Patient Zero

      Юнги очень устал. У него болит рука, хоть порез и не глубокий, голова, пусть и нет никаких перепадов атмосферного давления, и немного перманентно душа, но это уже почти незаметно. После прохладного душа и сытного ужина все, что ему хочется – лечь на бок спиной к окну, чтобы не смотреть на небо и не поддаваться навязчивым мыслям, и уснуть желательно сразу же в тот же миг, когда голова коснется подушки. Но внизу его останавливает Намджун, чтобы обсудить план действий на завтра, так как их негласному лидеру не терпелось запастись всем необходимым, чтобы при первой же возможности рвать когти куда-то подальше. Эту затею друга парень не очень-то и оценил, ведь ему не хотелось покидать захоронения тех, кто недавно был с ним рядом и весил целую тонну смысла в его жизни. У него не было времени оплакать и проститься, а сейчас еще и придется куда-то уезжать без шансов возвратиться обратно. Но Мин не спорит, он послушно кивает, вслушиваясь в речь о том, что завтра старший Ким и Хосок пойдут за дополнительным баком бензина и еще всякой мелочью, а на вопрос «Нужно ли ему что-то?» Юнги хочется очень плохо пошутить и сказать, что желания жить ему бы не помешало немедленно, но лишь с улыбкой вертит головой. Все, что ему было дорого, он уже давно потерял, остались только воспоминания и сны, которые отнять у него никто не в состоянии.       Кое-как парень добрел до своей комнаты, заметив, что в доме непривычно тихо и все, устав от насыщенного дня, уже видят девятый сон, наверное, кроме Намджуна, который решил подежурить первым и посидеть в саду в тишине. Очень на него похоже. Наверное, смотрит в окно дорогой ему Джиын и разрывается в тяжелом выборе между любовью и семьей, варясь заживо в мучениях и собственном соку. Юнги отбрасывает мысли о чужой жизни прочь, ведь и в своих проблемах можно зарыться с головой без особого труда, а лучше вообще спрятаться, подобно страусу, в песок.       Открыв дверь в надежде наконец-то обрести шаткий покой, парень понимает, что все летит в тартарары с грохотом и ему не суждено сегодня толком выспаться, ведь он видит сидящего на своей кровати незваного гостя.       — Это моя комната, уходи, – кидает ему Мин, задергивая плотно шторы и всем своим видом показывая, что он весьма занят приготовлениями ко сну, лишь бы человек ушел прочь и не колыхал старую лодку, в которой и так сидит еле дыша Юнги.       — Я не могу так. Побудь со мной немного, – Хосок не хочет видеть намеков, поэтому намеренно их игнорирует, и ложится на застеленный покрывалом матрас, как будто говоря, что никуда он не уйдет, пусть даже не надеются.              — Нет, это невозможно, – парень качает головой, изнуряясь с каждой секундой все больше и больше, словно энергосберегающий режим уже не работает и не спасает ситуацию. Кажется, скоро усталость польется изо рта и ушей и удушит окончательно, поэтому медлить больше нельзя. Юнги открывает дверь настежь и показывает рукой, вежливо приглашая покинуть помещение, но его не хотят слышать и принимать отказы тоже не любят. Хосок закрывает дверь и смотрит упорно на Мина, начиная немного вскипать от бесконечной чреды отказов, как забытый под крышкой суп на огне.       — Но мне ведь тоже плохо. Тебе все равно на меня? – вопрошает он, а Юнги кривится и отступает назад, чувствуя, как каждое слово попадает точно по сердцу, оставляя огромные синяки расползаться по мышцам. — Все, что происходит: эти зараженные, ферма, столько крови и смертей, ты под боком, все давит так сильно, и я скоро взорвусь, понимаешь? Мне даже не с кем поговорить.       Эмоциональная тирада вылетает на одном дыхании, руки взлетают в воздух и бурно жестикулируют, из ноздрей сейчас пойдет дым – такого Хосока парень видел несколько раз за всю жизнь: один раз, когда начальник забраковал проект с мультипликационными драконами и кошками, восседающими на них, для рекламы мужских дезодорантов, второй, когда он был уверен, что у Мири ботулизм из-за просроченной на день консервы. Даже во время их крайне болезненного расставания все прошло более-менее тихо и мирно, а тут, видимо, Хосок довел себя до края и вот-вот должен был сигануть в пучину истерики. И самое ужасное во всем этом, что если Мин поддастся, сделает попытку утешить и шагнет навстречу, удерживая некогда любимое тело от падения, то больше не сможет отпустить, вцепиться и сдвинуться на миллиметр от чужой кожи, станет настоящим эгоистом, возомнив, что имеет право на счастье. Но правда лишь одна – он его не заслуживает.       — Я не могу, – говорит он, садясь на кровать и сгибаясь в три погибели, чтобы пережить в одиночку душевные терзания и притупить порывы слабости.       — Да что за дурацкие причины ты себе придумал?! – изумляется Хосок, наблюдая, как его бывший любимый человек продолжает страдать, и не решается подойти ближе. В глубине души он понимает, что не единожды где-то поступал опрометчиво и неправильно, не видел ранних признаков проблем в психоэмоциональном состоянии парня или же нарочно игнорировал их ради собственного спокойствия. В любом случае, это время ушло, а как исправить положение вещей сейчас – уму пока не постижимо. — То, что произошло, осталось в прошлом, сколько тебе еще говорить?       — Уходи, – слова не действуют, они делают больно и разрывают рану без обезболивающих острыми когтями похлеще зараженных, пуская свежую кровь. Юнги понимает, что собеседник обижен, растерян и эмоционален, а такие разговоры ни к чему хорошему никогда не приводят, потому что каждый определенно пожелает уколоть как можно острее. Ему хочется сбежать, чтобы не слышать дальнейших фраз, не отвечать на них и не ругаться, ведь он так это ненавидит.       — А если меня сожрут завтра, и я умру, тебе тоже будет безразлично? – с горькой улыбкой спрашивает Хосок, чувствуя, что сказал еще не все и ничего не услышал в ответ. Его нутро рвется и мечется от несправедливости произошедшего когда-то и происходящего прямо сейчас.       — Перестань. Ты же знаешь, – Юнги закрывает лицо руками, пытаясь абстрагироваться от выживших за столько лет чувств и разрастающейся в груди боли. Ему тошно от своего отвратительного поведения, но по-другому, к сожалению, никак, ведь он не достоин ни любви, ни такого светлого человека.       — Знаю, что ты закрылся от меня и решил, что можешь стать судьей своих грехов. А сейчас, когда я на грани срыва, ты все равно выгоняешь меня, – в отчаянии говорит Хосок, пытаясь восстановить дыхание и унять злость, пытающуюся вырваться наружу новой порцией желчи, чтобы забрызгать собой оппонента, но выходит плохо. — Я принял твое решение, но никогда не думал, что ты будешь так со мной жесток.       — А ты всегда был добр ко мне? – слова вылетают быстрее, чем Мин успевает понять их значение. Он смотрит на пораженного и застывшего парня перед собой глазами, наполненными чистыми слезами, и надеется, что в сумерках влага незаметна. Оказывается, в закоулках его души между ребрами и легкими притаилась крошечная обида, которая действовала наперекор принятым решениям и поступкам.       — О чем ты? – Хосок отходит от двери, чтобы удостовериться, что ему не послышалось и он не сошел с ума, а собственное негодование тут же сходит на нет от неожиданного поворота диалога.              — Ты так просто ушел тогда. Развернулся, заявив, что оставляешь нашу кошку себе, и побежал на работу вприпрыжку, как будто я прочитанная глава, – совсем тихо говорит Юнги, вытирая глаза тыльной стороной руки и понимая, что никакие успокоительные из домашней аптечки сегодня не помогут ему найти утерянный сон.       — Ты сам меня выгнал! Я думал, твои заскоки скоро пройдут! – Хосок кричит, стоя так близко и не чувствуя Мина совершенно, будто они давно чужие друг другу люди, хотя, наверное, так оно и есть. Это случилось медленно, но уверенно за годы разногласий и ожидания. Осознание чуть не подкосило разнервничавшегося мужчину, поспешившего удалиться обратно к входной двери и покинуть эту уже штормящую лодку, расшатывающую его, дабы выбросить за борт, но трухлявая древесина уже разлетается в стороны, сообщая о неминуемой трагедии.       — Точно. Извини, не прошли, – так просто и тихо, но долетает до уха парня, стоящего в дверном проходе и наконец-то принявшего окончательное решение – с него хватит.       — Ты забыл обо всем? – на грани срыва спрашивает Хосок еле слышным голосом, потерявшим былую силу в одночасье. — Ты не помнишь, как мы проводили вместе вечера, как я тебя рисовал, как мы выбирали кошку и пытались быть для нее лучшими хозяевами? Ты забыл, как поцеловал меня в выпускном классе и хотел сбежать с экзаменов или как пьяный признавался мне под окнами в любви стихами Шекспира, крича во всю ивановскую? Или ты не помнишь нашу квартиру, обрисованную и обклеенную фотографиями, зеленый старый диван, дурацкие магниты, которые ты собирал, как чокнутый коллекционер, и которые падали каждый, мать твою, раз, когда я хлопал дверцей холодильника?       В ответ молчание, потому что ни черта Юнги не забыл, не смог выбросить из памяти, стереть или покрыть слоями новых событий. Их общее прошлое было нерушимо, оно держало своим весом Землю и не давало ей свалиться в черный слив. Хосок вдыхает воздух полной грудью, выдавливая из себя насильно последующие слова, дабы перестать отчаянно надеяться и верить в несбыточные мечты:        — Так вот квартира сгорела: все рисунки, посуда, магниты и мебель. Мои воспоминания тоже сгорят, раз ты того желаешь.       — Прости меня, – в очередной раз извиняется Мин, закрывая лицо руками, ведь знает наверняка – он не может дать ровным счетом ничего этому доброму и светлому человеку.       — Я любил тебя всегда больше жизни, но постараюсь искоренить это чувство, – говорит напоследок парень, вгоняя кол в окровавленное и кричащее сердце Юнги, и убегает, надеясь больше не оглядываться, чтобы попытаться завершить эту бесконечную гонку, где никогда не будет выигравшего.       Мин откидывается назад, ложась на кровать и думая обо всех разгоряченных словах, которые не стоило говорить никогда, и чувствует себя донельзя виноватым. Он так хотел, чтобы Хосок все забыл, отпустил его и жил дальше эти годы, но когда увидел снова такого яркого и жизнерадостного парня с их белоснежной кошкой на руках несмотря на полную вакханалию вокруг, то понял, что его еще любят и ему, такому эгоистичному придурку, стало от этого легче. Он возненавидел себя за это еще больше, ведь глубоко нуждался в своем любимом человеке и продолжал лелеять его образ день изо дня вопреки всему.       Они сделали все правильно, поставив жирную точку, и теперь друг детства и первая любовь наконец-то забудет дорогу к Мину, давая себе шанс на новую жизнь без убийцы в ней.

