Patient Zero

      Так и случается к счастью или сожалению.       К Чонгуку сначала возвращается слух, и суматошное сознание постепенно просыпается, впадая в неистовую панику сразу же после пробуждения. Конечности затекли во время отключки, поэтому парень остается лежать овощем и ждет, когда контроль над телом и зрение полностью восстановятся, чтобы иметь хотя бы призрачное представление о ситуации. Обрывки воспоминаний простреливают голову болезненно и беспощадно навылет, заставляя вертеться в поисках напарника, несмотря на нестерпимую боль, и медленно издеваясь над Чоном. Дыхание глубокое и рваное принуждает разум туманиться еще больше, а пейзаж вокруг – кружиться в сумасшедшем хороводе.       Пропажа находится быстро, расположившись недалеко от Чона на холодной земле в том же положении, что и ранее. В безмолвной истерике младший, кое-как совладав с собственным сопротивляющимся телом, подполз к Чимину и с облегчением заметил, как шевелится его грудная клетка, насыщая кислородом находящийся в бессознательном состоянии организм, сердце стучит, перекачивая литры крови, а кожа горит, кажется, настоящим огнем, согревая продрогшего парня.       Под пальцами, машинально приложенными к сонной артерии на тонкой шее, бьется живой пульс, а лоб старшего – горячий и мокрый от чрезмерного потовыделения, как у больного тропической малярией. В реалиях эпидемии трудно предположить, является ли он все еще его напарником или же, когда болезнь окончательно победит, забираясь на пьедестал, на Чона посмотрят молочные туманы в чужих глазах, а привычный солдат канет в небытие, заранее попрощавшись. Хочется надеяться на лучшее, но ситуация сможет проясниться, лишь когда Пак придет в сознание, а пока что остается теряться в догадках и жить неуловимой, но знакомой надеждой.       Парень начинает отчаянно тормошить худое тело, погруженное в глубокий сон, надеясь, что его бессмысленные действия помогут совершить невозможное и разбудить спящую красавицу чудным образом, но реакции ноль. Чимин в его руках висит шарнирной куклой, поднимая новый ураган переживаний и сбивая дыхание еще больше у и так настрадавшегося за последние сутки Чона. Ему хочется, чтобы все было в порядке. Он бы верил в это, закрыв глаза на сопутствующие факторы и заткнув уши, чтобы не слышать голос разума, как последний дурак. Не надо никаких золотых гор, славы или запредельных мечт, его желание – это спокойная размеренная жизнь и здоровье напарника, вот это настоящий вес радости, которая, к сожалению, уже отчасти недоступна. Навсегда.       Панический страх, что старший больше никогда не проснется, берет верх. Парня охватывает желание снести все вокруг подчистую, орать со всей дури и метаться в поисках решения проблемы, хотя головой он понимает, что это далеко не выход. Поэтому все, что делает Чонгук – это прижимает к себе Пака изо всех сил, заставляет себя успокоиться через "не хочу", стараясь охладить температуру своего нрава и хладнокровно сориентироваться в выборе тактики, а мысли ловит, чтобы те не носились без дела по черепной коробке, распаляя очередную мировую, шедшую не в его пользу.       При любом исходе отступать от первоначального плана никто не намерен. Поэтому парень, изучив перевязанную ногу потерпевшего и убедившись, что кровотечение успешно остановлено, осматривает их рюкзаки и начинает собираться, чтобы продолжить нелегкий путь.       Но все заканчивается, так и не начавшись, когда до ушей доносится неестественный хруст веток и звук посторонних шагов – кто-то находится рядом и очень даже близко. Гадать, кому посчастливилось набрести на двух попавших в беду мужчин, очередному зараженному или человеку, нет времени и слишком опасно. Чонгук, недолго размышляя, находит спрятанные в боковом кармане рюкзака старшего патроны и как можно тише заряжает пистолет, хваля небеса за то, что он догадался научиться этому ранее. Проверив в очередной раз неизменившееся состояние Пака и удостоверившись, что тому ничего не угрожает, вооруженный и настроенный решительно Чон выглядывает из-за дерева, надеясь поймать на мушку нежеланных гостей еще с расстояния, чтобы избежать очередного непредвиденного кризиса. С него достаточно патовых ситуаций, поэтому с этого момента он будет действовать на опережение.       Голова немного кружится, и изображение перед глазами рябит, как помехи на старом телевизоре, но Чонгук не планирует отступать и подвергать опасности уязвимого сейчас Чимина, поэтому старается максимально собраться и сконцентрироваться на предполагаемой угрозе. Теперь его очередь защищать, а не прятаться в кустах.       — Чонгук, мы вас искали, – вдруг доносится голос из противоположной от выбранной стороны, заставляя резко развернуться и найти говорящего. Хосок вместе с Намджуном стоят от потерянных товарищей в паре метров, вооруженные и измотанные. Первый выглядит встревоженным состоянием друзей, а второй – настороженным положением дел.       — Это вы, – облегченно говорит Чон, готовый вывалить на пришедших всю занятную историю, но что-то останавливает его от откровений. Он замечает, как его знакомые не подходят ближе и внимательно оглядывают все вокруг, как старший Ким обращает особое внимание на лежащего Чимина и останавливается взглядом на перевязанном ранении, будто желая прожечь его лазерными лучами, как Хосок, уже решивший сделать шаг навстречу, застывает, тоже увидев весомые причины оставаться на безопасном расстоянии.       — Мы видели труп зараженного, вы его убили? – начинает Намджун и многозначительно замолкает, ожидая подтверждающего его слова кивка, а когда получает его, то медленно продолжает, — Чимина ранил он?       Молчание в этом случае имеет больший вес, нежели слова, и чем больше секунд убегает прочь, тем болезненнее физически чувствуется, как ухудшается ситуация. Чонгуку уже не легко, нет, он понимает, что расслабился слишком рано, ведь сейчас все меняется в одночасье – и вот уже Намджун метко целится из своего арбалета в лежащего в беспокойном и глубоком сне Пака без сожалений и промедлений. Он знает, что его стрела без погрешностей попадет точно в цель, и от нажатия на курок останавливает лишь близость к траектории выстрела фигуры Чона.       — Чонгук, медленно отойди от него, – цедит Ким, сосредоточившись на предстоящем выстреле. Хосок замирает под его боком, не смея молвить ни слова, понимая всю сложность, боль и неизбежность происходящего.       