Делец

У здоровых взрослых не бывает кошмаров, только тревожные сны

      Зоуи не относила себя к категории конченных фаталистов, приверженцев судьбы и игр фортуны. Она любила математику, причинно-следственные связи, решительную человеческую волю и мало-мальски продуманные планы. Ошибки в планах приводили к неуспехам. Адекватное целеполагание приводило к победе. Не было фактора судьбы, который предопределял бы ее дела. Обычно.              Обычно, когда женщина, владеющая фруктом удачи, не вытягивает из тебя ее всю. Зоуи могла иметь какой угодно продуманный план действий, и безупречные навыки, и все знания мира, и всю прогностическую мощность земли, но отпустит ее руку — и поминай как звали. Попадет под автомобиль. Провалится в люк. Поймает шальную пулю. Перед невезением такого рода отступало все. Поэтому Зоуи не спешила высвободиться из рук Баккарат — вообще-то мягких, спокойных рук, удерживающих ее за запястье, пока они в ногу широким шагом уверенных женщин шагали по опускавшемуся в вечер и в карнавал проспекту. За музыкой не было бы слышно, даже если бы Баккарат ей что-то сказала, гремели барабаны, и шествие на улице, против которого они двигались, все стремилось затянуть в себя всех прохожих. Прохожие обычно поддавались. Ослабляли узлы галстуков, подхватывали маракасы или барабаны, пританцовывали, размахивали флагами.              У Зоуи было ощущение, что карнавал — хорошее место, чтобы скрыться. Вырваться и скрыться. Сколько займет отплытие Карса? Если не дурак — а Карс не дурак — они отплывут немедленно. Это развязало бы ей руки. Нырнуть в толпу, исчезнуть в празднике, потеряться среди сотен людей на карнавальном шествии.              Баккарат могла добиться того, чтобы она осталась на Гран Тесоро. Тащить ее в руки Гилдо, кажется, не слишком полюбившем ее за ее вымышленную биографию, у нее права не было. Может быть, было бы, будь Зоуи немного менее пугана судьбой — если бы ее в свое время не подстрелили, не упрятали в тюрьму, если бы за ней по счастливому стечению обстоятельств не гонялся вице-адмирал и если бы судьба не баловала ее различными другими событиями, которые сложно вписать в категорию удачи — и она бы сдалась перед способностью Баккарат. Не стала бы соревноваться с дьявольским фруктов в управляемости судьбы.              Они следовали мимо гигантской фигуры пиратского корабля, который следовал вслед за парадом танцующих девушек в откровенной интерпретации пиратского наряда, а следом за кораблем шла смешанная толпа людей со знаменами, флагами и музыкой. Занимала всю ширину улицы, где обычно ездили автомобили. Зоуи шла с Баккарат под руку и краем взгляда ловила фигуры танцующих, силуэты фигур, отзвуки трубы, крики людей, а Воля вытягивала центральную улицу в узкий тоннель. Такой, в котором обычно бы начиналась тахикардия, паника и бессонница, а тут начинало появляться ясное, безошибочное чувство, что еще двадцать шагов, и она тогда не оступится с тротуара, если перемахнет клумбы и ворвется в толпу. Воля предупреждает заранее: она столкнется с большим музыкантом с трубой выше ее на полторы головы, и что-то подсказывает, что если Баккарат дернется за ней, то она непременно налетит на трубача, и Зоуи-то уведет Воля. А Баккарат спутается в узком платье, и музыканты попытаются вовлечь ее в пляс.              Зоуи считала шаги, опустив голову. Двадцать? Десять? Четыре?              Все.              Она резко остановилась на одном из широких уже привычных шагов, и Баккарат не удержала ее за руку, и шагнула вперед. Зоуи тогда легко отступила назад. Улыбнулась Баккарат напоследок, отступила и, прежде чем Баккарат снова потянулась за ее рукой, бросилась к карнавальному шествию.              Воля не дала оступиться на плитке, она инстинктивно увернулась от трубача, на которого смотрела, и Баккарат, последовавшая за ней в отчетливым криком:              — Гласс! — который Зоуи не услышала, но прочитала по губам, чуть ли сама не пала жертвой трубы. Ее оглушила нота. Зоуи успела разобрать, как Баккарат указала на нее рукой, и Зоуи бы обязательно пала жертвой упавшей с фигуры корабля снасти неизвестного ей названия, но она увернулась, не глядя, а после в плотной толпе людей вслед за уверенно ведущим чутьем пробралась между рядов музыкантов и вышла на той стороне улицы, не получив смертельных увечий от собственного невезения.              Какова штука судьба.              