Patient Zero

      Юнги крутит радио от скуки и бессонницы, которая его уже конкретно заебала, уж простите. Высказывания подбирать нет настроения, так как после импровизированной вечеринки настроение весьма паршивое. Хосок избегает даже случайных взглядов, шарахаясь от Мина, как от прокаженного, а тому стоило бы обрадоваться достигшему результату, но почему-то единственное, что хочется – это изъять память без права на восстановление, если время повернуть вспять невозможно. Амнезия сейчас была бы кстати, чтобы прошлое смогло исчезнуть по взмаху волшебной палочки, стерев себя из записной книжки и очистив страницы для новых воспоминаний, но все не так просто.       На улице уже стемнело, парень расположился на деревянном полу гостиной на тонком цветастом ковре, полностью игнорируя наличие мягкого и свободного дивана или же вместительных кожаных кресел. Ему комфортно и на прохладном паркете с радиоприемным устройством в руках, которое Юнги от скуки стащил у Намджуна, чтобы вытеснить хотя бы сейчас мысли, делающие существование еще более невыносимым, за пределы головы.       У него была замечательная жизнь, насколько это возможно. В школе удалось встретить единомышленников и сдружиться с ними так близко, что блевать вместе за кустами и делиться сокровенным давно уже не страшно. Старший Ким привлек Мина своей непоколебимостью, вдумчивостью и рациональностью. Он сидел на задней парте из-за своего превосходного роста и возвышался как могучий дуб среди ненадежных сосен, никогда не поднимал руку и не вызывался к доске, но отвечал по надобности на вопросы учителя без заминки с некой скукой от происходящего. Первое время Юнги опрометчиво отнес этого парня в ранг безмозглых спортсменов, видя неприкрытый чужой интерес к тренировкам, бегу и стрельбе. Намджуна часто отправляли на соревнования в другие школы и хвалили каждый раз, когда он возвращался с медалью, но вот ездить на конкурсы по предметам, за исключением физкультуры, подросток тогда наотрез отказывался, ничем не аргументируя свое странное поведение. Учителя устало качали головами, мол такой талант пропадает, а сверстники шушукались за спинами, кидая косые взгляды и не стесняясь придумывать сплетни.       Судьба же свела двух немногословных одноклассников за общим школьным проектом, и вот тогда Мин понял, насколько сильно ошибался. Им вместе оказалось комфортно молчать, сбегать с уроков и бренчать на старых отцовских инструментах, воображая себя участниками известной рок-группы. Ну а кто так не делал?       На вопросы, почему именно спорт, Намджун как-то коротко ответил: «Разгружает голову», и Юнги тут же уловил суть, потому как у самого котелок постоянно был забит всяким ширпотребом, который давно пора выбросить.       Хосок же присоединился спустя какое-то время к их тандему. Он был самым сложным и закрытым среди них подростком со своими жуткими черно-белыми комиксами жанра «ужасы» (Юнги самому в это сложно поверить), носил только темные оттенки, рассказывал о «великих» художниках вебтуна, собирал мангу, как необъятное сокровище, и регулярно раз в месяц подкрашивал волосы в идеально черный с красной прядью спереди. Мальчик был немного жутким, грубым и вспыльчивым, но еще более пугливым, прячась при любом упоминании тараканов или же, не дай бог, злосчастных и ненавистных ос. Это его лютые враги до сегодняшнего дня. Юнги каждый раз удивлялся, как такой человек может самолично выдумывать монстров, искренне радуясь своей проворной фантазии, спать при этом спокойно и вместе с этим дрожать от страха при виде мелких букашек. Позже выяснилось, что Хосок жил с приемными родителями, и, хотя он всегда о них хорошо отзывался, а его семья была весьма состоятельной и влиятельной, Мин замечал время от времени тоску во взгляде парня, зацикленном на Кинге, японских хоррор-фильмах и мифологии.       Однажды он сам выбрал Юнги во время длинной перемены, когда класс прохлаждался на школьном дворе, чтобы немного забыться от нескончаемых уроков. Юнги тогда развалился на скамейке для болельщиков и щурился от режущего глаза солнца, пытаясь разглядеть, кто же повис над ним длинной тенью. А это был Хосок собственной персоной с черным лаком для ногтей в одной руке и только что покрашенными ногтями на левой руке, которую он держал растопыренной веером. Их дружба началась примерно с такого диалога:       — Покрасишь, а то левой хрен получится?       — Я тебе что, маляр? А дрочишь ты тоже только правой?       — Вот покрась ногти, и буду левой, зуб даю.       А Юнги ему тогда чуть в морду не дал его размалеванную, чертов человек искусства, но как-то все обошлось. Слова за слово, и они уже обсуждали, что бы такого придумать на каникулы, а потом и Намджун под боком оказался и присоединился к беседе. Не успел Мин очнуться, как уже осторожно раскрашивал чужие коротко постриженные ногти, закусив нижнюю губу.       Удивительно представить, как им всем удалось найти общий язык, но то ли звание главных чудиков школы, то ли схожие принципы, но что-то крепко держало их всех вместе. Угрюмый Хосок внутри был шутником и балагуром в поиске собственного стиля рисования, молчаливый Намджун щелкал уравнения как семечки, но не видел выгоды в них для своей скромной жизни, а Мин… Он был шумным, улыбчивым и желающим помочь всем обездоленным на своем пути, мечтал открыть приют для бездомных животных, поступить в колледж ради получения образования и подрабатывать социальным работником, чтобы помогать детям из малообеспеченных семей.       И нет, никто ничего не попутал, прошлое искажается, отражаясь в кривых зеркалах, и кажется сейчас Юнги выдумкой его воспаленного разума. Может, он уже давно превратился в ужасного зараженного и проживает по кругу все свои воспоминания? В этом и есть ад, когда, оглядываясь назад, понимаешь, что времени что-то предпринять уже не осталось?        Юнги опускает руки на пол. Сюда бы снега целую гору, и он бы от чистого сердца нарисовал ангела, совершенно им не являясь. Его прошлая версия давно бы хохотала, щекотала Хосока, целуя в плечо, и всех бы вокруг уверяла, что все всенепременно получится, но никак не та версия, что убила хорошее и восстала из пепла, как изуродованная шарнирная кукла, пугающая и взрослых, и детей. Мин давно уже не был собой, он стал никем навек и лишь жил в ожидании конца, трусливо убегая и боясь смерти, как дворняга, сжевавшая старый ботинок за милую душу.       Невыносимо тянет ко сну, веки ноют и болят не в силах находиться открытыми, каждая мышца выражает презрение к своему хозяину, думающему над тем, а не проверить ли ему сейчас заново все запчасти фургона в тусклом свете фонарика. Нужно хоть как-то отвлечься от воспоминаний о ярком прошлом, ведь несмотря на всю его жизнерадостность теперь оно колется и причиняет боль, потому что назад его уже не вернуть, к сожалению. Случайно наткнувшись мыслями на момент минувших дней, когда Мин затащил Хосока в центр социальной помощи, чтобы побыть волонтерами и раздать еду малоимущим в новогодний праздник, Юнги убеждается в том, что ему пора кончать с самобичеваниями, а то он так скоро завоет от тоски по дням прошедшим. Потому что он больше не может никому помочь, даже себе. Ошметки совести орут тревожно сиреной без остановки уже который год.       И вы подумаете: да что тебе мешает встать и подняться к Хосоку в комнату, лечь рядом и обнять крепко, забыв обо всех ошибках и пробежавших между вами черных кошках? Ах, если бы в жизни все было так просто. Вместо уверенности – кипа страхов, личность раздавлена отвратительным поступком, содеянным не нарочно, а в груди душа заперта за тысячей бетонных стен, она закрылась самостоятельно, чтобы наказать себя сполна, и Мин не может даже шаг сделать в направлении Хосока.       Он полюбил его однажды, когда под чужим именем читал его комиксы на вебтуне и оставлял восторженные комментарии анонимно, когда залез в интернет, чтобы узнать больше о его любимых фильмах, почитать рецензии, купить билеты в кино на популярный ужастик, а после разорвать их в мелкие клочья и выбросить в мусорку, так и не решившись предложить вместе сходить на просмотр. Он полюбил, когда при разговорах, кто с кем пойдет на выпускной бал, Хосок упомянул безликую девчонку из параллели, а в груди полосонуло не на шутку прям по живому крапивой, а после вечером он вылакал две банки пива в одиночку. Юнги всегда быстро ориентировался и принимал свои чувства, но тут парень был бессилен, аж пока Хосок самостоятельно его не уволок в пустой класс подальше от всей шумихи концертного зала, пьяных танцующих одноклассников и подтягивающегося от скуки на турнике Намджуна. Он говорил что-то бессвязное, нарядившись в этот вечер во что-то внезапно не черное, а красное, бегал глазами по доске за спиной Мина и ковырял заусенцы от нервозности. И тогда Юнги понял, что полюбил его, когда красил этому придурку его короткие ногти на правой руке, и притянул за воротник его немедля, впечатывая свои губы в его жестко и по-мужски. Это было лучшее из всевозможных начал их длинной истории, соединившей в себе две жизни так прочно, что судьба самостоятельно не могла их разлепить.       Юнги никогда не расскажет, что, когда началась вакханалия с зараженными, он с родителями встретил Намджуна, как раз когда сам шел к дому Хосока в отчаянии и страхе увидеть покореженное тело близкого человека, а после, во время рассказа Кима, сделал вид, что Намджун зашел и за ним, а тот и не возражал против такой версии. От вида здорового и жизнерадостного Хосока, лепечущего о каких-то незнакомцах с Мири на руках, в груди хочешь не хочешь разливалось тепло и становилось немного проще существовать. Если бы он только знал, что ждало его тем же вечером, как он будет наблюдать за душераздирающим превращением родных, а пистолет в его руках станет весить тонну, утаскивая руки к центру земли. Фантомные выстрелы в собственное сердце, а не реальные в родителей сделали его живым мертвецом. Такого и врагу не пожелаешь, но Мин уверен, что это ему за все, что он совершил прежде. Плата равная деяниям.       