Patient Zero

      Ранее утро целует в закрытые веки, пытаясь разбудить двух изнуренных ласками парней. Чонгук хмурится через поверхностный сон из-за яркого солнца и неожиданного навалившегося веса на живот и рыскает рукой по пространству рядом, чтобы найти пальцами того, кто не выходит из головы даже во время бессознательного состояния. Кое-как разлепив глаза и почесав затылок, парень пытается оглядеться по сторонам, чтобы понять, куда запропастился старший. Долго искать не приходится, а от увиденного улыбка расплывается до ушей.       Растрепанная макушка Чимина склонилась в воздухе над краем кровати, подушка покоится на полу, а расслабленное тело лежит поперек постели, закинув ноги на туловище младшего, руки же раскинуты в стороны, словно пытаясь захватить как можно больше территории в свое владение. В Чонгуке просыпается озорство, поэтому он забирается под покрывало, обводя ладонями голую кожу бедер старшего, ведь не может сдержаться лишний раз и не потрогать сию достопримечательность. А после, усевшись, он дотягивается до незащищенных стоп и легонько проводит ладонью по чувствительной коже, заставляя мычащего во сне парня поджать пальцы на ногах, а ведь Чон только начал. Удовлетворившись реакцией мирно спящего хена, Чонгук уже принимается в открытую щекотать, войдя во вкус шалости и наблюдая за тем, как ворочается Пак, пытаясь уйти от раздражающих касаний, и отказывается просыпаться.       Так как Чонгук уже успел соскучиться по парню, то решает переходить к по-настоящему страшным действиям, которые невозможно игнорировать, и, стянув одеяло, атакует щекоткой грудную клетку, отчего Чимин тут же открывает глаза, издавая нечто похожее на писк новорожденных котят. Он дезориентирован в пространстве, машет беспомощно руками, пытаясь прикрыться и увильнуть от непозволительных вольностей, и тут Чона накрывает невероятный приступ влюбленности, отчего он набрасывается на обветренные губы старшего, чтобы украсть немного домашних и легких поцелуев.       — Ты с ума сошел с утра пораньше? – возмущается донельзя сонным и хриплым голосом Чимин, не зная, что ему прикрывать руками: свое несчастное защекотанное до полусмерти тело или рот с неприятным запахом. Чонгук же смотрит на розовые щеки и решает не обделять их, оставляя на каждой по мокрому касанию, игнорируя метающие в него молнии из-под полуопущенных век.       — Ты невероятно красивый, – говорит Чонгук, вдруг понимая, что у него прорвало внутреннюю плотину и такие безумные вещи теперь очень просто срываются с его языка.       — Ненормальный, – бурчит Пак, хотя видно, что он доволен и плохо это скрывает, и ворочается в кровати, ложась наконец-то вертикально на свое место и отбирая покрывало, в которое кутается, чтобы оградиться от весьма взбалмошного и активного голого придурка.       — Тебе же нравится, – Чонгук не отступает от поставленной перед ним задачи и со всей силы начинает разворачивать кокон, чтобы достать оттуда спрятавшегося парня, который нужнее воздуха. Все возмущения старшего отходят на второй план, ведь каждый из них прекрасно понимает, что это плохо сыгранная комедия, ничего более.       В жестоком бою за право прикоснуться к голой коже Чимина с Чона слетает последний крохотный кусочек ткани, но парень этого даже не замечает, продолжая свое нападение, а вот старший тут же выходит из роли, застыв глазами на точенной мужественной фигуре на его постели.       В утренних солнечных лучах младшего можно разглядеть еще лучше, чем вчера, этим и занимается Пак, забыв полностью о затеянной дурашливой драке, из-за чего почти сразу же теряет последнюю линию обороны. Все неважно, так как взгляд обмазывает, как яичный желток булочки, широкие плечи, подкачанные грудные мышцы, расслабленный живот, который хочется облизать, и спускается ниже, видя одну интересную и пока что незаметную для обладателя вещь. Утреннее взбудораженное состояние распространялось на все части тела, а Чимин, с любопытством и восторгом разглядев все до мельчайших деталей, реагирует в ответ почти мгновенно, как прыщавый мальчишка, только ступивший на дорогу пубертата.       Чонгук удивляется, как ему так быстро удалось добраться до спрятанного за одеялами парня, и первые несколько секунд не может нарадоваться своей победе, но потом его знатно сбивает с толку то, как меняется взгляд старшего. Всего мгновение назад он был возмущенным и игривым, но теперь его заволокло уже знакомым туманом, желающим вкусить запретный плод. Младший наконец-то замечает причину столь резкой смены настроения и покрывается мурашками от тихого стона парня, оказавшегося под ним.       Ситуация начинает играть новыми красками, и от этого возбуждение молотом бьет по голове, заставляя полностью обратить внимание на то, каким каменным и крепким стал Чонгук. Ему уже не препятствуют при очередной попытке добраться к губам, а наоборот тянут за шкирку как можно ближе, впиваясь ногтями в затылок. Парни срываются с обрыва в карьер, разгоняя поцелуй до сорока градусов алкоголя в крови и пьянея моментально от своенравных касаний, ощущений столкновения кожи о кожу и гула сердечного ритма в ушах.       Чонгук никогда не был помешан на сексе, но, видимо, когда ты по уши влюблен, то родного человека не хватает, независимо от того, насколько он близко находится. Для того, чтобы довести младшего до исступления Чимину нужен один взор, один неоднозначный стон или же мимолетное движение тела. Так мало, но результат превосходит все ожидания. Чон стоит на коленях перед тянущимся к нему старшим, который, как и представлял, с упоением целует его грудную клетку, водит языком по соскам, ощущая приятный солоноватый вкус во рту, и проводит мокрые дорожки по животу, переворачиваясь внутренне от всего происходящего.       Чонгук не может ничего сделать, так его ведет от желанных прикосновений, поэтому он еле слышно постанывает, прикусив нижнюю губу и гладит неугомонную черноволосую голову, пропуская между пальцев мягкие пряди. Чимин доволен тем, каким мокрым и скользким становится тело младшего, поэтому он уже сам тянется за очередным поцелуем, ластясь к Чону с невиданной нежностью.       — Если бы мог, я бы вылизал тебе душу, – откровенно шепчет старший прямо в губы умирающего по крупицам парня, одновременно с этим обхватывая рукой жаждущий внимания член младшего, что будто нарисовали искусной тонкой кистью – настолько он похож на шедевр искусства, и плавно водя по нему по спирали. Чонгук вгрызается в рот Чимина, не жалея ни себя, ни его, ведь доводить до такого сильного возбуждения должно быть запрещено законом и наказуемо по всей строгости, и сминает широкими ладонями доступные участки кожи.       — Рядом с тобой я чувствую себя неудовлетворенным подростком, – признается Чонгук, давая время на то, чтобы привести дыхание в порядок, но рука старшего не останавливается, продолжая ласкать напряженный орган по всей длине.       — Это взаимно, – Чимин не может оторваться от нового занятия, буквально примагнитившись взглядом к члену Чона, и толкает свободной ладонью напирающего парня назад. Тот не совсем понимает, что от него хотят, но беспрекословно подчиняется и усаживается на матрас, упираясь спиной о высокое изголовье кровати. Пак же садится на бедра младшего чуть ниже места, на которое уж очень бы хотелось, но не сейчас, и уже двумя руками обхватывает стоящий колом половой орган, неосознанно постанывая в такт своим же движениям.       — Ты очень привлекательный, – возвращает комплимент Чимин парню, закрывшему от приступа блаженства веки, хватающему воздух от невероятных слов, подаренных ему, и мило покрасневшему до кончиков ушей. — Такой большой и твердый.       — Перестань, – отнекивается Чонгук и гладит бедра старшего, нажимая на выпирающие тазобедренные косточки, а после опускает ладонь на чужое достоинство, повторяя зеркально движения, которые дарит ему Чимин, и ловя губами особенно громкие стоны.       — Мне это очень по душе, – делится Пак, большим пальцем массируя головку запавшего в самое сердце полового органа, а второй рукой наращивая темп, водя по длине, и облизывает натянутую струнами шею по ходу мышц и сосудов. В один момент он ощущает, как под губами бьется в агонии сонная артерия, и с бережностью осыпает это место короткими поцелуями-бабочками.       Чонгук же не отстает, собирает пальцем смазку и тянет себе на язык, приводя Пака в восторг, граничащий с испугом. Вкус его не пугает, а наоборот заводит, и когда старший это понимает, то спешит поцеловать Чона, благодаря богов за такой невероятный подарок. Младший ускоряет движения рукой, отмечая то, как потряхивает Чимина от переизбытка эмоций, и в итоге соединяет их половые органы и кладет свою руку поверх чужой.       Кажется, они скоро исчезнут, растворятся на атомы и перестанут быть единым целым, смешиваясь в друг друге. Чонгук не отрывает глаз от Пака, что смотрит в ответ, и видит в темных зрачках разрушенные миры, которые никак не восстановить, чистое родниковое влечение крепче всех остальных чувств и желание, чтобы их время единения никогда не заканчивалось. Но всему приходит конец, накал страсти пробивает потолок и находит выход наружу, когда губы вновь находят друг друга. Теплое семя пачкает ладони парней, которые достигли вершины вместе, а теперь блаженно улыбаются друг другу не в состоянии подобрать слов, чтобы описать свое состояние и мысли.       После того, как горячая лава вылилась наружу, тело сводит судорогой, а внутренности подкидывает к горлу – приходит невероятно спокойный и приятный штиль без единой ряби на водной поверхности. В него хотелось окунуться и проплыть к горизонту, чтобы найти край мира, за которым священная земля, и возбуждение сменяется восхищением партнером и прочной нежностью.       — Так спокойно и уютно с тобой, – отмечает Чимин, растворяя в своих молочно-шоколадных глазах младшего, словно он сахарная фигура, испытывающая от подобного лишь восторг.       Чонгук тянет старшего ближе и укладывает к себе на грудь, утонув носом в пушистой макушке, точно зная, что он способен быть в этом положении сутки напролет. Свободной рукой он тянется к оставшимся чистым салфеткам и бережно очищает слипшиеся в следах любви их ладони и животы, а после укрывает тонким одеялом голые ноги и спину старшего. Чимин, окруженный физическим теплом, быстро согревается, чувствуя себя как никогда комфортно, и спустя минуту уже падает в дрему.       