Patient Zero

      Чонгук поднимает взгляд на часы, проверяя, насколько позднее время, и вздыхает, но совершенно не из-за того, что завтра его ожидают ранний подъем и горсть опасных приключений, а потому что в животе пляшут бабочки от нетерпения и предвкушения скорой встречи.       Поужинали ребята все отдельно, когда у кого появилась свободная минутка, и уставшие разбрелись по ферме, чтобы найти уголок для отдыха. Перед младшим стояли уже филигранно упакованные рюкзак и сумка с аптечкой, остальной багаж был сложен на половину, ведь пока что никто никуда не спешил, но Чон вознамерился завершить свою часть именно сегодня и поэтому аж немного вспотел из-за им же созданной спешки.       Он идет по пустому коридору к своей комнате, не видя ничего примечательного вокруг, до ушей лишь долетает режущий барабанные перепонки противный звук дрели – это Юнги заканчивает устанавливать клетки для собак в кузове машины, уже даже не возмущаясь. Чонгук лишь надеялся, что на громкий крик инструмента не сбегутся зазевавшиеся зараженные, раскрыв убежище самонадеянной группы людей.       После долгого рабочего дня, на протяжении которого Чон также помогал и остальным, выполнял мелкие поручения и зачем-то таскал дрова, парень все так же ждал вечера и варился в собственных мыслях, мечась между тем, чтобы ринуться к двери старшего, преодолевая расстояние за считанные секунды, или дать деру, перепрыгивая через ограду. Его манило к Чимину со страшной тягой, отчего аж под кожей зудело, но и вместе с тем присутствовал страх, растущий с течением времени как на дрожжах. А если он все не так понял или разочарует своего напарника? Но отступать уже некуда, ведь сердце тянет вперед, чтобы поскорее воссоединиться с тем, кто способен пролить свой лунный свет на самые темные уголки души Чонгука.       С подобными мыслями парень заходит в свою комнату, уверенный в том, что ему еще предстоит ждать, когда старший освободится и прокрадется к нему, но какого же его удивление, когда он видит Чимина собственной персоной, стоящим спиной к нему возле подоконника и смотрящим куда-то далеко за горизонт. Уже не первый раз Чон подмечает этот задумчивый взгляд, брошенный вдаль, и задается вопросом: о чем же мечтает старший, очерчивая макушки деревьев, будто пытаясь к ним прикоснуться? На задумчивом парне растянутая старая футболка, спадающая с одного плеча и открывающая взору деликатный участок фарфорово-бледной кожи, и большие шорты по колено, а на ногах никакой обуви. Младший подмечает, что, видимо, Пак продрог, так как одна его босая стопа забралась на вторую, и невольно умиляется от этого.       Нарушение одиночества не остается незамеченным ни на секунду, ведь Чимин поворачивает голову к вошедшему и со слабой улыбкой одним махом руки подзывает к себе, а Чонгук, закрыв прочно входную дверь, без раздумий идет на зов, готовый сделать все, что пожелают, без лишних вопросов. Когда он успел отдать полностью и безвозмездно всю свою душу без остатка в коварные ладони военного? Уже и не поймешь, да и неважно, ведь запущен необратимый процесс.       Чимин не оборачивается к нему больше, сохраняя молчание и вновь сосредоточившись на зеленом лесу, простирающемуся к облакам. Чон не решается коснуться и нарушить эфемерное спокойствие, окутавшее старшего, как теплая перина, поэтому ставит руки с обеих сторон от парня на подоконник и разрешает страдающему от наличия расстояния телу зарыться носом в пушистые волосы. Ощущение, будто камень падает с души, и теперь младший осознает, что весь день ему мешало напряжение не от волнения или желания, а от того, как невыносимо далеко был объект его влюбленности.       — О чем ты думаешь? – Чонгук отрывается от привлекательного затылка и рассматривает открывающийся вид: высокий забор, за ним зеленый полный энергии лес, а сверху ясное голубоватое небо с пушистыми облаками. В мирное время ему бы очень хотелось выехать куда-то на барбекю или прогуляться по туристическим дорожкам прямо в горы, но сейчас первое, что приходит в голову – это сколько монстров прячется в тени и как далеко от них.       — У меня никогда подобное не спрашивали, – с удивлением отвечает Пак на, казалось бы, простой вопрос, и откидывается назад, опираясь на сильную неподвижную фигуру младшего.       — Мне правда интересно, – Чонгуку не тяжело, он готов стоять так сутками напролет, лишь бы Чимину было хорошо и спокойно, ведь в кои-то веки неразбавленное напряжение, сковывающее цепями хрупкого парня, покинуло свой пост.       — Хочется стать свободной птицей и улететь в кругосветное путешествие, парить над крышами домов, деревьями и грозными монументами, чтобы грязные руки людей не способны были дотянуться, – делится сокровенным старший и вздыхает, прикрыв глаза, будто в конец разочаровавшись в себе. — Знаю, это бред.       — Вовсе нет, для меня ты больше птицы, – мысли формируются на языке, чтобы тут же принадлежать Чимину, а Чон осознает свои слова уже после, слыша собственный голос со стороны и удивляясь, откуда в нем столько смелости и слепого обожания. — Ты горящая комета, способная разнести в щепки целую планету. Тебе принадлежит Вселенная.       Старший замирает, а после, резко оборачиваясь лицом к Чонгуку, обнимает его что есть духу, словно боясь, что тот надумал испариться и улететь через окно тучкой. Чон же чувствует, как громко барабанит его сердце, совершая кульбит за кульбитом, как сбито дышит Пак, которого переполняют эмоции, и как комфортно и правильно становится в этих объятиях. Он именно там, где должен быть, и с тем, в ком нуждается.       — Льстец, – хихикает Чимин и больно щиплет проворными пальцами бока младшего, заставляя ойкать и вырываться, чтобы сбежать от изощренных пыток.       — Только правда, хен! – в свою защиту выкрикивает Чонгук, отпрыгнувший на приличное расстояние, и вооружается подушкой, которая при повторной попытке нападения летит прямиком в лицо бесноватого противника. Но Пака это не останавливает, а лишь раззадоривает, поэтому очередная подушка оказывается на полу, потерпев поражение. Не думал Чон, что на нем будет использоваться один из военных приемов, но, видимо, с солдатами лучше не шутить. Младший не успевает ничего и сообразить, как Чимин начинает крутиться вокруг него вьюном, а потом Чон видит белый потолок перед глазами и больше ничего. Довольный победитель придавливает обмякшее тело своим весом к полу, удобно устроившись на массивных бедрах и даря искреннюю улыбку парню, смотрящему на него. Чонгук не чувствует себя проигравшим, ведь время для него сладко растягивается, подобно карамели, в один миг солнце постепенно прячется за густыми плывущими облаками, и комната теряет яркость, приобретая мягкие и приятные глазу оттенки и становясь более честной что ли.       В таком приглушенном свете трансформируется не только окружающая обстановка, но и парень, гордо восседающий на Чоне, кажущийся как никогда привлекательным и притягательным. Ладони младшего по инерции опускаются на талию Чимина, сжимая ее, а после следуют с нежностью к бедрам, совершенно не имея силы воли. Все кажется таким естественным и правильным, и вся суть жизни заключается в одной комнате, и младший на мгновение прикрывает веки, чтобы запечатлеть в памяти момент навечно, но после обязательно возвращает глаза к старшему, не упуская из виду ни единой его эмоции. Под пристальным взглядом Чимин неожиданно притихает, не разрывая зрительного контакта, и думает о чем-то своем, ведь лишний раз шелохнешься – и электрический ток, пробегающий между влюбленными, сшибет замертво. Парень издает совсем тихий звук, издали похожий на стон, от накала и щекочущего предчувствия желанного продолжения, а Чон же сразу весь напрягается, учуяв начало новой игры.       — Знаешь, что я себе пообещал? – Пак не из пугливых, и никакое смертельное напряжение его не остановит, поэтому он неожиданно освобождает младшего, поднимаясь на ноги и отходя на приличное расстояние от распластавшегося на полу.       — Что? – Чонгук опирается на локти, наблюдая за несложными манипуляциями Чимина, плавно бродящего по комнате и в итоге останавливающегося возле постели, на его лице читается размышление о глубоких философских вопросах. Над лежащим парнем откровенно издеваются и получают от этого удовольствие, а Чон и не был против, так как имел возможность наблюдать и пожирать глазами в чистом виде искусство, которому разрешено творить с ним все, что душе угодно. Он физически ощущает, как натягивают и отпускают поводок на его шее, но не видит в этом ничего плохого, ведь его власть над старшим не менее влиятельная.       Чимин жмурится, отчего его лисьи глаза становятся еще более манящими и околдовывающими, и растягивает рот в соблазнительной улыбке, зная, что от него не сбежать выбранной жертве и что жертва на самом деле – замаскированный хищник. Эти опасные нотки он учуял не так давно, но был уверен, что Чонгук определенно не травоядный и безобидный заяц.       — Что воспользуюсь первым же моментом и развращу тебя. Я так долго ждал, когда ты выздоровеешь, – откровение становится отправной точкой для взрыва высоковольтной и накаленной атмосферы, заполнившей каждый миллиметр спертого воздуха.       Чонгуку не надо говорить «фас», чтобы прыгнуть, а он был уверен, что способен контролировать свое тело, и настроен провести время вместе в спокойной размеренной обстановке с ленивыми поцелуями и теплыми объятиями, но как же он ошибался. Стоит ему оказаться рядом с Чимином, то ничего другого не имеет значения.       