Занимайся своим делом!

Можно предположить, что мужчины никогда не запариваются о своем внешнем виде. Им главное выглядеть, как говорится, «чуть лучше обезьяны» — Ян Розмановский со всей готовностью мог бы с этим поспорить. Готовиться к важной встрече он предпочитал начинать чуть ли не с самого утра. Именно поэтому его охватила паника, когда в шесть вечера ему позвонила Дженна и наконец соизволила назвать место встречи. Благо, Яну добираться до туда недолго, но все же. Вот он, еле как собравший свои спутанные кудри под капюшон толстовки, плелся по узкой улочке сквера до своего дома, проклинал самого себя, что не взял наушники, нервный, расстроенный, и тут — страсть, буря, безумие! — на телефон поступает звонок от неизвестного номера с очень даже знакомым голосом, слаще меда. Розмановский затормозил, чтобы сообразить, и услышал: — «Возле аллеи театра в восемь сможешь?» — Яну, хоть и слабо, но представлялось, что он сможет всё. Когда Дженна сбросила, Розмановский потупил взгляд в землю секунд десять, осмотрелся и, сунув телефон в карман, втопил третью скорость. Обогнал, кажется, чей-то скутер у обочины, чем возмутил его водителя, преодолел препятствие в виде маленького алабайчика на газоне и нырнул в свой двор. Люди могли бы подумать, человек сошел с ума, но нет — просто у юноши первое за пару лет свидание. Дома квест был не хуже. Всего за полтора часа, а лучше за час, нужно намыться, уложить волосы, найти и погладить одежду. Задача казалась неподъемной. Практически сходу, только успевая закрыть дверь на нижний замок, скинуть с себя одежду и заскочить в ванную. Все его печали в раз смыло ледяной струей, резко прыснувшей с душа. Он утер лицо, отбиваясь от колючей воды, переключил воду и задвинул шторку. Исходя из расчетов, совершенных во время намыливания головы, водные процедуры должны занять не более двадцати минут. Дальше сушка и укладка сорок минут. Макияж, все же, можно было не делать, Ян совсем не знал отношения своей знакомой к этому. Вычеркивание сего пункта экономило аж полчаса, что было на руку. Через полчаса Ян уже наглаживал свои волосы расческой под горячей струей воздуха, в нервах подпевая неизвестной мелодии, играющей у него в голове, прокручивая параллельно возможные сценарии происходящего. Пойдут в кино — надо выбрать нормальный фильм, чтобы не краснеть на моментах. Но как тут выберешь? Идти в кафе — вести себя нормально. В принципе ,вести нормально себя надо везде. «Боже, как сложно! — вопил в голове Ян, — В прошлом водить девушек на свидания наверняка было намного проще». «— Согласны ли Вы, Ян Розмановский, взять в законные жены эту девушку? — Ян оглядывался по комнате, завешанной самыми разными цветами, позади толпа на церковных скамьях в гробовой тишине, сбоку нечто белое в фате на все лицо, впереди старый священник, держащий книгу и с осуждением глядящий на растерявшегося жениха. С другой стороны от юноши стоял отец невесты в английском смокинге и с максимально однозначным выражением лица. — Я ж просто погулять хотел с ней. — дрожа, шептал Ян, слушая над головой звон колокольчиков с лицом последнего мученика. — Ты сватался. — строго отрезал отец, закуривая трубку, — Тебе слово ответственность вообще знакомо? Но Розмановский, чуть не плача, продолжал: — Одно свидание хотел предложить. — Теперь у вас этих свиданий до конца жизни. — парировал джентельмен, — Наслаждайся, уважаемый зять, гуляй на здоровье. — он приблизился к лицу Яна и гаркнул: — Но не налево! — истерика каждого в этом здании была неминуема» Да, в наше время с этим попроще, но даже так находились причины разволноваться. Как и Ян, потому что прямо сейчас он в агонии искал чистую и не требующую глажки одежду. Забежал в комнату, раскрыл шкаф и потащил торчащие с полки нейтральные джинсы. Поторопился только, и все содержимое полки нещадно свалилось вслед джинсам. Складывать обратно у юноши совсем не было времени. Стрелка часов издевалась будто, подгоняя себя к двадцати минутам восьмого все быстрее и быстрее. Натягивая штаны, Ян присматривал самую приличную рубашку на вешалках, смотрел долго и пристально, с трудом просовывая ноги в штанины, из-за чего не заметил сваленные под шкафом вещи и с громким вскриком