Чон же помнит, что им давно пора выбираться из постели, чтобы остаться незамеченными, а еще сегодня предстоит доставить вторую машину к заброшенной дороге недалеко от фермы, так что дел выше крыши. Но парень оттягивает с каждой секундой момент пробуждения старшего, ведь желает продлить его отдых как можно дольше.       И они бы продолжили так расслабленно лежать до заката, если бы не громкий стук в дверь. Чимин, выглядящий как сонный воробей, тут же поднимает голову в сторону звука, а в комнату без предупреждения заглядывает Хосок, не на шутку встревоженный.       Хмуря брови и широко открыв рот, мужчина тут же ретируется, покидая сладкую парочку, но катастрофа уже произошла, поэтому младший поспешно выбирается из смятых простыней, оставляя Пака одного, и поднимает разбросанную по всей комнате одежду, натягивая на себя белье и штаны.       — Что ты ему скажешь? – подает признаки жизни потягивающийся во весь рост Чимин, хрустя позвоночниками и широко зевая при этом. Утренняя физическая активность разморила его еще больше, хотя должна была привести в тонус.       — Что ты умопомрачительно целуешься, – шутит Чон, надевая первую попавшуюся чистую футболку, и бросает вещи старшего на кровать. — Собирайся и спускайся вниз.       — А как же завтрак в постель? –Чимин неотрывно следит с улыбкой за суетившимся младшим, глаза которого увеличиваются раза в два после последней фразы, напоминая испуганного оленя в ярком свете передних фар. — Так уж и быть, вчерашний рис сгодится.       — Если хочешь, то я могу что-то приготовить, – неловко отвечает Чонгук, не различив шутливый тон беседы, и по привычке чешет затылок, соображая, что быстрее получится сварганить для его новоиспеченного парня.       Чимин, совершенно не обращая внимания на свою наготу, поднимается с матраса и подходит к младшему, чтобы унять поднявшийся ураган эмоций в груди. Его руки уже привычно обнимают высокого парня и прижимают к себе, губы щекочут шею, а тело дрожит от предвкушения, когда Чонгук подхватывает его в объятия. И как его выпустить из логова ненасытившегося зверя?       — Эх ладно, сегодня я сам о себе позабочусь, – продолжает свои издевки старший, заглядывая в лицо Чонгука, который наконец-то понимает, что его водят за нос, и расслабляется. Чимин отталкивается от младшего, успевшего все-таки клюнуть в зацелованные до красного губы, и машет ему на прощание. — Догони его, а потом вместе позавтракаем.       Чон не медлит, вылетает из своей же комнаты, как ошпаренный, ведь знает, что его сила воли сейчас ничтожно слаба и парень попросту не сможет оторваться от старшего, если задержится еще на секунду. Все его мозги превратились в желе и пропитались привязанностью и чувствами, отключая возможность здраво мыслить. Только на первом этаже младший задается вопросом: как же понятно и доступно объяснить Хосоку, случившееся в спальне?       Так и не найдя вразумительного ответа, Чонгук выходит на улицу и натыкается на мечущегося возле калитки мужчину, который готов сорваться куда-то, но сдерживает себя из последних сил, отдергивая руку от металла и отступая назад от ограждения. Мечась из стороны в сторону возле выхода из фермы, Хосок замечает подошедшего к нему Чона и замирает, выглядя совершенно раздавленным, невыспавшимся и тревожным. Младший немного теряется, так как никогда ранее не видел жизнерадостного парня в таком состоянии.       — Ты не должен объясняться, личная жизнь все-таки, – опережает Чонгука собеседник, пытаясь выдавить слабую улыбку, и приходит осознание, что Хосок до смерти взволнован чем-то другим, даже не обратив внимание на картину, свидетелем которой стал случайным образом.              — Ты весь на взводе, что случилось? – обеспокоенный младший подходит ближе, замечая глубокие синяки под глазами парня, дрожащие руки и бегающие глаза, готовые намокнуть в любой момент. Вдохнув глубже, Хосок собирается с мыслями, чтобы объяснить свое состояние.       — Юнги не ночевал в доме, и я знаю, где он, но не могу ему помочь. Ты мог бы его вернуть обратно, пожалуйста? – с нескрываемой надеждой в голосе спрашивает он так, будто Чон последняя соломинка, за которую он можно ухватиться.       — А почему ты не можешь? – прощупывает почву младший, чувствуя, что он попал в болезненную точку огромным булыжником, придавившим скривившегося от душевных страданий Хосока.       — У нас непростые взаимоотношения, – потерянно бормочет Хосок, отворачиваясь от Чона и заглядывая в щель между калиткой и забором, словно надеясь что-то увидеть в зеленой глуши.       — Я думал, вы втроем с Намджуном лучшие друзья, – удивляется Чонгук, но выпытывать дальше не хочет, так как четко видит, как на глазах чахнет вечно оптимистично настроенный парень после очередного вопроса.       — Да, все так, – мужчина звучит безнадежно, свесив голову с безвольных плеч и щелкая мелкими костяшками пальцев. — Помоги мне.       — Конечно, хен. Я приведу его. Он в монастыре возле могил? – Чон подходит ближе, дабы хоть как-то утешить Хосока, и легонько тормошит его, заставляя поднять к нему бледное и усталое лицо.       — Откуда ты знаешь? – ошеломленно спрашивает собеседник и тут же мотает головой так, будто ничего не имеет значения. — Да, он определенно там.       Чонгук более не медлит, оставляя одинокого мужчину подпирать своим весом забор, чтобы тот не сполз вниз на холодную и мокрую от росы траву, и бежит стремглав по протоптанной тропинке навстречу горюющему человеку. Конечно, следует проживать собственные травмы, перемалывать их через мясорубку мыслей в однородный фарш и создавать из них выводы, способные помочь жить далее, но также всегда есть грань, за которую нельзя переступать. В этом Чонгук самолично убедился. Иногда из одиночества уже не выбраться так просто, а измельчающий на дисперсные частички механизм в итоге утащит и саму душу, не жалея ничего. И останется лишь оболочка, не умеющая решать неисчезнувшие проблемы. Поэтому в нужный момент должны прийти люди, способные подать руку и вытащить из горлышка механического измельчителя. Может, для Юнги это и не Чон, но парень хотя бы попытается показать, что мир еще способен удивлять.       Расстояние преодолевается быстрее ожидаемого, и вот Чонгук минует деревянные домики монахов по вымощенной галькой дорожке, рассматривая убранный участок, подрезанные им же цветущие розы и забытую сушащуюся рубашку на подоконнике. Парень идет в обход главного здания, где еще не работали его руки и полностью балом правит природа, и там, среди зарослей и сорняков, замечает худую фигуру, лежащую в траве поодаль от захоронений. Кажется, что Юнги дремлет, прикрыв глаза рукой от солнца, но, подойдя ближе, становится ясно, что он в сознании прилег на землю в тени под диким деревом абрикоса.       Чон молча подходит, зная, что его разоблачили, как только он ступил на территорию монастыря, и садится рядом прямо в джинсах на молодую траву, не заботясь об одежде. Мин никак не реагирует на внезапную компанию, видимо, прекрасно понимая, что за ним обязательно рано или поздно кого-то да пришлют.       — Твоя инициатива или кто постарался? – начинает разговор Юнги, а Чон облегченно вздыхает, так как ему было важно знать, хочет идти на контакт мужчина или же стоит ожидать от него кипу сквернословных недовольств.       — Хосок похож на бледную моль, я даже не узнал его, – уведомляет младший, а дальше уже все самостоятельно поймут. Юнги меняется в лице, словно его самые страшные догадки подтвердились: уголки губ опускаются еще ниже, морщина между хмурыми бровями становится еще глубже, а глаза смотрят сквозь собеседника.       — Вероятно, совсем не спал, упрямец, – бормочет Мин сам себе и садится, упираясь локтями о колени, беспощадно терзая в руках травинки.       — Он волнуется, очень, – Чонгук внимательно следит за сменяющими друг друга эмоциями старшего, желая поддержать, утешить и вместе с тем не надоедать и не показаться бестактным, нарушив личное пространство погрязшего в печалях человека.       — Знаю, – Юнги вкладывает тонкую соломинку между зубов, чтобы подавить острое желание покурить прямо здесь и сейчас отчасти из-за того, что сигареты на исходе и удовольствие надо растягивать, а отчасти, потому что родители не особо жаловали эту вредную привычку.       — Почему-то мне кажется, что тебя лучше не оставлять одного, – вслух размышляет Чонгук, оглядываясь вокруг. Кое-как облагороженная территория выглядит уютно и безопасно, здесь хочется остаться и жить, забыв о проблемах всемирного масштаба. В этом Чон понимает Чимина. И даже две скромные могилы не кажутся устрашающими и навевающими холод, а наоборот, они странным образом оживляют это место. Ведь смерть – это часть естественного процесса, а наличие чего-то подобного лишь подтверждает факт, что время идет, мир меняется, а люди добегают до своего финиша, срывая с криком ленту.       Чонгук бы мог остаться в монастыре, ухаживать за садом, чинить крыши, убирать домики, восстанавливать главное здание и даже поклоняться Будде и медитировать, но его жизнь тоже несется со всех ног и поворачивает в закоулки, от которых стоит держаться подальше.       — Наверное, ты прав. Я занимаю все свободное время чем-то, но иногда так хочется перерезать себе горло, – Мин встречается взглядом со спокойным парнем, которого совершенно не удивляет сказанная фраза. Кого-то другого она бы ужаснула, но не его, так как он имеет четкое представление, как нагружать мозг работой, чтобы не думать о собственном горе, не тонуть в тяжелых мыслях, не задыхаться от бессонницы. Это работает до определенного момента, а потом мысли уже не заглушить многочасовыми видео, лекциями, музыкой или книгами. Поэтому выход есть только один – бороться.       — Тяжело расставаться? – Чон уверен, что причина внезапной ночевки на открытом воздухе кроется именно в этом, и он не может сначала подобрать правильные слова, а потом ловит себя на том, что правильных слов не существует. Суть сказанного – просочиться в раздумья старшего, а если не получится, то никакие высокопарные речи не окажутся способными достучаться в запертые двери.       — Да, – Юнги смотрит на уже поросшую сорняками землю, под которой покоятся его родные, и не может в это поверить. В голове не укладывается, что это на самом деле, и кажется, что на глубине всего лишь почва и ничего более. В попытке убедить себя в реальности произошедшего и принять это есть доля мазохизма, отдающая болезненным пинком и разрастающаяся по поверхности сердца фиолетовым синяком.       — Я тебя понимаю. Моих родителей тоже не стало, но это история уже давно минувших дней, – решает поделиться Чон, пусть ему до недавнего времени было тяжело даже думать об этом, но за последние дни в парне поменялось многое. То ли его восприятие в корне изменилось и он вырос из прошлого себя, то ли пережитые эмоции поблекли под давлением новых бесчинств. Юнги молчит, с интересом ожидая продолжения, а Чонгук почему-то вспоминает о Чимине, как показывал ему все фотографии своей семьи, пересказывал до поздней ночи все что мог удержать в памяти, охваченный диким страхом, что все события прошлого сотрутся, и даже не представлял, как ему не хватало человека, которому можно выговориться.       — Самое страшное, это когда ты на какое-то время забываешь о трагическом событии, а ты обязательно вычеркнешь его из памяти на минуты, часы или же дни. Думаешь, что родители уехали, находятся в другой комнате, на работе, в саду, где угодно, кроме места рядом с тобой. Ты будешь ждать, что они войдут в твою комнату, сострят любимую шутку, потреплют волосы на твоей макушке, предложат чай или оладьи, расскажут о произошедшем за день и своих планах на ближайшие месяцы, спросят твой совет и будут доказывать свою точку зрения, поучая тебя так, как привыкли это делать, а потом ты вспоминаешь, что ничего из вышеперечисленного уже никогда не случится. Жалость пропитывает насквозь, и сразу в мозг лезет все плохое: как не обращал достаточно внимания, иногда игнорировал, грубил, отказывал и остервенело доказывал свою правоту. Теперь же все это теряет значение, ведь вернуть время вспять невозможно. Но ты гложешь себя, желая медленно расчленить душу и раскидать по разным концам света, потому что заслуживаешь нестерпимую каторгу на сто жизней вперед. Это все пройдет. Со временем ты перестанешь себя одергивать, когда захочешь их позвать, чтобы что-то показать или с восторгом рассказать, перестанешь плакать в подушку в надежде на исчезнувшее утешение и спрячешь их вещи или продашь вовсе, чтобы сделать вид, что их никогда и не было.       В горле встает огромный ком, который никак не проглотить. Чонгук дышит громко, чувствуя, как внутри него все заходится в тихих рыданиях, но он пересиливает себя, вытаскивает за шкирку из темной пропащей ямы, потому что больше никто этого не сделает, кроме него самого. Нельзя сидеть на дне и ждать, когда кто-то протянет руку или скинет веревочную лестницу, ведь даже если такое произойдет, вес потерь и шрамы прошлого этому смельчаку, увы, не поднять. С этим справится только их обладатель.       — Но самое главное, хен, это то, что они живы, пока ты будешь дышать. Ты должен хранить их в своем сердце, – говорит Чонгук наконец-то то, что не так давно вынес для себя. Он смог двигаться дальше и искать новые радости жизни с пониманием произошедшего и принятием. Юнги кладет руку на плечо младшего, переваривая услышанное, и легонько хлопает по спине, хотя подбадривать надо именно его.       — Да ты специалист по травматическим событиям, – подмечает мужчина, заметив птиц, залетающих под крышу монастыря, видимо, в свое хорошо спрятанное гнездо, и на душе становится немного легче, хотя это лишь капля в море по сравнению со всем объемом тревог.       — Нет, пытаюсь сказать, что со всем этим реально справиться, а у тебя тем более получится, ибо ты намного сильнее меня, а еще не одинок, – Чонгук искренне улыбается, надеясь, что его мысли достучатся до сути и помогут пережить бурю Юнги, тяжело вздыхающему и готовому поделиться частью своей боли.       — Мои родители превратились на моих глазах. И мне пришлось, понимаешь? – осевшим голосом исповедуется мужчина, отбросив прочь все соломинки. Темные волосы падают ему на лицо, руки крепко сжаты в замок, а на челюсти заходятся желваки, ведь признание дается с невероятным трудом. — Каждый божий день выживаю, а не живу. Если бы можно было, я заспиртовал бы свое тело, чтобы оно замерло во времени и помнило всю ту боль, что я причинил другим. Мне кажется, эти страдания – это плата за мои грехи.       Чонгук притих, обдумывая произнесенные мысли собеседника и подбирая правильные слова, но лишь открывает в безмолвии рот. Он был наблюдателем в похожей ситуации, а вершителем судьбы решил стать Чимин, забирая полностью на себя тяжелое бремя. Тогда Чон возненавидел своего напарника, избивал, игнорировал, дерзил, а после напился с ним и выложил все свое прошлое как на духу. С того времени много воды утекло, а младший, кажется, был совершенно другим человеком, ведь теперь видел ситуацию под другим углом, осознавая выбор без выбора. Стал ли он хуже или лучше – неважно, события вылились в прошлое, которое не живет в настоящем, а приходит лишь во снах и воспоминаниях. Но ясно одно – теперь Чонгук понимает Юнги и не смеет винить, ему нестерпимо жаль и больно за изломанную душу этого человека.       — Вот же. Мне кажется, если я уеду, то окончательно потеряю их, – еле выговаривает Мин и закидывает голову назад, чтобы не дать предательским слезам вытечь наружу, но влага блестит, собираясь на нижних ресницах и грозясь сорваться.       — Но это уже произошло, – Чонгук достает из заднего кармана носовой белый платок, подавая его старшему, который отчего-то заходится в смехе, промачивая глаза. Поэтому парень решает быстро защитить и объяснить необычный предмет гардероба, который затесался в содержимом его карманов. — У меня бывает аллергия, особенно весной.       Юнги качает головой, успокаивается, передавая обратно платок, не забыв поблагодарить, и поднимается на ноги, решая, что пора прощаться и возвращаться на ферму. Чонгук следует за ним, останавливаясь поодаль от могил.       — Наверное, мне должно быть спокойнее, ведь Тэгу – это мой родной город, где прошло мое счастливое детство, но без них он чужой. И воспоминания о нем не хочется портить новыми, – говорит Мин, запоминая картину перед глазами, чтобы возвращаться по ночам во время бессонницы, и разворачивается к выходу, идя по узкой дорожке к калитке. — Головой я понимаю, что все уже случилось, но сердце остается рядом с родителями в этих холодных и темных могилах.       — Оно всегда так будет, – Чон идет рядом, подстраиваясь под ритм шагов старшего и улавливая легкое изменение в его состоянии. Кажется, Мину и правда нужна была компания, а теперь ему не так тошно спасать свою жизнь.       Они молча возвращаются на ферму, каждый думая о своей жизни былых времен, о тех людях, которых никогда не вернуть, местах, которые уже не удастся посетить, и еще много о чем, навевающем легкий флер призрачной грусти.       Завидев возвратившихся мужчин, Хосок, в ожидании сидящий на лавке в саду, весь встрепенулся, подскочил, но тут же остановил себя от того, чтобы броситься навстречу. Чонгук перевел взгляд от одного встревоженного парня к другому, игнорирующему и холодному, но вмешиваться не стал, заходя в дом вслед за Юнги и ловя езе заметное движение чужого рта. По шевелению губ было понятно одно единственное слово «спасибо» от Хосока.

***

      Легковой автомобиль находился в пригороде Янсана в одном из дорогих частных секторов за закрытыми воротами и высоким ограждением. Чимин и Чонгук бежали по безмолвным улицам вслед за показывающим дорогу Намджуном, тяжело дыша и игнорируя громкую пульсацию в висках. Несмотря на обманчивую тишину, поселившуюся между домов, этот город теперь принадлежал зараженным, а не людям. И не стоит быть беспечным с таким непредсказуемым противником. Поэтому парни двигались медленно перебежками, полагаясь на чутье Пака и собственную удачливость. Пальцы Чонгука крепко держали одолженный ему достаточно легкий и простой пистолет, пока еще без наработанной практикой уверенности, но отчаянно смело и с дерзостью в глазах. Мужчины вышли, как только позавтракали холодной лапшой, рисом и сушеным мясом, непоколебимо настроившись вернуться уже на транспорте и не тревожить понапрасну несколько заскучавших зараженных, которые не заметили людей у себя под носом в попытке пробраться во двор незнакомого дома.       Половина пути успешно была пройдена, как Чонгук, прячась в тени деревьев, вдруг застыл, уловив посторонний звук, не предвещающий ничего хорошего. Чимин, будучи в постоянном напряжении, тут же резко обернулся в сторону предполагаемого источника. Ошибки быть не могло – их заметили. Несколько уже разлагающихся инфицированных бежали по следу из человеческих запахов достаточно быстро не в состоянии унять голод, издавая при это надрывные хрипы и клокочущие звуки. Это не были уродливые высокоуровневые мутанты по типу тех, что ранили доктора Ли или же солдата, нет, это определенно были твари самой низшей ступени, если можно так выразиться. От вида этих инфицированных, желающих сожрать парней, даже возникает некая жалость, ведь человеческое в них прослеживается еще слишком явно, но недостаточно, чтобы забыть об опасности.       От нежелательной компании следует избавиться быстро, тихо и решительно, поэтому Чимин отрицательно качает головой, когда младший поднимает пистолет, чтобы как следует прицелиться одной из тварей в голову. Пак, долго не думая, замахивается одним из ножей, и вот в воздухе сверкает его рукоятка, а в следующее мгновение лезвие торчит в черепе ближайшего нападающего, что нескладно валится мешком на асфальт. Намджун отстает от скорости солдата, вставляя короткую стрелу в специальное ложе для нее в арбалете и выбирая цель, но атака Кима все равно поражает Чона своей точностью и уверенностью. Чонгук посмотрел на бесполезный в сложившихся условиях пистолет в своей руке, обратно поставил его на предохранитель и спрятал в довольно неудобную кобуру, для себя решив, что он – это последняя инстанция по защите их скромного отряда. Когда с угрозой было покончено, парни смогли продолжить миссию, наконец-то добравшись до крышесносных особняков, которые хранили в себе не одно состояние, были причиной гордости и хвастовства и предметом всеобщей зависти, но сейчас они не более чем бездушные и бесполезные сооружения, выглядящие в свете апокалипсиса очень даже комично.       Так как территория закрыта так, будто хранит мировые секреты, то легко предположить, что машина не пострадала от рук обезумевших выживших вандалов или же превратившихся монстров, но возникал вопрос: откуда Намджуну известно о подходящем транспорте? Вот так Чонгук, округлив глаза и рот, стоял возле каменного забора с металлическими спицами сверху, на которые можно насадить, как свежий шашлык на шампур, и переводил взгляд с отключенных камер слежения, напичканных на каждом углу, на сосредоточенного Кима, пытающегося открыть калитку металлическим ломом, но та все никак не поддавалась начинающему взломщику и вору.       