В день, когда сошлись звёзды

      Рассеянное туманом по улочкам утро встретило потерянностью. Напряжение, с которым пришлось вглядываться в окна, отпустило только тогда, когда взгляд различил первых горожан, а слух подхватил их голоса. Удостоверившись, что сон всё-таки ушёл, я спустилась в гостиную и села на диван. Мысли опять подвели. Скакали с одного на другое, не наводя ни на какой итог. Собрать бы те в охапку да выбросить из головы за праздность. Дела их совершенно не тревожили, зато волновала рыжая шевелюра и солнечная улыбка. Аякс и правда был похож на подсолнух. Чёрная сердцевина, снаружи обрамлённая яркими оранжевыми лепестками. Контраст столь явно подходящий ему, будто сам цветок рос исключительно в его честь.       Выползшие наружу страхи о возвращении Дотторе с трудом подмяли под себя убеждения, что тот не рискнёт повторить недавнее. Не из боязни, нет — такие существа, как он, с подобным чувством в принципе знакомы не были. Скорее, из-за отсутствия поддержки, перестрелянной мною, точно скот. Я криво усмехнулась, поймав до нелепости верное и отрешённое от эмоций замечание — а разве был иной выход? На сей раз совесть не тревожила особо рваными укусами. На удивление, та, кажется, и вовсе поддержала подобное «решение проблемы». Прежде я бы возмутилась, заслышав про «важность» привязанного к рельсам и противопоставленного нескольким другим в опостылевшей дилемме. Сейчас же вынуждена была взглянуть на неё под совершенно иным углом. Не спусти я курок, что бы гнилая голова Сумеру поставила на кон в следующий раз, если так играючи распоряжалась жизнями столицы? Весь регион?       Город оживал, постепенно наводнялся криками и разговорами. Все они, очевидно, кружили вокруг вчерашнего, обсасывая, как косточки, одно и то же: кто посмел посягнуть на совет; будет ли найден убийца; и наконец, под чьим руководством столица отряхнётся от сумятицы? Слова Тигнари недвусмысленно дали понять, что мне уже уготовано место на троне, и отказ явно не примется. Да и имела ли я вообще право отказаться? В неписаный свод законов для Призванных непременно входила и ответственность за регион, в котором те находились. Конечно, можно было бы сбежать, наплевав и на книгу, оставленную аль-Хайтаму, и на обязательство перед сумерцами, и на Аякса в том числе. Предательская нотка так и звенела в таких рассуждения, но Предвестник уж точно не даст мне отправиться в одинокое странствие, если решусь уведомить его об этом.       Или всё же стоило принять скорое предложение? Библиотека Сумеру наверняка хранила множество запретных знаний, а доступ к Хранилищу пойдёт в комплекте с почётной должностью. Оставалось только надеяться, что ту я разделю хоть с кем-то.       Стук в дверь не стал неожиданностью. Я знала, что день обещал быть щедрым на визиты и события. Аль-Хайтам выглядел непривычно напряжённо. Безразличие в его взгляде сменилось на так неидущую ему растерянность. Он не стал тратить время на приветствие, запустив в меня прямым вопросом:       — Что произошло два дня назад?       Его проницательность не удивила. Острый ум и наблюдательность явно были свойственны секретарю так же, как и небрежность по отношению к эмоциям других. Однако спешить с ответом я не стала. Молча пригласила того пройти и вновь села на диван, раздумывая, как бы признаться в преступлении. Питал ли аль-Хайтам тёплые чувства к бывшей верхушке Академии и Сумеру в целом? Вряд ли: такой, как он, мог гореть уважением только к книгам. Поддерживал ли выбранную политику? Тоже сомнительно, но имело место быть. К чему бы оппозиционеру устраиваться на службу к врагу? Разве что исключительно ради знаний.       — Вы ведь пришли за откровенной беседой? — уклончиво поинтересовалась я.       — А разве я давал повод не доверять себе? — не менее уклончиво спросил он. И был чертовски прав. Пускай времени с нашего последнего разговора пришло не так много, но и этого бы вполне хватило, чтобы тот успел растерзать подробности встречи на кусочки и скормить те всем страждущим.       — Скажем так, произошла революция, — пожала я плечами. — Довольно скромная и почти что бескровная, и всё же революция. А что, вы не рады её итогам?       — С какой стороны посмотреть, — хмыкнул секретарь. — Раз уж мы вышли на уровень безоговорочного доверия, то признаюсь, что политика мудрецов мне никогда не импонировала. Напротив, вызывала несогласие. Однако теперь, когда я получил настоятельную просьбу войти в новый совет, воодушевления во мне поубавилось.       — В вас нет стремления к власти?       — Нет, меня больше интересуют знания. От власти одни сплошные неприятности в виде траты времени.       — И множество бонусов, — я не сдержала улыбки. — К примеру, доступ в Хранилище.       В пронзительных глазах зажглась искра. Слова мои попали метко в самое сокровенное для аль-Хайтама. Однако же с ответом тот не торопился, негласно взяв время обдумать предложение. Я же, откинувшись на спинку дивана, позволила ему принять решение, хотя и без того понимала, какой итог услышу. Всё в Сумеру легко покупалось и так же легко продавалось, стоило только помахать перед носом потенциальной валютой. Не морой — знаниями. Властелин Камня, строго следящий за собственным языком, здесь явно бы не прижился.       — Предлагаете разделить обязанности, — скорее, утвердил, нежели спросил, ожив, секретарь.       — Сумеру нужно очистить от лишних людей, — осторожно произнесла я, ещё не до конца уверенная в том, какого мнение относительно Фатуи тот придерживается. — Я так понимаю, в вашей стране, как и недавно в Инадзуме, назревает гражданская война.       — Некоторым просто нечем заняться, — скучающе отозвался аль-Хайтам. — Люди слишком сильно любят спорить. И порой споры эти начинают исключительно из желания поспорить, а не прийти к какому-то итогу.       — В чём суть проблемы в Сумеру?       — Если вкратце, то одни хотят воскресить нечто давно умершее, а другие — возвеличить нечто, давно пропавшее.       — И к кому вы относите себя? — ради праздного любопытства поинтересовалась я, уверенная уже заранее, что услышу. И аль-Хайтам убедил в собственных мыслях, небрежно обронив: «Ни к первым, ни ко вторым». С подобной позицией сложно было бы не согласиться: уж слишком выгодна та была.       