Но на удивление всех, парень не подчиняется логическому приказу, а наоборот действует наперекор здравому смыслу, наводя заряженный пистолет на целившегося в Чимина Намджуна и приводя этим в еще большее замешательство всех присутствующих. От неожиданности Ким немного теряет концентрацию, приоткрывая рот в изумлении, но арбалет не опускает с намеченной цели.       — Он ранен и скоро превратится. Не делай глупостей, – пытается вразумить Чона мужчина, но в ответ получает каменное непробиваемое выражение лица и чистую упертость. Чонгук не слушает холодные речи, как и собственный голос разума, зная, что ничего нового ему не посоветуют, и обращает внимание на высоко стоящее солнце, палящее прямыми лучами в лицо и не щадящее никого. Перед ним все равны и одинаково горят под ультрафиолетовым излучением изо дня в день, кто-то выбирает загорать где-нибудь на пляже, а кто-то прятаться в доме и ждать того часа, когда оранжевая звезда станет благосклоннее. Чон сам способен понять, что для него лучше и каким человеком он хочет стать.       — Сколько сейчас времени? – спрашивает парень, сосредотачиваясь на представляющем в данный момент угрозу для его напарника Киме, будучи уверенный, что если тот выстрелит – то и он не станет медлить.       — Где-то одинадцать утра, –непонимающе встревает в разговор Хосок, видя, что идти на контакт ни один, ни второй не хотят, а оружие слишком опасно сверкает в их руках.       — Мы лежали здесь по меньшей мере часа два, если не больше. Он должен был уже давно превратиться, но я что-то не вижу этого, – саркастично объясняет младший, внимательно следя за каждым телодвижением Кима, чтобы не упустить поползновений в сторону его Чимина. Намджун тяжело вздыхает, находя долю правды в словах Чона, как бы ему ни хотелось игнорировать сей странный момент, поэтому он опускает арбалет и отходит на шаг назад, показывая, что больше не намерен уничтожать бессознательного парня, погрязшего в лихорадке, как в жадном болоте.       — Что ты предлагаешь? – устало спрашивает мужчина, переглядываясь с Хосоком, пожимающим плечи и не знающим, как поступить дальше.       — Он будет жить, – без отлагательств и сомнений, четко и ясно. А если с ним не согласятся, то Чонгук вполне справится и один с выполнением своих планов.       — Ты с ума сошел? Я не буду подставлять под удар остальных! – выходит из себя Намджун, старающийся до этого сдерживать нервы под контролем, но этот мелкий идиот морально давит, не рассчитывая собственных сил, будто проверяя, сколько еще может выдержать человек на его прицеле.       — И не надо. Отпусти нас. Иначе мне придется выстрелить, – к слову, опускать пистолет вслед за Кимом Чон не стал, не до конца доверяя трюку с помилованием.       — Я ошибся в тебе, ты безумец, – шепчет Намджун, не веря в происходящее. Он готов отпустить здорового пацана, по сути, на смерть с на половину превратившимся зараженным. А сделать что-то против – не имеет права, ведь Чимин и Чонгук никогда не были в его власти, да и вряд ли это было возможно вообще когда-то. Они слишком независимые, вольные и непредсказуемые личности даже для общества друг друга.       — Возможно, но знаешь, мне все равно, – отвечает Чон, наконец-то пряча оружие за пояс и доставая из своего рюкзака пакеты с злосчастными медикаментами, из-за которых он сорвался ночью в город, а Пак без раздумий увязался за ним. Острая вина режет вены без промедлений, и сочувствие выливается бурными реками, опустошая душу внутри физической оболочки, но парень не дает окрепнуть саморазрушающим мыслями, что, подобно термитам, выгрызают свои ходы в человеческой решимости, так как он лишен возможности и времени для страданий. Ради Чимина он готов противостоять хоть папе Римскому.       Упакованные ингаляторы падают возле ног ничего не понимающего Намджуна. Видимо, мужчины еще не вернулись на ферму и не знали всех деталей внезапной ночной вылазки.       — Передай Минсоку, чтобы не терял больше свои лекарства, – Чонгук отворачивается, чтобы не видеть, как его друзья, с которыми он собирался строить дальнейшие планы для выживания, уходят, и собирает поклажу, чтобы двинуться в путь со старшим на руках.       Слышится неразборчивый шепот, а после удаляющиеся шаги. Ну вот и все, дорога на ферму им теперь заказана. Ничего удивительного, кажется, Чону суждено быть одиноким затворником, отвергающим любого, кто предложит маломальскую помощь.       Развернувшись обратно, он не на шутку пугается, увидев застывшего Хосока, который почему-то остался и теперь смущенно переминался с ноги на ногу возле Пака с нескрываемым страхом.       — Может я действую не особо разумно, но мое сердце орет о том, чтобы помочь тебе. Так что, док, веди, – выпаливает доверчиво и открыто мужчина, при этом смешно отдавая честь и вызывая искреннюю улыбку у Чонгука, которому кажется, что солнце стало светить немного ярче и давать больше надежды на будущее, наблюдая за неожиданной проявленной поддержкой. Пусть она и готова дать деру в лесную чащу в любую секунду.       Хосок взял на себя ответственность за рюкзаки, а миссию нести Чимина Чонгук никому, кроме себя, поручить не мог, поэтому он не без помощи друга подхватил солдата под коленями и закинул на спину, согнувшись в три погибели, надеясь не доставлять лишней боли Паку и еще больше возлагаясь на собственный внутренний запас сил. Заглянув в карту, Хосок ткнул в их приблизительное месторасположение. Зная его сомнительную точность в геолокациях, Чон оценил возможные погрешности, и они двинулись медленно, но уверенно в приблизительно нужном им направлении.       — Куда мы идем? – вначале друг был непривычно тихим и поникшим, но со временем он вновь запылал энергией и задорностью, кружась вокруг пыхтящего младшего, решившего через десять минут дороги сделать остановку.       — В монастырь неподалеку, – говорит Чон, пытаясь отдышаться и не опускать ношу ниже положенного, а то они так свалятся вместе назад.       — Тот, что заброшен? – взбудораживается Хосок и даже останавливается, будто сдерживая порыв переспросить, — может, не стоит?       — Да, а почему? – что-то в интонации или же вопросе настораживает младшего, но он не акцентирует на этом особого внимания, продолжая идти и следить за тем, чтобы парень на его спине не свалился в сторону или назад.       — Да так. От этого места у меня мурашки, – отвечает озадаченный мужчина, тут же вздрагивая всем телом, а после, отпуская тему, благополучно забывает о причине тревоги.       — А Чимину оно нравится, – бормочет под нос Чонгук, пока чужие темные волосы приятно щекочут его щеку.       