Ice on my teeth.

***

      Казалось, в зеркале отражался совсем другой человек. Это момент столкновения со своей истинной сущностью, которая долго скрывалась за множественными железными оковами. Хотелось рассматривать каждую деталь. Даже те, которые уже были знакомы и выучены за всю жизнь. Сейчас будто бы все было иначе. Даже родная родинка под глазом придавала точенному лицу новый шарм. Уён оперся на раковину. Он знал, что этот новый имидж был зовом революции. Собственной внутренней революции. Красные прядки спадали на лицо, прикрывая его глаза и оставляя их в тени. Они резвились у него на лбу, можно было разглядеть каждую. Цвет красный. Как кровь. Кровь, которую он успел пролить уже не один раз. И все это — его новая жизнь, которая неожиданно разделилась на до и после. Можно было долго рассуждать о том, по нраву ли ему его нынешняя реальность, но голова была забита совсем иным. Внутри неё кипели самые жестокие сюжеты. Он хотел вырвать глотку каждому, кто встанет у него на пути. Руки сжали холодные края мраморной раковины. До боли в костяшках. Взгляд изменился. Из-под полуоткрытых ресниц были видны глаза, напоминающие черные омуты. В них читалась только тотальная решимость идти до конца.       План Ёнджуна ему понравился. Чон был уверен, что все должно пройти гладко. Иначе — просто невозможно. Он готов отдать свою жизнь, лишь бы чертов Бомджун обосрался и залился слезами от горечи и обиды. У него не укладывалось в голове — как можно быть настолько бесчеловечным и буквально тупым мудаком, чтобы позволить себе так вершить судьбы людей, пользоваться их доверием и их жизнями. В памяти всплыли воспоминания об их недавнем разговоре с Ёнджуном: — Что? Они хотят убить меня во имя какого-то мнимого освобождения? — Уён нахмурился. Его явно не устраивал этот расклад. — Да, Уён, именно так. И пролить твою кровь на синюю птицу. Как тебе такая перспектива? — Это значит — я особенный? — Чон самодовольно хмыкнул, пытаясь разбавить эту надоевшую ему атмосферу. — Уж не обольщайся. Ты просто мешаешься под ногами. — Тогда меня хотят убить уже около 10 человек точно, если так рассуждать. — Чон почесал указательным пальцем свою макушку. — И что мы будем делать? — Так как наши планы немного поменялись. Ты должен знать… Твои друзья здесь. Чонхо пошел за ними. В момент жертвоприношения они тоже будут в зале. Под прикрытием. Они наденут плащи и прикинуться верующими. И в момент, когда вот-вот Бомджун должен будет тебя проткнуть своим ножом, они вмешаются. — Они здесь? — Да. Конечно. Они ищут тебе уже несколько дней. — Так, стоять. Я нихуя не понимаю сюжетную линию. Меня уже все жесть как бесит. — Разберешься на месте.       Ладно, перспектива действительно была на твердую 3. Уж явно не на 5. Вообще, у Уёна многое в жизни было на 3. Как минимум, история в университете. Точно! Чон не должен умереть без диплома. Он не умрет чмом. Поэтому выжить нужно было 100%. Если не все 200%. На душе уже было спокойнее от одного осознания, что его друзья в порядке. Единственное, что его волновало — где его мать? И он очень надеялся, что они отправили ее домой в Сеул или она просто наслаждается в японском СПА. Да-да, знал бы он… Но ему лучше, конечно, все же ничего об этом не знать. Пусть это будет маленьким секретом для успокоения чоновской души. А то он и так бедный травмировался хуже некуда. Стоит теперь у раковины весь такой брутальный с красной башкой и смотрит в зеркало уже на протяжении 5 минут с лишним.       Эй, Чон, мать его, Уён. У нас тут вообще-то сюжет в разгаре. Не хочешь ли хотя бы двинуться ради приличия?       