Постепенно беседа обрела ненавязчивый характер — секретарь не постеснялся выведать побольше о Земле. Однако Хайтам, в отличие от того же Кэйи, делал это крайне деликатно, явно не желая отпугнуть меня.       — Книги в электронном виде, — задумчиво пробормотал он. — У нас есть нечто схожее, однако это зовётся капсулами. Они содержат какую-либо информацию и схожи в действии с вашей техникой. Однако иметь при себе нечто навроде того, что вы описали, было бы крайне удобно.       Вскоре проснулась и Паймон с Шапочкой, слетев вниз. Сперва те насторожились, притихли, кидая на гостя напряжённые взгляды, однако заметив мою расслабленность, и сами успокоились. Секретарь бесстыдно разглядывал Паймон, и если бы не его заинтересованность во мне, я бы уже заподозрила неладное.       — Могу я попросить тебя продемонстрировать свою особенность? — Откровенная просьба застала Паймон врасплох. Она дёрнулась ко мне, вопрошая взглядом, что делать. Получив же кивок в ответ, крайне удивилась.       — Ну-у-у, э-э-э… — мямлила она, нервничая всё сильнее, пока я не подхватила её и не усадила к себе на колени.       — Паймон стесняется, — улыбнулась я. — Она у меня порхает, как пташка, а при других боится.       — Не боюсь я, — донеслось бурчание в ответ, и всё же спорить та не решилась. Аль-Хайтам сдержанно кивнул — похоже, решил отложить сие щепетильное дельце на более подходящий момент.       Когда он поднялся, прощаясь и обещая ещё заглянуть, дверь вновь ожила от стука. Более настойчивого и незнакомого. Аякс обычно не церемонился, врываясь без просьб впустить; Тигнари и Коллеи не любили барабанить, скромно постукивая раз или два. Гневные голос снаружи что-то прокричал, и ручка задёргалась.       — Мой сосед, — с абсолютно непроницаемым лицом пояснил аль-Хайтам, прежде чем направиться ко входу. Даже будучи не в своём доме, тот умудрялся вести себя по-хозяйски уверенно, впуская побагровевшего от злости юношу и выслушивая его долгую тираду. В какой-то момент мне даже показалось, что последний вот-вот вцепится в него, так скалил он зубы и брюзжал слюной.       — Ты ничего не хочешь сделать? — нахмурилась Паймон, недовольная внезапным шумом. — Это наш дом! Выгони их!       И правда. Пора было брать ситуацию в свои никудышные ручонки.       — Будьте добры разбираться в собственном доме, — сдержанно встряла я, чем заслужила полный слепой ярости со стороны ворвавшегося соседа взгляд. Тот сперва было раскрыл рот, явно желая адресовать пару едких комментариев и мне, когда неожиданно осёкся. Замолк в минуту и сверкнул испугом в глазах. Довольно привычная реакция для меня, и явно непривычная для него самого.       — Прошу прощения за грубое вторжение, — быстро пробормотал он, поубавив пылкости в голосе. — Обычно я так не делаю.       «Да мне откровенно наплевать, как ты обычно делаешь» так и осталось невысказанным, хоть язык и чесался.       Мой взгляд прошёлся по выходу, недвусмысленно намекая на скорое разрешение всех конфликтов. И из груди вырвался протяжный вздох, когда тот наткнулся на приближающуюся фигуру. Тарталья имел раздражающую особенность заявляться в самый неподходящий момент, чтобы обострить ситуацию ещё сильнее. И сейчас это явственно читалось на его лице — несмотря на дежурную улыбку, в глазах его горел холодный огонь.       — К вам? — Аль-Хайтам впервые изобразил эмоцию — выгнул бровь, чуть приподняв. Будто бы не слышал всех тех сплетен, что обо мне и Предвестнике уже разгуливали по всему Тейвату.       — Отчасти, — усмехнулась я в ответ и удовлетворилась настороженным переглядыванием между соседями. Взбучка обещалась не мне, и иногда даже подобное зрелище могло принести хотя бы толику мимолётного наслаждения.       — Доброго утра, — поприветствовал нашу троицу Тарталья, лучезарно улыбаясь. И чем шире тот тянул улыбку, тем яростнее взвивался в его глазах гнев. — Кажется, я прервал занимательную беседу.       — Не особо занимательную, — таки поддавшись жалкой совести, заговорила я, — господа соседи просто заходили познакомиться. И как раз собирались уходить.       — Довольно громкий уход. — Смешок Предвестника прозвучал до жуткого громко, перебивая все окружающие звуки. Налившиеся кровью вены на его сжатых в кулаки руках сулили отнюдь не доброе.       Наплевав на скрытность, я подалась к нему, осторожно касаясь стиснутых ладоней и наблюдая, как тот вздрагивает, а в голубых глазах слабеет огонь.       — Пойдём-ка, — тихо попросила я и с облегчением заметила, как тот молча направился внутрь.       Обменявшись взглядами с аль-Хайтамом, я проводила их до дороги. Светловолосый сосед ещё держал на лице крайнюю растерянность и почти что испуг; секретарь же выдал эмоции лишь одним беглым «До встречи», чуть дрогнув голосом.       Тарталья успел поостыть, смениться отчасти Аяксом. Во многом благодаря Паймон. Та лихо развела его на игру, вынудив подплясывать командам.       — Левую руку на правую пятку! — отчеканила она. — И пры-ы-ы-ыжок!       — Паймон, нам нужно поговорить наедине, — произнесла я, даже не силясь улыбнуться. И Паймон сразу же заметила это, замерев.       — Опять свои взрослые разговоры заводите. Лучше бы поиграли, — пробурчала она, однако поспешила наверх.       — Мне уже начинает казаться, что ты делаешь это специально. — Тембр голоса Аякса дал понять прямо — «готовься к бестолковой ссоре». — Всякий раз, стоит оставить тебя одну, как ты находишь себе приятелей. Да ещё и таких видных.       — Да, коллекционирую всех ваших женихов, — не сдержала я язвительности и устало опустилась в кресло. — Ты у меня самый ценный экземпляр.       — Что, даже ценнее бога? — Предвестник откровенно скалился. Надобности поднимать взгляд на него, чтобы увидеть хищную улыбку, не было. Вместо привычного опостылевшего огня внутри вновь разверзлась пустота. Её я встретила усталым выдохом и толикой благодарности — всё же спасала от смерти как-никак.       — Это всё, что тебя заботит сейчас? — Бесцветность собственного голоса едва ли удивила. На короткое время между нами воцарилась тишина. Не дождавшись ответа, я продолжила, наконец, поднимая голову и разглядывая, как злость на лице Тартальи теряется в растерянности: — всё, что гложет тебя, это не страх за судьбу родины, семьи и самого себя, а то, с кем я тут треплюсь? Ты ведь даже имени моего не знаешь, Аякс, — с едкой усмешкой я откинулась на спинку кресла, опустила так неожиданно ослабевшие руки на подлокотниках, чувствуя, как пустота методично выжигает остатки чувств. — Ничего обо мне не знаешь, кроме того, что слышал от меня же. Может, я солгала? Может, выдала чужую жизнь за свою? А ты так легко поверил мне, думая, что раз я так откровенна с тобой, то можно одевать мне кандалы и контролировать каждое движение. — Предвестник молчал, сверля меня взглядом — примесь сомнений и затаившейся злости. — Ну, скажи что-нибудь, Аякс, иначе я решу, что ты сейчас накинешься на меня и попытаешься придушить.       Последнее слово оживило его, заставив вздрогнуть. Во взгляде мелькнуло что-то ещё, что-то совсем несвойственное Предвестнику. Оно и раньше проглядывалось в нём, но так редко, что успело позабыться. Страх. И пробудили его отнюдь не только мои слова.       — Мне тяжело противиться мыслям, — наконец, выжал из себя он. Сквозь зубы, отводя глаза. — Многие из них навязчивы. Особенно в отношении тебя.       Он будто бы хотел добавить ещё что-то, но вовремя осёкся, предоставив мне додумывать самостоятельно.       — Как знакомо, — отозвалась я. — И всё же я не караулю тебя, не подслушиваю за закрытыми дверьми и не угрожаю.       — Только не говори, что ревнуешь меня.— Его невесёлая ухмылка вынудила невольно вскинуть брови.       — А что, не имею повода? Такому, как ты, стоит только щёлкнуть пальцами, и все красавицы слетятся к твоим ногам. Все их взгляды только для тебя. Я интересую людей исключительно из-за ценности себя как скопища знаний и выгоды, которую могу принести. — Обхватив голову руками, я облокотилась на колени, остро чувствуя наваливающуюся усталость. — Забавно всё-таки, — усмехнулась я, — как наши миры похожи. Глядя в глаза надвигающей смерти, никто почему-то её и в упор не видит.       В ответ раздалось шуршание и шаги. В поле зрения появились чёрные ботинки, а тёплые руки обхватили мои, отнимая от головы.       — Я знаю, но не хочу думать о ней. — Аякс смотрел с печалью, нежно поглаживая мои ладони. — Не хочу представлять тот момент, когда нам придётся расстаться. Надеюсь, судьба сжалится надо мной и отнимет жизнь у первого. Ты сильнее, справишься и без меня.       — Не узнаю в тебе того вальяжного наглеца, что грозился убить меня, — рассмеялась вдруг я, прекрасно понимая, что порчу момент.       — Это всё проказы любви, — донеслось в ответ, прежде чем мягкие губы поймали мои.

***

      Переполох начался к обеду. Официальный — ближе к вечеру, разнесясь со словами горожан по всей столице. К подобному в какой-то степени я была давно готова, ещё с первых шагов по сумерской земле. Не удивилась очередному стуку в дверь и замершему за ней с серьёзным выражением Тигнари. Как не удивилась и тому, когда незаметно для себя оказалась в Академии. Следы моей зверской расправы успели тщательно замести. Садясь в предложенное кресло за всё тем же круглым столом, я невольно поддалась фантазиям о врывающемся убийце с заряженным пистолетом и улыбнулась им, понимая, что готова и к подобному исходу. Более того — желала его.       Паймон кидала на меня напряжённые взгляды — может, не понимала, но определённо чувствовала моё настроение. Зал и кресла постепенно наводнялись лицами, знакомыми и нет. Аль-Хайтам, подошедший позже всех, выглядел крайне недовольно, будто бы его привели под конвоем и поставили перед выбором: либо становишься во главе, либо идёшь к плахе. Среди купцов и знати мелькали и владельцы Глаз. И первых, и вторых, и третьих объединяло одно — страх и неуверенность во взгляде. Они переглядывались, шептали что-то, разгоняя гулкую тишину и изредка косились на меня, похоже, догадываясь о том, кто затесался в их «золотую верхушку».       Большие массивные двери, наконец, открылись в последний раз. Я сдержала усмешку, подметив своевольность прибывшего в стиле: нагой торс, демонстрирующий ладно слаженное и мускулистое тело; набедренная повязка и облегающие бедра шорты; головной убор в виде головы шакала, из-под которого выбивались почти что седые пряди. Незнакомец не был стар, напротив, молод, возможно, моложе меня. Однако что-то в его звериных алых глазах выдавало в нём старика, запертого в юнце. Схожее чувство возникало и при первой встречи с Чжун Ли. И я напряглась, почти уверенная в том, что вижу перед собой очередного Архонта. Собравшиеся поспешили встать, приветствуя юношу поклонами. Одна я осталась сидеть, поймав его непроницаемый взгляд. Сложно было сказать, одобрил он мою непреклонность, либо же счёл ту проявлением дерзости, однако оставил её без замечания. Занял место, свободное по правую от меня руку и будто обратился в статую.       Тишина опустилась на зал, как по негласному приказу. Разговоры оборвались, десятки глаз устремились в нашу сторону. Все словно бы замерли в ожидании, как и я сама. Внезапное осознание, что ждали, собственно, меня саму, несколько озадачило. Поймав едва заметный кивок аль-Хайтама, я медленно поднялась, оглядывая ставших вдруг совсем маленькими, сжавшихся от страха богачей и главных учёных Сумеру. Забавно было видеть на их лицах смирение, а в глазах — надежду. Как просто было ждать указаний от того, кто по твоему мнению может исправить внезапное несчастье. И от того, что того самого спасителя те находили во мне, становилось ещё смешнее.       — Пожалуй, сперва стоит представиться, — старательно пряча улыбку, начала я, — Седьмая Призванная Кассиопея. Так уж вышло, что я оказалась здесь в самый разгар революции, в связи с чем вынуждена временно занять пост руководящего. Надеюсь, что вы не оставите меня в одиночестве в столь трудное время. И также хочу представить вам моего Проводника, прелестную Паймон.       