Парень совершенно себя не узнает и не руководит собой, ведь за считанные секунды оказывается подле старшего, окутывая его собой и приподнимая над полом, чтобы вжать излюбленные губы в свои с остервенелым нетерпением. Он готов из них пить, есть, спать на них и целовать их с утра до ночи, ведь эти уста творят с Чоном невиданные вещи, размазывая топленым маслом по полу и собирая заново раз за разом. И каждая встреча с ними – это крушение, в которое стремишься попасть, как отчаявшийся самоубийца.       Чимин ждал именно такой реакции, поэтому тут же довольно стонет в поцелуй и обвивает крепкими руками шею младшего, разрешая тому своевольно сжимать накаченные ягодицы. Поцелуй разгорается с невиданной скоростью, отчего стрелка внутреннего спидометра взлетает к максимальным отметкам, предзнаменуя еще более жаркое продолжение, способное выжечь до костей и никого не пощадить.       Чонгук полностью отдан парню в его руках, в голове ноль мыслей, зато четкое убеждение, что все именно так, как и должно быть. Ему принадлежит этот человек без права на возврат, поэтому никаких преград не существует. Да, Чимин был прав, что у них нет времени для киношных свиданий, прогулок по парку за ручку и смущенных взглядов, но после всего, что они пережили и того, что уже не потушить даже целым отрядом пожарных, они оба переплетены и дарят все имеющиеся минуты друг другу с таким рвением, будто следующей уже не будет.       Ладонь младшего, вдоволь насладившись упругостью мышц, шлепает по пятой точке неожиданно и ощутимо, отчего Пак не успевает сдержать вылетевший стон, удивившись собственной бурной реакции. Да и Чонгук сразу замирает, сделав поспешный вывод, что слишком быстро перешел в наступление, но старший не возмущался, а лишь смущенно хихикнул и лизнул шершавый подбородок младшего, успокоив и дав понять, что ему очень даже понравилось.       — А я, дурак, волновался, что у тебя еще ничего не было и всему придется учить, – делится интимным тоном Чимин, находя кромку футболки младшего и поднимая ее вверх, как бы намекая, что он не прочь увидеть и остальное.       — Почему? – Чонгук улавливает на лету и снимает с себя теплую и приятную хлопковую ткань, оголяя туловище без какого-либо стеснения.       — Ты такой принципиальный, будто вымирающий вид из красной книги, – с придыханием делится старший, разглядывая отлично сложенную фигуру парня, и весьма покорно поддается его настойчивым рукам, избавляющим уже его от рубашки и тут же сминающим кожу на новой неизведанной территории.       Чонгук аккуратно снимает с тонкой шеи старшего талисман в виде медальона, который Чимин всегда носит возле тела под футболкой, и кладет вещь на тумбочку возле кровати.       Они остаются в штанах, решив, что всему свое время, и, не имея достаточного терпения, слипаются вновь в пышущем тягучей слабостью перед друг другом поцелуе. Чонгук чувствует, как все внутри него мечется искрами из стороны в сторону, ударяясь об органы и кости, от невероятного заряда энергии. Ему кажется важным сказать то, что за секунду он вылавливает из сумбурного потока мыслей, чтобы в очередной раз поделиться своей преданностью и глубиной влюбленности, поражающей беззащитную душу.       — В любом случае сейчас все по-другому, – Чон прерывает поцелуй, гулко задыхаясь, но не отпуская ни на сантиметр. Ему нравится, как их тела прижимаются и находят друг друга, и с каждым касанием они связываются тысячами невидимых нитей, чтобы стать в итоге единым целым. Парень подносит руку к часто вздымающейся голой груди пока что не понимающего Чимина и прикладывает внутреннюю сторону ладони туда, где храбро и бешено трепещет, борясь с необъятным потоком переживаний, мышечный орган, даруя этому миру такого неповторимого человека. — Я чувствую, что касаюсь не твоей кожи, а твоего сердца.       Чонгук проводит пальцами вниз неспешно и усердно, чтобы ощутить каждую родинку, неровность и мурашки, а старший забывает дышать, неотрывно наблюдая за очередным признанием в чем-то страшно клятвенном и неземном. Чон, недолго думая, принимает решение, резко разворачивается с Чимином в своеобразном танце так, чтобы старший оказался спиной к подушкам, и плавно толкает на мягкие простыни опешившего от такой решимости парня.       Чон ловит в чужих глазах, переливающихся россыпью драгоценных камней, саму человечность и невинность, не прикрытую никакими масками. На него смотрит настоящий Чимин, послушный и доверчивый, тот, что позволяет гладить себя по волосам и лицу, а в ответ готов предать всех вокруг ради тебя. Он еще не особо силен в выражении своих чувств, но его глаза говорят все лучше любых высокопарных стихов, поэтому Чонгук не сомневается в том, что окончательно потерял себя в этом человеке.       