Он долго ругался с Намджуном, желая забрать тела родных с собой и похоронить как подобает. В итоге они сошлись на том, что территория за монастырем в стороне от фермы подходит для этого, и в случае чего у живых будет время на побег. И на этом все, его жизнь закончилась. Единственные, кого он поклялся защищать, мертвы, а любимый человек, не заслуживший разбираться с его отвратительным моральным состоянием и переломанной психикой, все равно страдает.       Конец, не надо никаких аплодисментов, пожалуйста, потому что все давно уже спят, а Юнги на полу мотает колесико настройки частоты от скуки и бессонницы, также в голове проматывая свою ничтожную жизнь по кругу и замечая, что все окрашивается в грустные унылые тона, даже прекрасный первый поцелуй.       Радио привычно и безнадежно шипит, как и во все остальные дни, но этот шум приносит в жизнь парня некоторое спокойствие в виде штиля в бурном океане мыслей до определенного момента, ведь вдруг из приемника отчетливо слышится однотонный мужской голос, не разборчивый до жути, но устрашающий и несущий изменения лишь своим появлением. Юнги, весь встрепенувшись, подрывается с пола, обращая все внимание на маленький ящик в своих руках, и осторожно и медленно пытается уловить нужную частоту, чтобы разобрать важный смысл из какофонии потрескиваний и скрежета. Еще секунда, две, и вот Мин с замиранием сердца прикладывает радио к уху, будто это как-то поможет, и задерживает дыхание, вслушиваясь в скрипучий едкий голос.       «Внимание… Янсан…красный уровень…изолировать…территория…зараженные движутся…сотни…меньше часа…Повторяю, код красный…»       Черт, черт, черт.       Они не успели совсем немного, а если бы не острая чуйка Намджуна, то даже не начали бы собираться. Юнги несется по лестнице, перепрыгивая ступеньки, лишь бы быстрее поставить на уши весь дом, сесть в тачку и уехать по старой дороге на долгожданную встречу с военными, пока толпы зараженных не присоединились к ним в уютных постелях. А если монстры отберут жизни у Намджуна, Минсока, Хосока в конце концов? Этого не должно произойти ни в коем случае. Пусть на себя парень давно наплевал с высокой горы, но его отчаянные, питающие надежды и сражающиеся до последнего друзья должны жить. Его Хосок должен выжить и обрести наконец-то счастье любой ценой.       Сердце грохочет в горле, отбирая возможность говорить, поэтому когда Мин открывает дверь, ударяя ею по стене со всей дури, а сонные взоры проснувшихся от шума Джиын и Намджуна обращены к нему, то парень лишь хрипит севшим голосом, издавая невнятные звуки. Старший Ким, знающий друга как облупленного, сразу же оказывается рядом и осматривает с ног до головы, отбирая приросшее к рукам радио и вслушиваясь в отголоски незнакомого голоса, ничего толком не разбирая. Сигнал исчез так же быстро и бесследно, как и появился, а ответы знает лишь онемевший Юнги. По бледному лицу, дрожащим рукам и стеклянному взгляду Мина старший Ким делает вывод, что дело пахнет керосином и к тому же, очень-очень близко пахнет, поэтому терять драгоценное время сейчас – это последнее, что они могут себе позволить.       — Эй, старина, коротко и по сути, – Намджун внутренне напрягается, предчувствуя неладное, нависшее над ним и его близкими, и, стараясь придать сил Юнги, кладет ему на плечо свою тяжелую руку, будто пытаясь удержать, не дать свалиться и поделиться боевым настроем.       — Зараженные, много, – находит в себе ресурсы Мин и просыпается, будто ото сна, глубоко вдыхая воздух, который, оказывается, задержал от внезапного ошеломления. Ким коротко кивает, чуть ранее догадавшись, что медлить нельзя, и надеется на собранность и быструю реакцию друга. Рассудок не загорается пламенем паники, а наоборот остается холодным, раскладывая каждую задачу за задачей по полочкам. Все же, нашествия тварей на их райский уголок стоило ожидать.       — Джиын, собирай Минсока, самое необходимое и в машину. Юнги, буди Хосока, слышишь меня! Я погружу собак и сложенные сумки, – Ким тормошит немного Мина за плечи, встряхивая, и, когда видит, что парень ожил и рванул к комнате своего бывшего любимого человека, надевает на тело первую попавшуюся футболку и останавливает готовую помчаться к подростку девушку на несколько секунд.       — Максимально быстро и тихо, – шепчет он, вырывая себе последние мгновения спокойствия, и наклоняется к кукольному лицу, оставляя короткий поцелуй на девичьих губах, словно говоря, что их минуты единения еще не закончены. А после Джиын улетает, как бабочка, по коридору к Минсоку, и всем жителям фермы остается только молиться, чтобы эта ночь, дребезжащая в первых лучах рассвета, закончилась для всех на хорошей ноте, ну и сражаться, конечно же, до последнего вздоха.       Юнги готов рвать глотки зубами, лишь бы Хосок оказался в безопасности, и не видит ничего перед собой, кроме его сонного отекшего лица, которое когда-то созерцал каждое утро на протяжении многих лет. В груди болезненно и сладко потянуло от ностальгии, которой пришлось тут же выстрелить в голову, так как Мина не очень были рады видеть посреди ночи. Особенно, когда он без объяснения срывает одеяло и начинает выворачивать шкаф.       — У тебя окончательно крыша поехала? – спрашивает Хосок, устало пытаясь разодрать глаза, чтобы в очередной раз разругаться в пух и прах с тем, кто обычно спал на правой стороне кровати. Сейчас там пусто и холодно. Что же, весьма увесистая причина для скандала.       — Скорее, нам нужно спешить, – Юнги задыхается от нервов, тревоги, плохого предчувствия и физической нагрузки, когда находит походный рюкзак парня и бросает ему в лицо вместе с одеждой.       — Что случилось? – тот настораживается, улавливая серьезный тон и нестабильное состояние Мина, и понимает, что сейчас личные проблемы могут и подождать.       — Пора сматываться, зараженные скоро будут здесь, времени нет, – в то время как один пытается отдышаться и хоть как-то объяснить ситуацию, второй влезает в одежду и не глядя бросает вещи в свою сумку, мыслями летая где-то не здесь.       — Где Чимин и Чонгук? – Хосок стоит одетый с вещами, внимательно прислушиваясь к тишине дома. До этого он различил, как шепчутся и топают на первый этаж учительница с подростком, а Намджун, наверное, уже вовсю разрабатывает план безопасного побега, сидя за рулем заведенного фургона и в нетерпении поглядывая на дверь.       — Они в монастыре, скорее всего, – ударив себя по лбу из-за невнимательности, так как совершенно забыл об этих двух оболтусах, Юнги пытается найти решение задачки в голове и, зная, что Хосок готов ринуться за ними по первому зову, вызывается первым, — я пойду за ними и поеду в другой машине следом за вами, а ты садись с Намджуном, так как единственный, кроме Чонгука, знаешь дорогу до базы.       Парень подталкивает замешкавшегося и неповоротливого Хосока к лестнице в нетерпении, желая поскорее посадить его на переднее сидение фургона и отправить навстречу безопасности, но тот отчего-то противится и спешить не желает.       — Подожди, – мужчина пресекает все попытки протолкнуть его вниз по ступенькам и даже в какой-то степени агрессивно отталкивает от себя Юнги, непонимающего и впадающего в ярость из-за пререканий даже сейчас.       — Нет времени, скорее иди, а то я сам скручу тебя и кину в одну из клеток в кузове, – выпаливает, повышая тон, Мин и понимает, что, не задумываясь, осуществит свои угрозы, если его ослушаются, а Хосок после сказанного глядит как-то странно и головой качает, подходя ближе.       — Я должен сначала найти кошку. Успокойся, ты же тоже ее любишь, – ошарашивает он забывшего обо всем на свете парня и обходит его стороной, чтобы пройтись по пустым комнатам, ласково подзывая свою верную спутницу жизни.       Мири находится достаточно быстро спящей: она свернулась клубочком на аккуратно заправленной постели Чонгука и не особо радуется, когда ее бесцеремонно запихивают в переноску вместе с тарелкой, расческой, таблетками против глистов и мелкими кошачьими принадлежностями. Попутно Хосок впихивает в рюкзак полупустую упаковку корма, а вторую с жалобным взглядом передает Юнги, безмолвно принявшем ношу на себя и чувствующим вину за то, что подчистую забыл о белом питомце. Ладно Чимин и Чонгук, те бы справились и сами, а вот за этого кота он когда-то поручился и взял ответственность. Дерьмовый из него хозяин, как и парень в принципе.       Спустившись вниз, парни видят в гостиной Намджуна, проверяющего свой неизменный арбалет и пересчитывающего стрелы. Перед мужчиной лежит остальное имеющееся в доме оружие, которое он перетянул из комнаты Чимина, натертое и блестящее, как новенькое. Видимо, солдат постарался на славу, наточив как следует ножи, почистив и смазав огнестрелы. Юнги хватает со стола самый простой с виду пистолет не потому, что умеет пользоваться и уверен в себе, а из-за того, что, когда смерть преследует по пятам, ты хватаешься за каждую несчастную соломинку в шансе на спасение. А заряженный ствол – это даже не сноп соломы, это целая крепкая веревка, способная вытащить с того света и не сломиться от легкого касания. Хосок же игнорирует инвентарь на столе и, бросив последний многозначительный взгляд на Мина, что-то решается было сказать, но закрывает рот, ничего не проронив, и уходит на задний двор к фургону. А Юнги подхватывает принесенную Намджуном канистру с бензином, даже не удивляясь, что их мысли сходятся, и шагает к калитке, надеясь, что ночь закончится как можно скорее.       Дороги давних друзей расходятся на время, и как бы отчаянно Юнги не отталкивал от себя бывшего возлюбленного, он всем трепещущим сердцем надеется, что они встретятся и смогут удостовериться в том, что еще самостоятельно дышат. Но сейчас следует откинуть сантименты прочь, поэтому парень без долгих прощаний, как и всегда, разворачивается к выходу, чтобы отыскать своих напарников, от которых будет зависеть его жизнь в ближайшие часы.       Кажется, что веселый и вкусный пикник в беседке остался где-то в параллельной реальности, а не во вчерашнем вечере. А маленькая жизнь, вмещенная в несколько недель и состоящая по ощущениям из лет умиротворения и неспешности, подходит к концу, махнув напоследок белым платком, сдаваясь под натиском пришедшей без стука эпидемии. Пора дальше бороться за количество вдохов и выдохов, а скорость волнующего биения кровоснабжающего органа хочет посоревноваться со скоростью света. Все должны выжить, ведь по-другому не будет истории, а Мин уверен, что их рассказ еще не закончен.