Та тут же вспыхнула, съёжилась, нервно разглядывая собравшихся. Я же замолкла и вопросительно посмотрела на аль-Хайтама. Тот явно не хотел принимать эстафету оратора, однако поднялся, давая мне возможность погрузиться в собственные пространные мысли. В них не нашлось ни одной спасительной, как не нашлось и ни одной мало-мальски полезной. Так, бесцельные вопросы в перемешку со жгучим желанием забраться под одеяло и уйти на пару декад в крепкую спячку. Сквозь толщу бессвязных и донельзя обрывистых воспоминаний долетал и голос секретаря. Тот вещал вполне себе ожидаемое и лишнее: грядущие дни будут непросты, но мы обязаны справиться; временные главы Сумеру постараются сделать всё возможное для урегулирования конфликта; не стоит поддаваться панике. Не стоит, разумный довод, однако как бестолков он и слаб, когда та уже успела поселиться во взглядах многих. Мало кто устоял перед ней — тот самый полуобнажённый юноша в шапке гиены, сам аль-Хайтам, да низенькая девчушка в ромбовидных очках и широких шароварах. И если у первых двух на лицах хотя бы застыла подходящая моменту серьёзность, то у последней читалась откровенная скука. Она и не старалась слушать о насущном, либо зевая, либо с хитрым прищуром поглядывая на меня. В списке потенциальных охотников прибавилось. Очевидно, что вскоре и она не повременит выловить меня для важного дельца.       Хайтам закончил речь. Следом поднялся нагой юнец. Говорил он недолго, часто прерывался, да и сказать особо ничего дельного не смог. Обещал сохранить целостность Сумеру и обезопасить народ от внезапных нападений Пустынников. Трепаться он явно не привык, похоже, занимаясь исключительно механический работой, а мои догадки о его причастности к делам Архонтов определённо были ложными. Затем взяли слово и главы факультетов — даршанов, если угодно — несколько женщин и мужчин преклонного возраста. Слова их и заверения едва ли отличались ото всех прочих, навевая уже не просто скуку — раздражение. Вновь поймав пронзительный взгляд аль-Хайтама, я едва подавила желание цокнуть и выругаться. Довершающее выступление обещалось мне. Впрочем, кто бы сомневался.       Поднимаясь, я не думала о том, как прозвучат мои слова. Я думала о том, какой эффект они произведут. Надежды на положительный отклик оставляли желать лучшего. Отрицательный, как всегда, превалировал.       — Выражу непопулярное мнение, — осторожно начала я, — убийцу ваших бывших мудрецов искать бессмысленно. У меня есть некоторые догадки о том, кто это мог быть, однако пока что оставлю их для более приходящего момента. — Ложь далась легко, вытекая из моего рта, точно соловьиные трели, и поселяясь в шепотках других. Я почувствовала уверенность внутри. Всё сделанное и сказанное было верным. — Сейчас нам стоит сосредоточиться на урегулировании внутренних дел. Как я успела заметить, Сумеру находится в крайне шатком положении. Конфликты внутри страны всегда страшнее внешней угрозы: никогда не знаешь, кто решит воспользоваться сумятицей. — Шепотки приобрели одобрительный тон. Я с некоторым удивлением отметила появившееся во взглядах многих согласие. — Итак, насколько мне известно, конфликт с одной из сторон Сумеру по-прежнему в стадии обострения. Некие Пустынники, не разделяющие веру в Дендро Архонта, так?       — Всё верно, — подтвердил аль-Хайтам, чуть дёрнув уголками губ — похоже, не ожидал от меня такого прямого монолога.       — Вам так или иначе придётся выстроить с ними доверительные отношения, — произнесла я и, едва закончив, потонула в шквале негодований.       — Чтобы мы да с этими варварами, перебившими наших мудрецов?! — яростно плюя и багровея, воскликнул один из глав даршанов. — Никогда!       Ему вторили и остальные, вмиг обратившись в зверей. Как тонка была грань между человеком и животным, что не постеснялись продемонстрировать даже высокие умы Сумеру. Я не пыталась остановить их, отчего-то даже наслаждаясь подобной реакцией, пока те вдруг разом не заткнулись сами. Справа выпрямился юноша в набедренной повязке. Глаза его горели, как бы предупреждая всех присутствующих — ещё одно такое обращение в оборотней, и он не поскупиться на наказание.       — Поддерживаю, — коротко бросил он мне, прежде чем вновь опуститься.       Зал замер в молчании, переваривая услышанное и явно гадая, чью сторону принять: остаться при своей, уже давно укоренившейся в обществе, или же примкнуть к неожиданным противникам оной. Юноша в шапке с гиеной явно имел вес среди этих напыщенных старцев и почтенных дам, иначе с чего бы тем так скоро обрываться?       Следующим мне выразил поддержку аль-Хайтам, за ним поспешил и Тигнари. Последний явно сомневался, но всё-таки решился, взглянув на секретаря. Неожиданно подала голос и та девчушка в остроугольной шляпке и ромбовидных очках. Тряхнув розовой шевелюрой и вздёрнув носик, она деловито произнесла: «Давно пора заняться этим бестолковым конфликтом, госпожа Призванная дело говорит. Сколько денег было положено в охрану столицы и вооружение, а что в итоге? За несколько лет мы так и не сдвинулись с мёртвой точки».       Зал опять потух в немоте, обратив все взгляды на меня. Помимо восхищения и откровенной алчности к горевшим в них эмоциям появилось и сомнение. Отчасти я добилась желаемого: посеяла смуту среди верхушки Сумеру.       — Я не призываю вас принимать решение здесь и сейчас, — вновь заговорила я. — Для подобного нужно время и хорошее подспорье в виде грамотных переговорщиков. Вам же будет не на руку, если сюда заявятся Фатуи. Впрочем, они уже здесь, разве что действуют не так открыто.       — А вы с ними не за одно? — послышался чей-то ехидный и ожидаемый вопрос.       — Личная жизнь к работе не имеет никакого отношения, — спокойно парировала я. — Я никогда не поставлю жизнь обычных горожан на кон, даже если на другой стороне весов будут находится дорогие моему сердцу люди. А вам бы следовало поинтересоваться, куда вдруг подевались несколько десятков человек, когда кончился праздник.       Недовольство улеглось, однако не сменилось ничем положительным. Я отчётливо поняла, что удостоюсь множества косых взглядов и неприятных толков за спиной. И опять же, ничего нового.       