Пока младший любуется, водя пальцами по нежным чертам лица, чужие руки опускаются на кромку его джинсов, и тут Чон замечает, что Чимин смотрит на него с тем же неприкрытым обожанием, что и он, будто перед ним единственное живое божество, достойное поклонения.       — Я и не подозревал, что так сильно буду нуждаться в тебе, – шепчет Пак, садясь на кровать, свешивая ноги к полу, пока младший становится перед ним в полный рост, и прижимается лицом к оголенному животу Чонгука, оставляя над тазобедренной косточкой очередное клеймо, прямо там, где начинается давний и уродливый шрам. Чона всего трясет от ласковых слов и пылких не заставляющих себя ждать действий, и он поддается успокаивающей неспешности, что немного остужает его бурлящее нутро.       Старший медленно расстегивает пуговицу, потом тянет собачку вниз, чем уменьшает болезненное давление на область паха и вызывает благодарный тихий стон. Следом он хватается за пояс и пытается опустить мешающие штаны, продолжая вылизывать кожу с такой ненасытной жадностью, что Чон теряет дар речи и не может пошевелиться, чувствуя себя в тот момент полным профаном в делах сердечных. Чонгук по инерции запускает руку в темные волосы и поднимает лицо к себе, чтобы навечно запомнить румяные щеки, алые губы, острый подбородок и бескрайнее желание, спрятанное под ресницами.       Чимин смотрит ему в душу, прося взглядом разрешение для своих дальнейших далеко не невинных шалостей, продолжая гладить уже голые бедра и подбираясь пальцами к чистому и немного влажному от естественного возбуждения белью, уже давно ничего не скрывающему.       Чонгук забывает, как дышать и существовать в этом мире, откидывая голову к потолку, чтобы скрыть природное смущение от правильной догадки. Пути назад нет, и он этому как никогда рад. Влажный язык и губы с осторожностью и лаской целуют давно заживший шрам на ноге младшего, проводят по его изрытым краям, будто пытаясь собрать остатки горечи и фантомной боли, чтобы освободить от давно ушедшего прошлого.       Пак не может брать что-то наполовину, если он хочет – заберет все целиком и без остатка, наслаждаясь происходящим всей своей порочной сущностью, поэтому не стоит думать, что от него можно убежать или скрыться. Чон чувствует, что он попал в капкан, и даже если бы захотел, то не смог бы из него выбраться.       Старший не разрывает зрительный контакт, от которого кружится голова, когда без зазрения совести опускает к щиколоткам трусы младшего. Чонгуку кажется, что он сейчас упадет от переизбытка эмоций, поэтому хватается за чужие плечи в попытке совладать с обезумевшим организмом, чтобы перевести дух, но ему не дают и шанса.       Чимин облизывает губы и тяжело дышит через рот, водя пальцами по выпирающим тазовым косточкам, растягивая томное наслаждение. А после без предупреждения утыкается лицом в предмет явного и четкого возбуждения, громко дыша и вжимаясь носом в немного отросшие лобковые волосы. Его мягкая и нежная кожа щеки еле уловимо касается ствола члена, уже ноющего от нетерпения скорой близости. Здесь нет места для стыда и стеснения. Разум затуманен не лучше, чем у зараженных, а, может быть, даже серьезнее, только у Чона голод немного иной природы. Да, он животный и страстный, он неподвластный никакому здравому смыслу, он берет без промедления и выметает вон за порог все, что способно помешать процессу, а еще он трепещущий и заботливый, желающий принести партнеру истинное сладострастие.       Чонгук чувствует лицо старшего так близко, оно еле касается, дразня и наслаждаясь тем, как предэякулят вытекает из уретры большой каплей. От губ старшего до головки полового органа расстояние в каких-то два сантиметра, и, видит Бог, Чон ощущает кожей, как в нее бесстыже усмехается Чимин при очередном особенно нетерпеливом вздохе, и не может устоять именно поэтому.       С силой он отрывает голову старшего, сжав волосы на его затылке, и замечает, что чужие глаза переполнены таким же первобытным желанием. Его греховные пышные губы, затуманенный взгляд, кричащий о жарком исступлении, красные от грязных мыслей щеки и дергающийся кадык от желания почувствовать на вкус и ощутить вес на языке чужого возбуждения – все это опьяняет лучше любого алкогольного напитка и будоражит пуще самого безумного апокалипсиса. Этот невероятный парень был полностью его, он принадлежал лишь Чонгуку, и никто в этом мире не смог бы опровергнуть сей факт.       — Чего медлишь? – Чон не узнает свой голос, надломленный и просящий, почти хнычущий в мольбе удовлетворить свои потребности.       — Какой нетерпеливый, – Чимин продолжает массировать его бедра, подталкивая к себе все ближе и ближе, и вдруг улыбается с вызовом, создавая новую волну нетерпеливой страсти, — заставь меня.       