Patient Zero

      На следующее утро Чонгук проснулся один: Чимин ушел раньше, чтобы нагнать утерянное за день время и пробежать дополнительные круги вокруг базы перед завтраком. Он не забыл оставить для своего парня записку в привычной манере, нацарапав на салфетке: «Если бы мы познакомились в баре, то на ней бы был твой номер». Младший улыбнулся, горько осознавая, что за совместный «отпуск» придется платить по счетам как ему, так и Паку, а значит вновь проводить время по раздельности. После быстрых сборов, Чонгук приходит в столовую как раз вовремя, чтобы успеть взять ограниченный пакетированный сок, и замечает Сокджина: тот задумчиво сидит перед стаканом с кофе и нетронутой едой на своем излюбленном месте у окна, наблюдая за тем, как люди стекаются на завтрак. Парень берет свою порцию и с подносом спешит присоединиться к трапезе со своим временным руководителем, с которым в последнее время сблизился.       — Внештатная ситуация? – спрашивает Ким, имея в виду вчерашнее отсутствие работника в лаборатории, пока младший ставит еду на стол и садится напротив, с нетерпением открывая яблочный сок.       — Немного, извини, хен, – произносит Чонгук, отпив кисло-сладкой жидкости, и уже привычно спрашивает, думая о судьбе Намджуна и предвидя отрицательный ответ, — Никто не приезжал на базу из новеньких?       Чон берет палочки и кладет немного риса в рот как раз в тот момент, когда Сокджин подозрительно замолкает и откладывает свои приборы в сторону, что сразу же напрягает и заставляет навострить уши.       — Вообще-то кое-кто приехал, но не твои друзья, – уведомляет ученый, сложив руки в замок перед собой, и пристальным взглядом обводит зал, словно проверяя его на наличие определенных личностей.       — Кто же? – Чон сглатывает и полностью забывает о еде, предчувствуя скорые перемены, будто они уже нависли над людьми невидимой, но тяжелой мантией, давя на слабые плечи.       — Не думаю, что это подходящее место для разговора, – умозаключает доктор Ким и поднимается, громко отодвигая стул, а сидящие за ближайшими столами солдаты косятся в сторону лабораторных крыс, которыми для них и являлись все ученые и их помощники. Сокджин не замечает непрошеное чужое внимание или же делает вид. Он педантично протирает руки мокрыми салфетками и суровым голосом приказывает, подчеркивая, что ситуация серьезная, — заканчивай с едой и приходи в лабораторию.       После короткого разговора, веющего неизвестностью и напряжением, Чону кусок в горло больше не лез, что уже говорить о полноценном приеме пищи. Но в конце концов парню удалось прикончить половину порции с горем пополам, чтобы желудок перестал громко возмущаться. Ел Чонгук быстро и неаккуратно: уж очень ему не терпелось узнать, кто же прибыл на военную базу и что так озадачило Сокджина. Нутром парень чуял, что предстоящие события не к добру и что они напрямую коснутся его товарищей, если не повалят с ног. Отправив поднос в контейнер для грязной посуды, Чон поторопился к лабораторному корпусу, пересекая расстояние большими шагами и вспоминая, видел ли он Чимина в столовой, но не мог ничего припомнить. Кабинет ученого оказался закрытым, как и остальные помещения, где каждодневно сновали немногочисленные лаборанты. Оставлять попытки кого-то найти Чонгук не спешил, бегая по коридорам и стучась в двери, но доктора Кима и след простыл.       Недолго подумав и придя к выводу, что самым правильным вариантом будет терпеливо дожидаться возвращения Сокджина, Чон пошел к выходу из здания, не сбавляя шаг. Что-то настойчиво толкало его вперед, и ощущение, что каждая секунда сейчас ценнее золота, буквально било молотом по вискам, поэтому парень не мог спокойно сидеть в ожидании своей участи. Интуиция гнала его в главный центр, где по памяти Чон добрался извилистыми коридорами до кабинета командира базы, но там тоже никого не было.       Замок жалобно щелкнул, оповещая о невозможности пропустить неожиданного посетителя внутрь. И парень, не отпуская дверную ручку, сжал ее только сильнее, оглядываясь по сторонам – в этой части командного центра было непривычно тихо и пусто. Если в холле повсюду сновали охрана и военные, то здесь казалось, что тишина жалобно пищит от отсутствия звуков. Из рассказов Сокджина Чон вспомнил, что если повернуть направо, то дальше находится зал для совещаний, и опять неведомая сила повела его за руку. Если бы кто-то встретил крадущегося по коридору парня и спросил у него, куда и зачем он идет, то никто бы не дал внятного ответа. Скорее всего, Чонгука бы выпроводили, ибо нечего шататься без дела возле командования. Удача была на стороне парня, а на его пути были лишь темно-зеленый прибитый к паркету ковер и спертый воздух. Чем дальше он шел, тем больше тишину разбавлял гомон мужских голосов, смысл речей которых разобрать было нереально. Поэтому Чон продолжал аккуратно ступать, смотря, как завороженный, на приоткрытые массивные двери конференц-зала. В его мыслях не было идеи подслушивать, лишь понять, что происходит, а что-то совершенно точно было не так и вызывало чувство легкой паники от неосведомленности.       В одном из голосов парень без промедления узнал доктора Кима, и его шаги стали смелее; в один момент даже показалось, что можно спокойно постучать в дверь и оторвать Сокджина от ярой дискуссии на пять минут, чтобы прояснить пару моментов. Полоса света вырывалась из-за приоткрытой двери, как из заточения, и падала на стены и пол прямо под ногами младшего, приковывая к себе взгляд единственного наблюдателя. Чонгук сдержал порыв заглянуть в зал, сосредоточившись на клочке солнца на зеленом, имитирующем траву, ковре. Если абстрагироваться, то очень похоже на лесную поляну, только там нет скрипящих споров и злостных перешептываний, которые теперь прекрасно долетали до ушей Чона. Парень так и окаменел на месте от чужих фраз.       — Нет, я против чужих людей в лаборатории, – куда тверже и громче остальных заявил доктор Ким, давая всем присутствующим понять непоколебимость своей позиции.       — Перестань упрямиться, они зайдут и без твоего разрешения, – сказал второй мужской голос, в котором без сомнений можно узнать Инсу, командира опорного пункта. После произнесенной фразы с ярким насмешливым оттенком началась опять какофония споров и ругани, но все вдруг умолкли, чем подкрепили желание подглядеть происходящее на внештатном собрании главных личностей базы.       — Полно Вам, мы с Вами обязательно должны обговорить детали наедине, – этот третий человек казался смутно знакомым, вызывал резкое отторжение и ощущение, что из слов сочится яд, отравляя каждого слушателя. Этот неизвестный человек, видимо, и был тем прибывшим вчера гостем.       — Ваши мутанты уже на территории военной базы? – проигнорировав приглашение к диалогу, Сокджин прямо спросил и уже менее воинственно, с долей сомнения и усталости, напоминая окруженного стаей шакалов истощенного зверя, который теряет веру и надежду на спасение.       — Не стоит беспокоиться, они будут прекрасно себя чувствовать в Ваших защищенных подвальных помещениях, – и тут Чонгука прошибло от макушки до пят разрядом высоковольтного тока: от внезапной догадки он покачнулся, схватившись рукой за стену рядом, а речь злосчастного человека продолжалась так приторно, что аж блевать захотелось. Парень стиснул зубы сильнее и сдержал противный ком спазма в горле. — Доктор Ким, я думаю, каждый из нас обладает частью ценной информации, и если мы соединим все воедино, то сможем совершить научный прорыв. Не к этому ли Вы стремились?       Чон позволил себе заглянуть тайком в освещенный зал через узкий просвет приоткрытой двери, чтобы вычеркнуть слуховые галлюцинации из списка сомнений. В прекрасно освещенном просторном помещении находились длинные столы с бесчисленными стульями, но никто не пользовался мебелью. Чуть дальше в глубине комнаты собралась группа офицеров, которые были советниками еще молодого командира и присутствовали на всех собраниях; возле них стоял и сам Инсу, наблюдая за тем, как Сокджин рассекает свободное пространство в глубоких раздумьях; и отдельно ото всех с самодовольной улыбкой на лице возле приоткрытого окна, опираясь на раму, находился никто иной, как Сонмин – человек, проводящий опыты над людьми, желающий заполучить информацию своего бывшего коллеги доктора Ли и пытавшийся убить Чона и Пака. Из-за него умерли Канджун и множество других невинных людей, из-за него неизвестная болезнь вырвалась из пробирки и попала в открытый мир, и неизвестно, сколько еще дел наворотил этот бесстыдный мужчина.       Первая волна шока и возмущения отпустила Чона, и он смог отшатнуться назад, чтобы остаться незамеченным. Неожиданное осознание молчания со стороны Сокджина потрясло еще сильнее, вызывая смешанные эмоции, но парень не спешил бежать, ему хотелось услышать больше, потому как он вспомнил, что вещи Канджуна, блокнот и флешка до сих пор у доктора Кима. Неужели в них сокрыта какая-то тайна, которую Чонгук не заметил, и они до сих пор нужны сумасшедшему ученому?       — Мне надо подумать, – тускло и на тон тише говорит Сокджин, истощенный непростой беседой.       — Конечно. Я бы очень хотел загладить свою оплошность с протеиновыми добавками. Уверен, что совместное сотрудничество приведет к новым разработкам, – оптимистично гнет свою линию Сонмин. Далее слышатся хлопки, и Чон предполагает, что этот ученый решил в дружелюбной манере похлопать ладонью по плечу Кима. — Сегодня уладим несколько организационных моментов. Поверьте, мы найдем решение намного быстрее, чем Вы думаете.       Последняя фраза заставила напрячься Чона еще сильнее и задуматься над тем, что может быть такого у этого аморального психа и почему он уверен в своем успехе.       — Надеюсь, на плодотворное сотрудничество, – Инсу, видимо, понимает, что препирательства окончены и следует подводить итоги, его голос доносится громче, чем раньше, поэтому Чонгук в спешке начинает постепенно отходить от зала, стараясь незаметно дойти до угла, чтобы затем сорваться с места и выбежать на свежий воздух.       — Рад, что Вы приняли мое предложение, командир Чо, – разговор еще достаточно отчетливый, чтобы парень продолжал слушать его через толщу собственной тревоги и бегающих в суматохе подобно муравьям мыслей, — Вы же помните о моей просьбе: никаких экспедиций за пределы базы во время исследований. Каждый должен направить все силы на разработку лекарства.       — Мы закрываемся на карантин? – новые условия Сонмина освободили от оков усталости и смирения ученого Кима, и Сокджин в новом протесте повысил голос, показывая всем, что совещание еще не окончено.       — Именно, эти вылазки дорого нам обходятся и не приносят результата, – уже резко ответил Инсу, так как ему поднадоели топтания на одном месте, и его терпение лопалось и сдувалось, как надутый шарик.       Чонгук в это время был уже у поворота, ноги несли его вперед, будто сами выбирали путь, как вдруг оставшаяся позади приоткрытая дверь закрылась, отчего парень резко обернулся, но коридор был пустым и темным, ибо полоса света бесследно исчезла. Двигаясь к выходу, Чон перебирал в голове все услышанное и судорожно пытался сообразить, что ему предпринять. Люди, посадившее его и Чимина в клетку в не таком уж и далеком прошлом, находились теперь с ними на одной территории, и, кажется, Инсу готов сотрудничать с Сонмином, отдав в его власть лабораторию без каких-либо ограничений. О дальнейшем развитии событий думать не хотелось совершенно, Чон понимал лишь одно – когда солдаты закроют военную базу, то из нее не будет возможности выбраться. Счет идет на минуты, уже к вечеру крышка захлопнется, и Чонгук и его товарищи будут сидеть в плотно закрытой прозрачной банке, бесплатно вручив свои судьбы в руки малознакомого ученого, виновного во всей эпидемии.       Оказавшись на улице, парень оглядывается, подумав о первом порыве незамедлительно найти Чимина и выложить ему все, что знает. Конечно, вдвоем они могли бы придумать что-то стоящее, но раньше времени пугать старшего не хотелось. Сначала нужно успокоиться, да, это первостепенная задача, потому как с холодным рассудком план будет отточен до мелочей. Чон идет спокойным шагом, стараясь не показывать собственную нервозность, хотя внутренне ему кажется, что его загнали в тупик и вот-вот заживо сожрут. Ему нужен сейчас источник информации – значит надо дождаться Сокджина.       По дороге к лабораторному корпусу парню удалось утихомирить свой нрав и принять кое-какие решения, которым не существует альтернатив. Чонгук больше не боялся и не дрожал, как перепуганный заяц, он думал о Чимине и том, что с ним могут сделать безжалостные люди, когда узнают о его ранении. С прямой напряженной спиной и сцепленными зубами младший умывается ледяной водой в общей ванной комнате, смачивает шею и волосы, избавляясь от наплывшего на глаза стресса, а также руки до онемения пальцев. Когда температура пышущего тела понизилась, страх перед неизвестностью и возможным неблагоприятным будущим отступил, Чон уходит в свою комнату, спокойно собирает все скромные пожитки, переодевается в чистую футболку, прячет любовные записки Чимина во внутренний потайной карман к листу с шифром и оставляет готовый к походу рюкзак на стуле дожидаться своего возвращения.       Часы, висевшие на стене возле кабинета Сокджина, отбивали хлесткие пощечины ожидающему возвращения ученого парню. Чонгук следил за секундной стрелкой, и, когда та пересекала число двенадцать, переводил взгляд на минутную, что тут же колебалась и делала шаг вперед. Прошло ровно пятнадцать минут с того момента, как парень покинул свою комнату и оказался перед закрытыми дверями, делая вид, что он стоял здесь с самого завтрака. В поясницу врезался массивный подоконник, но Чон не спешил терять опору, вцепляясь руками в него еще сильнее и чувствуя жжение кончиками пальцев. Он в очередной раз повернулся к широкому окну и незаинтересованно осмотрел безлюдный двор перед лабораторией; погода стояла безветренная и тихая, будто замерла в ожидании предстоящей бури, накапливая силы и стойкость, чтобы ее пережить. Одинокая мужская фигура спешила ко входу в здание, но парень не кинулся навстречу долгожданному ученому Киму, а только отвернулся от окна и вновь обратил внимание на часы: без двадцати десять утра. День только начинался, но уже не сулил ничего хорошего.       Сокджин оказался возле своего кабинета меньше, чем через минуту, поспешно достал ключ и открыл дверь, оставляя ее распахнутой для Чонгука, не сказавшего ни слова. Когда же парень зашел следом, то мужчина тотчас запер комнату, снял очки и расстегнул две верхние пуговицы плотной рубашки. Со стороны казалось, что ему нечем дышать и он сейчас задохнется, но окно доктор Ким не торопился открывать, лишь устало опустился в кресло и огляделся по сторонам. Молчание было тяжелым и спертым, как и воздух в закупоренном помещении, но никто не жаловался. Сокджин внимательно посмотрел на младшего, чей непроницаемый стальной взгляд потряс его и пригвоздил к сидению. Чон сжимал кулаки и не отводил глаз от старшего собеседника, будто в ожидании вердикта, а тот по одному выражению все понял, улыбнувшись своему умозаключению, что не ошибся в этом парне тогда при их первой встрече. Стремление и готовность к предстоящим трудностям сбивала наповал своей мощью любого, посмотревшего в темные зрачки Чонгука.       — Вчера кое-кто прибыл, но ты уже в курсе, видимо, – сказал Сокджин, потирая переносицу и принимая непростое решение, а Чон кивнул в ответ, потому как утаивать это бессмысленно, нужно ускорить разговор и идти дальше. Поняв, что от него требуют объяснений, мужчина вздохнул и откинулся на спинку кресла, закидывая ногу на ногу. — Сонмин планирует остаться надолго, насколько я понял. На вчерашнем совещании, на котором мне удалось присутствовать, все поголовно проголосовали за объединение с научным центром. Инсу и офицерский состав свяжутся с выжившими чиновниками и утвердят сотрудничество. Это случилось быстрее, чем я предполагал. Противостоять этому решению без результатов невозможно. И сейчас им разрешено все: содержание мутантов на территории базы, опыты над людьми и зараженными, допуск в любое помещение и ко всей собранной мной информации. Ситуация критическая.       Чонгук вспомнил ту страшную ночь, когда ему посчастливилось увидеть структуру научного центра изнутри. Тот пугал своей холодностью, отчужденностью и беспечностью на первый взгляд. Помещение с огромными железными клетками и цепями, первый изуродованный человеческой рукой монстр, ранивший Канджуна, и понимание, что простые зараженные, бродящие по улицам – это далеко не предел мечтаний. Все это будет здесь, только в разы хуже, поскольку ресурсов и возможностей намного больше. Сонмин продолжит творить ужасы, издеваясь над подопытными, во благо науки или же ради своего внутреннего эго? Даже если у него удастся создать вакцину или антидот, пойдут ли на благо человечества разработки?       — А если у него получится найти выход? – задает пробный вопрос Чонгук, чтобы подтвердить свои мрачные рассуждения, так как Сокджин все же больше знает и слышал о положении вещей. Мужчина зажмуривается, а потом резко открывает глаза, и в них столько горькой правды, что и слов не надо было для осознания.       — Чонгук, если в его руках будет лекарство, то у него будет вся власть. Он сможет все: от создания рынка для исключительной продажи антидота только выгодным ему людям до построения целой империи на костях несчастных, где он будет на верхушке, – реалистичный расклад, предоставленный мужчиной, ничуть не напугал и не возмутил парня, так и оставшегося стоять посредине комнаты, так как другого он и не ожидал. Мир канет в еще больший мрак, если единственное спасение в виде антидота или же вакцины попадет не в те руки.       — Ради этого он все затеял? – вопрос скорее риторический, но Чонгука продолжало крайне возмущать наличие низших качеств в человеке, как таковом. Парень был уверен, что справедливость и совесть есть в каждом, и существо с развитым умом и способностью к размышлениям не может поступать столь жестоко и беспечно, но примеры обратного были в истории человечества сплошь и рядом.       — Возможно, вначале была идея о сверхлюдях, но этот вопрос надо задавать Сонмину, а не мне, – отвечает доктор Ким, открывая ключом одну из своих тумбочек и вытаскивая оттуда уже знакомый Чону черный блокнот с привязанной к нему на веревочке флешкой. Вещи Канджуна казались неестественными и далекими, будто часть прошлого ворвалась в настоящее и настигла парня, а ей тут совершенно нет места. Сокджин открыл записную книжку и незаинтересованно листал страницу за страницей, будто пытаясь увидеть невидимое, но ничего нового там не было. Видимо, мужчина тоже подумал о возможном чужом интересе к личным вещам доктора Ли и теперь пытался понять, в чем же сокрыта тайна.       — Тебе не кажется странным, что Сонмин предложил сделку, когда мы оказались на военной базе? – сделал, правда, пугающее предположение Чонгук, сопоставляя каждую встречу с людьми ученого и своим передвижением. Перманентное ощущение, что гонятся за ним и его друзьями, никуда не уходило, а лишь усиливалось. Чон был рыбой, повисшей на крючке, которой давали глотнуть свободы, а после тотчас пресекали и напоминали о присутствии рыбака. За ним бежали по пятам и дышали в спину, а причина была в этом блокноте, развернутом на том месте, где парень когда-то оторвал лист с загадкой. Мелкие кусочки бумаги торчали, рассказывая наблюдателю о недостающей странице.       — Я тоже вижу в этом связь. По твоим словам, он уже не раз преследовал вас, а сейчас закрывает наглухо все блокпосты, выходы и попросил командира дать список людей, находящихся на базе, – задумчиво говорит Сокджин, глядя на неровный край так, словно только сейчас его увидел. — Ты ничего отсюда не вырывал? Такое чувство, что тут чего-то не хватает.       