свалился на пол. Печалиться некогда. Застегнув штаны на полу, он сдернул с плечиков черную рубашку и напялил её. В зеркале отражался вполне порядочный стиляга, потирающий битый бок. Он взглянул на часы, издеваясь над самим собой, и обратился к шкатулке. Повесив тонкую цепочку на шею и украсив руки парочкой колец, Ян обдал запястья и пространство за ушами остатками конфетного парфюма и снова сверил время. Ровно половина восьмого. Выхватив телефон, что предусмотрительно был поставлен на зарядку, Розмановский последний раз осмотрелся по комнате, махнул на валяющиеся вещи и поторопился к выходу. На улице поднялся ветер, и Ян с умом захватил ветровку. Ожидание у входа в аллею затянулось. От волнения чесались руки, ноги, стоять на месте было сложно. Розмановский бродил в разные стороны, выглядывая спутницу. «Ну неужели она из тех, кто опаздывает?» — с расстройством думал Ян, оглядываясь. Здание национального театра, выделяющееся мягким светлым рельефом на фоне темно-синего неба, возвышалось позади. Через дорогу от него, по проспекту метались машины, гудели моторы, и сам Ян им в унисон напевал что-то тихонечко. Прогуливаясь сегодня днем и уже подходя к Академии, он отчетливо на протяжении нескольких километров своего движения слышал повторяющуюся мелодию, исходящую, наверняка, из кафе или чьей-то машины. Мелодия простая, но донельзя прилипчивая. Её хотелось то ли насвистывать, то ли петь во весь голос. Но предпочтительнее было исполнять её тихо, неосознанно, как она звучала в первый раз. И мычал Ян в её мотиве целый день. И вот, в конце тропинки, Розмановский заметил девушку невысокого роста, на высоких каблуках, идущую грациозно, словно лебедь, в летнем светлом платье и въевшимися в память красными губами и белыми локонами. Взбаламутившийся тут же юноша стал взволнованно озираться по сторонам, отчего заметил, что забыл самое важное — цветы. «Господи, — задрав голову к небу, думал Ян, — я тебя никогда ни о чем не просил, но можно в следующий раз мне немного мозгов?» — все страдания пришлось прервать и настроиться. Дженна уже подходила. — Привет, красавчик! — протянула бодро она и засмеялась, — Я смотрю, ты конкретно запарился. Рубашка, укладка, небось еще и надушился. — она вероломно приблизилась к Яну, обдала легким дыханием чистую шею юноши, отчего по коже у того пошли целые толпы леденящих мурашек, а затем выдала нечто: — Я поражена. — и оставила на его щеке мимолетный поцелуй. Розмановскому совершенно снесло голову. Еще секунд десять молодые люди молча смотрели друг на друга, пока Дженна предупредительно не усмехнулась и Ян не пришел в себя. — Куда пойдем? — спросила наконец девушка с ноткой интриги в голосе, — Гляжу, давно с девушками не общался. Работа, да? Хотя странно, у тебя много фанаток должно быть. Я в подростковом возрасте была без ума от Гарри Стайлза, Боже мой! Какой был визг, когда он приехал с One Direction в Сербию! Я умоляла маму разрешить пойти. Уговорила, пошла с подругой. Безумно, просто безумно. — в момент она осеклась, — Я тебя пугаю, наверное, такой неугомонностью. А Яна не пугало. Он наоборот, под впечатлением воспринимал все последующее, как подарок судьбы. Его волнение перерастало в благоухающую восторженность. Глаза сияли, и не понятно — от восторга или от света ближних фонарей. — Все хорошо, не волнуйся. Не знаю даже... — наконец раскошелился на слова Ян, неловко потирая предплечье и улыбаясь, — Ты где привыкла подобные встречи осуществлять? Просто ты права, я давно не был на свиданиях. Дженна слегка призадумалась, посмеялась, оголив ровные белые зубы, и сказала: — Ну, если бы мы договаривались за несколько дней, то я бы могла подыскать какую-нибудь вечеринку у моих знакомых, а так. Как вариант, можно сходить в кафе. Ты же местный. Есть у вас тут хорошие места? Память не подвела. Ян скромно ухмыльнулся, заложил руки за спину и посетовал: — Есть одно заведение. Пойдем. По дороге Дженна по обыкновению своему не умолкала, а Ян, собственно, был этому рад. Она начала со своего неожиданного возвращения на историческую родину несколько недель назад. Родилась она, выучилась и воспиталась на родине Николы Теслы, в Сербии, в маленьком городе Шабац, откуда потом