Делец

От тюрьмы да сумы не зарекайся

      Зоуи Гласс — дилер Подполья и ведет сделки с рабами. Теперь она от этого никогда не отвертится, и она потом никому не объяснит, что сделка с рабами — это большой эвфемизм спасения собственной задницы из рабства, и то с достаточно неопределенным пока что успехом. Сделка с рабами — это как себя за волосы вытаскивать из ямы. Это было смешно.              Было смешно, что Танго был податливый и неспособный на блеф, неспособный на угрозы, на потери и неготовый к проигрышам. Это позволило Зоуи чувствовать себя на Сент-Невис примерно как дилер: свободно передвигаться по зданию аукциона и покидать его, быть частью салона, на котором Аллен представил ее каким-то крайне сомнительным личностям, которых Зоуи в глаза не видела (или возможно видела на Санрайзе, но не помнила точно). Распоряжаться прислугой аукциона. Она отправила одну из девушек, прислуживающих в салоне, дойти до дозорных кораблей и передать им комплимент: корзинку фруктов. Когда она вернулась, Зоуи спросила:              — Как вице-адмирала зовут?              — Вице-адмирал Хэндс. Передает наилучшие пожелание госпоже. — Зоуи поморщилась. Какая из нее госпожа. Это раз. Наилучшие пожелания? Это два. Вице-адмирала Хэндса она не знала, это было неприятно, и это было три.              Зоуи вернулась на этаж лотов на второй день после того, как ушла, чтобы подкормить свежей кроличьей тушей тигров. Охота на кроликов была известным развлечением на Сент-Невис. Аллен был до нее большой охотник и приехал с целой связкой. Тигры на свежее мясо среагировали быстро, и когда ее заметила их хозяйка, она одернула обоих, хотя они уже поднялись на мощных лапах и были готовы, если придется, сожрать кроликов вместе с Зоуи Гласс.              — Как это возможно? — спросила она, подходя к Зоуи. Она подняла бровь. О том, кто эта девушка такая, Зоуи тоже узнала на салоне: там люд вообще не умел держать языков за зубами. Ее звали Тора, и она была с острова Тигриный глаз. Любой человек оттуда имел с местными кошками очень тесную связь. Поэтому они ее слушались. Котятами росли у ее ног.              — Как возможно что? — Зоуи подала ей туши. Она немного потупила взгляд. Но в конце концов она жалела своих питомцев и бросила мясо сначала одному, потом второму. Тигры, сбалансировав прыжки длинными хвостами, разодрали кроликов, как будто не пятикилограммовое животное. А конфета без фантика.              Тора посмотрела на ее запястья без браслетов. На ее ровную спину без следов скрюченности после плети. На Зоуи нацелился тигр, покончивший с закуской. Тора показала ему ладонь, и он остановился. Все бросал голодные взгляды на нее, но броситься не планировал. Зоуи сделала шаг к нему, и он опустился ниже на лапах. Зоуи протянула руку к усатой морде, и тигр огрызнулся, попытался цапнуть — Воля не дала — а потом позволил коснуться макушки между ушей. Ее руки пахли мясом, а сама она стояла как единственная надежда на продолжение обеда.              На агрессию тигров дернулся страж, но Зоуи обернулась на него. Он, предупрежденный, передумал. Остановился в нескольких шагах. Зоуи подняла взгляд на Тору.              — Люблю кошек, — сказала Зоуи в свое оправдание и отдала еще по две туши укротительнице. Она бросила их тиграм, взяла Зоуи за плечи. Золотые браслеты на ее руках звякнули.              — Через сколько дней аукцион? Хоть ты скажи, — она отбросила свой предыдущий вопрос. Зоуи выдохнула: в помещении нет окон. Знакомое чувство не знать, сколько времени прошло. Чудовищное.              — Двое суток, — сказала она. Тора медленно покачала головой. Улыбнулась. Похоже, и она считала, что аукцион — манна небесная.              В ресторане Зоуи сворачивала из салфетки журавлика, Аллен пил шоты, и стража стояла у самого их стола, приставленная к Зоуи хвостом — Танго не был уверен, что она не выкинет что-нибудь этакое, а меж тем она примерно себя вела уже второй день. В отличие от Аллена, не пила водку в одиннадцать часов утра. Когда Зоуи вышла из кабинета Танго после того разговора полтора дня назад, Аллен пришел на суету стражи, и Зоуи, шагнувшей в ресторан с браслетом в одной руке и ключиком от него в другой, уже тогда сказал:              — Мисс Гласс, я восхищен.              Аллен действительно был восхищен. Тем, что она сняла браслет, тем, что Танго с ней еще трижды говорил об условиях ее продажи и собственно заказчике — Святом Федуччи — и тем, что она, когда ходила со свободными руками, по статусу приравнивалась к нему самому. И Аллен же напоминал, опуская пятый опустошенный шот водки на стол.              — Но ты все еще товар.              Зоуи не просила Аллена составлять ей компанию в оставшихся трех днях до аукциона Сент-Невиса, два из которых уже подходили к концу, но Аллен был себе на уме и к тому же очень пьян.              — Метка клятвы Че мне не идет, а клеймо раба, значит, будет к лицу? — спрашивала Зоуи, откинувшись на спинку дивана за столом. Аллен решительно помотал головой.              — Никакого клейма, мисс, что за крамола. Вы — будущая супруга совершенно особенного человека, потомка основоположника Мирового Правительства и всего миропорядка, вы — будущая мать его отпрысков и несомненно будете иметь статус Святой. О клейме не идет и речи.              Аллен был очень уверен в своих словах, а Зоуи не была — он был пьян. И он поднял руку, что рюши и кружевные манжеты его рукавов картинно встрепенулись, и бармен намеревался повторить ему набор шотов, но Зоуи обернулась к бару и покачала головой. Бармен послушно отказался от этой идеи. Аллен рассматривал Зоуи из-под бровей с осуждением, когда отнимаешь у алкоголика бутылку и он пытается за это воззвать к твоей совести.              — У вас, Аллен, сошла пудра.              — Где?              — Вот здесь, на щеке.              Аллен картинно изобразил удивление, но вообще-то сохранил абсолютно каменное выражение лица.              — Ты не считаешь, что я знаю, о чем говорю.              — Вы много говорите, Аллен, — отмахнулась Зоуи, сложила нога на ногу. Это могло бы быть окончанием разговора, но Аллен протрезвел.              — Скажу мало. Клейма не будет.              — А если я попаду к Монморанси?              — Она тебя измучает за несколько недель и убьет, но не клеймит. Хотя ее братья могут не дать ей и этого сделать. Тогда будешь жить как минимум девять месяцев или немного больше, если сможешь ввести всех в заблуждение своим репродуктивным циклом.              — Да?              — А что, мисс, ты чертовски соблазнительна, привлекательна и твои черты лица соответствуют некоторым идеалам старой Знати. Вполне можешь заинтересовать их. Стелла Монморанси — младшая в своем поколении, и хотя очень своенравна, не имеет власти в своей семье. Возможно потому такая… — Аллен задумался подобрать слово. Зоуи подсказала:              — Стерва.              — Нервная, — улыбнулся Аллен.              Зоуи была намерена произнести стерва Монморанси вслух, но Аллен предупреждающе посмотрел на нее, а после достал из кармана сюртука пудреницу и спонж и все-таки скорректировал ровность белого тона на его лице. Зоуи второй день наблюдала картину, как Аллен выглядел то как законченный пьяница, предлагающий Зоуи раскурить на пару косяк, то снова мог быстро проговаривать сложноподчиненные предложения и размышлять об абстрактном.              — Я хочу вернуть свой клинок, — сказала Зоуи, сменив тему. Аллен был разговорчив. Обтекаемо говорил о вещах, которые, наверное, считал тайнами, но в целом довольно полезно изъяснялся о разных вещах. Зоуи еще до Санрайза разобрала в его умозаключениях глубокое понимание обстоятельств.              — Попроси Федуччи, он просто велит Снедронинген отдать тебе его.              — И она это сделает?              — Естественно. Он же Тенрьюбито, мисс. Кажется, ты не вполне понимаешь, кто они такие.              — Вполне.              — Да?              Зоуи задумалась. Сначала для шоу, потом всерьез.              — Нет, — сказала она. — Если Тенрьюбито могут требовать себе все, то какого дьявола они платят за рабов? Я имею в виду, — но она увидела, что Аллен улыбается.              — Ты никогда не участвовала в сделках с рабами прежде, да? Твое дело лжет, — сказал он.              — Именно это я всегда и говорила, — сказала Зоуи. Аллен уперся двумя локтями о стол. С печалью посмотрел на пустые шоты. Поднял на нее взгляд.              — Бесплатное ничего не стоит и не имеет ценности. Какой толк в товаре роскоши, если у него нет ценности? С тем же успехом можно просто кузнечика в банку посадить, — Аллен проговорил это почти мечтательно, и Зоуи поморщилась.              — Ненавижу насекомых. — Это чтобы скрыть, что доля смысла в этом была, хотя бы потому, что на Грифе Зоуи отказалась от золота даром.              — Говори “ненавижу этих насекомых” и обводи взглядом окружающих людей, и ты уже сойдешь на Мариджое за свою, — сказал Аллен.              И так без конца. Дилер Подполья Зоуи Гласс вела умные раговоры с одним из Южного синдиката и главой Южного Банка Алленом. Аллен тоже имел при себе рабыню, и он даже представил ее Зоуи — девушка со скрипкой. Она была робкая и маленькая, и Зоуи помнила ее с Гидро Пони. Из разговоров с Алленом и Танго следовало, что, помимо Федуччи и Монморанси, на остров Сент-Невис прибыло еще двое Святых, о которых стоило знать. Святой Филипп в пятом десятке имел наружность большого слизня и считал, что это его божественная привилегия. Говорили, он был большой охотник до аукционов Снежной Королевы. Считал, что его дочь должна быть красавицей, и мерил это по некоторым своим меркам, которые никому не объяснял. Детей, которые в пятилетнем возрасте его критериям не соответствовали, он велел убивать собственной охране. Сайфер Пол четверки не могли напастись агентов, потому что за убийство члена семьи Тенрьюбито следует казнь, как и за неисполнение приказов. Он был тот еще больной ублюдок.              — Ты ему приглянулась, но с Монморанси он соревноваться не станет, — заметил Аллен. Зоуи знать не хотела, как она ему приглянулась. Это было отвратительно само по себе.              — В охране Сайфер Пол четыре, значит?              — Верно.              Святой Фиолет Драцци имел крайне специфическую внешность, потому что в его семье связываться с чужой кровью было непринято. Сам Драцци до своих сорока девяти не был завсегдатаем аукциона, и несмотря на то, что выглядел не как светило науки, по крайней мере отличался трезвым умом. Но от кузины все его дети к шести годам не связывали двух слов. Иметь жену свежей крови стало необходимостью, и Драцци, героически борясь с отвращением, благородно ради сохранения династии отправился участвовать в торгах.              — Он не дурак, — заметил Аллен.              — Он тебе не нравится.              — Он неприятный.              — Монморанси более приятная?              — Определенно.              Монморанси действительно была младшей дочерью своей семьи. Аллен определял ее приятность тем, что она тянулась к очень объяснимым вещам, подчеркивающим ее статус — искала себе мужа, который будет достаточно великолепен, чтобы стать отцом ее детей, хотела за счет этого выиграть родословную гонку.              — Тогда не в ее интересах покупать меня, чтобы я стала женой одного из ее братьев.              — Ты в себе уверена.              — Ищу способы не оказаться в доме женщины, потребовавшей…              — Поверь мне, рабов стегают все знатные одинаково. Не прикажи этого Монморанси, приказал бы Драцци.              Зоуи поморщилась. Драцци выглядел обманчиво для того, что о нем говорил Аллен и как его обходил стороной Танго.              Федуччи Танго тоже боялся как огня. Насколько Зоуи стало случайно известно, Федуччи сам желал увидеть ее до начала аукциона. Танго искал отговорки, почему это невозможно, и продавал их Федуччи и ей одновременно. Именно желание этого человека ее приобрести заставило Танго найти врача и Аллена и позволило Зоуи помыкать им.              