***

      — Чонгук, проснись! – возглас Чимина вырывает младшего из глубокого сна, и он резко садится от испуга и тревоги, чувствуя, как заходится в панике сердце, потому что Пак надрывно кричит, находясь на грани истерики и скрутившись возле Чона, будто пытаясь исчезнуть. Его потряхивает не на шутку, тело холодное и покрытое липким потом, а дыхание громкое и неровное, заставляющее слова плясать слова хороводы.       Чон озирается в поиске одеяла, пребывая в диком замешательстве и непонимании, что происходит, а когда подбирает покрывало с пола, то выглядывает на улицу, на всякий случай, но не видит ничего необычного – тишь да гладь. Никаких признаков для испуга и смятения.       — Что случилось? Ты весь дрожишь, – парень бережно накрывает старшего и обнимает как маленького ребенка, пытаясь успокоить.       Неужели их близость была столь травмирующей для Чимина? Конечно нет, это было нечто поистине интимное и личное, разделенное на двоих. Чонгук гладит пальцами еле заметный шрам на бедре парня, вспоминая обо всех последствиях этого злосчастного ранения и, кажется, догадываясь, в чем причина взвинченного состояния.       — Их так много, бесчисленное количество, они везде, – как в бреду повторяет Пак, уткнувшись в мощную шею младшего, будто пытаясь найти там убежище от всех преследователей.       — Дорогой, кто? – Чон успокаивающе гладит спину обнимающего его, ощущая, как тяжело ему дышать от крепкой хватки старшего, которую он не контролирует из-за бурного потока эмоций, и свободной рукой подтягивает нижнее белье и штаны к себе ближе.       — Зараженные, – ответ был очевиден, но стоило удостовериться, что это не реалистичный ночной кошмар или домыслы, а настоящая опасность, еще немая и притаившаяся, но громадная и сносящая с ног своей мощью.       — Одевайся скорее, мы успеем убежать, – Чонгук судорожно думает, как лучше поступить и куда броситься в первую очередь. Оставить остальных мирно спать на ферме он не может, но и рисковать Чимином не намерен, поэтому колеблется в выборе, натягивая на влажное от пота тело одежду и выжидающе следя за Паком, запутавшимся в штанинах джинсов. В итоге младший помогает одеться Чимину, схватившему его за руку и не отпускающему ни на шаг. Он невероятно напуган своей острой чуйкой и сквозившим от мысли о тварях по позвоночнику холодом, предзнаменующим скорую смерть каждому, кто встанет на пути бесконечной голодной оравы, движущейся стеной по лесу на юг.       Не сговариваясь, парни бегут на ферму, гонимые страхом за других, попыткой помочь и желанием забрать жизненно важные рюкзаки. Темные деревья перерождаются, будто сотворены из глины, в монстров, листва превращается в раскрытые пасти и длинные когти, а шум ветра пародирует тихое утробное рычание в порыве заглушить голод. Кажется, что за каждым стволом прячется зараженный, готовый прыгнуть прямиком на свою добычу. Чонгук старается игнорировать подкидываемые разыгравшимся воображением картинки и идет немного впереди, ведя потерявшего контроль над эмоциями и концентрацию солдата за собой и давая ему время абстрагироваться от заполнивших его тошнотворных ощущений мертвецов вокруг. Перед глазами рябит, Чон спотыкается раз за разом, руки хлещут ветви, а горло печет от прохладного воздуха и незапланированной беготни.       И вдруг он видит человеческий силуэт, бегущий прямо на них, и его сердце падает в пятки, готовое остановится в ту же секунду. Одной рукой Чонгук отодвигает ничего не разобравшего хена себе за спину и готовится сражаться голыми руками с завидевшим их монстром, раздумывая, что стоит начать с его коронного сильного удара правой прямо по челюсти, а потом дать деру, чтобы выиграть время.       Чимин, уже немного совладав с собой, пытается выбраться из импровизированного укрытия, но Чон полностью ограждает его своим телом, и, с одной стороны, это невероятно приятно, а с другой – начинает раздражать такого обычно готового к любым напастям военного.       — Дай пройти, это живой человек, – наконец-то Пака слышат и расслабляются, чувствуя себя немного неловко, а еще радостно от того, что предполагаемая стычка не состоялась.       Когда неизвестный приближается и замедляет шаг, заметив двух одиноких путников, в попытке разглядеть, кто же это, Чонгуку становится понятно, что перед ними никто иной, как Юнги, немного взъерошенный, напуганный и с безумными глазами. Пак ему немедленно машет и идет навстречу, уже на ходу лепеча об экстренной ситуации, но, видимо, Мин в курсе, и на его лице вместо гримасы удивления каменное изваяние. Он кивает, надеясь ускорить процесс обмена информации и рвануть дальше, потому что, как только из виду пропал Хосок, тревога за него усилилась в сто крат и не дает думать о чем-либо другом.       — Мы должны идти сразу к спрятанной машине, – выкладывает свой план Юнги, поднимая вверх полную канистру, и разворачивается в сторону дороги, показывая всем видом, что не потерпит возражений.       — Ни хрена подобного. Я без оружия никуда не поеду, – Чимин высоко задирает подбородок, будучи вольный выбирать самостоятельно тактику для себя и напарника, и складывает руки перед собой в замок в тот момент, когда Мин с полуоборота бросает на него угрюмый взгляд.       — Времени нет, – рычит он, являясь уверенным в правильности своего решения, хотя и предложение солдата звучит разумно.       — Его не будет, если я лишусь ножей, – Пак сверлит затылок отвернувшегося мужчины и, не дожидаясь согласия или споров, обходит Чона, направляясь за своим оружием, потому что без него он чувствует себя неприкрытым и ранимым. А таким его позволено видеть только Чонгуку.       Младший приходит к выводу, что сейчас и правда стоит разделиться, чтобы механик проверил машину, завел ее и выехал на дорогу, ожидая товарищей, что схватят хотя бы инвентарь для собственной защиты.       — А остальные? – с волнением в голосе спрашивает Чонгук у Юнги, глядящего вслед упрямого Пака, сливающегося с сероватыми тенями леса.       — Наверное уже выезжают, – хочется надеется, по крайней мере.       — Ладно, иди к машине, а мы догоним, – на ходу выкрикивает на прощание Чон, стремясь догнать шустрого напарника и прекрасно понимая его чувства, ведь уже сам успел привыкнуть к мысли, что ножи – это неизменная часть того образа, в котором Чимину комфортно существовать. Чонгук не будет насильно снимать броню своего хена, потому что ему разрешают увидеть и другую сторону медали, не острую и опасную. Но внутри него теплится желание, что однажды Пак будет готов обезоружить себя от лезвий и пушок, ведь он достаточно силен без каких-либо прилагательных.       С такими мыслями младший нагоняет Чимина у калитки, и они безмолвно заходят на территорию фермы, над которой повисла тихая тень надвигающейся угрозы. Окна плотно зашторены, цветы опустили головы в попытке спрятаться, и даже любимая искусная деревянная беседка выглядит, как свое мрачное безликое подобие из страны зазеркалья. Все замерло в предчувствии беды.       Чимин немедля вламывается в гостиную и с порога замечает половину военного арсенала, которую оставили для второй части жителей фермы. Ножи сразу находят свои места, как влитые прячась возле тонкой кожи запястий, ребер и в толстых ботинках, а из груди солдата вылетает облегченный вздох. Игнорировать близкое нахождение зараженных, которое давит на мозг, как самая настоящая мигрень, куда проще, поэтому парень взлетает по лестнице на второй этаж, чтобы забрать рюкзаки.       Чон подбирает со стола уже знакомый пистолет с кобурой и кое-как цепляет ее себе на пояс, пытаясь унять мандраж и волнение перед глобальными изменениями. Он успел привыкнуть к размеренной и относительно безопасной жизни на ферме, и терять теперь это, конечно, неприятно. Но больше всего Чонгука ошеломляет то, что сейчас у него есть за кого по-настоящему волноваться и кого защищать, даже в ущерб себе.        Он вспоминает то, каким одиноким был в начале апокалипсиса, наблюдая за жутким зрелищем из окна больницы, как люди бегали подобно муравьям, крича от дикой агонии рассудка, а зараженные их преследовали и обязательно настигали, без пощады добираясь до плоти и заливая кровью тротуары. Или же когда Чон видел, как работники больницы и пациенты роняют горькие слезы в надежде дозвониться до пропавших родных. Парень тогда им даже немного завидовал, ощущая, что он в этом мире никому не нужен и ему тоже никто не важен, а сейчас, когда жизнь наполнилась неразведенными красками, оказалось, что она делает яркими не только хорошее, но и плохое, имея и темные тона в своем наборе и заполняя пустые серые поля различными цветами. Его жизнь – это разворот раскраски, разрисованный неумелым ребенком гуашью, акварелью, маркерами и карандашами. Нестрашно, что кто-то порвет в клочья его страницы, выбросит в мусор или выйдет за линии, очень боязно за чужую жизнь, без рисования которой все меркнет.       От туманных рассуждений отвлекает шум, доносящийся с заднего двора. Чонгук, недолго думая, отодвигает плотную занавеску и выглядывает в окно, замечая выезжающий через отрытые ворота фургон с прикрепленными к кузову клетками, накрытыми плотным брезентом, с тихо сидевшими собаками, чующими опасность. В этой машине Намджун, Хосок, Джиын и Минсок направляются к заброшенной дороге, чтобы оторваться от апокалипсиса и доехать до военной базы. Их нельзя терять из виду и следует как можно скорее догнать на своем транспорте, а значит надо поторопиться.       Чон встречается взглядом с только спустившимся Чимином и ловит руками брошенный в него бессовестно свой рюкзак, собранный заранее. То, что следует спешить, как-то уходит на второй план, потому что в облике Пака прослеживается некая слабость под чужим взором. Он уже не боится показывать настоящие эмоции и мысли в присутствии младшего, поэтому переживания берут вверх и парень не понимает, как Чонгук оказывается рядом и стискивает его крепко в объятиях. Минута тишины и покоя. В голове гудят всевозможные тревожные варианты развития событий, но Чон уверен в том, что сделает все что угодно, чтобы защитить старшего и выбраться живыми из очередной передряги.       — Их так много, они везде, – шепчет Чимин, вновь остро ощущая приближение тварей со стороны города, а напарник лишь сжимает его грудную клетку, будто пытаясь спрятать в своей. И от этого становится спокойнее, потому что, кажется, впервые за долгое время Пак и правда не одинок.       — Это ты их порвешь, как тузик грелку, а не они тебя, – горячо уверяет Чонгук старшего, уткнувшись лицом во взлохмаченную голову и оставляя там, как новорожденного птенца в гнездышке, свой поцелуй, — мой бравый солдат.       И парни, не прощаясь с фермой и не даря ей последний наполненный тоской взгляд, стрелой летят по узким лесным тропам навстречу Юнги, стараясь не поддаваться иллюзии чужого дыхания за спиной, грозного голодного шипения и тянущихся грязных рук. Ничего из этого не станет реальностью, если они не перестанут бороться.