Чимин рядом прикрывал тыл, вооружившись наточенными ножами и оглаживая зорким глазом безмолвную улицу. Чонгуку же не сиделось спокойно, и он заглядывал в чужой двор до тех пор, пока не увидел целый и невредимый автомобиль в полуоткрытом гараже.       — Это дом моих соседей. Когда мы последний раз выходили с Юнги в город, я заметил машину, – пожав плечами, сказал Намджун, в конце концов решивший объяснить, отчего выбрал именно этот участок, так как недоумение в глазах напарников читалось слишком явно, чтобы быть домыслами.       Чонгук, гонимый желанием оказаться поскорее как можно дальше от скалистых улыбок зараженных, прячущихся в темных переулках, с удвоенным рвением начал дергать ручку калитки, пока не зашипел подошедший Пак, больно щипнув младшего за бедро.       — Скоро у нас будет весьма «дружелюбная» компания, – уведомил солдат, а двое парней как по команде повернули головы в сторону, где заканчивалась улица, где из-за угла показалась внушительная орава инфицированных, тянущих свое бренное существование по разгоряченной дороге. Чимин приметил с боку высокое дерево и, не посвящая остальных в свой план, рванул к нему. Наблюдая за тем, как старший проворно взбирается на ветку, а после перебирается через забор на частную территорию, Чон не может не думать о ране на бедре старшего, которая может разойтись и по новой начать кровить несмотря на отменную способность молодого организма к восстановлению.       Проходит меньше минуты, как замок поддается умелым рукам Чимина и радостно щелкает, пропуская незваных гостей, что тут же спешат прочно закрыть за собой калитку.       Мужчины заходят на территорию так называемого «замка» и только успевают выдохнуть от тяжелого пути, как Чонгуку кое-что не дает покоя. Оно горит большим красным восклицательным знаком, щелкая по системе безопасности и заставляя ее орать на полную мощность. Вот только на выяснение, что это такое, уходит целая драгоценная минута почесываний затылка, разглядываний красивого фасада дома и отдаляющейся от него ко входу спины Чимина.       — Намджун, если машина здесь, то где твои соседи? – находит наконец-то слова Чонгук, нагоняя Кима, уже копошившегося возле гаража и пытающегося поднять его ворота полностью вверх, но видимо механизм где-то заклинило, когда пропало электричество.       — Хороший вопрос, можно проверить дом. Нам все равно надо найти ключ зажигания, – говорит Намджун, с грохотом поднимая конструкцию вверх – наконец-то доступ к транспорту полностью открыт. Чимин сразу проскальзывает в темное помещение гаража, из которого выглядывала блестящей мордой машина, и скользит светом фонарика по содержимому деревянных полок и кожаному салону.       Ким спокойно и расслаблено направляется ко входу в громоздкий дом, в то время как Чонгук следует за ним с опаской, доставая пистолет, на всякий случай, и сильно сжимая его в руках. Как только они подходят к двери, та открывается сама, и Чон, поддавшись ледяному холодку, пробежавшему по спине и вызвавшему стаю неприятных мурашек, хватает Намджуна за руку и отталкивает в сторону подальше от порога, нырнув за ним.       В открытом проеме показывается неизвестный младшему мужчина, вполне здоровый и в своем уме на первый взгляд, с охотничьим ружьем наготове. Но все же о вменяемости данного персонажа Чонгук бы поспорил, ведь через несколько секунд слышится громкий выстрел, разрезающий воздух, как острый нож пудинг. Шум точно услышали все зараженные в округе, что уже, скорее всего, изменили свой курс и плетутся потихоньку к предполагаемой еде.       Чонгук, находясь в шоковом состоянии, переводит взгляд на Намджуна, прижавшегося спиной к стене, и с облегчением замечает, что тот не ранен. Они успели обогнуть траекторию выстрела в последний момент. Звук падающей пустой гильзы звенит на периферии, а неуравновешенный человек, кажется, решил, что самое время перезарядить пушку. Чимин выглядывает из гаража, но еле соображающий Чон отрицательно машет головой, приказывая старшему жестами сидеть и не высовываться, а после переводит многозначительный взгляд на Кима, как бы говоря: «Твои соседи, ты и разбирайся».       — Это я, Намджун, успокойтесь, пожалуйста, – вдыхая глубже, говорит мужчина, в это же время снимая со спины арбалет и доставая новую стрелу, чтобы поместить ее в углубление в устройстве и быть готовым к любому исходу. Чонгук хмурится, не имея ни малейшего представления, к какому итогу приведет данный диалог, но сомнения в успехе миссии размером с планету.       — Мне все равно, кто ты, паршивец, – в прихожей дома слышится шарканье ботинок, а значит злобный незнакомец выходит на охоту, заставляя парней отходить все дальше и дальше от выхода гаража вглубь участка.       — Мы не хотим ничего плохого, – пробует наладить диалог Ким, но все равно чует, как к ним медленно и без колебаний следуют, чтобы при первой же возможности прикончить.       — Что Вам нужно? – спрашивает мужчина, но все прекрасно понимают, что это лишь попытка отвлечь от главного. Чонгук до сих пор слышит звон в ушах от выстрела и чувствует себя загнанной в ловушку добычей, трясущейся беспомощной ланью, которой он никогда не был. Заряженный пистолет в руке невероятно жжет кожу, напоминая о себе. Парень начинает было поднимать его и наводить дуло в сторону противника, но Ким его останавливает ладонью, кивая на свой арбалет. Храбрецов пострелять сегодня хватает.       — Машина, – четко и громко заявляет Намджун, будто он пришел забрать свое, а не чужое, чем не только удивляет Чона не на шутку, но и заряжает львиной долей уверенности.       — Валите нахер отсюда, – доносится до них разъяренный голос богатого владельца особняка, который, видимо, прозевал нужный момент и не успел выехать вовремя, чтобы выбраться из начавшейся вакханалии и оказаться в каком-то безопасном бункере. Еще немного, и этот обозленный и вооруженный человек повернет за угол и станет лицом к лицу перед двумя парнями, борющимися за свои жизни.       — Может, ему предложить поехать с нами? – шепотом предлагает Чонгук Киму, но сам тут же понимает, что эта затея плохая, так как кадр перед ними очень специфический и ненадежный. В голове мысли роятся вокруг одного Чимина, которому, как надеется младший, хватит ума не высовываться понапрасну и не подставлять свое и без того раненное тело под удар.       — Нет, – видно, что Намджун ни за какие коврижки не согласится отвести этого мужчину на ферму к своим близким товарищам. Человек шаркает по тротуарной плитке, находя маленькими черными глазами двух гостей и будто сканируя их, чтобы предположить, какую выгоду можно получить с этих бедолаг. Видимо, результаты исследований неутешительные для парней.       — Вы как помойные грязные крысы, которых следует истребить. Шайка бедных проходимцев, – с яростью и презрением говорит мужчина, плюясь слюной во все стороны. Его заплывшая в складках шея и жирное пузо кричат о том, что эта особь жила весело и припеваючи и горя отроду не видала. Чонгук в мгновение ока видит все, как в замедленной съемке: как противно морщится в презрении чужое лицо, как сощуриваются поросячьи глаза, а рука наводит оружие без колебаний, готовясь нажать на спуск и пристрелить парней ни за что. Шелохнуться лишний раз страшно, и уже никаких способов сбежать из поля видимости не представляется. Из защиты лишь так же нацеленный в противника арбалет Намджуна, но исход, в котором стрелы и пули будут рассекать воздух и тела, нежелателен для парней.       Но вот тут Чон ошибся по всем фронтам в расчете шанса на успех, ведь было еще кое-что, способное вытащить их из передряги, а именно кое-кто. Чимин подкрадывается сзади незаметно и тихо, словно он парит над землей, даже не касаясь ее подошвами. Пару ловких движений руками по шее рассвирепевшего вепря, и мужчина валится на землю бесформенным мешком, Чонгук уверен, с дерьмом. Пока младший приходит в себя, рассматривая место происшествия и разрываясь между чувством долга ринуться и помочь человеку и самой искренней радостью из-за того, что его голову не снесут зарядом из охотничьего ружья, Намджун уже склоняется над бессознательным телом и рыскает по карманам одежды.       — Что бы вы без меня делали, – сетует довольный собой и даже не скрывающий улыбку до ушей Пак, подходя к Чону и аккуратно прикасаясь к голой коже его руки, чтобы обратить на себя внимание. Младший же оживает и впитывает всеми фибрами лучезарное настроение старшего, чувствуя, как и ему становится легче переживать этот день в мгновение ока.       — Ничего хорошего, – низким голосом говорит Чонгук и поддается к внезапно зардевшемуся парню, что решил дать заднюю в последний момент и отступить на шаг.       — Раньше я бы сразу его убил, но сейчас, – Чимин говорит неразборчиво и покрывается пятнистым румянцем, в смущении откидывая волосы назад и не зная, куда деть взор, который постоянно пытается поймать восторженный непривычным поведением старшего Чон.       — Что такое? – парень ступает вперед, не думая, будто в попытке догнать ускользающую из рук мечту, норовящую раствориться в воздухе. Но вот касание, и мечта становится мягкой явью под пучками пальцев.       — Я не хочу быть убийцей в твоих глазах, – без зажимов говорит Чимин, позволяя касаться своей бархатистой щеки так бережно, будто одно неверное движение способно разрушить кожу.       — Но это уже не имеет никакого значения, – без лишних размышлений уверяет Чонгук, до конца не веря своим глазам и ушам, но еще больше восторгаясь и блея перед старшим. Пак беспрекословно доверяет словам, сказанным ему, поэтому, задержав и без того редкое дыхание, понимающе кивает не в силах на что-то большее.       Волшебный момент исчезает, когда в личное пространство парней вклинивается Намджун, счастливо поднимая руку вверх с долгожданной находкой – ключи от автомобиля выглядят как новенькие. Ким довольно хлопает Чона и Пака по плечам по очереди за успешное преодоление внезапно возникших препятствий и хочет было вернуться к машине, но все трое вмиг замирают.       — Слишком много желающих присоединиться к нам, и они бегут со всего района, – говорит солдат, вцепившись в руку Чона, сообразившего, что старший вновь слишком остро почувствовал приближение зараженных. Именно когда всеобщее внимание обращено на огромный поток света в конце тоннеля их вылазки, за ограждением слышится рев чертовой дюжины скребущих по забору когтями и телами целиком тварей, которых становится все больше и больше, а это очередное препятствие. Тройка переглядывается, понимая, что радоваться они начали чересчур рано.       — Кажется, у нас проблема по серьезнее, – Намджун выглядывает через забор с призрачной надеждой, что его опасения ложны, но, к сожалению, монстров даже больше, чем можно было предположить.       Чонгук присоединяется к Киму и тихо свистит под нос, завидев стену из инфицированных тел, пытающихся снести ограду, чтобы добраться к манящей цели. Пак же, ловко выхватив ключи у Кима, открывает автомобиль и тщательно проверяет салон и багажник, а затем заглядывает и под капот, чтобы удостовериться в пригодности средства передвижения.       — Придется немного помять эту красотку, – на полтона тише говорит Чимин товарищам, чтобы не провоцировать лишний раз монстров в метре от них, но те все равно слышат людей и беснуются от невозможности дотянутся до них.       — Ты хочешь переехать их? – догадывается Чон, заходя в гараж и бросая на заднее сидение свой рюкзак, так как водить он не умеет и является вечным пассажиром.       — Немножко, давайте сначала отвлечем их, – Чимин легко улыбается в предчувствии всплеска адреналина и достает из своего снаряжения светошумовую гранату. Немного грязный способ избавиться от излишнего внимания, но это первое, что приходит в голову, а медлить в текущих обстоятельствах нельзя вообще никак – каждая секунда дороже золота.       Никто не спорит с внезапным планом действий, и каждый принимается за работу. Чонгук затаскивает бессознательное тело мужчины в дом, бросает рядом с ним его оружие и закрывает дверь, которая тут же щелкает, оповещая о защите своего хозяина. В глубине души младшего совесть выгрызает дыру, как мышь во вкусном ломтике сыра, ведь теперь этот человек может быть в опасности, и Чон чувствует вину, хоть ответственность за сложившуюся ситуацию лежит не на нем одном. Намджун копошится во внутренностях машины, проверяя мотор, пока Чимин прокручивает ключ в надежде, что игра стоит свеч, а свечи под капотом в порядке. И вот двигатель принимается ритмично ворчать, оповещая об исправности транспорта и вселяя легкую приятную взбудораженность в почти отчаявшихся людей.       Ким выливает принесенный с собой бензин в бак, хлопает по боку черного автомобиля, как отменный работник автозаправки, чем вызывает шутливую беззаботность у присутствующих от происходящего, и садится за руль, подгоняя машину прямо под запертые ворота. Парни негласно договорились, кто за что отвечает, поэтому теперь каждый занимает отведенное ему место и ждет начала представления для зараженных. Чимин отходит в противоположную от гаража сторону и, ловко забравшись на ограждение так, чтобы иметь хороший обзор и возможность совершить задуманное, вскидывает руку с гранатой вверх. Чон же держит засов на главных воротах, готовый в любую секунду вырвать его из крепежных пластин и гостеприимно распахнуть настежь створки перед стадом монстров.       Пак переглядывается с младшим, коротко кивнув, а после дергает защитное колечко на гранате и, недолго прицеливаясь, выбрасывает ее на середину дороги, надеясь, что она привлечет на себя должное внимание.       Раз, два, три, четыре, пять. Пока секунды стремглав бегут прочь, солдат преодолевает расстояние до машины, но вместо того, чтобы запрыгнуть на переднее сидение, хватается за задвижку возле Чонгука, касаясь его рук. Времени хватает, чтобы встретиться глазами и понять друг друга, а дальше слышится громкий звенящий взрыв, который очевидно заинтересовывает всех существ поблизости. Как только барабанные перепонки начинают болеть от невыносимого звука, как по команде парни тянут на себя тяжелый металлический засов, что отталкивающе скрипит, пуская по телу волну отвратительной дрожи, заставляющей передернуться.       Но все же врата поддаются, и парни, не теряя времени, разворачиваются к машине, чтобы как можно скорее шмыгнуть внутрь. Чонгук, чувствуя непреодолимую тревогу, поворачивает голову к Чимину, оставшемуся немного позади, и цепенеет от окатившего ведром ледяной воды страха. Он видит все четко, но не способен двигаться быстрее, чем кино перед глазами, чтобы предотвратить ужасное. Не все зараженные попались в ловушку звуков, и вот один из них, решивший продолжить ломиться на территорию частной собственности, теперь оказывается непозволительно близко к Паку, проскользнув в щель между еле распахнутыми створками ворот.       Старший, ни о чем не подозревая, ловит странный взгляд Чона, но не успевает повернуться и понять, что к его спине тянутся отвратительно грязные и страшные руки, не успевает достать нож, сделать выпад и спросить, что же случилось такого. Мозг вскипает меньше, чем через секунду, и Чонгук не в состоянии поймать мысли, пропустить их через комбайн, чтобы измельчить, поджарить и создать из них решение, способное спасти всех. У него нет на это гребанного времени.       У него просто-напросто немыслимым образом оказывается в руке пистолет, действия автоматичны до предела и быстры как никогда, рука тверда и не в состоянии дать осечку, предохранитель снят, глубокий вдох и еще глубже выдох. За выстрелом следует нехилая отдача, разбудившая младшего. Чимин каменеет в ту же секунду вместе с собственным сердцем, он аккуратно поворачивает голову и видит кряхтящегося и лежащего на капоте зараженного с дырой от пули в башке.       — Бегом! – не своим голосом ревет на пару несмышленых Намджун, и ко всем вмиг приходит осознание, что орава тварей тоже слышала выстрел. Чон хватает за руку старшего и силой запихивает на заднее сидение, громко хлопнув дверью, сам же запрыгивает на переднее, чувствуя, как ускользает асфальт из-под подошв в последний момент, и громко сбито дышит от переизбытка эмоций.       — Погнали, – Ким вдавливает педаль газа в пол, и машина, набирая скорость, врезается в ворота, отчего те открываются шире, выпуская из своих объятий на волю людей.       Большинство инфицированных и правда сначала привлек ошеломляющий неизвестный звук гранаты, и они ушли от ограждения к источнику, но после очередного триггерного сигнала разбрелись по всей улице, попадая под колеса, когда автомобиль выехал на скорости на дорогу. Ким крутит руль, чтобы вписаться в крутой поворот, игнорируя одну из тварей на капоте и пытаясь ее сбросить резким маневром.              Главное – не останавливаться, не замедляться и гнать что есть духу несмотря ни на что. Именно поэтому мужчина не сбрасывает обороты перед очередными зараженными, сбивая их и откидывая в разные стороны, наконец-то выруливая на проезжую часть и двигаясь по прямой безмолвной и тревожной улице. Очередное существо, застрявшее на машине, пытается пробить лобовое стекло ободранными до крови руками, дабы добраться до людей, но у него ничего не выходит. Его родное стадо осталось позади не в силах угнаться за увеличивающейся скоростью, что не дает и шанса монстру, которого в следующий же момент сносит потоком воздуха на обочину.       В груди устало грохочет сердце на грани своих возможностей, виски сжимает невидимыми щипцами, а перед глазами пляшут бесноватые черти. Чонгук старается дышать, цепляясь за обивку сидения и подавляя чувство неприятного жжения на кончиках пальцев. Парни только что вырвались из такой передряги, которая даже в страшных кошмарах не снилась. Тысячи вариантов смерти окружали их, тянули к ним руки в попытке обнять и присвоить себе, но в итоге сегодня жизнь победила, а помогли ей в этом смекалка и отменная тачка. Парни играли в салочки, бежали что есть мочи, не оглядываясь и используя все доступные методы, и их не догнали. По крайней мере сейчас они отвоевали право на жизнь.       — Уже нас потеряли, остолопы, – говорит Чимин, оглянувшись назад на далекие, потерянные и одинокие фигуры зараженных, волочащих свое жалкое существование без всякого смысла. Кое-кто всерьез бежал со всех ног, чтобы нагнать уносящуюся из города машину, но в итоге запинался, падал и терял ориентиры. Даже для зараженных было не под силу добраться до разогнавшегося транспорта, по крайней мере для этих. А вот на счет мутированных тварей, которые в корне отличаются от сородичей, Пак не уверен. Хорошо, что эти экземпляры единичные случаи.       — Меня сейчас вырвет, – еле выговаривает Чон, закрывая рот ладонью и крепко зажмуривая глаза. В один момент всего стало слишком много: солнечных бликов, проникающих в салон через чистое стекло и свободно пляшущих по телу младшего, смазанных пейзажей, убегающих куда-то назад, спертого нагретого воздуха, кажется, закупоривающего поры намертво. Может быть, Чонгуку никто не в силах помочь, чтобы справиться с пережитыми потрясениями, и ему хочется лишь упасть куда-то в темный погреб подальше от быстро сменяющих друг друга событий.       Намджун сбрасывает скорость до вполне привычных в обыденное время цифр, с некой тревогой поглядывая на младшего рядом, пока Чимин, сидящий позади, подает ему бутылку с водой, чтобы хоть как-то улучшить состояние. Чонгук прикладывается к горлышку пластиковой бутылки в надежде на то, что желудок откажется от затеи отвергнуть содержимое вперемешку с собственными соками, и пьет жидкость крупными глотками, разрешая ей стекать тонкими струйками по челюсти к шее. Еле уловимое шевеления воздуха и прохладное касание чувствуется в местах, где протянулись ручейки.       Щедро смочив ладони, парень почти умывается, намочив так же волосы и футболку, а после опускает вниз окно, с удовольствием выдыхая от пришедшей внезапно и окатившей с головы до ног легкости. Тошнота отступает, головная боль испаряется, зрение расслабляется и сердце обретает привычный ритм – теперь жить можно.       Наклонившись навстречу легкому ветру, Чонгук чувствует себя настоящей псиной и не может не улыбаться от этой дурацкой мысли. После экстремального события начинается небывалый откат, именуемый истинным счастьем, рот растягивается все шире от осознания, какой ужас остался позади, рука скользит на волю, пропуская сквозь пальцы летящий, как легкий шифон, воздух.       Парень ощущает внезапное касание сбоку и, повернув голову и опустив глаза, к своему удивлению замечает небольшую ладонь, ласково гладящую его тело. Чимин тихо и незаметно просунул руку между дверцей и сидением вперед к младшему в надежде утешить и желании быть ближе, но совершенно не ожидал, что его пальцы Чон переплетет со своими и не отпустит до самого конца поездки. Чонгук молча упивался ощущением чужого тепла и грелся от мысли, что он не один в этом мире, как ему казалось на пике стресса.