Зоуи усмехнулась. Что ей подложит ее невезение? Сколько времени ей даст Воля, способная его избегать? Когда Воля начнет скатываться в то безумие первых дней на Сабаоди после ее скоропостижной смерти и не менее скоропостижного воскрешения? Воля не в ладах с рассудком, и, вероятно, она в какой-то момент напомнит, что такое настоящий скандал. А пока Воля велела не оступиться, когда она шагает задом, а здравый смысл услужливо подложил в голову маршрут, ведущий в людный и плохо просматриваемый игровой зал в одном из отелей в квартале отсюда, и Зоуи летящей походкой скрылась с улицы карнавала.              Было много способов нарваться на мелкие неприятности, которых она не заслужила, но Баккарат могла убивать невезением. Баккарат могла убивать невезением на расстоянии. Зоуи едва не попала под шальную пулю в игровом зале, когда один из игроков в тире, разморенный вином, пальнул в зал. Заливаясь смехом, толпа не придала этому значения, а Зоуи из-под выстрела увело в последний момент. Выстрел сбил перила лестницы в той стороне зала, и посетители сначала напряглись, но всех успокоили, а Зоуи предложили бокал вина. Она постояла и понаблюдала за тем, как бедовый стрелок заканчивает свои дела в тире: бездарно стрелял, но выиграл утешительный приз для своей женщины.              На Гран Тесоро начиналась ночь — карнавал вывалил в залы разгоряченных, восторженных, разбитых от эйфории и праздника людей, когда Зоуи сидела за баром, и когда Зоуи вышла из зала, чудом прошла мимо строя дозорных, которых отчитывал капитан, которого она не знала: стояли все до единого трезвые как стеклышки и явно при делах, а не в праздном безделии, в каком можно было найти офицеров на Гран Тесоро. Воля приглушила присутствие, задержала дыхание, утрамбовала сознание в стенку, и Зоуи прошла мимо всего взвода. Из-за спины услышала только, как один из солдат протянул, когда она прошла:              — Пахнет сладко, — и ему прилетело подзатыльником за то, что отвлекается от приказов на черт-те что. Воля уводила из внимания дозорных, прятала от глаз муши, оттягивала за рукав с проезжей части, берегла ее бедную голову. Воля нежно и осмотрительно, мягким наитием не давала провалиться в открытый люк или попасть под падающий рояль, не заполняя головы грохотом паники от опасности, которую чувствовала в каждой вибрации воздуха и в каждом дуновении морского ветра, в каждом ударе барабанов и в своих собственных ногах. И все же безупречная ясность сознания одновременно видела мир в самых четких очертаниях.              Здравый смысл на двенадцатый удар часов, когда она качалась на стуле в одном из казино, подкидывал на ум варианты исходов событий: навсегда жить неудачницей, что несомненно поставит под угрозу ее сделки, последовать очень старому совету, который ей дали много дней назад: искать опеки — или на худой конец рассчитывать на то, что действие фрукта Баккарат не вечно. Может быть, можно отплыть на корабле вон тех пиратов, если только ее не пристрелят, едва она подойдет, потому что их капитан очень зол и проигрывает большую сумму денег, Воля велела держаться подальше. Зоуи подняла глаза к куполу потолка, разглядывая тени под сводами, и не исключала вариант, что на худой конец, это можно было бы и считать тем самым случаем, когда у нее нет выхода и надо сдаться. Не Баккарат. Салусу.              Она опустила стул на все четыре ножки, увидела бутылочки воды, что стояли перед ней, и одну прихватила от навязчивой мысли воли, не перебившей ход мыслей.              Салус в Саут Блю. Черт.              Она вышла из одного зала, ушла в другой. Прошла по высотному мосту, понаблюдала за эпизодом гонок, в толпе ощутила неприятное покалывание в затылке — ей смотрели в спину, а еще она почему-то таскала с собой воду.              За ней второй час вокруг одного и того же квартала следует охрана, которой она прежде не видела, и Зоуи долго стояла под большим навесом билборда, разглядывая громил издалека, и, когда они двинулись к ней, билборд сорвало. Ее-то Воля вывела, а вот бедняжек, брошенных выслеживать ее следы, нет. Если за ней начала ходить охрана, значит, Баккарат больше не рассчитывает на то, чтобы она убилась о собственное невезение сама. Сообщила Гилдо?              Когда пустили обычные салюты через пару часов после полуночи, она стояла в толпе людей, у одного из которых вдруг вспыхнула шуба от окурка. Зоуи на этот случай стояла с бутылкой воды, которую Воля заставила забрать со стола. Она скрутила крышку и вылила ее всю целиком на проходимца, тот много извинялся, и она похлопывала по его плечу, где остались тлеющие волоски шубы.              Безумие.              