перебралась в Белград. Жила с мамой, отец все это время и сейчас продолжает работать здесь, в Варшаве. Выучилась на продюсера, в совершенстве знает четыре языка, чем, впрочем, особенно не кичилась. Слушать её было приятно. При всем акценте и эмоциональности, речь её была захватывающей и богатой. Богата она была и на чувства, вкладываемые в рассказ. Ян особо не встревал с комментариями, а с ней легко оказалось вести диалог, в котором одна персона наслаждается второй. Престранное чувство, ведь они знакомы по сути меньше дня. — Видно, нас так сблизила та ночка. У тебя правда ничего не болит? — интересовалась Дженна, оглядываясь на Яна, — Ты так мощно в столб этот вписался, я думала, что лицо вдребезги разобьешь. А оно тебе важно. — Все в порядке. Мы просто с друзьями немного поэкспериментировали, вот нас и понесло. Сами виноваты, нечего есть, что попало. — пояснил Розмановский, почесав затылок. — У меня отец тоже любитель до всяких нездоровых штук в плане садоводства. — начала Дженна, — Мне когда было лет восемь, он привез мне в подарок росточек какого-то дерева, которое сам вывел. Сказал посадить его в саду, к моему восемнадцатилетию вырастет шикарный кипарис с кудрявыми цветами, как бархатные пионы. Прям сказка, не иначе. Я, будучи ребенком, поверила, конечно, и не зря. Выхожу на балкон в свой восемнадцатый день рождения и вижу — огроменные цветы с веток свешиваются, прям ломятся аж. Я маму зову, она в шоке, а отец говорит: «Специально разработанный мутационный химикат». Химик он у меня, он в местном университете на кафедре преподает. А ты где учился? Ян повел головой и промычал: — Не здесь. Я школу фактически и университет окончил в Северной Ирландии Дженна удивленно покосилась на него: — Значит, ты не местный? — воскликнула она, от чего Яну стало слегка не по себе. — Нет, я родился в Польше, переехали мы, когда я был уже подростком, а сразу после универа я вернулся и живу здесь, в Варшаве. — получив исчерпывающее объяснение, девушка загадочно улыбнулась, и они продолжили движение. Двери в замечательном кафе, куда привел свою спутницу Ян, были украшены пышными цветами, вестимо, к празднику. Внутри разносился аромат кофе и пряностей, так и норовивший выскочить наружу. Звучала медленная музыка, от которой хотелось либо спать, либо улыбаться. Розмановский галантно придержал дверь перед Дженной, та, подарив юноше благодарную улыбку, зашла, и вместе они расположились за столиком неподалеку от барной стойки. Народ уже начинал расходиться, пустели столы и диваны, только несколько парочек продолжали беседовать на уютные им темы, хихикая и держась за руки. Глядя на все это, Ян в один миг мог чувствовать себя как очень взволнованный, но как очень счастливый человек. Дженна, видя впечатленного перед собой, смеялась. — Удивительно прям. — сказала внезапно она, — Ты вроде бы каждый день такой адреналин испытываешь, на концертах перед сотнями людей толпы выступаешь, а сейчас что? — Что? — нервно усмехнулся Ян, неосознанно трогая себя за локти, — Концерты — совершенно другое, можно сказать, я к ним привык. — А к женскому вниманию нет? — уточнила с очевидным в голосе Дженна. Ян застопорился, но пояснил: — У меня подобное внимание редко оборачивается чем-то серьезным. — сказал он и с мягкостью взглянул на Дженну. Она только слабо улыбнулась. — Вероятнее всего, ты прав. Медийным личностям сложнее найти любовь настоящую, потому что вокруг столько ложной любви, фанатской. Мне кажется, её вообще не существует. Ты не можешь любить человека, которого в лицо не видел никогда, а он тебя. Это по большей части увлечение, которое очень быстро проходит. Посмотрела бы я на человека, что на протяжении двадцати лет слушает одну и ту же музыку. Это ж с ума сойти можно! Рано или поздно душа запросит чего-то нового. — разговорилась Дженна, завлекая Яна еще глубже, — А люди могут любить друг друга всю жизнь, потому что знают. У меня родители вон, душа в душу, скоро тридцатая годовщина свадьбы, четверых детей вырастили, и несмотря на расстояние, оставались верны друг другу. Они для меня эталон. — И здесь Яну стало невыносимо грустно. — Хорошо, когда люди не боятся показывать свои реальные чувства. Это важно. Иначе как