Patient Zero

      Чонгуку расспросить подробнее о странном наваждении Чимина или же притянуть снова горячий рот ближе мешает очередной незваный гость, ворвавшийся в домик, будто тут медом всем намазано.       — Чон, срочно, надо возвращаться на ферму, – заявляет непривычно серьезным тоном запыхавшийся Хосок, совершенно проигнорировав или не заметив щекотливую обстановку в помещении, и, не дожидаясь возражений, выходит на улицу. Сегодня все будто не с той ноги встали и ведут себя особенно странно.       Накинув поверх футболки толстовку, младший обувается и идет следом за товарищем выяснять, в чем проблема, оставляя Пака одного под тонким одеялом, взглядом обещая вернуться. Найти друга не составляет труда – он стоит возле калитки и нервно дергает ногой на пределе нетерпения, готовый рвануть обратно в дом, но стойко держится, суматошно оглядываясь по сторонам.       — Что происходит? – Чонгук проснулся совсем недавно, но его уже успели ошарашить дважды: Чимин неожиданным поцелуем, что идет наперекор всем его ранее сказанным словам и заявлению о зараженных, и неожиданный визит друга, а младший продолжает удивляться происходящему и чувствовать себя истуканом.       — Намджун во время очередного обхода территории заметил группу зараженных, движущуюся в нашем направлении, – Хосок от злости ударяет кулаком по ограде и тут же принимается потирать ушибленную ладонь, а младший сомнительно оглядывается на дверь, за которой остался его хен. Сначала весьма странное и необъяснимое состояние Чимина, а теперь это. Должно быть эти события неизвестным пока что образом связаны, а вот каким именно – предстоит выяснить после того, как угроза будет позади.       — Черт. Что от меня требуется?       — Ким тебе все объяснит, – Хосок, обрадовавшийся быстрому решению, уже выходит за территорию монастыря, но останавливается, заметив, что за ним никто не следует.       — Я не оставлю тут Чимина, – предупреждает его младший и, не дожидаясь согласия, бежит обратно к домикам, чтобы оперативно схватить нужные вещи и своего напарника.       — Ладно, только давай быстрее, – говорит уже в пустоту Хосок, прислонившись к одному из деревьев и запрокинув голову. Он сам по себе являлся довольно легкой жертвой, так как из доступных методов защиты у него были лишь собственные быстрые ноги, но об этом переживать еще не приходилось и, он надеется, не придется.       Чонгук влетает в комнату, хватает рюкзак, скидывает туда все, что находит на столе и сует в руки Пака, без лишних вопросов идущего за ним, уже одетого и готового к опасности так, будто только ее и ждал. Они заходят за вещами старшего в соседний домик и через минуту бегут рядом друг с другом по пути к ферме, чтобы спасти ее жителей и спастись самим. Убирая в сторону рукой полосующие кожу ветви деревьев, Чон обязательно придерживает их для Чимина, а тот в свою очередь быстро их отпускает, разрешая дать пощечину возмущающемуся и недовольному Хосоку, уже жалеющему о своем искреннем желании сбегать за этими двумя.       Ферма казалась непривычно мрачной и заброшенной, тишина и темнота в окнах не сулили ничего хорошего и тихо шептали о том, что жители дома притаились в щелях его стен, подобно мышам, в страхе быть замеченными. Парни закрыли за собой калитку на все засовы и скрылись за широкой входной дверью, которую тут же подпер Намджун, встречая новоприбывших.              — Рад тебя видеть, Чимин, как твоя нога? – мужчина первым подает руку и внешне выглядит вполне дружелюбным, но младший все равно становится настороженным, будучи в курсе, с какой осторожностью Ким относится к военному.       — Все в порядке, спасибо за заботу, – Пак твердо пожимает ладонь и уходит в гостиную, показывая своим видом, что он не будет обсуждать свое здоровье сейчас.       На диване уже расположился Юнги, выглядевший немного не выспавшимся и озадаченным рассматриванием изрисованной разноцветными линиями маркеров карты. Поэтому он даже не поздоровался с пришедшими, лишь вяло им махнув ладонью.       — Джиын и Минсоку присутствовать необязательно, – объясняет Намджун Чону, пока все рассаживаются и готовятся внимательно слушать. Младший понимающе кивает, прекрасно осознавая, что жители фермы нуждаются в дополнительной паре рабочих рук, а это он готов предоставить.       — После того, как мутант, отличающийся от остальных, был убит, на окраину города вернулись сотни инфицированных. До этого момента они не выходили за пределы Янсана, но сегодня я заметил у них общую тенденцию продвижения вглубь лесного массива, – начинает старший Ким, показывая пальцем на карте линии, обозначающие так называемое мигрирование их общей проблемы на участке, где произошел упомянутый инцидент с монстром, поранившим Пака. Чон сглатывает при воспоминании о том утре и возвращает концентрацию на схему улиц, ведь отчасти это из-за них сейчас всем приходится переживать за свои жизни. — Если они найдут ферму, то возьмут ее в осаду. В лучшем случае у них не выйдет проникнуть внутрь, но даже так, во-первых, мы потеряем территорию вокруг, запасы провизии будут на исходе, и мы не сможем бежать, а, во-вторых, на их вопли придут остальные.       — Насколько большая группа зараженных? – вступает в разговор Чимин, закончив изучать карту и сделав свои выводы.       — Где-то двадцать особей, – Намджун видит мимолетную улыбку на лице солдата и самоуверенность во взгляде, — У тебя есть что предложить?       — Их надо отвести от фермы в сторону, – просто отвечает Пак, как само собой разумеющееся, доставая из своего рюкзака ножи и начиная проверять их состояние, — Пусть идут по ложному следу.       — Подобная твоя прошлая затея закончилась плохо, – не сдерживается Чонгук, хмурясь и складывая руки в замок перед собой, ведь ему это все очень не нравится, и лучше бы он вообще оставил старшего в монастыре.       — Но я же здесь, – солдат улыбается почти наивно, и от утренней паники и тревожности не остается ни грамма, будто это не он упал в объятия младшего, как самый беспомощный человек в мире.       — Хорошо, идея резонная, – Намджун хлопает в ладони, принимая решение и не разрешая замедляться. — Мы готовимся и выходим, Хосок, останешься присматривать за домом, рация у тебя есть на крайний случай.       Переговариваясь о деталях, мужчины поднимаются наверх, чтобы собраться на тяжелую миссию, а Чон, взяв своего напарника за локоть, немедленно волочет его, не сопротивляющегося, на кухню, чтобы убить двух зайцев одновременно: кинуть что-нибудь съестное в рот и отговорить смельчака от необдуманных поступков.       — Ты не пойдешь, – ладно, начало вышло грубоватым и теперь отобразилось на зардевшихся от бунта щеках и зажженных отражениях внутренних воинственных факелов в зрачках. Этот Чимин не терпит отказов и прет напролом несмотря ни на что, именно он когда-то бесил до белого каления молодого спокойного доктора, уверенного в том, что в нем нет ни капли злости в отличие от дикаря-солдата. Как же он ошибался, ведь имеет в запасе целое море негативных эмоций, которое готов разделить со всеми зараженными в стране.       — Я пойду, – они подходят друг к другу в упор, не смея моргать или отворачиваться, каждый пытаясь отстоять что-то свое. Воздух между ними рябит от высокой температуры, притяжение увеличивается с каждой секундой, намагничивая пространство. Они подходят друг к другу слишком близко, невыносимо, и теперь сложно устоять и не дернуться вперед. Чон скрипит зубами от злости, а Пак ухмыляется в ответ, чувствуя жжение на губах от чужого желания ворваться в его рот без разрешения, несмотря на абсурдную для этого ситуацию.       — Это не обсуждается, ты ранен и не полностью восстановился, – нерушимый аргумент ставит печать на неприкасаемом решении, и противопоставить фактам Чимину нечем. Старший хлопает ресницами, будто не понимая, и ведет пальцем по чужой груди, начиная от пупка вверх, без сопротивления забирая контроль над происходящим в свои руки. Чон не выдерживает, сам того не замечая, разрывает гляделки, бесспорно проигрывая, и следит за легкими манипуляциями парня, как завороженный, ощущая, как внутри невидимая дорожка бензина вспыхивает вслед за прикосновениями. Чон приходит в себя только, когда чужой острый палец поднимает его подбородок и принуждает вновь посмотреть в суженные щелочки глаз.       — Ты еще раз куда-то один без меня не сунешься, – шепотом делится Чимин так, словно серьезно угрожает своему заклятому врагу, хотя, по сути, все очень даже наоборот. Он отпускать не хочет младшего никуда и, кажется, даже искренне волнуется. Это придает невиданной смелости, поэтому рука младшего достаточно быстро оказывается на тонкой талии, ложась так по-свойски и вжимая корпус в свой, вновь сталкивая их такие разные и нуждающиеся друг в друге миры.       — А то что? – Чонгук полностью поглощен диалогом и их негласным соревнованием, но он и не забыл, что изначально им руководила забота о Паке, уже въевшаяся в кости и зудящая под кожей.       — Уложу тебя на лопатки и свяжу руки, – старшему уже все равно, где они находятся и сколько зараженных за окном ждут, когда парочка закончит брачные игры и обратит на них внимание, он погряз окончательно в черных больших омутах напротив.       — Начало мне уже нравится, – Чонгук говорит слишком сладко и протяжно, словно поддаваясь, и вот, когда его напарник теряет бдительность, перехватывает его игривые руки и одним движением заводит за его спину, сковывая их там своими и обездвиживая обнаглевшего Пака. Чимин теряет дар речи и дыхание в одночасье от столь внезапного и не свойственного для младшего нападения. — Но я тоже так могу.       — Чон, я все равно пойду, а эта царапина не выведет меня из строя, – старший опускает голову на плечо тяжело вздыхающего и все равно не отпускающего его парня рядом, немного поворачивая голову, чтобы призрачно коснуться голого участка шеи и пустить стадо мурашек размером с кобыл. — Ты же помнишь, кто я?       — Да, ты огромная заноза, – устало отвечает Чонгук и ослабляет хватку на худых запястьях, позволяя улизнуть от него.       — Не волнуйся, – шепчет горячим дыханием в шею Чимин, отпуская очередной табун на свободу по всему телу младшего, что в мгновение из крепкого мышечного каркаса превращается во фруктовое желе под одним лишь воздухом из чужого рта. — Я защищу тебя.       — Глупый, это мне следует тебя защищать, из-за меня тебя ранили, – Чон неосознанно гладит голову старшего по мягким волосам уже так привычно и нужно для успокоения нервов. Пак улыбается куда-то в изгиб шеи, отсчитывая в голове еще пять секунд, а потом отходит и, кажется, целует лицо Чонгука глазами, заставляя душу вывернуться наизнанку. Чона разбивает этот взгляд окончательно, и он хотел бы одновременно ошибаться и быть правым.       — Но благодаря тебе я жив.       — Береги себя, – затем Чимин выходит из кухни, как будто ничего и не было, и где-то там в другой комнате слышится его смех и разговоры с другими уже собранными в путь мужчинами. Чонгук смотрит ему вслед, запоминая каждый изгиб и давая обещание продлить жизнь напарника на столько, на сколько это возможно, и бросает в рот кусок черствого домашнего хлеба, заставляя себя жевать.

***

      Их план достаточно прост: они разделяются на две пары – Юнги с Чонгуком, Намджун с Чимином, каждый прикрывает своего напарника; первая пара служит своеобразной приманкой для отведения голодных глаз от фермы, вторая же должна идти следом, зачищая территорию от не поддавшихся чудищ обману и следя за четким исполнением, а в случае чего превратиться в вариант Б, в котором возьмет внимание на себя и спасет шкуры друзей. Стратегия от а до я продумана не кем иным, как Чимином, явно довольным собой, и только Чон с досадой качает головой, наблюдая за всеобщим вдохновением затеей, но ничего поделать с упрямцем не может.       Каким образом получилось, что Чимин не был в паре с Чоном? Решение старшего Кима не подлежало обсуждению, ведь он приметил, что эти двое заняты друг другом больше, чем ликвидированием прямой для жизни угрозы, поэтому сделал разумный вывод разделить их, а так как Чонгук поставил ультиматум, что Пак не будет приманкой, то вариантов было немного. Так и поделились под звук несогласного бормотания Чона.       Намджун оглядел собравшихся возле входной двери с ног до головы, чтобы быть уверенным, что они готовы, и передал запасной заряженный пистолет младшему, оставшемуся единственным безоружным, ведь Чимин не изменял своим наточенным ножам; Юнги же держал небольшой черный арбалет, очень похожий на орудие в руке Кима.       — Ждем Вас обратно, – Хосок ободряюще поднял в воздух кулак и улыбнулся беззаботно, будто отправлял друзей в магазин за углом, а не к зараженным в объятия.       Мужчины молча выходят за территорию, слушая подробную инструкцию от Чимина, успевшего досконально запомнить расположение и предположить дальнейшее передвижение монстров. Запах свежести зелени и сырой земли после сильного дождя, влажность в воздухе, забивающая поры, и грязь под ногами создавали приятные ощущения расслабленной прогулки, на которую можно было бы выбраться в спокойное время, но увы вместо размеренных любований природой их ждало еще то экстремальное приключение. Четверка дошла до точки, где им предстояло разойтись в разные стороны – Чонгук с Юнги готовились начать играть в салочки с зараженными, а Чимин и Намджун контролировать ход событий и быть на подхвате.       — Для начала надо пустить кровь, – младший выходит вперед к Паку, подставляя оголенное предплечье, предлагая перерезать кожу вдоль, чтобы рана достаточно сильно кровила и имела потенциал привлечь голодных охотников.       — Не тебе, – Чимин отмахивается, отходя от Чона и становясь напротив Юнги, так же закатившего рукав.       — Почему это?       — Ты – врач, а значит единственный, кто будет способен вытащить нас из передряг, – поясняет Мин, смотря на то, как лезвие вскрывает его кожу и красная жидкость убегает тонким, но быстрым ручейком. С этого момента медлить нельзя.       Замечание резонное, но Чонгук все равно чувствует в решении Чимина долю собственничества и заботы, и это будоражит в нем ранее не задействованные струны. Он, готовый в любую минуту прийти на помощь и остановить кровотечение, нащупывает бинт в кармане штанов и кивает Юнги.       — До скорого, – бросает Ким, разворачиваясь к ним спиной и устремляясь обойти место, где находится большая группа зараженных, чтобы оказаться в конце погони.       Пак медленно идет следом за своим сегодняшним напарником, но, немного повернув голову, задерживает на Чоне взгляд, и в тех глазах солдата, повидавшего немало ужасов и нечеловеческих страданий, проскакивает страх за младшего.       — Аккуратно там, – шепчет старший и, догнав Намджуна, скрывается за деревьями, вызывая нестерпимое желание потянуться следом и развернуть к себе.       Чон уходит в противоположном направлении, подавляя в себе сильные порывы остановить Чимина, и концентрируется на состоянии Юнги, сжимающего рану на руке, чтобы не упасть в обморок раньше времени. Они ступают бесшумно и легко, будучи в курсе, что зараженные совсем рядом слились с зелеными кустами и земляным покровом, медленно передвигаясь и ища жертв. Их привлечет запах свежей крови, определенно, но еще для уверенности, что перфоманс заберет на себя полное внимание, Чону надели на шею пластиковый свисток, которые зачастую использовали учителя, чтобы усмирить непослушных школьников.       С каждым шагом ферма отдалялась от парней на несоизмеримое расстояние, будто перемещалась на другой конец мира, и добраться обратно не представлялось более возможным, не в этой жизни. И вот они остановились, младший глянул на карту, определяя примерную локацию и делая вывод, что пора.       Если долго вглядываться в лесную гущу между шумных листьев и тонких ветвей, пляшущих без устали днями напролет, то в любом мимолетном движении или порыве ветра можно узнать фигуру зараженного. А сейчас опасность и правда была в десятках метров, копалась в земле, стопорилась о деревья, но беспроблемно шла все ближе и ближе к уютному дому, где люди выживали и прятались, надеясь создать нечто похожее на их прежнюю жизнь, чтобы не пропасть в пучине страхов.       — Давай закончим это поскорее, – Юнги отпускает руку, позволяя крови пачкать пальцы и капать на еще влажную от прошедшего ливня землю, а Чон не видит смысла противиться, так как он и сам был бы рад оставить позади всю эту миссию с пометкой «выполнено», чтобы возвратиться под мантию относительной безопасности.       Свисток ложится меж губ, и парень немедля выдыхает весь объем легких, извлекая из маленького устройства громкий и режущий слух звук. Вначале ничего не происходит, и голову даже посещает мысль, что парни где-то да просчитались, но вот ветви неестественно хрустят вновь и вновь, совсем близко, и вдалеке уже можно различить фигуры зараженных, уловивших сладкий аромат крови.       Стоит заметить, что это не представители пугающих трансформаций, коих намного сложнее одолеть, а значит улучшенные монстры на улицах были, скорее, разовой акцией. Зараженные похожи на людей, и их скелеты не подверглись сильным изменениям, как у более сложных мутаций, а сторонились «обычные» твари этой территории из-за того чудовища, что оккупировало окраины Янсана и пожирало всех без разбора. Но все это не отменяло того факта, что угроза для жителей фермы возросла до размеров небоскреба.       Не теряя убегающего сквозь пальцы, как песок, времени, Чон и Юнги рванули от клюнувших на их удочку зараженных, уводя их подальше от тихих и спокойных мест обитания группы выживших. Стопы жжет от нагрузки, но замедляться ни в коем случае нельзя, так как погоня набирает обороты и не отпускает из своих лап людей. Ветки хлыщут по конечностям и лицу, а мужчины не сдаются, слыша скрежет и хрипы за спиной инфицированных, спотыкающихся от незнания троп и скользкой грязи под ногами.       Чонгук поглядывает на бледного замедлившегося Мина, принимая внеплановое решение остановиться. У них есть меньше минуты в запасе, пока к ним доберутся жадные зубы в попытке схватить плоть, поэтому младший на ходу достает бинт и, повернув за очередное дерево, без особых усилий хватает руку Юнги. Быстро и уверенно, круг за кругом медицинская эластичная ткань туго оплетает ранение, скрывая за собой и порез, и красную жидкость, надежно защищая тонкое предплечье.       — Думаю, с них хватит твоей крови, – Чон укладывается в тридцать секунд и, проверив, не потеряли ли их взбешенные зараженные, в очередной раз свистит в свисток, вновь пускаясь в бега.       — Ты сбился, нам левее, – Юнги, зная местность как свои пять пальцев, откорректировал их направление, не отставая от энергичного парня, помня о последнем, но самом важном пункте во всем плане – им еще предстоит выбраться живыми, а для этого следует на последнем отрезке максимально оторваться.       Чонгук уже не чувствует ни страха, ни отчаяния, им руководят взбешенные концентрированные гормоны, гонящие вперед и орущие о том, чтобы предотвратить трагические события, ведь где-то там, совсем рядышком с инфицированными, прячется Чимин, выполняющий свою часть миссии и нагружающий еще слабую и больную ногу. А сейчас, гонясь вперед и чувствуя, как все дальше становится от них ферма, а зараженные преследуют его по пятам, Чон ловит себя на том, что он доволен тем, что Пак в относительной безопасности благодаря ему.

***

      План работает как часы. Чимин и Намджун идут за движущейся толпой зараженных, преследующих двух громких человек впереди и не замечающих бдительного контроля за их спинами, и прочесывают периметр, чтобы наверняка убедиться в тщательной зачистке территории. Если же мужчины находят отставшего от толпы инфицированного, то с ним разговор короткий – стрелы Кима и правда весьма меткие, а ножи Пака разрезают глубоко одним движением.       — Не боишься идти со мной? – спрашивает солдат, изучая профиль хозяина фермы, вызывающего двоякие ощущения внутри, что было вполне взаимно и со стороны Намджуна.       — Как только начнешь себя странно вести, то я не буду медлить, как Чонгук, – старший Ким не видит причин прятать свою настороженность и недоверие, а то, что он поставил Чимина в пару с собой, стоит расценивать, скорее, как способ подстраховки, чтобы более никто не пострадал.       — Я в курсе, что ты уже пытался меня убить, – отвечает Пак, пожимая плечами и проверяя поляну, на которую они выходят. Почти половина дороги пройдена, а значит скоро им следует спуститься вниз к берегу реки, чтобы приступить к выполнению второго напряженного пункта.       — Джиын проболталась, хотя, скорее, сделала вид, что проболталась, а на самом деле хотела меня предостеречь или припугнуть, – Чимин, удостоверившись, что зараженные не сворачивают с намеченного курса, а ферма уже осталась далеко позади, ищет узкую тропу к воде и оборачивается к нахмурившемуся Намджуну, — Так что у нас всех есть те, кому за нас постоять и кого защищать.       — На что-то намекаешь? – мужчина слышит рычащую интонацию, граничащую с угрозой, умом понимая, что сейчас военный напоминает больше раненого волчонка, скалящего зубы в попытке защитить свое, но сердце все равно пропускает удар из-за донельзя мрачной ауры вокруг Пака.       — Нет, тараторю глупости, – Чимин широко улыбается, и на первый взгляд кажется, что все хорошо, но Кима не проведешь, его интуиция дала знать, что если он посмеет тронуть Чона, то может остаться без головы. Надо держаться подальше от этих двоих, которые теряют руководство над собой в попытке друг за друга защитить, — А ну отодвинься немного.       Намджун неосознанно делает шаг вправо, открывая солдату больший обзор, а тот немедля запускает один из своих ножей буквально в пяти сантиметрах от плеча мужчины еще до того, как осознание произошедшего доходит до Кима. Он тут же поворачивается и видит лишь рукоятку холодного оружия, попавшего меж глаз одинокого притаившегося зараженного, громко охая. Монстр падает на землю, как мешок с картошкой, а Пак как ни в чем не бывало подходит к нему и вынимает один из любимых ножей, вытирая его приготовленной для подобных случаев салфеткой.       — Быстрая реакция, – хвалит Ким напарника, не в состоянии отделаться от чувства, что оружие желали бросить отнюдь не в инфицированного, а именно в него. Это читалось в словах, повадках и слишком слащавой улыбке Чимина, идущего впереди. Возможно, Намджун даже жалеет, что не убил Пака ранее, когда была возможность, ведь если его заражение проходит иным образом, то этот человек точно станет ужасающим зараженным и никому не поздоровится, даже добросердечному Чонгуку.       — Поэтому давай жить дружно, – заключает Пак, довольный чувством выполненного долга, будто пригрозив пальчиком взрослому мужчине, он может изменить его мотивы и поведение. Ким тактично молчит, с одной стороны, понимая импульсивные действия парня, а с другой – разрываясь от желания защитить своих друзей. Пусть он еще раз послушает Хосока.       Вдруг Чимин оступается на крутом спуске вниз и цепляется больной ногой за виднеющиеся из-за рыхлой почвы извилистые корни. Он так и полетел бы, переломав конечности или знатно расцарапав кожу и наставив синяков, но кое-кто, тоже достаточно ловкий, хватает его за руку, не дав травмироваться. Намджун держится для опоры одной рукой за ближайшее дерево и медленно тянет наверх Пака, с которого быстро сбилась вся спесь. Когда солдат восстанавливает равновесие и уже стоит крепко на своих двух ногах, то ему становится даже неловко из-за того, как теперь его же слова играют против него.       — Я не против не мешать друг другу, – говорит Ким, наблюдая за тем, как Чимин стряхивает несуществующую грязь с одежды, чтобы занять себя, и кое-что понимает. Этот пугающий парень не тот, кем хочет казаться, это не увидишь ни с первого, ни со второго и даже с десятого взгляда, а лишь тогда, когда нарушишь его внутренний баланс и пустишь крупную рябь по его внутреннему озеру. И после случившегося все его угрозы кажутся не такими уж и правдоподобными, ведь Намджуну хватает секунды, чтобы разглядеть – Чимин сам нуждается в поддержке.       — Мы задержались, надо торопиться, – Пак наконец-то видит тропу и спешит к ней, возвращая на место хладнокровное выражение.       Выводы насчет этих двух забредших на ферму парней могут быть отчасти ложными, так как Ким уверен, что они безумцы при любом исходе, но все же теперь он будет не так строг к их решениям и поступкам, ведь готов сражаться за своих с таким же необъяснимым рвением.