Семья Федуччи отличалась тем, что на аукционах они бывали с крайне строгой периодичностью — раз в поколение. Не любой распорядитель аукциона мог похвастаться тем, что искал товар для семьи Федуччи (не говоря о том, что вообще распорядители аукционов обычно долго не живут, и Танго в этом плане рекордсмен). В семье Федуччи не было принято иметь много детей — у семьи был единственный наследник: мужчина или женщина, чей партнер всегда (или по крайней мере в известные истории аукциона лет так пятьсот) был с большой земли. Дети от родственников просто не имели права наследования. Единонаследие сохранило их невероятное влияние и богатство. Брачные правила сохранили трезвость ума и внешний вид, свойственный портретам их предков.              Федуччи прибыл на Сент-Невис с кораблем Сипи, хотя на Мариджое в семье было принято, что агенты их не сопровождают. Тем не менее агенты были на острове. Двое. И Зоуи видела ребят из Сайфер Пол четыре, сопровождающих стадами Знатных в тот день, когда ей полосовали спину плетью. Воля пересчитала всех людей и лишь бы не вмазываться невыносимостью в чудовищную боль рвущейся плоти определила об этих людях примерно все, вплоть до цвета трусов. Из сопровождения трое выделялись специфическими характеристиками. Зоуи после за ними проследила в трезвом сознании, уже на острове. Прикинула, каковы они.              Один присутствовал в непосредственной близости с Федуччи, и в отличие от других телохранителей, которых Знать не подпускала к себе ближе, чем на несколько метров, ходил почти у него под рукой. Другой находился по большей части в основных и людных залах аукциона, третий — в области коридоров и задних дверей и еще иногда ходил за Зоуи по пятам. Держался на расстоянии, и не будь Воля склонна определять преследование, Зоуи бы не заметила. Они не пересекались на ее памяти в одном коридоре или на узких улицах Сент-Невиса. И Зоуи знала, что это человек Федуччи, потому что, во-первых, помнила ночь их прибытия. А во-вторых, эти три человека на порядок отличались по подготовке. Воля не интерпретировала подготовку, она высвечивала ауру, которую косвенно можно было соотносить с прокси силы, но подготовку выдавали навыки тихого преследования и ненавязчивого наблюдения, очень изысканное телохранение и вообще, Аллен добавлял:              — Федуччи не менял телохранителей, дай подумать, сколько. — И он задумывался. — Хотел тебя впечатлить, но вообще-то только чуть больше полутора лет.              Зоуи вкручивала бычок сигареты в пепельницу. Вкручивала сосредоточенно, потому что, если честно, давая простор Воле понаблюдать за этими тремя, она чувствовала, как поднималась какая-то тревожная сущность и немного хотелось передумать: остаться в роли лота и тихонько сидеть с браслетом на ручках. Палитра всевозможных психов в Мариджое впечатляла красками. Впечатляла так, что у Зоуи начинала ползти в тике щека, когда ее обычная реакция на страх плавилась в кривую ухмылку. Аллен продолжал:              — Полтора года назад та очаровательная девушка присоединилась к его страже. Но двое других с ним, должно быть, уже четырнадцать лет.              — Они не из четвертого отдела, — сказала Зоуи.              — Они вообще не из Сайфер Пол, — подтвердил Аллен. Зоуи оторвала взгляд от пепельницы. Аллен покачал головой. Зоуи долго смотрела в его лицо. У него были большие глаза, немного слезоточили и отдавали бессонной ночью характерной розовостью белка.              — Аллен, а когда ты в кетаминовом бреду выдаешь какую-нибудь гостайну, к которой случайно имеешь отношение, твой фрукт и это отменит?              Аллен рассмеялся. Рассмеялся так, что на них обернулись.              — Нет. Слов не воротишь, мисс Гласс.              — Вылетит — не поймаешь, — предложила Зоуи. Аллен многомысленно подтвердил медленным покачиванием головы.              В общем, из стражей порядка на аукционе было как минимум три несвязанных друг с другом подразделения — Сайфер Пол, стражи аукциона от Снедронинген и еще трое неизвестной аффилиации. Плюс лоты, плюс свара рабов, плюс распорядитель, плюс гости вроде Аллена, плюс Зоуи Гласс с раздвоением личности.              Зоуи подложили пальто, и теперь она курила на улице с чувством, что она в кино — пальто было длинное и вполне театрально развевалось. Курить она стала много. Табака с Амазон Лили не было даже у Аллена, так что Зоуи стащила сигареты у одного из агентов СР-4, а вообще-то на крыльце перед входом в главное здание аукциона ждала появления Танго, который и показался из дверей.              — Опять ты, Гласс. Я тебе сказал, ты не будешь говорить ни с кем из Тенрьюбито. Он тебе язык отрежет, и я тебя не продам, — распалился он, едва ее увидев. Зоуи отошла в сторону, чтобы он отпер дверь. Танго запирал ее, когда уходил. Холод Сент-Невиса ему не нравился, и здесь температура, пожалуй, с минус три, ощущалась как минус пятнадцать.              — А если этот разговор поднимет стоимость на торгах?              Танго даже ключ отпустил, которым открывал дверь в кабинет. Инстинкт на простые деньги был первичный, как условный рефлекс дрессированной собаки. Потом только он прикинул, приложив к этому предположению здравый смысл. Добавить стоимость к достаточно малообещающим ста миллионам? Исключено. Зоуи меж тем ставила, что по поводу ее стоимости Танго даже не торговался. По двум причинам. Первая, все, что больше миллиона и так было бессчетно много денег. Вторая, торговаться он не привык, потому что вел дела с теми, кому боялся слово поперек сказать.              — Невозможно.              