В день, когда сошлись звёзды

      Стук в дверь оторвал от попыток вновь погрузиться в рваный сон. Шажочки Паймон скатились по лестнице, затем оборвались возле входа. Вся сонливость мгновенно пропала. Вскочив, я бросилась к ней, уже тянущейся к ручке. Приложив палец к губам, я прислушалась. Деревенька пробудилась, наполнилась голосами и рутинными звуками суеты. Ответивший на вопрос «Кто?» голос Тигнари успокоил. Впустив его, я мельком оглядела окружавшие наш домишки и снующих между ними людей. При моём виде те оживились, замахали в знак приветствия, я же только кивнула, чувствуя, как от пристальных взглядов парочки в голубых мантиях по телу пробегает оторопь.       — Хорошими новостями, к сожалению, порадовать не могу, — осторожно и явно подбирая слова, начал Тигнари, избегая поднимать на меня взгляд. — Вчерашнее происшествие, ожидаемо, не осталось незамеченным. Из исследователей Академии здесь всего трое, но и этого вполне достаточно, чтобы весть о вашем прибытии вскоре разлетелась по всему Сумеру. Я имел с ними долгий разговор, пытался убедить в необходимости дать вам время освоиться. Те пообещали молчать, однако верить на слово я бы остерегался. Жажда знаний некоторых учёных умов порой не ведает границ, как их методы достижения цели.       — И что вы предлагаете? — Я хмуро наблюдала за Паймон, успевшей растерять к гостю всякий интерес и теперь крутившейся вокруг Шапочки.       — Пока что остаться здесь. К тому же у нас с Коллеи появились дела: необходимо опечатать и обозначить на карте новые зоны Увядания. Помимо этого придётся заняться и другими странностями. По сообщениям Раны и некоторых местных здесь стали пропадать дети. Следов насилия или борьбы поблизости обнаружить не удалось, значит, они ушли по собственному желанию.       Внезапная догадка свернула внутренности тугим напряжённым узлом. Та осталась невысказанной, как и многое другое, но крепко поселилась в мыслях. Совсем не хотелось мне думать, что к этому могла быть причастна Другая, успевшая измениться в моих глазах.       — Коллеи вскоре отправится на их поиски, я присоединюсь к ней, но чуть позже.       — Могу и я пойти с вами? — Я поймала растерянный взгляд Тигнари, в котором загорелось сомнение. Конечно же, моё общество доставит им только неудобства, отказывать же мне было неловко.       — Разумеется, если вы желаете. — Он учтиво склонил голову, не выдав досаду ничем. Возможно, счёл, что я хоть на что-то сгожусь. — И ещё кое-что, — Тигнари уже поднялся и прежде, чем уйти, обернулся, — местные хотят встречи с вами. Уговоры повременить их не устроили, поэтому прошу вас оказать честь и удовлетворить их просьбу. Не волнуйтесь, — поспешил предупредить все мои вопросы тот, — как я и сказал, правду о вас знают лишь трое, остальных же больше интересует Мондштадт. Популярностью у гостей из-за границы пользуется только столица, посему встретить кого-то из них в деревнях большая редкость. И да, — Тигнари неловко замялся, — я взял на себя смелость и солгал, что Паймон летает при помощи самодельных крыльев. Улучу момент и сделаю парочку из дерева. По крайней мере так вы избежите многих вопросов.       Необходимость согласиться тяготила и потерей драгоценного времени, и ненужным риском раскрыться. Образ с жадностью впивающихся в меня взглядов отпугивал не меньше. Однако я нехотя кивнула, понимая, что отказом обрекла бы себя на ещё бóльшие неприятности — подозрения. А они, как правило, приводят к самым печальным последствиям.       Входная дверь захлопнулась, отрезав внешний мир. С некоторым облегчением я вернулась в погружённую в призрачный полумрак гостиную. Паймон требовала внимания, Шапочка пищала особо настойчиво, силясь запрыгнуть на колени. Вскоре обе затихли, примостившись возле, я же разрешила потоку мыслей прорваться в сознание. И вскоре сдалась: голова загудела, отчаянно сопротивляясь очередному мозговому штурму. Да и был ли в том прок? Интуиция настаивала на действиях, вот только каких? Сорваться с места и унестись в главный город, оставив всех позади, как недавно Аякса? Стоило бы, если откинуть всю ту же въедливую совесть. Близкие связи, даже самые незначительные, впивались нитями под кожу, всё больше утягивая к земле, терзая мечтами о спокойной жизни когда-то. Непозволительная роскошь для того, кому суждено стать очередным витком истории.       Пальцы нащупали письмо Аякса, опять и опять вчитываясь в каждое слово. Его надежды и мысли отзывались внутри болью — слишком уж сходились с моими собственными. Он всё обещал исправиться, всё клялся защитить, рисуя будущее совсем далёкими от настоящих красками, будто и сам пытался укрепить в себе то, что излилось на бумагу. Мой скупой ответ наверняка вызовет у него досаду, может, даже гнев, но уж точно не безнадёжную радость. И отчасти это приносило облегчение. Если Аякс успеет охладеть ко мне вскоре, то многие тревоги ослабнут, а однажды и вовсе исчезнут.       Тьма настраивала на полудрёму-полубодрствование; оставшиеся мысли бесцельно бродили по опустевшему вдруг сознанию. Прыткая память ухватилась за вожжи, унося в совсем недавние дни, когда единственной заботой была незаконченная картина.       