***

      Чон смотрит на Юнги, находит в его глазах достаточно решимости и оборачивается назад, чтобы удостовериться в том, что его главная аудитория не отстала. Уже пора отрываться на большее расстояние ради форы на последнем отрезке беговой тропы – мосте прямо по курсу, застывшем в попытке перешагнуть своими деревянными ногами, находящимися на разных берегах, через реку, которая наполняется водами весной. Задумка для того, чтобы оторвать от себя преследователей, была весьма рискованной, но другие варианты в умы парней не поступили, а ждать гениальных идей времени не было, поэтому сейчас Чонгук нащупывает прикрепленную к его поясу толстую страховочную веревку с карабином, обычно использующуюся в спасательных операциях, по пунктам в голове повторяя свои дальнейшие действия. Набрав больше воздуха, он ускоряется, надеясь, что истратил еще не все возможности своего тела и способен выполнить физически сложную часть без особого вреда для организма.       Изначально план был следующим: парни повиснут на веревке между мостом и водой, пропадая с радаров голодных зараженных в тени сооружения, а после им на помощь должны прийти их подоспевшие друзья, но сейчас, даже будучи в центре событий, гонимый адреналином и эмоциями Чон осознает невыполнимость миссии. На ходу он отсоединяет веревку от пояса, когда его ноги касаются деревянных балок, и на середине пути цепляет карабин за прочную с виду перекладину, опуская веревку вниз к реке. Мост широкий и прочный, видимо, построен недавно, а еще высокий, если брать в расчет весеннее половодье, в котором именно сейчас и пребывала река, показывая свою бурную и неистовую сторону.       Летом она спокойная и знойная в окружении гнусной мошкары, птиц и разрастающегося по берегам тростника, в котором прячутся гнезда прибрежных обитателей, весной уставшая и холодная, пьющая дожди и убегающая в даль, погрузившись в тоску от того, что все ее жители разлетелись и разбежались, а зимой молчаливая и спящая, готовая унести жизнь любого понадеявшегося на тонкий коварный лед. Чон хочет попросить у реки, чтобы сегодня она была благосклонной к двум смельчакам, способным в нее при надобности сигануть.       Веревка готова и свободна шатается на ветру, пытаясь добраться до поверхности воды, но все же не доставая. Следует действовать быстро и решительно, чтобы участники погони не раскрыли уловку и не бросились бездумно с высоты в воду следом за мужчинами, неминуемо барахтаясь и утопая, а то эти зараженные могут и не такое сотворить.       — Придется прыгать, – озвучивает свои догадки Чонгук Мину, шедшему немного позади, переводя сбитое дыхание. Тот махнул, мол «и так понятно», и оглянулся назад, удовлетворившись тем, что пока что тварей не видать.       Младший, взявшись за перила, разом перемахнул через них и, ухватившись за веревку, свесил ноги вниз навстречу воде, на секунду замерев и задумавшись, что если. Если он умрет такой бессмысленной смертью, захлебнется и удушится, уходя на илистое дно. Если станет жертвой группы голодных монстров, выгрызающих плоть до костей. Что потом? Пустота и ничего более, а в голове мелькает перепуганный взгляд Чимина, и он единственный, кто приходит на ум при подобных мыслях.       Чонгук медленно опускается по веревке вниз, игнорируя жжение в ладонях, стертых наверняка в кровь, и нестерпимую мышечную боль во всем теле. Парень видит вдалеке две человеческие фигуры возле берега реки и безошибочно узнает в одном из них Пака, такого далекого, застывшего и наблюдающего за ним. Поэтому Чон, не смотря вниз, отпускает веревку, как по команде, ему лететь недолго, пару метров, но кажется, что он падает с тридцатого этажа высотки прямо на асфальт, а перед глазами пробегает вся жизнь в коротких случайных воспоминаниях. По мосту слышится топот ног зараженных, что через секунду будут рыскать и вынюхивать своих жертв. Рядом слышится плеск воды: его напарник последовал за Чонгуком, чтобы успеть укрыться от безмозглых тварей.       Сердце екает и застывает в горле, а ледяная вода обхватывает своими ручищами человека и укрывает в себе, шепча в заложенные уши «мое», и утаскивая на дно, чтобы спрятать в сундук с сокровищем. Секунды растягиваются до часов, и, падая вниз, окруженный водой парень представляет себя на другой планете, где не существует воздуха и людей, он чувствует невероятную пустоту внутри, и его поглощает ощущение, что если он посмотрит под ноги, то увидит беспроглядную пропасть, затягивающую в себя.       Чон не решается открыть глаза, зная, какая нестерпимая и режущая боль последует за этим, поэтому дезориентированный в пространстве машет руками, противясь стихии и поднимаясь к свету, чтобы глотнуть воздух, найти Юнги и вернутся в свой мир. Парень выныривает, и тут к нему, как по щелчку, возвращаются слух и зрение, ударяя со всех сторон мощными потоками, вода хлещет в лицо, влюбившись в человека и не желая отпускать. Мин находится рядом, плещется на водной поверхности в поисках младшего как ни в чем не бывало. Встретившись взглядами и вспомнив об угрозе, повисшей над их головами в буквальном и переносном смысле, парни одновременно вдохнули побольше воздуха и нырнули обратно, как бы ни хотелось остаться наверху –сейчас лучше скрыть свое присутствие, направляясь за неспокойным течением все ближе и ближе к уже заждавшимся их товарищам, наблюдающим за представлением, остолбенев на месте.       Чон рассекает водные потоки перед собой, агрессивно откидывая их в стороны, ощущая противное покалывание в легких от недостатка кислорода, но упрямо продолжая плыть на глубине, чтобы отдалиться от зараженных на относительно безопасное расстояние. Когда терпеть головокружение не представляется более возможным, парень выныривает к долгожданному воздуху, немного удивляясь тому, что увидел перед собой. Чимин, благополучно забыв обо всем на свете и не смотря на происходящее вокруг, бежит вдоль берега навстречу парням, барахтающихся мокрыми крысами в речной пучине, неумолимо сокращая расстояние и глядя на них с нескрываемым испугом.       Чонгук готов поклясться, что из-за того, насколько близко к воде бежал старший, кроссовки Пака насквозь промокли, но это осталось незамеченным их владельцем, обеспокоенным совершенно другим. Проверив, не посыпались ли градом зараженные с моста в воду, Чон отметил, что те побрели на другой берег реки, остался доволен выполнением миссии и продолжил уже спокойнее грести вдоль реки, слушая запыхавшуюся брань Юнги неподалеку.       — Чтобы я еще раз согласился на подобное, – высказывается Мин Намджуну, когда его ноги уже твердо стоят на земле, а вода ручьями стекает вниз, чтобы вернуться в родные пенаты реки.       Чонгук моментально продрог под легким дуновением воздуха, но не стал показывать своей слабости довольным и счастливым друзьям, собиравшимся обратно на ферму. Парень принялся мотать головой, стряхивая излишнюю воду со слипшихся прядей волос, подобно бродяге, и услышал высокий и короткий смешок, что точно издал Чимин. Но когда Чон глянул на него, тот поспешно отвернулся, делая вид, что ему безразлично состояние младшего.       Пак так и не подошел и не осведомился о самочувствии Чонгука, будто специально раззадоривая его и заставляя сделать первый шаг; все, что он сделал – это переговорил с Юнги и даже похвалил его, а после пошел вперед, возглавляя поход обратно. Младшего немного задело подобное игнорирование его присутствия, но он не собирался это признавать и отдавать бразды правления в руки Чимина, поэтому тоже сделал вид, что все в порядке вещей. Все же они остались друг для друга чужими людьми, и, кажется, Чон понял некоторые уловки старшего и попробует его же ими переиграть.       Мужчины возвращаются на ферму во второй половине дня еще при свете солнца, ради безопасности приходится идти окольными путями, что значительно продлевает время прибытия. Зато в доме их ждал радушный прием, теплые кровати и горячая еда, которую с заботой для них приготовили оставшиеся защищать дом жильцы.       Намджун разрешил остаться на ночь на ферме, провожая улыбнувшегося Чимина смягчившимся взглядом, отчего в Чоне несмотря на усталость и голод загорелся едкий ревностный и беспочвенный огонек. Проигнорировав решившего в кои-то веки завязать разговор Пака, парень направился в отведенную ему комнату, в которой уже ночевал ранее, и плотно закрыл дверь, показывая всем видом, что не желает сегодня что-то с кем-то выяснять. В его планы входило переодеться в сухую и удобную одежду и спуститься к ужину, чтобы набить желудок и удовлетворить одну из жизненных потребностей, а после довольным и сытым лечь спать.              