Делец

Сегодня ты покорна всем, а завтра все у твоих ног

             Сутки оказались по своей природе очень обманчивой субстанцией. Сутки по всем законам жизни должны были быть счетной единицей, легко складываемой и вычитаемой, последовательной и необратимой. Достаточно надежной для такой задачи как измерение времени. Но сутки отказались хитрюгами, она сновали туда и сюда, пока Зоуи Гласс пребывала в состоянии не менее обманчивой, чем сутки, безмятежности, обоснованной тем, вероятно, что она сошла с ума.              Воля не отличала мужчин от женщин, но сумасшедших-то видела за версту, и если Гласс не свихнулась, то что с ней стало — непонятно. Конкретно в этом случае сумасшествие было бы предпочтительно, поскольку давало бы определенность, а неопределенность — тревожная вещь. Структурировать неопределенность — это по части той части Гласс, сознательной. Воля способна неопределенность только усугублять и ее в хаосе искать преимущества для выживания.              В любом другом состоянии Гласс неcомненно разложила бы сутки по полочкам и резюмировала: поезд был в пути всего четверо суток, из них в первые она устроила голодовку, на вторые решила приколоться над системой, более старой, чем ее родовая память, и рискнуть побыть плохим рабом. Глупо, опрометчиво и совершенно неуправляемо с точки зрения Воли. Она может увести эту женщину из-под пули, не дать ей потерять руку, не умереть в шторме или проснуться в присутствии посторонних, но не управлять чужим гневом и властью. Далее в не-таких-уж-и-понятных сутках следовало обширное темное пятно, когда Гласс, начиная с непосредственно собственной экзекуции и до прибытия в трезвое сознание, как бы отсутствовала в городе.              Ну что поделать, Наблюдение не может увести от неизбежного. Наблюдение не предназначено для перенесения страданий, и Наблюдение сделало все, что в ее силах. Просто безвыходность некоторых ситуаций надо принимать как свершившийся факт, либо можно было бы драться на смерть — в конце концов, поскольку у стражи строжайший запрет наносить лотам смертельный вред, то кончилось бы тем, что скорее Гласс бы пришлось самоубиться. Наблюдение это могло бы, хотя стража бы попыталась препятствовать, но здесь она бы свой успех гарантировала. Но этот выход в светлой голове Гласс выходом не считался. Так вот, Наблюдение не может увести от неизбежного.              Вооружение может. Но Гласс упорно игнорировала, что мяла руками металл и вообще идиотски поступила, что не дала Фениксу научить ее умным вещам. С Вооружением, поставленным хотя бы мало-мальски, Воля бы по меньше мере троих стражей кончила.              Потом они оказались бы в этой же ситуации, но на Гласс не было бы ни царапины.              Воля не защищает от боли и агонии, и нет-нет в недостаточно сошедшее с ума сознание Гласс агония возвращалась. Поезд шел третьи сутки, и кожа, порванная от хлыста, как будто расслаивалась, или сходила, зудела, шипела, корчилась. Сумасшествие определенно избавило бы Гласс от мук. Но к ее сожалению, не то что бы Гласс была без сознания. Даже не так. Не то что бы ее сознание было не в себе. Ее сознание было на месте, думало ужасные мысли, по большей части сводящиеся к жалости к себе и гневу. Где-то в промежутке. Ну а что с нее взять — всю свою сознательную жизнь в этом мире иметь возможность заболтать любого и найти рациональную выгоду в чужих намерениях и переложить их свою пользу и вот теперь проиграть не подлежащему дискуссии стремлению Тенрьюбито к постулированию власти. Обидно? Пожалуй. Но Гласс сама говорила, невозможны сделки без взаимной выгоды, а о том, что никакой выгоды так называемым божкам со Святой земли от смертных быть не может, то все ее примочки обманщицы, переговорщика и заводилы были неприменимы.              Или применимы? — думала Гласс, но не додумывала. Была занята. В агонии.              Что там дальше было по суткам? Дальше было сложнее. Едва Воля приноровилась считать удары колес о рельсы, поезд остановился. За окнами валил снег, в его промежутках не было толком видно острова. Поезд стоял на месте с час, прежде чем Гласс потревожили. С поезда сходила Знать — ее сопровождал Сайфер Пол и Танго стелился перед ними, как покров снега. Потом сошла прислуга. Рабов растащили силком через час. И Зоуи Гласс на втором часу остановки поезда, чувствуя, что в вагонах-то больше никого не осталось из пассажиров, думала, что с ней сделают.              Опция первая. Оставить умирать. Нет, ну а что. Она всего лишь сломанный товар. Выбраковка. Опция вторая. Ее заставят самой дойти до аукционного дома, куда переместилась вся эта рабская братия. Опция третья — комфорт плюс. Ее немобильность учтут.              Но Гласс не угадала, хотя не очень-то и старалась, и Воля специально для нее в метели обозначила: к поезду Танго возвращается не один, а в компании другого человека. Еще с ними шли двое — эти стражи, но не те же самые, что были в пути — они все давно покинули поезд. С остановки поезда прошло часа три.              Эта компания вошла в вагон, Танго указал на нее кивком головы, и вошедший с ним человек — мужчина, принял вид, как будто увидел что-то крайне нелицеприятное.              — Тяжелый случай, — произнес человек. Стоял во всем белом, имел меховую шапку, тоже белую. Он прошел в вагон первым. Стража остановилась у дверей. Танго нервически тер руки и суетился. Не мог стоять на месте, переступал и поглядывал то на Гласс, то на своего компаньона.              — Такой уж тяжелый? — неуверенно, с усмешкой, которую не смог выдавить из себя толком, произнес распорядитель.              — Без шрамов не затянется, — покачал головой компаньон. Снял шапку и тяжелое пальто вроде дубленки, на которой таял снег.              У Воли был внутренний незыблемый приоритет защищать хозяина, и когда человек поставил на стол в купе чемоданчик и надел белые латексные перчатки, у Воли возникло первое подозрение. Гласс устало подняла голову на Танго и врача, как она посчитала. Но когда этот так называемый врач сделал к ней шаг, не предупредив, Воля сочла, что надо драться за жизнь — врач сделает больно.              Впрочем, стоило ей подняться, Танго указал на нее кивком страже, и, в общем, пришлось угомониться. Врач долго обрабатывал следы плети на спине, раны жгло и тянуло во все стороны, и врач долго накладывал какую-то холодненькую мазь и повязку. Танго, когда он собирал причиндалы, спросил:              — Теперь шрамов не будет?              — Будут, Танго. Я врач, а не фокусник.              Танго должен был взорваться от гнева, но кажется его такой вердикт врача придавил к земле, и он испугался больше, чем разозлился.              — Фокусник, фокусник, — передразнил он. — Где это видано, чтобы рабыню врач смотрел? Где я тебе достану фокусника за такой срок! — он взорвался от избытка чувств, но доктор был достаточно сдержанный человек, и он, пожав плечами, сообщил, что Королева его просила только посмотреть девочку, и он все, что мог, сделал, и заглянет еще раз на днях.              Пятые сутки материализовались уже в аукционе. Здание было большое, хорошо и изящно подсвеченное прожекторами, как петербуржские особняки, сам зал аукциона был достаточно помпезный, но в конце концов следовало признать, что даже в купе поезда было комфортнее. Лоты на аукционе Сент-Невис располагались в общем зале, подобно аукциону Сабаоди, благо, что без клеток. Стража стояла — не те же славные парни, что были на поезде, другие. Достаточно беззубые, как на взгляд Гласс, и их мог бы разорвать, скажем, тигр. Но тигров зашугали громкими звуками, за которыми следовало наказание, и они сидели, забившись в угол, и просили голодными глазами еды. Иногда шипели на стражу. Когда явился Танго, его правда чуть не загрызли, но их отозвала их хозяйка — эту девушку они слушались по первому слову. Танго был очень недоволен и ушел, не сделав того, за чем приходил.              