***

      Мин успел осмотреть машину, завести и прогреть ее, а также выехать на середину дороги и, не заглушая мотор, открыть полностью окно, чтобы выкурить хотя бы полсигареты. Его нервы на пределе, руки слегка подрагивают в нервном треморе, губы обветрились и пересохли, а нога отбивает чечетку, потому что тело не может усидеть на месте. Сзади слышится шум колес, и вот рядом проносится фургон, который, обогнав легковой автомобиль, замедляется, чтобы не ускользнуть от опоздавших. Юнги серьезно намерен проклясть двух оболтусов, задержавшихся в доме, если они не явятся в ближайшие пять минут.       Слава богу, что через две Чимин и Чонгук выбегают из леса на обочину дороги, тяжело дыша, и без заминки запрыгивают на заднее сидение машины. Окурок летит на асфальт, окно ползет вверх, а ключ зажигания немедленно поворачивают, когда где-то в гуще лесной доносится громкий нечеловеческий вой голодной твари, которому вторят уже с другой стороны. Безмозглые монстры, видите ли, перекликаются, собравшись в огромное стадо, и заполняют собой новые территории, как вражеское безжалостное иго.       — Если они нас не убьют, то я вас прикончу, – грозится Мин, прекрасно понимая, что слова пусты, как и его пачка сигарет, выброшенная ранее в окно, но промолчать попросту не может. Фургон впереди ускоряется, а машина следует за ним непрерывной цепочкой подальше от когда-то надежного укрытия в неизвестность.       Никто не знает, что ожидает их на военной базе, но других вариантов нет, поэтому лишних вопросов ни у кого не возникает, не привередливые. По подсчетам Юнги дорога должна занять меньше часа на стабильно высокой скорости, пробок тоже не предвидится. Заглянув в салонное зеркало заднего вида, парень замечает, как ползет рука Чона к бедру солдата, а после ворует оттуда чужую ладонь и переплетает пальцы, успокаивая и прогоняя страхи, и хмыкает. Все-таки он был прав с самого начала. Пройдя похожий путь, Юнги не мог не заметить взгляды, бросающие искры, у себя под носом, ведь когда-то они с Хосоком были такими же. А что же сейчас? Будет хорошо, если они не набьют друг другу рожи во время очередной ссоры.       Напряжение немного отпускает сжатое в кулаке сердце и горло, дышать и вести машину становится легче, а дрожь постепенно проходит, потому что Мин наблюдает за спокойно движущейся впереди машиной и понимает, что с каждой минутой они отдаляются от разъяренного табуна зараженных. Чимин на заднем сидении тоже выглядит уже лучше. Во время встречи в лесу у него был совершенно перепуганный и безумный вид, хотя второе и случается в повседневности, но тогда Пак словно был на грани истерики от предчувствия чего-то страшного. И Юнги не будет отрицать, что от такого состояния обычно готового ко всему солдата у него у самого ледяной корочкой покрылись внутренности, а волосы дыбом встали. Поэтому то, что Чимин может расслабиться и откинуть голову на мягкую спинку кресла под чутким контролем Чона, всем дает возможность выдохнуть.       Рассвет уже маячит на горизонте, но совершенно не торопится забирать бразды правления у ночных демонов, лишь оглашая о своем скором прибытии. В салоне тишина, потому что у каждого в ушах грохочут сердца и мысли, постепенно успокаиваясь, а минуты текут донельзя медленно, будто издеваясь над людьми, пытающимися спасти свои шкуры от смерти. Юнги следит за фургоном, следуя прямо за ним, и полностью сосредотачивается на дороге, пока собаки под брезентом еле слышно лают, но недостаточно громко, чтобы привлечь внимание зараженных, что радует.       Через минут пятнадцать езды получается завязать подобие диалога, чтобы отвлечься и сбросить напряжение, желающее вжать ногу в пол, чтобы стрелка на спидометре задрожала. Мин коротко рассказывает услышанное по радиоприемнику любопытным парням, сам удивляясь своей удаче. Неизвестно, сколько времени у них было до незапланированных гостей и насколько получилось оторваться сейчас, но все же фора хотя бы в минуту – это уже немало.       — Это точно была частота военных, – рассуждает Чимин, рассматривая проносящиеся виды за окном, –территория провинции слишком опасна, поэтому ее либо оградят, либо попытаются зачистить. Ко второму варианту прибегали в самом начале, но я почти уверен, что риски неоправданно велики, поэтому вероятнее всего первый исход.        — И каким образом они это сделают? – Мин прикусывает губу, объезжая особо глубокую яму, способную перевернуть машину, как дырявое корыто, пузом к верху.       — Блокпосты, проволока, выстрелы на поражение – вариантов тьма. Надо выбраться до того, как нас тут закроют, –прогноз был неутешительным в любом случае и наводил бардак в душах всех троих путников. Чимин громко вздохнул, пораскинув мозгами, и вдруг положил голову на колени младшего, потому что слишком эмоционально вымотался, — Но, если они пытаются предупредить по радио, значит у нас есть небольшой запас времени.       Минуло минут тридцать поездки, Мин следил за передвижением стрелок на часах, как ястреб, и вера в то, что парни смогут добраться до пункта назначения невредимыми, крепла и становилась для них все более отчетливой. Очень скоро они должны свернуть с асфальтированной трассы и петлять по лесным дорогам, перекидываясь на кочках, чтобы успешно доехать. Путь же знали лишь Хосок, сидевший сейчас на переднем сидении фургона и взявший на себя роль навигатора, и Чонгук с Чимином, совершенно не интересующиеся этой должностью.       Все идет как по маслу, и даже говорить ничего не хочется, чтобы не сглазить ненароком. Но, видимо, на них уже косо посмотрели или прокляли, потому что громкий выстрел, оставляющий огромную длинную царапину на левом боку легковой машины, заставляет встрепенуться и подпрыгнуть всех троих мужчин.       Чонгук первым делом оборачивается, потому что звук неожиданно раздается позади, где никого быть не должно, и какого же его удивление, когда он видит массивный темный внедорожник, нагоняющий их. Неизвестный мужчина наполовину вылезает из окна с пистолетом в руках и целится по их машине впереди.       — Твою мать, а это что за хрень? – ругается Юнги, резко поворачивая руль, чтобы как-то усложнить прицеливание противнику, и неотрывно наблюдает за фургоном, молясь о безопасности хотя бы остальных товарищей.       Чимин действует первым в силу профессиональной сноровки и быстрой реакции, наклоняясь к сидению головой и утаскивая за собой не успевшего сообразить младшего, пытающегося найти в уме какие-то объяснения. И вывод может быть только один.       — Это люди Сонмина, – говорит Пак, сжимая в одной руке твердую рукоять ножа, а в другой вспотевшую ладонь Чона. Они встречаются глазами, видя друг в друге испуг вперемешку с усталостью и отчаянным желанием вырваться из переплета живыми, и знание о взаимных слабостях делает их сильнее что ли. Такое вот парадоксальное явление.        — Почему ты так уверен? – серьезно спросил Мин, тон его голоса при этом звучал прямо и твердо, как многолетний дуб, который даже пожар не уничтожит до основания.       — Я запомнил того придурка, что сейчас в нас палит, – на лице Чимина расцветает недоброжелательная многообещающая улыбка, сулящая скорую месть, — он пытался стащить мои ножи.       Все понятно, это дело солдат не отправит на произвол судьбы, Юнги уверен. Особенно после очередного выстрела, из-за которого боковое стекло сыпется вдребезги на спину младшего, причиняя терпимую боль голым участкам кожи. Пак все замечает и подмечает, его губы сжимаются все больше и больше в плотную линию, челюсть напрягается, а пальцы сминают чужую ладонь так, будто еще немного – и Чон растворится в воздухе, как самый настоящий и долгожданный мираж.       Мин слышит неумолимо приближающийся гул колес и лишь надеется, что товарищи в машине впереди сумели оторваться на приличное расстояние, так как это не их поединок. Сонмину нужны записи доктора Ли, которые уже давным-давно на военной базе, как упомянул однажды Чон. Пули рассекают воздух, как ножницы натянутую атласную ткань – быстро, одним движением по прямой траектории. Некоторые свистят, сдирая толстый слой краски, оставляя небольшие порезы на машине и продолжая свой полет в космос, а некоторые застревают в металле, как в своеобразном щите.       Внедорожник беспощадно нагоняет добычу, имея в наличии больше лошадиных сил и возможностей. Он здоровый взрослый волк, загоняющий молодого оленя в ловушку, силится цапнуть за мясистый бок, чтобы лишить возможности двигаться и вскоре впиться в покидающее мир тело.       Юнги маневрирует, вжимая педаль газа и еще лелея надежду оторваться от настырных преследователей, но все меркнет, когда он видит, что чужая машина почти поравнялась с легковым автомобилем. Мин решается на отчаянный шаг, понимая, что выход закрылся перед их носами на тысячу замков, а сейчас шанс разбиться на высокой скорости куда больше, чем остаться в живых. Все происходит за пару секунд: незнакомец целится в переднее колесо, без промедления стреляя, а Юнги благодаря отличным водительским навыкам замедляется очень вовремя, ведь, когда колесо выходит из строя, машину начинает конкретно заносить и управление ею теряется. Пытаясь выкрутить руль, чтобы снизить потери, мужчина матерится во весь голос, наблюдая за тем, как все равно забарахливший транспорт сносит на обочину. Мин тормозит, игнорируя поднявшееся кровяное давление, пульсацию в висках и капающий градом пот, потому что сейчас главное быть собранным.       