Чонгук отрицательно качает головой, даже не обратив должного внимания на вопрос, ведь его мысли в тот момент были заняты совершенно другим. Еще немного времени, и никто не выберется из базы, как бы сильно он этого ни хотел, и даже отстранение Чимина от общих миссий за пределами защищенной территории кажется Чону подозрительным. Если раньше он списывал это на заботу по старой дружбе, то сейчас не знает, что и думать. Сокджин заметил задумчивое состояние младшего и громко хлопнул книгой, пряча ее в плотную серую папку. Далее он достал содержимое своего мини-сейфа на стол, заваливая все вокруг бумагами, выбирая из них самые ценные, а после откладывая их в папку к вещам ненавистного им, но талантливого доктора Ли.       — Чонгук, я уверен, что ты сообразительный и давно все понял. Уводи Чимина срочно, – говорит мужчина, не отрываясь от своего увлекательного занятия. Большинство документов после беглого взгляда их владельца летит в мусорное ведро, чтобы быть сожженными где-то на заднем дворе.       — Откуда ты знаешь? – удивляется парень, чувствуя, как его ноги становятся невероятно тяжелыми и неповоротливыми, а голова начинает кипеть от бурной мыслительной деятельности. Новые подробности приводят Чона в некое оцепенение.       — Я же ученый. Ему здесь не выжить, – Сокджин прекрасно понял и, наверное, достаточно давно, что особенным и опасным человеком, требующим защиты, был именно Пак, но ничего не предпринимал самостоятельно, идя вразрез со здравым смыслом.       — Почему ты помогаешь? Ты же должен всей сущностью хотеть изобрести лекарство любыми методами, ты же ученый, – негодует Чонгук, совершенно не понимая логику действий загадочного мужчины, его мотивацию и дальнейший план. Сокджин столько сил и энергии истратил на создание лекарства, и все безрезультатно, а теперь единственные стоящие наработки он небрежно сортирует, будто собирается сдать в макулатуру.       — Я и хочу! – услышав возмущение в голосе младшего, доктор Ким остановился и оставшиеся бумаги просто все смел в ведро, отодвигая его от себя подальше и закрывая набитую документами, стоящими немного больше остальных, папку. — Но еще я человек. Думаешь, я буду сотрудничать с сумасшедшим, из-за которого это все началось? Не стоит забывать, что он зачинщик, а в такое скоропостижное изменение личности я не верю.       — Как тогда ты собираешься поступить? – аккуратно спрашивает Чонгук, оборачиваясь, чтобы взглянуть на закрытую дверь. Из диалога стало понятно, что Сокджин не спешит бежать к новой команде ученых и рассказывать им об известных важных фактах. Например, что у них под носом ходит эксклюзивный экземпляр с удивительной реакцией на заражение.       — Я собираюсь заключить с тобой сделку, – Сокджин поднимается со стула и внимательно осмотривает интерьер кабинета, не найдя более ничего заслуживающего его внимания, а потом останавливается в метре от парня и пристально смотрит ему в глаза, надеясь, что его услышат и пойдут навстречу, – догадываюсь, Чимин не в курсе о своем положении. Я помогу вам сбежать отсюда, а ты обещай, что будешь доверять мне, и в дальнейшем, если все получится так, как я задумал, вы будете со мной сотрудничать.       — Ты имеешь в виду.., – у Чона нет сил договорить, потому что ему трудно представить своего парня подопытным в ужасных экспериментах. Хотя мозг и настаивает на том, что доктор Ким предпочитает немного другие, более безопасные методы.       — Да, никто, кроме меня, не должен работать с Чимином. Ты будешь уверен, что ему не навредят, а я смогу попытаться помочь выжившим жить дальше, – Сокджин разводит руками в стороны, раскладывая сложную арифметику на простые составляющие перед младшим. Все кажется таким очевидным и неподдельным, что Чонгук даже удивляется.       — Я не могу решать за Чимина, – настороженно предупреждает он мужчину, уже готовому к отказу в сотрудничестве.       — Конечно, но ты можешь защитить его от других, а потом он сам сделает выбор. Это все, что мне нужно: доверие и защита твоего ненаглядного солдата, – доктор Ким говорит прямо, не скрывая никаких тайных мотивов, ведь его огромной целью с самого начала была разработка лекарства. Никакой славы, денег и самолюбия. Почему бы не убить двух зайцев одним выстрелом: не помочь хорошему парню, способному на многое во имя любви, и не спасти мимоходом человечество? Сокджин уверено протягивает распростертую для рукопожатия ладонь, и ее без замедления пожимают.       — Хорошо, хен, не дай мне усомниться в тебе, – выдыхает Чонгук и физически ощущает, как груда камней сваливается с его плеч. Проблем меньше не стало, но теперь Чон был не один в этой закрученной истории. — А теперь выведи нас отсюда.       — Наш шанс – это северные ворота, они охраняются меньше всего и находятся вдали от главного центра, там работает мой старый знакомый. Если поспешим, то успеем улизнуть вовремя, – делится своим планом мужчина, хватая набитую бумагами папку со стола и под внимательным чужим взором решает объяснить, – я не оставлю им ни крохи стоящих сведений.       — Тогда я пойду за друзьями, – воспряв духом, говорит Чонгук, понимая, что как бы там ни было, он не может бросить Юнги и Хосока в неведении на произвол судьбы и исчезнуть. Следует сообщить им важную информацию, и они сами сделают выбор – бежать с Чоном или остаться на базе. Ведь вряд ли Мин сможет быстро идти – его ранение еще не зажило полностью.       — Мне нужно уладить кое-какие дела в лаборатории, поэтому давай через час встретимся за вооруженным складом – это ближайшее здание к тому пропускному пункту, там есть задний вход под небольшим козырьком. Ровно в одиннадцать встретимся там, – Сокджин говорит, торопясь и открывая запертую дверь, чтобы выпустить младшего как можно быстрее, а Чон пытается запомнить все детали, представляя в уме, где находится предполагаемое место. Он не бывал в той части большой территории, так как не было нужды прогуливаться возле отсеков с оружием, но сообразить, куда следует идти, мог легко.       — Договорились. Не опаздывай, хен, – напоследок бросает Чонгук и без долгих прощаний выходит в коридор, чтобы пуститься вниз по лестнице к выходу на поиски Чимина.       Все было бы несложно, если бы старший в одночасье не провалился под землю. Чонгук тщательно проверил казармы, тренировочный центр, заглянул в пустую столовую и к себе в комнату на случай, если Пак вдруг решил внезапно навестить младшего. Также Чон побывал на площадке, но как бы он ни вглядывался в незнакомые лица военных, сливающихся в одну серую массу, среди них не было Чимина. Чонгук увидел несколько солдат из отряда старшего, но те не были в курсе, где находится новенький пугающий рядовой, поэтому в отчаянии младший бежал куда глаза глядят по территории, оглядываясь во все стороны и проверяя места частого нахождения старшего. Но все безрезультатно.       Небольшая истерика забилась в крупной жилке на виске при воспоминании, что Чон не видел Чимина со вчерашнего вечера. Он начал судорожно перебирать в памяти картины прошедшего утра: пробуждение, сумбурный завтрак, совещание за приоткрытой дверью, лаборатория. Ни намека на тень Пака. Стараясь мыслить логически, парень остановился, от долгого бега стопы начали нещадно ныть, а в легких произошел катаклизм. Казалось, скоро парень начнет кашлять кровью от перенапряжения. Уперевшись о колени, Чонгук готов был рухнуть на холодную почву прямо на месте своей остановки от непонимания, где ему еще искать, так как оббежать каждый метр и заглянуть в каждую щель нереально на такой огромной местности. До этого дня с поиском Чимина не возникало никаких проблем, потому как тот обычно был в одних и тех же местах, курсируя между тренировочной площадкой, комнатой для стрельбы и спортивным стадионом. Тем более ребята из отряда сказали, что никаких заданий на первую половину дня у них не было запланировано, а значит Чимин обязан быть где-нибудь неподалеку, но его не было, под каким углом ни смотри. Это являлось неестественным отклонением от привычного распорядка быта и ужасно сильно пугало Чона. Что-то уже происходило не так.       Чонгук обхватил голову руками, думая, кто же может ему помочь, если он сам не способен найти Чимина, кто знал его и был близок или к кому мог обратиться солдат в опасной ситуации по старой дружбе? На ум приходит только одно имя, которое парень невзлюбил с первой секунды знакомства с его обладателем – Чо Инсу. Как же не хотелось проверять эту догадку и оказываться правым, но выбора нет – нужно обратиться к дьяволу, чтобы отыскать бесследно исчезнувшую пропажу.       Большое главное здание напоминало огромную серую гору, которая с минуты на минуту может рассыпаться на множество камней, готовых сбить людей с ног и раздавить своей массой – именно так ощущал Чон надвигающиеся перемены, не сулящие ничего хорошего. Но, несмотря на ужасное предчувствие, удушающую тревогу, в которой можно тонуть бесконечно, и злость на всех вокруг и на Чимина в частности за внезапное исчезновение, парень идет вперед широкими уверенными шагами, и ничто не способно его отвлечь в тот момент. Связь со старшим натянулась до звона, как тетива на луке, готовая пустить стрелу в невинное животное, которым и был Чонгук. Она ныла протяжно и нудно, отдавая в области сердца случайно разлитым отчаянием и резью.       Минуя холл, коридоры и охрану, Чонгук в уме планировал свои дальнейшие действия, надеясь, что когда он увидит Пака, то ему станет легче и физически, и морально. И вот перед ним дверь, которая сегодня уже не впустила парня, подталкивая идти вперед к залу совещаний. Что же, следует попытать удачу во второй раз. Не успел Чон поднести кулак, чтобы как следует постучать, как расслышал громкую ругань командира и вскрики вперемешку с плачем до боли знакомого человека, доносящиеся из помещения.       