распалось. Мне больше не за что держаться. Роберт свел губы и, хмыкнув, выдал: — Могу предположить, у тебя разводятся родители? — и попал в точку. Ян удивленно посмотрел на него и лениво покивал, продолжая самостоятельно: — Тридцать лет брака, восемь детей, и заявляют мне, что семья развалилась. Я жил эти годы с мыслью, что за спиной есть отец, мать, братья, сестры, что они, как в детстве, в константе рядом, все вместе. А теперь... Ян замолчал, опустив голову. Томпсон не осмеливался продолжить, осмотрелся будто непричастно и заговорил: — Возможно, прозвучит цинично, но... они все живы? — напугано обернувшись, Розмановский кивнул, Роберт продолжил: — Тогда скажи, что для тебя семья, как твоя ипостась? — Ну как? — протянул Ян, — Как в детстве. Дом, где хорошо, близкие люди, где ты вырос, что и кто тебя воспитал. Какая-то основа, не могу осознать, очень глубоко. Но я верил в это. — А сейчас что? — спрашивал Томпсон, — Куда делась твоя семья? Она только здесь. — он улыбнулся мягко и приставил руку к груди. У Яна вмиг проснулись безжалостные эмоции, — Ты сам её хранитель для себя. Твоя семья распалась, как ячейка общества, но родственные связи и любовь, все то, через что вы прошли вместе, не победить. Семья — особенное состояние человеческих взаимоотношений. Именно поэтому семьей могут стать не только мама и папа, но и совершенно чужие люди, с которыми тебя связывает многое в сердце. Нарочно любить не заставишь. Родители ведь не отказываются от вас, разводясь. Они продолжают вас любить. Возможно, и друг друга тоже. Просто отчаялись. Не вини их, они, как и прежде, твоя опора. А ты их. Ян замялся. Слова долго не могли прийти на ум. К лицу снова подбирались колючие слезы, неуютный зуд шел по телу. Розмановский обхватил себя руками за плечи и произнес сквозь дрожащие губы: — Что? Продолжить верить в то, что семья есть? — Она всегда будет, в твоем сердце. И ничего не сможет вытолкнуть её оттуда. — сказал с тоской Роберт, — Ты личность творческая, ты сможешь это понять, как надо. Похлопав юношу по плечу, Томпсон ушел, Ян успел только тихо поблагодарить его, на что получил добрую и успокаивающую улыбку. Этот быстрый разговор внес в голову маленький лучик света среди непроглядной тьмы. Неужели он действительно что-то потерял? Он не мог лишиться мыслей, которые отвечали сердцу. Руки дрожали, а твердость в душе никак не спадала. Но присутствовала во внезапно наставшей тишине какая-то приятная сладость, ласково разливающаяся по телу... *** Жан, набравшись смелости, постучал в дверь кабинета и открыл её, предупреждая руководителей. За столом напротив он заметил отвлекшихся Эдварда и Маргарет. Маевский кашлянул, те прервали свою беседу, и Маргарет спросила наконец что ему нужно. — У меня здесь диплом о высшем образовании. — сказал Жан, показав синюю книжку, и тут же замолчал от неимения фраз. Эдвард высокомерно парировал: — И что? — но его остановила Маргарет: — Вы что-то не в духе сегодня, господин магистр. Да, все верно, диплом. Вы же указывали. — Да, но я написал в скобках, что оно неоконченное. Тем более маркетолог. Я совершенно ничего не знаю. — оправдывался Жан, пока Янек выглядывал у него из-за плеча и рассматривал заваленный бумагами магистровский стол. — Ну как не знаете? Вы же учились. — отвечала Маргарет, — Вас никто не заставляет идти работать по специальности, Вы можете устроиться на работу, где такое образование не требуется или вообще за надобностью поступить на второе высшее. Жан удивился, кивнул, но промолчал. Да и не было времени сказать, поскольку в эту же секунду, как Маргарет замолчала, в комнате показался один из слуг, встревоженный до невозможности. Он окликнул магистров и доложил немного с сожалением: — Там рабочие стену, кажется, пробили. На улицу. — вид руководителей было не описать словами. Они побросали свои бумаги и мигом ринулись прочь из кабинета, оставив юношей одних. — Ну что, пошли? — предложил Маевский осторожно, обернувшись к Янеку. Его же интересовало несколько иное: — Ты реально планируешь на вышку? — улыбаясь в предвкушении, спросил Янек. — Не знаю, есть ли смысл? — размышлял Жан, — В любом случае, время покажет. — А чего свое первое не окончил? — снова интересовался Янек, на что Жан, слегка поежившись, крепче сжал документы, отвечал кротко: — Были причины. Так ты идешь? Свифт с подозрением осмотрел друга, видя, что за лаконичными ответами скрывается нечто большее, но Жан от его взгляда все дальше уходил в себя, а потому Янек посредством этого отрешенно посмотрел в пол. Прямо около его ноги оказалась бумага, на которой было выведено: «Условия». На слова уходящего к двери приятеля, теперь снова заинтересованный Янек отмахнулся: — Иди, я тебя догоню, не волнуйся. — и, как только Жан ушел, он наклонился за упавшим листом. Не успев поднять его, Янек уже увидел то, что напрочь затмило его голову: несчастные полоски и точки. Как на крепости. Как на плинтусах... любой комнаты Академии. Янек с ужасом запрокинул голову и разглядел злосчастный рисунок, как орнамент, каким был расписан весь недостижимо высокий потолок.