На Сент-Невис прибывали люди. Часть из них шла прямиком на аукцион. Здоровались с Танго, проводили с ними изрядное количество времени. Похоже, в здании аукциона помимо самого аукциона проходило и еще что-то вроде званых ужинов или салонных встреч. Прибывших Воля не распознавала за знакомых, но конкретно одного человека предпочла бы не видеть, в самом начале их знакомства различив лукавство в его поведении. Он болтался по зданию, очень долго нервировал начальника стражи аукциона, уж очень низко раскланялся перед Знатью, особенно его обожала Святая Монморанси, и потом его сотрясал распорядитель за его плечи в тесном фраке, чтобы уговорить его сделать с этой чертовой Гласс, или он не получит ни белли, а может быть и выписку на пенсию.              — У распорядителей аукциона нет пенсии! — кричал Танго ему в лицо, когда тишина после предыдущей реплики давала понять, что неоднозначность этой фразу собеседник не считал или намеренно игнорировал. Воля не признавала за собой унизительное имя радио, которое Гласс ей назначила за разговорчивость после Санрайза, а меж тем чужие разговоры в трех этажах выше не такие уж и безынтересные, как передачи черт-знает-что-FM.              Они сошлись в небольшой дискуссии с Гласс на тему, желает она видеть этого человека или нет. Его причастность к рабству была Зоуи Гласс примерно так же неприятна, как ее причастность была неприятна Гилдо, должно быть. Но Гласс пребывала во флегматичном безразличии, отдаленно напоминающем ее состояние в преддверии Water7, с той разницей, что в прошлый раз ее дурные мысли тяготели к долгой и беззаботной жизни в далеком-далеком месте, а теперь тяготели скорее к человекоубийству и насилию, причем непонятно в чьем отношении — себя или окружающих.              Так вот, гость аукциона все-таки вошел в то помещение, в котором она проводила неясно какие по счету сутки — Воля не была сильна в части интерьеров и если носитель находится в таком глубоком сумасшествии, как Гласс, то не отличила бы дворца от камеры подводной тюрьмы. Что забавно, в голове мисс Гласс было представление о том, что собой представляет последнее.              Появление этого человека разогнало стражу снаружи, и раз уж у Гласс были дурные намерения, то Воля прикинула, что на входе можно стащить шпагу у него, благо оружие легкое и сойдет за преимущество, и Зоуи Гласс заколет этого Аллена просто так, а потом даже не будет убита за это.              Тогда вставал бы вопрос бегства, который мог бы легко решиться: в порту Сент-Невиса был Дозор. Гласс была безразлична к таким простым истинам жизни, но Воля этих молодцов заметила на подходе. Гласс, правда, с кораблем не управится. Но вполне может заболтать зубы кому из юнг, и два или три человека вполне смогут увести, скажем, небольшую техническую шхуну на латинском парусе на достаточное число миль вглубь моря, чтобы преследование потеряло смысл.              Но Волю отвлекли от этого гениального инстинкта: Аллен вошел с возгласом:              — Мисс Гласс! — и Воля одернула импульсивное движение ему наперерез, чтобы сломать ему запястье ровно в отворяющейся двери купе. Он смерил ее снисходительной улыбкой со входа, и на его напудренном лице сквозь штукатурку отразились умиление, удивление и соболезнование одновременно. Зоуи поднялась с постели, закрыв грудь подушкой, и Аллен стоял с приоткрытым ртом, пока его глаза обводили следы плети на плечах. — Боги, мисс, ведь я говорил, твоему телу уродливые отметки… — Он не договорил.              Гласс нужно было отдать должное, она держала себя в руках.              Дьявол, она не сошла с ума, она притворялась. А Воля уже начинала придумывать, как жить ее жизнь в одиночку, откуда брать ее блистательный сарказм и как с его помощью вести дела.              — Аллен, — произнесла она вместо приветствия на его возгласы. Вместо приветствия, предостережения и угрозы. Голосом, затыкающим чужое балабольство и расставляющим вещи на свои места. Эффектно. Аллен помолчал, и прежде чем светски тараторить дальше, подумал, что скажет.              — Не подумай, мисс, я не обижен на историю с табаком. Дай взглянуть на, — он снова не договорил, и Зоуи с усмешкой отклонилась назад, уперевшись сзади руками, и Аллену взглянуть это ни на что бы не позволило. Он тогда посмотрел на нее внимательно. Потом закрыл за собой двери. — Или мне следует обращаться к тебе Святая? Святая Гласс? Нет, пожалуй, тебя все же вынудят взять другую фамилию, но тебе какое до того дело, ведь ты все равно используешь псевдоним.              Зоуи было скорее лень разбираться в болтовне, но Аллен отвесил очень почтительный поклон. Посмотрел на нее в этом поклоне, меря ее реакцию, и получив в ответ безразличие, сделал для себя выводы.              — Мисс?              А Гласс была не просто порядочная заноза в заднице, она была хитрая сукина дочь. Она пролежала ничком несколько суток в постели, как будто униженная и уничтоженная морально этим наказанием, а оказалось, нет. Она молчала и ждала, пока Аллен поймет, что его вопросы не имеют никакой ценности рядом с ее вопросами. Аллен понял. На его губах вслед за этим осознанием расплылась улыбка: когда превосходят ожидания, когда играют с тобой в ту игру, правила которой ты не назвал, когда подыгрывают твоей сцене такой импровизацией, которая не входила в твои планы, но определенно даже лучше, чем то, что он изначально хотел.               — Аллен, можно спросить.              — Разумеется, мисс. Вы очень умны.              Аллен идиот, он заблуждался. Она не очень умна. Хитрая. Сукина. Дочь.              — Даже два. Куда делась метка от сделки с Че?              Аллен выглядел так, будто ждал весьма хитрых вопросов, но не ждал, что этот вопрос она задаст так скоро. Он медленно распрямился, отдавая ей должное.               — Я снял с тебя клятву Че, Гласс, — с видом, будто признается во лжи, сказал Аллен. — Каким образом, ты спросишь? Владею Фруктом Отмены. Позволяет не держать много слов и не оставлять много следов.              — И не лишаться рассудка от наркомании, — продолжила Гласс.              — И вполне сносно переносить самое невыносимое похмелье, — согласился Аллен.              Гласс покачала головой. У нее было много времени на размышления, и возможно она размышляла о краденой смородине или о том, как в ментовку по двенадцатилетке угодила, а она думала, куда делась метка от клятвы Че. Она слушала все радио Воли и подмечала людей по комнатам, Гласс все знала и все замечала, только молчала до поры до времени.              Вот сейчас молчала снова. Ее следующий вопрос к предыдущему не имел никакого отношения. Ему недоставало контекста и объяснения:              — Кто заказчик?              Но Аллен медленно улыбнулся тонкими губами на белом лице и ответил:              — Святой Федуччи. Но он божится, что не заплатит, если твое тело, как я и сказал, будет уродовать шрам от несправедливого наказания.              — Несправедливое — это то, которое он не назначил сам?              Аллен улыбнулся.              — Ты, мисс, знаешь так много, но не знаешь нравов сильных мира сего?              