***

      Коллеи постучалась ближе к вечеру, застав меня в том же положении, в котором на меня навалилось тяжкое уныние. То не особо желало расслаблять крепкой хватки, но всё же отпустило, обещая встретить по возвращении. Паймон радостно понеслась вперёд, Шапочка запрыгала следом. Коллеи же вновь завела пространный разговор о пользе фруктов и овощей.       — Слышала, что рыба полезна, как вы считаете? — вопрошала она. — Или как насчёт печени?       Нехотя я отвечала когда невпопад, когда совсем кратко, но та всё продолжала трещать, похоже, совсем не заботясь о предстоящем.       — Слушай, дети же пропали, — оборвала я стражницу. — Тебе совсем всё равно?       Та вдруг осеклась, поднимая на меня озадаченный взгляд. И совсем сразу же смущённо потупила его, растерянно кивая.       — И правда, — пробормотала Коллеи. — Не подумайте обо мне дурного, просто разговоры с вами немного отвлекают от грустных мыслей. Когда-то давно мне самой не посчастливилось пропасть, прямо как эти детишки.       С ответом я не спешила, дожидаясь подробностей, однако больше не услышала ничего. Воцарившаяся между нами тишина отчасти и успокоила и в то же время дала возможность осмыслить сказанное стражницей. Украдкой я глядела на неё, пристально, ища то, что укажет верное направление догадкам, однако всё её тело скрывала одежда. Довольно плотная для жаркого климата Сумеру. И всё же мне удалось заметить кое-что. Рука Коллеи поднялась ко лбу, смахивая пот. Рукав обнажил кусочек кожи запястья и край давно зажившего и корявого шрама.       — Говорите, вы из Мондштадта? — будто невзначай поинтересовалась я и, услышав согласный ответ, сделала напрашивающиеся выводы. Их сырость не позволяла понадеяться на них целиком и полностью, однако же те объяснили бы многое.       Дневной свет окрасил лес привычным зелёным цветом, отчего в голове зароились сомнения — а была ли я здесь ночью? Другая так плотно засела в мыслях как бесплотный образ, что всякая встреча с ней теперь грозилась перерасти в долгие метания между сном и реальностью. Взгляд пристально выискивал её среди стволов-великанов, уже не страшивших варевом теней между ними, и густых кустов, не шуршащих от прикосновения невидимых чудищ. Тропка вела всё дальше, погружая в тревогу. Другая отчего-то не спешила появляться. Солнце не было ей помехой, а ночь — единственным пристанищем. Значит, не успели ещё дойти до её обители?       Сдавленный писк впереди насторожил. Подскочившая ко мне Паймон напугала бледностью и дрожащими губёшками. Рваное дыхание не давало той связно выразить увиденное, но нужды в том и не было. Всего несколько слов — «там» и «похожая на тебя» — сказали всё, что нужно. Прижав крохотное тельце к себе, я успокоила её. С Шапочкой же дела обстояли в разы хуже. Речи та не понимала и теперь носилась вокруг, издавая пронзительный писк, режущий уши.       — Я знаю, — всполошилась Коллеи, — фонгусы любят гнилые фрукты. Может, под деревьями найдётся что.       Исчезнув среди зарослей, та дала немного времени. Вернув Паймон на землю и не обращая внимание на вопящий гриб, я собралась с силами.       — Ты ведь помнишь те сны, которые пугали тебя? — осторожно спросила я и, увидев неуверенный кивок, продолжила: — существо из них — реально. Оно связано с нами и… прозвучит странно и неубедительно в какой-то степени, но оно не желает зла.       Сперва в фиолетовых глазах застыло изумление. Затем Паймон вдруг вырвала махонькую ладошку из моей, искря во взгляде уже неприкрытой злостью.       — Как ты можешь говорить такое? — воскликнула она. — Разве не по вине этого монстра ты страдала?       — И да, и нет, — осторожно сказала я, понимая, что каждое неосторожное слово может обойтись слишком дорогой ценой. — Оно… или она, честно, я плохо понимаю истинную природу этого существа, не несёт ни зла, ни добра. Она что-то между.       — Я знаю этот тон, — Паймон выставила ручки перед собой, будто готовясь обороняться, и попятилась. — Ты всегда говоришь так, когда обдумываешь что-то ужасное. Говорю сразу, я против!       — У нас с тобой не так уж и много союзников, зачем же сразу отказываться от такого? Пойми, я всячески стараюсь исправить наше и без того бедственное положение в одиночку. Не требую от тебя помощи, не взваливаю на тебя лишнюю ответственность. Мы ведь обе ещё целы, значит, принятые ранее решения верны.       Паймон остановилась в паре метров, с недоверием глядя на меня. Я же не мешала ей думать, не торопила с ответом, понимая, что та не пойдёт против меня даже в самом ужасном моём решении.       — Хочешь заключить с ней сделку? — наконец, заговорила та.       — Может быть, пока что не решила, — как никогда искренне сказала я. — Вам бы стоило познакомиться. Не во сне, в реальности.       — Она… такая жуткая, — тихо отозвалась Паймон, прежде чем прильнуть ко мне. — Давай вернёмся к тому рыжему? Или лучше в Мондштадт!       — Неужели так сильно напугала? — Между деревьями пронёсся тихий смех. — Ну же, принцесса, я не так страшна, как ты думаешь.       Облик Другой переменился, теперь точь-в-точь повторяя меня, но с добродушностью во взгляде и настоящей улыбкой заместо оскала. Она махнула, приглашая подойти ближе.       — Та девчонка вернётся не скоро, — заверила меня Другая, будто угадав мои собственные тревоги. — А это прелестное создание, — она кивнула в сторону дрожавшего грибочка, — пускай пока набьёт желудок. — После этих слов к Шапочке подкатилось гнилое яблоко, обрывая её судорожный писк.       Оставив замечание о несуразности её слов, — откуда у гриба взяться желудку? — я взяла Паймон за руку. Та взволновалась, глядя то на меня, то на мою копию и явно не понимая, как поступить.       — Она не сделает тебе дурного, — постаралась заверить ту я. — Обещаю.       В качестве подтверждения я направилась к размытой границе между увядшими и ещё здоровыми деревьями, вскоре вновь погружаясь в безмолвный и сожжённый мир Другой. Та одобрительно усмехнулась мне, и мы обе повернулись к Паймон. Страх в её глазах поутих, уступив место сомнениям. Наконец, она двинулась навстречу и замерла совсем рядом с тонкой неровной чертой. В протянутой мною руке её ладошка утонула. Маленькие ножки сделали последний шаг. Фиолетовые глазки с опаской обвели выжженную землю и чёрные от копоти стволы.       — Почему здесь так тихо? — прошептала она.       — Потому что здесь нет жизни, — отозвалась я, но поймав вдруг взгляд Другой, поправила себя: — вернее, здесь она несколько иная.       Паймон вцепилась в меня, пугаясь звука собственных шагов. Другая вдруг вскинула руку, оживляя окружавшие корявые ветви и втискивая между ними маленький домик.       — Лети, моя пташка, — рассмеялась та, следя, как лицо Паймон вытягивает от удивления. — Так много всего интересного. А мы пока с твоей сестрицей поболтаем о своём, о скучном.       Паймон посмотрела на меня, как бы спрашивая разрешения, и я с готовностью отпустила её руку. Украшенные цветами стены небольшого домика среди деревьев любого ребёнка привели бы в восторг. Вскоре её фигурку скрыла маленькая дверца.       — Такой я нравлюсь тебе больше, признай. — Другая успела измениться, вновь рисуя себе то дикое обличие, что страшило прошлой ночью. Приветливость исчезла, не оставив и следа, а появившийся оскал придал ей знакомых черт. — Так тебе проще убедить себя, что мы не так уж и похожи. Можешь лгать себе сколько угодно, только помни, что правда рано или поздно вскроется. Так что, пришла за помощью?       — В деревне неподалёку пропали дети, — сделав вид, что не услышала предупреждение, начала я. — Ты имеешь к этому какое-то отношение?       — Не перестаёшь удивлять меня, — рассмеялась та вдруг, — какой смысл мне вредить тем, кто, повзрослев, станет подпитывать меня? Ну же, ответ кроется на поверхности, а ты так упорно его не замечаешь.       — Кто-то из самих деревенских причастен к этому? — Я нахмурилась, силясь вспомнить лица местных. Толку, впрочем, в этом оказалось мало: я едва ли знала их, чтобы выстраивать цепочку подозрений.       — Верно, но есть и ещё кое-что. Или кое-кто. — Другая юлила, водила вокруг да около, явно наслаждаясь моей растерянностью.       — И конечно, прямо ты не скажешь, — утвердила я и в ответ получила очередную усмешку и равнодушное пожимание плечами.       — Ты оживляешь мой тихий мир, да и к тому же раскрыть правду — означает лишить тебя удовольствия сделать всё самостоятельно, а меня — понаблюдать за этим.       — Значит, ты знаешь обо всём, что происходит?       — Я всюду, где есть хоть крупица черноты. Ведаю мысли многих, тёмные и потаённые. Но не ревнуй, ты мой самый ценный экземпляр, и я не променяю тебя ни на кого другого.       Её бурная лесть и навязчивые прикосновения не тронули. Место привычного страха заняло раздражение: Другая уж слишком увлеклась намёками, а пресечь её было не в моих силах. Впрочем, стоило бы порадоваться — она давала хоть и размытые, но наводки.       Снаружи раздался далёкий голос. Коллеи. Та, похоже, успела вернуться и теперь искала нас. Паймон плаксиво поджала губы, едва заслышала мою просьбу выходить. И её можно было понять: полнившийся игрушками — не теми мягкими, а такими, которые наводняли Землю — домик я бы и сама оставила с тяжёлым сердце даже в свои совсем не детские годы. Сердце сжалось, когда взгляд вдруг приметил рыжеволосую куклу с русалочьим хвостом. Пальцы невольно вспомнили, как сжимали её бедра, приводя хвост в движение.       — Вернёшься ночью, поиграешь, — усмехнулась Другая, прежде чем толкнуть наружу.       — Основательно же покопалась в моей памяти, — хмуро бросила той я, ловя очередной смешок. Стоило бы добавить и пару ругательств в её сторону, и возможно, вечером те непременно сорвутся с моих губ. Сейчас же предстояло как-то завуалированно объяснить Коллеи, как я догадалась о том, кто причастен к пропаже детей.       — Гляжу, вы и сами кое-что нашли, — удивлённо отозвалась Коллеи, заметив огрызок рядом с успокоившимся грибом.       — Что-то вроде того. Нет никаких следов пропавших детей? — Я спешно сменила тему, заметив сомнение во взгляде Коллеи: поблизости не было ни одной яблони.       — Они будто исчезли, испарились в воздухе. — Та печально покачала головой. — Не могу понять, как такое возможно. Лес так или иначе должен сохранить следы.       — Тогда вывод один, — задумчиво отозвалась я, — они ушли по доброй воле, а кто-то замёл все следы.       — Но кто? Мы с Тигнари уже успели обыскать почти треть леса, но никого не встретили за это время.       — Не там ищите, либо не того, о ком думаем. Здесь живут какие-нибудь духи?       — Полно, — неожиданно сказала Паймон. — Они и сейчас вокруг нас. Вот один, а вот ещё, и вон там тоже есть.       Её пальчик указывал в сторону кустов, и как бы я ни старалась рассмотреть в тех хоть что-то, так и не увидела и намёка на хоть что-то живое.       — Можешь подойти к какому-нибудь из них?       Паймон кивнула, я же осталась на месте, напряжённо следя за ней. Она замерла возле невысокого кустарника, присела на корточки и принялась гладить воздух.       — У них такие же писклявые голоса, как и у Шапки, — с уверенным видом подметила она, поднимая на меня взгляд. — Как вы их не слышите?       — И давно ты их видишь?       — Давненько, но на них никто не обращает внимание, и я подумала, что так и надо. — Паймон пожала плечиками.       — Они говорят? Или пытаются? — Коллеи подалась вперёд, внимательно глядя на Паймон и то место, которая та гладила.       — Да, но понять сложновато. Их язык отличается от всех тех, что я слышала.       Охнув, я вдруг обернулась, ловя одобрительную улыбку притаившейся среди деревьев Другой. Та кивнула, как бы подтверждая верность мыслей.       — Раз мы не видим их, но видит ребёнок, то очевидно, что они как-то связаны с пропажей детей, — обернулась я к стражнице.       — Аранары, — пробормотала вдруг та. — Я всегда думала, что это лишь сказки. Аранары — это лесные духи, — пояснила Коллеи, завидев немой вопрос в моём взгляде, — издревле их считали выдумкой для детишек.       — Паймон, — я обернулась к той. — Можешь попросить этих аранар проводить тебя к пропавшим детям?       Паймон кивнула, озвучив мою просьбу невидимому духу.       — Он понял меня! — рассмеялась она. — Попрыгал в кусты!       «Всё так просто?» — промелькнула в голове недоверчивая мысль. Коллеи поспешила следом за Паймон, я же обернулась, ища взглядом Другую. Но та пропала, не попрощавшись.       Тропинка осталась позади. Ветки хлестали по лицу, густые заросли хватались за края одежды, будто прося остаться. Фигурка Паймон мелькала впереди, то пропадая, то появляясь вновь. Коллеи чуть опережала, часто оборачиваясь и явно боясь потерять меня. Не скоро, но мы всё же вышли на поляну, погружённую в тень. Солнце с трудом добиралось сюда, и его редкие лучики походили на тонкие нити. Паймон бросилась куда-то, крича приветствия, мы же с Коллеи замерли, наблюдая за ней.       — О, тут, похоже, самый главный из них, — деловито заметила Паймон, тыча куда-то в воздух. — Погодите-ка, он тоже меня понимает!       Я поймала растерянный взгляд Коллеи и пожала плечами, как бы предлагая отдаться на волю подвернувшегося случая. Стоило бы крепко задуматься и о вменяемости Паймон, и если бы не волшебство и магия, царившие кругом, я бы давно решила, что та и правда сошла с ума. Однако она продолжала вести переговоры с духами, и переговоры эти явно возымели успех. Вскоре она закончила и повернулась к нам.       — Дети прячутся неподалёку. За ними охотится человек из деревни. — Паймон вскинула подбородок, глядя на меня с гордостью, мол, вот и она пригодилась.       — Что ж, как я подразумевала, — пробормотала я и объяснила, увидев растерянность в глазах стражницы. — Ребёнок не покинет дом, если там всё хорошо. Сперва я думала, что виновата дикая природа, но всё, как обычно, сводится к нам, людям. — Обернувшись к Паймон, я попросила: — можешь показать, где они?       Она кивнула и вновь заговорила с духом. Тот, похоже, сомневался, вынуждая её настаивать на нашей заинтересованности в сохранности детей. Вскоре Паймон раздражённо топнула ножкой, бурча, что проклятый дух совсем не слушается её.       — Он слышит нас? — поинтересовалась я и, получив кивок, обратилась к пустому месту. — Доброго дня вам, господа аранары. Мы ищем детей не потому, что хотим причинить им зло, а только затем, чтобы выяснить, кого они боятся и почему не возвращаются домой. Их ждут родители, братья и сёстры. Спасибо вам, что дали им кров, но позвольте теперь нам позаботиться о них.       — Он говорит, что не верит нам, что мы можем быть как тот мужчина, который и запугал детей, — перевела слова невидимого духа Паймон.       — Тогда можно нам хотя бы увидеться с ними? — Коллеи явно начинала нервничать. — Мы обещаем избавиться от того, кто представляет для них угрозу.       — Он не согласен, — выдохнула Паймон. — А, погодите. Говорит, что могу пойти я.       Она подняла на меня вопрошающий взгляд. Я же не торопилась соглашаться. Слишком уж подозрительным было всё происходящее. Кто же заверит, что невидимые духи сами не были похитителями?       — Я не могу разрешить тебе идти в одиночку, — покачала я головой. — Они не верят нам, и у меня нет к ним доверия.       — О, твои слова ему понравились! — неожиданно воскликнула Паймон. — Говорит, что согласен проводить тебя одну.       — Где логика? — Я поморщилась и потёрла переносицу, но противиться внезапно подвернувшемуся шансу покончить со всем не стала. — Ладно, только как я пойму, куда идти?       — Услышишь звон колокольчиков, — послышалось растерянное в ответ, и я решила заткнуть неуёмное желание скривиться. Очевидно, было последней глупостью пытаться впихнуть магию и её «излишки» хоть в какие-то разумные рамки.       Встав возле того места, на которое указала Паймон, я замерла в ожидании. Почти сразу откуда-то донёсся нежный перелив тихой мелодии. Колокольчики и правда зазвенели, играя нечто знакомое. Я зашагала вперёд, решив вверить власть над телом слуху и интуиции. Полагаться на последнюю стало уж слишком частой привычкой, противоречащей всё тому же смыслу.       Густая растительность снова попыталась помешать, царапая и настаивая вернуться. Её раздражённый шорох мешал сосредоточиться, приглушая звон. И всё же я выбралась к небольшой пещерке, притаившейся между двумя высокими деревьями. Скрытая зеленью, та темнела узким проходом, не выглядя приветливо и не зовя заглянуть. Напрягшись, я попыталась высмотреть хоть что-то в её густой тьме, но так и не смогла. Колокольчики настаивали заглянуть внутрь, чему отчаянно противился голос разума. Даже с Глазом Пиро в кармане я бы не решилась так сразу броситься навстречу неизвестности, что же говорить о теперешнем моём состоянии, когда единственным оружием был револьвер. И подействует ли тот против неведомых сил, оставалось только гадать. Гадать и надеяться на лучшее.       Стены на ощупь покрывала влажная слизь, вызвавшая не самые приятные ассоциации и ощущения. Подавив отвращение, я осторожно кралась вперёд, отмечая, как звон с каждым шагом становится всё громче. Неожиданно к нему присоединились и голоса, детские и явно спорящие о чём-то. Они внезапно оборвались. Впереди сквозь тьму прорезался огонёк, совсем слабый, того и гляди обещавший вот-вот потухнуть. Вокруг него, прижимаясь друг к другу, сидело трое детишек: двое мальчиков, горевших решимостью бороться до конца во взглядах, и побледневшая при моём виде девочка. Троица замерла, переводя глаза с меня на что-то возле моих ног. Затем один из мальчиков что-то громко спросил, на что я только растерянно покачала головой, оповестив того на трёх языках, что сумерский не знаю.       — Инадзумский знаешь? — внезапно оживился другой. — Мой дед оттуда. А ты кто?       Коротко изложив суть дела, я принялась выспрашивать у него о происходящем. Как и предполагалось, все трое действительно прятались от кого-то из деревни.       — Он начал преследовать нас около месяца назад. С полгода здесь живёт. Сначала мы не придавали значения его вопросам про лес, думали, раз не отсюда, то просто хочет знать побольше, чтобы не заплутать, но потом… Аранары сказали, что он следит за нами. До сих пор рыщет по лесу. А если мы выйдем, то он непременно поймает нас. Никто из старших не верит нашим рассказам про аранар, говорят, что мы всё выдумываем. Но это не так! — Мальчишка оскалился, будто бы я сама вдруг стала одним из тех насмехающихся над ним взрослым. — Они существуют, и это они помогли нам, спрятали здесь!       — Давай сначала познакомимся, — осторожно предложила я, заметив, как всполошились остальные. — Я Кассия. А тебя как зовут?       — Кавус, — после недолгих раздумий отозвался тот. — А это Судабе и Иотам.       Дети вновь забеспокоились, заслышав собственные имена.       — Давай поступим так, Кавус, — подбирая каждое слово с предельной осторожностью, начала я. — Ты скажешь мне имя человека, который преследует вас, а я обещаю разобраться с ним.       — А что ты сделаешь? — свёл вдруг тонкие бровки к переносице тот. — Ты же никто! А он явно силён, Иотам вообще говорит, что он из Фатуи! Говорит, что видел его в их форме.       — Из Фатуи, значит, — усмехнулась я. — Тогда дело ещё проще, чем я думала. Так что, ты согласен?       Кавус замолк, сверля меня оправданно недоверчивым взглядом. Затем тот обратился к оставшейся парочке, и те долго перешёптывались, прежде чем вынести вердикт.       — Арана говорит, что от тебя нет опасности. Но я сам тебе не очень-то верю. Ладно, я скажу, вот только если ты вдруг расскажешь ему, где мы, то жди беды! Аранары так просто тебе это не простят!       — Идёт, — кивнула я, уже согласная на всё, лишь бы поскорее выбраться из этой полной влажного мрака пещерки.       — Это Альфонсо.       Имя не сказало мне ровным счётом ничего, зато его причастность к Фатуи уже подкинула несколько идей. Дети отказались от предложения помощи, заверив, что всем необходимым их снабжают аранары.       — Ладно, я найду его и выясню, что ему нужно, — напоследок сказала я и услышала куцое »удачи». Силуэты детей постепенно поглотила густая тьма. Я с огромным облегчением выбралась наружу. Лес встретил приветливыми солнечными лучами, продирающимися сквозь густую поросль и птичьим щебетом.       Паймон сразу же подскочила ко мне, выспрашивая, удалось ли найти пропавших.       — Да, но выходить они наотрез отказались, — я подняла взгляд на Коллеи. — Они уверены, что некий Альфонсо преследует их, а эти аранары защищают от него.       — Кажется, я слышала о нём, — задумчиво отозвалась та. — Он прибыл в деревню не так давно, работает в кузне и часто куда-то отлучается. По крайней мере такие разговоры доходили до меня. Но мы ведь не можем обвинить его даже со слов детей.       — Верная мысль, — кивнула я, — значит, нужно выманить его. Если моё предположение верно, он знает снежский. Это облегчит дело. Вечером обговорим план все вместе, а пока что нужно выбраться из этих зарослей.       Паймон помахала невидимому духу, вновь говоря, что тому я приглянулась. Очевидно чем, однако вслух я ничего не сказала. Духи уж точно должны были чувствовать мою «инородность», а значит, в месте с ней и выгоду, которая длинным шлейфом тянулась за мной. Коллеи продолжала обмусоливать план, предлагая то одно, то другое, я же только хмуро отрицала все её идеи. Об их примитивности я, конечно, смолчала. Какой толк было объяснять ей, что подкуп или прямой шантаж никак не поспособствуют слому верности Фатуи. И та в какой-то момент сдалась, поджав губы, и явно огорчённая моей категоричностью.       — Здесь замешано нечто важное, — смягчившись, обратилась я к ней. — Если этот Альфонсо поймёт, что мы подозреваем его, то может просто исчезнуть. Фатуи слишком хитры, чтобы вот так просто дать поймать себя.       И Коллеи нехотя согласилась со мной, отчего-то помрачнев. Вскоре она вновь вернулась к старым и явно наболевшим проблемам — лекарствам и диетам, вытягивая из меня информацию. Отчасти я даже была рада смене темы: причастность Фатуи никак не способствовала сглаживанию и без того острых углов во мне самой. И самый болезненный из них, впивающийся в сердце, был связан с Аяксом. Один простой вопрос — был ли тот причастен ко всему происходящему — заставлял внутренности сжиматься и ныть. Если же был, то солжёт ли мне в лицо? Или всё же откроет правду?       