День успел склониться к вечеру, заведя солнце за горизонт уже больше, чем наполовину. Его яркие лучи блуждали по высоким сводам кабинета, застывшим в противоречивых эмоциях лицам, скользнули и по моему, приятно щекоча теплом. Вдруг стало до нелепого всё равно, где я, кто я и как проведу эту ночь. В одночасье происходящее заиграло иным цветом — цветом бестолковости, обрыдлости и удручающей тягости. Я не должна была стать частью этого мира, уверенность в этом крепла во мне с каждым новым днём. Как крепло и осознание, к чему всё это приведёт.       Зал постепенно опустел. Аль-Хайтам завершил собрание коротко и ёмко: «Дел много, и приступить к ним следует незамедлительно». По его взгляду без труда угадывались схожие с моими чувства. Секретарь и сам не горел жаждой власти, демонстрируя это всем своим видом. Тигнари отрешённо дырявил пустыми глазами стену. Полуобнажённый юнец не ослабил напряжённости, разглядывая собственные покоившиеся на столе руки. Странная и до нелепого разношёрстная компания, состоящая исключительно из молодой крови. Старики, похоже, решили свалить на следующее поколение все обязанности, оставив без внимания даже факт полной осиротелости города. Отчасти их можно было понять — кто бы отважился взвалить на собственные плечи такую ответственность? Все привыкли к собственным насиженным местам и никак не желали усаживаться на новые, крайне твёрдые и холодные.       — Вы правда не желаете продолжать расследование? — Вопрос седовласого юноши застал врасплох. Во многом потому, что он и сам выразил поддержку в таком решении.       — Сейчас это не главное, — нехотя ответила я, искренне надеясь, что в голосе не прозвучит ничего настораживающего.       — Ваши догадки о личности убийцы, — продолжил он, заставляя напрячься, — поделитесь.       На сей раз то был не вопрос — прямая просьба. Я поднялась, обошла стол, наблюдая за оставшейся, если не считать Паймон, троицей. Четыре пары глаз впились в меня. Даже Паймон, прежде сидевшая тихо, заёрзала на месте.       — Я хочу, чтобы вы сами это узнали, — ответила я, наблюдая за всеми поочерёдно. — Дам наводку — Фатуи причастны к случившемуся лишь наполовину, а Пустынники и вовсе не виноваты. И вы ошибётесь, если укажите на Одиннадцатого Предвестника Чайльда Тарталью.       — Чем же докажете собственную непричастность? — Алые глаза сузились, не отрываясь от меня. И я улыбнулась.       — Ход мыслей верный. Однако важна причина. К слову, вы не представились.       — Сайно, — коротко отозвался он, прежде чем дать тишине вновь воцариться среди просторных сводов. Аль-Хайтам и Тигнари не спешили прогонять её. Да и была ли в том нужда?       Махнув Паймон, я развернулась. Мои дела здесь были закончены.       Снаружи уже поджидала кишащая возгласами толпа. Они обступили подножья Академии — очевидно, кого ждали. При моём появлении гомон сперва взвился, точно прикормленное горючей жидкостью пламя, а затем опал, перейдя на шёпот. Пока вовсе не смолк. Паймон спряталась за меня, тревожно скользя круглыми глазёнками по сотням лиц. Среди них проступило и одно, одарившее улыбкой. Аякс стоял поодаль, наблюдая больше из любопытства, нежели из желания услышать хорошие новости.       — Приветствую вас, жители Сумеру, — начала я очередную речь, заметив, что усталости в голосе прибавилось, — не могу выразить радость в столь трагичный час, но могу заверить, что отныне все наши силы будут направлены на урегулирование ситуации.       Толпа притихла явно не понимая, что я говорю. Внезапный громкий голос облетел её. Тарталья, вальяжно вышагивая, поднялся по лестнице и встал рядом, намекая, что готов поработать переводчиком.       — Недавняя трагедия послужила нам отличным уроком. Уроком в том, что всякая вражда бессмысленна. Воспевая гнев и месть, вы сами уподобляетесь тем, кого так яростно ненавидите.       Слова Тартальи захлестнула волна яростных криков. Очевидно, что подобная речь не возымела бы эффекта, да ещё и на пару с приспешником Снежной.       — Они негодуют из-за твоего лицемерия, — с улыбкой пояснил тот, не дожидаясь прямого вопроса. — Говорят, что ты ничего не знаешь об их стране, но смеешь просить их о подобном. Отчасти их можно понять.       — Тогда скажи им, что они вскоре доведут Сумеру до участи Инадзумы.       Не дожидаясь перевода, я быстрым шагом направилась прямо в гущу людей. Те, точно перепуганные мыши: отпрянули. Вся их ярость была не более чем напускной бравадой. Паймон спешила позади, от неё не отставал и Предвестник, лучась всё той же широкой улыбкой. Пустота внутри развеялась под горячей хваткой вспыхнувшего огня. Конечно, он был не сравним с тем, что несколько месяцев назад сводил с ума, и всё же он был. Существовал внутри, обещая вернуться одним нерадостным деньком.       Звонкий смех и просьбы подождать пролетели мимо. Всё, чего желали душа и тело сейчас, идти, не останавливаясь, а может, и вовсе перейти на бег. Впрочем, толку в подобном было ровно ноль — Предвестник настигнет меня быстрее, чем я бы успела пробежать и пару метров.       Крепкая ладонь сжала мою, вынуждая обернуться и столкнуться с голубыми глазами. Я вздрогнула и сжалась, заметив в тех знакомый гнев. И пускай на губах ещё играла улыбка, Тарталья явил себя во всей красе. Однако тот вдруг исчез, уступив место Аяксу, перепуганному и взволнованному.       — Опять ты вздрагиваешь, когда я касаюсь тебя. — В голосе его зазвенела обида. Он и не пытался скрыть её, вмиг помрачнев.       — Тяжеловато привыкать к касаниям того, кто пытался убить не так давно, — сухо бросила я и высвободилась из хватки Предвестника. Паймон прижалась ко мне, сверкая большими глазами. Молчала, не решаясь встревать. Подхватив её на руки, я с досадой подметила, что уже не могу, как раньше, таскать её на себе.       — Прости, — пробормотала я, возвращая ту на землю. — Все мои силы ушли вместе с Глазом.       — Пускай Аякс покатает! — Неожиданное заявление отдалось внутри резкой болью. Будто что-то хрустнуло в самом сердце и ухнуло куда-то вниз. Взгляд не отрывался от рук Предвестника, легко закинувших Паймон тому на спину; от его вновь вернувшейся улыбки; раскрывшегося в звонком смехе рта самой Паймон. Острая мысль крепко вонзилась в сознание — я была здесь лишней. Как и везде. Ненужная, годная только для политических игр и грязной работы.       