Приехали. Автомобиль глохнет перед массивными деревьями, избежав подкидывающего вверх прямого столкновения, и на мгновение тишина режет слух противным писком. Юнги вспоминает об оружии, но продолжает сидеть, потому что не особо хочет им пользоваться – с него хватило жестокостей в жизни. Чимин и Чонгук на заднем сидении копошатся, оглядываясь назад и доставая свои ножи и пистолет, а водителю не надо смотреть, потому что он и так знает – еще немного и свежий тормозной след нарисуется на асфальте. Они попали в ловушку.       — Выползай из салона. Нам нужна теперь их тачка, – бросает Чимин, открывая дверь и прыгая на мокрую от росы траву, чтобы спрятаться за и так пострадавшим средством передвижения, уже непригодным для дальнейшего путешествия. Запасного колеса в багажнике, увы, не имеется.       — Надо сначала с ними разобраться, – угрюмо констатирует факт Мин, потому что думать о планах так далеко он не способен. Наличие пытающихся убить его амбалов здорово так перегораживает поток мыслей.       — Ничего, давно кости требуют разминки, – Чимин ухмыляется, будто на самом деле соскучился по дракам и потасовкам, и картинно крутит запястьями, пока остальные не оказываются рядом с ним.       Юнги скептически хмыкает, он, конечно, не сомневается в способностях Пака, но сейчас против них троих в два раза больше натасканных, вышколенных, как дрессированных собак, наемников, вооруженных до зубов. Было бы глупо думать, что люди, преследующие свои цели, сбежавшие от них наглым образом, бросят это занятие на полпути. Мин не особо интересовался и много знал из рассказов Чона, понимая, что тот скрывает важные детали, но и так невооруженным глазом видит, что дела плохи, а противники настроены серьезно. Парень поднимает глаза к уже посветлевшему небу и вслушивается в шум подъезжающей машины, размышляя о своей задаче.       — Я не боец, – констатирует он вслух, давая всем понять, что сейчас является слабым звеном их супер отряда безнадежных оторв.       — Это и не нужно. Проберись в их тачку и заведи ее, чтобы мы смогли отсюда свалить, а я разберусь, – уверенно разъясняет Пак, забирая у младшего пистолет, чтобы вырубить с расстояния некоторых противников. Юнги не спорит с предложенным, продолжая следить за уже остановившейся машиной и выбравшимися из нее незнакомцами. Они определенно были или являются военными, но их форма отличалась от общепринятых армейских стандартов, что наталкивает на мысль о незаконной организации и шайке собравшихся бандитов под руководством какого-то самопровозглашенного гения.       — Чимин, я могу помочь, – подает голос Чонгук, который стоит, опустив руки, и наблюдает за тем, как Пак по привычке взваливает на себя все тяготы.       — Знаю, поэтому ты будешь меня прикрывать, – тепло отвечает старший, на секунду давая мягкости проскользнуть в голосе и выражении лица, но после вновь становится серьезным и сосредоточенным до последней клеточки. Догадка о том, что Чимин сам особо не верит в сказанное, неожиданно обижает и злит Чона, решившего не отсиживаться в тени, а немедленно действовать.       — Тогда это мое, – резко младший отбирает свой пистолет обратно, приводя в замешательство товарищей: Мин глядит испытывающее и ошеломленно, будто примеряя, хватит ли смелости у Чонгука, а Чимин напротив заливается розовым румянцем и быстро отдает пушку, не споря с решением парня, — ты можешь на меня положиться.       Пак на секунду теряется, не привыкший к подобному, но кивает и, прикрыв глаза, в уме перестраивает наскоро план и готовится ринуться в бой, пока противники уже на полусогнутых ногах движутся к заглушенной легковушке.       Юнги кажется, что он не отводит взгляд, он почти в этом уверен, но действия Пака настолько неуловимо быстры и четки, что мозг не успевает их осмыслить. Солдат выглядывает из укрытия, прицеливается меньше секунды и, отведя руку назад, метает один из своих мелких острых ножей в голову ближайшего человека, который после этого грузно падает замертво.       — Раз, – еле слышно начинает счет Чимин, а в его руке место рассекшего чужой череп лезвия занимает такое же. Мин ловит восхищенный взгляд Чонгука, направленный на Пака, и тяжело вздыхает. Хоть бы выбраться живыми, а то от этих придурков не знаешь, чего ожидать.       Пули предупреждающе вонзаются в машину, предвещая, что следующий залп может стать смертоносным. Чонгук тоже делает несколько выстрелов в воздух с намерением не задеть, а напугать и замедлить передвижение нападающих. А Чимин метает еще нож, попадая в плечо целившегося в голову младшего, отчего траектория пули искривляется, как ломаная линия, и пострадавший роняет из-за боли и обильного кровотечения свое оружие, зажимая рану и нож пальцами.       — Почти, – шипит недовольный собой Чимин и тратит на этого экземпляра еще одно лезвие, беспощадно добивая его, — два.       Больше расходовать так оружие нет возможности, да и противники подобрались слишком близко. Если они окружат парней, то шанса на борьбу больше не будет, так что пора выбираться из укрытия.       — Я отвлеку их всех на себя, – кровь вскипает, обжигая стенки сосудов и лопая капилляры, как пупырчатую пленку, азарт и погоня за адреналином плещутся в радужке глаз Чимина, и мышцы, напряженные до предела, срываются с места, бросая в гущу событий своего хозяина. Мин не успевает возразить, Чон не может удержать, они беспомощны перед вихрем по имени Пак Чимин, нырнувшем к противникам в одиночку. Что же, этот паршивец слишком соскучился по сражениям и запаху смерти, стоявшей у него за спиной, а простым гражданским этого не понять.       Юнги замечает, что все внимание приковано к танцующему солдату, искусно блокирующему атаки и успевающему ответить чередой ударов, поэтому решает рискнуть и добраться к брошенной одинокой машине. Парень вдыхает поглубже и, в последний раз взглянув на пригвожденного к асфальту Чонгука, следящего за опасным сражением, где каждая ошибка могла стать фатальной, выходит из укрытия, срываясь на бег вдоль кромки леса, чтобы обойти и не попасть в эпицентр событий. От него будет больше толку, если он добудет им средство передвижения. Цель приближается, увеличивая шансы на успех, пот стекает по спине дорожкой из-за тревожности, физической нагрузки и накала обстановки. Еще немного, еще совсем чуть-чуть, и Юнги сможет забраться внутрь салона чужого внедорожника и помочь скрыться от настырных бандитов.       Сначала он слышит выстрел, после – высокий вскрик. Мин поворачивает голову в плохом предчувствии, понимая, что нечто непоправимое только что произошло с кем-то из товарищей. Кажется, нервы и правда предали его из-за вечного стресса, конкретно так замедлив передачу данных по своим хитросплетенным путям, потому что боль приходит значительно позже. В ушах стоит гул, как на оживленной автостраде, но сейчас это не поток нескончаемых машин, а его собственной крови. Парень опускает глаза вниз, до конца не понимая, что произошло, и, как только его взгляд падает на расползающееся красное пятно на бирюзовой ткани футболки, ощущение боли усиливается раз в двести, занимая первое место и забивая гвозди в макушку человека. Рука хватается за бок, отчаянно пытаясь закрыть ранение и остановить кровь, но лишь становится мокрой и неприятно липкой, пуская по телу дрожь вперемешку с страхом.       Пожалуйста, нет! Юнги так сильно хотел умереть в муках, распрощаться со своей жалкой жизнью, которой он не достоин, но вот сейчас, стоя одной ногой на смертном одре, почему-то организм бунтует и продолжает бороться за право жить. Мужчину поглощает отчаяние и паника, заставляя дышать, моргать и думать как можно больше.       Он столького еще не сделал, столько упустил, не прожил, как хотел бы, из-за бессмысленных домыслов, чужого мнения и собственного дурацкого апатичного мышления. Юнги совершал отвратительные ошибки, но отдать за них жизнь не в состоянии. Да, он трус, потому что не хочет, чтобы все заканчивалось вот так на асфальте дороги. Его родители бы с грустью покачали головами, разочаровавшись окончательно в своем чаде. Проносится ли вся жизнь перед смертью? Узнавать не хочется, но Мин может сказать наверняка, что мимоходом пробегают все сожаления и страхи. Например, он так и не попробовал лимонное мороженое, которое всегда привлекало взгляд, и не сказал в последний раз Хосоку, что его любит сильнее, чем себя. Он не съездил в Европу, как мечтал в старших классах, не создал музыкальную группу и даже не начал коллекционировать виниловые пластинки. Юнги упустил два года прекрасных отношений, сделал больно любимому человеку, оставил всех и закрылся на замок, а ключ выбросил на дно океана. В конечном итоге, Мин остался один и заслужил вот такую смерть дворняги на обочине даже Богом забытой дороги.       Ноги постепенно слабеют, а картинка смазывается большими мазками, как новомодное искусство великих художников. Юнги чувствует, как его тянет к земле, и постепенно оседает на асфальт без опоры и поддержки, зажимая двумя ладонями кровоточивый бок. Отчего-то хочется очень сильно разрыдаться, как маленький ребенок, чтобы его приласкали, обняли и успокоили, давая надежду на то, что будет лучше. Правда уже не будет. Главное, чтобы остальные выбрались из этого бардака и смогли жить дальше, возможно, даже за него в том числе.       — Юнги!       Ему кажется, или это ангельский голос Хосока зовет его пересечь врата рая или, скорее всего, ада? Потому что Мин заслужил только второй вариант в своем худшем проявлении.