Больше говорить не хотелось, поэтому каждый забывается в своих заботах, тихо шагая по лесу между деревьев и разросшихся кустарников, стараясь не ободрать в кровь руки о задиристые ветви. Чон под тяжестью старшего напарника ощущал себя придавленным не только физически, но и психологически, ведь Чимин – живое напоминание о том, что случилось за секунду до отключки сознания, как плохое, так и хорошее. И теперь младший выжат полностью, как старый забытый лимон в темных недрах холодильника.       Воспоминания обжигают губы и опаляют уставший мозг, но выкинуть их в мусор не хочется совершенно, наоборот, вот бы помнить каждое ощущение, прикосновение и ответную реакцию. Причины столь неожиданной тяги и необоснованного влечения к объекту на его спине парень выяснять не собирается. В его голове слово «нравится» употребляется только в отношении поцелуя, но никак не человека целиком. Копаться же в свалке из запутанных клубков ниток не то чтобы не хочется, скорее, не является возможным в ближайшее время. Да и чего уж греха таить, Чонгук немного боится того, что выудит на белый свет после подобных поисков.       За размышлениями и спокойной ходьбой парни выходят на уже знакомую тропу и видят деревянное ограждение монастыря. Калитка прикрыта, домики ничуть не изменились, велосипеды спрятаны там, где их и оставили. Чонгук поворачивает в ту сторону, где они ночевали в прошлый раз, помня о наличии там матрасов. Хосок помогает аккуратно затащить Чимина внутрь помещения, подхватив бессознательного парня под руки в то время, как Чон держался за ноги старшего. И так вместе мало-помалу они успешно уложили на сложенные друг на друга для большей мягкости футоны Чимина.       Когда Пака, горячего и беспокойного, удобно устроили на импровизированной кровати и даже укрыли тонким покрывалом, Чонгук на мгновение потерялся, так как пусть он и настоял на своем, но как быть дальше – не продумал. Больной изрядно потел, дышал поверхностно и хмурился во сне, явно борясь за право на жизнь со злостной противницей-болезнью. Это время опасное и критичное, оно определяет весь дальнейший исход событий, но Чон мало чем может сейчас помочь, кроме своего присутствия и поверхностного лечения. Вся основная задача лежит на крепком духом Чимине, который должен выгрызть победу у инфекции любыми способами, если такое возможно. Чон хочет верить, да и очень на это надеется.       Что же он за доктор такой, раз люди вокруг него гибнут, как мухи? Даже бесстрашный военный сейчас висит на волоске от смерти, будто попав под проклятие, выбрав в качестве спутника одинокого проклятого парня.       Ждущего Хосока Чонгук находит на улице на ступеньках и опускается рядом, уставший и истощенный всем произошедшим за последние сутки. Ему бы поспать часок-другой, но гормоны из-за стрессовой ситуации разогнали сердце до запретных скоростей, как только парень пришел в сознание, и продолжали тянуть организм в настоящий ад, заставляя вариться в котлах без остановки. Вначале следует успокоиться и привести в порядок оставшиеся аспекты и себя, а потом уделить все внимание больному.       — Ты уверен в том, что делаешь? – Хосок был непривычно серьезен в манере речи, но при этом не пугал Чона и не вызывал неприязни.       — Да, – младший понимал, что выглядит в глазах остальных, как упертый баран, но ощущение того, что он поступает правильно, было столь сильным, что не давало права усомниться.       — Он может в любой момент наброситься, – мужчина рядом поглядывает время от времени, видя, каким грустным тут же делается выражение чужого лица и как пальцы вцепляются в колени, сжимая, чтобы отвлечься от внутренней боли на физическую, аж костяшки белеют.       — Но он до сих пор не превратился, – что же, никто из собеседников и предположить не мог, что все обернется подобным образом и они поменяют стороны защиты и обвинения между собой.       — Странный ты парень, Чонгук, сначала готов был его задушить собственноручно, а теперь защищаешь его и носишься, как с писанной торбой, – размышляет Хосок, чувствуя подвох, но не видя под носом огромный и большой красный восклицательный знак, орущий об очевидном, которое все успешно игнорируют.       — Ну беда у меня с головой, – Чонгук поворачивается к другу и смотрит в глаза, улыбаясь почти что безумно. Возможно, он заразился этим у Чимина, но ему все равно, смех вырывается на волю на грани с истерикой, но приносит такое нужное облегчение. Хосок так же громко хохочет, закидывая руку на плечо младшему и приобнимая его. Становится немного легче, не то чтобы слишком, ведь за стенкой лежит слабый и беззащитный Чимин, но все же кажется, что бороться дальше можно немного упорнее.       — Возвращайся и объясни там все ребятам, – Хосок ерошит волосы на затылке Чона, вызывая у того слабую улыбку.       — Не могу, – он думает, что путь отрезан на ферму теперь навсегда, ведь он буквально рассорился в пух и прах с «вожаком стаи». Что можно ожидать, распростертые объятия? Навряд ли.       — Нет уж, ты должен самолично прийти в дом и рассказать, что случилось, ничего не знаю, – настаивает Хосок, щипая тонкую кожу на чужой шее, заставляя вздрогнуть, — сам эту кашу заварил, сам и расхлебывай.       — Но я не брошу Чимина одного здесь, – хмурится Чонгук, поглядывая на закрытые двери и беспокоясь о том, что может произойти не с ним или другими живыми людьми, а с больным парнем, лежащем внутри и не имеющим возможность уберечь себя.       — Я останусь, ладно? – самоотверженно предлагает Хосок, видя беспокойство и тревогу и до сих пор не понимая мотивов и причин ее возникновения, — правда постою возле калитки, а если что, то рвану на ферму. Не осуждай меня. Я не такой бесстрашный, как ты.       — Тогда хорошо, схожу, – немного подумав, Чон приходит к выводу, что это здравая идея и следует все разъяснить как можно скорее, как бы сильно ему ни хотелось остаться рядом и не отходить от Пака ни на сантиметр.       — Мы, кстати, все подготовили, твой железный конь спрятан и готов к путешествию, – гордо возглашает мужчина, вводя в ступор поднявшегося младшего, что принялся рыться в рюкзаке в поисках бутылки с водой. В горле пересохло и чертовски хотелось его смочить.       — А да, спасибо, – подавать вид, что он напрочь забыл о важной миссии в свете недавних событий, Чон не стал, а представлять, что он поедет дальше без своего напарника – ужасно не хотелось.       Жидкость медленно скатывалась глотками вниз по пищеводу, даря прохладные ощущения, похожие на ветер или мороз и напоминающие парню о том, что он все еще может пить, дышать, функционировать без ограничений и жить, но забыть о Чимине не получилось ни на секунду, а поцелуй оставил ядовитый разъедающий кожу отпечаток на губах, к которому в природе не существует антидота.