Она игнорировала то, что не отвечало на ее вопросы, список которых она накидала за последние неясно сколько суток:              — А ты, Аллен, тут, потому что…              — Потому что, — подхватил Аллен, — мой фрукт позволит их скрыть. Танго крайне обеспокоен тем, что сказал доктор. Скрыть, но, надо сказать, не излечить.              — И это все — дела Королевы?              — Снежной Королевы, верно, — улыбнулся Аллен.              — И Кай — ее…              — Ее малолетний раб, мальчик из ее постели, ее утешение, и страсть, и… — Аллен бы продолжил, потому что его это забавило, и Гласс подняла ладонь, чтобы прекратил.              Гласс сидела в закулисье аукционного дома, в затхлом, забитом пылью и сыростью, едва-едва отапливаемом помещении перед аукционом, на котором ее окончательно и безвозвратно продадут в рабство. Гласс после жестокого наказания по полуслову Святых, которые станут ее господами, рассуждает о таких вещах. Воля ненавидела эту женщину и предпочла бы свести ее с ума, чтобы ее дела и планы не снижали вероятностей ее выживания, которые сухое Наблюдение может ей обеспечить.              И Воля все-таки дернула напасть на Аллена. Плевать, что он ее на шпагу как на шампур наденет. Но Зоуи, черт ее, Гласс удержала позыв пойти и убить или умереть и, закрыв глаза и сделав вдох, вернулась в свое сознательное состояние, хотя до этого убедительно прикидывалась полоумной.              Она смотрела на Аллена долго и выразительно, и он, идеальный сценический образ и человек, воспитанный сценой собственного безумия, способный держать такие взгляды, наконец, почувствовал дискомфорт.              — Понимаю, мисс, ты не слишком рада меня видеть.              — Я рада тебя видеть, Аллен. Но когда придет время, ты очень дорого расплатишься за это.              Аллен усмехнулся. Гласс улыбнулась в подтверждение своих слов. Потом поднялась с постели. Аллен заметно опустил подбородок — все люди перед лотами в рабском аукционе продолжали выражать необъяснимое почтение в таких жестах. Гласс уже обо всем догадалась. Аллен опустил подбородок, но его пальцы коснулись гарды шпаги, пока Зоуи не обернулась к нему спиной и не убрала со спины волос.              Аллен потянулся к повязке, провел пальцами вдоль туго наложенных бинтов. Наконец, срезал их кортиком, который носил при себе. Снял повязку. Бинты открыли голую спину и следы пытки на ней.              — Госпожа Монморанси, похоже, была в ярости, — сказал Аллен. Снял перчатку. Провел пальцами вдоль кромки следа от плети. Одной из многих. Зоуи вслед за этим движением ощутимо напряглась, и боль, последовавшая от прикосновения, впиталась в плоть, кровь и кости, и Воля снова потащила обернуться резко, заломать руку подонку и пихнуть его лицом в стекло, — оставил бы абрис своей косметики на окне, но Гласс — черт ее — не дернулась, и только отчертила устойчивость ее менталочки долгим выдохом и сжатыми зубами.              — Мисс, если ты из этого выберешься, я отдам тебе все, что имею.              Гласс усмехнулась. Медленно покачала головой. Аллен имел очень много. Аллен распоряжался Банком юга, функции которого Зоуи Гласс не знала досконально, но что Аллен представлялся самым богатым человека света, наравне, пожалуй, только со Знатью, это много значило. Только Зоуи никогда не интересовали деньги и теперь особенно.              — Уверен, что этого будет достаточно?              Воля, встреть Гласс в таком состоянии на улице, перешла бы на противоположную сторону. Ее редко наполняли эмоции, и она цеплялась за разум, как за спасательный круг, но теперь Зоуи Гласс стояла с полуулыбкой на губах и ее вид, по-прежнему не отражавший спектра чувств, наполнявших ее сердце, очень чувствительно рябил на Воле.              Зоуи Гласс наполнял не гнев, а разумное, спланированное и маниакальное презрение. Это не принятие неизбежного. Это протест перед неизбежным. Это Гласс на пути к управлению неизбежным, к всепоглощающему контролю над неизбежным, к становлению частью неизбежного.              Гласс сошла с ума.               — Недостаточно? Что ж, Гласс, я стану твоим слугой. Самым верным последователем. Клянусь, если пожелаешь увидеть, как я сложу голову, я сделаю это, — произнес Аллен. Его мягкий голос, приторный, как у хозяина кукольного театра, не выдавал ни капли сомнений. При этом его взгляд был прикован к ее спине. Аллен такое видел не в первый раз и не в последний и касаться руками больше не тянулся. — Но поверь мне, из рабства невозможно выбраться. Да и к тому же ты слишком умна. Ты скоро поймешь, в каком ты положении, — ласково подытожил он. Это не угроза, это наставление. Зоуи промолчала, потому что ее молчание было тяжелее удара молотка судьи, хуже приговора на каторгу. Ее молчание — признак ее убежденности в своих словах — накрыло аукцион густым, как переваренный кисель, тяжелым чувством, что она не ошибается. И Аллен потупился.              — Аллен, — позвала она по имени, чтобы он отказался от тирад и нотаций. — Танго прямо поставили условие о моей неприкосновенности, верно?              — Это так. — Кажется, Аллен даже не попытался лукавить. Может быть, он уже был готов отозвать свои клятвы и сдать ее в рабство. А может, был готов отозвать свои предупреждения и сдаться ей сам.              — И ты исправляешь его ошибку, и он тебе должен.              — Верно, мисс.              Зоуи усмехнулась. Криво. С насмешкой над собой. Она ошибалась, говоря, что не будет в этом участвовать. Потому что только участвуя в этом, она получит необходимые привилегии для того, чтобы выйти сухой из воды. А она это сделает, и вот тогда она вернется за словами Аллена. Ему лучше будет держаться их или не показываться ей на глаза.              — Сделай то, зачем пришел, — напомнила Гласс. Аллен воспринял это насильственное возвращение его к его обязанностям как оскорбление.              — Извини меня, если не буду слишком осторожен, как в тот раз, — сказал он, и Гласс провела ночь в работе над сокрытием следов ее пыток, и когда Воля вернулась к счету суток, выходило, что шли восьмые?              Время — вообще человеческая концепция, и инстинктам и чутью время не необходимо. Чтобы знать, что выстрел долетит до цели, не нужно знать дальность полета пули, чтобы знать, что надо успеть увернуться от ножа, не нужно мерить секунд. В любом случае, время было не по части Воли, а Зоуи Гласс очень посредственно относилась к времени теперь. В застенках СР-8 на Сабаоди неспособность к счету времени выводила из себя и дезориентировала, а теперь мысли Зоуи Гласс были заняты не попыткой подсчитать часы и дни судя по тому, сколько раз колеса ударятся о рельсы.              Зоуи Гласс чирканула пару строк Карсу и выставила записку Сове, но та, едва отлетела от здания аукциона на несколько десятков метров, была подстрелена одним из стражей и упала бессильной тушкой в снег. Сомнительный переход к попыткам получить помощь и воспользоваться правом на помощь друга был убит в зародыше, и Зоуи Гласс, конечно, испытала некоторое душевное беспокойство из-за кончины верного почтальона, но право на жалость к себе не было незыблемым правом в ее системе координат, и из незыблемых прав оставалось только право на побег.              Мысли Зоуи Гласс были заняты способами найти смерть, а именно: реализовать незыблемое право на побег.              