Кое-как Чонгук стянул через голову мокрую одежду, даже не заморачиваясь со свечами, – закат горит ярко-красным вперемешку с оранжевым и вдоволь освещает комнату – и бесцеремонно бросил на пол посреди комнаты. Дверь неслышно приоткрылась, и полуголый парень обернулся к непрошеному гостю, наперед зная, кого он увидит в проеме.       — Привет, – Чимин выглядит почти что смущенным либо от внешнего вида младшего, либо из-за своих мыслей. Он не решается пройти в комнату и держится за дверь, как за прочный щит, готовый сберечь его от разрушительной силы, коей для него всегда был Чон.       — Привет, – как болванчик, повторяет младший хриплым голосом, отмечая, что его горло слабо побаливает, и отбрасывает ладонью влажные вечно мешающие пряди назад. Купания в эту пору могут повлечь за собой неприятные последствия, но именно сейчас на это глубоко наплевать. Пак, наконец решившись, проскальзывает в помещение, тихо закрывая дверь, и упирается спиной о стену, словно приклеенная жвачка, не способная расстаться с поверхностью.       — Замерз? – только после вопроса Чонгук понимает, насколько сильно от всего разом, и свою роль сыграла не только холодная вода, а и кое-кто другой, манящий и отталкивающий, находящийся так близко и далеко одновременно, вызывающий короткое замыкание и столкновение кипятка со льдом, отдающее шипением под ребрами. Кажется, это умирает последнее сопротивление в нем.       — Да, – он оказывается в нескольких сантиметрах от старшего еще до того, как успевает кратко ответить, и вжимает тонкое тело в свое, не осознав возможного исхода. Хочется забыться, вытрясти всю дурь из своей башки и оставить лишь чувства, цветущие в сердце пышными бутонами, колющими своими шипами то тут, то там. Чонгук попал в терновник, как несчастная птица, и сколько бы он ни бился, то делал себе только хуже, разрывая на куски тело и душу и безостановочно обливаясь кровью. Его колючими кустами был Чимин, и, какая бы ни была предъявлена цена, Чон готов ее заплатить и кинуться на острие, распарывая органы. Кажется, что старший такого же мнения, он обнимает младшего так отчаянно и с надрывом, будто ждал этого момента годами в заточении и сейчас самоотверженно бросается на амбразуру.       — Ты позволишь мне согреть тебя? – фраза утопает где-то в голой груди младшего, который весь исходит мурашками от призрачного ощущения горячих губ к коже.       — Никак иначе, – Чон отвечает незамедлительно, и пропадают разом все конфликты и недомолвки, становится все равно на конец света, болезни и возможность умереть мучительной смертью. Его губы интуитивно находят чужие, податливые и инициативные, желающие утопить в себе и поглотить целиком. Они встречались и ранее, но каждый чертов раз ощущаются непредсказуемыми в новой гамме красок. Парень облизывает сладкий и пухлый рот, что призывно открывается для продолжения, впуская в себя все, что ему могут предложить, и Чонгук пользуется этой возможностью. Он льнет к горячему телу, исследуя проворным языком полость рта и желая забраться как можно глубже, чтобы прикоснуться кончиком к трепетной и боязливой душе, дрожащей от предвкушения, но не прячущейся и не убегающей. И когда парень встречает на своем пути чужую активность и языки соприкасаются, кажется, совершенно случайно, то его обдает неожиданным жаром и волной тока с ног до головы. Чонгука прошивает насквозь и заставляет застыть, и он рефлекторно прижимает старшего к стене, не рассчитывая собственных сил, еще и еще, чтобы невозможно было разобрать, где начинаются и заканчиваются их конечности.       Чимин же втискивает себя в крепкое тело младшего, все напряжение наконец-то находит выход в хаотичных движениях, страстных мокрых поцелуях и томных вздохах, оседающих тонкой вуалью на головах забытых друг в друге. Чону все мало и мало, он не способен даже вспомнить, о чем хотел поговорить и что так сильно боялся и желал сказать.       Человек в его руках кажется сказочным вымыслом, нереальным миражом оазиса перед одиноким путником, молящим об одном единственном глотке воды. Но дорвавшись – одного не хватает, целой чаше нектара не утолить жажду, зародившуюся в самой душе. Чону хочется испить до дна, высушить и вылизать до истомы и судорог в ногах этого тонкого и звонкого, как хрустальные цветы, парня. Его язык без устали лижет в перерывах между поцелуями каждый сантиметр, оставляя после себя влажные дорожки, чужая кожа становится полотном, на котором хочется писать слюной непризнанные шедевры. Чимин – это его откровение.       — Когда я увидел, как ты падаешь в воду, то чуть не обезумел, – на выдохе делится старший сокровенным, замечая в чужих глазах горящие огоньки, на которые хочется безостановочно идти, пусть даже они и ведут к обрыву –Пак шагнет без раздумий. Чон не может перестать гладить своего горячего и отзывчивого напарника, понимая, что сегодня он не сможет уснуть в одиночку, как бы ни пытался. — И чуть не бросился следом.       — А как же тот факт, что тебе это не нужно? – Чонгук вспоминает о теме, которую намеревался поднять, а именно об отвратительно горьких словах, поселившихся в нем сомнениями и апатией, о том ужасном диалоге, что должен был поставить жирную точку в их недомолвках и двуликих взаимоотношениях. Но, видимо, перо, которым писали их рассказ, соскользнуло, и чернильное пятно пролилось на бумагу, превращая написанное в огромную запятую.       — Давай не будем это никак называть, – предлагает Чимин, ища положительный ответ в глазах, на которые он никогда не сможет насмотреться вдоволь. Чонгук отмирает, вспоминает о том, где они находятся, и отрывает старшего от стены, кутая в свои объятия, как в самое теплое одеяло.       — У тебя боязнь слова «отношения»? – шутит младший, неспособный оторваться от чудного парня ни на секунду.       — Возможно. Разреши мне быть рядом, – Пак покрывает поцелуями острую и выразительную линию нижней челюсти Чона, зарождая нежный и мягкий стон, срывающийся стремительно ввысь и подкидывающий еще больше дров в костер.       Чонгук не может сдержать внутри себя все те грязные и порочные звуки, что так и норовят вылезти наружу. Его грудная клетка вздымается асинхронно, а рычать от напряжения и желания хочется во весь голос.       — Парой ночей это не ограничится, – серьезно говорит он, удивляясь сам себе. Откуда в нем столько смелости и некой наглости, которые никогда до этого не проявлялись? Возможно, на него так действует именно Пак или же Чонгук всегда был таким, но умело подавлял и не принимал эту свою сторону. Но сейчас, смотря на обычно не подвластного никому старшего, покорно ждущего своей участи, Чон как никогда ранее уверен, что делает все правильно.       — Посмотрим, – загадочно отвечает Чимин и заглядывает из-под ресниц в глаза младшего, будто испытывая на прочность цепи, на которые тот себя посадил.       Чон пропускает мимо ушей провоцирующий ответ и вновь сминает красные уста, не сдерживаясь от стонов прямо в них. Вдруг во всей этой суматохе он слышит стук в свою дверь: из коридора доносится голос зовущей к столу Джиын. Сердце гулко бухает в ушах, кровь шумит, гоняя кислород по венам и артериям на бешеной скорости, голова кружится от количества поцелуев, но они замерли, как два зверька в ярком свете передних фар. От страха и предвкушения быть застуканными белые блики наслаждения пляшут перед глазами. Чимин удерживает голову немного сошедшего с ума Чона своими ладонями, задыхаясь между стеной и тяжестью молодого тела и давая им обоим время на пару вздохов.       Чон ведет губами по особенно выделяющейся вене на шее старшего, не касаясь и внимательно прислушиваясь к чужому телу, что остро реагирует и дрожит в его руках в попытке заполучить еще кусочек ласки. Еле сдерживая себя от падения в бездну под названием «Чимин», младший одним махом отстраняется и впитывает лик Пака, такого требующего внимания, разбитого и желающего сползти по стенке вниз к ногам Чонгука. Пара поцелуев – и они оба уже не в состоянии думать.       — Нам надо спуститься вниз, – пытается вразумить и себя, и старшего Чон, пожирая трепещущего под его взглядом парня и отходя еще пару шагов назад, ведь одна секунда – и его поводок сорвется и он, как бешеный пес, набросится на Чимина. Младший удивляется собственным ассоциациям, не замечая ранее за собой подобных наклонностей. Может, это его укусил зараженный, а не Пака?       — Забудь о них, – умоляет старший, облизывая глазами рельефный торс Чонгука и мощные бедра, облепленные мокрыми штанами. Как же ему хочется содрать надоедливую ткань и лицезреть кожу. Чон сгорает под откровенным взором и оказывается вновь непозволительно близко, пригвождая парня к стенке с такой легкостью и силой, что из груди Пака вырывается высокий и громкий стон, ошеломляющих обоих. Чон ладонью закрывает его рот, а у самого дыхание перехватывает от напряжения, скопившегося ниже пояса.       — После того, как все разойдутся по комнатам, я буду здесь ждать разговора с тобой, – шепчет он, надеясь, что Чимин еще способен разобрать смысл слов, так как возбуждение заставило его поплыть, как пломбир на солнце, который так и хочется слизать подчистую. Старший кивает без промедления и стонет прямо в руку, ведя языком по ней и оставляя свой след.       — Хорошо, – повторяет он, когда Чонгук убирает ладонь. Пак проделал всю дорогу обратно на ферму в агонии от того, каким далеким с ним был младший, но прекрасно понимал, что виноват в этом его капризный характер, а теперь его просили подождать еще немного. И он предполагает, что этот последний час будет самым что ни на есть мучительным. — Сегодня мы спим в теплой кровати.       — Верно. Когда еще выпадет такая возможность?       Чонгук вновь отстраняется и делает глубокий вдох, когда красный и разгоряченный Чимин вылетает из его комнаты, громко хлопнув дверью и уносясь невыносимо далеко от него. Будет тяжело пережить трапезу и не сожрать заодно с приготовленными блюдами и своего напарника, но сначала им правда следует прояснить некоторые моменты.       Переодевшись в сухую одежду, Чон самым последним присоединяется к друзьям за столом. Поздоровавшись со всеми и поблагодарив за еду, парень принимается жевать рис с водорослями, заставляя себя немного поесть, так как от взбудораженных событий его желудок завязался в морской узел и уверенно отторгал пищу.       Чимин сидел прямо напротив и так же с неохотой ел, мало учувствовал в разговорах, с улыбкой кивая и отвечая общими фразами. Он вел себя так кротко и послушно, что заставляло младшего чувствовать себя еще более взвинченным. Чонгук рассчитывал, что передышка поможет прийти в себя и здраво посмотреть на ситуацию со стороны, но нет, напряжение в воздухе лишь возрастало в геометрической прогрессии. Поэтому парень даже смотреть лишний раз не хотел на старшего, но никак не получалось, ведь глаза сами возвращались к хорошенькому розовощекому парню.       Чимин выглядит почти невинно, облизывая ложку от остатков риса своим юрким языком, пока не ловит на себе неосторожный и обжигающий взор младшего, забывающего обо всем остальном. Старший бросает на него многозначительный взгляд, останавливаясь на своем занятии немного дольше, чем требуется, чтобы удовлетворить любопытство Чона.       Чонгук теряется окончательно, чувствуя, как огонь из паха распространяется по всему телу. Спускаться к ужину было его самой большой ошибкой, ведь Пак устроил ему настоящую пытку, мучая уже блестящую чистую ложку и даря ей поцелуй за поцелуем, что были нежнее первоцветов. Чон судорожно и, видимо, слишком громко вздыхает, обращая на себя внимание Намджуна, решившего подключить в разговор и младшего.       Учавствовать в беседе получается с трудом, товарищи жужжат на фоне как назойливые мухи, смысл бесед которых остается засекреченным для несосредоточенного Чона и возбужденного Чимина. Они сфокусированы на том, чтобы делать вид, что еда слишком вкусная, и, конечно же, друг на друге.       В один момент младший чуть не подскакивает на стуле, так как ощущает чужое прикосновение к своей голой лодыжке. Смотреть под стол, чтобы удостовериться в догадках не надо, ведь легкая ухмылка довольного реакцией Чимина говорит все сама за себя.       Он мажет своей ступней по чужой ноге легко и приятно, вызывая тахикардию и очередной приступ жара. Надо держаться стойко и уверенно, чтобы никто ничего не заподозрил. Чонгука обдает с ног до головы нежностью касаний и трепетом, зарождающимся в груди.       Наконец-то голоса на фоне редеют и все чаще слышится звон посуды, которую бережно складывают в тазик. Это издевательство скоро закончится. Поднявшись и поблагодарив за приятный вечер, младший взлетает на лестницу, чтобы как можно скорее спрятаться в своей комнате и суметь утихомирить свое сердце, находясь в предвкушении прибытия очень желанного гостя.       Он слышит чужие шаги, как хлопают двери других комнат, вдали смеется Хосок, видимо, достающий ворчливого не по годам подростка. Минуты тянутся лениво и не спеша, а Чон ничего так и не смог сделать, продолжая ошарашенно сидеть на краю кровати, будто контуженный, в ожидании того, кто активирует бомбу, заложенную глубоко на нем.       Да и что ему еще делать, вся его сущность замерла перед прыжком, способным придавить добычу к кровати и утихомирить поднявшийся ураган. Минуты текут одна за другой, унося с собой и часть возбуждения, на место которого приходит глубокая задумчивость. У Чонгука достаточно времени, чтобы взять контроль над телом и подготовиться к такой нужной беседе. Как бы сильно ни хотелось наброситься на старшего, вначале они нуждаются оба в ответах и словах. Поэтому младший тщательно продумывает, как лучше донести свои мысли и решения до непредсказуемого Пака.       Дом уже погрузился в тишину, нутро полностью остыло от пережитой страсти, и лишь жалобно мяукала кошка, скребясь в закрытую дверь комнаты Хосока, чтобы свернуться рядом с хозяином и украсть у него немного тепла. Пора бы уже Чимину прокрасться по коридору и тихонько прошмыгнуть к заждавшемуся его Чону, потерявшему последние будоражащие эмоции и даже начавшему скучать по старшему. Он не готов был расходиться на ночь, ведь они договорились предельно ясно, что проведут эту ночь вместе. Почему тогда Чимин вновь ведет себя нелогично, сначала доводя парня до звона в штанах, а после по-хамски бросая его?       Надо было бы принять ситуацию, наконец-то смириться, что у них ничего никогда не выйдет в силу обстоятельств, сложных характеров и личной несовместимости, и просто-напросто лечь спать, чтобы отдохнуть и иметь завтра больше сил, сосредоточившись на правда важных проблемах. Но Чонгук так не может, он ждет еще минуть десять, двадцать. Когда с момента их последнего многообещающего взгляда за столом проходит час, а солнце уже давно плюнуло на все и ушло на покой, парень не выдерживает. У него кулаки чешутся от злости, такого отношения к нему и желания вновь ощутить в своих руках тело Чимина в равной степени сильно. Он старается максимально тихо передвигаться по дому, чтобы остаться незамеченным, подкрадываясь к комнате старшего, а потом без стука и стыда открывает дверь и заходит внутрь.       На удивление, в помещении никого не оказывается: шторы плотно задернуты, кровать застелена с разброшенной в спешке одеждой, а на журнальном столике лежат ножницы со следами крови. В недоумении и растерянных чувствах Чон уже было хочет рыскать ищейкой по всему дому в поисках пропажи и поднимать всех на уши в случае чего, но, когда уже одной ногой он оказался в коридоре, слышит приглушенный еле уловимый звук.       Чонгук остановился и замер, прислушиваясь. Неизвестного происхождения звуки повторились, и парень двинулся по направлению к источнику. Ноги и уши ведут его к платяному шкафу, поэтому, как можно тише и медленнее, младший приоткрывает его дверцу и заглядывает внутрь, немея с головы до ног. На полу в темном нутре мебели, скукожившись в три погибели, прятался его напарник, дрожа всем телом от накатившего страха и почти беззвучных рыданий. Совладать с собственным телом донельзя трудно, так как подобное поведение, казалось, несвойственно Паку. Чонгук почти был уверен, что старший не умеет плакать от природы, но картина перед глазами доказывала обратное. Случилось что-то из ряда вон выходящее, что-то серьезное и страшное. Волнение поглотило Чона.       — Чимин, дорогой, что случилось? – шепчет в испуге Чонгук и садится на корточки перед съежившимся и притихшим старшим, отрицательно машущим головой. Парень замечает, что у Пака отсутствуют штаны и он судорожно обнимает ноги, пытаясь сжаться и исчезнуть.       — Нет, уходи, – сквозь слезы и отчаяние шепчет Чимин, отталкивая от себя, стараясь вновь закрыться в шкафу от мира со всеми его возможными разветвлениями событий, ведь ни в одной из галактик нет места ему –поломанному, неправильному и опасному.       