***

      Мужчины возвращаются на ферму позже, чем рассчитывали, но никто из них не расстроен – на это совершенно нет сил. Машину оставляют на заброшенной дороге под разлогим склонившимся к почве грушевым деревом и уже оттуда идут пешком к дому в полном молчании. Чон, полностью обессилев, плетется позади всех, надеясь, что в безопасности его ждет душ, можно даже холодный, и мягкая постель для сна на несколько часов. Он выжат скорее морально, нежели физически, но если сосредоточиться на Чимине, шедшем на два шага впереди и улыбающемся в направлении солнца, будто подставляя лицо под лучи специально, то все плохое вмиг исчезает.       Тропа приводит их к пункту назначения, калитка привычно скрипит, так как уже не молоды ее годы, деревья хлопают листвой, будто восторгаясь успехом ребят, а входная дверь призывно открывается, пропуская внутрь безопасного убежища.       — Что же, думаю, нам следует отдохнуть, а вечером давайте соберемся в саду, – говорит Намджун, слабо усмехнувшись напоследок, и поворачивает в сторону своей комнаты, оставляя своих сегодняшних напарников приходить в более-менее нормальное состояние.       Ким снимает и кладет на стол арбалеты и короткие стрелы, громко вздыхая, ведь выполнение миссии далось тяжелее, чем он предполагал. На кухне делают заготовки Хосок и Джиын, с которыми он здоровается как только входит в дом, а вот где его младший брат – еще неизвестно, но мужчина не переживает без лишнего повода. Ему на сегодня нервотрепки хватило, а сейчас нужно постараться отпустить все и дать себе возможность отдохнуть хотя бы несколько часов.       Как вдруг комнату заполняет резкий высокий звук, от которого Намджун аж подскакивает с места и чувствует, как волосы встают на дыбы. Не теряя времени, он подлетает к плотной шторе и резко отодвигает ее, пуская в помещение яркий естественный свет. В самом дальнем углу на компактной банкетке, поджав ноги под себя, сидел Минсок собственной персоной, а в его руках была губная гармошка, в которую он продолжал бесцеремонно и неуклюже дуть, извлекая из инструмента звуки преисподней.       — Что ты здесь делаешь? – возмущается старший брат не в состоянии скрыть тот факт, что его застали врасплох, и сердце теперь грохочет где-то в горле, и садится на стул, чтобы отдышаться от незапланированного стресса.       — Тебя жду, – как само разумеющееся отвечает Минсок, пожимая плечами и поднимаясь с уютного места. — Как все прошло?       — С осложнениями, но жить можно, – Намджун в полной мере чувствует, насколько сильно скучал по брату, поэтому когда тот подходит на расстояние вытянутой руки, то без колебаний треплет его спутавшиеся волосы под недовольное бурчание. Но Минсок не уходит из кабинета, а меряет комнату шагами, в конечном итоге останавливаясь напротив окна и выглядывая вниз на улицу. Непонятно, что подросток там увидел, но на его лице появилась легкая грустная улыбка, а Киму старшему захотелось подойти и самому узнать причину резкого изменения настроения, но он это делать не стал. Внутреннее чувство подсказывало, что брат то ли решается на что-то, то ли собирается с мыслями, поэтому Намджун принимает правила игры и терпеливо ждет, наблюдая за застывшей фигурой парня, заплутавшего в лабиринте размышлений.       — Хен, я хоть и слаб здоровьем, но не слепой, – через несколько минут говорит Минсок, выныривая в реальность, где он стоит в комнате старшего брата, сжимая руками подоконник, как единственную доступную опору. Ведь принятое решение пусть и правильное, но дается юному чувствительному сердцу с трудом.       — О чем ты? – Намджун хочет было подойти, но остается сидеть, опустив безвольные руки, в его голове мелькает отчаянная догадка, от которой все сжимается и молит о милосердии. С одной стороны, мужчина отчаянно желает, чтобы его брат оказался понимающим и смелым, а с другой – внутренности заполняются приторно-горьким стыдом от отношению к самому себе. Он унижен, раздавлен и ничтожен, будучи участником происходящего.       — Ты слишком правильный, поэтому я должен дать тебе разрешение, по-другому никак, – Минсок поворачивается спиной к горизонту и упирается поясницей о подоконник, складывая перед собой руки. Его выражение лица серьезнее некуда, нижняя губа закушена, а глаза напоминают два печальных колодца, но в один миг подросток смахивает все уныние, как крошки со стола.       — На что? – Намджун не может поверить до конца, что первым, кто поднял щекотливую тему – это именно его младший брат.       — Джиын, – растягивая гласные говорит Минсок и трет красный нос, еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть. Если это очередной приступ аллергии, то следует быть осторожнее, чтобы не спровоцировать более серьезные последствия. Намджун оказывается рядом и вот уже подает платок и ингалятор, который достал из кармана джинсов младшего. Но в этот раз все обходится, мальчишка принимает скорую помощь, ярко улыбаясь и прижимая вещи к груди, будто в очередной раз убедившись в правильности сделанного им выбора.       — Ты не обязан, – пытается отнекиваться Ким старший, хотя прекрасно осознает, что противоречит своему внутреннему состоянию, ликующему от выпавшей возможности, и ненавидит себя за это еще больше. Он никогда не сможет гордиться собой, потому что он всегда полностью и безвозмездно будет гордиться братом, поступающим мудро, обдуманно и жертвенно не по годам. Намджун на такое не способен, он мелочен, расчетлив, прагматичен и поверхностен в потребностях. По крайней мере таким он себя чувствует в тот момент, когда Минсок качает головой, не отступая от своего решения.       — Конечно не обязан, но я так хочу. – сказал как отрезал, и все на этом. Юношеский максимализм все же никуда не девается и донельзя сильно умиляет мужчину, пребывающего в облаке братских чувств, когда смотришь на родную кровь и чувствуешь связь каждой клеткой. Возможно, это общее заложенное родителями ДНК или же домыслы острого и чувствительного восприятия, но Намджун точно понимает, что не ферма его дом, а близкий человек, который сейчас доказывает то же самое, ставя интересы другого выше своих. — Никто так, как ты, о ней не позаботится.       — Но это будет так странно, – решается открыть хоть чуточку тайных переживаний Намджун и ловит в подростковом взгляде, в котором еще формируется мировоззрение очень быстро и правильно, но с налетом новой упаковки, запахом хрустящих страниц и моющего средства, неподдельное понимание. Это все ужасно неудобно, дико и непонятно, но не так уж и страшно.       — К черту, – дает себе право ругнуться при старшем Минсок и довольно улыбается, когда ему по привычке отвешивают легкий щелбан за крепкое словцо, потому что именно этого и ждал – привычных, родных и любимых жестов, подтверждающих то, что старший и младший Кимы все те же.       Подросток пихает брата в плечо, чтобы освободить себе дорогу к выходу, так как, по его мнению, он уже все доходчиво изъяснил, а теперь и честь надо знать. Книги сами себя не прочитают, математика себя не выучит, а одежда не сложится ровными стопками в сумку.       — Надеюсь, что девчонки моего возраста выжили, я ведь неприхотлив, – сетует Минсок жалобным голосом себе под нос, чем вызывает приступ смеха у старшего Кима, и довольный собой и своим поступком уходит восвояси. Он сделал все по соображениям совести, которая теперь не будет точить о него зубы, а первая влюбленность пройдет, как только на горизонте появится новый предмет обожания.       В данный момент Намджун точно остается один, веселье минует достаточно быстро и бесследно, бросая мужчину в двусмысленной ситуации. Оставшееся время до запланированных посиделок, организатором которых и выступает старший Ким, раздав всем поручения, он проводит в чертогах разума, размышляя как следует поступить дальше. Ему дали зеленый свет – разгоняйся и мчи без преград, светофоров и полицейских, но насколько будет правильным раскрывать объятия для Джиын, готовой тут же в них упасть, когда рядом Минсок? А тот всегда будет где-то неподалеку.       Где та тонкая грань, которая способна сохранить родственные и любовные отношения и даст возможность ничего не потерять и не упустить; можно ли не выбирать чашу весов, а балансировать между ними так, чтобы те оставались в равновесии?       Здравый рассудок твердит, что ничего не изменилось и стоит отказываться и дальше от романтики, но глупое-глупое сердце не знает, что такое принципы, запреты и правильность поступков. Ему ничего не докажешь, и оно сорвется вновь, теперь уже не сдерживаемое никакими моралями.       Распластавшись на диване, старший Ким и не замечает, как впадает в дрему, отдаваясь телом и разумом непроглядной темноте. Часы недосыпа, тяжелый день, переживания в конец вымотают даже самого крепкого человека, делая из него безвольную куклу, готовую уснуть хоть стоя. Но при таком исходе проще не мучать и без того уставший от напряжения ум, провести в небытие пару часов, а потом подорваться с дивана, как прокаженный, будучи полностью дезориентированным и сбитым с толку, чтобы с новыми силами рвануть в бой.       Остаток дня Намджун проводит продуктивно, и у него нет времени думать и гадать о своих дальнейших действиях. Он отдирает грязь, пыль дорог и затхлую смесь вони и пота с кожи, обливая себя прохладной водой, немного спит, а после проходит по всей территории фермы, замечая Чимина и Чонгука, сидящих на полу беседки напротив друг друга, скрестив ноги по-турецки и о чем-то болтая, при этом полностью поглощенных разговором; Минсока под старой яблоней на заднем дворе с такой же древней, как дерево, разваливающейся книгой; Юнги, дергающего клетки в кузове только починенного фургона на прочность; Хосока, гоняющегося за громко мяукающей кошкой в гостиной и повторяющего за ней кошачьи звуки; и наконец-то Джиын, стоящую посреди кухни с лопаткой в одной руке и миской с уже размороженными и замаринованными остатками мяса во второй. Она тоже замечает еще сонного, немного опухшего и потерянного Намджуна и улыбается ему, словно приглашая подойти ближе и помочь ей. И тут мужчина понимает, что никакие доводы и размышления ему не помогут, потому что ноги его не слушаются, шагая к девушке, руки дрожат, забирая у нее приспособления, а глаза пригвождены к ее лицу, впитывая каждую эмоцию. Он слушает внимательно и четко следует инструкции, вынося тарелки, стаканы и приборы на улицу к беседке, куда Чонгук с Чимином только вынесли небольшой деревянный стол и накрыли его прозрачной пленкой с цветами солнечного цвета на уголках.       Намджун ставит все на поверхность и заглядывается на рисунок: цветы яркие, как и Джиын, а он слабый, как эта дешевая скатерть, и не выдержит даже одного ужина. Это знание оказывается очень легко принять.       — Давайте поднимем первый бокал за то, какие мы гребанные везунчики! – провозглашает Хосок, выставляя навстречу другим стаканам с рубиновой жидкостью свой, и звон стекла перемешивается с радостными выкриками.       