Зоуи дала ему открыть дверь, и они проследовали в кабинет. Танго уже даже не препятствовал, потому что привык, что в разговорах он ей обычно проигрывал и добиваться своего она умела, потому дорога в его кабинет ей была открыта, даже если Танго не вполне того желал. У Зоуи же тем временем было как минимум две причины предполагать, что поднять стоимость вполне можно, несмотря на то, что на горизонте маячит риск остаться без языка. Первая. Миллиард за нее и так платит Маринфорд, и какой смысл, если проще сдаться Дозору. Вторая. Более важная. Показывающая безграничность возможностей:              — Тенрьюбито понятия не имеют о ценности денег, они ничего не покупают и не продают, им все принадлежит безраздельно. Федуччи даст больше, потому что он не знает, какая разница между миллионом, миллиардом и тремя. — Танго остановился посреди гости, который предшествовал его кабинету. Кстати, за кабинетом была спальня Танго. — И пятью, — продолжила она. — И пятнадцатью.              Танго с каждым последующим шагом раскрывал глаза все шире, как будто такие цифры вообще боялся услышать. Зоуи улыбнулась.              — У них есть управдомы, и дворецкие, и целый батальон умных людей, Гласс…              — С которыми я не буду разговаривать. На Сент-Невисе Федуччи и три его телохранителя. И я прошу четверть часа с ним самим.              Танго покрутил головой, идея ему не нравилось, он боялся лишиться денег. Зоуи ставила на то, что посади этого человека за покерный стол, он будет пасовать каждый круг, и конечно сохранит все те деньги, с которыми пришел, но получи он на руки хоть флеш-рояль, не решится сделать ставку.               Мысли невольно продолжили метафору. Она поставит миллиард, имея на руках полную шваль, не послушав о последствиях, проиграет и… Зоуи не стала додумывать. Лучше додумать про Танго. Он боится потерять не просто эти несчастные сто миллионов торгов. Он боится потерять платеж за ее появление и вероятно жизнь, если она не будет на аукционе или если Федуччи сорвется со сделки.              — Больше того, — продолжала Зоуи череду железных аргументов. Танго был таков, что для него незыблемыми ориентирами всегда были две вещи. Деньги, которых он страстно желал. И желания людей, которых боялся и которым подчинялся, на свое горе. — Я уверена, что Федуччи знает, что я хочу с ним встретиться.              — Что? — Танго опешил.              Зоуи улыбнулась.              — Я знаю, что он сам хотел меня видеть — это раз. Два, один из его людей ходит за мной след в след, с тех пор как я ухожу в город, — она не договорила, Танго ее перебил, чрезвычайно насторожившись:              — Ты? Ты уходишь в город? — он перепугался, Зоуи покачала головой. Это не тема для обсуждения.              — И я подозреваю слышал все наши разговоры, — Зоуи кивнула на дверь, выходящую из кабинета обратно в коридор. Воля подсвечивала в ресторане, следующим за ней, бессменную фигура стража Федуччи. — Так что если никто из них или Федуччи лично вам не сказал, что не желает этого разговора, то я так понимаю, что его желание прямо противоположно, — сказала Зоуи. В кабинете у Танго было немного душно, его очень сильно отопляли, потому что Танго был мерзляк. Зоуи сбросила пальто на стул и встала руки в брюки перед столом Танго, который тот обошел и сел в кресло, чтобы подумать.              На него навалилась тяжесть двух железобетонных аргументов, почему ему следует нарушить все свои заповеди, позволявшие ему бессменно быть распорядителем аукциона Сент-Невис и все еще не быть казненным за неповиновение или осужденным за преступления против человечества. Заповеди эти по большей части гласили, что предпочтительно не принимать никаких решений, пока ему прямо не будет велено что-то выполнить, и, если ему велят выполнить два противоречащих приказа, надо было выполнить их непременно, сделав так, чтобы они были не противоречивыми.              Поэтому из Танго был очень хороший слуга. И поэтому из Танго был очень плохой делец. Зоуи устраивали оба эти его качества.              Она села перед ним за стол и сложила нога на ногу. На столе царил порядок — в кабинете прибралась прислуга. Зоуи обвела взглядом стол, пока Танго был занят внутренним монологом. Бумаги сложены в стопку. Перья почищены и составлены в стакан. Отмыто жирное пятно от чернил. Муши протерта и стоит, опустив глазки.              Зоуи указала на нее, и Танго поднял взгляд.              — Сейчас зазвонит, — сказала Зоуи. Танго побоялся потянуться к муши, потому что у него был дурной опыт отвечать при ней на звонки без ее позволения. Муши зазвонила. Танго поежился, и одновременно с неудовольствием и опаской посмотрел на то, как она хлопала глазками и издавала звонок. Зоуи подняла брови, почему он не берет трубку. Она же даже не стащила его трость, чтобы драться ей, если он потянется руками, куда не надо. — Возьмите, — приободрила она, как будто предлагала в первый раз нырнуть или погладить большую собаку.              Большая собака – это она, получается.              Танго взял трубку.              — Распорядитель, — назвался он. Зоуи улыбнулась. Прозвучало достойно. Как когда робкий и неумелый Матео Денаро садился за телефон. Похоже, с подрядчиками и охотниками Танго тоже мог жестить. Поэтому в трубку обычно звучал как будто он и сам опасный человек.              — Господин Федуччи желает увидеть мисс Гласс.              У Танго пропал дар речи, и вся его опасность собралась, вместе с тем, как Танго съежился, собрал плечи и немного стал похож на морского ежа. Зоуи улыбнулась. В трубку говорил низкий, приятный, немного гудящий мужской голос. Наводил необъяснимый ужас, вызывавший у Зоуи улыбку.              — Сейчас? — подсказала Зоуи, что сказать. Танго опомнился. Засуетился. Поднялся.              — Сейчас? — спросил он в трубку. Суфлер ему помог.              — Да. Сопровождения не потребуется.              Танго посмотрел на Зоуи. Его взгляд особенно долго смотрел на ее запястья. Голые и не скованные браслетом раба.              — Прошу десять минут, я должен… — он засуетился искать по полкам стола другие браслеты, хотя насколько Зоуи помнила, они хранились в сейфе вместе с запасными ключами.              — Господин особенно распорядился не задерживать разговор никоим образом, — возразил телохранитель. Зоуи усмехнулась, накинула пальто. Что-то подсказало, что она в точности знала, почему Танго просил задержки. Что ж. Пусть так. Она показала раскрытую ладонь Танго, мол, она пошла в таком случае, и Танго в трубку, собравшись, произнес:              — Что ж, она сейчас подойдет.              Зоуи вышла из кабинета, прошла по залу аукциона, толкнула двери на улицу, и на крыльце под крышей стоял человек. Зоуи обвела его взглядом. Итак, от служащих Сайфер Пол четыре его отличала аура. Это был факт известный. Кроме этого, вместо безликого черного делового костюма он носил белый. Белый костюм, белый котелок, белый грим на лице и глаза напоминали черные пропасти круглой формы. Он был немного выше роста нормального человека, и Зоуи пришлось задрать голову. У него на подбородке была щетина, и пальто закрывало его руки, и зимний ветер над океаном в области Сент-Невиса трепал его плащ и синий шарф в точку. В целом он выглядел достаточно неагрессивно, в отличие от СР-4, которые обычно тянулись к пистолетам при любой возможности. Зоуи улыбнулась.              Зоуи посмотрела на агента. Страх подступал к горлу, а Воля ставила, что ей нечего ловить в сопротивлении этому человеку, а лудомания игнорировала физические и психологические преграды и выдавала безупречно ровным голосом:              — Добрый вечер, Герника.              Он в ответ ничего не сказал, ничем не выдал удивления тем, что она знает его по имени, но они постояли в тишине с несколько секунд, что Зоуи восприняла как то, что ему потребовалось это время, чтобы оценить само это слово на последствия и причины.              — Добрый вечер, мисс Гласс, — сказал он. И открыл для нее двери, намеренный провести ее к своему господину. Зоуи покачала головой. Ладно. Страх не вечен, и в следующие пятнадцать минут все решится, и если решится не в ее пользу, то просто придется решать немного другую задачу. Ее даже не убьют, так что останется примерно миллион возможностей.              Она шагнула вперед агента, потому что он предпочел следовать сзади, как классический конвой. Не последовало ни инструктажа, ни предостережений на тему ее поведения. Зоуи предположила, что Герника если что просто ее убьет без предупреждения, сделай она что-то не так. Перед покоями Святого Герника ступил вперед, чтобы первым войти в кабинет Святого Федуччи, наклонился перед дверью, потому что она была для него низковата, а не в порядке соблюдения ритуалов, дважды постучал — его руки были в перчатках, и стук вышел приглушенный. Не дожидаясь ответа или позволения, Герника открыл дверь. Осмотрел комнату. Коротко склонил голову в приветствие господину, которого Зоуи не было видно.              — Гласс, — представил он. Без обращений, которые обычно исторгал Танго в духе “Ваше Высокопревосходительство”, “Святейшество”, прозвучало сухо и без прекрас, и Зоуи вошла, когда, видно, Федуччи позволил Гернике пропустить ее, и агент посторонился. Зоуи покачнулась с пятки на носок, как последнее право на сомнение, покачала головой в ответ на слабость, которую не могла себе позволить, и шагнула внутрь.              Дверь закрыли за ней. Зоуи осталась во главе длинного частного крыла с покоями Тенрьюбито, который не впечатлял помпезностью, дороговизной. Никаких тебе золотых люстр, фильтра воздуха, и человек, стоявший в комнате позади стула с высокой спинкой перед письменным столом стоял без пузыря вокруг головы. Дышал, как и все смертные, душноватым, сухим от постоянного отопления воздухом. Иного и быть не могло, вот этот человек являлся тем, кого Зоуи знала до сих пор только понаслышке: Святой Федуччи. Он смотрел на нее с момента, когда она вошла. Даже раньше, едва Герника оповестил о том, что она здесь, Святой тут же обратил взгляд на вход, и теперь его взгляд медленно следовал по ней с ног до головы, пока Зоуи смотрела на него, не бегая глазами: прикинуть бы целиком, что это за человек, разобраться с тем, что у него в голове за двенадцать секунд до того, как ляпнуть что-то непоправимое, за что она поплатится языком или какой-нибудь другой частью тела.              И если прикидывать целиком, то Федуччи был нечитаем. У него было спокойное лицо, немного отдающее высокомерием, которое может быть и было обосновано. Он стоял с видом гранитного монумента, устойчиво, если не говорить клише про статность, немного нахмуренные брови, которые не выражали ничего кроме сосредоточенности. Пока она изучает его, он изучает ее. Сравнивает с листовкой. С другими фото у Дозора и работорговцев в распоряжении. Не носил он и комбинезона Тенрьюбито, и стоял в черном костюме. Когда входишь в комнату, его сосредоточенностью немного пришибает, как слабым фоном Королевской Воли, как когда попадаешь в поле зрения Белоуса, когда он в хорошем расположении духа, но имеет к тебе разговор.              Издалека Воля такого не считывала.              — Сколько?              Его голос раздался в ушах так, будто говорили в амфитеатр. Негромко, но основательно, ясно и коротко и без доли сомнений. Сколько? Вот так с порога. Она считала, что у нее хорошая деловая хватка, но видно она поспешила.              “Сколько” мог быть вопросом про что угодно. Сколько на небе звезд, сколько в воздухе пыли. Сколько ей лет. Сколько времени ей нужно.              Но Зоуи сказала Танго, что Федуччи слышал все их разговоры, во всяком случае знал их содержание. Значит, знал и последний разговор — сколько справедливо заплатить. Зоуи улыбнулась. Улыбнулась, потому что услышала, что может назвать любое число. Самое большое, которое знает со школьной скамьи, хоть несуществующее. И когда нет разницы между миллиардом, и тремя, и пятнадцатью, и квадриллионом, есть разница только с одним мыслимым значением. Зоуи никогда бы не подумала, что променяет миллиарды на это.              — Нисколько. Даром.              Зоуи улыбнулась реакции Федуччи. Он повел рукой, приглашая ее подойти ближе. Это была естественная реакция на такой ответ. Не получать желаемое слишком просто людей, склонных к интеллектуальной сложности, удовлетворяло, если не сказать развлекало. Его взгляд задел и ее запястье без наручников, и прямую спину. Кажется, он был удовлетворен видеть и то, и другое.              — Ты превосходишь мои ожидания.              — Что вы ожидали?              — Что тебя не сломает плеть. Монморанси трусливая стерва. И отец ее таков же — они боятся людей, которыми они владеют, и ждут предательства на каждом шагу. Отсюда — страх спеси.              Зоуи знала, что улыбнулась этому откровению. Федуччи едва заметно поднял руку, и она поняла, что это призыв подойти еще ближе. Она сделала еще пару шагов вперед, и наконец поняла, к чему это. Федуччи взял ее за руку, освободил запястье от широкого рукава пальто. Провел пальцами по чистому запястью, вдоль вен, по бледной коже без следов повреждения, как будто убеждался, что браслет она сняла ключом, а не стащила, содрав кожу.              — Я плачу любую сумму, назови ее. Назови две, если считаешь, что одна причитается тебе сверх той, что получит аукцион. Напиши, если не знаешь названия.              Зоуи покачала головой.              — Вам и так все принадлежит, возьмите даром.              — Это лишено всякого смысла.              Зоуи улыбнулась. Какое знакомое возражение. Федуччи отпустил ее запястье, посмотрел на нее. В ее виде мало что могло бы выдать ее намерения, кроме самого факта ее появления здесь.              — Что ты хочешь? Говори.              — Мне нужно время.              Федуччи мерно покачал головой. Такая оплата в белли не считается.              — Сколько?              — Год.              — Это много.              Зоуи улыбнулась. Да, миллиард белли — это немного. А год — это много.              — Мне нужен год. И этот год мне нужно считаться свободным человеком без истории побега из рабства, без истории наград за голову и еще желательно живой.              — Что гарантирует, что ты будешь жива по истечении?              — Ничего.              Федуччи задумался. Так, как будто речь шла о баснословной сумме денег, хотя речь шла всего лишь о годе.              — Это возможно, только если я тебе позволю.              — Да. Иначе меня будут преследовать как беглую. Это хуже, чем бежать из Импел Дауна, — поморщилась она. Федуччи юмор не оценил, но и не оскорбился. Его концентрация наросла, ощущалась, как густой кисель, как громкое молчание, как рассуждения про себя.              — И ты через год назовешь сумму. И станешь матерью моего наследника.              Зоуи медленно напряженно покачала головой.              — Нет, — сказала она. — Через год, на будущую весну, я буду заключать сделку с Мариджоей от имени одного из правящих королей. И возможно тогда смогу увидеться, если не возникнет непреодолимых препятствий.              — Прежде чем просить еще год, — сказал Федуччи. Зоуи неопределенно покачала головой.              — Возможно, к тому времени мне надоест.              — Призрачные надежды.              — Единственный вариант, который я вижу.              — Сядь.              Зоуи села. Села на стул с высокой спинкой. Опустила локти на стол и в целом почувствовала себя потомком богов, пока Федуччи сделал несколько шагов к одному из окон, в которых несся снег.              — Ты пришла требовать у потомка богов, которому уже принадлежишь, отсрочки на неизвестный срок, — подытожил он. Зоуи покачала головой, но не прервала. Это было еще не все, и если Федуччи решил подводить итоги, то он продолжит. — Ты оскорбляешь целый род основателей Мирового Правительства, отдавая предпочтение преступной и бесплодной свободе. Ты ни во что не ставишь ни влияние, ни богатство, ни власть людей, по первому желанию которых оказалась здесь.              Зоуи продолжала мерно, уверенно и благонадежно качать головой в подтверждение всего вышесказанного. Федуччи закончил. Но Зоуи вопроса не услышала. Надо было удержать язык за зубами и остановить свое безграничное остроумие. А то бы выдала что-нибудь этакое.              Федуччи слушал, как она молчит, пока тишина ему не надоела.              — Что хочешь сказать? — Он ее видел насквозь, что тут поделаешь.               — Мне сказали, я не досчитаюсь языка, если буду говорить все, что хочу.              — Говори.              Зоуи выдержала паузу. Она сидела на столе перед Федуччи, и его рост конечно создавал чувство, что она, сидячая, перед ним — пыль. Но Зоуи села поудобнее, закинув ногу на ногу, откинулась на спинку стула.              — Говорю, — сказала она, как будто предупреждала. Подумала два раза, хочет ли она сказать это сейчас. Но теперь, когда ей прямо велено: — Богатство, славу и власть, — поправила она и отвела взгляд. Потянуло в лыбу. Насмешливую и смешную одновременно. Потому что это снобское и остроумное, проходящее мимо благоразумия, но рядом с мнительностью, могло поставить ее здесь и сейчас на казнь шиганом Герники.              Федуччи услышал, что она сказала. Понял. Ей не просто нет дела до могущества господ мира. Она последовательно и осознанно насмехается над ними. Она безразлична к угрозам, и ее здравый смысл не считает, что что-то помимо ее воли способно ей управлять. Он основательно и долго вдохнул. Зоуи прикинула, Герника в нескольких шагах, второй агент Сайфер Пол с ним же: очень удобно, когда и она, и их господин в одном помещении. Но Зоуи долго не протянет с такими вдохами в ответ на ее слова. Воля не предсказывала трагедии, видно, принимая во внимание степень осознанности Зоуи: ни к чему кошмарить порядочных людей, которые и так вполне все знают.              — Я позволю тебе иметь все на Мариджое. — Зоуи не смогла сдержать улыбки в умилении: очень мало кто из переговорщиков решится понижать градус и переходить с более сильной позиции в более слабой: от угроз к сделке. Обычно наоборот. — Ты будешь иметь все на Мариджое, — Федуччи сначала принял не тот тон и теперь поправился. Дело не в его позволениях: ей не нужны ничьи позволения. Он может только предлагать. — Любые деньги. Любые средства. Любые люди. В любой точке света. Ты будешь неуязвима перед законом и преследованием. Тебе будут открыты все двери.              