***

      Все жители собачьей фермы собрались в гостиной, разместившись кто где: Минсок рядом с Джиын на диване – девушка следила за бледным и слабым подростком и мало внимания обращала на происходящее, видимо, желая, чтобы все поскорее закончилось, Юнги стоял возле лестницы, подпирая стену и взирая на все, как на самый настоящий цирк, Намджун же сидел в отдельном кресле, сложив руки в замок и уперевшись на колени, сгорбившись под гнетом нависшей атмосферы.       Как только Чонгук пришел, то хозяин дома созвал всех вниз и теперь смотрел грозно и непонимающе на парня, стоящего перед ним и игнорирующего предложенный стул. За время дороги до фермы младший настроился на весьма тяжелый разговор и не ошибся, ведь для старшего Кима пыль еще не опустилась, а дороги не остыли после их последней стычки.        — Объяснись, – отчеканил Намджун, напряженно следя за не менее взбудораженным парнем, что взгляд опускать в пол не собирался и смотрел прямо и без страха.       — Все и так ясно как белый день: на нас напали, Чимин ранен и без сознания, лекарства я передал, могу быть свободен?       — Не ерничай. Почему вы ушли, не дождавшись нас? – это похоже на швыряние друг в друга резких фраз больше, чем на диалог взрослых людей. Наверное, приходить так скоро было ошибкой, но Чон не жалеет, ведь ему тоже нужно донести свои мысли и хотя бы попытаться убедить остальных в том, что возможность для Чимина существует и окно для его спасения еще не закрылось.       — Я в состоянии сам принять решение, когда речь идет о здоровье. И ты мне не указ, – от сказанных и повисших в воздухе плотным паром слов становится лишь жарче. Намджун подскакивает и оказывается возле младшего, обдавая взбешенным горячим дыханием и сдерживая ярость на коротком поводке, с серьезностью смотря на непроницаемое выражение Чонгука.       — Как только ты переступил порог моего дома, ты стал частью команды, поэтому будь добр считайся со всеми! – с расстановкой знаков препинания и паузами хочет донести до упрямца старший Ким, но Чон смотрит, убежденный в своей правоте, без единых сомнений и легко улыбается.       — Он тоже часть команды, но первой твоей мыслью было застрелить его, – фраза легко срывается и несет слишком много неприкрытой обиды в себе, обвиняя всех присутствующих разом в их бездействии.       — Ты подставляешь сейчас под удар нас всех своими нелогичными решениями, – произносит Намджун, только напирая на младшего, и шаг назад никто не делает, сверля друг друга взглядами и колючими словами, испытывая на выдержку.       — Все, прекратите. Чонгук, выйдем, – вдруг Юнги вмешивается в разгорающуюся стычку бесстрашно и самоотверженно, вытаскивая буквально за руку парня на улицу и оставляя позади разгневанного Намджуна с задетой гордостью, уставших и опечаленных случившимся Джиын и Минсока и уснувшую на кухне кошку.       Чон идет за парнем к ближайшей лавочке и садится рядом, вдруг понимая, что ему не хочется ругаться с Мином или убегать. С Юнги оказывается вполне комфортно, что он успел отметить еще в прошлый их разговор. Возможно, из-за флегматичности характера или же умного взгляда парень вызывал в младшем доверие, просто рядом посидев в тишине.       — Тоже будешь меня отчитывать? – устало спрашивает Чонгук, откинув голову назад и расслабив конечности. Ему совершенно не хочется становиться в оппозицию, но пока что приходится отстаивать свои границы.       — Нет, хотел покурить, а повода свалить не было, – ему отвечают спокойно и без предполагаемых наездов, что не может не радовать, попутно доставая из заднего кармана помятую пачку сигарет и дешевую пластмассовую зажигалку. Чон не может сдержать смех от абсурдности ситуации и совсем немножко от отчаяния. Каким-то дивным образом, но он чувствует себя свободно, — будешь?              — Однажды мне предлагали уже, пробовал.       — И как?       — Дрянь еще та.       — Согласен, но без нее мне слишком тревожно. Так в чем причина? – Юнги зажигает сигарету и, сжав фильтр зубами, втягивает воздух в ожидании, когда волшебная палочка подействует и станет легче жить день за днем.       — Я же объяснил уже, – Чон трет переносицу, уже чувствуя, как его организм вновь сдается, норовя отключиться на ходу.       — Я не об этой херне, почему ты не убил его? – вопрос в лоб, который вроде и простой, но найти ответ пока что не подвластно молодой невыспавшейся и уставшей душе.       — Не знаю.       — Не юли, знаешь.       — Ты что проповедник или типа того? – рядом с Юнги у Чона было ощущение, что он давно знает этого парня, поэтому никаких обид на личные вопросы не возникало. Может, они были знакомы в прошлой жизни или имели очень похожие шрамы прошлого в этой – неизвестно, но нечто было в них схожее, как фильтр на изображении или одна и та же мелодия из двух повторяющихся нот в разных песнях. Это странное чувство разрешало им, малознакомым людям, переступать на запретную территорию и вторгаться, казалось, в неприкасаемое для посторонних без негативных эмоций. А, возможно, Мин просто был бестактным человеком, говорящим все, что придет на ум, без разбора. Несмотря на то, что они общались от силы несколько раз, рядом с этим парнем Чонгуку было спокойно, а еще присутствовало перманентное ощущение, что его поймут в любом случае и лишних вопросов задавать не станут.       — Мне твои признания ни к чему, да и не мое это дело. Просто не ври себе, – сигарета тлеет, захватывая все внимание младшего. Юнги выпускает дым вверх, не заботясь ни о чем, кроме наслаждения процессом курения, — но мне бы не хотелось потом собирать твои останки по территории монастыря.       — Я буду рядом с ним – это все в чем уверен, – вытаскивает наружу Чонгук ту правду, которую сам готов принять, находя глазами деревянную беседку и чувствуя приятную боль за грудиной от мягких, как та ночь и луна, воспоминаний, запутавшихся в темных развевающихся волосах одного таинственного паренька и поселившихся прямиком под сердцем.       — А что потом? – Мин стряхивает пепел на землю под ботинки и тоже смотрит на объект, получивший внимание младшего.       — По ситуации. Сам решу, что делать, – Чонгук поднимается на ноги, сделав вывод, что ему пора и честь знать. Сигарета в чужих руках скоро начнет обжигать пальцы, а собственная душа мечется без остановки, не способная найти себе место, и находится далеко от бренного тела, где-то в монастыре подле бессознательного напарника.       — Окей, ты взрослый мальчик. Поговори с Намджуном немного позже, он хоть рвет и мечет, но очень волнуется, пусть вы тут всего пару дней, – в словах Юнги проскальзывает участливость и важность, поэтому Чонгук кивает, соглашаясь, и идет к выходу, решив ни с кем не прощаться. Все же им нужно время и больше ясности в происходящем, ведь Чимин пусть и был сам по себе взрывоопасным парнем, но теперь оставить его живым и жить рядом означало знать о заложенной бомбе с обратным отсчетом и игнорировать это, принимая свою же кончину, как что-то само собой разумеющееся. А что произойдет, когда цифры добегут до своего конца и на таймере загорится ноль, никто не знает.