Салюты заливали небо красками и искрами, и народ стоял, подняв головы, как подсолнуховое поле. Очень удобное место отличить тех, кого салют мало интересует и интересует только ее скромная особа. Чтобы скрыться, оставаться на одном месте становилось почти невозможно. Чтобы скрыться, Воля исчезала в воздухе, заставляла сливаться со стенами, заставляла погружаться в это состояние подводной лодки, бездыханной, незаметной. Воля, которая не просто расставляла людей в пространстве, а которая заставляла исчезать из их мироощущения, приносила какое-то тяжелое напряжение куда-то в диафрагму, как будто не хватало кислорода, как будто задерживаешь дыхание и уже на исходе. И раз за разом этот трюк давался все тяжелее, пока охрана все же однажды не поймала ее за руку. Заломить не успела, Воля тут же подложила в ладонь столовый нож, и Зоуи полоснула им так, что охранник попятился, и ей пришлось бежать.              Дьявол, а бегущий привлекает внимание.              Столовый нож — это хорошо. Ее клинок — лучше. Висел на бедре, служил доброй службой, поддевая окно в комнате отеля, где Воля буквально позволяла спать короткие три или четыре часа, проскользнув туда за спинами жившей в комнатах семейной пары. Смылись границы между временами суток, между оттенками везения и его отсутствия, между своими мыслями и обсессиями воли: держаться толпы, избегать людей, бросить оружие, вложив его в руки какого-то дозорного, чтобы на входе в казино ее не посчитали вооруженной, час забирать волосы, не мытые третьи сутки и видеть в зеркале, что ей недостает сна, что за ней фигуры, а клинка-то уже и нет. Клинок привлекал внимание. Зоуи поймала себя на мысли на неопределенный час после старта этого невероятного приключения, что сидит с незнакомцем и пытается вспомнить, куда она его отложила. Незнакомец пожимал плечами и накидывал вполне сносные варианты:              — Не оставили в номере?              — Нет.              — Может быть, в вашей сумочке?              — Нет.              — Вероятно, ваш муж или партнер забрал его? — Зоуи качала головой. — Отдали кому-то на сохранение. — Возможно, но без спросу. А кому? — Наверное, надежный человек.              А потом на нее начинал уж очень косо поглядывать крупье, и Зоуи, спасовавшая в самом начале игры и только подыгрывавшая вот этому очаровательному гостю, который получил карты без марки невезения за плечами, но не умел блефовать, должен был выиграть, потому что Зоуи заговорила зубы его противникам.              Он сложил карты на стол, ему отошел банк, крупье потянулся к муши, пока любезно поздравлял его с крупным выигрышем, и он произнес:              — Кажется, я должен разделить его с вами.              — Ну это если я выживу.              — О, не волнуйтесь, терять вещи вовсе несмертельно.              Крупье шептал в муши, что Гласс на самом видном месте в самом большом игральном зале срывает один из крупнейших кушей вечера от чужого имени, но не смог сказать начальству, за каким именно столом, потому что Зоуи, сидя перед ним, гипнотизировала его взглядом, а Воля вмазывала в кресло. Растворяла в рубашках карт, мимикрировала под столы и полы, смешивалась в лицах и платьях, и когда крупье утащила охрана на допрос, и сам Гилдо показался в зале — батеньки, подключился лично, и давно ли? — который он не заслужил, Зоуи еще раз проверила свои карты: шваль. Воля даже не посмотрела на них, просто спасовала и перестроилась на порядочных людей за столом.              Клинка не было, а Гран Тесоро был слишком велик, чтобы преследовать одного человека. Зоуи делала этот вывод, шагая по мостовой мимо охраны, и добавляла себе сама: особенно такого умного, как она сама. Это было тщеславно, самонадеянно и по-своему отвратительно, но это была правда.              Дозорных при исполнении меньше не становилось.              И так ночь, начавшаяся прятками, обратилась бегством вперемешку с нахождением в беспросветном трансе Воли, чтобы отдышаться у всех на виду. День за днем продолжавшееся бегство, беспорядочно ведущее к случайным смертям, полное неприятных встреч, временами обращающееся в забвение, что Зоуи не могла вспомнить, как избавилась от хвоста тогда-то и тогда-то. Воля не выматывала физически, она истончала ресурсы, она боролась со здравым смыслом, она обращала эти предсмертные конвульсии в виде бегства игрой, и бегство это длилось явно дольше, чем планировала Баккарат, чем хотел бы Гилдо и чем была способна она сама. Бегство такое, что Маринфорд и методы Цуру по воспитанию юных бойцов и рядом не стояли. Это не добрейшей души человек Холланд, стреляющий тебе в затылок, это толпа подонков с приказом доставить едва живой, но живой на суд другого подонка — Гилдо, мать его, Тесоро. Бегство смазало богему вечера, когда Зоуи оттаскивала тело охранника к чулану, хотя совершенно уже и не помнила, как мужик вдвое крупнее нее потерял сознание. Осознав, что она буквально прячет тело, Зоуи бросила толстое запястье охранника, отступила, Воля расчертила их еще с два десятка на улице, сконцентрировалась на них, бросила зыбь тревоги, и оттого забылась. Зоуи оступилась.              