***

      Чонгука встретила горячка в прямом смысле. Он метался в беспокойстве по кровати старшего, видя перед собой туманное зарево. Дышать трудно, глотать больно; если ворочаться, то мышцы ломит, как после двухчасовой тренировки, и слабость сильнейшая, кажется, еще движение – и парень зачахнет окончательно, как забытый всеми фикус. Все же стресс, недосып и купание в холодных водах реки сделали свое дело и наградили парня ничем иным, как сезонной простудой во всех ее самых ярких проявлениях. Рядом теплый Чимин отсутствует, поэтому, стараясь пересилить себя, Чон приподнимается в попытке отыскать напарника, а то вдруг он опять что-нибудь удумал, а младший сейчас не в том состоянии, чтобы снова его штопать.       Но Чонгук не успевает даже свесить с кровати ноги, как входная дверь открывается и в комнату заходит Чимин с подносом в руках. Он ставит его на тумбочку и недовольно качает головой, заново укрывая распоясавшегося больного, на что тот, недовольный сам собой, мычит.       — Что же ты так. Я проснулся, а ты весь горишь, – Пак возвращается к подносу и раскладывает все, что пришло в голову для оказания помощи. Он кладет влажную холодную тряпку на лоб скривившегося младшего и пихает ему под мышку градусник. — И что делает доктор, когда болеет сам?       — Терпит, – севшим голосом отвечает Чонгук, чувствуя, как от проявленной заботы по отношению к нему у него оттаивает понемногу душа, и вспоминает, что раньше о ней так же волновались: проверяли по ночам, собирали в школу и готовили вкусные блины. За последние годы парень совершенно забыл, что о себе тоже надо думать. Во время болезней он глотал растворимые порошки, снимающие симптомы, и бежал дальше по делам, вечером страдая от головной боли и изнеможения, но все равно никогда себя не жалел. Казалось, что больше не появится человек, способный обеспечить уют и покой для тела и души младшего в равной степени. И, как по злой иронии судьбы, им оказался именно непредсказуемый Чимин, дующий сейчас на какой-то весьма подозрительный бульон.       — Нет, это нам не подходит. Он слушается свою временную сиделку беспрекословно, – говорит старший и, отставив еду в сторону, начинает читать инструкции лекарств одну за другой. — Моя очередь тебя лечить.       Это конечно приятно, но, поглядывая на кипу бумаг и гору пастилок, Чонгук понимает, что его сумку и аптечку растерзали только так. Ну и фиг с ними тогда.       Чимин чешет затылок и начинает писать на чистом листе что за чем принимать с утра до ночи. Чон прикрывает глаза, чувствуя, что может отключиться в любой момент, поэтому старается держать голову ровно и не терять из поля зрения сосредоточенного старшего, который, разобравшись более-менее, достает градусник и скрупулезно накрывает одеялом младшего чуть ли не с головой.       — Тридцать семь и девять, – выносит приговор начинающий лекарь и тянется за жаропонижающими, но оказывается сразу же остановлен.       — В таком случае можно не сбивать, – шепчет осевшим голосом Чон, потратив на объяснения все свои силы, а старший его слушается и берет суп, чтобы заставить съесть хотя бы пару ложек для восстановления энергии. Чонгук послушно открывает рот и глотает варево, пока на следующую порцию дуют, чтобы ненароком не обжечь. Пусть ему плохо, почти невыносимо, но вместе с тем и неимоверно приятно от компании и проявленных жестов. Так и болеть можно несколько раз в год. После того, как половина тарелки исчезла, а вторая норовит вылезти наружу через минуту, старший скармливает выбранные им таблетки болеющему и, взбив для удобства его подушку и поправив одеяло, уже собирается было покинуть комнату, чтобы обеспечить покой для быстрого выздоровления.       — Мне кажется, что ты растворишься, как мираж под палящим солнцем, – шепчет Чон и наблюдает за мягкой улыбкой и плавными движениями этого прелестного существа, идущего обратно к нему. Есть в Паке нечто неуловимо игривое, но и вместе с тем опасное, одно неверное движение – и твоя голова будет откушена. Но лик старшего все равно завораживал и манил, как глупую бабочку на свет пламени.       — Мой дорогой друг, я тебя не оставлю даже под дулом пистолета, поэтому не рассчитывай от меня избавиться, – почти поет Чимин, присаживаясь аккуратно рядом с больным и гладя его своим чутким взором.       — Расскажи что-нибудь, – просит Чонгук, прикрывая глаза и вытаскивая руку из-под покрывала, давая понять, что ему нужен хотя бы небольшой телесный контакт, даже если парень скоро упадет в царство сновидений. Пак его слушается, присаживается осторожно рядышком и кладет свою ладонь в чужую, молча, так как в голову ничего не приходит.       Вначале кажется, что момент упущен и младший справился с задачей засыпания и без сказок на ночь, но его встречают два темных агата, томящихся в ожидании истории.       — Ребята ушли за припасами без тебя, оставили за главного Юнги, который еще отходит после вчерашних приключений. Мне пришлось самому перевязывать его руку, так что ты уже не выполняешь свои прямые обязанности. Джиын сегодня нашла запасы сушеной полыни и приготовила с ней лепешки. Конечно, блюдо такое уже давно не популярно среди молодежи, но на вкус, как в детстве у бабушки. Тебе оставил на обед, поэтому поспи хорошенько, чтобы смочь прожевать все и не поперхнуться, а то подобного исхода я не переживу. Что, зря суп готовил, как ненормальный?       Чонгук чувствует, как его уносят пушистые облака вверх, ему так легко и отрадно от осознания того, что сейчас его насовсем утянет в мир иллюзий, а сладкий и тягучий голос Чимина помогает ему отвлечься от болезни и переживаний. Так парень и засыпает крепким сном, полностью доверившись одному многоликому, и не чувствует, как старший подносит его ладонь к своему лицу, внимательно разглядывая, и после с опаской касается губами расцарапанных неизвестно где костяшек, будто пытаясь стереть устами ранки. Возможно, именно рядом с Чоном Чимин не будет бояться и сможет быть собой.