С сумятицей в голове и душе я добралась до обещавшего тишину и покой домика. Коллеи заверила, что выведает у местных необходимую информацию, а самого Альфонсо обойдёт стороной. И хоть доверять ей столь щепетильное дело не позволяла дотошность, я всё же кивнула, искренне надеясь, что к вечеру предполагаемый преступник не скроется. Теперь ответы хотелось получить не только ради спасения детей, но и ради спасения образа Аякса у себя в голове. Если и здесь обнаружится его вина, то всё наше совместное прошлое автоматически перечеркнёт широкая и беспристрастная линия.       Остаток дня перед намеченной встречей прошёл в безмолвии и понурой горечи. Паймон и Шапочка кружили вокруг меня, стараясь развеселить, но едва ли вытянули и слабую улыбку. Дневник обзавёлся новыми длинными текстами, обрывистыми и хаотичными, как и мысли в моей бедовой голове. Навалившееся за последнее время никак не желало упорядочиваться. Оно только обрастало новыми смутными деталями и неприятными подробностями. Всё, как я любила, впрочем.       Сон так некстати напомнил о себе, когда тишину разорвал стук в дверь. Паймон уже не рвалась к двери, насторожившись. Подошедшие Тигнари и Коллеи привели с собой и вчерашнюю лесную стражницу. Та при моём виде занервничала и принялась кланяться, чем вызвала только усталую скуку. Скоро я окончательно привыкну к подобной реакции, а возможно, даже начну получать от неё своеобразное удовольствие. Нет, не от гордости за себя и собственное величие — от насмешки над собой же и тем упорством, с которым люди верили в меня. Злая ирония жизни во плоти.       Тигнари начал с главного, решив опустить вступление:       — Нам известно имя предполагаемого подозреваемого и местонахождение детей. План напрашивается сам, и всё же сперва стоит поделиться идеями.       Первой выступила Коллеи, не сказав ничего интересного, только повторила то, что уже было известно: Альфонсо не выделялся среди всех прочих и успел зарекомендовать себя как неплохого кузнеца, но не самого добросовестного работника из-за частых отлучек.       — Логично предположить, что они связаны со слежкой за детьми и их поиском, — кивнул Тигнари и повернулся к Ране. Та подтвердила сказанное, говоря, что частенько видела Фатуи в лесу, явно что-то или кого-то ищущего.       — И всё же этого не достаточно для прямого обвинения, — хмуро заметила я. — Нужно подтверждение самого преступника.       — У вас есть план?       Глаза присутствующих обратились ко мне.       — Да, но признаться честно, я в нём совсем не уверена. — Паймон поймала мой напряжённый взгляд и вскинула бровки. — Аранар видят только дети. А единственный ребёнок сейчас в деревне — это моя Паймон. Меня разрывают совесть и злость на саму себя, но иного выхода я не вижу.       — Хочешь, чтобы я помогала? — Та сразу же оживилась.       — Нужно выманить его из деревни и загнать в угол. Раз его интересуют аранары, то он точно клюнет на прогуливающуюся в лесу девочку. Есть ли где-то поблизости какой-нибудь обрыв помимо того, что возле деревни?       — К югу есть один, — кивнул Тигнари, — вполне возможно будет вывести Альфонсо именно туда и получить всю необходимую информацию.       Рана, услышав перевод, с готовностью закивала, явно довольная предложенной идеей. Да и Коллеи с Тигнари выглядели бодро, одна я чувствовала, как тяжелеет груз на сердце. Подвергать Паймон опасности ради кого-то чужого — не это ли то, что всегда казалось несбыточным, почти что бредом?       Все сомнения, едко хихикая, обещали вскоре вернуться, когда сон ещё не успеет унести меня, а голова наполнится мыслями.       Дом опустел. Паймон уверяла в правильности моих слов, настойчиво твердя, что непременно поможет пропавшим детям и сделает всё так, как нужно.       — Представь, если бы я пропала, — говорила та, сжимая мои пальцы. — Ты была бы рада, если бы кто-то смог помочь!       — Но ты не пропала, ты здесь, со мной, — устало отвечала я и вновь возвращалась к внутреннему круговороту совести за оставленных в лесу детей и эгоизму, требовавшему отказаться от задуманного.       Всплывший в памяти разговор с Аяксом вызвал усмешку. Загадка про поезда как нельзя кстати подходила развернувшейся сейчас дилемме.       — Я не хочу повторять то, что произошло в Мондштадте, — голосок Паймон неожиданно посерьезнел, да и вся она словно бы выросла вдруг. Передо мной стоял отнюдь не тот плаксивый и строптивый ребёнок, когда-то вытащенный из озера. Совсем уже взрослый человек, блестевший осознанностью в глазах. — Разреши мне сделать хоть что-то. Ты и так слишком много взваливаешь на себя. Больно смотреть, как ты тихо гаснешь, а я ничем не могу помочь.       От растерянности мысли вдруг покинули сознание, оставив меня вновь и вновь прокручивать услышанное. В груди неприятно закололо, будто кто-то раз за разом всаживал туда острое лезвие. Разум сцепился с чувствами. Ему не впервой было осаждать меня, требуя прислушаться к себе. И доводы его были верны. Тигнари и Коллеи точно не дадут Альфонсо сбежать, да и сама Паймон, носящаяся по лесу, совсем как маленькая ракета, не позволит причинить себе вред. Но всё же страхи и тянущиеся за теми жуткий образы не покидали ни на минуту.       — Хорошо, — с огромным трудом пробормотала я, сжимая голову. — Но если только что-то пойдёт не так, я немедленно всё останавливаю.       Паймон просияла, кинувшись обнимать меня. Её радость не передалась мне, напротив, только углубила печаль в сердце. Я вдруг усмехнулась, поймав странные мысли, что постепенно становлюсь той самой ревнивой мамочкой, не желающей принимать неприглядную реальность: родной ребёнок взрослел и требовал ослабить контроль, за который я так отчаянно цеплялась.       Вечер постепенно густел, перерастая в лунную ночь. Поймав бледный диск на безбрежном небе, я растерянно подметила, что давно не видела месяц. Будто его здесь и не было вовсе. Инадзума скрывала ночную хозяйку грозами, Ли Юэ — серыми тучами зимы. Возможно, в этом и крылась проблема?       Внутри внезапно расползлась тревога, когда память оживила странные слова Другой об искусственности этого мира. Она явно знала куда больше, чем говорила, больше, чем знала я сама, больше, чем скрывали дневники. И раз та так просто проникала в моё сознание, могла ли и я вторгнуться в её? Бестолковые грёзы — существо, подобной ей, не допустило бы такого. Впрочем, оставалась надежда получать информацию дозировано, маленькими порциями прямо с рук, как прикармливают диких зверей, чтобы приручить. Похоже, именно в этом и заключался её план. Простой, но весьма эффективный в моём случае.       Сравнение себя со зверьком не вызвало злости, скорее, равнодушное смирение и очередную усмешку. Разве что то, как быстро я свыклась с необходимостью поубавить пыл, чуть огорчило. От непокорной бестии до послушной собачонки, отличное название, украсившее бы мой собственный дневник. Концовка с долгой дорогой до жертвенного алтаря бы стала назидательной эпитафией всем следующим, кого беспристрастные боги решат пустить под колёса госпожи Фортуны. И пускай Другая продолжала строить на меня грандиозные планы, в успех их верилось с трудом. Она, конечно, преуспела в какой-то степени, как и сами боги, без совести и ненужной морали пробуя всё новые и новые методы по свержению небес. Её слова льстили, ласкали слух, да только правды в них совсем не было: ей не нужна была я, настоящая я, как не нужна и всем вокруг; только укутанная в саван оболочка.       Паймон прижалась сильнее — почувствовала тоску внутри. Её тихая просьба рассказать о Земле удивила. Прежде она редко интересовалась моим прошлым, даже намеренно избегала, чтобы не бередить старые раны. И всё же на сей раз было приятно погрузиться в серость родных многоэтажек и немноголюдные улочки.