Ветер подул, толкая к перилам. Те не успели остыть и при прикосновении заставили одёрнуть руку. На ладони образовался красный след, зудя и ноя. Чёрт бы побрал всё, включая и солнце. Море всё так же лениво накатывало на скалы, равнодушное к вновь ожившему городу. Навязчивые мысли вновь заполонили сознание. На сей раз они оказались куда более настырными, чем в прошлый, рисуя уносящие моё тельце волны. Что-то позади будто бы настаивало, давя на спину, воплотить мрачные фантазии в красочную реальность. Руки вновь стиснули горячую поверхность, только той острой боли на сей раз не было. Глаза лихорадочно скользили по игривой пене на гребнях, слух ловил умиротворяющий шёпот. Манящий и отчего-то такой близкий сердцу. Казалось, протяни руку и ухватишь частичку спокойствия природы, присвоив её себе, пускай и на мгновение.       Крепкие руки, обхватив талию, резко дёрнули назад. Боль успела вернуться, обосновавшись на обеих ладонях и почему-то коленях. Я растерянно слушала сочившиеся плохо скрываемым гневом фразы Тартальи и всхлипы Паймон.       — Ты что творишь? — едва сдерживая гнев, выпалил тот. — Как прикажешь тебя одну оставлять?       — Я же просто… смотрела на воду, — промямлила я, чувствуя, как туман в сознании постепенно рассеивается.       — Пошли, — он грубо толкнул вперёд, не заботясь о моём самочувствии. Паймон схватила меня за руку, всё ещё шмыгая покрасневшим носиком. Вокруг успела образоваться небольшая, но обещавшая вскоре разрастись толпа. Взгляды многих буравили меня, намекая на скорые сплетни. Возможно, те выдавят меня из Академии, чему я во многом буду рада.       Входная дверь хлопнула, намекая, что злость Предвестника ничуть не остыла. Я опустилась на диван, ещё пытаясь скинуть остатки наваждения и гадая, кем или чем то было вызвано. Паймон хватала меня за ладони, рвано обещая быть рядом и помогать, лишь бы только я больше не пыталась спрыгнуть вниз. Кое-как успокоив её, я выдохнула. Тарталья молча наблюдал за мной, явно отслеживая каждое слово и действие.       — Объяснись, — бросил он, однако я только покачала головой: Паймон ещё была слишком мала для подобных разговоров. — Предоставь это мне, — коротко произнёс Тарталья, прежде чем заиграть улыбкой на лице и исчезнуть с ней на руках.       Давящая тишина опустилась вместе с сумраком. Солнце успело спрятаться в ожидании утра, обнажив звёздную россыпь на небосводе. Я вновь погрузилась в до тошноты страшный мир внутри себя. Он и на сей раз встретил бурлением сомнений и страхов. Попытки обвинить во внезапном наваждении хоть кого-то с треском провалились. Всем здесь я была нужна живой. Измученной, полубезумной, но явно живой. А значит, проблема крылась только в одном человеке.       Тарталья вернулся скоро, застав меня свернувшейся в клубок на диване. Гнев тот сменил на хмурость и опустился в кресло рядом.       — Я не понимаю, что с тобой происходит, — обрывисто буркнул он, — вчера вечером всё было нормально. Утром тоже. С чего вдруг ты решила полетать?       Ответ не спешил срываться с моих губ. Застрял где-то в горле плотным комом. Стало вдруг так страшно произносить его вслух, будто тем самым я подтвержу его.       — Кто виноват сейчас? — с нажимом повторил Предвестник. — Люди? Море? Кто?       — Я сама, — слова всё же протиснулись сквозь зубы и губы. Пара коротких, а боли те принесли неимоверно много. Ледяное осознание прошлось по телу быстрой волной. — Тем, кто всегда вредил мне, была я. Понимаешь? — Приподнявшись, я взглянула на Предвестника и поймала его растерянный взгляд. — Сперва это казалось мне чем-то надуманным, но теперь стало вполне себе очевидной реальностью. Чем глубже и дальше я пробираюсь, тем настырнее пытаюсь покончить с собой.       — Почему?       — Потому что такова моя судьба. Я должна привести Тейват к гибели, чтобы тот возродился из пепла вновь, как феникс. И мой здравый рассудок, или то, что от него осталось, пытается бороться.       — Двойственность Призванных не перестаёт удивлять, — усмехнулся вдруг Аякс отнюдь не весело. — Вас откровенно рвут на части. В какой-то степени это знакомо и мне, вот только подозреваю, что не в таких масштабах.— Он затих, затем устало выдохнул. — Прости, что сорвался.       — Ничего страшного, я понимаю, — пробормотала я в ответ и скривилась, от неприятных ощущений в ладонях и коленях. Даже сквозь перчатки просачивался жар, настолько беспощадно палило солнце Сумеру. Боль отдавалась и в проклятое пятно. Злость вернулась с новыми силами, и теперь её целью стала я сама. Стиснув зубы, я стянула перчатки, с раздражением разглядывая уродливую тёмную кляксу. Дотторе обещал избавить от него, так может… может, хоть разок поступиться принципами? Может, он бы помог и с теми ранами на теле, что остались от Глаз?       — Болит? — Аякс, подавшись вперёд, протянул ладонь. Я нехотя вложила в ту свою, поджав губы и наблюдая, как он с осторожностью касается огрубевшей кожи. — Если хочешь, могу достать мазь. У нас есть искусные лекари, наверняка что-то да подберут.       — Не стоит, — отозвалась я и опустила взгляд. Мы оба понимали, что те не помогут, как не помогли и Синьоре.       — Хочешь поговорить? — Вопрос не вызвал желания продолжать диалог, только покачать головой. Внутри вновь расползлась проклятая пустота. Внезапная мысль вынудила поднять глаза на притихшего Аякса. Тот растерянно разглядывал мою ладонь, поглаживая пальцы.       — Аякс, — тихо позвала я его, чувствуя, как низ живота скручивает от волнения. Тот встрепенулся, посмотрев прямо на меня.       — М? — Его голос прозвучал хрипло, разлетаясь по гостиной. — Что? — повторил он, так и не дождавшись ответа. Но вместо слов я решила выбрать действие. Провела свободной ладонью по его точеным скулам и губам, с облегчением подхватывая вспыхнувшее внутри желание. Кресло скрипнуло, когда Предвестник потянулся ко мне, отвечая на поцелуй. В нём не было той привычной спешки, некой рваности, напротив, — размеренность со стороны Аякса и напористость с моей. Мои руки без стеснения скользнули под пиджак и рубашку, нащупали оголённую кожу. Ещё пока не разгорячённую, но уже тёплую. Оторвавшись от мягких губ, я скользнула к шее, не без удовольствия отметив, как запульсировали сосуды на той. Аякс вздрогнул, когда я оставила поцелуй на том месте, где дрожала, выбивая ритм, сонная артерия. И резко подался назад.       — Не надо, — хрипло бросил он, спешно поднимаясь и приводя одежду в порядок.       — Что не так? — Я рассерженно прикусила губу, чувствуя, как внутри всё обрывается. — Неужели я так противна тебе?       — Что за вздор? — хмурясь и пытаясь согнать краску с лица, выпалил он. — С чего вдруг вообще такие мысли и действия? Ты ведёшь себя странно. К тому же я не могу позволить себе лишнего. Мы не принадлежим друг другу.       — А? — Я окончательно растерялась, не понимая и половины услышанного. — Только не говори, что без замужества и коснуться нельзя.       — Это порядки моей страны, — излишне резко бросил тот, — изволь уважать их.       — Я, может, умру завтра, а тебя волнуют какие-то порядки, — я не сдержала ухмылки, чувствуя, что отчасти добилась желаемого: пустота пропала, вот только на её место пришла горечь. — Иди, я устала.       — Послушай, тебе нужно успокоиться, прийти в себя и подумать, — почувствовав мою обиду, попытался загладить вину Предвестник.       — Иди, я сказала! — рявкнула я. — И оставь меня в покое, наконец!       Голос Аякса оборвался хлопком двери. Его растерянные оправдания смолкли, когда тишина спальни обступила со всех сторон. Укоры совести и здравого смысла вынудили послоняться какое-то время по комнатке и оставить парочку скомканных записей в дневнике. Гневных и сумбурных, под стать тому, что творилось в сознании. Пускай бы трезвый рассудок призывал одуматься и даже восхититься благородством Аякса, ярость толкала руку оставить о нём крайне нелестные слова. Постепенно они приобрели совсем иной окрас — потерянности и отчаяния. Ненужность — идеальное слово, описавшее бы весь мой путь. Не была нужна настоящая я, была нужна та, что уверенно поднимет меч, возглавит революцию, прокатит твёрдым голосом призыв к бою перед замершей толпой.       Страшно хотелось выпить. Осушить несколько бутылок залпом, вернуться в то прошлое, за которым без устали и успеха гонялась все эти недели, месяцы. Годы? Вернуть хотя бы на минутку, на мгновение.       Я оторвалась от дневника. Паймон спала. Мирно посапывала, изредка переворачиваясь на другой бок. В кармане было ещё, на что прикупить вина. Данная Кэ Цин клятва, быть может, уже давно ослабла или исчезла вовсе. Подгоняемая слепой надеждой, я спустилась вниз. Предвестник исчез, оставив после себя лишь горькое послевкусие. Его-то и предстояло смыть терпкому алкоголю.       Ноги повели сбивчивым шагом к дороге, вывели на площадь. Взгляд пробежался по закрытым лавочкам. Очевидно, придётся наведаться в местную таверну и выпросить бутылку-другую с собой.       Таковая нашлась нескоро, встретив меня мгновенно оборвавшимся гулом и возникшей следом тишиной. Десятки глаз проводили до стойки, проследили за спрятавшейся в кармане рукой, уставились на сверкнувшие монетки в ней. Кое-как жестами я уговорила бармена продать всего одну бутылку и спешно удалилась. Трясущиеся ладони сжали ту, тщетно пытаясь вытащить пробку.       — Поздновато для одиночного застолья. — От внезапного замечания драгоценный алкоголь едва не растёкся унылой лужицей по земле. Благо руки успели вовремя, крепко стиснув горлышко. Я замерла, разглядывая притаившуюся у подножья широкого дерева тень. — Довольно странное зрелище, — продолжил незнакомец на мондштадтском, — Призванная, прячущая бутыль вина. Кому рассказать бы, да не поверят.       Наконец, он выступил на свет, и я узнала светловолосого соседа аль-Хайтама.       — Мы ведь даже не представились друг другу, — будто бы не замечая мой хмурый взгляд, продолжил тот, — Кавех к вашим услугам.       — Моё имя вам известно, повторяться не хочу, — буркнула я, прежде чем направиться обратно к дому. Там можно было спокойно раскупорить настырную бутыль и не бояться, что тошнота настигнет в самом неподходящем месте.       Позади послышались шаги. Кавех, по всей видимости, тоже решил вернуться домой, как старалась убедить себя я.       — Занятно вы проводите вечера, — поравнявшись со мной, протянул он, ухмыльнувшись и окинув покупку в моих руках неоднозначным взглядом.       — У меня вечер занятный, у вас утро, — намекнула я тому на недавнюю ссору. — Каждому своё.       — Вас не смутит предложение разделить бокал-другой? — В его голосе вдруг проскочило нечто странное, отчего я растерянно вздёрнула бровь. — Не сочтите за наглость, — поспешил тот развеять мои сомнения, — просто хотел бы узнать вас поближе.       — Для чего?       — Как бы так сказать, — торопливо пробормотал он, — мне нужна ваша помощь кое в каком дельце. Наверняка вам не раз предлагали различные авантюры, но моя вас должна заинтересовать. Видите ли, я по роду занятий архитектор. Работы хватает, однако в связи со скоропостижной кончиной всех мудрецов открылись вполне себе неплохие варианты заработка.       — Вам нужны деньги? — пытаясь уловить смысл услышанного, спросила я, на что получила уж слишком бурную реакцию.       — Не-е-ет, ну что вы! — Кавех громко и совсем неестественно рассмеялся, спугивая случайных птиц. — Меня больше интересует идея. Мысль, возможность, понимаете?       — Так что вы хотите? — настойчивее поинтересовалась я, наблюдая за нервными пасами рук архитектора. — Чтобы я замолвила за вас словечко?       — Отчасти, — воодушевился вдруг тот, — вернее, и это в том числе. Мне давно хотелось привнести в Академию нечто новое, разбавить этот консервативный строй. Например, меня всегда раздражали эти высокие колонны и безобразное распоряжение свободным пространством.       Я была вынуждена признать его правоту. Академия и правда казалось излишне пустой, чопорной и надменной, сверкая безликими стенами и одинокими светильниками на тех. Ей бы не помешало придать живости, какого-никакого уюта.       — Что требуется от меня? Скажите конкретно, — оборвала я Кавеха, когда тот принялся истолковывать собственные фантазии относительно обновлённой галереи и главного зала.       — Самую малость, — с готовностью отозвался тот, — выдвинуть идею о перестройке и меня в качестве главного архитектора.       — И что мне за это будет?       Кавех замер, озадаченно распахнув глаза. Он явно и не думал, что придётся обговаривать и награду.       — Если честно, я и не предполагал подобный вопрос, — подтвердил тот мои догадки.       — А, ну да, я же безвозмездный спасатель, — ухмылка, не сдерживаясь, растянулась на моём лице.       — Такие ходят толки, — донеслось в ответ.       Толки ходили всякие, без сомнений, среди них могли затесаться не только хвалебные, но и такие, благодаря которым я попадала в список потенциальных партнёров, спонсоров, сердобольных и помогающих всем страждущим. Вполне себе логичная концепция, где укоренились и личности предыдущих Призванных. С подтёртыми из истории «неугодностями».       — Откройте, будьте добры.       Я пихнула архитектору бутылку и спустя некоторое время услышала долгожданный мягкий хлопок. Первый же глоток вызвал тошноту, вынуждая отправить всё выпитое на землю под нестройный аккомпанемент брани. Кавех в испуге отпрянул, предпочтя лицезреть моё «очищение» издалека. Его вопросы относительно свежести вина я проигнорировала. Утёрла рот и протянула бутылку ему, как бы предлагая убедиться самому. Осторожно взяв ту, он принюхался, затем в растерянности вздёрнул бровь и вынес вердикт: «По запаху вполне годное». Окончательный итог он подвёл после маленького глоточка, который тут же перешёл во второй, более шумный и глубокий. Я со страшной завистью следила, как Кавех опустошает единственное, что могло бы придать вечеру хоть сколькой-то радости. Опомнился он нескоро, оставив меньше трети. Успел опьянеть, пошатнуться и пробормотать нечто навроде просьбы извинить.       — Нет тебе прощения, — буркнула я, отбирая бутылку под бессвязные возмущения. — Мужланы проклятые, как вы мне надоели.       — Смотрю на сию сцену и не понимаю, до нелепости странный сон то или шутка реальности, — донёсся совсем рядом ещё один голос. Аль-Хайтам выглядел привычно беспристрастно, разве что во взгляде блеснули искры веселья. — Госпожа Призванная не упускает шанс подобродейтельничать и в свободное время? — Он кивнул, глядя на бутылку и как бы намекая, что и здесь я выступила в роли спасателя Кавеха от оной.       — Забирайте вашего соседа, — угрюмо фыркнула я, — и скажите ему утром, чтобы впредь не лез ко мне со своими бесполезными предложениями.       — Он обращался к вам за помощью? — Секретаря сей факт настолько обескуражил, что тот даже не поскупился на эмоции в виде удивления. Однако больше ничего не добавил и не спросил, окинув озадаченным взглядом шатающегося архитектора. Тот всё пытался выпросить у меня остатки вина.       Нелепая сцена оборвалась прощанием со стороны аль-Хайтам и уведённым не без его помощи Кавехом. Дверь за ними закрылась, оставляя меня на пару с бутылкой. Допить её теперь желания отнюдь не возникало, зато можно было хотя бы насладиться запахом запретного — пожалуйста.       Гостиная обхватила крепкими объятиями — тишиной и полусумраком. Ноги довели до дивана, бросив разбираться с остальным самостоятельно. Уставившись в потолок, я нехотя подытожила сегодняшний день: стала новым главой страны, тщетно попыталась воссоединиться с морем, получила отказ от Аякса и потратила последние деньги на бутылку, которую выпила не сама. Печальные новости, с какой стороны не взгляни. Настолько печальные, что заставили смеяться добрых минут десять.       Прежде цели предыдущих Призванных казались до ужасного обыденными и бестолковыми. Сейчас и они обрели смысл. По-своему жестокие, во многом эгоистичные и жуткие в своём финальном воплощении. Но они хотя бы имели место быть.       В отличие от моих.       Всё, что прежде подталкивало к действиям, был Огонь. Безрассудный, лишённый милосердия и терпения. Он работал прекрасно, несмотря на многие побочные эффекты в виде смертей или постепенного поглощения моей плоти. Прежние страхи в отношении него теперь казались сущим пустяком. В конце хотя бы можно было рассчитывать на предсказуемость. Теперь же всё, на что я могла полагаться в отношении собственной судьбы, сосредоточилось в одном коротком, но таком желанном многими слове — удача. Удача, если завтрашнее утро встретит новым рассветом; удача, если день не поскупиться на тишину и покой; удача, если вечер не пройдёт с клинком у горла, а ночь не застанет в луже собственной крови. Смерть обозначится конечной остановкой, сомневаться в этом необходимости не было, но вот какая она будет? Быстрая и не столь болезненная на окраине мира? Долгая и мрачная в самых недрах подземелий? Одинокая и тихая, дарящая напоследок горсть ярких, как звёздочки, воспоминаний?       Я вновь позволила себе рассмеяться. Как наивны были надежды выгрызть себе первую, либо последнюю, когда всё вокруг прямо указывало на вторую. Впрочем, как бы то ни было, смерть оставалась смертью, лишённой всякого романтизма и красоты. Ей к лицу была грязь и страдания, но никак не цветы и мягкие волны. Совсем как Офелии на картине.       Всякую тоску забирали с собой карандаш и белый холст. И в этот раз им удалось вобрать в себя всё то, что терзало изнутри. Следы грифеля вскоре обрели целостность, обнажая рисунок. По-своему странный и пугающий, но вместе с тем застывший в мимолётной красоте. Вместо лица Офелии белело моё собственное, украшенное цветами и редким явлением — безмятежной улыбкой. Я вторила ей, понимая, что настоящая вряд ли могла похвастать схожестью с нарисованной. Следом появились ещё наброски, и каждый из них отражал различные вариации прощания с жизнью. Они не походили друг на друга, то вымазанные в холодном отчаянии, то в прогорклом ожидании. Вместе с ними выходил и страх, скрывавшийся в самых недрах. Встреча с ним воочию, почти что лицом к лицу, пускай даже и на бумаге, принесла облегчение.       Шумный вздох сорвался с губ, когда пол усеяли с десяток листов. Усталость повалила на диван, не дав даже поднять упавшую бутылку. Моему замершему в отрешённом удивлении лицу на одном из листов крайне подошёл багровый оттенок. Кровь и вино идеально дополняли друг друга что на холсте, что в жизни.