бы мы все появились на свет? — высказался Ян и печально улыбнулся. Дженна заметила это и в знак поддержки осторожно накрыла руку Розмановского своей. Все, что он видел в этот момент — нежный ангельский взгляд. Вернулся Ян домой в первом часу ночи, молчал, поскольку говортить было нечего. Осталось странное ощущение, будто неизвестное ранее наконец постигло его. И нельзя было опознать это самое неизвестное. Оно так и оставалось бледным пятном внутри, немного грело и поддавалось тихим звоном. Розмановский закрыл дверь, выложил на полку ключи и поднял брошенную днем толстовку. На лице сверкнула улыбка, Ян осмотрелся и подметил свое отражение в зеркале. Щеки горели от румянца и радости, глаза сияли огнем энергии. Он внимал каждому своему чувству, но сейчас будто все отнялось. Теперь только тихое дребезжание в голове в воспоминаниях проигрывающее запомнившийся голос. Игра эмоций подходила к концу, и Ян скорее чувствовал усталость. Но она была приятной, не изнуряющей, какая нервировала его последние сутки. Не хотелось оглядываться назад. Наступила ночь. Ласковая августовская ночь, а впереди все дальше и дальше — долгая жизнь. Сейчас Ян верил в нее, как никогда. *** С утра под окнами нарочито шумела хозяйственная машина по мытью дорог. От ее гомона Ян и проснулся. Дернувшись неестественно, он с трудом открыл глаза и, осматривая комнату без особого энтузиазма, лениво поднялся. Находясь под впечатлением со вчерашнего вечера, Розмановский почему-то пробудился гораздо быстрее. Он долго и умиротворенно потягивался, после чего размеренно вставал и разводил шторы. Солнечные лучи в десятом часу ворвались в спальню и опалили незастеленную кровать. Рассмотрев мигающую светом улицу, Ян натянул футболку и двинулся в сторону ванной. Все ему теперь казалось медленнее, как будто зажегся новый ориентир и никуда более не надо спешить. Странно, хотя, зная натуру Яна, сомнений не возникало. Нельзя было не заподозрить, что юноша принимает все близко к сердцу. Всё внимание и всех людей вокруг. Будучи абсолютно социальной личностью, Розмановский от этого безумно страдал, но поделать ничего не мог. К обеду он собрался в офис. Работа не ждала. Многие могли бы сказать, что жаловаться не на что, и такая судьба — просто мечта. Но Ян то и дело вздыхал, когда речь заходила про работу. Он хотел бы разделять ее и творчество, но не уходить в крайности. Это безумие не давало покоя. Советоваться на этот счет было не с кем. Все сводилось к тому, что Ян снова пахал, как черт. И сегодня он был готов заниматься этим же на репетиции. Его друзья — верные помощники, которые могли бы, как такие же творцы, понять его, не знали мыслей товарища, а потому продолжали двигаться с ним в одном направлении. — О, Ян, ты вовремя! — послышалось сразу, как Розмановский с сумкой через плечо вошел в студию. Говорил вечно неугасимый огонь каламбуров и анекдотов тридцатилетней давности, ответственный за гитару Павел: — Кем бы ты был, если бы был животным? — Ну вот что ты ему голову забиваешь? — отозвался с другой стороны комнаты барабанщик группы Ars Latrans Orchestra и по совместительству главный за барабанами на концертах Яна — Петр, — Ян, не слушай его. Он с самого утра торчит здесь, потому что дома ему делать нечего. — А действительно! — усмехнулся Ян, вешая верхнюю одежду на вешалку, — У Кристины в сторис видел, родители к вам приехали. Чего это ему дома засиживаться? Паша недовольно сощурился: — На вопрос ответишь, нет? Розмановский на секунду призадумался, подкинул в руках наушники и выдал: — Кролик. Хочу быть кроликом, они милые. И при этом их никто не донимает, как тех же самых котов, кроликами любуются издалека, потому что не очень любят с ними обжиматься. Такое откровение от вечно тактильного товарища несколько удивило друзей, они озадаченно переглянулись, но заочно согласились. Паша же решился поинтересоваться: — А это у тебя с чего такая пассивность в общении стала? Что-то типа «не трогайте меня»? Ты ж никогда таким не отличался. — Ну а кого ты думал я назову? — спросил Ян, уселся в кресло и схватил со стола микрофон. — Тушканчика? Не, хочу чего-нибудь домашнего. Я бы мог назвать зайца, но они ж дикие. Не дай бог в лесу случайно наткнусь