***

      Ночью старший Ким не мог уснуть, коротая время в большом кожаном кресле умершего дяди и читая очередную случайно попавшую в руки книгу из домашней библиотеки. На сердце после прошедшего дня было неспокойно, мягко говоря. С самого начала появления двух новых обитателей фермы мужчина волновался, как им удастся найти язык со всеми и влиться в размеренную жизнь. Причин для беспокойства было несколько: сложные характеры жильцов фермы и незнание чужих сердец. Вот о себе Намджун беспокоился в последнюю очередь, ведь готов был с распростертыми объятиями принять еще двух человек, предоставляя им комфортные условия, а стоило бы. Теперь он серьезно задумывается над тем, а правильный ли сделал выбор, так легко впустив чужаков в тщательно налаженный быт своего дома, крутя одной рукой уже надоевшее шумящее радио, переключая разные частоты, в надежде поймать какой-либо сигнал уже в миллионный раз.       Вот такого Кима, задумчивого и угнетенного, с книжкой вверх тормашками на коленях, и находит Джиын, желающая поговорить о более важных делах.       — Намджун, что ты решил? – девушка уже была в курсе событий, так как разъяренный вид Чонгука, готового на все ради защиты напарника, и детальный во всех красках рассказ Хосока, взбудораженного случившимся, дали ей общие представления о положении вещей, и она могла лишь догадываться, какой груз упал на мужчину, и без того страдающего бессонницей.       — Думаю, без них нам будет лучше, – произносят низким хрипловатым баритоном, ведь выбор дается тяжело, и он должен быть в пользу семьи, а не посторонних людей.       — По-моему ты забываешься, – строгим тоном говорит Джиын и поворачивает кресло к себе, пресекая возможность улизнуть от серьезного разговора и ответственности, — Чонгук способен вытащить нас отсюда.       — О чем ты?       — Его информация и военная база. Если все сложится, то мы сможем сбежать. Ты лучше всех знаешь, что здесь мы долго не протянем, – девушка обводит взглядом приятные черты мужского лица в приглушенном свете тусклой свечи, отмечая некое таинство между ними и невидимую силу. Намджун в очередной раз не может не удивиться тому, насколько эта женщина дальновидная и рассудительная, невзирая на худобу и бледность кожи. Холодности ее ума может позавидовать даже он.       — Неужели ты думаешь, что из этого что-то выгорит? – мужчина ненароком касается тонкой ладони, боясь, что ее отберут, но Джиын не прерывает тягучее мгновение и накрывает сверху чужую руку своей, заключая в теплый капкан, подобно печке, разжигающей огонь.       — Стоит попытаться. Я знаю, что ты решил помочь Чону из добрых побуждений, так почему бы не получить из этого выгоду. Пусть Хосок его сопроводит и изучит условия, а к их возвращению мы уже будем иметь запасной вариант, – девушка проводит пальцами по жестким коротким волосам, наблюдая, как к ее касаниям неосознанно льнет чужое тело и собственное сопротивление бессмысленно, — Жизнь на территории, защищенной военными, можно строить и планировать, а не прятаться в страхе и глуши за деревянным забором.       — Но, если это навлечет на нас беды? Я не могу рисковать своим другом, –шепчет Намджун, всерьез задумавшись над предложением.       — Стоит попробовать. Тем более этот Чонгук спас Минсока, не забывай, – женщина призывает к совести и разуму взрослого мужчину, который понимает, как им умело манипулируют, но он не против, ведь его мотивы и желания совпадают со сказанным ранее. Как же легко сократить расстояние, кажется, еще секунда и он более не сможет контролировать, чувствуя кожей единение характеров с этой очаровательной девушкой.       — Джиын, – не сдержавшись, выдыхает Намджун еле слышно, но слишком поздно. За одну секунду девушка отстраняется под влиянием чужого голоса и становится какой-то невообразимо далекой, чужестранкой из другой планеты, стоявшей всего лишь в метре.       Хотелось протянуть к ней руки и заключить в них ее хрупкую, но стойкую душу, продлить ночь до бесконечности и выразить все через действия, а не слова. Но этому не суждено сбыться, ведь в комнату без стука заглядывает младший брат, всегда стоящий между взрослыми людьми камнем преткновения, из-за которого Намджун никогда не притянет женщину к себе, не коснется ее бархатистой кожи с другими помыслами и не сможет дать ничего, кроме брошенных втайне от всех громкоговорящих взглядов и неслышного шепота, умершего еще на кончике языка. Они оба все прекрасно знают. Принципы, запрет, измена – называйте, как хотите, но на подобное он не способен.              — Нуна, я не могу уснуть, не хочешь вместе выпить горячего чаю? – предлагает подросток, всегда появляющийся на горизонте, как только между его братом и учительницей проскакивает нечто большее. Он смотрит почти невинно, вводя в заблуждение Джиын, чтобы она попалась на призрачную уловку, понятную всем присутствующим, и согласилась провести с ним время.       — Подумай о том, что я сказала, – обращается к старшему девушка и, махнув на ему на прощание, мягко улыбается своему ученику, идя к выходу.       Намджун, смотря на брата, все замечает: наивный мальчишеский взгляд, задорность и полную отдачу, желание выглядеть лучше в глазах девушки, открытость в мыслях и бескорыстность крепких первых чувств, которыми нельзя пользоваться или же вырвать с корнем.       Это же так очевидно. Его младший брат, самый дорогой человек на Земле, влюблен без памяти в свою же учительницу, и Намджун не в праве разрушать его розовые мосты и становиться врагом или же соперником для единственного, ради кого он готов умереть.       Недолго думая над предложением развития дальнейшего существования, Ким старший идет в комнату к Хосоку, надеясь, что его беззаботный друг еще не спит, чтобы обсудить кое-какие нюансы и посоветоваться с ним. Они же ничего плохого не замышляют, лишь хотят обеспечить себе безопасность на будущее, так ведь?