Чонгук рассыпается на части от последней фразы, издавая звук, похожий на рычание и стон одновременно, и, более не контролируя свои действия, решительно направляет послушную голову парня прямо в пах, резко прижимая его губами к горячему и твердому члену, нетерпеливо дернувшемуся от долгожданного прикосновения. Чимин громко и высоко стонет, пуская вибрации по всей эрогенной зоне, отчего Чон захлебывается воздухом, вторя ангельским звукам своим голосом и полностью отключая рассудок. Он зависим от своего напарника, он желает его круглосуточно во всех смысла этого слова, потому что быть рядом с ним и оставаться равнодушным невозможно.              Парень не замечает, как его таз начинает делать короткие поступательные движения, покачиваясь и плотно впечатываясь в старшего. Пальцы сжимают его мощные бедра, но не останавливают, и Чонгук теряет себя в ощущениях, полностью отдаваясь во власть слепой похоти. В какой-то момент хаотичных движений, он чувствует на плоти нечто мокрое и теплое, вдруг понимая, что Чимин разомкнул губы и высунул свой прелестный язык, пробуя на вкус Чона так бесстыдно, вызывая безостановочные танцы звезд под закрытыми веками.       Но больше старший ничего не делает, продолжает сидеть послушно с высунутым языком и подчиняться всему, что взбредет в воспаленную голову Чонгука, который от этого осознания, кажется, окончательно дуреет. Он понимает, что так дальше не пойдет и у него сперма из ушей польется фонтанами от перевозбуждения, поэтому парень отстраняет немного голову Чимина и замирает от увиденной картины. У прежнего Пака нет ничего общего с обычным: никакой наглости, пререканий или же дерзости, он покорный и сгорающий от желания, но предоставляющий руководить процессом младшему.       От вида собственной смазки на чужом лице у Чона в очередной раз сбивается сердечный ритм, поэтому он хочет все и сразу: хочет оказаться внутри, испробовать каждый кусочек тела Чимина, иметь его во всех пришедших на ум позах и смотреть на блаженное выражение его лица, ловить губами его стоны и пачкать спермой его прекрасное, слепленное на небесах лицо, он желает грубо отшлепать, а потом нежно взять его и сделать навечно своим, подарить мир и исполнить все просьбы, стать тем единственным, кто всегда будет рядом и сможет заполучить самое главное – его сердце. Потому что, очевидно же, что сердце Чонгука уже в ладонях Чимина.       — Смелее, – Пак, кажется, читает все мысли в чужих увеличенных зрачках и еле заметно кивает; младший замечает, как он дрожит, так же сгорая от возбуждения, и льнет ближе, не имея никакой выдержки.       Чимин собирает пальцем смазку со своего лица и с удовольствием слизывает ее проворным языком, показательно жмурясь и издавая очередной постыдный стон. Чонгук проклинает тот день, когда он вошел в двери магазина за пачками рамена, потому что теперь ему предстоит в одиночку справляться с этой бестией и желанием сожрать ее полностью. Он, тихо шипя от чрезмерной чувствительности, берет свой член у основания, другой рукой продолжая придерживать голову старшего, и мажет головкой по подбородку, щекам, губам парня, вновь размазывая предэякулят, направляет ствол в призывно открытый рот, готовый с усладой принять такой дорогой и долгожданный дар.       Как только горячее нутро обволакивает головку, Чон издает громкий стон и без остановки продолжает насаживаться все глубже и глубже, словно попадая в настоящий рай. Он не может оторвать глаз от сцены того, как пухлые губы растягиваются вокруг его плоти, зная наперед, что это видение будет приходить ему в мокрых снах не единожды.       — Боже, это так грязно, – шепчет словно в бреду парень, зарываясь уже двумя руками в волосы на голове старшего и медленно направляя ствол все дальше. Он ходит по грани с реальностью, но никак не настаивает на продолжении, понимая, что при любом признаке того, что Чимин против или же устал, он бы тут же остановился, но Пак наоборот с небывалым рвением принимает и самостоятельно насаживается, аж пока его нос не утыкается в лобок.       Они замирают, давая друг другу время на передышку, Чон пытается ужиться с неизведанным и горячим наслаждением, что дарит ему рот старшего, а Чимин сходит с ума от долгожданных ощущений тяжелого и желанного члена. Первым двигается уже Пак, вначале на небольшой амплитуде взад-вперед, постепенно ее увеличивая, выпуская и вновь принимая в себя, с большим рвением желая услышать бесконечные сладкие стоны младшего, дурманящие голову. Вот он уже полностью выпускает половой орган изо рта, руками обхватывая ствол и двигая ими по всей длине, ускоряясь, пока красная набухшая головка лежит на его языке, как на шелковой подушке. Чимин не может сдержать себя от того, чтобы не вылизать ее, не попасть кончиком языка в отверстие уретры и не поддеть уздечку, выбивая новую порцию судорожных вдохов.       