***

      Чонгук проводит в кровати несколько дней, на протяжении которых его не покидает обеспокоенный здоровьем младшего Пак, приносящий еду в кровать, раскладывающий лекарства и читающий первый попавшийся под руку сборник второсортных рассказов для лучшего лечебного сна больного. Оказывается, что чужое нахождение рядом и забота ускоряют процесс выздоровления вдовое, а то и второе, приводя в тонус иммунную систему.       За это время в доме не произошло ничего необычного. После успешной миссии по очистке близлежащих территорий от угроз, ситуация оставалась стабильно спокойной, мужчины по очереди прочесывали местность и разделяли работу поровну. Никто не выгонял Чимина, кажется, сжившись с мыслью, что он дивным образом остается собой, и каждый заглядывал хоть раз в день в комнату Чона, чтобы проверить его состояние. С новым рассветом младший почувствовал, что набрался достаточно сил, чтобы позавтракать со всеми за общим столом, поэтому, переодевшись и умывшись, он вышел в коридор, столкнувшись там с заспанным и чрезвычайно милым Паком, несущимся к нему на всех парах, видимо, сразу после сна.       — Я сегодня проспал, – оправдывается старший, но не успевает больше ничего сказать, так как уверенные руки притягивают его к себе, а наглый рот накрывает его губы, даря короткий приветственный и бодрящий поцелуй. — Я вижу тебе лучше.       — Все благодаря тебе, – воодушевленно шепчет Чонгук, понимая, что он погряз в чувствах к солдату еще больше, а глаз сводить с внезапно смущенного парня совершенно не хочется. Красные щеки и бегающие глаза заставляют ошибочно предположить, что касания младшего нежелательны и нужно в срочном порядке отстраниться. — Я поторопился?       — А ну руки на место вернул, – возмущенно приказывает Чимин, и, когда его опять утягивают в объятия, счастливо улыбается, отчего глаза превращаются в сверкающие острые щелочки, — Вот так правильно.       Чонгук смеется от забавного и непривычного поведения старшего, но ему это до чертиков нравится, ведь и в нем все вверх дном, и каждая секунда – громкий праздник. Хочется подхватить старшего и кружить его, а после утянуть в комнату и укутать собой, желательно надолго. Влюбленность она такая, голову отключает совершенно и удаляет все имеющиеся проблемы и тревоги с жестких дисков, заполняя пространство мечтами об одном человеке. А младший и не против, ведь так приятно держать в руках весь мир.       Они спускаются к остальным как ни в чем не бывало и естественно вклиниваются в разговор, набирая макароны и овощи в свои тарелки и садясь за стол, пряча смущенные улыбки. Чону кажется, что все вокруг знают подробности его личной жизни, а над его головой красными буквами мигает «Потерян в любви», но никаких замечаний или шуток не поступает, а их с Паком поведение мало чем отличается от привычного.       — Уверен, что будут новые группы зараженных. Только вопрос времени, когда они нас найдут, – подмечает Юнги, выпивая немного воды, пока у остальных заметно пропадает настроение и аппетит, так как подобную тему старались деликатно избегать, чтобы продлить мирное время вдали от апокалипсиса, но всему приходит свое логическое завершение.       — Я полностью согласен. Это место перестает быть безопасным, – Намджун понимает, что держать в тайне свои планы уже нет смысла, и пока новые жители фермы не предоставляют угрозы, надо искать надежное укрытие. Нутром мужчина чувствует зловонный запах плохого предзнаменования от последних событий: ранение Чимина, труп мутированного монстра, группы зараженных недалеко от фермы. Не хочется предполагать, какой пункт будет следующим.       — Что Вы намереваетесь сделать? – спрашивает Чон, проводя взглядом по всем присутствующим и отмечая, как напряжены его товарищи от одной мысли, что пора оставить позади слабую и мнимую защищенность.       — Думаю, что следует подумать, куда лежит наша дорога. Мы с самого начала готовились, так что пора выходить на финишную прямую, – Ким откладывает приборы, замечая под столом руку солдата на обтянутом шортами бедре Чона, встречается глазами с Паком, так и не притронувшемся к своей тарелке, еле заметно улыбается ему в ответ и обращает все внимание на собеседника. — Чонгук, у тебя есть предположения?       Намджун подмечает короткие гляделки между слипшейся парочкой и невольно хмыкает, видя возможную проблему, которая в настоящее время лишь маячит на горизонте. Джиын на фоне роняет палочки и, громко извиняясь, ныряет за ними под стол, а мужчина не может не обратить на это внимание и про себя задается вопросом, девушка перенервничала или же устала.       — Вообще-то да, мы с Чимином решили, что сможем быть полезными на военной базе в разработке вакцины, – младший говорит уверенным голосом, давая понять, что они направятся туда при любом исходе независимо от решения остальных, но Киму такой поворот событий в данный момент только на руку.       — Что же, мы тоже рассчитываем на этот вариант, по крайней мере, на первое время, – Намджун видит, что Минсока нет в помещении, и решает поискать его немного позже. А Хосок в это время всеми возможными методами поддерживает своего друга, показывая большие пальцы и намекая, что он согласен со всеми и готов ехать к новому дому хоть сию же минуту.       — Так это же хорошо, все вместе доберемся, – подхватывает Чон, чувствуя, как тоска уходит, уступая место азарту перед новым приключением. — Чем я могу помочь?       — Надо раздобыть вторую машину, мы уже присмотрели подходящий вариант недалеко, – а вот и главный камень преткновения, который надо выбросить в кювет с их дороги, чтобы иметь возможность покинуть ферму. Младший кивает в знак согласия, так же готовый в тот же час ринуться в бой и возложить на себя главное бремя.       — А что с имеющейся? — спрашивает Чимин, обращаясь к молчаливому Юнги, сидевшему напротив и откладывающему в сторону маринованный лук – его он никогда не ест.       — Поедет, я нашел недостающую деталь, пока у вас был больничный, – ставит в известность мужчина и довольный проделанной работой со спокойной душой наматывает на палочки лапшу.       — А собак мы вывезем? – спрашивает Хосок, подпрыгивая вместе со своим стулом чуть ли не до потолка, чем смешит всех присутствующих.       — Не думаю, что это хорошая затея, – пытается вразумить друга старший Ким, собирая в одну гору грязные пустые тарелки, хотя и так знает, что никакие слова не подействуют на этого упрямца.       — Да, может, но они живые существа, – конечно же, зоозащитник не отступит от своего, и никакие смертельные опасности для него не являются достойным аргументом.       — Ладно, Юнги, клетки надо открутить и поместить в кузов, потеснимся немного, – быстро соглашается Намджун и относит посуду на кухонную поверхность, ведь сегодня его очередь заниматься мойкой и чисткой кухни.       — Зачем? – Мин, видимо, настолько увлекся мыслями и макаронами, что пропустил мимо ушей весьма занятный диалог, уткнувшись носом в тарелку, а сейчас искренне не понимает, зачем его нагружают бесполезной работой.       — Потому что как минимум Хосок останется с собаками тут жить, – выдает Ким, вызывая общий смех, так как в шутке спрятана чистая правда.       — Подтверждаю! – сквозь смех и слезы парень хлопает в ладони, и новая волна хохота прокатывается по жителям фермы, разряжая полностью немного напряженную обстановку и улучшая всеобщее настроение. Намеченные пункты в их плане уже не кажутся такими невыполнимыми и запредельными, новый день – таким пасмурным и тоскливым, а будущее – несуществующим. Возможно, еще можно попытать удачу на лучшую жизнь.       Хосок, вдоволь посмеявшись над самим же собой, попросив достать ему еще кошачьего премиального корма и получив после этого подзатыльник от никого другого, как учительницы, убежал кормить свою любимицу четко по расписанию. Джиын же удалилась на второй этаж, чтобы успеть за эти два дня убрать дом, если вдруг придется возвратиться обратно, а самое нужное упаковать с собой. Юнги же, не изменяя себе, пошел на задний двор доводить до ума старую металлическую клячу, чтобы она не предала людей в самый ответственный момент. У каждого полно своих забот и дел, но трудятся они на общий результат – продолжать жить, а не существовать.       — Надо постараться все организовать прежде, чем нам перекроют дорогу сотни монстров, – молвит Намджун оставшимся за столом и опоздавшим Чимину и Чонгуку, а те переглядываются, будто ведя телепатическую беседу.       — Мы в деле, – Чон без колебаний соглашается не ради себя, а ради своего солдата, нуждающегося в поддержке и вере в лучшее, младший готов до упора пытаться. Он стену проломит и пойдет дальше, лишь бы Пак не страдал и не мучился от неизвестности своей судьбы.       — Завтра с рассветом, – бросает Намджун через плечо, уходя из помещения, чтобы выйти на задний двор и найти своего младшего брата, который его тревожил последнее время больше обычного. Они мало общались из-за навалившихся незаурядных проблем, но Минсок никогда не давал поводов для беспокойства по пустякам.       Старший Ким прекрасно знает, что его брат искренне себя не переносит и испытывает неразведенную ненависть из-за слабости организма и хронических заболеваний, поэтому старается не нагнетать ситуацию, даже когда это нужно сделать. Как например, недавно случай с ингалятором, который исчез, а Минсок решил умолчать об этом, сделав вывод, что ничего плохого не случится, если экстренного лекарства не будет под рукой.       Брат находится легко: он находится в отгороженной части территории среди открытых вольеров и радостных от внимания четырехлапых друзей, играющихся вокруг него и весело лающих, и выглядит таким же счастливым, как и они. Можно сказать, что это не человек пришел утешать собак, а наоборот. Животные тыкались мокрыми носами в руки, лицо и шею, виляя хвостами и облизывая протянутые ладони, и бегали кругами, не сдерживая своего восторга. Намджун зашел внутрь, закрыв за собой калитку из сетки, и тут же был единогласно принят в стаю.       