Чимин был в кабинете Инсу, и ему было плохо. Нет, не так, Пак чувствовал себя отвратительно и, скорее всего, находился в опасности. Голос, доносящийся до Чона, был наполнен страхом и безысходностью и рисовал в мыслях страшные картины происходящего за стеной, вытаскивая наружу из недр подсознания концентрированную злость и беспощадность, обычно не присущие младшему.       Чонгук влетел в помещение совершенно невежливо, без приветствий, поклонов и просьб, его взгляд, быстро обшарив комнату, сразу нашел свою цель. Кабинет выглядел точно так же, как и в тот первый и единственный раз, когда Чону удалось побывать в нем: изысканная мебель из красного дерева, большое окно, через которое солнце осветляет каждый угол комнаты, стеллажи, заставленные книгами, папками с документами и прочим, диван с изумрудной обивкой и над ним – большая карта Южной Кореи на всю стену. Но кое-что теперь отличалось. Чимин полулежал на полу, головой опираясь в мягкий подлокотник дивана, а над ним, расставив по бокам от беззащитного тела ноги, стоял зверь в человеческом подобии. Пак, как сумасшедший, отбивался руками и ногами, дрожа и задыхаясь в истерическом приступе, а хищник не уходил, лишь пытался удержать руки в своих и заблокировать любое движение парня. Секунда – и пухлую щеку, которую так нежно и ласково целовал вчера Чон, закрасило ярко-красным из-за звонкой пощечины.       Что же ощущал Чонгук в тот момент? Чистую ярость и желание убить. Ему надо было время, чтобы разобраться в ситуации? О нет, созерцание чужих грубых ладоней, сдавливающих кисти Чимина, хватило более чем. Еще до того, как Инсу полностью повернул голову к вошедшему, кулак Чонгука встретился с лицом мужчины, и вся вложенная сила пришлась на нижнюю челюсть. От мощного удара Инсу накренился, но Чон не давал ему времени прийти в себя или же проанализировать ситуацию. Он обрушился всем весом на обидчика Пака, сбив его с ног, без разбору нанося удары то под дых, то по ребрам, то прямо в нос. На стороне младшего была неожиданность и искренний мощный порыв защитить старшего, но вот сила и выдержка повернулись к нему спиной, отдавая предпочтение бывалому вояке. И немудрено, ведь Инсу половину жизни, а то и больше, провел на службе, оттачивая военное мастерство, укрепляя мышцы и увеличивая выносливость. Поэтому сейчас, находясь под весом Чона, он с достоинством принимал все удары, не издав ни единого вздоха, выжидая, когда первая волна ярости парня пойдет на спад и можно будет оторвать кусок плоти с этого наглеца.       Чонгук сосредоточился на мощных частых ударах, вкладывая в них все свои негативные эмоции, и удержании мужчины, пригвожденным к полу. Командира даже потрясли запал юноши и его напор, отчего Инсу ослабил бдительность, и чужой кулак напрочь сбил ему дыхание прямым попаданием в солнечное сплетение. Несмотря на объективный проигрыш во многих физических характеристиках, Чонгук держал ситуацию под своим контролем, заставляя командира занять оборонительную позицию от этого сметшего его с ног урагана.       Чон на самом деле напоминал яростную испортившуюся вмиг погоду, когда вся пыль дорог, сухие листья, земля и мелкие камни поднимаются в воздух могучими порывами ветра, размывая этой мешаниной кругозор; когда тучи собираются и грохочут в угрозах вылить на головы несчастных тонну ледяной воды, а ветер смеется и танцует еще быстрее, еще задорнее под музыку громыхающего неба. Неподготовленный к таким изменениям условий человек находится какое-то время в недоумении, будучи не способным даже оценить и придумать план действий. Сейчас же ситуация была донельзя похожей и, наверное, оставалась бы такой еще энное количество секунд, даря Инсу пару тройку синяков, разбитую губу и головокружение, но тучи постепенно разошлись в разные стороны, возможно, из-за сумасшедшего ветра, который совершенно точно плохой союзник для них. Парень вдруг осознал, что продолжает слышать на периферии истошный плач Чимина, его хрипящий крик на грани рваных связок и звуки шаркающих по полу конечностей наподобие эпилептического припадка, и он очнулся, застывая над Инсу.       Неужели заражение активировалось и Пак перестал сопротивляться? Он сейчас превращается или же его все-таки довел до ручки полковник Чо, который никогда не скупился на косые взгляды в сторону солдата? Небольшая заминка – это именно то, чего ждал мужчина, и упустить ее он не может, ведь Чонгук задел его гордость, честь и разжег ненавистный по отношению к нему огонь, зародившийся еще во время их первой встречи. Инсу одним движением выбивает дух из Чонгука и, пока тот пытается прийти в себя, закрываясь от очереди ударов, валит его на пол, меняясь с младшим позициями. Разъяренный командир не жалеет парня, тут же пытаясь выбить челюсть кулаком, но Чону удается блокировать выпад, принимая основную силу предплечьями. Чонгук смотрит в лицо напротив и не видит в нем ни капли человеческого, чувствуя себя привязанным к конвейеру, двигающемуся к бездушному механизму, способному отделить кости от мышц и аккуратно расфасовать по коробкам, словно так и было. Никакой пощады и даже шанса на побег.       Но Чонгук не готов мириться со своей участью, он нужен Чимину, поэтому старается увиливать от ударов или блокировать их, выводя из себя Инсу только больше. В конечном итоге, мужчина хватает голову Чона руками, больно сжимая ее, будто пытаясь раздавить, как грецкий орех, и глядит внимательно, чтобы не пропустить ни одного жалостливого писка. А парень молчит, игнорируя боль, звон в ушах, вспышки света в сознании и соленый привкус крови во рту, чем разочаровывает жаждущего падения и мольбы из уст Чонгука.       — Молокосос, на кого ты пошел с голыми руками? Ненаглядного своего пытался защитить? Не смеши меня, – ядовито цедит Инсу, самоуверенно ухмыляясь и не расслабляя свою хватку, а младший не дает ни одного жалкого намека на то, что ему больно или хотя бы неприятно. И тогда мужчина использует запрещенный прием, из-за которого Чон мечется в ту же секунду, как смертельно раненное животное. — А ведь Чимин на самом деле никогда не переставал быть моим, что бы он там себе не придумал. Даже сейчас приполз ко мне, а не к тебе.       Младший, не в силах сдержать неистовый крик, сверлит глазами в Инсу огромную дыру, а потом вдруг вся его ярость тухнет, как догоревшая спичка, и парень поворачивает голову к лежащему и притихшему солдату. Пак скрутился в позу эмбриона, пытаясь восстановить дыхание, но безуспешно – что-то мешало ему проталкивать воздух в легкие, его лицо было свекольным от продолжительной истерики, а взгляд рассредоточенным и затуманенным. На мгновение Чонгуку показалось, что он встретился взором со старшим, но тот лишь громче завыл от новой волны страха и потерянности.       — Они идут, они идут, идут, – начал повторять, как умалишенный, Чимин, пряча голову между плотно прижатых к груди коленей, а Чонгук все сразу понял, будто озарение спустилось к нему и осветило дорогу к выходу, и вместе с ним явился неподъемный валун, увеличивающийся, как снежный ком, и катящийся с горы прямо на парней. Нет никакого часа, время исчезло в ту же секунду, когда Чон осознал величину проблемы. Командир Чо потерял последние крохи смысла в глазах Чонгука и перестал существовать, ведь движется нечто поистине чудовищное, настоящее исчадье ада. Чимин все продолжал монотонно бормотать одну и ту же фразу, как заведенная игрушка, у которой заряд не закончился.       — Да заткнись ты! – не выдерживает Инсу и грозно орет на Пака, но это не дает никакого результата, потому что заводские настройки не поменять по желанию. Эта крохотная заминка и потеря бдительности дает избитому парню шанс вырваться из железной хватки, и Чонгук действует совершенно не по-джентельменски, вкладывая максимум усилий в удар коленом вслепую, и попадает точно по цели. Лицо полковника корчится в болезненной гримасе, а сам мужчина инстинктивно опускает руку в район паха, чтобы смягчить возможный второй удар. Да, это подлый и грязный поступок, но Чон ни о чем не жалеет и бьет еще раз, и в итоге у него получается сбросить с себя тяжелую тушу. Парень дышит тяжело и пытается проморгаться, чтобы радужные круги и яркие блики исчезли и взор прояснился достаточно, он слышит, как рядом от резкой боли стонет Инсу, и понимает, что нужно поскорее разобраться с этой проблемой, преграждающей путь. Его тело не может двигаться настолько быстро, как желает того мозг, но и этого достаточно, чтобы подползти к лежащему на спине военному и обхватить одной рукой шею противника сзади, а второй – зафиксировать этот еще не удушающий захват. Рассудок запотел, как старое окно с широкими трещинами в раме, и Чон мысленно пытается заклеить все дыры и протереть стекло хотя бы собственным рукавом, но получается из рук вон плохо. Он смотрит на макушку Инсу и сильнее сдавливает горло мужчины, сипящего и пытающегося выбраться. Почему-то в голове звучит случайно подслушанная реплика командира Чо о Чонгуке, сказанная Чимину достаточно громко, чтобы задеть и принизить молодого парня. Тогда этот человек дал искрометное прозвище «собачка» новому знакомому, веря в то, что увидел в глазах Чона по отношению к солдату. А младший не обиделся, может только удивился, разозлился от подобной наглости и заревновал Пака с удвоенным рвением, и сейчас смысл той фразы приобретает неожиданно новый окрас. Потому как большая доля правды имелась в словах Инсу, и Чонгук не мог сдержать улыбки, далее увеличивая давление на чужие сонные артерии, и не поделиться своими в какой-то мере собственническими и искаженными мыслями с теряющим сознание из-за слишком медленного мозгового кровотока мужчиной.       — Знаешь что, да, я его псина и готов перегрызть тебе глотку, если посмеешь хоть пальцем Чимина тронуть.       