Чонгук смотрит на все это безобразие и понимает, что не сможет видеть никого другого на этом месте, ведь его напарник незаметно занял собой все пространство, проник в самые тайные уголки души так ненавязчиво и искусно, что никакая отрава не справится с этим вредителем.       — Мне так нравится, – шепчет Чимин, встретившись взглядом с парнем, чем вызывает новый разряд тока, пробежавший по телу, и возвращает все свое внимание пышущему жаром органу.       После медленных ласк, Пак вновь принимает в рот полностью член и размашисто делает пару движений, показывая наглядно, как ему приятно. Чон отнюдь не дурак, понимает с первого раза, поэтому толкается вначале не так уверенно, ощущая в полной мере податливость и мягкость стенок, поглаживания ладоней, трогающих его голое тело, и впитывая лик довольного от происходящего Чимина. А после у него срывает все предохранители разом от осознания, что старший хочет, чтобы его грубо отымели в рот, и он переходит на быстрые толчки, наблюдая, как его член пропадает между губ и встречаясь с заснеженными томной поволокой глазами, в уголках которых собираются крохотные слезы от наслаждения. Его хотят так сильно, что готовы предложить всего себя, и от этого осознания у Чонгука щемит в сердце. Он чувствует, как его накрывает от быстрого ритма, и несмотря на стойкое желание догнать оргазм парень замедляется, переходя на глубокие и размеренные толчки.       Он замечает, что старший до сих пор в штанах, и это нельзя оставлять без внимания, поэтому как бы сильно ни хотелось кончить прямо здесь и сейчас, Чонгук вынимает член изо рта, тянущегося навстречу, не желая отпускать, и опускается на колени перед Чимином. Собственное удовольствие – это здорово, но намного приятнее дарить его дорогому сердцу человеку, и именно этим сейчас и займется младший.       — Тебе хорошо, мой Чимин? – парень припадает к опухшим и покрасневшим от нагрузки губам, впутывая в новый, более развратный и глубокий поцелуй, чем все что были до этого, ощущая привкус собственной смазки и ловя губами чужие высокие стоны согласия.       Поцелуи опускаются ниже, младший мажет языком по скуле, впитывая всеми фибрами души те прекрасные звуки, которые издает Чимин, погрязший в упоении, облизывает его шею, несильно прикусывая кожу и тут же зализывая свои деяния. Он не может сдержаться поэтому кусает выпирающую ключицу, в это время растягивая джинсы и просовывая руки в них сзади, чтобы обхватить еще один, пока что непознанный, но очень привлекательный участок тела. Когда половинки округлой задницы старшего оказываются безжалостно сжатыми, Чимин откидывает голову назад, падая с размаху на постель, жалобно хватая воздух и не переставая издавать жалобные и просящие звуки, взвинчивающие мозг младшего до предела.       — Да, Чонгук!       Ощутив безоговорочный контроль, Чон перехватывает тело старшего и передвигает его полностью на свежие простыни, укладывая головой на подушку, а после, недолго думая, срывает джинсы вместе с бельем, останавливаясь, чтобы запечатлеть эту картину навеки в памяти. Чимин голый лежит, ловя жаркой покрытой потом кожей последние ласковые лучи и сверкая в них куда ярче солнца. Каждая его линия, каждый изгиб уникальны и неповторимы, его тонкие кисти и щиколотки хочется держать, никогда не отпуская, его алые горошины сосков целовать, хочется впитать образ, поселить его в каждой клеточке собственного тела и наоборот стать частью этого искусства. Пак ждет, затаившись, чего от него захотят дальше, так как он готов предоставить все на свете только для Чонгука.       — Схожу с ума от тебя, – шепчет, как умалишенный, парень, протягивая руки к Чону, который обводит пальцами, еле касаясь, живот старшего, рисуя круги по нему и наблюдая, как быстро на свету кожа покрывается донельзя милыми мелкими мурашками. Он бы сидел вот так и всего лишь смотрел на него, ничего более не делая, любовался без передышки и молился на его лик только так, утопая в надключичных ямках, острых лопатках и рельефе мышц. Большие пальцы кружат все ниже и ниже, опускаясь на гладко выбритый лобок и массируя его, заставляя тело Чимина дрожать и просить о пощаде. Пак дышит загнанно и смотрит в ответ на Чона, расставляя перед ним ноги шире и позволяя уместиться между ними так, будто парни были рождены для этого.       То, каким открытым и нуждающимся по-настоящему был Чимин, Чону непозволительно сильно понравилось. Каждое его прикосновение, взгляд или намек дарили обоим невиданные вспышки сладострастия. Чонгук поглаживает мощное бедро и натыкается на край бинта, который он не так давно перевязал, и со всем трепетом и нежностью проводит по ткани, надеясь бесследно излечить рану и замечая, как мелко от волнения дрожат собственные пальцы.       