***

      Чон сидел возле Чимина весь день, не в силах сомкнуть глаза ни на минуту, боясь оставить его одного надолго и время от времени проверяя его состояние. Он мерил температуру, смачивал прохладной водой лоб и пересохшие губы и также сумел зашить самые глубокие раны и сменить повязку, намного тщательнее обработав пораженную зону, выглядевшую уже менее безобразно. После долгих размышлений младший все же смог остыть и усмирить внутренние порывы злости, придя к выводу, что терять время нельзя, а обида имеет свойство трансформироваться и проедать все глубже и глубже со временем.       Ночью он смотрел в свете свечи на старшего часами, наблюдая какие замысловатые тени отбрасывает пламя на болезненно румяные щеки, отсчитывал частоту дыхания минута за минутой, переставая дышать тогда, когда замирал Чимин, и существовал в такт биения чужого пульса, прогоняя жуткие видения уже зараженного напарника, нападающего на него и неистово хрипящего. Чон клал руку на грудную клетку Пака, чтобы успокоить тревожность, и чувствовал, как его сердце билось в соответствии с чужим ритмом, подстраиваясь и сливаясь в звучании, будто пытаясь передать часть своих сил пораженному организму.       Где-то между живой мелодией и мрачными мыслями парень потерял на час сознание, провалившись в поверхностный сон от чрезмерной усталости и стресса. Даже в царстве сновидений ему виделся обратившийся в монстра Чимин, чьи поцелуи были слаще всех конфет и пирожных в мире, а теперь он хотел сожрать Чонгука, щелкая челюстями и каждый раз догоняя особо и не пытавшегося спрятаться младшего. Когда чужие зубы смыкались на шее Чона, он чувствовал лишь облегчение, что его душевные метания окончены и теперь ему не надо ломаться под гнетом того, что старший превратился.       Чон просыпается таким же уставшим и разочарованным тем, что ранение старшего не является частью сна, а вполне реальное событие. Со старшим Кимом Чонгук говорит на следующий день после недолгих раздумий и перекуса, так как волнение за напарника оказалось куда больше, чем он мог себе представить, и кусок в горло не лез.       Мужчины беседовали за закрытой дверью в комнате Намджуна по меньшей мере час, начиная от сложившейся ситуации и заканчивая планами. Ким не держал зла, его негодование за ночь тоже поутихло, и у собеседников получилось спокойно обсудить терзающие их вопросы, но вот понять до конца друг друга – вряд ли. Чонгуку хватало того, что его выбор уважали, поэтому он облегченно выдохнул, осознав сей факт. Также ему четко дали понять, что за него заступились все, включая всегда остающегося в стороне Юнги, поэтому Намджун под всеобщим натиском пригласил Чона обратно вернуться на ферму, но это предложение младший тут же отверг, не забыв поблагодарить, объяснив отказ тем, что Чимин в нем нуждается и они вернутся вместе. Такой исход событий, видимо, не очень радовал Кима, но он тактично молчал.       После того, как отношения были налажены, они смогли обсудить действия касательно поездки в Тэгу, хотя говорил в основном Намджун, настоявший на том, что откладывать миссию не стоит и это очень важно для всех выживших, а Чон молча слушал и кивал, искренне соглашаясь со всем сказанным, пока что не имея ни малейшего понятия, когда он сможет решиться уехать и насколько это сейчас значимо именно для него.       В конце они, конечно же, пожали друг другу руки, немного официально и натянуто обменялись улыбками, но не все сразу, ведь воспоминания о том, как один был готов убить другого, не смываются обычными словами или вежливыми фразами, хотя они на верном пути. Все разрешится, как только Чимин определит свою судьбу, и тогда станет понятно, кто был прав, а кто нет.       Вернувшись в монастырь, Чонгук все же почувствовал, что сделал все правильно, разговор принесет свои плоды и врагами парень ни с кем не станет. Чимин лежал так же, как его и оставил младший, напоминая неподвижное изваяние одного из древнегреческих богов, украденное из просторной залы Лувра по покровом ночи. Он был утонченным даже во сне, волшебным, будто сейчас растворится в сказочную пыль и разлетится по ветру, и неприкосновенным, как дорогие бриллианты под толстым стеклом того же музея. Он совмещал в себе неповторимость и приятное чувство возвращения к уже давно понятному и привычному.       Чонгук не мог не смотреть и не любоваться, он отдергивал руку каждый раз, не трогая без существенного повода, и даже дышал аккуратно рядом, чтобы не нарушить равновесие для такого хрупкого Пака, способного исчезнуть и разрушить весь мир. Как же младший хотел, чтобы его напарник открыл глаза и остался собой, язвительным и энергичным, немного бесячим и отчего-то таким нужным именно сейчас. В глубине сознания Чон отчетливо понимал, что такой шанс чрезвычайно ничтожен, а принять, понять и смириться с плохим развитием сюжета еще не успевшей начаться истории он никак не мог, выбирая идти по пути самообмана и продолжая отрицать, казалось бы, очевидный исход событий. Чонгук не мог не вспоминать наглую ухмылку, пленительный взгляд и плавные движения, ведь все это уже стало неотемлемой частью его жизни и олицетворяло Пака с ног до головы.       — Ты рад, Чимин? Ты все же оказался здесь, – шепчет Чонгук, зарываясь пальцами в свои волосы и оттягивая их до нестерпимой боли, желая вырвать с кожей и испытывая к самому себе тонну непонимания. Боже, он сумасшедший, раз говорит с Паком, он пошел против здравого рассудка и сидит сейчас в полуразрушенном обветшалом монастыре с почти что зараженным, — Что я делаю?       Но против бешеного сердца любой рассудок, к сожалению, беспомощен, ведь, если бы Чонгук поступил по-другому, разрешил Намджуну выстрелить или же просто оставил бы Пака там в лесу, то сейчас он бы сам уже давно напоминал мертвые руины, а не человека. Поэтому никаких сожалений и угрызений, к черту споры и призывы к логике, когда успокоиться выходит лишь рядом с этим спящим напарником.       Сейчас есть и другие проблемы. На коленях лежит открытый блокнот доктора Ли на странице с тайным кодом, и, вот честно, Чонгук уже устал смотреть на него и пытаться решить эту головоломку. Он рассматривал нарисованную Чимином вспомогательную таблицу, водя пальцами по буквам и запоминая их плавные изгибы. Он знает набор символов уже на память, разбуди ночью – и он повторит без единой заминки, но к разгадке не приблизился ни на йоту, внимательно просмотрев каждый разворот десятки раз, вспоминая разговоры с Канджуном почти дословно и ища возможные указатели на то самое слово-ключ повсюду. Надеясь на силу ума и интуицию, Чон крутит между пальцами флешку, думая о том, какова вероятность, что слово запечатано на ней.       — Я никак не могу расшифровать послание. Сколько бы ни пытался, нигде нет никаких подсказок, – говорит Чон, зная, что ответа не последует – Чимин дышит уже не так беспокойно и выглядит расслабленным, почти безмятежным и невинным, как сытый и довольный ребенок, а это уже маленькая победа в их сражении.       — Придется ехать так, может, умные люди помогут с этим, – Чонгук захлопывает блокнот и прячет его в рюкзак. Он пока не готов думать о путешествии, хотя прекрасно понимает, что безбожно затянул с этим вопросом, который требует немедленного решения.       Все естество держит подле старшего, оно бьется в конвульсиях и завывает, тянет за душевные струны, отдающие болью в теле и заставляющие парня корчиться на полу, игнорируя разрывающие заживо его чувства. Губы жжет от призрачных прикосновений, мозг воспален до предела.       Кажется, Чонгук готов вечность сидеть и следить за состоянием старшего, быть нужным ему и предоставить свою помощь по первому зову. В чем зарождение таких помыслов? Источник, из которого бьет родниковая вода, которой не может насытиться парень, неизвестно где находится и как к нему пройти. Или, может быть, это иллюзия и ему только кажется, что за эмоциями стоит нечто мощнее обычного дурманящего влечения. А когда Чимин проснется, они вновь будут цапаться как собака с кошкой и получать от этого неземное удовольствие, даже не думая о чем-то большем.       В дверь постучали, и внутрь заглянула испуганная Джиын, чье лицо излучало отважность своих намерений. Она вошла в комнату и вежливо поклонилась не понимающему ничего Чону.       — Чонгук, тебе стоит поесть, я принесла еду, – объясняет девушка и передает запакованные теплые контейнеры, присаживаясь рядом и беспокойно глядя на Чимина.       — Ты так добра, не стоило утруждаться, – Чону неловко, ведь он предположить не мог, что о нем захотят позаботиться. От широкого жеста приятное тепло разливается в груди и живот отзывается громким урчанием, проснувшись от глубокого       вынужденного сна, вызывая понимающую улыбку у гостьи.       — Как он? – звучит глупо, и оба это понимают, если бы можно было, то Пак бы не упустил возможность поглумиться и захлопать в ладоши, младший уверен. Видно, что Джиын решается сказать нечто другое, но никак не может, скромно теребя подол платья.       — Так же плохо.       — Знаешь, после того, что ты сделал, я чувствовала, что должна отплатить тебе, – девушка поворачивается к парню и кладет свою ладонь на его холодную руку. Чонгук не терпит внезапных посторонних касаний и вспоминает об этом неожиданно резко, но удерживает себя на месте, чтобы не расстроить организацию тонкой натуры напротив.       — Перестань, я делал то, что должен был, – парень думает о том, что у больного подростка хватает надзирателей и без него, поэтому о нем не стоит переживать.       — Но все же, ответственность за Минсока была на мне. Спасибо тебе, – девушка несильно сжимает ладонь Чона и наконец-то отпускает ее, вдыхая больше воздуха, — знаю, что тебе стоит поехать в Тэгу как можно скорее и от этого зависит дальнейшая судьба чуть ли не человечества.       — Да, но я пока что не придумал, как поступить с Чимином, – Чонгук и правда стоит сейчас на распутье и не может пренебречь напарником ради пусть и чрезмерно важной миссии, ведь ему кажется, что поступи он подобным образом, то предаст и себя. Поэтому дальше его тихий голос добавляет: — Не хочу оставлять его одного.       — Езжай и не волнуйся, я позабочусь о нем, – незамедлительно, словно этого и ждала, отвечает девушка, готовая броситься грудью на амбразуру, заставляя парня удивленно воззриться на нее.       — Ты уверена? Не боишься? Ты не обязана, – отрывчато и сбито пытается вразумить собеседницу Чон, зная, что никто в здравом уме не решится остаться на продолжительное время облитым бензином рядом с пороховой бочкой, коей и являлся Чимин. Одна искра – и все.       — Боюсь, но тебе доверяю, поэтому я здесь, чтобы предложить свою помощь, – Джиын расправляет плечи и осматривает помещение так, будто собирается в нем жить, а Чонгуку и возразить нечего, ведь, возможно, это единственный вариант.       — А Намджун не против? – парень неосознанно для себя касается лба больного, проверяет пульс и оставляет руку так и лежать на чужом запястье. Если слышать размеренное биение крови в сосудах, то становится не так тревожно.       — Нет. Он, бывает, сначала делает, а потом думает, прямо как ребенок, – Джиын расцветает на глазах, и в уголках улыбки появляются огоньки, а на щеках красочный румянец, что не скрывается от парня, решившего тактично промолчать. Отношения других людей – потемки, а личные дела – беспросветный туман, в котором блуждаешь по кругу, думая, что уже близок к разгадке, но каждый раз ошибаешься, спотыкаешься и учишься на ошибках.       Они договариваются встретиться на следующий день с утра, так как путешествие в Тэгу должно закончиться тем же вечером, иначе Чонгук может застрять на ночь неизвестно где. О том, чтобы остаться на военной базе и речи уже не шло, эту идею парень отмел сразу, не готовый бросить позади своего напарника на столь длительный срок. Он и так со щемящим сердцем согласился на всю эту поездку, понимая, что откладывать больше нельзя.       Хосок сопроводит парня, ибо он знает, где спрятано их средство передвижения, и умеет водить мотоциклы, поэтому Чонгуку нужно как следует выспаться и поесть перед дальней дорогой. Именно такие наставления дает Джиын, перед тем как выпорхнуть из домика и унестись на ферму, чтобы проследить за Минсоком и его старшим братом. Возможно, ей отведена в доме роль важнее, чем Чону казалось изначально, и спасена учительница была не совсем случайно, как поведал Намджун. А за нежным и спокойным образом прячется человек, способный предложить свои услуги сиделки зараженному, пока остальные прячутся за баррикадами. Нутром Чонгук чувствовал, что братьев Ким и ее связывало нечто большее, спутанное и сложное.       В любом случае, парень был ей безмерно благодарен за помощь и возможность убить двух зайцев одним выстрелом, ведь за Пака он будет теперь спокоен настолько, насколько это возможно.