на волка, меня сожрут и ушей не оставят. А кроликом я в клеточке мир украшаю, меня на газончик выводят, я кайфую, меня вычесывают, по спинке гладят. Петр прервал мечтания друга: — Ты же в курсе, что кроликов, как раз в отличие от зайцев, готовят и едят? Ян призадумался на долю секунды, сделал невинное выражение лица, закинув ногу на ногу, уперся подбородком в руку и предложил: — А я буду главным кроликом для выводка. Таких на мясо не забирают. — парни могли еще долго смеяться с этого, парируя на настолько сильные заявления всяческими способами, если бы не пришла Аня и не переняла внимание на себя. — Я, конечно, дико извиняюсь, что прерываю ваши интеллектуальные беседы, но у меня есть новость. — немного встревоженно говорила Высоцкая, подошла к столу, куда уже подтянулись заинтересованные члены команды, и выложила файл с документами. — Новый продюсер наконец дал согласие на контракт и прислал две копии на наши подписи, его уже стоит. — Это тот который с телика? Куцевой, вроде? — откусывая яблоко, уточнил Паша. Аня кивнула и вытащила бумаги, проговаривая: — На основе этого договора у нас закрывается вопрос с осенним туром, а также... — она широко улыбнулась, глядя на замершего в восторге Яна, — поездка на рекламную компанию в Нью-Йорк. В моменте у Розмановского загорелось все, особенно глаза. Он подскочил от неожиданности на кресле и, не веря своим ушам, уставился на Анну. Она в подтверждение своих слов закивала головой, сама будучи в глобальном восторге. Петр и Павел с неуемной радостью поспешили к товарищу и заключили его в объятия. Ян пытался осознать масштаб мероприятия, но это слабо поддавалось возможностям. — Это же надо отметить! — воскликнул Павел, — Как насчет того, чтобы сходить после репетиции в бар всем вместе? — все были единогласно за. — Ань, а когда поездка? — с надеждой и чуть ли не слезами на глазах спросил Ян, всматриваясь в неизменчиво счастливое лицо менеджера. Она же отвечала: — Точно не помню, но где-то в первых числах сентября. — «Меньше полумесяца» — с изумлением думал Розмановский — как будто это была его самая главная мечта. В баре звучала музыка. Вокруг много незнакомых лиц. Сегодня пятница, а значит веселье у многих только начинается. Движение в ритм сбивало с ног, вскруживало голову. Улыбки не сползали, глаза мигали, раздавался смех. Искренне теплая и по-настоящему магическая атмосфера устоялась в этих стенах, расписанных разноцветными граффити. — Что ты, как девочка, давай нормально! — подначивал Павел, подсовывая Яну шот. Юноша, смеясь отворачивался, но намерено не отходил, будто дразнил, отвечая что-то вроде: — «Не пью я, отстань». — Павел не отставал. — Опрокинь рюмку, он отстанет. — буркнул Петр, сидевший рядом и болтающий на дне стакана янтарный напиток, — Ничего не будет, обычная текила. — Розмановский смотрел на друзей с подозрением, потом на рюмку и фыркал непричастно. Паша лишь закатывал глаза, отговариваясь: — Пошли, Петь, может, при нас стесняется. — странно кивнув, Петя подсунул Яну на охрану свой стакан и двинулся за другом, оставив Розмановского наедине с блестящей наполненной рюмкой. В голове крутилось всяческое, но в первую очередь представления об удивительном путешествии. И кажется, что может так поражать далеко не бесперспективного юношу, живущего в двадцать первом веке? На первый взгляд только создается ощущение, что сейчас нам подвласно все. Но, как только столкновение с тем, что никогда не бывало частью привычной жизни, приближается с космической скоростью, начинается осознание поистине противоречивых чувств. То ли это страх неизвестности, сопровождающий, как верный спутник, всю сознательную жизнь, то ли зудящее желание поскорее окунуться в эту самую неизвестность. Все бывает в первый раз, и сегодня Ян понимал, что то, что для него впервые, по-настоящему цепляет его потрепанное последними событиями сознание. Америка, этот выезд казался ему отдушиной. Грудь распирало от безумного рвения, точно там решатся все его проблемы, уйдут печали и сомнения. Что не придется вдумываться в чужие обстоятельства. Что на другом континенте и Академия будет лишь бледной тенью за океаном. Пусть на пару дней, но так будет. Что удастся уложить в