Реализовать незыблемое право на побег, когда поезд летит поперек моря, проблематично. Проще, когда на острове двенадцать дозорных кораблей, но неприятно, что управляет ими не безымянный капитанчик, а вице-адмирал (не менее безымянный, правда, в Штабе Гласс его не видела). Зоуи Гласс далее задавалась вопросом, когда все это кончится и не маячит ли на горизонте встречи с другими загадочными личностями, которых она убьет нахрен за то, что поставили ее в такое положение, и каково реально положение ее дел. Потому что разодранная плетью спина — это не положение дел. Браслеты на руках, препятствующие свободному перемещению — это не положение дел. Убитый почтальон — несчастная животинка — не положение дел. Чувство сжимающихся легких и тяжелых вдохов от сырости на грани воспаления легких — не положение дел. Не положение дел даже то, что у нее стража за дверью и что ей бежать некуда. Это все так, мелочи жизни, обстоятельства, призванные уронить в отчаяние и ослепить. Меж тем положение дел было, похоже, таково:              Убить ее не могли. Ее запугивают, наказывают и предупреждают о взрывоопасности браслетов на руках, демонстрируют власть и готовность ее использовать, но убить ее не могли. Она интересна одному из Тенрьюбито, и распорядитель получит круглую сумму за ее продажу, если сможет сохранить ее как лот в надлежащем качестве. Неприятно рассуждать о себе как о товаре, но товары имеют ценность и являются частью сделок. Распорядитель ничерта не знает о сделках и не выжил бы в приличном бизнесе, в котором его бы не защищал статус его покупателя. Ценностью товара всегда можно манипулировать. Шантажировать. Управлять. Ее можно фальсифицировать и завышать, демпинговать и вообще развлекаться, как будет угодно, тем более что нет полномочных органов, защищающих от монополии и манипуляций продавца. Кому придет в голову защищать потребительские права Всесильных и Солнцеликих, так ведь?              Далее про положение дел. На аукционе были люди, которые здесь не в роли товара, но и не в роли покупателя, и Воля не определяла пол, но часто подсказывала возраст, который следует охарактеризовать как пуганая малолетка. Если воскресить в памяти все то бесчисленное множество людей, с которыми она общалась за последние полгода, можно заставить себя вспомнить этого маленького человека, тем более, что его имя уже всплывало — уж не Кай ли это.              Далее про положение дел: запугавшие ее взрывом браслетов на запястье люди выволокли ее же для наказания по распоряжению Стеллы Монморанси, ничего с этими браслетами не сделав. На них было отверстие для ключика и взрывоопасный элемент в них есть, но ее перемещения точно не ограничены квадратным метром. Может, они взрываются по команде или при критическом удалении от некоторой точки, но она перешла из своего вагона в первый вагон, и единственное повреждение, которое получила — разодранная плетью спина. Так ли опасны браслеты, как хотят заставить ее думать стражи, которые не могут вредить ей без прямого распоряжения, и единственный способ ее контролировать — запугивать и угрожать.              Далее про распорядителя: он метался между своевольными господами и не был в состоянии контролировать их желания. Он был трусливый выскочка, чудом сколотивший себе состояние в деле, которым не может управлять. Он был баловень судьбы, настолько упивающийся вседозволенностью и властью, что развил жестокость, на которую не имел право по закону силы.              Далее про стражу: они не испытывали благоговейного ужаса перед той структурой, которой прислуживали, и личной неприязни к тем, чью неприкосновенность стерегли. Больше того, Зоуи ставила на то, что здесь были люди непосредственно с корабля Карса на Сабаоди, и они знали ее в лицо.              Далее про Зоуи Гласс: у нее была туева хуча возможностей. У Зоуи Воля, способная обратить ее присутствие в комнате в пустое воспоминание, у Зоуи знание сделок более доскональное, чем Танго когда-либо будет иметь, у Зоуи отчетливое понимание, что ее жизни ничего не угрожает. Курорт. Зоуи Гласс недоставало знаний и рычагов давления, и второе вытекало из первого, а знания — дело наживное. Оставалось пойти и нажить их, и положение дел это вполне позволяло.              Зоуи постояла у выхода в коридор аукциона, пока Воля нехотя, но все же послушно затирала присутствие в чужих сознаниях, и когда открыла двери, то стража, стоящая на этаже, даже не повернула голов. Зоуи по одному посмотрела в лица ее тюремщиков, постояла в дверях, прежде чем выйти из безопасности комнаты, и когда надоело просто стоять и смотреть, вышла в коридор и последовала туда, где Воля подсвечивала Кая, которому о рабстве должно быть известно куда больше, чем Зоуи.              Браслеты холодили кожу, и когда она перешла между этажами, то они никаким образом не подали виду, что намерены взорваться. Зоуи усмехнулась тому, что ей потребовалось восемь дней додуматься до этого. Видно, попасть под плеть все же стресс. Надо постараться больше этого не делать.              Она прошла мимо других помещений на этом этаже, которые, похоже, пустовали, мимо других лотов и мимо их стражей, мимо начальника стражи — отличался тем, что меха в его одеждах было больше, хотя по мнению Зоуи для такой одежки было жарковато. Она разминулась с начальником стражи в коридоре, и он даже повернулся немного боком, чтобы дать ей дорогу, но не обратил внимания, что лот ходит своими ножками без сопровождения.              Как говорил Бекман? “Воля тревожных, беспомощных людей, которые потихоньку выживают из ума”. Насчет тревожных и беспомощных — это спорно, но из ума она определенно выживает, раз оказалась в такой ситуации. Хотя высокомерное и пафосное “безумие” Зоуи бы заменила скорее бессильной и неизбежной “деменцией” или “слабоумием”.              Тигры, вильнув хвостами, проследили за тем, как Зоуи прошагала по коридору из дверей в двери. Их укротительница заметила, что любимцы встревожились, и опустилась перед одним на корточки, пока второй провожал Зоуи взглядом янтарных глаз. Хозяйка не видела сквозь Волю и пообещала питомцу разделить свои ужины, а стража, стоящая возле дверей, и вовсе не обратила внимания.              Пока Зоуи пребывала в когнитивном детоксе, скрытым за агонией или отчаянием, Воля приглядывала за аукционом, и Зоуи теперь знала все здание аукциона, будто лично исходила его вдоль и поперек за всеми гостями следом. Знала, куда ведут входы, выходы и коридоры между ними, как ходят патрули стражи и, наконец, в каком кабинете крутится Танго, когда не стелется перед своими посетителями, господами и покупателями.              Зоуи стояла перед входом в крыло аукциона. Здесь, на крыльце во внутреннем дворе, было хорошо слышно ветер на набережной за площадью. Зоуи постояла в коридоре. Крыло имело ресторан, несколько залов собраний, большое фойе, где встречали гостей, и в конце концов отсюда было удобно пройти к сцене аукциона и к закулисью. В фойе часто крутился за разговорами Аллен, но теперь он оставался где-то в закулисье, и Зоуи не хотела знать, чем он там занимается.               В зале собраний было несколько человек, которых она не знала — должно быть охотники или покупатели, не относящиеся к Знати. Может, кто из дилеров Подполья или еще кто. В ресторане был Кай, хотя его госпожи в здании аукциона не было — не ощущалась Волей и не превращала море в ледяную пустыню. На Санрайзе она говорила, что ей сложно контролировать силу фрукта. Зоуи сначала думала, не стоит ли влезть в кабинет каким-нибудь изысканным способом: из тайного хода к закулисью или прямо в окно, ведущее на площадь — и попасть в кабинет распорядителя, где приставить к его старой дряхлой шее клинок и любезно предложить пересмотреть условия сделки. Но теперь, остановившись у незапертых дверей в здание, передумала, и вошла внутрь.              