Мужчина бросает подобранный резиновый мяч и наблюдает за тем, как псы соперничают и резвятся в щенячьей манере, возвращая игрушку обратно к человеку. Минсок присоединяется к забавам, доставая остальные безделушки для питомцев, и парни теряют счет времени, словно сами превращаются в собак, бегая друг за другом и щипая за бока. Когда одышка одолевает младшего Кима, то братья покидают собачье царство, садясь на сложенные дрова возле забора, которые еще предстояло порубить для растопки, но, видимо, уже не суждено, хотя у Намджуна появилась прекрасная идея, так и просящаяся к исполнению, но об этом позже.       — Нам скоро надо будет уехать, – старший переводит взгляд на расслабленный профиль Минсока, никак не впечатленный услышанным и созерцающий летающих жужжащих майских жуков.       — Знаю, – подросток ловит одно насекомое, приземлившееся на траву неподалеку, и, удерживая его пальцами, рассматривает мохнатое брюшко, большие черные глазки и милые длинные ресницы, не проявляя особого интереса к уже не новому объявлению.       — Откуда? – Намджун слегка обескуражен, но никак не сбит с толку, так как отлично знает своего ребенка, а именно так и воспринимался Минсок, ведь его воспитывал в основном старший брат, на отлично справляясь с ролью родителей.       — Когда тебе тяжело принять решение, ты ночами сидишь в беседке и читаешь книги, – объясняет мальчик, отпуская жука на свободу в молодую зеленую травушку, а потом поворачивается к мужчине с ехидной улыбкой и чертиками в глазах. — Ну а еще ты оставил открытой свою записную книжку.       — Ты что, читал мои личные заметки? Как тебе не стыдно, – старший легонько бьет в плечо хитреца, но абсолютно не злится, ведь подобные вольности его младшенькому разрешены.       — Извините, но буквы сами мне на глаза упали, – хихикает Минсок, отодвигаясь показательно подальше и показывая язык, отчего Намджун расплывается в очередной улыбке, будучи счастливым от того, что пока ему удается сохранить покой для родных людей. Наступает приятная тишина, которую не хочется нарушать. Старший обводит взглядом крышу дома и двор, даже не представляя, как он будет жить, зная, что не сможет приехать сюда в минуты отчаяния и душевных терзаний, что он и делал последние месяцы, узаконив владение участком.       — Не хочется покидать ферму, – мужчина и правда привязался к уютному саду с лавочками, розами и деревянной беседкой, небольшому домику, полному смеха и голосов, стае счастливых собак и пушистой белой кошке, поглядывающих на заклятых врагов с презрением. Ему удалось выстроить мир внутри апокалипсиса и поддерживать его, но ничто не вечно.       — Знаешь, я уже привык ко всему этому, – задумчиво произносит Минсок, подбирая слова, чтобы правильно донести свои размышления, а старший готовится внимательно слушать, затаив дыхание.       — Ты о чем?       — Такое чувство, что жизни до ужасной эпидемии не существовало и в помине. Той спокойной беззаботной жизни не было и близко. И никогда экзамены, несделанная домашка или перепалки с друзьями не становились основной проблемой или глобальной катастрофой. Я не ходил в школу, не ездил на экскурсии и уж точно не играл в компьютерные игры. Когда вспоминаю случайные обрывки прошлого, все кажется каким-то хорошим нереалистичным сном, в котором мы можем не бояться за свои жизни, свободно гулять по улицам, ездить куда захотим и не оглядываться ежесекундно по сторонам. Мы могли пить кофе, сидя в красивых заведениях, купаться в речках и есть мороженое, развалившись на свежескошенном газоне, без боязни, что нас сейчас убьют.       Намджун понимает, что не дышит, и буквально заставляет себя втянуть воздух, чувствуя себя младше своего рассудительного и глубокомыслящего брата, который всегда был способным и умным не по возрасту мальчиком и сейчас зрит как никогда в корень.       — Люблю этот дом, но пока я прячусь в его стенах, там снаружи все равно жаждут моей смерти неизвестные мне люди, – Минсок смотрит на старшего Кима, и старший брат замечает, какими светлыми кажутся его глаза на солнце, почти янтарными, прячась за по-девичьи длинными ресницами, думая о том, что этот человек меньше всего заслуживает страдания и боль. Он ничего плохого не сделал, ни перед кем не провинился, он еще даже не познал настоящую первую любовь, а продолжал верить в будущее и мечтал стать разработчиком игр, что уже, кажется, не актуально и вряд ли будет нужно разрушающемуся на глазах миру. — Сейчас я просто привык ко всему, и это кажется обычными реалиями наших будней. Даже не верится, что когда-то это закончится или изменится, потому что оно всегда было и будет, где бы мы ни были и что бы ни делали. Сначала оно в нас самих, а после уже проявляется вокруг. Так что я могу с легкостью отпустить это место и пойти за тобой дальше, дорогой братец.       — Да, жизни «до» не существовало, – делает вывод Намджун чувствуя физически, как в нем откликаются слова родного человека, и подмечая, каким все же способным в адаптации является человечество, так как и он сам уже не помнит, как жилось ему в мирное время, что он чувствовал, о чем думал и какие дилеммы переживал внутри. Все смылось волной уничтожения, накрывшей реальность. — Мы приспособились, и каждодневные страхи, ужасы и опасности не вызывают удивления. Ведь даже в таких отвратительных условиях мы, люди, способны создавать болеее-менее пригодную атмосферу, чтобы продолжать существовать, поэтому я не хочу, чтобы ты боялся жить. Я все устрою.       