***

      Намджун знал, что что-то пойдет не так. Его нутро кричало о приближении неожиданностей, поэтому мужчина не терял бдительность, время от времени смотря в зеркало дальнего вида на машину, движующуюся следом. Кажется, все было в порядке. Хосок сидит рядом, рассматривая карту и проверяя, туда ли они свернули. Пока что проблем с маршрутом не было, но бесчисленное количество развилок пугало своими масштабами и запутывало мысли. Каждый поворот лично руководился штурманом в лице Хосока, забывшего даже травить шутки и мрачно глядящего время от времени на притихшую кошку в своей переноске. Видимо, животное не особо любит путешествия и плохо их переносит, что и тревожит хозяина. Именно так расценивает Ким поведение друга, не заостряя на этом внимания. Вдруг позади начинается какая-то неразбериха, сопровождающаяся шумом и выстрелами. Намджун в зеркале видит незнакомую машину, переполненную явно недоброжелателями, один из которых целится в легковушку с Юнги, и почему-то продолжает ехать дальше, ничего не понимая.       Что он может? Рядом с ним сидит потрясенный и беспомощный в бою Хосок, также уставившийся в свое окно, чтобы разглядеть больше, хрупкая девушка и хилый подросток на заднем сидении в виде легкой приманки для любого хищника. Решение есть только одно и никаких вариантов.       Старший Ким уверенно вжимает педаль в пол, отчего фургон набирает скорость, увеличивая расстояние между ним и замедляющимся автомобилем. Слышится громкий хлопок, мужчина поглядывает в зеркало и недовольно прикусывает губу – передняя шина легковушки лопнула, а его товарищи в западне. Кошка начинает на весь салон недовольно низко мяукать, предчувствуя опасность, а Хосок мечется рядом на переднем сидении, не имея понятия, что ему делать. Парень в полной истерике дергает ручку, норовя оторвать ее с мясом от дверцы, но Намджун предусмотрительно ранее заблокировал дверь, и пораженный таким предательством, будто острой стрелой в сердце, Хосок поворачивается к своему другу.       Вот тот непростой выбор, когда нет правильного варианта. Что ни выбери – последствия могут быть ужасны. И Ким не может подставлять свою семью, он не способен сейчас затормозить и броситься на помощь другим людям, ведь вся его сила, концентрация и усилия направлены на то, чтобы обезопасить своих родных. Мужчина не сомневается ни секунды, зная, что всегда будет выбирать младшего брата и Джиын, потому что готов ради них на все в буквальном смысле.       — Намджун, они стреляют в них. Остановись! – Хосок смотрит большими глазами, вцепившись в правую руку Кима, чтобы привлечь к себе внимание, мешая вести машину, но его грубо отпихивают и даже не удостаивают взглядом. Водитель превращается в робота, знающего одну функцию – вождение и не способного понимать проблемы других. Душа обрастает металлической оболочкой, и ей не больно, она не жалеет, что оставляет позади товарищей, потому что лелеет свои мотивы и не предает их. В жизни всегда надо идти на жертвы, поэтому Ким выбрал меньшее из зол для себя, вот и все.        — Нет. Сиди молча, мы едем на базу, – отчеканивает Намджун, приходя к выводу, что парень рядом не торопится успокаиваться, а на фоне начинают громко лаять собаки, взбудораженные шумом выстрелов и визгом шин. Хосок подозрительно замолкает, впившись пальцами в волосы, словно пытаясь их вырвать, дышит глубоко и быстро, жмурится сильно и ведет обратный отсчет. Еще несколько секунд, и фургон взлетит на воздух от вспышки сложного характера друга.       — Но как же ребята? – чрезмерно спокойно и пугающе спрашивает он, поворачивая голову к водителю и буравя его тяжелым взглядом.       На самом деле, Хосок не был тем человеком, которого можно назвать простодушным и понятным. Наблюдая за его веселым настроением, ураганной активностью и слушая чрезмерное обилие шуток, можно очень просто прийти к выводу, что этот парень ничего больше и не умеет, кроме как делать жизнь людей рядом более безмятежной. Но Намджун слишком долго знает своего друга и то, что таким тот стал ровно в тот момент, когда разошелся с Юнги. Мин смягчил холодного угрюмого подростка, превратил его комиксы-ужастики в неординарное фэнтези, энергию направил в нужное русло и научил улыбаться по пустякам, а когда ушел, то Хосок выкрутил это все на максимум, будто не разрешая себе чувствовать что-то кроме веселья, а остальное запер за тяжелым засовом. И Ким очень не хочет, чтобы это свалилось на его голову, поэтому заводится с пол-оборота и приходит в бешенство, уверенный в правильности своего решения.       — Ты хочешь умереть? Я спрашиваю! – кричит он в лицо молчаливого парня, попутно следя за дорогой. Они оторвались уже на приличное расстояние от места происшествия и останавливаться не собираются. — Ты готов броситься под пули? Готов отдать так бессмысленно свою жизнь? Я тебя не выпущу!       Джиын и Минсок притихли на задних сидениях, чувствуя, что у них нет права голоса в этом споре, потому что их никто не услышит в противостоянии характеров и выдержки. Хосок слушает спокойно, словно его паническое состояние испарилось бесследно, а потом наклоняет голову и еле заметно улыбается, делая очевидный вывод.       — Потому что я единственный, кто знает дорогу? – бинго. Это все, зачем ему нужен Хосок именно в эту минуту. Возможно, он уже поддался бы на уговоры и разрешил другу покинуть салон, чтобы каждый пошел своей дорогой, в любой другой ситуации, но не тогда, когда из всех присутствующих козыри в руках у того, кто хочет повернуть назад.       — Молчи, пожалуйста, – измученно говорит Намджун, устав от бессмысленного спора, нервотрепки и резко давящей ботинком на глотку вины. Он по-прежнему уверен, что все делает правильно, но голодный червяк сомнений начинает выедать мозг.       — Останови машину и дай мне выйти, – не отступает Хосок, складывая карту в бардачок и хватаясь за переноску и рюкзак, будучи на низком старте.       — Нет, – Ким знает, что не может подставлять под удар своих близких, это для него на первом месте, но также и может понять товарища, для которого на первом месте тот, кто остался в машине, окруженной противниками. Поэтому его уверенность колеблется, он не может держать Хосока здесь силой, потому что тот перегрызет ему глотку при первом же удобном случае, а способов это сделать он знает уйму из своих жутких комиксов и фильмов.       — Намджун, жми на гребаный тормоз или я выверну этот чертов руль, устрою аварию и все равно выберусь отсюда, – парень говорит весьма серьезно, здесь нет места никаким привычным шуткам, дурашливому тону или солнечной улыбке, и все прекрасно понимают, что при необходимости Хосок без замедления выполнит свою угрозу. Ведь он тоже, как и водитель, способен на многое ради родных и даже больше.       Намджун останавливается резко, производит разблокировку двери и глядит на собирающегося друга, который больше ничего ему не говорит: нет повода и настроения. Хосок покидает салон фургона, хлопая дверью и забирая с собой сумку и кошку, и спешит назад со всех ног, не удостаивая лишним взглядом присутствующих, так как все мысли его об одном человеке. Депрессивном, угрюмом, грустном, придавленном плитой страданий. Он думает о том, ради которого и для которого улыбался все эти годы, чтобы своей радостью выдворить из чужой души плотную печаль. Пока что никак не получалось, и даже закрались подозрения, что план провальный.       Ким сглатывает вязкую слюну и приоткрывает окно, чтобы свежий воздух остудил разгоряченное лицо и пылкий нрав, вырывающийся наружу в крайне редких случаях. Мужчина безмолвно заводит машину и выруливает обратно на дорогу, вручая карту девушке и надеясь, что у той выйдет разобраться с чудаковатыми пометками Хосока разноцветными карандашами.       — Намджун, ты уверен в том, что делаешь? – слабо уточняет Джиын и открывает нужный разворот с зеленым регионом горной местности, полностью доверяя руки мужчины за рулем свою судьбу. Потому что она в действиях Кимов ни разу не сомневалась, будь то контрольная по математике Минсока или же способы выживания Намджуна.        — Сейчас не то время, чтобы быть добрым, – мужчина сжимает зубы до оскомины, отчего подбородок и скулы заостряются под натиском подавленных эмоций и тяжелых решений. Но с какой стороны ни посмотри, он не сомневается в выборе, а шторм внутреннего моря постепенно сходит на нет, потому что угроза осталась далеко позади, не предвещая больше беды для пассажиров уносящегося фургона. Тогда почему на душе так тошно, будто Мири все разодрала до крови своими острыми когтями? Почему плохое предчувствие никуда не делось и тянет на дно огромным валуном, примотанным цепью к нижним конечностям? Нельзя оборачиваться, поддаваться сомнениям и медлить, потому что выбор уже сделан. Остается громко молчать, пытаясь не откусить себе язык, и следовать неуверенным указаниям девушки.       Собаки перестают лаять и постепенно успокаиваются, солнце восходит, оповещая о новом дне, полном неожиданных событий, и пробуждая природу к жизни, а Ким проснуться никак не может, ощущая кожей совершенную где-то неисправимую ошибку.