В общем, да. Чон наконец-то тяжело вздохнул и отпрянул от своего отражения, покидая темную ванную. Пришлось вернуться в любимый подвал и вновь привязать себя к стулу. То есть позволить этому случиться. Ведь буквально через 24 часа, ровно в полночь, его тушку принесут в жертву. И, как мы уже сказали, перспектива была на твердую 3. И очко если и не сжималось, то все равно было неприятно это осознавать. Сердце вот только тосковало по Сану. Очень ныло и болело. Хотелось сейчас просто вернуться в тот самый родной особняк, лежать на мягком ковре и много разговаривать о жизни. Но ни особняка, ни прежнего Уена уже не было. Ни даже того прелестного ковра. Все кануло в небытие и осталось лишь в очерках воспоминаний.       Тем временем Хонджун и вся его веселая компания слушали план, который излагал вернувшийся к жизни Чонхо. Ахуевать приходилось знатно со всего, но больше — от воскрешения блудного сына. Вопросов было много, ответов, на самом деле, почти нет. Но приходилось унять своё любопытство и просто внимать. Потому что от этого зависела жизнь их непоседливого друга, а конкретно — чоновская задница. Пока Чонхо что-то активно рисовал на бумаге, расставляя фишки, парни то и дело переглядывались между собой. Голова очень сильно кипела. Травка все-таки так быстро не испаряется. И кто ж знал, что это была плохая идея. — Так, ещё раз. Плащи, маски и нож. Это БДСМ-вечеринка пройдет в каком-то старинном храме. Нам нужно быть там и прикидываться сектантами. Я правильно понимаю? — Сону откинулся на спинку стула, как он делал это обычно. Выглядело очень вальяжно. Не так ведут себя те, кто буквально попадает в эпицентр всякой бесовщины. — Да. Нам нужно быть там к 11 часам вечера. Такой вот абсурдный маскарад. А ещё вам нужно выучить гимн Халазии. — Чонхо тыкнул пальцем в бумагу, туда, где нарисовал храм и луну. — Блять, я просто хотел почиллить в Японии, выпить с Уёном сакэ и заняться сексом под сакурой. Какого хера вообще происходит? — заныл Сан, прикладывая голову к своим сложенным рукам. — Я смотрю, чилловым парнем побыть не удалось. Работаем с тем, что есть. — Хонджун ободрительно похлопал Чхве по плечу. — А можно такой вопросик… А маму Уёна мы куда денем? Не с собой же потащим. Она же там всех доведет. И нас в том числе. — Сону поднял указательный палец и повел им из стороны в сторону. — Как это что? Ты с ней останешься. — усмехнулся лидер. — В смысле?       Хонджун решил ничего ему на это отвечать, просто улыбнулся и подмигнул. Спорить было бесполезно, хоть Сону и хотел. Но больше всего он хотел не лезть в это дерьмо. Так зона комфорта победила желание кому-то надрать зад. Но оставаться с этой женщиной было ещё страшнее, чем кинуться в лапы сектантам. Однако Сону предпочел умереть от шила в заднице мисс Чон, чем от кинжала старшего брата Хонджуна и его сумасшедших друзей.       Так и было решено. Все идут на задание, а Сону остается с самым главным боссом.       Последние 12 часов были невыносимы. Хотелось поскорее вызволить Чона и закрыть это дело окончательно. И после этого всем составом точно улететь на Багамы. Хотя с их опытом путешествий лучше остаться дома, в Сеуле. А то в следующий раз не в секту, а в монастырь искуплять грехи. Хотя там уже вряд ли что-то поможет. Но а пока приходилось становиться палачом собственных мечт и мириться с реальностью, в которой, что ни день, то приключение.       