***

      Перед выходом из дома готовый к новой дороге с рюкзаком на спине и заряженным пистолетом на всякий случай Чонгук совершенно не был в состоянии проститься с Паком, лежащим все так же безмолвно и безучастно к будущему младшего. Джиын тактично ждет на улице, чувствуя, что грани отношений этих двоих ей недоступны. Чон ведет кончиками пальцев по ломким темным прядям, убирая их со лба, после касается кожи, опускается к спинке носа, ниже к арке купидона полных губ и уходит в сторону к мягкой теплой щеке. То, что Чимин внешне все тот же, его глаза не изменены и кожа розоватая, придает надежду отчаявшемуся Чонгуку, не желающему принимать иной исход. Большой палец гладит щеку старшего, и, осознав свои действия, парень отнимает руку, словно боясь быть пойманным за неподобающими вещами.       — Дождись меня, договорились? – шепчет младший, отворачиваясь, более не выдерживая напора своих чувств. Чем дольше он рядом, тем меньше в нем решимости уйти и тем больше хочется навеки прикипеть к полу возле футонов. Хочется сидеть и дальше неподвижно камнем и следить за каждым вздохом, испытывая одновременно и радость от того, что Пак не превратился, и разочарование, что не очнулся. В ушах стоит его дерзкий и сладкий голос, перед глазами – лисьи глаза, на коже – отпечатки его касаний, иногда жестоких до синяков, в иной раз ласковых. Чонгук несет в себе лик своего Пака, упиваясь каждым воспоминанием и живя этим, застыв во времени до одного момента, когда решится дальнейший исход их судьбы.       — Дай мне возможность поиграть с тобой в города еще раз.       Чонгук не думал о том, что бы он делал, если бы его напарник в конечном итоге завершил процесс заражения успешно. Достал пистолет и выстрелил бы в упор, смотря, как он корчится в предсмертной агонии? Нет. Дал бы сожрать и превратить себя, утонув в бесконечном горе? Возможно.       Более не оборачиваясь, парень выходит на улицу, чувствуя, как натягивается трос, соединяющий его с лежащим там внутри и отдающий по живому тупой настойчивою болью. Чем дальше, тем больше натяжение.       Он не знает, проснется ли Чимин, выживет ли он вообще, но Чон очень надеется, что еще хотя бы раз услышит очередную колкость от него в свой адрес и увидит блеск в острых, как лезвия ножей, глазах, желая о них поранится до глубоких шрамов. При ином исходе он не выберется, это парень знает точно.       Чон встречает Хосока возле калитки фермы, рядом с ним Намджун глядит прямо и упрямо на младшего, как в принципе и Чонгук. Они жмут руки, сухо приветствуют друг друга и молча стоят, не зная, кому первому уходить, топчась на месте.       — Так не пойдет, вы либо находите общий язык здесь и сейчас, либо я вам эти языки в задницы засуну, – выдает внезапную тираду разъяренный обстановкой Хосок и, подняв свой рюкзак, ретируется в дом, не желая начинать путешествие с плохой ноты.       — Он не шутит, – хмыкает хозяин дома и вместе с Чоном смотрит вслед убежавшего друга. Они какое-то время продолжают молчать, чувствуя напряжение в воздухе, которое протяни руку – и можно пощупать. Но все же кто-то должен начать разговор, поэтому старший берет это на себя, — я был вынужден и погорячился.       — А у меня не было выбора, – отвечает Чонгук, не зная каким образом им соединить мосты и наладить дальнейшее общение, но Намджун целенаправленно и самолично идет на мировую, что не может не радовать.       — Забудем? Не хочу держать обиду, – Ким выглядит обеспокоенным ситуацией и всеми силами пытается загладить конфликт, чувствуя вину за случившийся инцидент.       — Я тоже, мне не восполнить долг за транспорт и убежище перед тобой, – Чон искренне надеется, что им удастся переступить через произошедшее и в дальнейшем продолжить помогать друг другу.       — Перестань, ты спас моего брата. Вот это бесценно, – Намджун наконец улыбается, отпуская ситуацию насовсем. Чонгук прислушивается к пению птиц и шуму верхушек деревьев. Можно легко представить, что он выбрался с друзьями на природу, но жить в иллюзии уже надоело, — удачи, возвращайтесь поскорее.       — Конечно, хен. И Джиын, ты уверен, что она справится? – младший волнуется как за девушку, так и за Чимина, хоть это и глупо. Вопрос вызывает легкий низкий смех у собеседника, и Чон вопросительно поднимает бровь.       — Ты бы видел, как воинственно она бросилась к вам. Это был только ее выбор, и она заставила нас всех отступить, – объясняет Намджун, подтверждая догадки парня по поводу стального женского характера. Увидев чужую задумчивость, Ким спешит опровергнуть все плохие домыслы, неправильно трактовав выражение Чона, — Эй, мы не бросим Чимина. И при любом исходе будем ждать тебя для принятия решения.       — Я тебе верю, Намджун, – младший замечает детали, которые не видел прежде: мелкие морщины вокруг глаз, залом между бровей, приобретенный от вечного стресса, тусклость света во взгляде и глубокую усталость. Неизвестно, сколько именно пришлось пережить этому человеку, но Чон понял одно – он вызывает в нем стойкое уважение. С одной стороны, ему все еще страшно оставлять старшего без сознания одного, но с другой в нем присуствует ощущение того, что в этот раз его напарнику не посмеют навредить. Пусть Ким и был готов убить Пака без лишних раздумий, но будь Чонгук на его месте, то поступил бы точно так же. Нет места спорам, перепалкам и выгораживанию друг друга, ведь они оба взрослые люди, а ситуация требует совместного решения.       — Я позову Хосока, – мужчина медленно идет к дому и возле дверей, развернувшись, добавляет, вызывая легкую улыбку у Чона, — никаких прощаний.       Именно, они им тоже ни к чему.