***

      Настойчивый стук пробудил внезапно. С досадой — ведь сон за многие ночи выдался на удивление спокойным — я поднялась. За окном ждал всё тот же голубь, поглядывая на меня внимательным алым глазом. Он встрепенулся, когда мои пальцы пригладили несколько взъерошенных перьев на его спинке.       — Чувствую, не порадуешь меня сегодня, — чуть слышно, чтобы не разбудить Паймон и Шапочку, прошептала я птице. Та, ожидаемо, не ответила, только склонила голову набок, так же внимательно следя за мной.       Слова мои оказались пророческими. На сей раз письмо Аякса сочилось едкой обидой и болью.       «Твой краткий ответ унизителен. Твой побег — как оплеуха. Твоё пренебрежение — плевок в самую душу. Если думаешь, что я стерплю подобное и продолжу уповать на взаимность, то глубоко ошибаешься. Веры тебе не осталось. Впредь не обращайся за помощью, полагаясь на мою сердобольность. И не смей препятствовать Снежной в делах Сумеру, в противном случае я приму необходимые меры».       По сердцу будто полоснуло холодное остриё. Мои губы, будто желая подбодрить, растянулись в улыбке. Слёзы не спешили марать белый лист, притихший под тяжестью всё той же пустоты. Все прочие мысли вторили одной, что первая утешила: «Так будет лучше». И правда, так будет лучше.       В оставшемся свободном местечке горького письма попавшийся под руку карандаш оставил незатейливое «Улетай, но не забудь попрощаться». Подобное равнодушие наверняка разозлит Предвестника ещё больше. Голубь упорхнул, совсем скоро скрывшись в темноте ночи и унося хрупкие надежды. Мой взгляд долго не отрывался от звёздного полога, и чем больше тот вглядывался в него, тем больше крепло успокоение. То вскоре угомонит строптивую боль на пару со временем, как справлялось с ней и раньше. Не я первая и не я последняя.

***

      Паймон нервничала, хоть и старательно делала вид обратного. Тигнари всё продолжал говорить ей о расставленных по лесу метках, по которым той предстоит провести Альфонсо. Я же в хмуром напряжении следила за каждым мельчайшим изменением на сосредоточенном детском личике, готовая вот-вот дать отмену, забрать Паймон и унестись как можно дальше. Все эти люди их дети не стоили и единого её волоска, так зачем же я самовольно подвергаю её такому риску?       Коллеи начала раздражать попытками сблизиться. Она явно видела моё состояние и всячески настаивала на том, чтобы принести то сок из кактуса, то отвар из каких-то трудновыговариваемых листьев, отчего злость внутри только росла.       Когда Тигнари закончил, кивнув нам, а Паймон уже сделала первый шаг по направлению к лесу, я раскрыла рот, готовясь сорвать весь план. Однако же встретившись взглядом с решимостью в фиолетовых глазах, осеклась, с грустью понимая, как глупо поступлю. Однажды девочка, что сейчас едва ли достаёт до бедра, вырастет, оторвавшись от меня, как осенний лист. Упорхнёт в мир, которому так отчаянно противилась и который так презирала. Тигнари говорил что-то, но слова его смешивались в неразборчивую кучу, погружаться в которую ни сил, ни желания не было. Я кивала, как болванчик, слыша вопросительные нотки, и молилась о том, что вскоре вновь увижу светлую макушку и румяные щёчки.       Необходимость всё-таки вернуться в реальность напомнила и о плане. Роль в том для меня была уготована незамысловатая: вывести детей из пещеры вместе с Раной, пока Коллеи и Тигнари займутся Альфонсо.       Притаившись за одним из домов, мы ждали. Деревенские, со слов лесных стражей, были предупреждены и вели себя непринуждённо. Зато взгляды, которыми те проводили Паймон, нарочито громко говорившую на снежском с предполагаемыми духами, и вскоре последовавшего за ней Альфонсо выдали их со всеми потрохами. Я цыкнула, злясь всё сильнее.       — Всё будет хорошо, обещаю, — улыбнулась мне Коллеи, прежде чем юркнуть следом за Фатуи. Тигнари тоже не поскупился на заверения, толку от которых не было. Рана кинула на меня молчаливый взгляд, то ли сочувствуя, то ли боясь, как бы весь мой гнев, наверняка разлившийся по лицу, не излился на неё.       Мы выждали положенные десять минут. Все четверо давно успели исчезнуть среди густых веток. Я двинулась первая, как и было обговорено. Рана не знала ни одного из знакомых мне языков, как и дороги до пещеры, тем самым усложнения задачу. Тревога подстёгивала поторопиться, распаляя злость и саму себя ещё больше. Взгляд напрасно выискивал среди деревьев и кустов тех самых духов. В панике я принялась звать тех, чтобы напомнили дорогу, но те продолжали безмолвствовать. Одноликие пейзажи слились в один, встречающийся всюду, куда бы ни обращались глаза. Лес не хотел помогать, треща птичьими голосами и хрустя сухими ветками под ногами. Позади пыхтела Рана, что-то пытавшаяся мне сказать.       