Время близилось к вечеру, а значит нужно было начинать готовиться. Парни переоделись в костюмы, которые им дал Чонхо, а также надели на лицо маски из черного металла. Все это время в воздухе висело напряженное молчание. Никто не знал и даже предполагать не мог, чем закончиться сегодняшний вечер. Могло произойти что угодно. Больше всего переживал Хонджун, ведь его ждала встреча с братом спустя очень долгие годы их тихой ненависти друг к другу. Да и он по-прежнему чувствовал ответственность за каждого друга. Лидера съедал изнутри страх за Уёна, хоть он и вовсе не подавал виду. Нельзя. Титул «главного» не позволял ему стушеваться.       Чонхо уже был на месте, он покинул ребят еще ночью, чтоб вернуться к Бомджуну и не нагнать на себя подозрения. Действовать приходилось максимально аккуратно. Лишний шаг — и можно поплатиться за свою ошибку. Бомджуна хоть и ненавидели, но тупым явно его не считали. Он был хорошим стратегом и очень жестоким человеком. Психопатом. И был гениален в своих издевательствах. Чонхо не медлил. Он встретился с Ёнджуном и доложил тому всю внешнюю обстановку. Казалось, не существовало ничего, что могло нарушить их планы.       Уёна все это время готовили к вечернему променаду в старинный храм. Ему предоставили белый наряд, дали помыться и хоть немного освежиться. Радость? Да вообще. Никто не понимал, почему Чон ведет себя так спокойно. Наверное, смирился со своей участью. На самом деле, он отсчитывал часы. Хотелось скорее насладиться моментом крушения эры Бомджуна и освободить народ. Несмотря на то, что Чон чувствовал себя уверенно, внутри все равно происходила война. Ему было неспокойно, в первую очередь, за своих друзей. Он чувствовал, что глава Токио подходит к концу. Прогнозы говорили — все получится, но внутренний маленький мальчик все равно готовился к самому худшему. У них всегда все шло не по плану. Неужели этот день будет исключением? Голова невыносимо болела. Настолько, что в ушах было слышно, как закипает и бурлит кровь. Таких мигреней не было давно. Хотелось ущипнуть себя, но тело будто бы перестало чувствовать. Спустя всю пройденную боль и все испытания, Уён вообще стал мало что ощущать. Это пугало. Неужели обратной дороги нет? Неужели больше жизнь не будет прежней? Его мотало из стороны в сторону. Желание спрятаться и просто проснуться от этого кошмара зашкаливало внутренний спидометр. Кто-нибудь разбудите Чона и скажите, что всего этого просто нет. Что он просто спит в своей кровати рядом с Саном, а на утро все будет хорошо. Что он увидит вновь родной особняк, пробежит по знакомому коридору, а затем пойдет по своим уёновским делам — донимать лидера, играть в карты с Чонхо, говорить по душам с Ёсаном, крепко обнимать Сонхва и получать поцелуи от старшего в макушку, учиться стрелять с Юнхо, баловаться с любимым другом Минги и утопать в теплых объятиях Сана.       Но нет. Он стоял посреди подвального помещения и пялился в потолок, на котором невозможно было сосчитать трещины. И если эти трещины можно было заделать, то внутренние — точно нет. Он это прекрасно понимал. Чон скорее хотел выбраться из всей этой истории и просто улететь домой вместе. В восьмерым. Обратно домой. И маму целовать в её родные щеки. И получать от неё люлей за то, что вновь влип в какие-то приключения. С глаз покатились холодные скудные слезы. Схватиться бы сейчас за свои красные волосы и замотать головой, чтоб выбить все дурь. А лучше расшибиться об стенку.       Дверь в помещение неожиданно открылась. Внутрь зашел какой-то человек в черном плаще. Его лицо скрывал капюшон. Уён напрягся, сделав шаг назад. Но через минуту незнакомец сбросил одеяние с головы, и перед Чоном предстал Ёнджун. У него тоже были красные волосы. Он улыбнулся. — Решил поддержать твою революцию, идиот. — Чхве подошел ближе и похлопал Уёна по плечу. — Готов? Ты че, ревел? — Готов. — Уён вытер почти высохшую слезу с щеки, смахнув её в сторону. А затем обиженно шмыгнул носом. — Нет. Не ревел. Поссал глазами. — Реально придурок. — Сам такой.       