Чон наконец-то обращает свое внимание на чужой половой орган, что уже был полностью перепачкан смазкой, напряженный и горячий, и берет его в руку, на пробу двигая по стволу. Пак тут же выгибается дугой навстречу младшему, громко выстанывая его имя и прося быть ближе, и, кажется, это становится последней каплей. Парень не может отказать в мольбе, поэтому накрывает хрупкое тело своим, прижимаясь сильнее, чтобы столкнуться каждой клеточкой и успокоить мечущегося зверя внутри Чимина, продолжая размеренно водить по его члену. Он и сам хочет быть как можно ближе, столкнуться и соединиться, чтобы никогда не расставаться, смешаться воедино, как волны в океане, разбрызгивающие белую пену.       Чимин тут же окольцовывает мощную шею, притягивая к себе и впиваясь губами в чужие, чтобы в очередной раз убедиться, что это все реальность, а не больная выдумка. Чон же, держа свой вес на одной руке, второй берет свой требующий разрядки член и ведет по промежности старшего, обмазывая в своей жидкости полностью. Он касается плотью сжимающегося колечка мышц, от него к мошонке и дальше по длине, сталкивается с чужим половым органом и берет его в руку, лаская оба члена, большое внимание уделяя головкам и перемешивая их смазки в одну субстанцию.       От осознания происходящего перед глазами звезды и вселенная взрываются на атомы, Чимин стонет еле слышно и умоляюще, закрыв глаза и упав куда-то в бездонную яму наслаждения. Чонгук убирает руку от накаленных половых органов, опираясь уже на две руки и широко расставленные колени, приноровившись, толкается в пах старшего, проезжаясь своим членом по чужому, и понимает слишком ясно – он пропал и душой, и телом. Парень набирает ритм, чувствуя, как старший ему подмахивает. От быстрой и рваной стимуляции ощущения слишком яркие, как вспышки молний в ту самую грозу, когда парни безудержно целовались, но остановиться уже нельзя, как тогда, слишком долго копилось напряжение между ними, а все остальные фантазии он обязательно воплотит в следующие разы.       Чимин не против, он очень даже «за», его ладонь каким-то образом находит Чона, и они отчаянно переплетают пальцы, концентрируясь на ощущениях и цепляясь якорями друг за друга. Еще немного, и мир взорвется. Чонгук не может позволить себе закрыть глаза, ему так нравится наблюдать за всем тем бардаком, который творится между их ног и каким разбитым и просящим выглядит его Чимин. Парень хочет увидеть и запомнить доподлинно, каков старший, когда находится на пике наслаждения, и как, достигнув его, он крошится в пепел под пальцами.       От ощущений имитации секса на ногах поджимаются пальцы, Чон стонет в унисон с Паком, чувствуя, что сейчас его захватит и накроет с головой крышесносящая волна. Чимин рассыпается первым, застывает в один момент, и уже его тело исходит крупной судорогой, от которой сжимается сердце. Оргазм столь сильный, что парень выпадает из реальности. Чонгук чувствует горячее семя Чимина и, лишь мельком взглянув вниз, видит прекрасную картину того, как его очаровательный любовник запачкал их двоих белой и наверняка восхитительной на вкус спермой. Не сдерживая себя, младший макает пальцы в тягучую жидкость и берет на язык, понимая, что он как никогда был прав. Чон, готовый тоже бурно кончить, мажет чужим семенем свой член и двигает по стволу, засмотревшись на такого красивого и трепетного Пака под ним.       Неужели это именно то, что ему всегда нужно было все это время, дерзкий и норовистый в жизни, но развязный и послушный в постели парень? Конечно нет. Будь это кто-то другой, Чонгук бы в жизни не смог ощутить весь тот непередаваемый спектр эмоций. Все дело в том, что это именно его неповторимый Чимин.       Чон забыл все: кто он, как его зовут, где он находится, он знает только кто такой Чимин, и этого ему для счастливой жизни оказывается достаточно. Весь мир сужается до этого человека, и теперь по-другому никак не получится. Он, кажется, готов боготворить его и защищать без каких-либо обещаний и причин. Грудь наполняется трепетом с примесью нового и неизученного, но столь мощного и толкающего вперед, заставляя припасть в приступе жажды к полюбившимся устам, чтобы подарить очередной чувственный поцелуй с нагретым до температуры их тел воздухом и привкусом невысказанных сотен признаний.       Оргазм настигает Чонгука размеренно и сладко, сводя в мелких судорогах ноги, скручивая внутренности и выжимая их, словно мокрые от пота простыни, разделяющие с ними трепетный, их первый столь откровенный момент. Парень изливается на расслабленный живот старшего, чувствуя особенно остро, как часть его души покидает тело вместе с наслаждением и просачивается через поры в нутро старшего, арендуя посещения на десятки лет вперед. Смотреть на белесые разводы можно бесконечно долго, и Чон так бы и остался на коленях перемешивать пальцами результаты их невозможной страсти, если бы не уставший и разморенный стон Чимина, тянущегося к младшему, чтобы слепить их тела напоследок.       