***

      Чонгук не слышит ничего, кроме своего шумного дыхания, отбивающегося эхом от черепа, перед глазами нехило рябит, но парень сохраняет координацию, и его руки не дрожат позорно. Он стоит за легковушкой, собравшей собой все железные пули, похожие на нарисованное цветочное поле, и глядит только на Чимина. Весь мир сузился до него так банально и примитивно, что в недалеком прошлом Чон бы сам над собой посмеялся от души, но не сейчас. Пак борется за право выжить и утягивает на себя внимание четырех противников, заламывая им руки, ударяя под дых, кидая на асфальт и со всех сил атакуя ногой. Он делает все ради своих товарищей, понимая, что шанс выстоять среди них есть только у него.       — А что же Ваш хозяин не почтил нас своим присутствием? – в пылу адреналина кидает с издевкой Пак, проворачивая очередной прием почти идеально: он выкручивает руку в плечевом суставе одному из нападающих и одновременно подсекает ножом подколенные связки второго.       Чонгук твердо держит пистолет и пытается прицелиться, чтобы облегчить задачу Чимину, но движения в бою так быстры и непредсказуемы, что возможность задеть напарника равносильна ранению противника. Поэтому младший решает не уповать на удачу и следит за происходящим, не опуская заряженный пистолет и выжидая первый удобный случай. Он неосознанно повторяет стойку, которую ему однажды показывал Чимин во время тренировки: ноги на ширине плеч для устойчивости, корпус немного наклонен вперед, чтобы центр тяжести сместился, обе руки крепко держат рукоятку пистолета без малейшего колебания и, конечно же, полный контроль над дыханием для стабилизации. Чонгук устал нервничать и тревожиться, понимая, что сейчас он как никогда нужен старшему, он должен быть собран и готов ко всему. Краем глаза парень замечает, что Юнги в это время пытается шустро пробраться к исправной машине.       Внезапно слышится выстрел, приводящий все тело в еще больший тонус, и на секунду даже кажется, что это палец Чона не выдержал напряжения и соскользнул. Но нет, взор, заметавшись по пространству, быстро находит кровавое пятно на чужой одежде. Мин не кричит, даже ничего не говорит, бледнеет, превращаясь в школьный мел, и оседает спокойно на асфальт, словно хочет прилечь отдохнуть на пару минут. Красного на одежде становится все больше и больше, и Чонгук в ужасе переводит взгляд на Чимина, не отводящего глаз от лежащего бессознательного товарища, что здорово мешает в бою и сбивает его концентрацию. После того, как Пак получает несколько ударов в живот, он возвращает все внимание обратно на противников, лишь коротко кивая Чону, зная, что тот и так поймет. Говорить не надо, парень сам уже сделал шаг в сторону Юнги, чтобы как можно скорее перевязать рану, остановить кровотечение и защитить больного, но тут слышится обреченный на грани с одержимостью крик.       Кто-то зовет Юнги до сорванных голосовых связок, хриплого болезненного шипения и безостановочных слез. К раненому со всех ног бежит Хосок, взявшийся непонятно откуда, наперевес с кошачьей переноской и походной сумкой, а фургона с остальными друзьями и след простыл. Чонгук не имеет времени на подумать, потому что события меняются буквально каждую секунду, и мечется взглядом между справляющимся с отменными, пусть и потрепанными, бойцами Чимином и помощью потерпевшему.       В любом случае Чонгук не может более отсиживаться в укрытии, пока его друзья под угрозой, поэтому он открывает заднюю дверь в продырявленную машину, выуживает забытые рюкзаки и спешит к Юнги перебежками. Добравшись почти одновременно с Хосоком, парень опускается на колени, не мешкая ни минуты и бросая рюкзаки на асфальт, и поднимает пропитанную ткань футболки пострадавшего, оголяя его живот. Чон доверяет жизнь единственному удерживающему противников Чимину, мысленно прося продержаться еще минуту, чтобы спасти друга без сознания. Дыхание Юнги частое и поверхностное, пульс бешено частит, а парень покрылся холодным потом и побледнел из-за шокового состояния.       — Достань аптечку, найди ножницы и разрежь одежду, – чеканит младший громко и четко, закрывая ладонями пулевое отверстие, чтобы замедлить кровотечение. Одну руку он просовывает под спину и тщательно ощупывает тело, быстро находя жидкость и там. Значит пуля прошла на вылет, что упрощает задачу в дальнейшем. Чонгук оглядывается, приходя к выводу, что он не сможет стерильно и действенно перебинтовать пораженный участок, а значит надо срочно менять локацию. Пока Хосок выполняет данные ему указания трясущимися руками, Чон прижимает руки к животу Мина и смотрит на Чимина, сражающегося с рвением настоящего зверя. Слава Богу, что младший прекрасно понимал, каких средств следует положить больше в аптечку при ее формировании. Как только Хосок передает сложенную чистую марлю, Чон прижимает ее к ране, продолжая давить руками с двух сторон входа и выхода пули.       — Слушай меня внимательно, сейчас я отпущу руки, и ты меня заменишь, зажимай рану и не смотри, что кровь продолжает течь, – Чонгук обращается к дрожащему парню рядом, находящемуся, кажется, в полуобморочном состоянии. Не хватает для полного счастья, чтобы еще и Хосок свалился здесь рядом с Юнги. Мужчина только продолжает кивать и подползает ближе, чтобы не потерять ни секунды, когда Чон отпустит рану. Младший считает до трех и поднимается, чтобы освободить место для Хосока, смотрит на красные ладони, с которых капает жидкость, и удивляется, как он может оставаться таким спокойным. Тяжелые будни апокалипсиса, вероятно, закалили и заставили адаптироваться, поэтому без единых колебаний и сомнений парень достает бинт и методично наматывает его круг за кругом вокруг талии Юнги. Ткань моментально пропитывается бордовым цветом, но Чонгук не сдается, быстро и слаженно накладывая новый слой.       Время от времени он кидает взор на Чимина не в силах унять за него волнение, и в один из таких моментов Пак как раз добирается лезвием к горлу одного неудачно подставившегося мужчины и полосует его, в голос торжественно произнося «Три». Еще столько же противников пытаются снести с ног старшего, но у них слабо выходит, хотя стоит заметить, что и Чимин выглядит уже знатно измотанным и уставшим. Медлить нельзя, одно неверное движение или недостаток ловкости, и Чонгук будет бинтовать уже своего солдата, хотя сейчас он испытывает восхищение, которое совершенно не к месту. Он вспомнил, кто такой Пак Чимин.       Бинт заканчивается, перевязка выглядит неплохо, но она недостаточно плотная и качественная для такого ранения. Чон не собирался открывать полевой госпиталь под летающими пулями, а хотел выиграть больше времени.       — Все вещи в их тачку, открой задние двери, – приказывает Чонгук Хосоку, тут же сорвавшемуся с места, чтобы все выполнить, ведь прекрасно понимает, что сейчас никто, кроме молодого доктора, не может спасти его бывшего возлюбленного. Младший поднимает пистолет и устало вытирает горячий пот со лба, готовясь перенести пострадавшего в чужой салон, как вдруг слышит высокий вскрик уже полюбившегося голоса и резко поворачивает голову до хруста в шее.       — Чонгук, осторожно! – доносится до него предупреждение и очень даже вовремя, ведь один из нападающих решает бросить сражение с солдатом на своих напарников и теперь бежит в сторону Чона и Мина. Пушки в его руке не было, так как Чимин сумел ранее выбить оружие, но теперь оно одиноко лежало возле пострадавшей напоминающей решето машины. И тут Чона осеняет – этот человек движется не к ним, а к пистолету, чтобы не быть безоружным.       Парень подрывается на ноги, но времени на то, чтобы настигнуть и повалить на пол противника в черных одеяниях, нет совершенно. Чону все равно на большую вероятность быть застреленным в упор, все равно на боль и увечья, плевать на свое здоровье, только бы ему хоть немного преимущества в тридцать секунд. Но нет ни одного жалкого мгновения, потому что Чонгук и шагу не успевает сделать, а мужчина уже поднимает пушку с холодного асфальта, профессионально обхватывая ее рукоятку. По инерции Чонгук тоже взводит пистолет, прикидывая в голове, хорошим ли будет вариантом найти укрытие, чтобы не попасть под огонь. Но все происходит совершенно не так, как предполагал парень, ибо не он является целью нападавшего.       