голове все эмоции и справиться, пока не сделалось хуже. Неприятные прогнозы в абстрактном понятии расстраивали. «Что меня волнует в первую очередь? — спрашивал себя Ян, — Меня вообще что-то волнует?». Положа руку на сердце и нащупав бьющееся сердце, Розмановский глубоко вдохнул, закрыв глаза, выдохнул размеренно и разомлел. Слабая тревога заставила его оглядываться. Друзья плясали в толпе, а Петя неуверенно клеился к какой-то красотке у окна, пока занятый Паша оказывал ему моральную поддержку. Аня и Марта смеялись и пританцовывали заводной клубной музыке. Ян не видел себя среди них. Это было больше похоже на простое наблюдение со стороны. И в этой разнузданной толпе ничего не было запоминающегося. Ничего, кроме до оцепенения знакомых лиц. И одно из них мгновенно переглянулось с Яном. «Чтоб ты сдох...» — гневно отреагировал внутри себя Розмановский, но тут же быстро сплюнул воздух и отвернулся. — Наша певчая птичка по барам ошивается? — раздалось через несколько минут сбоку, на что Ян не планировал отвечать, — Хороша девочка, не правда ли? Розмановский вспылил, с остервенением глянул на своего четвертого клона, резким движением приблизился к нему и рявкнул: — Почему она? — Тише, тише, ковбой, — высокомерно посмеялся Янн, оголяя белоснежные зубы, — не все должно доставаться тебе. — Ты мне что-то доказать хочешь? — спросил Розмановский, пронизая клона глазами и замечая на левом крыле его носа серебрянное кольцо, — Тогда в гримерке, это что было? Сейчас? Я ничего тебе не делал. Янн лишь усмехнулся и оглянулся со взглядом хищника, оценивающего добычу. Яну от этого вида разом поплохело. Но даже не это сводило все к полнейшему разочарованию. Тоска начиналась по тому, что Дженна, не давая Яну никаких обещаний, пошла с другим. Но она дала ему самое главное — надежду. — Не плачь, попробуй присмотреться к вариантам попроще. Понизь планку. — Янн наклонился к ошарашенному оппоненту и прошептал: — Не думай, что ты всегда будешь впереди. — Используя тактику доминирования, на последний вопрос Янн не ответил. Прямо сейчас Ян чувствовал себя самым неудачливым человеком во вселенной. Родители разошлись, девушка, с которой, казалось, был шанс, выбрала другого. И совершенно непонятно как трактовать подобное. Ян уже не мог мыслить логически. Им завладели эмоции и далеко не самые приятные. Смотреть на чужие танцы он не мог. Обернувшись к барной стойке, Розмановский медленно осмотрел наполненную рюмку. На лице отразилась злость и непомерная тоска. Все вокруг стало фоном. Перед глазами теперь мелькали отрывки вчерашнего прекрасного вечера и самодовольный оскал, теперь уже полностью оформившегося соперника. Янн, как не странно, добился своего. — О, ты все сидишь. — сказал Паша, осмотрев друга, Петя примостился с другой стороны и забрал свой стакан, — Видишь, похоже, не в нас дело. — не успел он и договорить, как Розмановский обхватил рюмку пальцами и поднес ко рту, мгновенно выпил содержимое и поставил с громким звоном на стол. Резкая перемена в ощущении заставила сощуриться, ноги свело. Горький привкус разошелся по ротовой полости, зрение неожиданно прорезалось. Что Паша, что Петр, даже бармен с полотенцем в руке были в шоке. — Ещё? — неуверенно, с нервной улыбкой спросил бармен, на что Ян, выждав несколько секунд, кивнул. Друзья с круглыми глазами переглянулись. Петр со смущением отодвинул свой стакан. — Могу предложить чего-нибудь покрепче. — накручивал бармен, оглядываясь на свои запасы. — Что самое крепкое? — спросил дрожащим голосом Ян. — Абсент. — заикаясь, предложил бармен, на что Розмановский быстро махнул рукой. Паша ошарашенно прильнул к другу, в обеспокоенности спрашивая: — Может, тогда сразу стопроцентного спирта, или серной кислоты, не знаю, бахнешь? Что за повод? — но бармен уже наливал зеленоватый напиток в рюмку. Яну было все равно. Это чувство охватило беспощадно. В животе свело, в ушах пульсировало, но самое главное — сердце — Розмановский почти не ощущал. Он с завидной флегматичностью употреблял рюмку за рюмкой, пока сознание не то отключилось, не то временно передало себя в руки бессмертному: авось прокатит — незаменимая штука, особенно когда ты не ведаешь, что творит твое онемевшее тело.