Все жители фермы собрались вокруг ломящегося от еды стола, разделяя с узким кругом людей спокойный и расслабленный вечер. Алкоголь пополз по пищеводу жидким огнем, отчего улыбка сама собой расплывалась, а все тревожные мысли вылетали напрочь на неопределенный срок.       Намджун откинулся назад, оперевшись спиной о деревянную балку беседки, и стащил со стола горсть орешков, наполнив ими рот. Честно говоря, после дня, наполненного стрессовой добычей машины, глубокими разговорами, уборкой и подготовкой к застолью, мужчина изрядно проголодался. Он окинул взглядом всех присутствующих, в очередной раз отметив про себя, что Чонгук с недавнего времени не отходит от солдата дальше одного шага, а вот Хосок наоборот непривычно шарахается Юнги, даже отсев от него на противоположный конец стола. Кажется, что Мина такое положение дел совершенно не заботит, но старший Ким слишком хорошо знает своих друзей, чтобы оценить их поведение и ситуацию, как критическую. В глубине души он всегда верил, что разлад в личной жизни близких товарищей – это временная трудность, которую с легкостью можно преодолеть, но месяцы пролетали незаметно, а вынужденное нахождение в одном доме лишь усугубляло их взаимоотношения. Намджуну же оставалось тяжело вздыхать со стороны, так как по его философии посторонним в дела семейные вход строго-настрого воспрещен несмотря на то, какой он близкий и хороший друг.       Теперь Юнги занялся мангалом, сетуя на то, что это совершенно неудачная идея и запах жареного мяса может привлечь неблагодарных гостей, но никто его не хотел слушать. Ведь даже если они откажутся от последних радостей в жизни, это не гарантирует, что ночью к ним не постучатся кровожадные твари. Ким почему-то был совершенно спокоен, возможно, вера в лучшее укрепилась после вечернего обхода близлежащей территории, когда мужчина убедился в том, что рядом с фермой зараженными даже не пахнет, или же собственное острое чутье спало глубоким сном, не предчувствуя никаких эксцессов.       Огонь поутих, усмиряя свой пыл, а вот разогретые угли таили в себе настоящий необходимый жар, что снопами ярких искр вылетал из мангала, когда содержимое копошили для повышения температуры. Сетку с мясом Юнги держал на расстоянии, внимательно следя за процессом и получая умиротворение, и время от времени переворачивал, чтобы хрустящая корочка образовывалась со всех сторон под противное шипение угольков, когда сок из мяса попадал в самое пекло, тотчас испаряясь под непостижим влияния жара. Сладкий душистый аромат окутал собравшихся, и мужчины начали дышать глубже в предвкушении главного блюда.       На стол сегодня выставили все, что было, начиная от привычного риса и лапши и заканчивая маринованными закусками, снеками и газировкой. Минсок, не выдержав напора запахов и вкусов, уже успел наесться рисом с кимчи, а теперь наматывал круги вокруг Юнги, нарушая его только восстановленный дзен.       Пак с Чоном, видимо, решили дождаться мяса, поэтому, положив в тарелки друг друга всего понемногу, сидели, словно помолвленные, прожигая глазами мангал. Наверное, они были уверены, что их переплетенные руки, спрятанные под столом, никто не заметит, но Намджун имеет зоркий глаз и острую внимательность к деталям. Для всего объема свинины места в сетке не хватило, поэтому в ход пошли вычищенные Кимом на всякий случай шампуры.       Поручив эту миссию двоим плохо скрывающимся голубкам, мужчина остался вполне собой доволен, наблюдая, как совсем юный и наивный доктор следует за уверенным солдатом, вооружившись металлическими шпажками с кусочками сырого мяса подобно вееру. А за ними увязался Хосок, желающий всеми правдами и неправдами ускорить процесс приготовления.       По невероятным стечениям обстоятельств рядом с Намджуном сидела Джиын, очень скромно и тихо, и когда все остальные члены празднества сосредоточились возле Юнги и мангала, то присутствие девушки так близко стало в разы ощутимее. Или, может быть, это настойка на вишневых косточках дала в голову.       В один момент стало невероятно неловко, а тишина превратилась в густое желе, заполнившее ноздри и рот, Намджун буквально растерял все свои навыки общения с Джиын, так как не понимал до конца, какую линию поведения теперь ему выстраивать или же стоит придерживаться прежней. Времени взять себя в руки, осмелиться и завязать диалог оказалось недостаточно, ведь в тот момент, когда Ким уже хотел было сказать какую-то тривиальную фразу, женщина упорхнула из-за стола, как легкая бабочка, увлеченная огнем, и с пустыми тарелками ушла принимать первую порцию готового мяса. Хочется ударить себя по лбу или же откусить непослушный язык.       Даже если Намджун решил не предпринимать никаких действий, то все равно следует поддерживать непринужденное общение, но теперь это кажется почему-то невероятно сложной задачей. В хохочущей толпе мужчина находит макушку младшего брата, кусающего шашлык, не обращая внимания на еще трескающуюся от температуры корочку, а потом шипящего из-за обожженного языка, чем поднимает новую волну шуток. Внутри разливается приятное тепло, согревающее куда приятнее, чем алкоголь или обогреватель. Его близкий человек не держит обид, не препятствует, а лишь подталкивает к счастью, до которого рукой подать. И кажется, что лучше бы Минсок делал все наоборот, был эгоистом, собственником или несмышленым ребенком, потому что сейчас Намджун никак не может собраться, чувствуя себя полным мудаком, забравшим себе все лавры.       В глубине его души из непроглядной тени доносится злорадствующий смех той части мужчины, желающей всеми способами заполучить возлюбленную себе, но другая сторона бросает в темный угол камни, заставляя жалобно скулить побитой собакой. До самого конца Намджун не уверен, что он выберет, сможет ли совладать со своими чувствами и сохранить хрупкое равновесие.       Через десять минут все мясо уже готово и разложено на столе, соблазняя собой каждого зрителя. Настойка разливается по граненым стаканам, так как рюмок не нашлось, опьяняя подростка, которому разрешена только газировка, сладким ягодным ароматом. Старший Ким чувствовал некую ответственность за всех собравшихся, поэтому громко кашлянув в кулак, привлекает к себе внимание.       — То, что мы сейчас здесь, живы и здоровы, заслуга каждого из нас. Чистое везение вкупе со слаженной работой дало плоды. Поэтому я хотел бы, чтобы все и дальше шло так гладко, и мы смогли найти по-настоящему безопасное место и оставить в прошлом ужасы теперешнего времени, – получилось серьезнее, чем планировалось, но по-другому мужчина и не умеет, потратив всю выдержку на то, чтобы по привычке не хмуриться.       — За мир во всем мире, – добавляет от себя Хосок, первым громко чокаясь с Намджуном, а после к ним присоединяются и другие, поддерживая возгласами задорный настрой. Каждый занимает место согласно купленному билету и от разыгравшегося под влиянием свежего воздуха и выпивки аппетита набрасывается на горячее с пылу с жару мясо, щедро поливая острым и кисло-сладким соусами.       — Если бы я был зараженным, то услышал бы этот манящий аромат за десятки километров, – провозглашает Чонгук, вызывая всеобщий одобрительный смех.       На фоне усердно стрекочут одинокие сверчки, потираясь крылышками о поверхность задних лапок, солнце светит тускло, будто под фильтром с низкой контрастностью, за столом в тени деревянной беседки точно в этот момент все довольные и счастливые. И хочется остановить время, застыть в фотографии и остаться именно с этими эмоциями невероятной легкости и блаженства, когда тебе ничего больше не нужно, кроме куска сочной свинины и приглушенных разговоров друзей, навевающих ощущение дома.       Но время убегает быстрее, чем успеваешь оглянуться, и вот, когда все вдоволь наелись и напились, Юнги достает сигареты и отходит в сторону к лавочке, чтобы выкурить вечернюю порцию никотина, а Хосок очень явно отворачивается, будто себя же заставляя не видеть и не думать о Мине. Чимин что-то совсем тихо и неразборчиво шепчет на ухо Чону, что, подобно послушному песику, внимал каждому слову и малейшему действию. Пальчиком помани, и этот влюбленный ретривер побежит, радостно виляя хвостиком. Как очевидно.       — Я пойду пройдусь, – Пак поднимается и, помахав всем отдыхающим, уходит к калитке, чтобы, видимо, пройтись по периметру и подумать вместе со своими тараканами над волнующими вопросами. Намджун хмыкает, прекрасно понимая, что в этот вечер каждый будет занят тем, что отчаянно боится не успеть сделать, они будут пытаться надышаться перед смертью, как говорится, и очень хочется, чтобы это устоявшееся выражение никогда не обрело для них буквальный смысл.       — Пойду к себе. Кажется, я переел, – уведомляет Минсок, а Джиын взволновано начинает суетиться, собираясь тоже уходить, ведь ответственность за ребенка уже перманентно заложена ей на подкорку.       — Пойдем я поищу тебе таблетки, чтобы пища легче переварилась, – предлагает девушка, но подросток отрицательно качает головой, наотрез отказываясь от помощи, набирая в свободную тарелку немного мяса для возможного ночного перекуса и забирая полную бутылку минеральной воды.       — Не нужно, нуна, ничего плохого не случится, если я побуду один, – Минсок решает, что его полномочия на сегодня закончились, и уходит со своей добычей, задерживаясь возле курящего Юнги на минуту, но почти сразу ловит недовольный взгляд Намджуна, запрещающего подходить к сигаретам в любом виде ближе, чем на три метра, так как это мощный триггер для астмы. Младший брат показывает язык старшему и убегает в дом, чтобы провести время с книгой или же дневником. Что еще делать ребенку без гаджетов и интернета? Оказалось, вариантов немного, особенно если твоя физическая активность ограничена.       Намджун чувствует, что на него смотрят без прикрытия, шторок и выдуманных причин. Напрямую и нагло. Неужели Джиын почувствовала, что может вести себя более смело, и решила идти в наступление? Вряд ли она знает о разговоре между братьями, а значит ее женская знаменитая интуиция сработала отменно и теперь заставляет взрослого мужчину краснеть, как детсадовца.       Старший Ким не выдерживает и встречается глазами с ней, очаровательно милой, изящной и миниатюрной по сравнению с ним. Она – это трогательный бутон, который хочется лелеять, смотреть на него и прикасаться только в исключительных случаях. Намджун чувствует себя чудовищем, желающим поместить свой цветок под стеклянную колбу и способным разорвать любого, кто даже пальцем посмеет тронуть. А если бы на его красавицу позарился младший брат, не уступая дорогу, а наоборот перегораживая путь, что бы тогда было? Намджун бы никогда не отпустил свою злость, а затоптал грязными ботинками свою влюбленную натуру, подавив чудище. Минсок вне всяких правил, но в моменте различий нет. Есть только нежные глаза Джиын, ее ласковая улыбка тонких розовых губ и шелковистые спадающие на плечи волосы. Неужели ему можно будет прикоснуться ко всему этому или себя он тоже разрушит?       — Ты сегодня чрезвычайно задумчивый, – завязывает разговор девушка, не выдерживая долгого прожигающего взгляда на себе и отворачиваясь, чтобы проследить за Хосоком, решившим вывести свою любимую кошку на прогулку. Та не особо была рада подобному экспириенсу, но стойко сдерживала себя, чтобы никого не расцарапать, пока ее нерадивый хозяин тыкал в розовый нос каждую травушку.       — Был крайне тяжелый день, – Намджун также концентрирует свое внимание на веселом друге, проводящем экскурсию сонному питомцу, а потом подмечает, как Хосок обходит лавочку с Юнги, будто тот прокаженный, десятой дорогой.       — Я слышала, что вам повстречались зараженные, а еще человек с оружием.       — Куда без этого, но все в порядке, – мужчина даже не думает перед тем, как ответить, пытаясь поскорее уверить, что никакого труда дневной поход ему не доставил, но отвечают ему тишиной. Ким чувствует, что теперь он главная фигура в глазах собеседницы, и с неуверенностью отводит взгляд от бегающего между деревьями с кошкой наперевес Хосока. Джиын глядит слишком сосредоточенно, подбирая интонацию и слова с таким усердием, что становится даже немного тревожно. Вместе с этим хрупкость момента запредельная, и от этого он делается в сто крат ценнее. Намджун боится даже воздух вдохнуть, чтобы не спугнуть, не навредить и, конечно же, не разочаровать.       — Намджун, со мной ты можешь не притворяться все время пуленепробиваемым, – голос звенит будто из другого измерения, он мощно ударяет по лицу Кима, отвешивая пощечину за пощечиной, а мужчина чувствует себя нашкодившим мальчишкой, которого в конце концов вскрыли. Но ничего не разбивается, не ломается и не летит в тартарары. Девушка едва ощутимо касается ладонью чужой, и все так легко – наклонись и возьми, тогда весь мир упадет к ногам и никакие зараженные не будут страшны.       — Джиын… – Намджун до конца не знает, какую именно форму выберут его мысли, как она будет звучать вместе с его глубоким низким голосом, но желания и уверенности выразить, поделиться и разделить переживания хоть отбавляй. Девушка не дает ему этого сделать. То ли ее останавливает легкий испуг и растерянность в глазах Кима, то ли неподходящий для этого момент, но она непоколебима в своем решении и поднимается из-за стола, складывая пустые тарелки одну на другую. Ни о каких личных беседах уже не идет и речи.       — Думаю, пока светло, надо занести грязную посуду в дом и убрать остатки еды в контейнеры, – информирует доброжелательно и спокойно Джиын, перекладывая мясо в большую тарелку с темно-синими узорами. Ким повинуется беспрекословно, также берясь за дело и подзывая к себе друзей на помощь. Юнги тушит о тротуарную плитку окурок и направляется к беседке, игнорируя подоспевшего к нему Хосока, только занесшего уставшую и смирившуюся со своей участью Мири в дом.       За легкой беседой и проходит быстрая уборка места празднества, хотя теперь кухня выглядит как поле битвы с неисчисляемым количеством потерпевших в виде окровавленных тарелок, перемазанных кетчупом, палочек, ножей и грязных стаканов. Но никто об этом не переживает, пытаясь продлить расслабленное и вознесенное состояние души на подольше, чтобы не возвращаться в жестокую бездушную реальность, поджидающую за забором.       В один момент все разбредаются кто куда, и Намджун обнаруживает себя наедине с Джиын, заливающей моющим средством на ночь столовые приборы. Время уже позднее, а собирать товарищей, как детсадовцев, чтобы те рассчитались на раз-два, желания нет никакого.       — Тебе надо отдохнуть как следует после сегодняшнего, – шепотом говорит женщина, хотя их и так никто не услышит, но интимность окружающей атмосферы давит на грудь Кима, понимающего, что его отталкивают и прогоняют в то время, когда хочется в корне обратного.       — А если я скажу, что рядом с тобой это более вероятно, – Намджун крепко-накрепко зажмуривает глаза, потому что его никто не слушается – ни мысли, ни тело, ни голос. Как бы ни хотелось сохранить устойчивую позицию, мужчину продолжает штормить и выбрасывать за борт, толкая навстречу лучику света.       Джиын откладывает посуду и мочалку и стряхивает пену с рук, ее лицо нахмурено, губы поджаты, а в глазах читается нескрываемая боль из-за всей ситуации, так как девушка понимает, что сегодня Ким слишком слаб, чтобы ее оттолкнуть, и ей придется взять эту задачу на себя.       — Ты же знаешь, что… – собравшись с духом, начинает она, готовая привести все те бесчисленные аргументы, которыми обычно апеллировал в их спорах Намджун, но ее бесцеремонно прерывают, закрывая широкой мозолистой ладонью рот.       — Молчи. Дай руку, – мужчина плохо показывал свои чувства словами и всегда был немногословен, еще до апокалипсиса. Ему легче горы свернуть и наглядно показать, как важен для него человек. А сейчас он готов научиться ради этой девушки выражать и речью то многое, что живет в нем и растет изо дня в день.       Джиын, не вырываясь и не переча, лишь доверяя, как никому, ведь ее жизнь в руках этого человека с того момента, как он зашел в класс Минсока на родительское собрание, дает ему свою небольшую ладонь, которую Намджун с усердием тут же сжимает, будто ее сейчас у него отнимут и никогда не вернут обратно.       — Пойдем за мной.       Он чувствует сейчас себя очень примитивным, глупым и мечтательным, но ничего с этим не может поделать, ведя предел своих грез к себе в комнату. У него нет никаких определенных ожиданий, просто знание того, что сейчас он поступает так, как сам того желает без примеси чужих предубеждений и ожиданий.       — А как же твой брат? – аккуратно спрашивает Джиын, останавливаясь в дверном проходе и оглядывая светлое и просторное помещение. Если она сделает шаг вперед, то более не сможет противиться внутреннему голосу.       — Он знает, – просто говорит Намджун, встречаясь глазами с той, о ком мечтал последние месяцы, и они оба понимают, что путь открыт, шлагбаум поднят и мигает зеленый свет. Хочется помедлить, посомневаться и не до конца поверить в действительность, а потом вспоминаешь, что завтра тебя может уже не быть на этой земле и риск слишком высок, и все предрассудки теряют смысл.       Намджун улыбается почти как дурак, хватает девушку за руки и начинает вертеть по комнате, словно самую красочную карусель, заставляя хихикать и пищать от скорости смены кадров.       Все как в тумане: они кружатся, как пара птиц, не способных успокоиться, рассматривают, касаются, смеются, играют, но ничего большего. Разговор течет ручьем изо рта в рот, и Намджун восторгается искренностью в чужих глазах, живостью ума и яркой жестикуляцией.       Джиын счастливо носится по комнате, не находя места и весело смеясь с реплик мужчины, и вдруг ненароком задевает небольшую деревянную шкатулку на прикроватной тумбочке, отчего та открывается и неуклюже закатывается, высыпая все свое содержимое. Девушка вначале не замечает, охая от своей неосторожности, и порывается все вернуть как было, но в ее руках оказываются занятные вещицы, давно утерянные и забытые, для нее ничего не значащие. В собранных лодочкой ладонях лежат несколько ее бордовых заколок для волос в виде бантиков, нелепых сердечек и цветов, которые пропали волшебным образом. Джиын тогда не придала этому никакого значения, подумав, что, наверное, она их посеяла где-то или вовсе оставила дома в тот злополучный день, но на деле нет. Вот украшения лежат перед ней, каким-то образом оказавшись в шкатулке Намджуна, внезапно замолчавшего и севшего на постель, уткнувшись взглядом в сцепленные руки.       Ему очень стыдно, а еще парень не знает, как объяснить этот довольно странный поступок, так как он стащил брошенные на тумбочку в гостиной заколки себе в карман при первой же возможности в их день прибытия на ферму. Поднимать голову и смотреть на девушку страшно, в голове пролетает сцена, где она швыряет ему эти побрякушки в лицо и кричит «Извращенец!», выбегая из комнаты, а следом за территорию фермы, предпочитая общество зараженных такому помешанному человеку. Но Джиын садится рядом, вкладывает свои руки в большие мозолистые и опускает голову на плечо старшего Кима.       — А у меня в нижнем ящике шкафа лежит твоя старая зеленая футболка, вонючая и грязная, – неожиданно признается девушка еле слышно, но так громко для Намджуна, что тот, не веря ушам, заглядывает в лицо собеседницы и видит смущенную улыбку.       — Пойдем проверим, я тебе не верю, – он в шутку порывается встать, якобы желая посетить чужую спальню и лично проверить, но Джиын громко смеется, держа крепко его за руку, не пуская даже шагу ступить.       — Не надо, а то найдешь и томик своего любимого Эдгара Аллана По под подушкой.       — А я думал, куда же он запропастился, – Намджун улыбается по-доброму, чувствуя, как с души свалился не камень, а целый грузовик металлолома. И становится так легко и просто, будто их не способны сожрать никакие зараженные, а они владеют всем временем на Земле.       И вот он, взрослый мужчина в самом расцвете сил, находит себя на кровати лежащим, как слабый и беззащитный ребенок, головой на плоском животе и руками обвивающим невероятно тонкое туловище, которое совершенно точно под напором бугристых мышц может сломиться, как сухая тросточка.       Успокаивающий голос укутывает не хуже пухового одеяла, помещает в теплый кокон, столь прочный и надежный, что, кажется, никакая зараза через него не проникнет. Мозг и тело вмиг расслабляется под непостижимым влиянием столь маленькой женщины, которую так легко поломать, убить или искалечить, но от нее исходит такая сильная энергия. Ее пальцы зарываются в жесткие волосы Намджуна, массажируя кожу головы и вселяя безграничное доверие.       — На самом деле я невероятно сильно боюсь, – и тут старшего Кима прорывает, как очень старую плотину, и вся грязь, сдерживаемая ей годами, заполняет стены комнаты до потолка. Кажется, сейчас задохнешься без возможности вынырнуть, но нет, ласковые касания возвращают к жизни. Мужчина говорит, говорит и говорит, пока хватает сил, слов и уверенности, а его страхи льются бесконечным черным потоком, все никак не собираясь заканчиваться. Он хранил столько всего внутри, даже не в силах представить количество «сокровищ», над которыми чах, подобно злобному безэмоциональному дракону. Но было не так уж и страшно разрешить себе чувствовать, уделить немного времени и попытаться услышать внутренний голос. Нужен был для этого только правильный человек. Вот и весь секретный ингредиент.       Что он почувствовал позже? Опустошение, облегчение, свободу? Намджуну этого никак не понять уже вовек, ведь он не помнит, как жужжащий рой мыслей иссяк и все черное месиво его покинуло, так как, сам того и не заметив, провалился в глубокий и спокойный сон без сновидений, стиснув в объятиях женскую талию и прижавшись щекой к теплой коже живота.       Все-таки он был прав – с Джыин он засыпает и отдыхает намного лучше, чем один.