Вот только Чон не подчиняется, не убегает, а лишь раскрывает створки шире, удивляясь, как в мебели компактно уместился парень целиком. Он завороженно смотрит на слезы в наступивших сумерках, боясь даже дышать. Соленая жидкость бежит ручейками от уголков глаз по щекам, покрытых красными пятнами, к четкой линии нижней челюсти, чтобы, набрав достаточно мощи, сорваться вниз к острым ключицам. Младший никогда бы не подумал, что Пак умеет плакать. Не то, чтобы это какой-то особый дар, просто Чимин оставляет впечатление непробиваемого человека, давно забывшего, что у него есть возможность выпускать эмоции через рыдания, его слезные протоки давно высохли и забились песком.       Но нет, под тысячью обликов и ролей прячется ранимый и невинный человек, способный подарить миру озера слез. Его легко задеть, обидеть и причинить вред, наверное, именно поэтому он не выходит на свет, но Чонгук видит, как тогда возле беседки и на озере, так и в лесу во время дождя, когда их носы и души соприкоснулись, одинокого мальчика, запертого в шкафу, и тянет к нему руки, глазами умоляя поверить. Чимин затихает, смотря на вытянутые к нему конечности и с трудом приводя в норму дыхание, и борется с желанием оттолкнуть, накрывшись покрывалом и дальше продолжая вариться в созданном самолично котле вместе с унынием и печалью. Он благодарен, что его не выволакивают из своеобразного укрытия насильно, не принуждают и не вытягивают ответы. Чон молча ждет решения старшего, не отрывая от него глаз, полных чего-то столь сильного и бьющего под дых, что Чимин поддается. Нет, там не сожаление, там нечто крепкое и непоколебимое, сильнее кратковременного возбуждения и промозглой жалости. Чонгук смотрит так, будто может просидеть в ожидании сутки напролет, не сдвинувшись с места, и это почему-то подкупает.       Когда младший замечает, что к нему навстречу делают одно легкое движение, подползает ближе, давая возможность упасть в свои объятия изнеможенному истерикой и переживаниями парню.       — Тише, все хорошо. Я рядом, – шепчет на ухо старшему Чонгук, укутывая собой и замечая, что повязка на ране отсутствует, а под пальцами ощущается нечто мокрое. Думать долго не приходится, так как в нос ударяет запах крови, а Пак сжимается от физической боли, когда рука проезжается по месту недавнего ранения. — Кто это сделал?       Последняя фраза звучит уже не так мягко, более агрессивно и с нажимом. Младший, ощущая, как за его плечи отчаянно цепляются и дрожат, успокаивающе качает тело, будто в колыбели, пытаясь угомонить и вселить доверие. Чимин всхлипывает громко, без возможности выдавить даже малейший звук, так как горло сдавливает невидимый кулак, и наносит слезы на шею и плечи Чона, готового принять все, лишь бы это помогло успокоиться. И это работает, в руках Чонгука становится уютнее, чем в шкафу между пропахшими нафталином рубашками.       — Я, – хлипким, как дуновение ветерка, голосом отвечает Пак и, немного отодвигаясь, следит за реакцией задумавшегося младшего, ожидая расспросов и допросов, но получает лишь поглаживание по голове и поцелуй почти по-родительски нежный в лоб.       — Надо продезинфицировать и перевязать, – ласково и без упреков, а Чимин льнет к теплому телу, чувствуя, как в нем разрастается объемное и сладкое, как сахарная вата, ощущение, что он нашел свое правильное место. — Отпустишь меня на минутку?       Чое продолжает гладить по волосам и заботливо удерживать фигуру на себе, а после неуверенного кивка, перехватывая под ноги и руки, он без труда поднимается с Паком, как с самым драгоценным грузом, и перекладывает его аккуратно на холодную постель, следя за малейшей реакцией старшего.       — Я скоро вернусь, жди здесь и никаких шкафов, – Чон ведет по лицу пальцем, разрушая проложенную слезами дорогу, и, заметив неуверенное разрешение, тут же бежит к своей комнате, чтобы не оставлять в одиночестве Чимина надолго.       Какой же он дурак! Сидел и целый час лелеял свои обиду и злость, выдумывал высокопарные речи и неоспоримые доводы, будто старший обязан был оправдать все высокие ожидания! Так хочется удариться головой о стену, чтобы оттуда исчезла вся глупость.       Парень без труда находит аптечку, которую и так приготовил заранее для перевязки, но теперь ему предстоят более сложные манипуляции, и вот уже хочет ломануться обратно, чтобы позаботиться о старшем, но в нем просыпается такая усталость, что Чон садится на минуту на краешек кровати, смотря на свои трясущиеся руки. Сейчас он не на шутку перепугался за Чимина, его психологическое состояние и здоровье. Что же привело непобедимого парня к такому? Чонгуку надо знать не для того, чтобы утихомирить любопытство, а чтобы иметь представление, каким образом он может помочь старшему. Надо собрать себя и стать сильнее ради него, если для себя не получается. Парень смотрит на палец, которым вытер слезы дорогому и незаметно проникшему в сердце человеку, и, не думая, засовывает в рот, ощущая на кончике языка соленость своей кожи. Еще секунда, и он вернется обратно, просто, кажется, до него только дошло, что это помешательство на наглом солдате не исчезнет, сколько ни противься, даже если он окажется на луне, скажем.       Чон согласен на пару ночей, на несколько взглядов и объятий, хотя бы десяток поцелуев и существование где-то неподалеку от Чимина, в радиусе пяти метров, чтобы видеть, любоваться и помогать. Если это все, что ему предложат, то он будет рад даже этому.       Собравшись с духом и мыслями, Чонгук с аптечкой, быстро миновав коридор и дверь, уже стоит возле постели, где так и лежит послушный старший и смотрит на пришедшего большими искренними глазами.       — Чимин, хороший, сейчас мы обработаем рану и тебе станет легче, – говорит парень, попутно зажигая найденные на тумбочке свечи спичками и расставляя инструменты и лекарства, и находит ладонь Пака, переплетая их пальцы, чтобы забрать остатки тревоги и выдворить их за дверь. — Потерпишь немного?       — Да, – легко соглашается старший, не сводя глаз с занявшегося делом Чона, который тут же ставит антисептик недалеко от парня и подносит ближе к ране свечу, чтобы адекватно оценить нанесенный ущерб.       — Все не так плохо. Но мне придется чуток тебя подлатать, – успокаивающе и с улыбкой говорит младший, стараясь восстановить шаткое равновесие для Чимина, уже переставшего плакать. Младший смотрит на стягивающиеся высохшими слезами щеки парня и не может сдержаться, чтобы не наклониться на секунду и не оставить нежный поцелуй на одной из них, всего на секунду.       Дальше Чонгук принимается за работу, дезинфицирует инструменты, подкладывает пеленку под бедро старшего, проводит осторожную очистку и ревизию раны и обрабатывает ее обеззараживающими растворами, она неглубокая и вреда много Пак все же себе не успел сделать, но ради того, чтобы не осталось уродливого шрама, младший готов повозиться. Когда место и приспособления готовы, парень достает ампулу с анестетиком, чтобы уберечь Чимина от неприятных ощущений, но старший отрицательно кивает, останавливая и не позволяя наполнить шприц.       — Но тебе будет очень больно, –задержав дыхание, говорит Чон, думая все же воспротивиться и поступить по-своему, но старший дергается и не отпускает руку парня.       — Я привык, – произносит Пак и своими словами вводит в еще больший ступор младшего, отложившего в сторону идею с местной анестезией.       При тусклом свете свечей приходится напрягать глаза, вглядываясь тщательно, чтобы ничего не пропустить. Чонгук в очередной раз благодарит себя прошлого за то, что додумался на всякий случай захватить хирургические иголку и нити. Теперь же все зависит от его мастерства, отработанного на университетских манекенах и редких домашних травмах. Чимин зажимает в зубах край подушки, но даже не пикает в процессе зашивания, который проходит очень быстро в руках сосредоточенного доктора.       Чон обрезает нитку, равномерно накладывает новенькую повязку и убирает все лишнее с постели, возвращаясь на коленях к тяжело дышащему и беспокойному старшему. Им одолевает внезапный порыв нежности и чувств, желание доказать, что Чимина ценят и к нему относятся очень бережно, поэтому младший, не думая ни о чем больше, склоняется над раненым бедром и оставляет крохотный щекочущий поцелуй возле кромки бинта, надеясь, что это поможет быстрому выздоровлению не только тела, но и души, ибо там ран намного больше и они куда серьезнее. Пак задерживает дыхание, но не отстраняется и не злится, даже расслабляясь от окутавшего его ощущения безопасности. Чонгук смущен, что выдает с потрохами его легкий румянец, но ни о чем не жалеет, он гладит старшего по голове, убирая мокрые от пота пряди с лица.       — Тебе надо отдохнуть, – шепчет парень, отчего уставшие глаза сосредотачиваются на нем, а пересохшие губы хватают больше воздуха, решаясь вынести вердикт.       — Не уходи, – просьба пострадавшего хищника, что как никогда уязвим, но для Чонгука это не шанс задеть и убить в момент слабости, для него это признак еще и хрупкого доверия.       — Я и не думал, – уверяет младший и укрывает ослабевшего Чимина тонким одеялом так, чтобы не задевать проблемную ногу, садясь на свободную половину кровати и долго не решаясь лечь рядом. Они смотрят друг на друга, не ощущая никакого дискомфорта в повисшем молчании. Чон видит в чужом взгляде растерянность, печаль и усталость, кажется, от жизни в целом, интересно, что сумел рассмотреть в его глазах Пак? Возможно, неприкрытые ничем крепнущие изо дня в день чувства или лишь жалость?              В любом случае старший тянет руку к колеблющемуся парню, показывая этим свою благосклонность к общему отдыху в постели. Чон поддается, ложась на бок с осторожностью лицом к Чимину, чтобы ни в коем случае не мешать, и поглаживает тонкую ладонь, захватывая ее в плен из своих. Пак поворачивает голову к нему, все так же блуждая глазами по чужому лицу, волосам, одежде и хватает сухими покрытыми корочками губами воздух и, в конце концов, отпуская себя, легко улыбается. Через несколько минут младший смелеет и оказывает еще ближе, пока их тела не касаются друг друга, а дыхание не ощущается на шее.       Сердце в груди отбивает барабанный марш от близости и пережитых эмоций. Успокаивая дорогого человека, младший совершенно наплевал на свое взвинченное до небес состояние. Сейчас его главная цель – это уложить спать Чимина и следить за ним, подобно коршуну, ведь этот кажущийся стойким и непробиваемым солдат на самом деле имеет множество не заживающих годами ран, с которыми молодому врачу справиться не под силу.       — Чонгук, я так боюсь, что могу превратиться в любую секунду и разорвать всех в клочья, – решает признаться старший слабым голосом, полным неподдельного беспокойства, поэтому Чонгук ведет кончиками пальцев по его лицу, желая забрать себе все плохое.       — Все из-за этого?       — Да, я переодевался и увидел эту повязку. Как я могу находиться здесь, идти к тебе, на что-то рассчитывать в этой жизни? – спрашивает с горькой улыбкой Пак даже не у собеседника, а у неизведанных миру высших сил, разгулявшихся и топчущихся на его судьбе.       — Не бойся. Мы справимся, – уверяет Чонгук, переживая и всерьез воспринимая все слова, и неосознанно старается оградить парня от опасности хотя бы собой из плоти и крови, пододвигаясь еще. В конечном итоге, он осторожно кладет руку на талию старшего, давая знать, что он здесь, не бросит и никуда не уйдет. Напряжение старшего растворяется постепенно, а Чимин накрывает своей ладонью ладонь Чона, ухватившись как за последнюю надежду, брошенную в океан сомнений.       — Ты не можешь знать наверняка. Вдруг ночью я прокушу тебе шею, – пытается вразумить Пак в очередной раз, но больше не отталкивает, а сам тянется к приятным касаниям, прикрывая тяжелые веки. — Я – гребаная пороховая бочка, могу взорваться в любой момент.       — Я не против чтобы меня откинуло ударной волной, – Чонгук впитывает каждое очертание в тусклом свете догорающей свечи, завороженный и покоренный, кажется, потерянный безвозвратно.       — Придурок, – отвечает Чимин и все же хрипло смеется, пальцами растирая глаза. Его голос уже живее, и это не может не радовать.       — Немного, – соглашается Чон, тушуясь от того, что его любование парнем рядом рассекречено. Пак улыбается шире, но мигом становится серьезным, запуская пальцы в густые волосы младшего.       — Пообещай, когда ты поймешь, что меня не вернуть, то не будешь медлить, – на полтона ниже без права на дебаты – вот так выносит приговор поставивший на себе большой красный крест Чимин, но ничего из сказанного не действует нужным образом, не меняет траекторию принятых решений и не портит настроение. Оно остается для младшего фразой, которую надо искоренить всеми доступными методами.       — Ни за что. Я тебя не брошу, – Чонгук кладет руку на шею старшего и ведет медленно выше, поворачивая к себе кукольное лицо в ожидании последующих слов и лаская пальцами кожу так, будто трогает нежный заморский шелк. Между их губами несколько сантиметров и разорванное на мелкие кусочки дыхание. Старшему страшно посмотреть в глаза, думать и существовать, он – загнанная в ловушку мышь, и даже рад этому. — Больше не хочу ничего подобного слышать. С того момента, как ты попросил тебя поцеловать, а может еще раньше, все было предрешено. Ты от меня не избавишься.       Губы младшего накрывают чужие, сухие и шероховатые, чтобы запечатать клятву несмываемыми чернилами на обратной стороне грудной клетки, а Пак не может не ответить, в очередной раз теряясь от переполнивших эмоций, подаренных коротким, поверхностным и почти детским поцелуем.       Когда Чон отпускает, то рот старшего открывается в поиске аргументов для нового спора, чтобы защитить, переубедить и очистить очки влюбленного парня от романтического налета, но ни одного слова из суматошных мыслей вычленить не получается. Наблюдая за потугами, Чонгук продолжает гладить лицо и волосы своего человека, умиляясь ото всех подмеченных деталей, таких как покраснения на подбородке, бегающие изумленные зрачки и ранка от содранной корочки на нижней губе.       — Чимин, я все продумал, – решает поделиться Чонгук своим планом, надеясь, что сможет наконец-то избавить старшего от пагубных затей. — На военной базе занимаются разработкой вакцины и, скорее всего, параллельно антидота, я буду им помогать, сделаю все возможное, и ты одним из первых получишь лекарство, чтобы не было даже малейших сомнений.       — Ты уверен, что успеешь? – после недолгих раздумий спрашивает Пак, боясь, что надежда в нем зародится слишком рано, а потом ее придется самолично жестоко убить.       — Да, поверь мне, – просит младший, прекрасно понимая существование обилия угроз и факторов, способных перевернуть все вверх дном множество раз, превращая будущие начерченные планы в барабан стиральной машины, в котором их будет перекидывать, аж пока не выключится режим отжима.       — Это чертовски сложно, – на выдохе говорит Чимин, но не может не поддаться искушению и не представить, что затея может сработать. Тогда у него будет шанс на что-то в этом мире, и, может быть, боль будет не всегда его преследовать и издеваться.       — Я буду рядом в любом случае, – убеждает младший, и, кажется, что наличие Чона способно отогнать тревогу и всех ее друзей, давая возможность дышать без горящего кирпича на грудине. — Не отталкивай меня, пожалуйста.       Следующий шаг делает Чимин и с обезумевшим сердцем переворачивается на здоровый бок, оказываясь спиной к младшему и замирая в ожидании решения парня, которое не заставляет себя долго ждать.       Чонгук подбирается вплотную, следя за тем, чтобы больная нога не пострадала, и прижимается телом к спине старшего, задерживая дыхание. Ответов никаких не требуется, когда Пак так органично вписывается своими изгибами в чужие, и Чон наталкивается на глупую мысль, что их тела подгоняли под размеры друг друга перед отправкой на этот свет. Младший, поглощенный залпами фейерверков внутри, так как любые взаимодействия со старшим откликаются в нем в сто крат сильнее, замечает мурашки на задней оголенной поверхности шеи и не выдерживает более космического расстояния между ними.       Чон окончательно притягивает расслабленное тело в свои осторожные объятия и зарывается носом в короткие волосы на затылке Чимина, слегка касаясь губами, вдыхая полной грудью и запоминая настоящий приятный запах человека. Еще никто в его жизни так маняще не пах. Этим ароматом хочется наполнить тело и пространство. Вроде ничего необычного, но сердце и сознание Чона успокаивается, чувствуя себя в безопасности.       Им не надо словесных подтверждений, чтобы понять, что они теперь неразлучны, как тот вид неугомонных красочных попугаев, уделяющих все свое время друг другу, ведь, вот так лежа и прижимаясь к спине старшего, пытаясь его отгородить от всех страхов и монстров, прячущихся под кроватью, и слушая как выравнивается и замедляется его дыхание, Чонгук чувствует себя впервые на своем месте. И его глаза закрываются постепенно, и сознание уплывает в мир сновидений тоже, найдя тихое убежище посреди разразившегося апокалипсиса, что кажется невозможным.