Чон прикипает взором к фигуре Чимина, который как раз повалил своего противника на пол и умело душил, зафиксировав своим туловищем чужое, а второй мужчина валялся рядом уже в отключке. Спина Пака сейчас – это легкая мишень с полями и очками за попадание в одно из них. Больше всего дают за центр мишени, черную точку прямо там, где рьяно бьется молодое сердце, аж сто баллов – и победа в кармане автоматически. В мозгу простреливает молнией мысль, что колебаться незнакомец не будет, так как нужно устранить главное сопротивление и преграду в виде назойливого солдата, в одиночку положившего всех противников. В голове пусто, руки действуют автоматически, никакого тумана перед глазами, неуверенности в действиях или сомнений в виде дрожи в конечностях. Внезапное открытие: принципы уходят на второй план, когда что-то способно навредить Чимину, потому что ничего не имеет значение, кроме его жизни.       Чон, твердо готовый сдержать обещание защитить Пака от всего, смотрит в мушку, наводя прицел на живого человека, желающего пристрелить его напарника, делает глубокий вдох, а после на полувыдохе нажимает на спусковой крючок без всяких сожалений. Отдача оглушает, как и в первый раз, но благодаря устойчивой позиции тела парень не обращает на нее внимания, опуская оружие. Факт того, что пуля достигла своей цели, неоспорим. Незнакомец неестественно дергается и падает громко, безобразно и смертельно, что понятно еще с первого взгляда. Несмотря на то, что глядеть совершенно не хочется, потому что ужасающая картина расплывающейся крови и бездыханного тела навсегда отпечатается в памяти, оживая в кошмарных снах, Чонгук глаз оторвать не может, как приклеенный, впитывая мельчайшие детали.       Темная одежда наемника на мертвом теле похожа на лохмотья, руки безвольно выпустили остатки жизни из своей хватки, голова повернута под неестественным углом, а пустые глаза устрашают отсутствием в них искры. Кажется, что сейчас этот человек превратится в монстра, поднимется и разорвет на части Чона, который даже с места не сдвинется, но этого не случится.       В дальних уголках разума парень понимает, что его зовут по имени, кличут в надежде достучаться до его души, поэтому он смотрит в направлении этого ласкового зова и встречается глазами с ошарашенным Чимином, пребывающим в неком подобии ступора. Смещение фокуса помогает вернуть контроль над телом и больше не поворачиваться в сторону того, кого поразил выстрел Чона. Поэтому Чонгук прячет пистолет, наблюдая за тем, как Хосок единолично на руках переносит бессознательного Юнги, который с каждой минутой теряет все больше крови и шансов на выживание, и бросается ему на помощь. Они вдвоем укладывают раненого на задние сидения чужой машины, пока Пак заканчивает с последним противником, вырубая его при первой же возможности, и подходит к ним.       — Их много, услышали нас, движутся быстро, – сообщает хриплым голосом уставший Чимин, еле стоя на ногах, обращаясь больше к опешившему Хосоку, который не понимает ничего от слова совсем. Чонгук замечает резкое изменение отношения к себе, но сейчас не то место и время, чтобы устраивать допросы, вытаскивать тараканов Пака наружу и выяснять отношения. Сейчас его больше волнует физическое состояние старшего, а то, что солдат ничего Чону не говорит и будто сторонится, отводя взор и отходя подальше, пусть младшего немного выбивает из колеи, но лишь подстегивает поскорее добраться в безопасное место.       — Что ты такое говоришь, Чимин? – Хосок продолжает вертеть головой в нахлынувшем волнении, ожидая нападения со всех сторон разом.       — Скорее залезай в машину, – говорит Чон и переводит все свое внимание на Мина, занимая место сзади. Чимин, до этого обшаривший карманы нападавших, достает ключ зажигания и садится за руль, место спереди достается Хосоку, трясущемуся на грани панической атаки от апогея происшествия.       Внедорожник довольно урчит мотором и срывается с места по прерванному ранее маршруту. Если бы кто-то в тот момент посмотрел в грязное заднее стекло, то увидел бы рвано и поспешно выползающих из лесной чащи тварей, жутких и голодных. Они все как один направились к окровавленному асфальту с лежащим на нем их завтраком, не заметив уносящуюся вдаль машину. Парни слишком истощены и безмолвны, напряжены до предела в ожидании очередной угрозы и слабы перед ней, чтобы оглянуться, но это даже к лучшему. Сил не хватает, чтобы восстановить дыхание и сердцебиение до отметок нормы. Солдат знатно превышает скорость, но никого это не тревожит, потому что все готовы гнать как можно дальше от места событий минутной давности. Хосок постукивает по бардачку в быстром темпе и отбивает ритм ботинком, постоянно следя за происходящим на заднем сидении салона. А там у Чонгука совершенно нет времени расслабляться, он смачивает марлю и бинты обеззараживающим средством и начинает наносить новые слои для перевязки, чтобы задержать кровь в теле. Проверяет витальные функции, тревожась по поводу шокового состоянии вследствие потери большого объема крови и чрезмерного превышения болевого порога. Стресс для организма колоссальный, поэтому следует ввести ряд препаратов, помогающих и упрощающих поддержание жизни. Чонгук достает одноразовый стерильный шприц, вату и спирт и начинает искать ампулы с обезболивающим. Лекарство парень вводит машинально и без заминки, сразу складывая использованный материал отдельно, и немного успокаивается, когда не видит новых пятен крови на бинтах. Готовит на всякий случай вазоактивный препарат, приводящий в тонус сосуды в случае резкого опасного снижения давления и ухудшения ситуации. Дальше он осторожно накрывает Юнги своей рубашкой, чтобы сохранить хоть какое-то тепло, и замирает – больше он ничего не может. Ранение брюшной полости – это серьезное дело, и тут, кроме команды хирургов и стерильной операционной, ничего не поможет. Остается уповать на то, что время на их стороне хотя бы сейчас, они успеют доставить Мина к военной базе и там найдется опытный врач, способный подлатать их друга.       Заметив, что Чон перестал хлопотать вокруг Юнги и застыл каменным изваянием, Хосок понимает все без слов и тоже замирает, молясь и подсчитывая в голове минуты в то время, как под боком из его любимого человека вытекает жизнь.       В тишине дороги позади слышится вой зараженных, которые уже добрались к месту битвы и нашли угощения, оставленные им, а Чонгук смотрит перед собой на темную макушку Чимина, останавливаясь на ней глазами и находя в ней успокоение для рассудка, и вдруг особенно остро осознает то, что совершил так машинально легко.       Он убил человека.       Это не поддается никакому объяснению, а парень настолько вымотался, что пропускает эту мысль через себя, разрешая ей побыть в каждой клеточке и исчезнуть, будто ее и не было. Прежний Чонгук занялся бы такими терзаниями и препарированиями собственной души, что болезненные муки не оставляли бы его сутками, но настоящий Чон пострадает немного позже, потому что сейчас совершенно на нет сил, да и бессмысленное это занятие.       — Что им было нужно? – нарушает тишину Хосок, понимая, что они скоро будут на нужном месте. Чон устало трет глаза до боли и белых бликов, ибо отвечать ему совершенно не хочется, а тяжелый груз заразной болезни ощутимо сваливается на его плечи.       — Информация, которую мне отдал Канджун, – расплывчато говорит младший в конце концов, придерживая голову бессознательного парня ладонью.       — Но ты же все отдал уже военным, – Хосок открывает переноску и гладит обеспокоенную Мири, почесывая ее за ушком, а в его голосе слышится тревога, за что именно – еще непонятно, но Чон предполагает, что за их жизни, особенно жизнь Юнги.       — Но они об этом не знают.       Правильно, никто не знает основного секрета. Чонгук умалчивает о том, что отдал, но не все. Лист с шифром он аккуратно сложил и спрятал в тайном кармане в рюкзаке, и, скорее всего, Сонмину, как бывшему коллеге Канджуна, нужен именно он. В этом коде сокрыта какая-то важная и тайная информация, которую не знает никто, даже Сокджин, находящийся в потоке знаний, и Чонгук любыми способами добудет ее. Интуиция подсказывает что шифр, предназначенный ему, откроет важные карты и подарит козырной туз в раскладе именно Чону.       Машина останавливается и глохнет посреди лесной чащи, потому что дальше через метров четыреста уже первый контрольно-пропускной пункт, а впереди поваленное дерево, да и ехать опасно. Мины и ловушки окружают военную базу, а безопасные тропы знают лишь ее жильцы, но дежурные уже давно заметили на своих радарах движущийся неопознанный объект, и скоро здесь будет целый отряд военных.       Вроде можно выдохнуть и освободиться от напряжения, но Чонгук смотрит на раненого Мина, балансирующего в этой жизни на тонкой грани, напряженного и притихшего Чимина, ни разу не взглянувшего на младшего, и слишком нервного и подскакивающего при любом шорохе Хосока, готового взорваться истеричной тирадой, и понимает – о спокойствии ему можно только мечтать, даже будучи в безопасности. Сможет ли он расслабиться когда-то в этой жизни или это возможно только после смерти?