Они тихо рассмеялись. Ёнджун достал какую-то маленькую продольную коробочку из кармана своего длинного плаща. Чон нахмурился, не понимая, что это значит. — Ты что, решил сделать мне предложение? Я занят. У меня есть Чхве Шкаф. Точнее — Сан. — Идиотина, это нож. Возьми его. — Ёнджун открыл коробочку, на дне которой находился кинжал с какими-то красивыми вкраплениями в виде синих камушков. — Ааа… Этим я типо обороняться должен? Лучше бы дал мне телефон. Или Бомджуна можно сокрушить только этим кинжалом? Он вампир? — Ну от кровососа у него что-то все-таки есть, — Чхве задорно хмыкнул, оценивая шутку. — но он все еще обычный человек. Не знаю, к счастью или к сожалению. Короче, просто на всякий случай. — Принимаю Ваше подношение. Благодарю. — Уён смешливо поклонился, строя из себя короля. — Вот же… Ай, ладно, клоун, пойдем вершить человеческие судьбы. Твои друзья уже с Чонхо. Они недавно прибыли. Видел бы ты Сана в плаще. И Минги. Как-будто шкаф-купе обернули в ткань. — Я не сомневался. А Хон, наверное, как комод. — Да-да. Всё, пошли. Заебал. У нас тут серьезная миссия.       И они вышли из подвала, надевая капюшоны на голову. Время уже близилось к 11 часам ночи. На улице было холодно. Хоть в Японии весной было достаточно тепло, сегодняшний вечер — исключение. Дул сильный ветер, который пробирал до мурашек. Пальцы на руках моментально замёрзли. Всё тело тряслось от мороза. Будто бы сама природа намекала, что эта ночь станет для кого-то последней. Ветви деревьев плясали от такого сильного ветра. Вокруг было темно. Улицу освещали лишь блеклые фонари. Уёна посадили в какую-то машину. Нужно было проделать небольшой путь к заброшенному всеми храму. Когда они прибыли на место, перед ним предстал действительно очень жуткий пейзаж. Сломанные стены, ветхие и сухие деревья, таинственный сад, большой разбитый частями Будда, покрытый мхом. Парни переглянулись. Ёнджун ободряюще кивнул Уёну, сообщая, что все в порядке и что пора входить вовнутрь. Чон тяжело вздохнул, а затем выдохнул, выпуская пар изо рта. Нужно было идти.       Когда они зашли в храм, Уён увидел очень много людей в черных плащах. Они все смотрели на него. Их глаз было не видно, но он понимал, что все взоры устремлены именно на его фигуру. Кто-то стоял скованно, кто-то воодушевленно, ожидая, когда его принесут в жертву. Все же здесь точно были те, кто молился на то, чтобы Бомджун умер вместо него. И среди таких точно были его друзья. Он пытался найти их взглядом. Глаз зацепился за большую высокую фигуру. Это был Минги. Точно Минги. Рядом с ним Сан и Сонхва. Но где были остальные? Тем не менее, стало чуть легче. Он не один. В центре начерченного круга стоял Бомджун. Около его фигуры — Джин с двумя доберманами, которых он держал за поводок. Чуть дальше Чонхо. Ёнджун взял за локоть Уёна и повел в центр. В этом кругу стояла ещё одна статуя в виде чучела. Чон несколько раз подумал о том, как странно и глупо всё это выглядит. А ещё жутко. Настолько, что в горле встал ком, мешающих нормально дышать. Приходилось постоянно сглатывать слюну. Сердце будто бы замирало на секунду, пропуская удары. Он буквально слышал каждый толчок внутри себя. Все шептались. Эти шебуршания тоже стояли поперек горлу. В помещении было не так уж и темно, потому что прямо в центр падал холодный свет луны. Все в наилучших традициях секты. Ёнджун указал Уёну стоять прямо в середине центра. Вокруг собрались люди. Они придвинулись ближе, образуя круг по контуру того, что был начерчен на земле белым мелом. — Итак, — начал Бомджун своим басом, исходящим из самого центра его темной души. — сегодня мы собрались здесь не просто так.       «Да ну, а я думал у нас здесь тусовка без повода» — Я знаю, что каждому из вас важно, чтобы наша жизнь наконец-то изменилось. Все мы хотим очищения и освобождения наших душ.       «Зай, твою душу уже ничего не спасет. Молись, чтоб я не нашел потом тебя в Аду» — Мы здесь для того, чтобы принести этого человека в жертву. Во имя нашего с вами освобождения. Халазия — вот наша песня свободы.       «Да чтоб твои голосовые связки завяли, пидор» — Мы прольем его кровь на этот священный камень. И тогда следующее утро уже станет нашим. Вы согласны?       Все вдруг зааплодировали в ладоши, что-то громко проговаривая. Бомджун прям упивался этим вниманием. Да чтоб ты сдох. Он стоял в центре и поднимал руки вверх, наслаждаясь. Театр абсурда. Знали бы эти люди, что никакое освобождение их не ждет. А тем, кто просто внутри молился, чтоб это закончилось и Бомджун от них отстал, хотелось пожелать терпения. Потому что Уёну было очень смешно с этого.       Иоши тихонечко подошел к парням и прошептал на ухо Хонджуну: — Все готовы. — В смысле все? — Здесь есть те, кто готов воевать. Я поддам им знак. Это будет в момент, когда Уён снимет капюшон, а Бомджун поднесет над ним клинок. Держи пистолет. Твоя цель — Джин. Тот, который стоит с собаками. Только, Хонджун, сынок, не промажь. — Понял.       Тем временем Бомджун все продолжал разглагольствовать. Уёна это порядком подзаебало. Он уже не мог стоять на месте, перебирая ногами. Сначала на левой постоял, потом на правой. Вряд ли так выглядят люди, которых вот-вот должны были принести в жертву. В какой-то момент он не удержался: — Бля, Бомджун, доставай уже свой кинджал и убивай меня поскорее. Иначе минус жертва ваша. Я сейчас помру со скуки и нудятины, которую ты несешь.       По залу прокатился тихий смешок. Все начали активно шептаться. У Кима старшего все закипело внутри настолько, что, казалось, глаза, залитые яростью, сейчас выскочат наружу, как у рыбы-телескопа. — Ну правда, заебал. Освобождение, освобождение. Если ты хочешь очиститься, то просто помойся. Не в моей крови только. Либо закрывай свой рот и скорее приступай к делу. Мужчину красят не слова, а действия. Слышал такое? — Уён оскалился, усмехаясь. Это разозлило Бомджуна ещё больше.       Он шикнул что-то Джину, а тот передал это двум амбалам, которые подошли сзади Уёна и заломали ему руки, подбивая его колени так, чтоб он выгнулся грудью вперед. Капюшон спал. И перед Бомджуном предстал красноворлосый Уён, который с вызовом смотрел прямо ему в глаза. — Ебашь.       Сонхва аж замер. Он знал, что означает этот цвет волос. Хва дернул Хонджуна за рукав, объявляя о том, что нужно быть на готове. Они стояли далеко от всех, так, чтоб их было почти не видно из-за толпы. Хонджун достал пистолет, тихонечко перезарядил, снял предохранитель и наставил в сторону Джина. Осталось только нажать на курок.       Бомджун подошел ближе к Уёну, обнажая клинок из длинного рукава, который спал с его запястья. Он так же снял капюшон, чтобы каждый мог увидеть, как он расправляется с жертвой. Ёнджун поднес камень, останавливаясь рядом с мнимым лидером. Воздух вокруг накалился до такой степени, что, казалось, все начало искриться. Уён все так же, как и до этого, продолжал смотреть на Кима старшего с самым настоящим вызовом.       