Фойе пустовало: Воля для пробуждения выбрала время, когда гостей не было и не шла никакая пышная церемония и никакой прием. Фойе выводило в несколько коридоров, и Зоуи свернула в проходное помещение ресторана. Здесь имелся бар, и за ним стоял молодой человек в рубашке и жилетке, с армбендами и очень эстетично смешивающий что-то для женщины, сидящей перед баром. Были тут люди, Зоуи неизвестные, один сидел за столом с муши и дожидался, пока снимут трубку, двое людей с видом телохранителей стояли у другого стола, и Зоуи, когда шагнула глубже в ресторан, обратила внимание, что стерегут они маленькую девочку лет десяти, которая мешала трубочкой мохито. Зоуи чуйка подсказала, что не безалкогольное. За отдельным столом сидело трое — двое мужчин и одна очень привлекательная женщина с шляпой с большими полями. Мужчина давал ей прикурить. У выхода из ресторана в сторону коридора, ведущего к техническому коридору с лестницей на второй этаж к кабинетам, рабочим помещениям для поддержи аукциона и кабинету Танго в частности, стояли двое стражей, и с ними говорил мужчина в достаточно пиратском прикиде — вооруженный и не имеющий стати и достатка покупателя, он видно был охотником за головами. Должно быть, хотел к распорядителю за наградой. Стража не была намерена его пускать, и Зоуи ставила на то, что его выкинут с поезда, если он не оставит попытки. А потом он вытащил саблю, стража круто взялась за оружие, и охотника быстро скрутили, выволокли мимо Зоуи в коридор, откуда пришла Зоуи, и выкинули прямо в двери. Зоуи, подняв брови, стояла, прижавшись лопатками к стене, наблюдая, как стража возвращается на место.              Одним из посетителей действительно был Кай. Сидел один, свесив ноги с дивана перед столом, и скорее не знал, что с собой делать, но был здесь явно не в первый раз и особого дискомфорта не испытывал. Зоуи на Санрайзе не успела его рассмотреть, но теперь присмотрелась. Парнишке было лет тринадцать, он был русый мальчик с немного печальным молчаливым видом. Светлые глаза медленно обводили ресторан по кругу — он видел это много раз и может быть даже знал всех этих людей поименно. Был одет, как хороший мальчик из интеллигентной семьи, в гольфах, шортиках и плотно заправленной рубашкой. Не выглядел как раб. Во всяком случае, как раб, которого используют для надругательства и рабского труда. Но вот в какие подробности Зоуи не хотела вдаваться, это в эти. Она прошла по ресторану, не привлекая взглядов. Воля уводила от тех из гостей, кто мог быть более чувствителен к чужому появлению, и посадила за стол к мальчику не сбоку, как положено, а перемахнув спинку — в проходе между столами страж шел к дверям на второй этаж.              Кай сидел, опустив голову подбородком на ладошки, сложенные одну на другую на столе, и прежде чем обратил на Зоуи внимание, долго бессмысленно смотрел в один из углов ресторана. Позволить обратить на себя внимание одному сознанию из полусотни людей в здании — это вопрос к Зоуи, и ей потребовалось время, чтобы так сделать. Когда Кай увидел ее и осознал это, эго глаза округлились. Он хотел было что-то сказать, но побоялся и промолчал. Узнал. Бросил взгляд на ее золотые браслеты. Люди в этой комнате таких не носили. Все. Кроме Кая. Но у того золото было скрыто под рукавами рубахи, и он долго рассматривал, как Зоуи прокручивает браслет на запястье, как будто не верил глазам, а потом наклонился к столу, и прошептал:              — Вам здесь нельзя быть!              — Ты меня помнишь, как мило, — улыбнулась Зоуи, откинувшись на спинку дивана. Второй страж, покончивший с охотником, пытавшимся дорваться до Танго, в это время проходил мимо стола вслед за своим товарищем. Зоуи проводила его взглядом. Им обоим было абсолютно безынтересно ее присутствие здесь. Эта Воля — поразительная вещь.              — Вы были на Санрайз. Я помню.              Зоуи покачала головой. Кай украдкой оглянулся на стражей. Немного хмурил брови напуганно, и боялся, что прилетит им обоим.              — А кому вы будете принадлежать? — спросил Кай негромко. Зоуи подняла брови и тоже приблизилась к столу.              — Кому? Надеюсь, что себе, — улыбнулась она. Кай не совсем понял это выражение.              — Нет, на Сент-Невис вы точно будете принадлежать кому-то, потому что такие правила аукциона, — детская убежденность в прописных истинах требовала допытываться:              — Какие?              — На Сент-Невис клиенты всегда выбирают себе жен и мужей. Их специально ищут по всему морю, — сказал Кай. — То, что вы здесь, значит, вы уже кому-то принадлежите. И будете чьей-то женой.              Зоуи не сразу это переварила, и когда Кай договорил, она молчала. Ее смятение Кай заметил. Все-таки он ребенок, и чуткости у него не отнять:              — Но это хорошо. Это лучше, чем обычное рабство. Стать настоящим Святым или Королем. Всем из Знати нужны жены и мужья. Аукцион Танго их поставляет. Я тоже отсюда, — сказал Кай. Зоуи смотрела на мальчишку. Его сказанное не очень беспокоило, а Зоуи читала в этом “отсюда” смысл, что парнишка вписан Королеве в мужья. И все инсинуации Аллена становились еще более прозрачными.              — Королева принимала участие в аукционе? — спросила она. Кай помотал головой.              — Она его устраивает. У нее всегда куча дел, она еще не прибыла на остров.              — Сколько тебе было на момент аукциона?              — Шесть.              — И это по-твоему хорошо?              Кай немного выпрямился, хотя все же снова опасливо обернулся в вагон. Два стража у выхода на лестницу сошлись друг к другу, чтобы перекинуться парой слов.              — Конечно хорошо. Это намного, намного лучше, чем рабство, как у Джокера. Там никто не живет больше года, там бьют и издеваются, а Королева всего лишь любит меня, вот и все. — Он натурально защищал положение, в котором находился. Зоуи прищурилась, посмотрев в его мальчишеское лицо. Верил в то, что говорил. А может никогда не был в той клетке, в которой провела несколько дней Зоуи. Или забыл? — Надеюсь, ваш господин будет так же добр, как Королева.              — Добр, как Королева? Которая устраивает рабский аукцион, — улыбнулась Зоуи. Нет, на ребенка давить сарказмом просто неприлично. Но она не удержалась.              Лучше, чем рабство у Джокера? Если заглянуть за кулисы, то не лучше. То же отчаяние, та же неуправляемость.              А мальчик в доказательство своих слов закивал головой и потянулся к рубашке. Из-под нее достал на веревочке какую-то подвеску. Показал на ладошке золотой ключик.              Ключ, с которым можно их снять. Зоуи не стала забирать его у мальчика.              — Она добра ко мне, — пожал он плечами. — Я очень хочу ее увидеть, — он спрятал ключ и снова опустил голову на ладони. Молчание Зоуи позволила ему произнести тихо, почти мечтательно, как детские наваждения: — Королева обещает позволить мне снять их, когда мне исполнится восемнадцать.              Наверное, не стоит говорить мальчику, что технически он может снять их сейчас. Ему тринадцать лет и с предательством господина он просто погибнет в море. А вот ей свои снять бы не мешало, она не подписывалась на замужество. Нет, на одно подписывалось, но там условия не были выполнены. И о рабстве речь не шла.              А ключи были у Танго, он очень любезно продемонстрировал ей всю связку, когда она клялась и божилась, что участвовать в торгах не будет. Но теперь будет. Как свой собственный дилер.              Зоуи посмотрела на мальчика. Наверняка он ей еще может быть полезен во многих отношениях, потому что кому-то придется предъявить за то, что она оказалась здесь среди лотов и соответственно среди дилеров, учитывая, что намерена сейчас обсудить себя же с Танго. Выходило, что досье о коммодоре Гласс не лгало.              — А еще у Королевы ваш клинок, — сказал Кай.              Зоуи зря на себя грешила, что ее мордашкой стоит детей пугать. Вот этот парнишка перед ней просто решил, что ей можно рассказывать все подряд и вполне комфортно себя чувствовать. Зоуи посмотрела на Кая. Он сидел, по-прежнему лежа подбородком на столе — как заскучавший ребенок, тоскующий по дому или по своему велосипеду или родителям. Болтал ногами. Хлопал ресницами.              А свой клинок Зоуи оставила на Гран Тесоро в кошках-мышках с Баккарат. Было очень увлекательно, но она потеряла голову и клинок остался где-то среди игровых столов в городе мечты. Понятное дело, почтой ей его не выслали.              — Откуда?              — Вот такой кинжал. Красивый. Она мне его не дает, — он показал ладошками размер клинка — Зоуи его узнала. Жадный до крови клинок в силу особенности сплава и еще с дурной славой, что забрал жизни нескольких человек их же руками, включая какую-то королевскую семью в Норт Блю и предназначенный по завету Пейна, в конце концов для ее собственного суицида. Зоуи тоже бы его не давала малолетке. Примитивная безопасность. Мальчик игнорировал вопрос. Зоуи мягко напомнила. Кай пожал плечами. — Ей его кто-то из Дозора передал. Какая-то женщина.              — Цуру?              Кай пожал плечами. Не знал по имени, но все-таки уточнил.              — Старая.              Жестоко. Зоуи усмехнулась. Как безжалостны бывают дети. Цуру, значит, нашла ее клинок на Гран Тесоро. Гилдо его отдал? И Салус говорил, что о том, что она жива, Снедронинген сообщила на Сабаоди. Сам Гилдо сетовал Баккарат, что сообщили как раз после аукциона на Сабаоди. И Цуру вернула ей клинок. Сама она за ним на Гран Тесоро не пошла. У Зоуи была догадка почему, но надо было быть уверенной:              — А сама Королева забрать его на Гран Тесоро не могла?              — Нет, — уверенно отрезал Кай. Почувствовал себя самым умным за столом, потому сразу объяснил: — Гилдо ненавидит работорговлю.              Зоуи покачала головой. Клинок было бы неплохо вернуть. С Королевой было бы неплохо выяснить отношения. Но сначала было бы неплохо обсудить свой статус товара и будущее. Она посидела, задумавшись, может ли еще что-то узнать у Кая. Можно было бы и сразу спросить про клинок — мол, где, и как вытащить, но учитывая верность мальчика своей госпоже, лучше его не выводить из душевного равновесия. Зоуи покачала головой.              — Что ж, ты не знаешь, Танго один? — спросила она отвлеченно. Это был совершенно невинный вопрос, но мальчик напрягся.              — Он часто бывает один, — сказал, напряженно понизив голос, Кай. Озаботился. — Но его охраняют стражи Королевы, — он кивнул на стражей. Последний, кстати, решил, что мальчик с ним здоровается и совершенно без задней мысли показал ему раскрытую ладонь. Зоуи они продолжали игнорировать. Мальчик, когда глянул на них, как будто вспомнил. — Но тебе нельзя здесь быть! Стража очень жестока к тем, кто еще никому не принадлежит, — сказал он, снова понизив тон. Зоуи, опустив подбородок на кулачок, уперев руку о стол, посмотрела на стражей.              — Я только загляну к распорядителю, думаю, я уговорю его отдать мне ключ, — улыбнулась Зоуи. Кай замотал головой, схватил руками ее запястье.              — Нет, он тут же вызовет охрану, тебе очень достанется. Ключ того не стоит. — Мальчишку действительно напугало ее намерение. Зоуи накрыла его ладонь рукой, чтобы он не перешел на крик. Судя по реакции Кая, в отличие от Королевы, Танго человеком с добрым сердцем не был. Возможно не имел мальчиков-двенадцатилеток, но и святым не назовешь. Кая он неподдельно пугал. Неудивительно — он легко распоряжался такими событиями, как аукцион, наказания рабов и был их зрителем и поклонником, колотил свою прислугу и в целом по виду был мерзкий старикашка. Зоуи в малолетстве он бы тоже пугал. Сам по себе. Зоуи выдохнула. Приложила палец к губам. Мальчик заметно понизил тон и произнес: — Ты не пройдешь мимо стражи Королевы.              — Думаю, пройду. Береги себя, еще поговорим, — сказала она и, отпустив его, поднялась с дивана. Стража стояла перед самой дверью, но Зоуи Гласс в понимании нормальных людей вообще не было в комнате, и она прошла между двумя стражами боком, спиной толкнула дверь на лестницу, махнула Каю на прощанье рукой. Кай смотрел на то, как оба стража как будто ее вообще не видели. Дверь на лестницу имела непрозрачное стекло, похожее на зыбь на воде. Сквозь него было видно только два силуэта стражей по ту сторону. Поразительно. Воля позволяет ей вытворять такие фокусы в обход силового проигрыша любому из стражей в честном бою один на один.              Нет, к тому, что она завидная партия, Зоуи не отнеслась всерьез. Понятно, что для Синдиката она могла бы быть очень полезна, учитывая, что их дело пахло переворотом в семье и им нужно было лицо, способное на волевые решения в духе Денаро-старшего. Но Денаро-старший как умный человек отлично понимал, что в семье ей наскучит, и загульным отцом в семействе окажется она. Перечисленные женихи из списка блудниц на Литл Гарден, когда Зоуи болталась с Белоусами — это шутка-минутка для бессмысленных разговоров. “Ты, Гласс, завидная партия”, — сказал как-то Карс, и вот теперь Зоуи, которой нужно было за полминуты обработать тот факт, что она здесь не просто будет продана в рабство, а будет продана в замужество, толкнула дверь в кабинет распорядителя Танго.              Кабинет Танго — комната, где он прятался от посетителей, гостей и покупателей — делился на два помещения. Один был похож на место для встреч, здесь был кофейный столик, кресла и книги, и стоял чайничек с чаем и чашечки. И вот отсюда можно было попасть в непосредственно рабочий кабинет: туда вела дверь, и она была приоткрыта — видимо, чтобы Танго, сидящему за столом напротив этой самой дверцы, было видно все помещение насквозь.              Зоуи вот его видела, а сам распорядитель не поднял голову. Зоуи усмехнулась. За собой закрыла дверь в комнату на задвижку, прошла меж креслиц к кабинету. Вошла в дверь перегородки. Оказавшись в кабинете Танго, дала себе несколько секунд и на него — немного вычурный кабинет с оранжевой потертой мебелью. Сейф. Деньги на столе сложены пачечками. Листовки. Муши. И Танго собственной персоной сидит на стуле с бархатной обивкой, склонив голову, опущенную на две ладони, пальцами разделив свои жидкие седоватые волосы.              Зоуи заперла за собой еще одну дверь, пересекла кабинет, села точно напротив распорядителя, все не поднимавшего головы, и когда насмотрелась на него и Воля гарантированно и безоговорочно поставила на нем крест, Зоуи, откашлявшись, двумя ладонями сильно ударила по столу.              Сработало, как по нотам: Танго подпрыгнул на месте и чуть не свалился со стула. Ему пришлось двумя руками ухватиться за стол, он выронил пишущие принадлежности и разлил чернила на свои бумаги. Произведенный эффект превзошел ее ожидания, и Танго поднялся со стула, то ли напуганный, то ли разгневанный, пойманный врасплох, и вот тогда Зоуи откинулась на спинку стула, на котором сидела.              — Не ждали? Принимаете? — спросила она. Танго потянулся к муши, но Зоуи потянула листки, на которых муши стояла, и она упала со стола. Тогда Танго попытался закричать:              — Ох… — и Зоуи толкнула стол в него, и сиплый окрик оказался только вздохом, Танго уперся двумя руками о стол. Его трость свалилась на пол и покатилась в сторону. Ему потребовалась минутка, чтобы сформулировать мысль через заикания:              — Как ты прошла охрану? — произнес он, хотя это должен был быть вопрос. Зоуи покачала головой неопределенно, мол, не те вопросы задаешь, дядя. Она остановилась взглядом на трости. Танго тоже на нее покосился, и Зоуи покачала головой.              — У меня есть два вопроса и одно требование, с чего начать? — спросила Зоуи.              — Ты, — начал Танго. Не то чтобы примирительно. Инерция все еще вела его в раздражение по отношению к товару, который не повинуется. Но теперь она не просто не повинуется, теперь она не повинуется очень обширно, пересекая границы, зная пределы, на которые может закрыть глаза. Зоуи обошла стол и подняла его трость. Достаточно тяжелая. Достаточная удобная, чтобы заиметь привычку колотить все, что не повинуется первому указу.              Зоуи всем своим видом изобразила внимание. Танго прикусил язык, когда у нее оказалось в руках его излюбленное орудие насилия. Зоуи подняла брови, приглашая его говорить, хотя и так насквозь его видела.              В голове у него две мысли. Одна — это что надо пригрозить ей расправой и выставить вон, притащить охрану, чтобы они вывели ее и, если придется, прикрутили наручниками к стене, и из ее головы вытрясли вот это вот, что мешает его мерной размеренной подхалимной жизни в роли распорядителя аукциона.              Вторая мысль Танго одергивала первую: Зоуи Гласс уже прошла мимо охраны, Зоуи Гласс должна быть безупречно цела, чтобы Федуччи заплатил за нее те деньги, что обещал, и Зоуи Гласс уже пытались усмирить наказанием за спесь, а это не спесь: у Зоуи Гласс слишком много ресурсов, чтобы принимать за должное происходящее с ней, как прочие лоты. Зоуи Гласс вообще-то была среди глав Синдикатов. Зоуи Гласс, говорили, вела сделки с Йонко. А теперь его обстоятельства поставили в ситуацию, когда нужно усмирить эту треклятую Зоуи Гласс, потому что, видите ли, богачам с Мариджои показалось, что она будет отличной матерью. Эти волки внутри Танго боролись так ожесточенно, что Зоуи было снаружи все видать. Наконец, Танго пришел к благоразумию.              — Какие вопросы?              Зоуи улыбнулась. Трус. Она не ошиблась.              — Начните вот с чего. Как работорговля устроена? — спросила Зоуи. Расположилась в кресле удобнее, потому что ответ на этот вопрос предполагал некороткий ликбез, и Танго, видно, уразумел это, потому что скривился. Она крутила его трость в руке, чтобы движения рук все время привлекали его внимание. Напоминали о себе.              — Интересует, в чьи лапы попала, — поинтересовался он с усмешкой. Но голос звучал нервически, он все еще не был уверен в ее намерениях.              — Скорее интересует, в чьи не попала. Конкретно вас я насквозь вижу, — сказала она с улыбкой. Танго, уперевшись руками о стол, тяжело уселся обратно на стул — у кого-то были коленки слабые, очевидно. Трость ему нужна была не только для статуса. Ее мнительность вызвала у него усмешку.              — Работорговля бывает разная. Джокера. И королевская. Джокер занимается рабочей силой, покровительствует Офисам найма рабочих. Эти рабы попадают в руки любого владельца, кто способен за них заплатить, и далее не живут больше года. Но не на аукционе Королевы. Королева Норт Блю не торгует швалью, которую можно объездить и измучить. — Танго явно очень удовлетворяло то, что он рассказывал. Его голос приобрел рекламный тон, как будто он выступал со сцены и Зоуи решала, инвестировать ли в это деньги. — Королева торгует кровью.              — Каким образом.              — А это второй вопрос?              — Нет, еще первый.              — На Мариджое на самом деле очень мало семей. Кровосмешение приводит к некоторым проблемам, и семьи, которые поумнее, давно вводят новую кровь — выбирают супруга, который им наименее отвратителен, и его кровь освежает родословную. Некоторые после этого даже оставляют своих супругов в семье, и они живут жизни Знати, если показывают должную покорность. Так вот найти нужную кровь — непростая задача, и люди Королевы давно уже работают лучше сыска в таком деле. Вот ты, например? Дозор не в состоянии тебя отыскать, а люди Королевы выследили тебя за четыре недели. На Сабаоди твоя цена была бы миллион или может быть полтора, если бы кто соблазнился особенно твоим характером.              — Вот и второй вопрос, — сказала Зоуи. Усмехнулась. Кто бы мог подумать, торгаш завел разговор о деньгах первый. О себе как о товаре неприятно, но факты жизни таковы: — Сколько вы планируете заработать?              — Ты проигрываешь в стоимости другим. Но как минимум за само твое появление платят баснословные деньги. И твоя продажа пройдет не дешевле своей листовки, но это ничто по сравнению с платой за сыск. — Зоуи подняла бровь. Ее листовка больше миллиарда. Рядом с чем миллиард – ничто? Сколько Знать готова платить за своих супругов? Танго размышлял. Зоуи подняла брови, чтобы он назвал цифры. — Полтора миллиарда заплатит Федуччи, если ты предстанешь на аукционе в сносном виде. И, скажем, сто или сто десять миллионов получится выручить на аукционе, — закончил он.              Зоуи смерила его очень долгим взглядом. Полтора миллиарда за сыск? Больше листовки. Но Танго не знал о листовке без тиража. Танго не знал, но Снедронинген должна была знать. Она сообщила о том, что она жива, на Сабаоди, а после виделась с Цуру лично на Гран Тесоро. Не сообщила распорядителю аукциона. Почему?              Танго похоже решил, что она не впечатлилась суммой и осудила его за мелочность. Он почти оправдался:              — Королева очень хочет, чтобы эта сделка состоялась, хотя аукцион может получать за рабов больше. Скажем, будь на твоем месте хотя бы пользователь фрукта. Или амазонка. Но если Стелла Монморанси почтит нас своим участием, эта цена возрастет.              Королева заинтересована, потому что она знает, что стартовая ставка будет выше. А Танго явно не владел информацией. И ситуацией. И на него давили. И то, что ее показали врачу, а потом Танго расстарался и стал должником Аллена, только чтобы избавиться от улик его неосмотрительности, говорило о том, что иначе Танго не получит основной части выплаты. Зоуи молчала долго, раздумывая над этим. Сказала, только чтобы заполнить паузу:              — Я не буду очень полезна Стелле Монморанси как супруга, — сказала она. Танго погрозил пальцем.              — У нее есть отец и четыре брата, — возразил распорядитель. Зоуи скривилась, и распорядитель улыбнулся.              Она замолчала, чтобы подумать. На этаже для лотов началась суета. Заметили, что ее нет на своем месте. Что ж. Зоуи посмотрела на муши. Зазвонит скоро.              Поскольку Воля звонки по муши предсказывала почти как гудение колонок перед звонком по сотовому, для нее не стало сюрпризом, что зазвонила муши. Зазвонила муши, и Танго тут же дернулся к ней двумя руками. Зоуи его тростью ударила по ладони, и старику неслабо прилетело тростью с одной стороны и столом с другой стороны. Зоуи бросила на распорядителя предупреждающий взгляд, чтобы не брал трубку.              Старик накрыл руку другой рукой, скорчившись — получать тростью было больно и явно непривычно. Зоуи коротко замахнулась для контрольного — такой, что может переломать ориентировочно шесть костей кисти, и старик даже руку не успел одернуть. Но она не закончила удар. Это так. Для обозначения намерений, чтобы более контрастно подсветить: он разговаривает с Гласс, знаменитой за свою сомнительную мораль, которой шарахались пираты и которую недолюбливал Штаб.              Старик понял. Показал ладонь, что не будет брать трубку. Сменил тон.              — Ты пойми, тебе с аукциона никуда не деться, а твои браслеты взорвутся, если я того пожелаю. Так что тебе лучше вернуться. Один раз я, — он не договорил, потому что видно различил насмешливое выражение лица Зоуи. Она опустила трость.              — Вы не пожелаете, чтобы они взорвались, — сказала она. Самое приятное в чужом блефе было о нем знать. — У вас строгое указание: закрыть сделку. Она не состоится, если товар будет мертв. Федуччи ставит вам условие о том, чтобы я была невредима, и его выход из торгов сорвет оплату полтора ярда и любую сделку, даже с Монморанси. Она не даст ни белли за меня, если первым участником аукциона не будет Федуччи. Может быть, для Знати деньги не проблема, но для вас-то даже сто миллионов — сделка века. Возможно, не столько для вас лично, сколько для вашего покровителя — мисс Снедронинген. Хотя на ее месте я бы определенно предпочла сдать меня Дозору. Хотя бы тому же вице-адмиралу.              Имя Королевы привело Танго в оцепенение. Зоуи заметила это. Похоже, Королева не добра ко всем одинаково. Пока Танго отходил от стресса, Зоуи поднялась со стула и подняла с пола муши. Сняла трубку, ничего не сказала, предоставив говорить. Как она и ожидала, раздался низкий мужской голос:              — Гласс сбежала, — констатация факта. Сама по себе достаточно безразличная.              Зоуи прикрыла трубку ладонью и наклонилась к столу, чтобы можно было говорить тише. Обратилась снова к Танго, вжавшемуся в кресло при упоминании Снежной Королевы.              — Чем вам грозит срыв сделки? — спросила она. Танго мелко дрожал. Не от страха — ненавидел саму ситуацию, что положение дел — это не положение ее дел, а положение его дел. Он в большей западне, чем она? Срыв сделки, как она и ожидала, грозит ему не только недостачей выручки.               — Лучше не знать, — сказал он. Тихо, не своим голосом — не тем голосом, которым распоряжался стражей и прислугой, не голосом преданного лакея, не театральным гласом зазывалы. Низким, упавшим голосом человека в западне. Они все звучат одинаково. Зоуи покачала головой.              — Если вы хотите, чтобы я осталась до аукциона среди лотов, то знайте, единственный человек, способный распоряжаться мной как товаром — это я. Вам придется иметь дело со мной как с дилером. — Она посмотрела на него вопросительно, и распорядитель уверенно закачал головой в знак, что понял. Зоуи убрала ладонь от трубки и сказала в нее: — Я в вагоне распорядителя по его приглашению, он забыл вам сообщить, господа, — сказала Зоуи и подала трубку Танго, чтобы подтвердил. Он поежился, потянулся дрожащими руками к трубке. Одной рукой он вообще не двигал — прилетело болезненно, и старик явно не привык что-то делать через боль. Ну ничего, Зоуи известно, что на аукционе есть врач.              — Верно. Совершенно верно, — едва собрался он.              — И раз мы договорились, то ни к чему, чтобы я была взаперти. Да?              — Да.              Зоуи положила трубку. Аккуратно поставила улитку на свободный уголок стола. Сложила ногу на ногу. Оставалось еще одно из того, что она обещала: два вопроса они исчерпали. И еще:              — Отсюда требование, Танго, — напомнила она, с чего они начинали. — Отдайте мне ключ от браслета.              — Этого я никак не могу, — произнес Танго. Теперь звучал совсем как мальчишка. Зоуи вопросительно подняла брови. — Как же тогда тебя контролировать?              — Никак, — сказала она. Подала раскрытую ладонь. Распорядитель посидел в сомнениях, но в итоге поднялся, взял ключ, который висел у него на связке, отпер сейф и достал ключ. Сел перед столом и положил в открытую ладонь. Зоуи осмотрела ключик внимательно. Он был тоненький, золотой, на ручке была тонко выгравирована цифра — больше тысячи. Похоже на счет по порядку. Зоуи подала ключ ему обратно. — Снимайте сами, если что-то пойдет не так, хочу, чтобы вас тоже задело, — сказала она, улыбнувшись. Танго дрожащими руками снял с нее браслеты и после снова отдал ей и ее золотые кандалы, и ключ. Зоуи усмехнулась. — Они еще могут взорваться?              — При открытом замке — нет. Только когда активированы. То есть заперты.              Зоуи покачала головой. В двери раздался тяжелый стук кулаком. Зоуи переглянулась с Танго. Хотела просить его открыть, но он начал прежде:              — Гласс, но ты все еще лот на аукционе. Нападешь на Знать, сюда явится адмирал. Сбежишь — адмирал будет тебя преследовать, как беглого. Ты уже им принадлежишь, на аукционе только определяют стоимость, — сказал он. Зоуи медленно покачала головой.              — Я останусь до аукциона, но я хочу переговорить с Федуччи прежде.              — Это невозможно.              — Распорядитель! — это стража явилась к кабинету, чтобы проведать своего временно исполняющего обязанности начальника. Стук в дверь повторился.              — Придется сделать возможным, — отрезала Зоуи. Качнула головой на выход. — Откройте двери страже. Если вам что-то от меня нужно, говорите со мной как с дилером. Возможно, я смогу вам помочь.              Танго тяжело поднялся с кресла, Зоуи протянула ему трость — заставлять старика ходить без опоры просто жестоко, и он, опираясь на трость, прошел к двери. Отпер.              Вслед за щелчком замка дверь толкнули сразу, причем так, что Танго отступил, и дверь ударилась о внутреннюю сторону перегородки между кабинетом и гостиной. Страж вошел в комнату без приглашения, и не один, но Танго видно хорошо их знал.              — Что ты себе позволяешь, Бранд, вон из моего кабинета.              Зоуи не обернулась к страже, сидела к ним спиной, но Воля их в кабинете расставила: войти успели трое. Бранд, и еще двое. Зоуи затылком почувствовала взгляд.              Старик явно вольготнее себя чувствовал с толпой вооруженных людей, чем с ней один на один. И он остановил Бранда, чтобы он не последовал к креслу Зоуи, ткнув пальцем в его широкую грудь. А ей побоялся слово сказать, хотя она даже двери не выломала. Репутация, видимо.              Это было смешно. Зоуи усмехнулась и тогда обернулась к страже. Поднялась.              — Убедились глазками? У нас тут милые разговоры.              — С лотом? — этот вопрос был адресован Танго, и Зоуи перевела на него взгляд. Бранд смерил взглядом то, что она крутила свои браслеты на указательном пальце. Зоуи улыбнулась. Показала свободное запястье в доказательство этому. Распорядитель не растерялся:              — А тебя это не касается, — сказал Танго и качнул на дверь головой. Зоуи усмехнулась — красноречивое приглашение выйти. Потом он посмотрел на Зоуи. Она перевела на него взгляд.              — Это касается Королевы, — сказал Бранд. Зоуи улыбнулась — люди-то ее, и они ей преданны. Его спокойная уверенность, чьи интересы стража здесь действительно защищает, была приятна на слух. Нет ничего предосудительного в преданности солдат противной стороны противной стороне.              — До сих пор все, что мы обсудили — в ее интересах, — сказала Зоуи примирительно, и Танго скривился — его военное сословие не привлекало так, как Зоуи. Бранд посмотрел на своих людей, едва заметный жест его глаз велел им выйти. Сам он потом еще напоследок посмотрел на Гласс и вышел следом. Зоуи проводила его взглядом. Распорядитель стоял недовольный. А Зоуи ошиблась. Это не его псы. Это псы, приставленные не только охраной его лотам, но и пастухом ему самому.              — И еще одно, Гласс. — Зоуи с готовностью посмотрела на него. — Постарайся не нервировать Знать.              — Я буду образцом благонравия, — заверила Зоуи.