Внезапно протиснувшийся сквозь мешанину звуков звон заставил остановиться. Радостно воскликнув, я бросилась в ту сторону, где звенели колокольчики. Теперь деревья уже не казались сердито-одинаковыми, а выстраивались в уже знакомую дорожку. Вскоре впереди замаячила полянка, а за ней — пещера. Дети будто ждали нас — высыпали наружу, приветствуя. Их больше воодушевило появление Раны, нежели моё. Все трое прильнули к ней, вереща и смеясь. Мой взгляд метался по всё тем же высоким стволам, ища подсказки или разметки, о которых говорил Тигнари. Пускай по плану дальше я должна была вернуться в деревню и смирно ждать появления его, Коллеи и Паймон с преступником, однако же паника не позволила бы этого. Она, напротив, ощутимо хлестала по телу, приводя в движение. Голос Раны, явно зовущий вернуться, вскоре растворился в шуме окружавшей листвы. Ни единого намёка на правильный путь не попадалось. Запыхавшись, я, наконец, остановилась, хватая ртом воздух.       — Надо же, на удивление, ты отлично чувствуешь своего Проводника. — Другая стояла поодаль, привалившись к дереву. За её спиной чернело Увядание. — Давай, — махнула та вперёд, — поторопись, а то пропустишь всё веселье.       Кивнув в знак признательности, я рванула дальше. Встречи с собственным демоном приобретали совсем иной окрас. Другая будто бы сменила гнев на милость, то ли присматриваясь и оценивая меня, то просто решив порезвиться со мной. Опрометчиво было бы полагать, что та так быстро воспылает ко мне пониманием и обзаведётся хоть каким-то, даже самым исковерканным понятием справедливости.       Что-то словно бы подталкивало, придавало сил. И хоть глаза цеплялись за бесконечную изумрудную реку по обеим сторонам, странная уверенность в верности дороги только крепла. Впереди неожиданно замелькал просвет, донеслись голоса, спорящие, грубые. Руки стиснули револьвер, в то время как мысли надеялись, что тот останется не у дел.       Стрелы Тигнари и Коллеи были направлены в сторону мужчины, стоявшего на самом краю. Его слова пролетели мимо, то ли предупреждая держаться подальше, то ли грозя чем-то. Я оцепенело смотрела на белую, как полотно, и дрожащую от ужаса Паймон в его руках. Всё вдруг слилось в единый миг, время застыло, останавливая и происходящее вокруг. Короткий щелчок затвора и ещё короче — курка. Паймон успела упасть на землю, когда тело Фатуи пошатнулось и сделало несколько шагов назад, прежде чем сорваться вниз. Пальцы с огромным трудом расслабились, когда маленькие ладошки сжали меня, а громкий голосок попросил прийти в себя. Перед глазами ещё стояло чуть удивлённо вскинутые брови и аккуратная дырочка между ними.

***

      — К счастью, мы успели выудить из него некоторую информацию, — произнёс Тигнари, выводя из ступора. Паймон ещё жалась ко мне, изредка вздрагивая от случайного звука. — Задачей Альфонсо или, как он представился нам, Трофим Снежевич, было отыскать аранар для Дотторе. Но как гласят легенды, видимы эти духи леса только детям, чья фантазия ещё не поблекла, а души не запятнались.       — Для чего им эти аранары? — глухо спросила я.       — Он вскользь упомянул что-то связанное со снами. Похоже, Дотторе не потерял надежду проникать в чужое сознание при помощи сна, — тихо пробормотала Коллеи, посерев вдруг. — Не думала, что вновь услышу о нём в самом сердце Сумеру.       Тигнари взглянул на неё с неприкрытым сочувствием. Я же решила не лезть с расспросами. Сейчас куда больше волновало состояние Паймон, чем кого бы то ни было другого.       — Дети в полном порядке, разве что проголодались, — заметил Тигнари. — Благодарю вас за помощь, — он вдруг поднялся с дивана и поклонился. — Если бы не вы, мы бы вряд ли справились так быстро.       — Не стоит, — сухо ответила я. — Проблемы это не решает. Фатуи проникли слишком глубоко. И что-то подсказывает мне, что их вездесущие лапы уже успели сжать шею вашей Академии.       — Вы так считаете? — Тигнари опустился обратно, блеснув в полусумраке комнаты беспокойным взглядом. — Признаться честно, у меня самого закрадывались такие подозрения. И всё же без стойких доказательств подобное обвинение выдвинуть не позволят даже вам.       — Я и не горю желанием устраивать очередную гражданскую войну, — устало ответила я, едва не добавив «Разбирайтесь со всем сами», однако же вслух сказала другое: — здесь я по другой причине. И кажется, о ней уже все забыли.              — Ах, верно! — Страж всполошился. — Вам нужно отдохнуть ещё день, или же мы сможем отправиться уже завтра? Местные всё по-прежнему жаждут с вами встречи, а теперь ещё больше.       — Хорошо, какое-то время побудем здесь, — отозвалась я. — К тому же Паймон нужно прийти в себя.       Тигнари кивнул и спешно подвёл и без того негладкий разговор к завершению. Захлопнувшаяся дверь и опустевшая комната погрузили в нестройную тишину. Снаружи послышались голоса. Наверняка деревенские настаивали на моём появлении. Узреть спасителя во плоти — не это ли самое важное событие в жизни? Я невесело усмехнулась подобным рассуждениям и посмотрела на Паймон. Та успела заснуть на моих коленях, тихо посапывая. Надвигающаяся ночь обещала очередное свидание с собственным кошмаром, отчего-то начинавшим приобретать черты едва ли не союзника.