Ким старший лохматит волосы Минсока, наслаждаясь теплыми эмоциями от того, что его брат в безопасности, здоров и улыбается прямо сейчас, а большего ему и не нужно для счастья.        — Хорошо, – соглашается подросток, зная, что его поняли именно так, как он того желал. Они сидят на сухих бревнах и слушают вольное и задорное пение птиц, вступивших в брачный сезон, упиваясь моментом покоя и равновесия, вспоминая о подобных эпизодах из давнего детства, когда мир казался волшебнее, интереснее и его можно было охватить в объятия без тревог и забот. Сидеть и слушать голос природы Намджуну кажется занятием без определенных временных рамок сродни медитации и поиску еще неопознанных вершин сознания, но все хорошее когда-то заканчивается.       — Иди, помоги Джиын, а я дров наколю, – первым решает старший Ким, поднимаясь с насиженного места и стряхивая опилки со штанов. Дела сами себя не сделают, поэтому стоит ограничить мечтания, чтобы не превратиться в камень, обросший столетним мхом.       — Зачем нам дрова? – уточняет Минсок, следуя примеру и уже направляясь ко входу к своему молодому учителю.       — Нужно же нам устроить прощальную вечеринку, чтобы разбавить эту бочку дегтя хотя бы чайной ложечкой меда, – Намджун улыбается широко, в очередной раз любуясь тем, что подростка удалось рассмешить.       — А мы ее почувствуем? – напоследок спрашивает мальчишка, в хорошем расположении духа покидая задний двор, так и не дождавшись ответа, ведь он своего брата и так знает как облупленного.       — Если очень постараемся и будем позитивно мыслить, – проговаривает скорее для самого себя Намджун, чтобы зародить нужный настрой в голове и откинуть прочь мрачные рефлексии. Даже помогает, и в длинном погруженном во тьму коридоре виднеется солнечный свет, так как родные люди рядом дают небывалый заряд энергии, сами того не подозревая.       Открыв подсобное помещение, мужчина берет топор, формирует место для работы, ставит на широкое полено такое же поменьше и, замахиваясь, бьет точно по нему, чтобы сделать скол, в котором будет брать свои истоки будущая трещина. Старший Ким погружается с головой в работу, не обращая внимания на пот, текущий по спине рекой, и даже на то, что за ним пристально наблюдают из окна на втором этаже, аккуратно придерживая рукой шторку, дабы не быть рассекреченным. Все, что может сделать тайная поклонница, так это смотреть с допустимого расстояния и мечтать о жизни, недоступной более вовек.       — Джиын, мне нужна Ваша помощь, – в комнату заглядывает Чонгук и не видит женщину сразу, а та, услышав голос неожиданного посетителя, отпрыгивает от окна, как от горящей избы, и смотрит глазами по пять копеек на парня.       — В чем именно? – Джиын заикается, а ее уши становятся ярко-красными, но Чон старается не заострять внимание на этом, ведь не может понять, от чего такая бурная реакция.       — Я хотел бы просмотреть все имеющиеся аптечки и лекарства, чтобы составить список, что нам потребуется обязательно взять с собой и добавить для следующей вылазки, — объясняет он, чувствуя ответственность за здоровье каждого, живущего под крышей фермы, и желая быть полезным для команды.       — Конечно, – девушка кивает и мигом вылетает из комнаты, чтобы собрать воедино медикаменты и принести молодому доктору, а еще, конечно же, чтобы ее наглая слежка не была так легко раскрыта. Вот только она не учла тот факт, что Чонгук оказался до чертиков любопытным, и его совесть молчала в тряпочку, когда парень, преодолев расстояние до окна, заглянул в него и наткнулся на Намджуна, колющего дрова почти в чем мать родила.       Хмыкнув и похвалив свою интуицию, почуявшую неладное между этими двумя еще в первую встречу, Чон поторопился возвратиться к Чимину, решившему навести порядок среди имеющегося оружия так же, как и он в лекарствах. Старший нашелся в своей комнате со сложенными в замок руками перед кроватью, вперившись в нее непроницательным взглядом. Когда Чонгук понял, что на покрывале разложен целый арсенал военного магазина, то он не смог не свистнуть, привлекая к себе внимание.       — Это не так уж и много, – недовольно отмечает Пак, беря в руки маленький блокнот, одолженный у школьника, и что-то там агрессивно черкает, а на одеяле чего только нет: арбалет Намджуна, винтовка, пара пистолетов, несколько неопознанных Чоном пушек, патроны на все случаи жизни и, конечно же, множество любимых Паком ножей.       — Ты что, ведешь учет? – парень не выдерживает лицезреть столь симпатичного и сконцентрированного Чимина долго без сопровождаемых тактильных ощущений, поэтому сзади подбирается тихонько ближе и как бы между делом кладет руки на тонкую талию, а подбородок на плечо, утыкаясь носом в шею и втягивая аромат полной грудью. Прошло так мало времени, но ему уже кажется, что он сойдет с ума, если не увидит и не потрогает старшего по зову души в тот же час. И это так привычно и приятно, парни не ударяются локтями, не тычутся неловко носами и не убегают, увеличивая расстояние, не находя себе потом места, они слипаются, как две смазанные детали, готовые вместе заработать исправным и мощным механизмом.       — Именно, чтобы, когда ты опять возьмешь оружие и где-то его посеешь, я мог предоставить факты, – Пак говорит как на духу, бросая блокнот с ручкой на постель, так как вся собранность вмиг испаряется.       — Так мне надо будет писать расписку? – шепчет Чон в кожу и целует ее между словами, очаровываясь тем, как парень в его руках покрывается мурашками, а у самого дыхание спирает, и конструктивные мысли вышибает прочь.       — Именно, – Чимин откидывает голову в сторону, предоставляя настойчивому любовнику, хотя он и подумать не мог, что младший таков, больше пространства для творчества.       — А как, не подскажешь? – к черту лекарства, обязанности и работу. Апокалипсис подождет немного, пока Чонгук покроет поцелуями каждый сантиметр излюбленного тела, а уже потом можно и сражаться.       — Я, Чон Чонгук, беру в аренду глок 19 для личного пользования, подпись и так далее, – вдохнув глубже, бойко начинает старший, но в конце его голос срывается на тонкий и высокий стон, который парень не в силах был удержать внутри. Он вылетел вольно и упорхнул через приоткрытую дверь, заставляя Чона сильнее сжать Пака и вжаться в него соответственно.       — А что будет, если я его не верну? – с ухмылкой спрашивает младший, холя и лелея нежную кожу своими губами без каких-либо грубых и болезненных засосов. Он хочет написать на Чимине признания в чувствах, выводя их филигранно языком и используя свою слюну вместо чернил, слой за слоем покрывая трепещущего парня водяными знаками любви.       — Не волнуйся, я придумаю достойное наказание, – лепечет разморенный и расслабленный ласками Пак, не уловив тот момент, когда отдал контроль над всем Чону и впервые за долгое время потерял его без сожалений.       Чонгук довольно мычит, поднимаясь цепочкой мокрых поцелуев к аккуратной ушной раковине и цепляя мочку губами. Заходя к старшему, он и не предполагал, к чему это может привести, но видимо они выбросили сдерживающие их замки, снялись с ручника и теперь гнали на полной скорости вниз с горы, а остановить их неподвластно было никому. Неужели это сила истинной влюбленности?       Чимин поворачивается в руках младшего и слепо, так как его глаза закрыты от удовольствия, пытается найти своими устами чужие, а когда получается, блаженно стонет в рот Чона, зарываясь пальцами в его волосы и притягивая еще ближе. Пространство искрится и грозится загореться в секунду, охватывая две забывшиеся фигуры, оно колет мелкими иголками, пуская ток по течению крови в сердце, ускоряя его ритм. Пак отдается поцелую самозабвенно и полностью, растворяясь под влиянием касаний непривычно настойчивого и жаркого Чона. Хочется, чтобы это длилось вечно: руки не отпускали, рот жадно целовал, а глаза смотрели с обожанием и неподдельной страстью, но младшему приходится все резко прервать, ведь еще шажок, и он не сможет держать себя в узде – возбуждение и так охватило его тело и диктует правила, и если ему поддаться, то вместе с влюбленными сгорят все сроки их задач.       Чонгук отрывается, пересилив себя аж до боли в мышцах и сердце, отходя к двери, пока Пак не успел ничего понять. Потеряв опору в виде младшего, Чимин хватается за спинку кровати и громко выдыхает, находя поплывшим взглядом отскочившего издевающегося над ним Чона, находящегося не в лучшем состоянии. Топорщащиеся штаны не скрывает даже длинная футболка, румянец на щеках, и алые уши выдают взбудораженное состояние, глаза бегают по помещению, ведь их обладатель знает – один неверный взгляд, и он помчится обратно к старшему. Глаза парней все-таки встречаются и растворяются друг в друге, не желая отпускать, хотя не то время и место, чтобы продолжать, как бы сильно ни хотелось.       — Тогда не отвлекаю, – произносит Чонгук хрипло с надрывом, открывая шире дверь и делая шаг назад.       — Вечером ты не сбежишь, – бросается угрозами Чимин, хотя оба знают, что нуждаются в четком исполнении сказанного.       — Договорились, а ты не спрячешься, – младший выходит из комнаты, закрывая за собой плотно дверь и тряся головой, чтобы сбросить наваждение, облепившее его подобно пиявкам, на пол, чтобы иметь возможность дожить до конца дня.       С горем пополам Чон приходит в норму, спускаясь на первый этаж и лицезрея на столе в гостиной немалую гору медикаментов, принесенных Джиын по его просьбе, а это еще не все медицинские сумки в доме. Нужно не забыть взять собственную достаточно объемную аптечку. Похоже придется запастись школьным блокнотом и ручкой и ему, чтобы ничего не упустить из виду и составить четкую организацию. Еще предстоит перебрать личные вещи и сложить рюкзак, на что уйдет пара часов. Мимо проносится Хосок, помогающий с отбором нужного инвентаря по хозяйственной части, сбором Мири и собак, на кухне Джиын что-то рассказывает своим особым учительским голосом, от которого клонит в сон, а Минсок, помогая упаковывать нужную утварь и продукты, громко смеется, подтрунивая над девушкой, пока с улицы до сих пор доносится звук топора, рубящего очередное полено на щепки.       Если бы не возможные толпы зараженных за забором, то была бы почти идиллия, но увы и ах.