У полковника не было возможности ответить, он уже закрыл глаза и за несколько секунд упал в обморок, а Чонгук быстро расслабил свои руки и отпустил безвольное тело, чтобы не переусердствовать с приемом и предотвратить начало необратимых механизмов. Инсу исчез с горизонта внимания младшего, как только перестал представлять угрозу, и Чонгук мгновенно обернулся к замершему Чимину, чье молчание пугало куда больше, чем крики. Стараясь превозмочь головокружение, парень решил не подниматься на ноги и ползком добрался к старшему, бережно еле касаясь его плеча. Пак сразу же вздрогнул всем телом и выглянул из своего укрытия в виде острых коленей, чтобы проверить, кто же приблизился к нему. Его глаза не выражали боли или облегчения, они были пустыми, как два пересохших колодца, не содержали ни капли понимания и восприятия происходящего и нагоняли на Чона глубокую тоску.       — Дорогой мой, это я, Чонгук, – медленно и как можно спокойнее прошептал парень, продолжая поглаживать плечо одними лишь пальцами, но благодаря этому контакту и любимому голосу Чимину удалось достать что-то теплое и приятное из глубин души. Оно рвалось в чужие объятия и утверждало, что только в них будет спасение, и уставший и изнеможенный солдат поддался, направляясь навстречу широко разведенным крепким рукам. Младший, не возражая, принял на себя вес чужого тела, игнорируя очередную встряску мира из-за головной боли и неустойчивости рассудка, и оперся спиной о диван.       Выжившие после драки мысли скандировали: «Надо бежать как можно скорее!», но организм не слушался, не поддавался ни на какие уговоры и требовал передышки. Чонгук смог только прижать к себе сильнее старшего, гладя уже более ощутимо по спине, и покачивать его из стороны в сторону, как маленького ребенка, чтобы хоть как-то немного успокоить. Чимин, кажется, осознав, кто перед ним, вцепился в младшего, уткнулся лицом ему в шею, словно пытаясь спрятаться от внешнего мира, и продолжил тихо скулить, будто призывая на помощь. Чон прекрасно помнит подобное состояние парня в недалеком прошлом и осознает причину, о которой Пак сам делился не раз с ним, пугаясь изменений организма в восприятии внешнего мира, чувствительности к людям, а особенно зараженным. Эмоции и состояние окружающих проникали в душу солдата, не встречая никаких преград и влияя напрямую на человека. И младший уже давно волнуется о внутреннем состоянии солдата, которое было не ахти еще до его ранения со всеми вытекающими последствиями.       — Как далеко они? – спрашивает Чонгук, смачивая пересохший из-за частого дыхания рот слюной и откидывая голову на мягкую обивку мебели.       — Близко, очень, – Чимин говорит уже более разборчиво, немного успокоившись из-за присутствия возлюбленного рядом, и после произнесенных слов вжимается в расслабленного младшего еще сильнее. Чонгук не против, он не смог бы пошевелить телом и увидеть четкую, а не раздвоенную картинку перед глазами, даже если бы на нем не было старшего. Ему надо несколько минут, чтобы стереть засохшую кровь с подбородка, вернуть координацию движений и немного подышать, восстановив нормальную работу дыхательной и сердечно-сосудистой систем. Рваться сейчас вперед, будучи лишенным энергии сражаться, бессмысленно и нелепо.       — Мы убежим от них, обязательно, – уверяет парень, чувствуя, как его веки наливаются бетонной тяжестью, конечности слабеют, а в голове образовывается вакуум, — но сейчас мне надо немного передохнуть.       В какой-то миг, за секунду до падения в бессознательность, Чонгук ловит себя на мысли, что ему совершенно все равно, найдут ли его зараженные спящим в кабинете на полу или нет, но случится ли такое с Чимином – имеет крайнюю степень важности. Надо спасти хена прямо сейчас, ибо плохое предчувствие давит на горло так же сильно, как несколько минут назад Чон душил противника. Увы, спорить с выдохшимся организмом очень тяжело, Чонгук проигрывает без каких-либо шансов, падая в темноту назад с раскинутыми в стороны руками.

***

      По ощущением кажется, что прошла пара секунд, ведь вот парень широко открывает глаза и громко и часто дышит, пытаясь избавиться от реалистичных ощущений, что он провалился под пол и летел безвольно в бездну. Изображение уже не вертится со скоростью света, не размывается и не двоится, голова немного побаливает, костяшки на руках ноют, и жжет под ребром, но в принципе терпимо. Чимин находится сразу же: он сидит рядом на полу, с тревогой смотря на младшего, и держит в руках пистолет. Его страх и паника никуда не исчезли, выли без остановки и заговаривали ноги Пака бежать куда глаза глядят, но тот продолжал сидеть возле Чона и дрожать словно осиновый лист на ветру. Чонгук проводит взором по комнате, не сразу вспоминая последние события перед отключкой, и останавливается на настенных часах, которые показывают ровно тридцать минут одиннадцатого — половина времени до встречи с Сокджином истекла, а зараженные и вовсе могли быть уже на территории базы. Парень прислушался, но никакого необычного шума или криков с улицы не доносилось, и после заметил еще одну ужасающую деталь – Инсу исчез, а на полу, где его оставил Чон, было пусто. В ошеломлении и недоумении младший вернулся взглядом к Чимину, который терпеливо ждал, когда же Чонгук оклемается окончательно.       — Он ушел, – объясняет Пак до того, как ожидаемый вопрос рождается на свет, брови Чонгука взлетают на лоб от удивления, так как их хозяин был готов, как минимум, к жестокой расправе от полковника.       — Ты ему угрожал? – спрашивает младший, уже по-другому смотря на пистолет в чужих руках и вновь шаря глазами по комнате, не замечая никаких новых признаков борьбы.       — Да, сказал, что, если подойдет к нам, я ему яйца отстрелю. Видимо, посягательств на его дражайшее достоинство на сегодня было достаточно, поэтому он ушел, – Чимин, кажется, тоже за это время привык к леденящему кровь ужасному ощущению приближения зараженных тварей и готов был дальше сражаться, отпуская саркастические комментарии, тут же вызывающие искреннюю улыбку у Чона.       — Надо спешить. Ты сможешь идти или залезешь мне на спину? – незамедлительно Чонгук поднимается и немного разминает конечности, так как времени у них на все про все полчаса, а нужно еще поговорить с Хосоком, забрать вещи, добраться к оружейному складу и не разминуться с Сокджином.       — Смогу идти, только ты будь рядом, – заявляет Чимин, пряча найденный в чужом ящике ствол себе за пояс и поднимаясь следом за младшим, который на подобное заявление не может не оставить на полных губах быстрый и короткий поцелуй, отдающий терпким привкусом боли из-за последствий стычки с Инсу. Что же, теперь у Чонгука есть ощущение, что задуманное получится осуществить, и они везде успеют, потому как наличие под боком Пака на него тоже действует благотворно.

***

      Юнги почему-то кажется, что сегодня будет плохой день. Во-первых, утром вместо привычной чашки риса с консервированным тунцом принесли молочную кашу, которую парень терпеть не мог, во-вторых, уже было почти одиннадцать часов утра, а Хосок будто под воду канул. Обычно он бегает по коридорам отделения уже в восемь, раздавая комплименты медперсоналу, но сейчас беспричинно исчез, даже не предупредив. Мину уже разрешали вставать и даже выходить на час на улицу, правда с сопровождением в виде тучной недовольной медсестры, которая поглядывала на пациента, как на пришельца. Но сегодня физически активничать не хочется совершенно, так же как и есть или даже читать книгу под названием «Альманах для механиков: секреты и хитрости», которую где-то стащил возлюбленный и торжественно вручил позавчера больному. Юнги только вернулся с утренней перевязки, на которой доктор его обнадежил тем, что швы быстро заживают, и очень скоро мужчина больше не будет пациентом госпиталя. Скорее бы, а пока что остается смотреть в окно и выглядывать свою потеряшку.       На днях была не самая приятная дата, которая размотала Мину нервы, словно нитки с катушки, а Хосок всю ночь и утро пытался намотать их обратно и не отходил от парня, выслушивая и подставляя свое плечо. Как же, оказывается, не хватало простой человеческой поддержки, но лучше поздно, чем никогда, так ведь? Эта фраза актуальна и сейчас, ведь в палату без стука заходит тот, кто забронировал себе место в мыслях Юнги на постоянной основе. Парень отворачивается от окна, понимая, что за размышлениями проворонил любимую фигуру, входящую в здание, и не может скрыть свою радостную улыбку от прибытия долгожданного гостя, который, кажется, не в духе. Хосок боится подойти ближе и ходит из одного угла комнаты в другой, заламывая руки, ероша волосы и глядя с беспокойством и нескрываемой виной на насторожившегося Мина, чья улыбка потускнела.       — Ты же не бросишь меня? – внезапно выдает парень, отчего у Юнги аж рот открывается, так как чего-чего, а подобного вопроса он точно не ожидал.       — Конечно нет. Мы только сошлись, – без раздумий отвечает мужчина, свешивая ноги с кровати, и думает о том, где и что сделал не так. Последние дни были похожи на сбывшуюся мечту, в которой былая многолетняя любовь проснулась от крепкого сна и вновь распустилась и зацвела. Неужели Мин напугал своим приступом отчаяния настолько сильно? Нет, исходя из сказанной фразы складывается впечатление, что именно Хосок сделал что-то непоправимое.       — Вот я и боюсь, что ты отвернешься от меня, – еще несколько секунд, и мужчина начнет рвать волосы на голове, а Юнги не сможет остановить сие безобразие.       — Сядь и объясни, пожалуйста, – единственное, на что можно положиться – это спокойный ласковый тон, чтобы возлюбленный чувствовал себя в безопасности, и это работает. Хосок садится на свободную койку и начинает глубоко медленно дышать, повторяя технику для успокоения нервов за Мином, который ловит чужие руки своими. В итоге парень, кажется, более-менее приходит в себя, но продолжает выглядеть растерянным и кающимся неизвестно в чем. Минуту он молчит, смотря в пол, пока ему великодушно дают время прийти в себя, потом долго и пристально разглядывает Юнги с мягкостью во взгляде.       — Как прошла перевязка? – спрашивает мужчина с неподдельным волнением, останавливаясь глазами на забинтованном животе.       — Хорошо, скоро выпишут, – Юнги отвечает безмятежно, не злясь или негодуя, потому что давно знает этого парня, которому всегда нужно было время, чтобы принять ситуацию и решиться на что-то.       — Можно я на ухо тебе скажу? – немного поразмыслив и поерзав на кровати так, что половина покрывала съехала на пол, спрашивает Хосок, очень сильно напоминая Мину о подростковых временах, когда тот очень часто использовал этот прием, чтобы быть ближе к другу.       — Конечно, милый, – соглашается Юнги и терпеливо ждет с интересом, что же кое-кто ему поведает, наклонившись максимально близко к его шее. Еле уловимые прикосновения щекочут кожу, принуждая вжать голову в плечи, но парень не поддается и больше подставляет ухо под неразборчиво лепечущие губы. Тайна передается через миллиметры пространства, эхом звучит в голове Мина и вызывает пронзительные скверные мурашки, от которых хочется спрятаться под одеяло.       — Что? – с неверием произносит мужчина, когда Хосок наконец от него отстраняется и глаз не поднимает выше уровня плеч, потерявшись где-то в области бинтов. Понятно, что все было услышано правильно, и ошибки быть не могло, поэтому ошарашенному новостью Юнги остается рыться в коробке с обрывками воспоминаний, чтобы увидеть то, что оставалось от него скрытым.       — И он сейчас здесь, – еле слышно добавляют, добивая окончательного и без того больного человека.       — Господи, не могу в это поверить, – Мин не замечает, как забирает свои руки из чужой хватки, и закрывает лицо ладонями, пытаясь спрятаться в их темноте от новых гнусных подробностей. Только найденное шаткое равновесие опять безвозвратно утеряно.       — Юнги, это не то, что ты думаешь, – понимая по-своему молчание, убивающее любые надежды, самого дорогого в жизни человека, начинает оправдываться Хосок, — когда ты меня бросил, я был один и не знал, что делать.       Но тишина продолжается, потому что в темноте под веками немного проще думать и пережевывать смысл разговора, хоть и прятаться вечно не выйдет.       — При чем здесь это? – фраза получается измотанной и тоскливой, а руки приходится все же отпустить и позволить дневному свету, распускающемуся большими цветами, ослепить себя на пару мгновений.       — При том, что я держался за тебя, ты помогал мне найти себя, стать независимым, не бояться смеяться и творить. Далее моя опора, я имею ввиду тебя, исчезла, и после длительного изучения информации по психологии, твоего игнорирования и понимания, что ничего не меняется, я был готов на все, чтобы ты выздоровел, – Хосок видит, как Юнги отдаляется от него, хмурится, пытаясь уловить суть мысли, но смотрит пристально, словно четвертуя собеседника в воображении. Что же, пришло время признаться во всем. — Я помогал ему, потому что он сказал, что знает способ, как тебя вылечить, и ты сможешь стать нормальным.              — Я и так нормальный, – последние слова больно резанули по ушам, отчего Мин аж скривился, прикусив нижнюю губу. Будто кто-то скрупулезно ковырялся пинцетом и корнцангом во внутренних навязчивых мрачных образах, подтверждая их существование не только в воображении. Адски больно, знаете ли, когда близкий человек озвучивает твои самые низменные страхи.       — Да, но ты понимаешь, о чем я, – тушуется мужчина, осознавая, что сболтнул лишнего, случайно задев за живое. Юнги улавливает смысл, ведь был подобного мнения о себе долгое время, а сейчас его сердце разрывается от незнания, как поступить дальше, голова трещит по швам и руки дрожат, и все это из-за новой информации, перевернувшей мир вверх ногами.       — Это ты прислал мне протеиновые добавки? – мужчина прекрасно помнит, что это были за напитки из рассказа Чонгука, и спрашивает с нежеланием слышать ответ, но уши и не понадобились, чтобы осознать его. Глаза Хосока полны сожаления, взболтанного в слезах, подбородок дрожит, не имея возможности сбежать, и на шее проступают жилы от высокого напряжения.       — Я не знал толком ничего и был уверен, что спасаю тебя, – голос совершенно потерял свою громкость, истончал и напоминал сухую тростниковую траву, ломкую и колючую, — спасибо, что ты не выпил добавку.       В душе Юнги поселился зимний иней, ведь события недавнего времени восстали из могилы и смотрели двумя парами родных глаз на парня. Эти призрачные лица не выглядели озлобленными и не струились ненавистью, они имели легкие улыбки, ласковые взоры и глубокую безмятежность.       — Я – нет, но мои родители – да, – едва различимо сказал парень, смаргивая миражные облики умерших. Что случилось – того не воротить, а вот разгребать последствия минувших дней они с возлюбленным будут еще долго.       После сказанных слов Хосок превратился в изваяние, напоминая достаточно реалистичную статую, но, несмотря на каменную оболочку, непоправимо ранить и нанести неисправный ущерб сейчас было проще простого. Вот только Мин не собирался этим пользоваться, он знал цену не только физической составляющей здоровья, но и ментальной, поэтому не смел бить словами под дых человека, которого продолжал любить почти всю сознательную жизнь. Юнги взял стакан с водой и подал полуживому парню, чтобы немного привести с чувства, а тот, заметив этот неожиданный жест, сразу оживился и залпом выпил содержимое. Ему думалось, что его начнут обвинять в смерти родителей, призывать к совести и тыкать мордой в созданные им проблемы, но все, что Хосок получил – это тактичное молчание, время для передышки и воду. Юнги был милосерднее всех известных парню людей, вместе взятых.       — Прости меня за все, – взмолился мужчина и, поддавшись внутреннему порыву, ринулся к больному, чтобы заключить его в наполненные обреченностью и желанием привязать к себе и никуда не отпускать объятия. Мин не был против, он, по правде говоря, так устал думать.       — Это в прошлом. Не зарывай себя живьем в землю, как это делал я последние годы. Выбираться на поверхность очень сложно, – бережно гладя подрагивающую спину, Юнги все-таки находит в себе крупицы обиды и выскабливает их по живому, чтобы они ни в коем случае не проросли и не причинили уйму проблем в будущем. Так придется делать регулярно, пока отголоски негативных эмоций не исчезнут насовсем, но поддаваться им, поливать, взращивать и лелеять, как нежные цветы, мужчина не намерен. — К сожалению, депрессию, тревожность и социофобию не вылечить непроверенной разработкой Сонмина. Мне, скорее, поможешь ты, а не какая-то чудодейственная смесь.       Хосок отлипает от больного, чтобы оценить его состояние и удостовериться в том, что тот не собирается крыть его матом или молчаливо таить огромную ненависть в сердце. Неидентифицированное настроение пациента приводит в еще большее замешательство, что не скрывается от Юнги, решившего шутливо с кривоватой улыбкой напомнить еще одну деталь:       — А еще меня подстрелили люди этого сумасшедшего ученого.       Но почему-то Хосок не оценил шутку, его плечи опустились еще ниже, а голос казался совершенно чужим. Покаяться – еще не значит перестать быть виноватым, а спокойная жизнь с чистой совестью теперь будет только сниться, и то очень редко. Мужчина по привычке, когда особенно нервничал и не мог справиться с энергичной тревожностью, методично хрустел мелкими суставами пальцев, словно пытаясь отломать фалангу за фалангой, причиняя себе физический вред. Вот и сейчас Юнги наблюдал за тем, как пальцы по очереди поддаются этой громкой пытке, не щадящей даже мизинца.       — Прости, что подвергал тебя опасности не единожды. Из-за меня пострадали ты и тем более твои родители. После операции, чтобы не убить и тебя, я решил держаться наконец-то подальше, но не смог, – вот и была озвучена настоящая причина отстраненного поведения Хосока и его мрачного вида. Не имея больше терпения смотреть на откровенное, пусть и неосознанное, издевательство над руками, Мин обратно отвернулся к окну. Ему нужно немного времени на раздумья и принятие решения в настоящем, а вот в прошлом копаться неохота.       — Так ты сдавал наше местоположение? – после небольшого перерыва спрашивает он, так как, проанализировав их путешествие от начала эпидемии, в голову приходило только такое умозаключение.       — Не совсем. Я звонил ему однажды, когда находился на ферме, чтобы сказать, что больше не буду участвовать в его махинациях, – поясняет Хосок, утопая в собственной глупости и падая назад на койку, тут же скрипнувшую под его весом.       — Он тебя отследил, – Юнги следит за людьми на улице, отмечая некую непривычную для этого места суматоху, и настораживается. Он не может остановить растущее очень плохое предчувствие, отдающее неожиданной противной горечью на языке, как от огуречной шкурки, когда меньше всего ожидаешь подвоха.       — Я уже понял, – собеседник опирается на локти, смотря на сосредоточенного Мина. Ему нужно знать ответ наверняка, чтобы в один миг добить себя или же вернуть к жизни. — Теперь между нами все кончено?       — Что? – пациент забывает о виде из окна и возвращается взором в палату, отмечая, что руки до сих пор не оставили в покое, а ведь они обязательно будут болеть под вечер и беспокоить при мелкой моторике. Ладонь Юнги грубо останавливает изощренные пытки и накрывает чужую. — Нет, просто ты заварил такую кашу, и нам ее никогда не расхлебать. Понимаешь же, что он тебя использовал?       