Глупо и неудачно.              Свалилась назад, но быстро вскочила на ноги, оставила мужика лежать посреди технического коридора и поспешила убраться оттуда, но когда прошла весь коридор, то, открыв двери в конце, едва не столкнулась с целой толпой, а когда попыталась вернуться, то чуть ли не уткнулась Гилдо в грудь.              — Ты не можешь бегать вечно, Гласс, — сказал он, и его лицо растянулось в улыбке. Зоуи хотела отступить, но Воля взяла себя в руки — позади нее толпа людей, скрутят руки, драться с ними всеми не опция, тем более нет оружия под рукой.              — Я могу бегать очень долго, Гилдо, — сказала она.              Гилдо указал на нее рукой. Видимо, ожидал, что что-то произойдет. Зоуи стояла перед ним, ожидая исхода. Чертовы провалы в памяти — она не помнила, что было между двумя часами и вот этим самым моментом.              — Босс! — крики напуганные и почти истошные, с привкусом несправедливости.              Обернулась, люди позади нее медленно обращались золотом: Гилдо не стеснялся бить своих, но ее не покрывала тонкая пленка золотой пыли — она благоразумно ходила с зонтом под этими показушными дождями из золота по прибытии.              Ее неуязвимость к обращению изваянием Гилдо скорее раздражала, чем впечатляла. Его вообще раздражало то, что Гласс бегала от него так долго и так успешно. Так успешно, что невезение, наведенное на нее Баккарат, уже и невезением не было, как будто дьявольщина фрукта отступала, если была неспособна повлиять на сильного Волей человека. Рука Гилдо напряглась, но теперь, когда он, пытаясь обратить ее золотом, обездвижил собственных людей, она все же вынырнула в двери. Туда, в широкие покои, в какую-то ложу, в огромный номер, в чужую компанию. Скрываться между столов, опомниться в бассейне, выныривая из-под толщи воды, потому что ее вытащил какой-то очень длиннорукий мужчина, трясущий ее за плечи: не пыталась ли она утонуть. Ехать за рулем. Стоять посреди батальона Дозора. Наблюдать, как Цуру выходит из ложи для особенных гостей. Все вперемешку. Зоуи сбилась, что было раньше, а что позже. Что она делала намеренно, а что случайно. Что делала ее руками чужая сущность в седле пилота. Что нашептывала Воля, что кричал здравый смысл. Что выкидывало патологическое невезение Баккарат, а что великолепная удача Зоуи Гласс.              Воля следила за каждым шагом Гилдо, когда он шагнул вслед за ней, растолкав охрану. Воля постепенно смешивалась с тревогой, Воля увела ее в гостиную с обилием пальм и цветов, где накрыла тенью укрытия. Воля не-очень-то-и-наблюдения попыталась скрыться не в толпе и не от группы. Воля рассчитывала, что Гилдо не заметит ее в пустой комнате, и Зоуи, отходя в сторону, увидела, как он вошел.              Гилдо вошел неспеша, обводя взглядом все: закрытые окна, предметы мебели, за которыми она бы не успела укрыться, или бы разбила зеркало или бокалы, или бы перевернула горшки. Гилдо медленно осматривал комнату, и Зоуи, затаив дыхание, видела, как он не фокусирует на ней взгляда. Пока она стоит, затаив дыхание, заставляя сознание вжаться в стенку, он ее не видит, но это состояние вводит в бессилие и тремор почти мгновенно, и бог знает сколько времени она еще продержится.              Это не просто какое-то помещение. Это его, Гилдо, номер. Номер или кабинет. Или квартира. Или покои.              — Ты не сможешь прятаться вечно, Гласс, — Гилдо развел руками широко в стороны, как будто охватывая ими воздух. — Это мой город! — выкрикнул он. Его голос отдался от потолков, и, если бы не мелко обставленная комната с богемными безделушками, маленькими фигурами херувимов, невысокой банановой пальмой, с диваном с закрученными ручками, эхо бы обрушилось на них. Зоуи стояла, задыхаясь, вжимаясь лопатками в стену. Концентрированная Воля, накрывавшая ее в чужом сознании толстым слоем темной воды, скрывающая ее от внимания, позволяющая стоять здесь, в запертой комнате незамеченной, лишала ее шансов на жизнь, отнимая дыхание. Размазанная по течению дней она только поддушивала, а теперь навалилась со всей силы, сжала ребра, как сто метров воды. Сколько она продержится против собственных шансов на выживание?              Гилдо стоял и ждал, медленно оглядывая комнату. Дважды прошелся по ней взглядом, но как будто не заметил. Зоуи цеплялась за стенку влажными ладонями. Ее не хватит надолго. В прошлый раз Воля довела до беспамятства за считанные минуты. Сначала почти задушила, а в итоге, когда оказалось, что она уже вырвалась, все равно выронила из собственного сознания.              — Рабство или эшафот. Выбирай, Гласс. Мне без разницы, — посмеиваясь, протянул Гилдо. Его смех медленно рассыпался, и наконец, его взгляд остановился на ней, когда Зоуи сбросила Волю. Осознанно довести себя до обморока Волей было бы безумием. Хотя было все равно ощущение, что с минуты на минуту ее выдержка закончится. Гилдо наконец остановил на ней взгляд. В них сверкнула искра выигранной развязки. Он широко улыбался. — Рабство или эшафот?              — Эшафот? — спросила она. Нет, она определенно переиграла с Волей. Потеряет сознание через считанные минуты. Опять проснется в беспамятстве? Дьявол. Воля подступает большим черным пятном, стремится поглотить сознание, опрокинуть его лопатками в бездонную муть колодца.              Какого дьявола эшафот?              — Хороший выбор, — скалится Гилдо.              Зоуи стоит, заставляя голову соображать напоследок. Эшафот. Сдать ее в руки Дозору? На нейтральной территории. Становится даже немного обидно, это ее фокусы, пользоваться нейтральностью территории для обманчивого чувства защиты, чтобы Дозор мог арестовать единственных, на кого имеет юрисдикцию в таких землях — на тех, кто нарушил дозорные уставы.              Но если рабство — опция понятная, учитывая Гилдо и славу о нем, то эшафот вызывает вопросы.              — Эшафот? — еще раз спросила Зоуи. Гилдо скалился. Он стоял, уперевшись руками о стол, смотрел на Зоуи, почти съезжающую по стенке.              Он открыл ящик стола, положил на него лист бумаги — знакомый хруст газетной бумаги, на которой печатаются розыскные постеры. Зоуи нахмурила брови — ее награда, шестьдесят шесть миллионов, даже не составляет суммы, которую она выиграла. Даже ее половины. И вообще связать что-либо в этой истории уже не получалось. Сознание отчаянно просилось в отлучку. Возможно, надолго.              — Гран Тесоро никогда не зарабатывал на охоте за головами. Но ты, Гласс. Штаб платит миллиард за твое тело. — Гилдо, посмеиваясь, ударил по столу ладонью, от этого легкая листовка дернулась, поймала какое-то завихрение и слетела со стола. Прилетела Зоуи под ноги. Зоуи опустила на нее взгляд. Надо сказать, видеть собственный портрет надоедало.              Она невольно усмехнулась. Воля рассыпалась в голове. Не читала ни угроз, ни опасностей, требовала выйти вон из сознания. Но глаза-то видели. На листовке к шестидесяти шести миллионам действительно добавился миллиард.              — Дозор может делать со своими людьми что угодно, Гласс, и я закрою на это глаза.              — Да за миллиард я бы сама сдалась, — усмехнулась она. Гилдо смотрел на нее через стол. Его оскал был сначала мерзкий, потом немного исказился. Веселость в нем медленно угасла, остались только криво изогнутые губы, и, когда они оба обернулись ко входу в комнату, Зоуи подумала: интересно, заплатил ли бы ей Салус.              Эта мысль ее заняла, и вместе с тем, чтобы слишком крепко сжимать за спиной косяк, она не придала внимания тому, что видела: в помещение вошли двое, не дожидаясь особого приглашения. Воля отказалась комментировать происходящее, потому Зоуи даже заметила за собой, как кверху ползет бровь: это было немыслимо.              — Здорóво.              Гилдо не отводил взгляда от Красноволосого Шанкса, а Бекман, вошедший следом, закуривал сигарету. Шанкс улыбался, осмотрел комнату. — Дружище.              — Рыжий, — произнес Гилдо.              — Так и знал, — выдохнул Бекман.              Шанкс прошел к Гилдо. Опустил руку ему на плечо, отвел в сторону, как будто это делало их разговор более приватным, хотя в комнате, включая Зоуи, все еще было только четыре человека, то скорее наоборот выделяло.              — Гилдо, будь другом, дай забрать Гласс, а?              — Исключено, Рыжий, мне заплатили.              — Сколько?              — Миллиард.              — Я заплачу тебе миллиард, Гилдо, я торчу его Гласс за товар, — сказал Шанкс. Небрежное, быстрое объяснение повседневных вещей из его уст прозвучало совершенно неудивительно. Гилдо наклонил голову, посмотрел на Шанкса с подозрением. Перевел взгляд на Бекмана, тот только подтверждающе покачал головой.              — Какой товар?              — Саке.              — Ты достал то саке, Рыжий?              — Не я достал, — улыбнулся Шанкс. — Гласс достала. Так что давай сговоримся как-нибудь, мне очень надо, по старой дружбе, — Шанкс хлопнул Гилдо по плечу и, не дожидаясь ответа, обернулся к Бекману.              Бекман в этот момент перевел многозначительный взгляд на объект разговора: потеряла сознание и лежала на полу. Шанкс усмехнулся.              — Забираем, — сказал он, пожав плечами. Гилдо не возразил, хотя хотел.              — Что я скажу Штабным?              — Что ошибся и в глаза ее не видел. Спутал. Что угодно, Гилдо, ты найдешь, что сказать, — отмахнулся Шанкс. Бекман опустился перед Гласс на корточки, потянув ее на себя за руку — безвольное тело в глубоком обмороке. Гилдо наблюдал за этим из-за стола. Не был в восторге по многим параметрам, кислое лицо с поднятыми на лоб очками-звездами выражало всю полноту его неудовлетворения. Гилдо фанатик. Гилдо фанатик, ему мало, чтобы за голову этой женщины заплатили. Он бы сдал ее за бесплатно, как поступил с десятками до нее и поступит с десятками после, кого слухи примажут к работорговле.              Гласс к работорговле примазывали не слухи, а дозорные личные дела.              — Ты снимаешь с эшафота работорговца, Рыжий, — предупредил Гилдо.              Шанкс смотрел на Бекмана, когда он поднял ее на руки. Сам забрал листовку. Мордашка Зоуи Гласс на фотографии отдавала дурными намерениями. Хотя в работорговцы Шанкс бы ее не прописал. Ну так, навскидку.              — Ну, обещаю, Бекман навсегда отучит ее от этого дела. Бывай.                     Зоуи, качая ногой, сидела на длинной лавке — если ее так можно было назвать, учитывая, что она была из мрамора с золотыми жилками. Сидела, завернувшись в полотенце, качала ногой, и не отрываясь рассматривала то, как воды бассейна приходит и отходит по мере того, как Николь меняет положение рук и садится немного по-другому. Блаженно закрывает глаза, роняет длинные волосы в кажущуюся черной воду в белом-белом пару бани.              Зоуи, качая ногой, сидела в стороне и в полотенце, потому что качать ногой помогало сосредоточиться, а не быть погруженной в воду позволяло не отвлекаться на умиротворение, которое приносило чувство королевской бани.              — Тебя что-то тревожит?              — Тяжесть трезвой памяти.              Николь рассмеялась, притом звонко, всплеском воды от того, как она убрала руку под поверхность воды, окунулась с головой. Зоуи заметила, как ее профиль скрылся под водой.              Потом королева долго не задавала вопросов, и Зоуи, уперевшись рукой о холодный влажный мрамор, разглядывала клубы банной влаги и пара.              Трезвая память, кажется, обрисовавшая ее досуг в последние дни на Гран Тесоро, легла на плечи более тяжелым грузом, чем беспамятство.              — Позволь вопрос, Николь?              — Ни в чем себе не отказывай, Президент.              — Шанкс давно обещал саке королю?              — Давненько.              Зоуи медленно покачала головой. У Николь был немного лисий взгляд, в нем было что-то если не хитрое, то испытующее. Проницательное и лукавое одновременно. Зоуи такие взгляды часто принимала за лестные, обычно означали, что последует комплимент в сторону ее интеллекта.              — А Шанкс говорил, что ты догадливая.              Зоуи покачала головой снова.              — Шанксу что-то от меня нужно?              — Насколько мне известно, нет, — ответила спокойно Николь, пожав тонкими плечами и, зачерпнув ладонью воды, пролила ее на гладкие руки. Зоуи подняла брови. По ее мнению, Шанксу от нее что-то было очень даже нужно. Иначе зачем это все. Она не совсем понимала, когда оказалась частью его старого обещания королю Грифа. Считала себя главной пронырой в истории, а выходило, что не совсем так.              — Ты его хорошо знаешь?              — Не лучше, чем ты его старшего помощника, хотя возможно дольше, — ответила Николь.              Зоуи усмехнулась. Николь была любопытная женщина. Она ей нравилась.              От влажной жары бани немного медленнее двигались мысли и не было способности и желания на стремительные действия и быстрые решения. Зоуи медленно поменяла местами ноги, чтобы теперь качать другой, и распустила волосы, которые собрала на макушке, когда вышла из воды с четверть часа назад после того, как вынырнула с двумя дополнительными сутками воспоминаний в голове. К ее удивлению, сами по себе воспоминания в голову ясности не внесли. Лежали в уме как чужие, как текст на страницах. Чтобы принять его идеи, нужно было прежде пробежать его глазами, пропустить его через себя.              — Но мне нужно, — продолжила невпопад Николь. Зоуи изогнула бровь и подняла подбородок, отвлекшись от попытки сконцентрироваться непосредственно на том, почему Веритас разглядывал ее через всю комнату и так и не коснулся ее ни пальцем.              — Прости?              — Шанксу, насколько мне известно, нет, но мне нужно, — объяснила Николь. — Хотя, конечно, я не смогу тебя заставить.              