Зоуи снова слушала, качая головой. Сначала кивая, но медленно это обратилось в аккуратные, едва заметные негативные покачивания из стороны в сторону. Очень многообещающие слова. Федуччи снова пришлось требовать.              — Говори.              — Вы бы тоже не хотели получать то, чего желаете больше всего, даром. С тем же успехом можно посадить кузнечика в банку. — Федуччи стоял перед ней, и Зоуи сняла с плеч пальто. Становилось жарко сидеть вот так. — В конечном счете, конечно, у вас есть вся власть Правительства и их насильственного аппарата вынудить меня силой, и до поры до времени мне придется подчиняться.              — А потом?              — А потом я найду какой-нибудь выход, который мне не понравится, но больше всего не понравится вам, — сказала она, поднялась, бросила пальто на спинку стула, на котором сидела. Чувство вседозволенности наполнило все клеточки тела и разогнало кровь. Воля молчит не от безысходности. Воля знает. Воля знает, что теперь у нее карт-бланш нарушить распоряжение сесть, и она может стоять на равных. Федуччи, когда сидишь, кажется крупнее, чем он есть, потому что у него неплохие пропорции, но и Зоуи на рост не жалуется. Вообще если захотеть, можно встать на табурет и возвышаться над Тенрьбито. Что-то из разряда фетишей.              Федуччи дал ей дорогу, когда она прошла по комнате взад и вперед. Провела пальцами по безупречно чистым деревянным рамам окон, по аккуратной резьбе под зеркалом, ударила золотой чайной ложечкой по бокалу, он зазвенел в тишине — хрусталь. По резным ручкам комода, изящному торцу стола с широкой столешницей благородного дерева.              — Год, — сказал Федуччи. Он помнил ее последнее слово. Она не согласится на меньшее. Ни в результате угроз, ни в результате подкупа.              — Год, — подтвердила Зоуи.              — И ты будешь на Мариджое.              — Ну во всяком случае я буду вынуждена поиметь с ней дела, — сказала Зоуи.              Она оглянулась на него, развернувшись на пятке посередине очень красивого тонкого ковра ручной работы. Имел геометрический рисунок, орнамент неизвестной Зоуи народности. Хотелось присесть на корточки и рассмотреть шитье по кромке. Федуччи молчал, сложив руки в замок, смотрел в сторону, сосредоточенно сдвинув брови. Не сам этот разговор вводил его в эту задумчивость. А что-то другое. Федуччи помолчал. С мыслью, товар ускользает из его рук, как песок сквозь пальцы, мириться ему было тяжело. Зоуи проследила за следами этого на его лице: не гнев. Как если наблюдать за увяданием цветов.              Он знал, что так будет, заранее, но все равно сожалел.              — Гласс, — начал он. Зоуи подняла на него взгляд. — Из рабства нет пути назад.              В собственном взгляде Зоуи почувствовала другой оттенок. Оттенок заинтересованности. Как когда на твой участок пробегает лисица и ты теперь можешь наблюдать за ее бытом без того, чтобы в полном снаряжении идти искать ее в лесу. В мыслях промелькнуло, что, кажется, у нее появилось окно на Мариджою, за которой определенно стоило бы понаблюдать хотя бы в интересах той сделки, что она будет вести. Или в интересах избегания того поиска, что идет за ней силами Правительства, кстати, менее успешно, чем рабским аукционом. Но у рабского аукциона был читкод — Снежная Королева ее знала ближе, чем Горосеи в полном составе.              — В том смысле, что, если меня не продадут как товар, я буду убита? — Федуччи не ответил, молчанием он подчеркивал только очевидность сказанного. — Это не обязательно, — улыбнулась она. Села за стол перед Федуччи, сложив руки на столе. Святой поднял на нее взгляд.              — Слушаю.              — Танго не знает про мою листовку. Он планирует выручить за меня сотню миллионов, это меньше, чем если просто передать мой труп вице-адмиралу, который как раз стоит у острова. Он не знает. Танго вообще очень мало знает для человека, ведущего дела в Подполье. Чистая доска, так сказать.              — Что это значит?              — Что если вы выйдете из сделки, то он не получит денег. Но если будет надежда, что за меня миллиард заплатит вице-адмирал от имени Штаба, то Танго подумает дважды, прежде чем убивать меня. По общему правилу полная награда действительна, только если представить разыскиваемого живым.              — Так ты попадешь на корабль вице-адмирала, но будешь убита почти сразу. У всех вице-адмиралов такой приказ, Гласс, кроме нескольких.              — Я правильно понимаю, что кроме нескольких — это кроме тех, кому иной приказ прямо и недвусмысленно передало Мировое Правительство?              — Кроме членов утопленников. Да.              — Каких утопленников?              — Если тебе неизвестно, то пусть так и останется, Гласс, хотя принято считать, что тебе известно все, — сказал Федуччи.              — Слава богу нет, — сказала она, улыбнувшись. — Но мне известно, что вы можете распоряжаться всеми чинами Дозора вплоть до адмиралов.              — Говори, — сказал Федуччи. Зоуи начинала получать удовольствие это слышать. Это “говори” это не просто приказ. Это значит, что Федуччи прекрасно понимает, что в ее голове уже все давно решено и он хочет услышать, каким образом, только чтобы сделать так, как она хочет. Она улыбнулась.              — Прикажите Хэндсу лично доставить меня в руки Цуру.              — Считаешь, что я это сделаю?              — Считаю, да. Вы умный человек. Вы поймете, что это лучше, чем заплатить за меня как за лот. Меня лучше иметь в должниках, чем в собственности.              Федуччи усмехнулся, покачав головой. Тяжело и негромко произнес:              — Значит, даром. Ты обойдешься мне дороже всего.              Вот и вернулись к тому, с чего начали. Даром в конкретно этом случае значит без единой гарантии: пустить ее с богом то ли пиратствовать, то ли что. Чтобы оставить призрачную надежду, что они увидятся. Чтобы соответствовать какому-то требованию, которое позволяет семье Федуччи быть похожими на Знать — на потомков основателей, которым следует поклоняться и всячески уважать.              — Не вполне. Вы все равно заплатите за мое присутствие на аукционе. Просто сделки не будет. Вы не начнете торг, а Монморанси не будет ставить единственную ставку. — Танго не облизывается на миллиарды, пожалуй. Зоуи усмехнулась. Вот ту малышку с тиграми продавали бы за половину миллиарда, а Монморанси на своего ставила чуть больше семисот миллионов. По словам Аллена отметку миллиард на аукционе за последние лет сто вообще не пересекали.       — Ничтожно, — отмахнулся Святой. Зоуи улыбнулась. Видимо бесплатно значило оскорбительно. Но Зоуи ставила, что Федуччи был по неясным причинам готов к такому исходу. Иначе бы он не примирился. Его вид, вопросы и подходы не оставляли иллюзий о его влиянии. Теперь только оставалось наблюдать за тем, как человек натурально расплачивается с самым дорогим счетом, который не покрывает его состояние: ничто. Федуччи смотрел на нее.              Зоуи стояла, оперевшись ладонью о стол, и молчала, пока его реакция сменится. В окна стучал мелкий мокрый снег, разбиваясь о стекло каплями. Зоуи потянулась к пальто. Чтобы уйти, надо одеться, или ее нахрен сдует между зданиями. Пока она надевала пальто, Федуччи растер большим и указательным пальцем брови. Выглядело как если уходишь из дома богатого любовника, который тебя содержит, после короткой, холодной ссоры. Он опомнился неожиданно:              — Ты убивала людей?              — Да.              Федуччи это как будто удивило и удовлетворило одновременно. Зоуи расправила воротник пальто и посмотрела на него. Улыбка впиталась в его лицо, и хотя его губы уже не тянулись углами кверху, это настроение все еще осталось в его глазах, и бровях, и внешнем виде. Но она только теперь разобрала, что он замолчал, потому что долго неотрывно смотрел не на нее, а за ее правой ладонью. Когда она скрылась в рукаве пальто, он почти нахмурился, а после следил за каждым ее движением. Зоуи опустила руки и спрятала в карманы. Его взгляд довел ее пальцы до самого кармана и еще ждал, как если бы она снова обнажила ладонь, но Зоуи кажется раскусила, в чем дело: Федуччи полностью поглотил черный сапфир перстня Сафра.              — Повтори, — сказал он. В этом не было ни угрозы, ни претензии. Он просто сознался, что отвлекся.              — Потребуйте у вице-адмирала Хэндса арестовать меня и доставить живой в Маринфорд. В торгах не участвуйте.               — Герника, — позвал он негромко. Зоуи подняла воротник пальто и обернулась на двери вагона. Герника показался почти одновременно с тем, как его позвали, и чтобы войти, немного наклонил голову. Агент оглядел комнату одним коротким взглядом. Зоуи не могла предположить, слышал ли он разговор между ними или имел распоряжения личные разговоры не подслушивать. Или имел настолько полное доверие Федуччи, что… Федуччи снова посмотрел на нее.       — Поговори с Хэндсом от моего имени. Ты слышал. — Герника едва заметно склонил голову, но пока ему не дали вольную, не сдвинулся с места. Федуччи поднял взгляд на Зоуи. — А ты. О Монморанси тебе нечего беспокоиться, она просто не знает, о какой сумме речь, — сказал он. — Не хотела бы попасть в ее дом?       — Боюсь, я сведу ее в могилу. И возможно ее братьев. И отца. — По какой-то причине это рассмешило Федуччи, и он короткими беззвучными смешками потянулся в улыбке человека, который не улыбается. Он коснулся пальцами ее подбородка. Смотрел на нее, на черты ее лица. Как если запоминать перед тем, как все кончено.              — Меня действительно поражает, что ты выбираешь смерть. Ты не просишь дать тебе сбежать, ты просишь смерть и имеешь совесть обещать мне встречу после этого. — Федуччи мог бы быть зол, говоря это, но он не шутил. Он стоял, заглядывая ей в лицо, как если бы прощался, он был восхищен. И он уже велел Гернике передать все приказы, и он не будет ее отговаривать. Видимо, говоря, что она дорого ему обойдется, он имеет в виду, что он упустит ее. Зоуи усмехнулась. В ее-то планы не входила смерть как предпочтительный рабству выход. Она еще поживет. Она пока не решила, как, но главное, ее законным образом избежит рабство, потому что у нее не будет покупателя. Он долго следил за ее ухмылкой и наконец отпустил ее лицо, как если бы запомнил его достаточно. — Ты оставишь мне кое-какой залог.              Герника стоял, выпрямившись, возле дверей, ведущих на улицу. Зоуи обернулась на агента. Поглядела на него, прежде чем спросить:              — Какой?              — Твой перстень.              Зоуи посмотрела на него. Руки инстинктивно потянулись друг другу, и она коснулась пальцами холодного камня. Это было очень простое условие в обмен на на самом деле безграничную свободу. Но внутреннее ощущение предсказывало катастрофу, едва она согласится: порвется какая-то нить. Сломается какая-то связь. И учитывая, как долго она намерена отсутствовать, сойдет с ума хороший человек. В отличие от многих на Святой земле — в здравом рассудке.              Камни не сводят с ума и не заменяют здравомыслия, но призрачное предчувствие начало точить свойственную Зоуи уверенность и простоту таких сделок.              — Это подарок друга, — сказала она. Но это была не отговорка, и Федуччи ничего не сказал. Он примет только согласие.              — Не носите его.              — Это не тебе решать.              Зоуи чувствовала, что сомневается. Федуччи ждал. Герника тоже ждал — он запросто ей отрежет руку, если Святой велит.              Одновременно догорели две свечи, и свет в комнате потускнел, и засвистел ветер. Вдалеке за окном было видно желтоватое свечение — так видно очередной подходящий по расписанию морепоезд.              Зоуи колебалась.              — Я отдам его после аукциона, когда будет совершена сделка, — сказала она. Федуччи медленно покачал головой и неопределенно махнул рукой Гернике — тот отошел от двери и открыл ее, дав Зоуи дорогу. Она вышла прочь.