Клинок вознесся над телом Уёна, целясь прямо в грудь, туда, где находится ещё живое и бьющееся сердце. Чон ничего не боялся. Он был уверен в том, что план сработает. Если не полностью, то хотя бы наполовину. И вот Бомджун должен был разрезать воздух и преодолеть небольшое расстояние, как послышался выстрел. Ким старшей обернулся на падающее тело. Это был Джин. Собаки сорвались с проводков и кинулись в сторону причины того самого разрежающего воздух выстрела. В сторону Хонджуна, который снял с себя капюшон.       Начался настоящий ад. Кто-то сбегал с храма, желая не попасться под горячую руку. Кто-то бросился на рядом стоящих людей. Уён воспользовался шансом, подбил ногу одному амбалу и вывернулся из его хватки. Со вторым было сложнее. Он пнул ему в колени и начал пытаться избавиться от крепких лап. Хонджун сделал ещё два выстрела, попав в обезумевших псин, а затем из его рук выбили пистолет. Это был кто-то из сторонников Бомджуна. Ким младший спрятал Сонхва за свою спину, пытаясь уберечь. Но тот не собирался подставлять лидера. И уже в следующую секунду метнул свой нож прямо в живот противнику.       Люди на людей. Крики. Стоны. Вопли. Бомджун увидел своего брата и побежал прямо к нему, минуя всех тех, кто пытался его схватить. Затем он понял, что сейчас ему никто не поможет. Ведь Ёнджун и Чонхо неожиданно направились в его сторону, чтобы расквитаться. Ему повезло, ведь их отвлекли те, кто был на стороне Кима старшего. И он улизнул из здания. Уён последовал за ним. Сан выскочил следом. — Уён, не смей. Подожди. — Нет. Помогай остальным. — Уён! — Молчать. Я сказал будь здесь. Это моё дело.       Сан хотел было начать бежать за ним, но понял, что нет смысла спорить. И ребятам действительно нужна была помощь. Он махнул рукой и вернулся в здание. Уён же ринулся за Бомджуном, которому уже удалось скрыться. Чон выбежал в сад, напоминающий настоящий лабиринт. Зайдя в него, можно было заблудиться, если не знать всех ходов и дородных петель. Он чувствовал, что Бомджун был в своей стихии. Ким старший точно знал, где он и как отсюда выйти. Это пугало. Уён начал бродить, пытаясь найти верный поворот. Он ходил буквально на цыпочках, достав тот самый кинжал, который ему дал Ёнджун. Из здания, оставшегося позади, до сих пор слышались крики и даже выстрелы. Он надеялся, что с его друзьями все хорошо. Сердце бешено стучало, почти выпрыгивая из грудной клетки. Стоял звон в ушах, мешающий прислушиваться к чужим шагам. Он хотел было завернуть в новый поворот, как его повалили, накинувшись сзади. Оба упали на холодную землю. На Уёне сидел Бомджун, замахиваясь своим клинком. Холодное оружие врезалось в почву около лица Уёна. Тот успел увернуться. Но ещё секунда — и острие бы пробило висок.       Уён сделал захват ногами и оказался наверху, перевернув Бомджуна на спину. Пришлось отбиваться. Он пытался замахнуться и ударить Кима старшего в сердце. Но не получалось. Через ещё некоторое время борьбы, Чон вновь оказался снизу. А клинок, его единственное оружие, выбился из рук на довольно дальнее расстояние. Он тянулся к нему рукой, но все было тщетно. Глаза Бомджуна, казалось, горели красным пламенем. Настоящее безумие. — Ты — настоящая заноза в заднице. — прорычал Ким, вознося клинок над грудью Уёна. — Поверь, я слышал это тысячи раз. Не удивил. — Ох, это был последний.       Уён все же дотянулся до ножа. Он сумел перевернуться и оказаться сверху. Но… Удар. Глухой стук кинжала о землю. Кровь брызнула из груди. Красное пятно расползлось по белой ткани, прямо на уровне сердца. Последнее слабое биение сердца. Одежда липкая, мокрая. Вздох. Боль, поражающая каждый нерв. А затем темнота. Кромешная темнота и еле слышимое рычание над ухом. Забвение.       Эта ночь стала последней. Но не для Бомджуна. Жертва все же была принесена.