После сказанных слов в Хосоке зародилось некая надежда на прощение и понимание, он схватился за протянутую чужую ладонь, как за веревку, брошенную в яростную морскую пучину, пытающуюся утопить грешника. Вместо того, чтобы уплыть на лодке подальше от эпицентра бури, спастись, забыв о несчастном, случайно поскользнувшемся на палубе и исчезнувшем в темноте громадных волн, Юнги остался, потому как сам далеко не был праведником, а еще любил, безжалостно и самоотверженно. Мужчины бы проговорили весь день, становясь еще ближе, хотя это казалось невозможным, делились бы своими переживаниями и тайными мыслями, разделяя их на двоих, словно последний ломоть хлеба, но этому не суждено было случиться. Предчувствие не прорастает без семени и капли влаги.       Хосок не успевает ответить, потому что в палату внезапно заходят еще два гостя, а именно взлохмаченный Чонгук с заплывшим синяком на пол-лица в порванной футболке и нервный Чимин, оглядывающийся постоянно, с красными глазами и плохо спрятанным пистолетом. Удивительно, как эту парочку вообще пустили в госпиталь.       — Надо уходить отсюда, – заявляет Чон без каких-либо предисловий, подходя к окну и рассматривая горизонт, силясь увидеть что-то за пределами базы, но, не сумев разглядеть ничего, кроме темно зеленой массы деревьев, недовольно цокает.       — Это связано с Сонмином? – Юнги пытается сопоставить все происходящее в общую картину, и интуиция подсказывает, что все переплетено очень плотно, но отчего-то понять и увидеть целиком ситуацию не получается. Чонгук не обращает внимание на его вопрос, как и в целом на единственного из всех присутствующих законного пациента, имеющего право пребывать в отделении.       — Вы уже в курсе, что он здесь? – младший обращается к потрепанному Хосоку, меньше всех способному сейчас вести диалог, и тот все же кивает в ответ, понимая, что лучше объяснить все друзьям сейчас, так как возможности может больше не представиться. Его опять тянет заламывать пальцы, но Юнги не дремлет и без стеснения бьет по рукам. Чонгук чувствует себя сумбурно, им одолевают сто и одна эмоция, которые смешались воедино и представляли из себя нечто непривлекательное и плохо пахнущее. Разбираться в них не хотелось, но все же если покопаться, то можно вытянуть на свет негодование, страх, тревогу, волнение, злость на грани с ненавистью, любовь, найденную при взгляде на Чимина, и тикающий будильник, действующий наподобие бомбы с таймером. Когда рванет, этот эмоциональный коктейль Молотова обрушится на всех находящихся рядом. Поэтому во избежание подобных ситуаций парень ведет себя сдержанно, немногословно и отстраненно, но сегодня жребий оказался не в пользу желаний Чона.       Хосоку опять не дали сказать, хотя он уже набрал побольше воздуха и открыл рот, чтобы признаться во всех своих проступках, но их живое воплощение открыло настежь входную дверь и встало в проеме, оглядывая всех присутствующих. Чон увидел вошедшего первым, бессознательно сжал кулаки и сделал шаг вперед, готовясь защищать любой ценой хена рядом. Чимин, заметив изменения в настроении младшего, в ту же секунду, как они случились, повернул голову, чтобы понять причину внезапной вспышки ярости, а увидев, тут же присел на кровать позади.       Их поймали в ловушку, и выход был за спиной у главного врага. Сонмин стоял собственной персоной с довольной улыбкой и сложенными в замок руками, рассматривая каждого по отдельности и останавливаясь взглядом на одном человеке, который проглотил всевозможные слова и от удушья ими бледнел на глазах.       — Я вижу, все уже в сборе, – довольно тянет ученый, поправляя ворот пиджака темно-синего костюма-тройки, кричащем об особенном дне для человека или же скором празднестве. Мужчина разоделся, скажем, не по погоде, и сие обстоятельство очень бросалось в глаза, напоминая Чону ликование от собственной долгожданной победы и самолюбование в чистом виде.       — Что Вы здесь делаете? – Чонгук не намерен терпеть происходящее у себя под носом и надеется, что сумеет улизнуть вместе с Паком из госпиталя, скрывшись в неизвестности. Он начинает идти ближе к выходу, но Сонмин тоже оживает и закрывает дверь, проходя навстречу к говорящему.       — Кажется, мы уже знакомы. Чонгук, да? – он разыгрывает сценку смешного только ему спектакля и протягивает руку для приветствия, но она остается висеть в воздухе без внимания. Мужчина понимает, что здороваться с ним не хотят, но это его не останавливает, он с не менее широкой улыбкой зачесывает этой же ладонью волосы назад и поворачиваясь в пол-оборота к сидящему человеку, обращается уже к нему, — искал своего сына, и мне подсказали, что он может быть здесь. Хосок, тебе не следовало уходить, мы не закончили беседу.       Земля уходит из-под ног – это недостаточно сильная метафора, чтобы передать чувства Чона в тот момент, когда смысл чужих предложений, подобно червю, достиг центра его нервной системы и начал рыть себе ход в белом и сером веществах мозга. Ноги стали слабыми, руки тяжелыми и беспомощными, а голова перестала работать, видать, тот червь добрался до жизненно важных структур, и скоро Чонгук станет овощем.       — Что? – решает переспросить парень, глядя сначала на довольного, даже восторженного из-за бурной реакции на его слова ученого, а потом на потерянного и потускневшего, словно обескровленного Хосока. — Он твой отец?       — Приемный, – говорит парень, будто это может что-то исправить, но факт остается фактом, и разбитую вазу, увы, не склеить, а Чонгук сейчас был из хрупкого фарфора, в который со всей дури бросили камень, и теперь парень не подлежит восстановлению. По крайней мере, не Хосоком.       — Ты меня стесняешься? – Сонмину ситуация же кажется забавной, он театрально разводит руками и вздыхает, хлопая в ладони, отчего его сын покрывается румянцем из-за нахлынувшей злости, вины и смущения. А ученый не торопится останавливаться, незаметно для присутствующих подходя к отпрыску и продолжая речь, которой никто не внимал. — Мне обидно, конечно, ты, наоборот, должен гордиться. Я руковожу эволюцией и двигаю человечество к прогрессу.       — Сомневаюсь, что человечество одного с Вами мнения, – выплевывает, не сдержавшись, Чон и прикрывает собой чувствительного сейчас к любым внешним обстоятельствам Чимина, который не должен слушать перепалки в своей жизни в принципе. Подозрение закрадывается само собой, ведь глядя на поникшего и выглядящего виноватым Хосока и посмеивающегося и самодовольного Сонмина, находящихся рядом друг с другом, Чон не может не подумать об очевидном. Поэтому парень обращается к товарищу, которого знал без году неделя, но доверял беспрекословно, даже не подозревая, кто прячется в овечьей шкуре. — Так вот, как он узнал, где мы находимся. Ты все это время нас сдавал.       Слова звучат как приговор, и любой ответ, любые оправдания и отрицания вины не будут выглядеть достаточно убедительно и только поставят подпись, подгоняя палача к исполнению вынесенного наказания.       — Нет, я этого не делал, – Хосок все равно пытается, хоть и понимает обреченность своей затеи; в глазах Чонгука пылает жестокость и разочарование, а это очевидно хуже быстротечного гнева. Юнги тихо лежит на кровати и наблюдает за развитием событий, решив не вмешиваться в конфликт и не создавать еще больший сыр-бор, но он не был в курсе новых подробностей, изменивших отношение Чона к нему. Поэтому, когда он встретился взором с младшим, то опешил от обдавших его холодности и равнодушия.       — Вы оба достойны друг друга, – сказал Чонгук, глядя по очереди на Мина и Хосока и взяв за руку присмиревшего Пака. Больше никакого доверия, никаких поблажек и помощи в ущерб себе. Чонгук отказывается верить всем, кроме себя и Чимина, который сейчас не способен разобраться в своем психологическом состоянии и нуждается помощи.       — Вижу, вам весело и без меня, – Сонмин проследовал к выходу и оказался первым возле дверей, опередив отмершего младшего и перекрыв ему путь отхода. Но этого было мало, поэтому мужчина повернулся к кипящему Чонгуку, решив перекинуться с ним еще парой фраз, — я как раз направлялся в лабораторию, слышал ты там работал?       — Какая разница? – парень не видел смысла в вежливости и хитростях, так как перед ним находилась прямая угроза, не скрывающая своей истинной сущности. Так почему же он должен юлить? Нет, Чон готов перегрызть глотку любому, кто встанет на его пути, пусть и до стертых в порошок зубов.       — Думаю, твои умения очень пригодятся нам, – ученый прищурился, внимательно смотря на Чонгука, будто в очередной раз изучая и предполагая его ценность, и хмыкнул своим никому неизвестным мыслям, будучи явно довольным своей властью и влиянием. Сонмин сократил расстояние и вцепился тяжелой рукой в молодое плечо, отчего младший сразу дернулся, но вырваться не смог. Чужой рот приблизился к его уху, и голос без намека на веселье и простодушие проник копьем в желудок, заставляя содрогнуться Чона от истошного ужаса, орущего предсмертным криком. – Я могу запросто вас запереть, чтобы вы никуда не сбежали, как противные мыши, но все выходы отсюда и так уже исчезли, благодаря мне. Так что удачи, вы уже в ловушке.       Чонгук видит, как мужчина отстраняется, слышит, как он коротко прощается с присутствующими, дверь за ним громко хлопает, как бы издеваясь над парнем, потерявшем возможность ступить хотя бы шаг в ее сторону. Неведомая ранее сила сковала мышцы, такое бывает у добычи за секунду «до» бессмысленного сражения, когда она понимает, что ее загнали в тупик, и из-за отсутствия вариантов действий впадает в истерику, отбиваясь до последней секунды, пока в ней будет течь жизнь. Хотя своим невинным и доверчивым умом бедное животное уже знает наперед, что оно обречено, но не может перестать сражаться в агонии, надеясь на чудо. Чон почувствовал хищника, способного на все, не имеющего никаких моральных принципов, порядочности или сочувствия. Сонмин разрешил им выйти из больницы и побежать в попытке спастись совершенно не из-за доброты душевной. Он, будучи уверенным в себе и контроле над ситуацией, решил поиграть с кучкой несмышленых перепуганных парней, давая им напрасную надежду, упиваясь их борьбой и своей страстью к победе, чтобы потом сменить роль стороннего наблюдателя на лик вершителя судеб. Умнее было бы выйти из игры, не бежать и не идти, подчиниться негласно установленным правилам. Но выбора не было, потому что Чимин продолжал дергать руку младшего, пытаясь привести его в чувства и напомнить, что зараженные все ближе и ближе с каждой секундой, и сейчас главный враг и угроза именно они.       — Чонгук-и, они идут за мной, у нас мало времени, – старший поворачивает ладонью чужую голову в свою сторону и заглядывает в налитые кровью глаза, отражающее истинное желание Чонгука отомстить за всех: родителей, Ли Канджуна и всех погибших вследствие эпидемии. Да, Чон задумчивый, сомневающийся, малообщительный и спокойный парень, но он далеко не добыча и не жертва. И при первой же возможности он покажет это заносчивому сошедшему с ума псевдоученому, а пока что младший крепче сжимает руку Пака и, не оглядываясь на бывших товарищей, выходит в коридор. Чонгук будет бежать изо всех ног до искр из-под пят и боли под ребрами, но не потому, что боится Сонмина и хочет от него спрятаться. О нет, повторюсь, он бы вырвал ему горло без волнений за собственную жизнь, если бы не наличие родного человека рядом.       Чонгук и Чимин уже спускаются по лестнице в тот момент, когда позади них хлопает дверь отделения, и вдруг возникает запыхавшийся и красный от стыда и чувства вины Хосок.       — Дай мне объяснить, – он смотрит умоляюще, в надежде на хотя бы минуту внимания, и, когда не дожидается ответа, но видит, что парней удалось остановить, начинает тараторить, сбиваясь и перескакивая с мысли на мысль. — Отец сказал, что у него есть средство, чтобы вылечить Юнги, и он перестанет страдать. Взамен я пообещал узнать и раздобыть секретный ингредиент противоядия от побочного действия, который должен был быть у доктора Ли. И сначала все так и было, я помогал Сонмину в надежде, что это ускорит процесс создания лекарства, и люди смогут спастись. Я был в ужасе, когда люди начали превращаться в зараженных после принесенных мной протеиновых коктейлей, и был уверен, что отец не был в курсе о побочке. Поэтому пытался исправить ситуацию. Вы пошли в научный центр, как он и сказал, а потом что-то пошло не так и…       — Ты намеренно отправил нас в логово монстра, а сам остался? – перебил потерявшегося в воспоминаниях парня Чонгук, начиная неосознанно надвигаться на дрожащего и напуганного осознанием собственных поступков. Чимин придержал младшего, оставаясь безмолвной, но крепкой и стойкой опорой для партнера.       — Я не знал, что кто-то умрет, – глаза Хосока забегали по полу, стенам и окну на лестничной площадке, а его оправдания висли в воздухе на самодельных петлях, издавая зловонный аромат жалости, но не оправдываться было выше сил парня, —я не был в курсе о мутантах.       — И ты верил во весь этот бред? – по голосу Чона всем стало понятно, что настроен он очень скептически.       — Да, – еле слышно произнес парень в ожидании приговора для своей дурной прогнившей до дырок души. Ведь где-то в глубине он догадывался о другой стороне медали, возможных негативных последствиях для его друзей и даже для себя, но беспечно на все закрывал глаза, не интересуясь и не вникая в дела отца, веря его словам и не задавая дополнительных вопросов. Хосок настолько сосредоточился на том, что его бросили и это надо немедленно исправить, что забыл напрочь о здравом смысле и совести.       — Нам нельзя медлить, – внедряется в разговор Чимин, звуча уже более уверенно и стойко. Время, проведенное за созерцанием бесчисленных конфликтов, дало ему возможность полностью собраться, затянуть уздечку на эмоциях, придушить первобытный страх каблуком военного ботинка и вспомнить, что Пака очень тяжело сломать до конца.       Чонгук чувствуют былую силу и энергию в голосе старшего, что когда-то покорила его, и чувствует себя уже не таким обозленным на мир. Ему становится легче справиться с ситуацией и расставить приоритеты.       — Это все уже не имеет смысл, – решает Чонгук, отмахиваясь от всех слов и событий прошлого, поскольку его больше беспокоит вопрос выживания и ближайшего будущего. — В любом случае надо уходить. Мне сейчас наплевать, с нами вы или нет, но я должен был предупредить.       Выходит грубо, прямо и бесцеремонно, но Хосок не жалуется, лишь внимает с полной серьезностью словам Чона, на подсознании чувствуя, что должен слушаться этого парня, чтобы спасти хотя бы Мина, и принимает судьбоносное решение.       — Хорошо. Я постараюсь все исправить, отведу от вас посторонние взгляды, – решительно заявляет он, чтобы спасти единственного дорогого ему человека, — Чонгук, молю тебя, только забери Юнги с собой. Он – мое слабое место, и отец будет манипулировать мной с помощью его.       — Почему я должен помогать вам? – младший настроен решительно обрубить все связи с товарищами и безразлично обходит фигуру Хосока стороной, чтобы проигнорировать просьбу, озадаченно заметив, что Пак не последовал за ним. Старший остался стоять возле опустошенного парня и с сочувствием смотрел на него, гладя по плечу, чем вызывая у Чона смутную неуверенность в своем выборе.       — Подожди, Чонгук, – бросает Чимин парню и фокусируется на Хосоке, который осознал, что его последняя надежда совершенно точно не молодой доктор, а солдат, чье сострадание дороже золота. Пак еле заметно улыбается, но умудряется вселить этой микроэмоцией толику надежды в парней. — Конечно, мы заберем Юнги.       — Спасибо, – Хосок выдыхает, и его фигура будто расслабляется после этого. Чимин спускается к младшему, пока сын ученого пытается собраться с мыслями и совладать с телом, чтобы просить у неприступного Чона еще об одной необходимой услуге. Это так важно и не требует отлагательств, поэтому приходится произнести следующие слова. — Не говорите Юнги, что выживший в той ужасной аварии – это Чонгук, пожалуйста. Мин не вынесет этого.       — Ты слишком многого просишь. Я не смогу смотреть на него или общаться с ним, – возмущается младший, чувствуя, как его обдало кипятком после упоминания травматического события, делая злым и неконтролируемым. Градус обиды еще не выветрился из кипящей крови, так что лучше забыть напрочь о причастии Юнги к трагедии всей жизни Чона.       — Ничего страшно, избегай его, молчи или ругайся, все, что хочешь, но не говори правду, умоляю, – голос Хосока взывает к милосердию, и отчего-то вмиг Чонгуку становится очень жаль этого парня и того, что остался в палате. Злость, ненависть и обиду затопило самое печальное чувство, которое можно считать конечной остановкой в совершенно различных взаимоотношениях. Жалость способна прийти на место любого чувства, сменить его в одну секунду и стать главной, но вот после нее пожаловать сможет только пустота, наверное.       — Ладно. Приведи его к северным воротам в течении двадцати минут. Мы пока что пойдем за вещами. Ровно в одиннадцать там, не опаздывайте, а то уйдем без вас, – все же уступает Чон и, не дожидаясь ответа, отворачивается от собеседника и бежит по лестнице вниз, прислушиваясь к торопливым шагам Чимина позади, кинувшего пару ободряющих фраз Хосоку. Его парень слишком добрый, хотя кто мог подумать, что кровожадный солдат способен перещеголять большинство людей в степени проявления сочувствия и эмпатии. Не так давно Чимин в глазах младшего был машиной для убийств без эмоций и сожалений, но в какой-то момент он стал меняться. Возможно, причиной этому был именно Чон, преобразовывающий оперативную систему старшего, подобно проникшему в нее вирусу, только в хорошую сторону. А, может быть, Пак всегда был таким, но просто ему не было кому показать свою настоящую личность?       Старший догоняет Чонгука возле выхода из госпиталя, ловит его руку, как ни в чем не бывало, и дарит полный обожания и чувств взгляд, который нельзя игнорировать. Чон чувствует, что внутри опять становится спокойно, несмотря на патовую ситуацию во внешнем мире, потому как самое родное рядом, а на остальное безразлично. Именно Чимин сейчас становится для младшего напоминанием о том, что нельзя потерять себя в жестокости и превратиться в того, кого презираешь. Ведь уподоблять им равно стать ими, а тогда дуло отвращения и ненависти направить можно только на себя.       Когда парни выходят из казарм, перед этим посетив комнату Чона, с рюкзаками наперевес и уверенностью в дальнейшем плане действий, что-то в атмосфере ощутимо меняется. Воздух становится плотным, лишенным кислорода и не пропускающим свет, влажной пеленой, тяжело опустившейся на веки, тучи заволокли небо и спрятали пугливое солнце за собой, птицы и ветер перестали петь свои песни, улетев в далекие края. Чонгук надеялся, что это все домыслы его воображения, но встретил тяжелый прямой взгляд Чимина из-под лба, и схватил любимого за плечо, но тут же отдернул руку. Кожа парня ледяная и покрытая крупными мурашками, губы синие из-за резкой смены температуры тела, а ресницы трепещут, как слабые травинки в морозную стужу.       — Они пришли, – выносит смертный приговор им и всем присутствующим на военной базе солдат, пока Чон прижимает его к груди, поближе к своему перепуганному и горячему сердцу. Смотря поверх головы старшего на открывающуюся перед ним тренировочную площадку, парень замечает, как со стороны пропускного пункта, через который чуть больше недели назад пришел он с товарищами, бежит несколько военных, покинувших патруль. Их действия хаотичны, они машут руками, но находятся так далеко, что их не слышно.       А потом нечеловеческий страшный предсмертный крик разрезает это сбитое и давящее на виски пространство пополам. Следом включается громкая сирена, оповещающая о чрезмерно высоком уровне тревоги, и, видимо, сейчас пользы от нее может быть намного больше, чем вреда. А на дополнительное внимание к истошному повторяющемуся звуку всем наплевать, ибо на базу и так напала орда зараженных.       Где-то в лесу протяжному высокому сигналу вторят дикие волки.