Зоуи медленно улыбнулась. Как в воду глядела — любопытно. Как в воду глядела, что она здесь не просто на правах гостя. С Рыжим они были в расчете еще там, внизу, на Деке. И все же Шанкс спрашивал, будет ли она на Грифе. Прежде чем спросить ее, спрашивал, кто распоряжается кораблем.              — Я слушаю, — сказала она.              Королева посмотрела на нее, как будто хотела взглядом определить, насколько Зоуи в состоянии перенести еще одно потрясение, хотя еще не совсем справилась с предыдущим.              — Как тебе вино?              Зоуи подняла бровь. Если речь про то самое вино Гармония в бочках:              — Превосходное, — сказала она. Вывоз вина был запрещен с Грифа. Но королева давно обещала нарушение запретов.              Она придвинулась к борту, сложила на него руки, оперлась о него, как будто собиралась выбраться из воды. Зоуи посмотрела на нее. Сложила руки на коленках, наклонилась ближе. Выходило, Николь могла бы едва-едва слышно произнести полслова, и это останется между ними.              — Стань посредником в сделке с Мариджоей. — Зоуи усмехнулась, начала качать головой.              В Королевские бани должна быть вхожа только королева. Это давало ей право рассуждать здесь о всевозможных затеях и обсуждать сделки, нарушающие все законы ее страны.              Иметь дел с Мариджоей она не хотела. А еще теперь, когда она напомнила про Мариджою…              Зоуи задумалась, в голове отозвались разговоры, прошедшие кажется сто лет назад. Что-то о приказах Момонги. Что-то, что теперь ставило ей награду в миллиард. Почему Салус предлагал сдаться ему. Меж тем про Правительство он и сам что-то обронил, и теперь, когда она вспомнила, Зоуи только теперь обратила на это внимание.              Глупо. Нелепо. Но не касалось сути вопроса Николь.              — Зачем?              — Это хороший вопрос, Гласс, учитывая, что ты хочешь сказать нет, — улыбнулась Николь. — Мариджоя давно желает получать вино с Грифа на исключительном праве.              — Звучит как будто посредник не нужен, разве Мариджоя не заплатит за такое щедро? — спросила Зоуи, откидываясь на мозаичный борт ванной. Николь медленно покачала головой.              — Заплатит, но Грифу ни к чему золото, ты же видишь, — Николь выдохнула, в глазах ее поблек блеск и кажется она немного потеряла сосредоточенно возвышенный королевский вид — говоря проще, встревожилась. — Наказание за само намеренье спустить вино в море жестоко, — напомнила она.              — Какое?              Николь как будто сомневалась, говорить или нет. Зоуи молчала. Не было смысла дополнять вопрос, когда и так на поверхности, что она не вмешается в дело, детали которого не знает. Резать вслепую — убить пациента.              — Ты знаешь, сколько лет этим садам, Президент?              — Сколько?              — Девятнадцать.              — Исключено.              — Почему же.              — Виноград начинает плодоносить пригодный для виноделия плод только после семи или девяти лет. А восемнадцать лет тому назад бочка вина Гармония упала в Синее море.              Николь покачала головой в подтверждение ее слов. Всех сказанных.              — Восемнадцать лет назад Гриф отказался от продажи вина на Мариджою. Вице-адмирал уничтожил сады. И последняя бочка урожая была сброшена в Синее море. Как насмешка над намереньем Грифа пустить вино в рынок. В очередной раз. В Гармонии целая коллекция этих вин, Гласс. Единственная коллекция вин Грифа на Синем море.              — На Грифе говорят, видели зарево.              — Горели сады, — сказала Николь.              Зоуи отвела от нее взгляд. Национальная трагедия, ничего не скажешь.              — Когда переговоры?              — Каждые двадцать лет. На будущую весну.              Зоуи не заметила, как снова начала качать головой. Хотела подумать еще раз про то, что Мариджоя имела в голове на ее счет, но голова почему-то думала о том, как и где совершить сделку, на которую она еще не согласилась.              Слишком много нитей ведут к Мировому Правительству. Салус про него сболтнул на Гран Тесоро, и у Зоуи не было времени поразмыслить над этим по-хорошему, потому что тут же объявилась Баккарат. Теперь предлагала ей вести дела с Мариджоей Николь — как будто ждала ее появления.              Выглядело как непростая история. Зоуи задумалась.              — Я не буду слишком хороша как посредник в этой сделке, — сказала она.              — Отчего?              — От того, что я вспомнила, что забыла. У меня, кажется, непростые отношения с Правительством и Мариджоей. Хотя я все еще не знаю деталей. Я не нейтральное лицо и не могу посредничать в сделке.              Николь, кажется, огорчилась, но быстро взяла себя в руки.              — До тех пор много воды утечет. Переговоры состоятся в любом случае. Эти виноградники заняли двадцать лет моей жизни.              Зоуи смотрела на нее неотрывно. На подсознательном уровне подумала, что срок пятьдесят лет кажется безумным — Николь не соответствовала описанию женщины в шестом десятке.              — Не могу ничего обещать, — сказала Зоуи.              Они переглянулись друг с другом долгим взглядом. Николь определенно была хорошим политиком, и на Грифе за сделки отвечала она, в отличие от муз, что играли роль красивого изображения дворцовой жизни. Она ничего не сказала.              А Зоуи нарвалась на Грифе на две услуги, которые в разные периоды времени должна оказать, хотя питала иллюзию, что отправляется сюда, только чтобы оказаться в постели взрослого умного человека и еще иметь совесть требовать с него объяснений. На горизонте маячили флагштоки с флагом Мирового Правительства, а у Зоуи даже не нашлось времени прикинуть, что с этим делать.              Она скрылась под воду с головой, чтобы собрать волосы на затылке. Вынырнула, провела влажной рукой вдоль предплечья, посмотрела на Николь. Она загадочно улыбалась, погрузившись почти по самый подбородок. Тонкие брови подчеркивали легкий прищур в ее глазах. Пар поднимался над водой, смазывал остроту ее взглядов.              — На Мариджою, — задумчиво повторила Зоуи. В голове не укладывалось — ради золота, которым остров и так полон настолько, что по нему ходят ногами. Зоуи долго смотрела на Николь.              Попасть на Мариджою представителем интересов легитимной королевы, хотя ее интересы явно не столько в золоте, и члена Правительства или пленником и разыскиваемым лицом? Или в обеих ролях сразу? Прийти самой, когда за ее голову дают миллиард. Потребовать деньги ей на руки. Она усмехнулась.              Николь, замечая, как на ее лице появляется что-то, говорящее о дурных замыслах, облизала губы и откинулась на пологую стеночку бассейна, запрокидывая голову, чтобы расслабиться.              — Ведь ты сделаешь это, — сказала она в потолок. Зоуи размяла плечи, как будто покачав головой. Ничего не ответила. Они обменялись улыбками. Зоуи улыбалась, думая, что на чужих целях можно играть, особенно на политических. Николь улыбалась, думая, что на чужой тяге к наживе можно играть, будь ты трижды гением.              — Я могу взглянуть на сады? — спросила Зоуи, немного погодя.              — Можешь, — сообщила королевское позволение Николь.              А на Синем море ее ждала ее собственная листовка в миллиард и политический сыск, находиться с которым в одной плоскости не хотелось без тузов в рукаве. Зоуи вспомнила сроки отплытия: назначено на завтра. Завтра предстоит спуск на Даунстриме на родное Синее море, где ее особый статус тяготеет к чему-то более неприятному, чем даже статус разыскиваемого преступника. Нужно было прибегать к очень старому методу — проработанному, еще с Арабасты: сначала выяснить, что солнцеликим и достойным от нее нужно, и попасться тогда, когда у нее на руках будет встречное предложение. А помимо этого еще не потерять свои текущие операции и процессы: дать Карсу спокойно обновить корабль, забрать чек у Айсберга, доставить грузы Перпетуи, и все это, не попавшись. Рассчитывать на собственную осмотрительность не приходилось. Зоуи почему-то хотелось отсрочить время спуска на Синее море.              Они провели в королевских банях, кажется, несколько часов, и когда вышли на улицу, стояла полная луна, здесь казавшаяся огромной, хотя они были всего на десять тысяч метров к ней ближе.              Николь направилась во дворец в сопровождении стражи, запиравшей на ночь все выходы и входы, из-за которых Зоуи накануне не смогла попасть внутрь без сопровождения, а Зоуи долго наблюдала в небо. Между облаками, там, высоко, очень высоко, летал орел. Настолько высоко, что его гигантский размах крыльев — Зоуи помнила его вблизи — казался обычным орлиным полетом.              Трое стражей ворот на входе на Гриф — лев, вол и орел — ночами, когда не действовал никакой вертикально бьющий поток, оставались где-то в дворцовом городе, сторожа его покой. Покой королевы Грифа, покой муз, соблюдение особого статуса женщины, золота и земли. Орел поднимался все выше, и Зоуи уже плохо различала его в ночном небе, но если подключить Волю, то за полетом орла было легко уследить. Он казался средоточием света и тепла, и Зоуи опустила голову, перестав задирать подбородок к небу. Сознание с точностью следило за спиралью полета стража, поймавшего воздушный поток, пока через несколько минут такого патруля с воздуха он не опустился на один из подвешенных на золотые цепи островов с садом.