***

      Лес неприветливо чернел впереди. Ночные птицы оживали с каждым моим шагом. Под подошвой хрустели песок и сухие ветки, встраиваясь в этот балаган звуков. Мысли настороженно вертелись в голове, будто бы боялись пробудить затаившийся в готовности гнев. Ладони то сжимались в кулаки, то нехотя расслаблялись. Впервые решимость во мне не была ведома скупым на трезвость огнём. Несколько коротких часов расставили всё по местам, давая куда больше ответов, чем я надеялась. Союзники стремительно редели. Удивляло ли это? Отнюдь. Скорее, больше укореняло в необходимости определиться, наконец, чем и кем я готова была пожертвовать.       Другая уже ждала. Её силуэт уже не вызывал тот острый страх, а глаза не сжигали ненавистью. В них неожиданно я углядела странный намёк на понимание и… сочувствие?       — Ну и каково тебе было впервые в жизни убить человека? — Она не стеснялась и не жалела меня, за что я, вопреки здравому смыслу, была ей искренне благодарна.       — Однажды привыкну, — дёрнула я плечами, погружаясь в её беззвучный сгоревший мир. — Но вообще-то мне и прежде доводилось марать руки чужой кровью.       — Не считается, — отмахнулась Другая. — Ты тогда была под моим контролем, а теперь сделала всё сама. — Она непривычно мягко улыбнулась и провела ладонью по воздуху. Среди сухих веток и сожжённых листьев появились два кресла.       — Как Глаз взаимосвязан с тобой? — опускаясь в одно из них и наблюдая за расположившейся напротив собственной копией, спросила я. — Они же принадлежат богам.       — Они — да, а ты — нет. Как бы я ни противилась и ни корчилась, а всё же мы с ними связаны, как ты связана с Паймон. Без одного не бывает другого. На твоей планете некоторые умники придумали название такому: Инь и Ян. Если не ошибаюсь, а я редко допускаю ошибки, в каждом из них содержится частичка противоположного. Одно уравновешивает другое, а баланс в этом бренном мирке превыше всего.       — Тогда почему же тебе было легче управлять мною с Глазом, чем без него?       — Разве не очевидно? Ты ведь и сама прекрасно знаешь ответ, но почему-то настаиваешь на том, чтобы я озвучила его. — Другая затихла, задумчиво поглаживая когтистыми пальцами подбородок и сверля меня въедливым взглядом. — Ну раз ты настаиваешь, — прервала та молчание между нами, — Бездна — скопище грехов, как я уже говорила. Свой ты ведь осознаёшь, правда.       — Гнев, — пробормотала я.       — Да, один из моих любимых, — в голосе Другой мелькнули почти что ласковые нотки, так остро диссонируя с её жутким видом во тьме. — Необузданный, дикий, прекрасный в своём естестве. Его вкус схож с горечью потери, может, чуть уступает ей, и всё же невероятно прекрасен на языке. Арктур, к слову, тоже поддался ему. Жаль, что его Глазом стал Дендро. Бесполезная стихия, как по мне. Жадность отдаёт тухлятиной, как, впрочем, чревоугодие и зависть, — горящие глаза сузились, а острые клыки скрыла искривившиеся губы, — похоть липкая до омерзения, уныние и вовсе вкуса не имеет. Гордыня, возможно, была бы и неплохой, если бы не чувствовались в ней острые нотки. Точно осколки стекла, крохотные и такие надоедливые. Тебе ведь и самой по нраву жар Огня. Признайся.       Она вновь перевела пристальный взгляд на меня, обнажая края клыков. Я не ответила. Да и была ли нужда в ответе, когда мы обе уже давно знали его?       — Я пришла за другим, — начала я медленно, старательно подбирая слова. — Не думала, что всё подведёт именно к этому, и всё же… — Другая не перебивала, хоть явно понимала, что услышит. На её лице растянулась довольная ухмылка. Она давно ждала этой беседы, возможно, с самого первого дня моего пребывания в Тейвате. — Увидев Паймон в опасности, я вдруг чётко поняла, как беззащитны мы обе. Никакое оружие не убережёт нас, если вдруг случится беда. Раньше я ещё лелеяла возможность положить на Аякса, а сейчас и он мне не помощник.       — Ах, как жестоко ты с ним поступила, — протянула Другая, театрально покачав головой и неожиданно облизнувшись, — но мне понравилось, отправь ему ещё пару скудненьких и холодных записок. Его страдания куда сильнее твоих, что даже поражает.       — Ему… больно? — Я невольно замерла, съёжившись от острого укола совести.       — Нет, он радуется и благодарит, — фыркнула та, — что за глупые вопросы?       — Ты ведь можешь вторгаться в чужие сны, верно? — Я подалась вперёд, озарённая внезапной идеей. — Не могла бы ты… передать ему кое-что в моём обличии?       — Не все сны под моим контролем, дорогая, — произнесла Другая, однако та не спешила отказывать, явно заинтересовавшись мои предложением, — но продолжай.       — Хочу, чтобы ты солгала ему, — каждое следующее слово давалось с огромным трудом, не желая слетать с губ, — солгала, что всё случившееся было только из выгоды, и… — Плотный ком застрял в горле, мешая продолжать, однако последняя фраза всё-таки прозвучала: — и все те чувства тоже.       — О, бедняжка. — Моей щеки коснулись тёплые пальцы, проходясь по единственной влажной дорожке. — Твои слёзы восхитительны, а его боль — вкусна, как свежая кровь. Вы стоите друг друга.       — Замолкни, — бросила я, отстраняясь, но моя грубость только рассмешила Другую.       — Передам, так и быть. Не против, если поцелую его на прощание? Стоит признать, в безумстве ярости он восхитителен. Да ведь ты и сама видела его.       — Хватит, — я сжала челюсти, чувствуя, как пробуждается гнев. — Просто перестань.       — Как ты хрупка и нежна, — задор исчез из голоса Другой, уступив место скуке. — Но да ладно. Что тебе нужно?       — Хочу заключить с тобой сделку. — Я подняла взгляд, встретившись с горевшим неприкрытым любопытством взглядом напротив. Пытливый и алчущий, он впился меня в ожидании. — Когда-то я уже клялась сделать то, чего желаешь ты. Теперь я не готова делать это безвозмездно.       — М-м-м, — послышалось в ответ. Другая прищурилась и прикусила губу, — давненько мне не доводилось слышать этих слов. И да, ты не первая, кто хочет предложить мне сделку, — её тихий смех разнёсся по гулкой тишине Увядания.       — Так что? — настойчивее повторила я. — Согласна?       — Обожди со спешкой, сперва назови свою цену.       — Сохрани жизнь мне и Паймон. С остальными можешь делать, что пожелаешь.       — Как эгоистично, надо же! — Её брови подлетели вверх, губы вновь обнажили оскал. — Как же ты вдруг превратилась из тщедушной неженки в готовую собственными руками обречь всё живое на смерть? Впрочем, неважно. Такой ты мне нравишься гораздо больше. — Она положила когтистые пальцы мне на плечи, оказавшись вдруг позади. — Но скажи, действительно ли ты хочешь пожертвовать дорогими сердцу смертными? В судный час не станешь умолять пощадить хотя бы того милого рыжего юнца?       — Я заключаю с тобой сделку, — с нажимом на ответила я, — значит, мне устанавливать правила со своей стороны.       — М-м-м, как ты прекрасна в решимости, — пропел тягучий голос в самое ухо, — мою цену ты уже знаешь, не так ли?       Я кивнула, повторяя то, что некогда говорил Венти.       — Свергнуть Селестию и всех богов.       — Готова скрепить договор? На сей раз всё будет иначе, а не как с тем божком, — явно вторгнувшись в мои воспоминания, предупредила Другая.       — Готова.       Ответ выскочил изо рта сам, без моего ведома. Когтистые пальцы стиснули запястье, и то пронзила резкая боль. Замерев, точно неживая, я молча наблюдала, как длинный язык слизывает выступившие капли, и слушала, как глубокий голос шепчет что-то на незнакомом языке. Внезапно в рот упёрлось что-то влажное, и я скривилась, когда ощутила металлический вкус.       — Таковы древние устои. Не бойся, моя кровь не заразна.       Смех другой оживил неприятной резкостью замершее в тишине место, когда я, трясясь и противясь, слизала остатки. Подступившая тошнота исчезла нескоро, преследуя до самой кровати. Сон не шёл, вынуждая ворочаться и вновь и вновь возвращаться к содеянному. Внутри помимо поселилось странное, почти что неправильное спокойствие. Спокойствие за жизнь Паймон и свою собственную.