Губы слишком лениво двигаются, языки плавно завязываются, так мокро от изобилия слюны, пота, спермы, но невиданно хорошо, ведь хочется, чтобы все жидкости застыли и превратились в клей, сковывающий их вместе. Чонгук отстраняется от любвеобильного Пака, заглядывая в уже немного прояснившиеся глаза.       — Все хорошо? – тихо спрашивает с волнением Чон, убирая слипшиеся прядки со лба парня, и, прекрасно понимая, что может возникнуть некий дискомфорт, тянется за салфетками. — Только не говори, что это ничего не значит.       — Не дождешься, все превосходно, – тянет весьма довольно и томно Чимин, тихонько хихикая, когда ему начинают тщательно вытирать живот. Он потягивается и не может перестать рассматривать сосредоточенного на своем занятии младшего.       — Ты такой извращенец, – делится своими наблюдениями Чон и внезапно клюет коротко и нестерпимо трогательно острое колено, маячащее перед глазами, чем вызывает новое смущение и покорность. Пак становится тихим, пока его аккуратно очищают от выделений, а Чонгук переполняется неизведанной ему ранее нежностью, борясь с желанием укутать и оберегать своего парня как зеницу ока. Да, ни ему, ни Вам не послышалось. Он наконец-то с чистой совестью и открытым сердцем полностью признал, что Чимин будет принадлежать ему бесконечно долго.       — Это все из-за тебя. Я серьезно, – старший ловит Чона за лицо, заставляя сконцентрироваться на своих словах и остановиться, даже перестав дышать, — для тебя я могу и не такое.       — Мне нужен только ты, без каких-либо прикрас. Остальное не имеет значения, поступай так, как подсказывает тебе сердце, – говорит, как думает, Чонгук, находя на дне зрачков старшего чайные ложки недоверия, но это ничего страшного – со временем Пак перестанет оглядываться назад.       — Откуда ты такой взялся, а? – Чимин щурится, боясь полностью поверить в происходящее, ведь он никогда не думал, что с ужасным апокалипсисом и разрушением человечества он наконец-то обретет счастье.       — Из Пусана, – самодовольно отвечает Чон и поднимает парня, утягивая в весьма откровенные и приятные объятия, закидывая его ноги себе за спину, усаживая на свои и обволакивая своими широкими ладонями спину.       — Я тоже, но таких еще не видел. Где вас там таких выращивают? Это морской воздух или морепродукты так влияют? В чем секрет? – спрашивает немного смущенный Чимин, прыская со смеху и щипая младшего за щеки в приступе игривости, а младший даже не уворачивается, искренне улыбаясь так широко, что даже не вспомнит, когда последний раз его глаза превращались в щелочки.       — А что, тебе меня одного уже мало? – с напускным возмущением отвечает младший, округляя и без того большие глаза и складывая губы трубочкой, заставляя Пака от всей души расхохотаться, хватаясь за его шею, чтобы не упасть. Вдоволь насмеявшись, Чимин оставляет слишком сладкий, как спелый виноград, поцелуй на губках-бантиком.       — Нет, мне тебя как раз достаточно, – шепчет он и позволяет вовлечь себя в очередной более развязный поцелуй, чтобы насладиться и забыться, наполнить душу спокойствием и навсегда выдворить прочь страх быть отвергнутым.       Нацеловавшись, кажется, до мозолей, парни ложатся под тонкое одеяло на бок, совершенно не стесняясь наготы. Чимин вжимается спиной в широкую грудь Чона и трепетно лелеет ощущение безопасности в груди, а младший обвивает руками Пака поперек талии, зарываясь носом куда-то в острый изгиб шеи. За окном уже темно, сверчки стрекочут свои излюбленные песни, деревья шумят им в такт, воздух наполняется прохладой, остужая землю, а из облаков выглядывает молодая круглая луна, работая природным фонарем на полставки.       В спокойной тишине, когда шума от настырных мыслей уже не осталось, появляются настоящие страхи, которые отменно прячутся при свете дня от своих хозяев и выползают наружу прямо перед сном, когда организм слаб и беззащитен, повесив на вешалку всю свою броню, чтобы как следует отдохнуть перед следующим днем. И Чонгук ощущает свою невероятную слабость перед человеком в его руках, он понимает отчетливо ясно: если потеряет Чимина, то обезумеет и не сможет более жить.       — Ты как серебристая таинственная луна, от которой невозможно оторвать глаз, – признается младший куда-то в затылок, думая, что Пак уже давно спит.       — Ты такой романтик, – шепчет парень в ответ, находясь на грани реальности и вскоре покидая ее, чтобы полностью расслабиться в мирном сновидении.       Чонгук прижимается сильнее, оставляя легкий поцелуй на голом плече, про себя отметив, что он сделает все что угодно, чтобы вырвать из загребущих когтей эпидемии этого хрупкого и сильного одновременно парня. Он раздобудет противоядие, даже если оно у самого Дьявола.